Пазл 103. Никитины нашлись
Хромов с надеждой проговорил в трубку:
– Виктор Петрович, можно я к вам сегодня вечером зайду.
– Буду рад. Жду вечером.
Николай нажал на кнопку звонка в квартиру Звягинцева, а сердце его бухало от волнения, как паровой молот. Виктор Петрович, открыв дверь, сделал гостеприимный жест рукой:
– Проходите, Николай Федорович.
Пока Хромов раздевался в коридоре, Звягинцев хлопотал на кухне. Когда Николай заглянул на кухню, то увидел, что кухонный стол был сервирован на славу. Шпроты, в тарелках лежали нарезанные колбаса и красная рыба. На плите ворчала кастрюля, из которой доносился запах вареной картошки. Виктор Петрович извиняюще проговорил:
– Простите старика. Стол без изысков, не успел подготовится, но посидеть нам хватит. Коньячка?
Николай смущенно покраснел и поставил на стол банку с солеными грибами:
– Извините Виктор Петрович, заставил вас суетиться после рабочего дня. Это грибы соленые, брат собирал. Каждую осень присылает.
– Что вы, что вы, Николай Федорович, не извиняйтесь. Мне старику гости в радость. Совсем меня никто не навещает, забыли. А, грибы мы обязательно попробуем. Так, что? Коньячка?
Николай неуверенно посмотрел на бутылку. Вчерашнее возлияние еще свежо было в памяти. Звягинцев продолжил:
– Понимаю, понимаю, но мы без фанатизма. Чувствую, нам сегодня без бутылки не обойтись. Потом чаю выпьем. Все как рукой снимет.
Николай безнадежно махнул рукой и сел за стол. Звягинцев весело произнес:
– Ну, за встречу, по маленькой.
Когда выпили он засуетился:
– Закусывайте, закусывайте, Николай Федорович.
Закусили, Звягинцев продолжил:
– Ничего не хотите рассказать Николай Федорович? Так сказать излить душу.
Николай затравленно посмотрел на Звягинцева:
– Хочу. Хотел у вас совета спросить. А с чего начать не знаю. Сложно все.
– Может еще коньячку, чтобы легче стало?
– Наверное. Правда я вчера перебрал, сегодня повторять вчерашнее не хочется.
Виктор Петрович наполнял рюмки:
– Но, поговорить то нам надо, поговорить придется. Я вчера с продавцом поговорил, и у меня сложилось ощущение, что у вас с Никитиными сложились какие-то очень непростые отношения. Федор Петрович очень тепло отзывался об Александре Ивановиче. А вы, как я понял, с ними уже давно отношения не поддерживаете. Хотя, казалось бы, вы с сыном Никитина в детстве дружили. И адрес их московский знаете. Казалось бы, чего проще у него самого поинтересоваться, что произошло с вашим подарком. Я понимаю, обидно увидеть, что вашим подарком пренебрегли. Но мне кажется, что тут все не так просто, как это кажется. Может я чем-то смогу помочь.
– Вы, как всегда, правы Виктор Петрович. Все не так просто.
– Так расскажите, легче станет, глядишь и придумаем чего вместе.
Николай недоверчиво посмотрел на Звягинцева:
– Я уже вчера рассказывал это все в пивной. Благо, никого знакомых не было.
– Что все так плохо?
Николай пожал плечами:
– Не знаю?
Звягинцев решительно продолжил:
– Скажите, вы хорошо относитесь к Никитиным?
Николай посмотрел на него глазами побитой собаки:
– Очень хорошо, Они хорошие, достойные и добрые люди. Много для нас и для меня лично сделали.
– Поясните. Вы к ним хорошо относитесь потому, что вы им благодарны?
– Ну и поэтому тоже. Но мы с ними дружили по-настоящему. Ну, вы понимаете.
Звягинцев попытался уточнить:
– А, потом они переехали в Москву и дружбе пришел конец.
– Нет. И я к ним в гости приезжал. И Александр Иванович, когда по делам бывал у нас в городе, к отцу заходил. Они всегда очень тепло расставались.
– Тогда что? Что произошло? Я не понимаю.
Николай замялся:
– Понимаете, когда я был в армии мне запретили переписываться с Кларой, дочерью Никитиных.
Звягинцев попытался докопаться до истины:
– Кто запрети? Ваш отец? Никитин?
Николай недовольно проворчал:
– Нет, не они. Другой человек. Я его не знаю. Он сказал, что я своей перепиской наношу вред Никитиным. В общем он из КГБ был.
Звягинцев удивленно выдохнул:
– Дела… И вы перестали переписываться?
Николай попытался объяснить:
– Да, не имел я возможности переписываться. Я даже с отцом переписываться не мог.
– Почему?
– Почта проверялась, как я понял. Просто мне перестали приходить письма, думаю и мои письма до Клары не доходили. На сколько я понял, все письма и от меня, и ко мне проверяли и задерживали. Я определенное время даже до почтового ящика добраться не мог.
– Как так?
– То на губе сидел, то вообще. А, ладно сложно объяснять.
– Ну, а когда вернулись из армии.
– Я вернулся из армии через пять лет. Перед самым моим увольнением мне сказали что Клара вышла замуж.
– Пять лет. На сверхсрочную остались?
– Можно и так сказать.
– А Федор Петрович, вам что сказал, по этому поводу?
– Мы с ним на эту тему не говорили.
– Почему?
– Он тоже думал, что я на сверхсрочной. Он даже обрадовался. Он все время хотел, чтобы я стал военным. Только это была не совсем сверхсрочная служба.
– А, что это было? Дисбат?
Николай обреченно махнул рукой:
– Нет, не дисбат. Меня тогда даже наградили. Отцу письмо благодарственное прислали, он мне показывал.
– Он мне рассказывал, удивлялся очень, почему вы орден не носите. Теперь понятно.
Николай подозрительно посмотрел на Звягинцева:
– Думаете вам понятно? Думаете мне орден дали потому, что я Кларе не писал.
– Не горячитесь Николай Федорович. Я этого не говорил, даже так не думал.
Николай как бы оправдываясь продолжил:
– Мне орден за участие в боевых действиях за рубежом дали. Хотя…
Николай задумался и
– Хотя я так и не понял, за что мне его дали, обещали награждать за каждое ранение. Одно ранение у меня и было.
Звягинцев опешил:
– Как обещали награждать за ранение? Это ни в какие рамки не укладывается. Это цинично. Штрафные батальоны в войну были, но это была вынужденная мера. А, сейчас то зачем?
Николай безразличным голосом подтвердил:
– А, так. Награда только за ранение, ну посмертно тоже награда. Такой контракт. Я вынужден был его подписать.
Звягинцев был совсем ошарашен?
– А, что же это было? Это что же, за контракт, за такой?
Николай поморщился:
– Как-нибудь в другой раз расскажу.
– А почему же вы с отцом не поговорили Николай Федорович?
– Не знаю, не получалось. Мы, когда с вами от отца возвращались, я всю дорогу размышлял, почему я ему все не рассказал. Что я ему тогда сказать был должен? Я подписку дал и не одну, что о своей службе никому не расскажу. Спросить его как поживают Никитины? Так я из разговора с братом понял, что связь оборвалась. Что отцу сердце то было рвать?
– Да, вы Хромовы народ щепетильный, до ужаса. Федор Петрович тоже стесняется вам рассказывать о себе. А, стесняться ему нечего, поверьте. Его биографией гордится надо. Это я вам точно говорю. Ладно. Потом об этом поговорим. Сейчас нам что делать?
– Я поэтому и пришел к вам Виктор Петрович, что не знаю. Думал вы посоветуете.
Звягинцев задумался. Через некоторое время он спросил:
– Вы московский адрес Никитиных помните?
– Конечно.
– Диктуйте.
Когда Звягинцев, нацепив очки на нос, записал адрес, Николай поинтересовался:
– Вы хотите по своим каналам узнать о Никитиных.
– А зачем нам какие-то там каналы? Могу я навестить фронтового товарища? Могу. Сам поеду.
– Виктор Петрович, я вас озадачил своими проблемами.
– Нет, Коля, я сам хочу с Никитиным повидаться, и совсем не потому, что надо в этой истории разобраться. Нет, и поэтому, конечно, тоже. Просто, мало нас осталось на этом свете. Хоть перед смертью свидиться. Может он меня и не помнит. Но, это неважно.
Николай вздрогнул. Звягинцев его в первый раз назвал просто Колей.
Вернулся Звягинцев через несколько дней и вызвал к себе Николая в кабинет. Николай открыл дверь его кабинета, с надеждой в глазах. Когда он вошел Виктор Петрович сказал по селектору:
– Зиночка, меня ни для кого нет.
– Виктор Петрович, вам чая или кофе?
– Спасибо Зиночка ничего не надо.
Звягинцев хмуро посмотрел на Хромова:
– Садитесь, Николай Федорович.
Николай с тревогой опустился на стул, а Виктор Петрович продолжил:
– Запишите новый адрес Никитиных, Николай Федорович.
– Они переехали?
– Они разменяли квартиру.
– Разменяли? Почему?
Звягинцев потянулся под стол и достал бутылку водки и три граненых стакана:
– Умер Александр Иванович.
– Как умер?
Звягинцев уже наливал водку по стаканам:
– Так. Умер. Не молодые мы уже. Инфаркт.
Виктор Петрович посмотрел на Хромова, достал буханку черного хлеба и отрезал от нее складным ножом три ломтя. Один ломоть хлеба он положил на стакан:
– Давай выпьем за него. Пусть земля ему будет пухом.
Не дожидаясь Николая опрокинул свой стакан в рот. Николай тоже опорожнил свой стакан и всхлипывая, стал размазывать слезы по лицу. Один стакан, накрытый ломтем черного хлеба, остался на столе. Звягинцев снова налил в стаканы водки и молча выпил. Помолчал и глядя в сторону продолжил:
– Пришел я по тому адресу, который ты мне дал Николай Федорович, а мне говорят, здесь такие не живут. Спрашиваю, давно не живут. Да уж лет семь как съехали. Новый адрес Никитиных не знают. Подключил свои связи. Узнал, оказывается после смерти Александра Ивановича, Никитиных попросили съехать с квартиры. Дом, в котором они жили, не простым оказался. Ну правда, помогли им с квартирой. Площадь даже больше оказалась, чем в той которой они жили. Но не центр. А, уж потом они ту квартиру на две разменяли. Что не спрашиваешь, кто куда разъехался?
Николай вытер лицо от слез и забормотал:
– А, чего спрашивать? Сами скажете.
– Квартиру разменяли на две. В одной осталась Елизавета Дмитриевна, в другой Виктор Александрович с женой.
Николай не выдержал:
– А, Клара?
Виктор Петрович хмуро посмотрел на Николая:
– Тебя же, Николай Федорович, вроде Виктор Александрович интересовал. Или я ошибся?
Николай в упор посмотрел на Звягинцева тяжелым взглядом:
– А, Клара?
Звягинцев глядя в окно понюхал краюху хлеба стал ее жевать:
– Я сначала, когда адреса узнал, хотел к Виктору сразу поехать. Спросить его почему он ваш подарок продал. Но потом решил сначала вдову навестить. Как ни как, она жена моего боевого товарища.
Виктор Петрович замолчал. Положил остатки черного хлеба на стол и продолжил:
– Мы вместе с ней на кладбище съездили. Нам теперь только и остается, что на кладбище с друзьями и товарищами встречаться.
Николай с дрожью в голосе спросил:
– Как она? Как Елизавета Дмитриевна?
– Ничего она. Чувствуется в молодости красавицей была. Посидели мы с ней поговорили. Она меня поначалу чуть не выгнала, когда узнала, что это ты мне адрес дал.
Николай затравленно молчал, глядя на Звягинцева. Тот продолжил:
– Теперь о Кларе. Когда ты ей писать перестал, за ней какой-то хлыщ из их института увивался. Он и принес Никитиным весть, что тебя убили, при выполнении интернационального долга.
– Как убили? Я же живой!
– А вот так. Повез Клару на твою могилу.
– Какую могилу? Где?
– В вашем городе.
– Чудеса! Она ведь могла к нам домой заехать и узнать, что я живой. Мое командование нам домой сообщало что я жив, только писать не могу, по соображениям секретности.
А, она приезжала, разговаривала с Федором Петровичем, он мне сам рассказывал. Интересовалась почему ты писать перестал. Он ей рассказал, что ты не пишешь потому, что интернациональный долг исполняешь?
Николай изумился:
– А как же могила?
– А могилу, как я понял тебе организовали позже и уж потом ее на твою могилу привезли.
Видимо не простой это был товарищ, который все это провернул. Он Кларе и отца твоего показал. Федор Петрович тогда в военном госпитале лежал. Сказал ей, что не надо теребить отцовских ран, и тревожить его. Вот так-то. Она как вернулась, так сразу разругалась и с отцом, и с матерью, и съехала жить к подруге. Вскоре у Александра Ивановича неприятности на работе начались. И все, инфаркт.
– А, Клара?
– На похоронах отца была, сказала чтобы ее не искали, и исчезла. Потом уже от ее подруг узнали, что институт она окончила с красным дипломом и получила распределение за границу в какое-то наше посольство. На письма не отвечала. Такие вот дела.
Николай потупился, а Звягинцев продолжил:
– Теперь о Викторе. Он закончил институт, женился. Квартиру разменяли. В одной живет Елизавета Дмитриевна, в другой – Виктор с женой. Я шахматы оставил Елизавете Дмитриевне. Прости, Николай Федорович, не хотел я дальше в их душевных ранах ковыряться.
– Не выгонит меня Елизавета Дмитриевна, если я к ней нагряну?
– Не знаю, Коля. Сам решай, ехать тебе к ней или нет. Адрес я тебе конечно дам, но решай сам. Наворочали вы дел.
– Кто мы?
– Она думает что вы, Хромовы, все это организовали. Она ведь Федору Петровичу телеграмму дал о смерти Александра Ивановича. А он не только на похороны не приехал, но и открытку не чиркнул.
Николай насупился:
– От Никитиных к нам, с тех пор как я в армии был, ничего не поступало. Ни писем, ни открыток, ни телеграмм. Я все перерыл. Все письма и открытки у нас в доме хранятся, их не выбрасывают. Думал если Клара мне не пишет, может Никитины отцу пишут. Ничего нет. А, отец если бы даже сам при смерти был, на похороны Александра Ивановича все равно поехал.
– Зная Федора Петровича, думаю ты прав. Выходит, круто вас всех кто-то взял в оборот. Не понятно зачем. Ладно. Думаю, со временем разберешься. А, может и нет. Если это контора, то там умеют дела обтяпывать и тайны свои хранить. Вроде все рассказал.