Глава 4
Телевизор был включен, однако он не вслушивался, пока звук знакомого голоса не заставил его высунуть голову из ванной, где он умывался холодной водой. Поспешно сдернув с вешалки полотенце, он бросился в спальню.
– …которая, к несчастью, коснулась и вас с президентом Мерритом наряду с тысячами других супружеских пар.
Голос казался знакомым, однако он не узнал журналистку. Ей было около тридцати, может, чуть больше. Густые рыжевато-каштановые волосы, едва доходившие до плеч, широко расставленные глаза и пухлые губы придавали ей весьма соблазнительный вид, хотя в данный момент губы эти были скорбно поджаты. Чуть хрипловатый, волнующий голос и манера четко выговаривать слова резко выделяли ее среди толпы журналистов новостных каналов – большинство ее коллег разговаривали так, словно закончили одну и ту же школу дикции, где их учили подавлять какие-либо эмоции. В углу телеэкрана появилось ее имя. Барри Тревис. Это имя не вызвало у него никаких воспоминаний.
– Мы с президентом были потрясены, впервые узнав, скольким семьям пришлось пережить подобную трагедию, – заговорила Ванесса Меррит. – Пять тысяч детских смертей каждый год – и это только в нашей стране!
Эти лицо и голос Грей Бондюран узнал бы где и когда угодно, хотя ему было ясно, что первую леди подготовили, объяснив, как ей следует держаться на публике, особенно когда даешь интервью. Руки ее были аккуратно сложены на коленях, и, как показалась Грею, Ванесса старательно следила, чтобы ее лицо, когда она говорит, все время оставалось бесстрастным.
Между тем журналистка предоставила слово доктору Джорджу Аллану, личному врачу президентской четы. В свое время ему выпала нелегкая участь объявить, что маленького Роберта Раштона Меррита обнаружили мертвым в детской Белого дома. Доктор Аллан объяснил, что медицина до сих пор не в состоянии понять и объяснить причины СВДС.
Потом разговор коснулся личной трагедии, постигшей президента и его жену.
– Миссис Меррит, все мы были свидетелями вашего горя во время похорон малыша Роберта. – На экране, сменяя друг друга, замелькали кадры похорон. – С тех пор прошло уже три месяца. Я, конечно, понимаю, что рана еще свежа, но наши зрители, уверена, были бы признательны, если бы вы могли сказать им несколько слов.
Ванесса немного помолчала.
– Мой отец часто повторял мне: «То, что нас не убивает, делает нас сильнее». – По лицу первой леди скользнула слабая улыбка. – Папа оказался прав – впрочем, как и всегда. Мы с Дэвидом действительно стали сильнее – мы оба и каждый в отдельности. Мы прошли проверку на прочность и выжили.
– Вот дерьмо! – Сорвав с плеч полотенце, мужчина зашвырнул его в ванную и схватился за пульт, собираясь выключить телевизор, чтобы не слушать весь этот бред. Но не успел, потому что первая леди снова заговорила.
– Мы с мужем верим, что и другим удастся справиться с подобной трагедией. Надеюсь, мои слова помогут им в этом. Жизнь не кончается. Нужно жить дальше.
Выругавшись, Грей выключил телевизор.
Текст для Ванессы наверняка был написан заранее. Требовалось одно – чтобы она вызубрила его наизусть, как попугай. Грей подозревал, что эти слова вышли из-под пера Далтона Нили. А может, автором был Клит Амбрюстер, ее отец. Или даже сам президент. В любом случае все было сделано с одобрения Спенсера Мартина.
Как бы тщательно ни была подготовлена и отрепетирована речь, только слепой бы не понял, что Ванесса лишь повторяет чужие слова. Она произносила заранее заученные фразы, но было заметно, что мысли ее где-то далеко. Бондюран гадал, а понимает ли эта бойкая журналистка с сексуальным голосом, что ее попросту водят за нос? На его взгляд, Ванесса смахивала на говорящую куклу с чипом в голове. Видимо, первой леди не подобает демонстрировать свои чувства. Политика есть политика.
Внезапно почувствовав, что ему становится нечем дышать, Бондюран направился в спальню. Ему вдруг страшно захотелось что-нибудь выпить. Прихватив из холодильника банку пива, он вышел на крытую веранду, тянувшуюся по периметру всего дома, уселся в кресло-качалку, поднес банку к губам и одним большим глотком осушил ее до половины.
Наверное, он выглядел, как живая реклама пива. Ролик с ним в главной роли, с аппетитом потягивающим холодный напиток на веранде перед домом, наверняка стал бы рекламным хитом, а продажи пива с логотипом, где красовалось бы его имя, тут же взлетели до небес, но Бондюрану вряд ли приходило это в голову. В сущности, ему было на это плевать. Он давно уже заметил, что обладает определенной харизмой, но никогда не пытался понять, в чем тут дело. Тщеславие было ему несвойственно, тем более в последний год, когда он жил отшельником. Может, смотаться в Джексон-Хоул, лениво размышлял он. Он мог бы там побриться. Впрочем, не стоит.
Он такой, какой есть, нравится это кому-то или нет. Бондюран никогда этого не скрывал – может, именно по этой причине в Вашингтоне он пришелся не ко двору. Впрочем, в глубине души он даже был этому рад. Чтобы заслужить президентское доверие, требовалась не только определенная гибкость, но и умение пойти на попятную, а Грей Бондюран такое поведение не признавал в принципе.
Покачиваясь в кресле, он бездумно разглядывал покрытые снеговыми шапками вершины горного хребта Титон[2], даже не догадываясь, что взгляд его светло-голубых глаз в этот момент такой же ледяной и колючий, как и ледник, которых немало в этих горах. От гор его отделял добрый десяток миль, но казалось, что до них рукой подать. Подумать только, он любовался горами, сидя у себя во дворе. С ума сойти!
Бондюран смял пустую банку в руке, словно бумажку от конфеты. Проклятье, и надо же было ему именно в этот момент выйти из душа… не мог простоять там минут на десять подольше, чертыхался он про себя. Понесла же его нелегкая включать телевизор, да еще этот проклятый канал!
Он многое отдал бы, чтобы не видеть того интервью. Спасибо тебе огромное, Барри Тревис, и век бы тебя не видеть! Жил себе спокойно, а теперь его наверняка будут преследовать мысли о Дэвиде, Ванессе и их малыше, умершем в колыбельке в детской Белого дома.
Больше всего Бондюрана расстроило то, что проклятое интервью может вновь привлечь к нему внимание журналистов, которые лишь недавно оставили его в покое. Люди начнут задумываться, пытаться сопоставить до сей поры неизвестные факты. И тогда весь этот кошмар начнется снова.
Сунув руки в карманы, Дэвид Меррит мерил шагами кабинет.
– Первый раз об этом слышу, – нахмурился он. – Что это еще за чертовщина такая?
– Синдром Мюнхгаузена «по доверенности»? Это такое душевное расстройство, когда пациент причиняет боль самому себе. Назван в честь одного немецкого графа, который получал наслаждение, мучая себя.
– Честно говоря, всегда считал, что это мазохизм, – буркнул Спенсер Мартин.
Доктор Аллан, пожав широкими плечами, налил себе еще порцию «скотча» из президентского бара.
– Это не совсем моя специализация, – протянул он, – и я еще не до конца разобрался в этом.
– А вот Барри Тревис, судя по всему, разобралась. – президент сказал это так, чтобы фраза прозвучала, как упрек, и доктор ясно понял, что вызвал его неудовольствие.
– Термин «по доверенности» добавляют, – смущенно начал он, – когда боль и страдания причиняют кому-то еще, обычно ребенку.
– Но какое отношение это имеет к СВДС? – удивился Меррит. – С чего Барри Тревис вдруг решила углубиться в эту тему?
Доктор Аллан сделал большой глоток «скотча».
– Потому что взрослые, страдающие подобным расстройством, иногда могут перейти черту. Известны случаи, когда родители причиняли серьезные травмы собственному ребенку, порой смертельные – и все лишь для того, чтобы привлечь сочувствие и внимание окружающих. Были случаи, когда дети погибали от непонятных причин, их списывали на СВДС, но в результате повторного расследования появлялись улики, доказывающие, что это было убийство.
Выругавшись сквозь зубы, Меррит уселся за стол.
– С чего это Барри Тревис вдруг вздумалось вытаскивать на свет божий все эти ужасы? – Он повернулся к доктору: – Плесни и мне чего-нибудь!
Доктор поспешил выполнить его просьбу.
– Спасибо. – Какое-то время Меррит задумчиво потягивал виски, потом перевел взгляд на Спенса. И разом помрачнел, поскольку увиденное ему очень не понравилось. Спенсер явно мыслями был далеко – и это в момент, когда разговор принял весьма опасное направление. – Наверное, зря я позволил Ванессе дать это проклятое интервью, – вздохнул он.
– Напротив, – возразил доктор. – Да и какой от него вред?
– Ради всего святого, Джордж, перестань, – рявкнул президент. – Эта Тревис планирует сделать целую серию репортажей. Держу пари, Ванесса опять съедет с катушек.
– Люди начинают обращать внимание, – негромко бросил Спенсер. Сердитый взгляд, которым смерил его президент, говорил о том, что ему нужны конкретные имена. – Прислуга, сэр. Они замечают, что у первой леди то и дело меняется настроение. И беспокоятся за нее.
Президент с упреком взглянул на доктора.
– Я не в состоянии бороться с перепадами ее настроения, пока она столько пьет, – проворчал доктор Аллан.
– Клит мне всю плешь проел по этому поводу. – Меррит сжал руки в кулаки. – Я уже устал напоминать ему, что она потеряла ребенка. Трудно было рассчитывать, что это никак не отразится на ее душевном состоянии.
– Люди по-разному переживают трагедию, – вмешался доктор, явно пытаясь разрядить обстановку. – Один с головой уходит в работу, стараясь измотать себя до такой степени, чтобы не оставалось сил ни о чем думать. Другой ищет утешения в вере, молится, часами сидит в церкви. Кто-то…
– Да понял я! – вспылил президент. – Жаль, что мой тесть не в состоянии этого понять.
– Хотите, я сам с ним поговорю, – вызвался Спенсер.
С губ президента сорвался невеселый смешок.
– К несчастью, он тебя на дух не переносит, Спенс. Ты последний человек, с которым он стал бы обсуждать состояние своей дочери. А вот ты, Джордж… – Он повернулся к доктору. – Может, ты бы мог поговорить с ним, объяснить…
– Хорошо, позвоню Клиту утром, расскажу, что слышал от вас о его беспокойстве за дочь. Постараюсь убедить его, что у меня все под контролем.
– Спасибо, Джордж. – Меррит благодарно улыбнулся, всем своим видом давая понять, что тема закрыта.
– Вообще-то Клит – это меньшее, о чем нам сейчас стоит волноваться, – снова вмешался Спенс. – На следующий год выборы. Нынешняя администрация нуждается в первой леди. Ванесса нужна нам – и чем быстрее, тем лучше, ведь она обязана принять участие в предвыборной гонке, а для этого ей придется взять себя в руки. – Он повернулся к доктору: – Вы сможете вернуть ее в нормальное состояние?
– Разумеется. Тем более что другого выхода все равно нет.
– Другой выход есть всегда. – от слов Спенсера словно ледяной ветерок прошелся по комнате. Президента с доктором пробрала дрожь.
– Ради всего святого, Спенс! – прорычал Меррит. – Говоришь, как палач, ей-богу! Ладно, Джордж, плюнь на этого демона мрака, – бросил он, поднявшись на ноги и протягивая руку доктору. – Вижу, Ванесса в хороших руках, так что беспокоиться не о чем. И спасибо, что объяснил эту штуку с синдромом Мюнхгаузена, хотя она и не имеет никакого отношения к смерти Роберта. – Глядя доктору Аллану в глаза, президент с нажимом добавил: – Роберт просто перестал дышать. Почему, неизвестно. Таково официальное заключение, и ты полностью с ним согласен. Не так ли?
– Совершенно верно. Типичный случай СВДС.
Доктор Аллан, допив то, что еще оставалось в бокале, поспешил распрощаться.
– Ему придется через это пройти, – заметил Спенсер, убедившись, что они с президентом остались наедине.
– Не волнуйся. Он справится.
– А Ванесса? Она тоже справится?
– До сих пор ей это удавалось, не так ли?
– До сих пор да. Но теперь я сомневаюсь, что она сможет держать себя в руках. – Только Спенсеру Мартину было позволено говорить в таком тоне о первой леди.
Меррит понимал тревогу своего советника и был благодарен ему за это, однако считал, что тот делает из мухи слона.
– Я по-прежнему считаю, что был прав, позволив ей дать интервью. Люди хотели это услышать, Спенс. Тем более что все прошло прекрасно. Ванесса была великолепна. Ее слова прозвучали очень убедительно.
Лоб Спенсера Мартина прорезала глубокая морщина.
– Все же зря мы согласились. У меня нехорошее предчувствие. И мне очень не нравится, что она сама позвонила журналистке.
– Меня это тоже беспокоило – вначале, – кивнул Меррит. – Но, как выяснилось, напрасно. Это интервью – отличный пиар-ход, как для нее самой, так и для всех нас. Как говорит Джордж, ничего страшного.
Убедившись, что Спенсер упорно молчит, президент смерил его недовольным взглядом.
– Что ж, поживем – увидим, – наконец ответил советник.
– Ладно, колись, кто он?
– Кто? – переспросила Барри, не поднимая головы. У нее на коленях грудой были свалены записки с телефонными сообщениями, визитные карточки, письма от телезрителей, лавиной обрушившиеся на нее после выхода в эфир передачи о СВДС. Даже в самых радужных мечтах Барри не представляла себе, что ее проект вызовет такой интерес.
– А ты умеешь держать язык за зубами, Барри! Не зря говорят «в тихом омуте черти водятся».
Журналистка наконец соизволила поднять глаза.
– Боже мой, да перестань!
Секретарша едва не падала под тяжестью огромной корзины с цветами, которую она с трудом втащила в крошечный офис Барри.
– Куда бы ее поставить?
Барри замялась – ее стол, как обычно, был погребен под ворохом бумаг и представлял собой «зону повышенной опасности».
– Учитывая ситуацию, думаю, лучше всего на пол.
Поставив корзину в угол, секретарша с трудом разогнулась.
– Кто бы ни был твой приятель, даже будь он страшнее атомной войны, выложить такую кучу денег за цветы, это, скажу я тебе, что-то! Похоже, парень втрескался по самое некуда!
Барри, схватив привязанную бантом записку, расплылась в улыбке.
– Это точно. К сожалению, он женат.
– Все стоящие парни уже женаты, – философски заметила девушка.
Барри показала ей записку, и у секретарши при виде знакомой подписи с хрустом отвалилась челюсть. Восторженный визг, который она издала, мог разбудить и мертвого. В крошечный кабинет Барри сбежались сотрудники. Барри, громко прочитав имя на визитке, небрежно бросила:
– Всего лишь небольшой знак признательности со стороны президента – он превозносит мой талант и умение ухватить суть вещей, хвалит за потрясающий репортаж и благодарит за исполненный гражданский долг перед обществом.
– Еще слово, и меня стошнит, – объявил примчавшийся вместе со всеми Хови.
Барри, расхохотавшись, сунула записку в конверт. Будет чем похвастаться внукам.
– Ты просто завидуешь, поскольку спишь и видишь, как бы тоже оказаться в числе друзей Мерритов, – хмыкнула она.
Хови и остальные сотрудники разошлись по своим местам, кое-кто – поворчав, что вот, мол, везет же некоторым. Оставшись наконец одна, Барри схватилась за телефон, дождалась, когда на том конце снимут трубку, и негромко спросила:
– Ты свободен сегодня вечером?
– Ты серьезно?
– В холодильнике что-нибудь найдется?
– Два стейка.
– Ладно, тогда я принесу вино. – она покосилась на стоявшую в углу корзину. – И цветы. Буду через полчаса.