Глава 1
1984 – 2005 годы
На первый взгляд, Серёжка от сверстников ничем не отличался. Как любой ребёнок в пятилетнем возрасте, везде совал курносый нос, и любил телевизор. В ящик смотрел с утра и до полуночи, пока мать не погонит спать. Зрение у мальчика стремительно падало, но родительница этого не замечала. Телевизор заменял в жизни всё: маму, папу, друзей. Хотя, насчёт папы мы поторопились. Его вообще не было. Может, где-то и когда-то тот существовал, но только не в Серёжкиной жизни. Мама никогда о нём не вспоминала. Так и жили втроём: он, мама и сестра, которая была на семь лет его старше. Сестра-Ирка, считалась в семье довольно взрослой. В её обязанности входило воспитание брата и содержание квартиры в чистоте. С воспитанием девочка справлялась идеально. Брат давно перестал считать тумаки, которыми награждала сестрица, если забывал подмести пол или ополоснуть за собой кружку. Но больше всего ей нравилось наказывать, закрывая его на весь день в ванной комнате и выключив там свет. Проплакав, Серёжка успокаивался и засыпал на резиновом коврике. Выпуская брата, Ирка чувствовала свою безнаказанность и запугивала ещё больше.
– Если расскажешь маме, снова накажу!
И Серёжка молчал. С такой няней ребёнок давно стал самостоятельным, а мама приучила к тому, что каждый стирал своё бельё сам. Серёжка тщательно намыливал воротнички и манжеты застиранных рубашек, простирать и прополоскать которые у него не хватало сил. Только постельное бельё мама стирала сама. Поменять постель – означало, просто спустя месяц перевернуть бельё. И лишь когда простыни приобретали серо-жёлтый цвет, нехотя включала старенькую, гудевшую на весь дом стиральную машинку «Сибирь». С работы мать приходила поздно, поэтому большую часть дня дети проводили вдвоём. Но когда Ирка уходила в школу, Серёжка пользовался свободой – включал телевизор, садился близко к экрану и таскал из вазочки печенье. Поздно вечером возвращалась мама, жарила яичницу, и они пили чай. Укладываясь спать, он держал её за титьку и мгновенно начинал сопеть. И так было каждый день.
Но однажды, по осени, откуда-то приехала бабушка, сказала, что навсегда, чем повергла маму в страшное уныние. И установила новые порядки. Она требовала, чтобы дочка прекратила гулять и занялась детьми. Но Тамара продолжала, как и прежде, задерживаться на работе до позднего вечера.
– Да, что же ты так и будешь летать, как бабочка с цветка на цветок? О семье, о детях надо думать. – Пыталась урезонить непутёвую мать бабушка.
– Я о них как раз и забочусь. День и ночь думаю, как им отца хорошего найти.
– Как ты ищешь, путёвого мужика никогда не встретишь! Нельзя быть такой поверхностной. Твоим любовным похождениям я счёт потеряла.
– Оставь свои нравоучения, и потом, мне уже далеко не двадцать лет.
– А поведение, как у шестнадцатилетней девчонки!
– Мама, я сказала, хватит!
Тома ещё раз взглянула на себя в зеркало и убежала на работу.
Рост Тамары был равен одному метру пятьдесят пять сантиметров. Ноги были короче туловища, но большой бюст и пышные формы скрывали некрасивые покатые плечи, короткие руки, и другие недостатки. Тома ходила с короткой стрижкой, не задумываясь о том, что у неё крупные не по размеру причудливой формы уши, без явно выраженной мочки. Чёрные круглые, неглубокие глаза, умело сводили мужчин с ума. Вздёрнутый вверх кончик носа располагался гораздо выше ноздрей, отчего создавалось впечатление сильной курносости. Над верхней губой кокетливо росли чёрные усики, выщипывать которые она не считала нужным, впрочем, как и сбривать излишнюю волосатость ног. Небольшой ротик с плотно сжатыми тонкими губами предпочитал помаду только перламутровых сиреневых оттенков. Изогнутые дугообразные брови, сросшиеся на переносице, делали Тамару чертовски привлекательной и самоуверенной. Акцентом фигуры являлся округлый живот. Она была похожа на важного королевского пингвина, который несёт своё тело, осторожно обходя сородичей. Томка обладала колоссальной силой притяжения для противоположного пола, и её чувственность передавалась сексуальным партнёрам далеко за пределы кабинета, и территорию завода. Женщина словно магнит, притягивала к себе сложные ситуации и проблемы. От разных мужей воспитывала двоих детей. На заводе женская половина коллектива считала её легкомысленной, жеманной и старалась с ней не общаться. Поэтому не мудрено, что Томка дружила только с мужчинами. Точнее заводила романы с цеховыми и мастеровыми. Она сильно возбуждалась, когда ей противоречили, и обладала взрывным характером. Волнение или малейшее напряжение вызывали прилив крови и красноту лица. Склонность к непристойному и нескромному поведению наблюдалась не только в выражениях, но и действиях. Случалось, что выпив лишнюю рюмку, болтливая Тома раздевалась и не всегда возвращалась домой одетой, как подобает. Она испытывала импульсивные вспышки страсти, постоянно думая о сексе. В гневе швыряла вещи, была раздражительной и сварливой. О последствиях совершенных ею необдуманных поступков никогда не сожалела. В силу своего темперамента эта женщина никогда не отчаивалась, хоть и была подвержена сильным перепадам настроения, нетерпелива и самоуверенна. А постоянно звенящий хохот в коридорах завода говорил о том, что главным для неё была свобода. Она не любила ни перед кем отчитываться, тем более перед пожилой матерью.
А на балконе ежедневно сушились простыни отстиранные старушкой в белизне. Ирка больше не командовала Серёжкиной жизнью. В квартире теперь пахло наваристым борщом со шкварками и пирожками с печенью. После обеда бабушка закрывала кухню на замок, и Серёжка уже не мог, таскать вкусные печенья. Его отправили учиться в первый класс и нацепили очки с толстыми линзами. Одноклассники дали кличку «тупой очкарик» и кидали в него камни по большой дороге домой. Ирка стеснялась брата и запретила подходить к ней в школе. Свою теперешнюю жизнь он ненавидел. Последнюю радость – телевизор – тоже запретили. Учительница не была в восторге, от отстающего замкнутого и заикающегося школьника. Несмотря на плохое зрение, посадила ученика за последнюю парту и намекнула бабушке, что ему необходима спецшкола. Но строгая бабушка не хотела этого даже слышать. «Мой внук не будет учиться с дебилами, ничего, с божьей помощью справимся». Иногда он убегал на окраину небольшого городка и там давал волю своим чувствам и заветным мечтам. Деревья безмолвно вторили шелестом листьев, как бы соглашаясь с жалобами мальчонки. А ребёнок хотел ни много ни мало, чтобы мама всегда была дома, и никто не обижал. Благодаря бабушкиному терпению и вниманию, внук, перепрыгивая с тройки на тройку, закончил второй класс. С приезжим мальчиком завязалась дружба, и теперь у друга можно было часами смотреть телевизор, к которому дома строго запретила подходить бабушка. Маму повысили в должности, и она купила золотые серьги. На что бабуля долго возмущалась, говоря, что лучше бы взяла сыну отдельную кровать. Но мать только отмахнулась, мол, тот ещё маленький.
Серёжка же чувствовал себя совсем взрослым. Сегодня Мишка рассказывал, как целовался с соседкой, старшеклассницей Люсей. Верить Мишкиным словам было нельзя, но и опровергнуть, невозможно. Серёжка видел, как целовались в кино. Но как это могло получиться у Мишки с Люськой – даже не мог представить.
– Врёшь, докажи!
– Совсем дурак, так Люська и захочет целоваться при тебе.
– Значит, не целовались!
– Целовались! Просто ты для этих дел малявка!
– Я тебя обзывал? Вот и ты не обзывай!
Слова друга сильно обидели Серёжку и не давали покоя.
Вечером не спалось, и он, разбудив маму, попросил, чтобы научила целоваться по-взрослому. На что она долго смеялась и выпытывала, зачем. Мальчик без утайки сказал, что это умеют все, и даже Мишка. Мама показала. Серёжке не понравилось, но потом он решил, что тут нужна сноровка и тренировка.
Зимой бабушки не стало. Как сказала мама, умерла легко, во сне. Серёжка сильно переживал и тихонько, чтобы родные не видели, в тёмном углу прихожей частенько плакал. Бабушка была строгой, но и справедливой. Бабуля никому не давала права обижать внука и всегда заступалась за него…
Привычный жизненный уклад вернулся. Исчезли борщи, пирожки, и заново появилась ежедневная жареная яичница. И снова Серёжка со всех силёнок, пытался отжать застиранную рубашку. Зато теперь появилась свобода. Он всё чаще бывал вместе с другом, а Мишка рассказывал такое, чего тот ещё не знал.
– Я вчера с Люськой того.
– Чего того, – не понял Серёжка. – Целовался, так и скажи.
– Нет, другое. Мужиком стал!
– Чтобы стать взрослым, нужно вырасти, – возразил он другу, чем поверг того в безудержный хохот.
– Я раньше тоже так думал, но для этого необязательно быть высоким ростом и чтобы росла борода. Короче, – зашептал Мишка, выдавая тайну, хранить которую было просто невозможно. – Мы вчера с Люськой так долго целовались, а потом, она схватила за штаны и как закричит: «Твой стручок готов и созрел!». И такое вытворяла, что я даже не понял, что это было. Вот, а теперь я взрослый, мужик!
Он оценил взглядом коренастого, крепкого, телосложения и развитого не по годам Мишку, представил рядом четырнадцатилетнюю Люську, и сомнений в том, что у них всё было, не осталось.
– А ещё Люська рассказала, откуда появляются дети.
– Откуда? – отходя в сторону и недоумевая, произнёс Серёжка. Он предполагал, что их находят в капусте, как и говорила бабушка. А тут, опять, получается, вскрывалась взрослая ложь. – И зачем только взрослые лгут, – недоумевал мальчик. – Ну, что ты замолчал? – подтолкнул он Мишку.
– Всё равно не поверишь!
– Почему?
– Сам не верю. Люська сказала, оттуда, откуда моча идёт!
– По мне, лучше бы в капусте находили, так интересней было бы.
– Эх, ты, тугодум! Детский сад, штаны на лямках! – сказал Мишка. Обнял друга за шею, повалил на ковёр и начал с ним бороться.
– Сам детский сад, – возразил Серёжка, пытаясь сбросить с себя сильного Мишку. Но перевес был явно не на его стороне, и через некоторое время, запыхавшись и взмокнув от усердия, сдался, отказавшись от участия в неравной борьбе. Мальчик был медлительным и обидчивым. Но Мишка водил с ним дружбу потому, что Серёжка был искренним, добросовестным, добродушным и легко внушаемым. Так Мишка сказал, что в их отношениях он всегда главный. И Серёжка без сопротивления согласился.
Уроки теперь никто не проверял. А во время маминого отсутствия в доме царила Ирка. С подружками они включали на полную громкость старый магнитофон и закрывались в комнате. Поначалу Серёжка с Мишкой пытались заглянуть, почему там так весело, но вскоре, девочки-подростки сами позвали и даже угостили пивом. От непривычки у Серёжки закружилась голова, его охватило какое-то сумасшедшее веселье. Мальчик осмелел и полез целоваться к Ирке, затем попробовал проделать то же с её подружками. Ему стало нравиться это новое занятие, от которого сейчас испытывал необъяснимое наслаждение и волнение. Мишка зачем-то зажал сестру в углу. Брат, было, ринулся защищать, но та сказала: «Не мешай». Серёжка не понял, что происходит и чего он ещё не знает. Но подходить не стал, а стоял в сторонке и наблюдал, чем это закончится. На лице его было не только удивление, но и неприятие всей этой ситуации, отчего Ирка, засмеявшись, потом надела ему свои трусы на голову.
– Эх, ты, недотёпа, – сказала она. – Рот закрой, а то муха залетит. Матери ни слова, а то прибью!
Оставшись вдвоём, дети попытались быстро, навести порядок к маминому приходу. Теперь с сестрой их связывало нечто большее, они стали сообщниками. И брат всё время пытался выяснить, что она делала в тёмном углу с Мишкой, но, отмахнувшись, та ответила: «Маленький ещё знать! Ладно, когда-нибудь, научу». И Серёжка стал терпеливо ждать, когда сестра научит и введёт его во взрослую жизнь. Тогда в классе точно никто не посмеет над ним смеяться.
Мама вернулась домой весёлая, как никогда, даже не заметив, что Ирка оставила окурки в бокале на окошке. Раньше видеть её такой не приходилось. Усадив сына рядом с собой, она сказала, что с завтрашнего дня начинает новую жизнь, и у них будет папа.
«Папа» – это слово было таким непривычным и новым, мальчик даже не знал, что делать. То ли радоваться, то ли огорчаться. Неужели, папа узнал, что ему плохо без него. Папа… Он его ни разу не видел, а вдруг тот будет не таким, как все папы? Обо всём этом, Серёжка думал перед сном на стареньком бабушкином диванчике. Мама сказала, что спать теперь они будут отдельно и в разных комнатах. Мальчик долго ворочался без сна, пытаясь представить папу, когда Ирка позвала к себе в постель. Серёжка не понимал, что происходит и злился, на что сестра ответила: «Радуйся, мужика из тебя сделала! Но если расскажешь маме, она возненавидит нас». И брат молчал, лишь бы мать продолжала дарить своё скупое внимание. Их общую с Иркой тайну, ребёнок боялся рассказать даже другу.
Папа, оказался, молчаливым и угрюмым, они пришли домой вместе с мамой. Она была такая красивая и нарядная в белом, что Серёжка не удержался, и прижался к ней всем телом, схватив за грудь. Мать засмущалась и мягко отстранила от себя сына. В тот вечер долго скрипела кровать в маминой комнате. Ирка вздыхала и крутилась у двери, чтобы подсмотреть, как там всё у них происходит. Объясняя брату, что это голый секс и море удовольствия. Серёжке было жутко и непривычно, он снова хотел спать с мамой. И этот чужой дядька совсем не был похож на папу. Ребёнок мечтал, что папа подойдёт, познакомится, а потом спросит: «Ну, как сынок жил тут без меня? Тебя никто не обижает, а в школе?». Но всё вышло по-другому…
Обедать за стол все вместе никогда не садились. Сначала ел «папа», съедая всё мясо и самое вкусное. Мама ему прислуживала, а потом обедали они тем, что оставалось после него. Серёжка поначалу называл его дяденькой, но после пары звонких подзатыльников усвоил, что лучше будет, если скажет «папа». Мама стала варить борщи, правда, не такие вкусные, как у бабушки, перестала поздно возвращаться с работы. Да и Ирка совершенно изменилась, на брата теперь не кричала, была ласковой и послушной. Стала носить коротенькие юбочки и красить ресницы, хлопая ими так быстро, словно киноактриса, и гуляя по вечерам неизвестно где. Грудь у неё в это лето заметно выросла и стала, как спелый упругий помидор, бёдра тоже заметно округлились. Она частенько разгуливала по квартире в нижнем белье, ловя на себе восторженные взгляды отчима. Новоявленный муж был моложе законной супруги на двенадцать лет и старше падчерицы на девять лет. Разница в возрасте не смущала мать, а его тем более. Деревенскому парню решившему обосноваться в городе, нужно было где-то жить, а тут, как раз, подвернулась Тома – разведённая и самоуверенная.
Мать, заметив, что дочь повзрослела, запретила, расхаживать по квартире в таком виде. Ирка ответила, что стесняться папу с братом не имеет смысла. У матери на этот счёт не осталось возражений, так как сама выходила из ванной с обнажённой грудью, слегка прикрыв нижнюю часть тела полотенцем.
Да и зная вспыльчивый, конфликтный и раздражительный характер своей дочери, Тамара, честно, её побаивалась. У Ирки была удивительная склонность ругаться на пустом месте и получать при этом удовольствие. Она первая заводила ссору, даже если виновата в этом была сама, а затем ещё и посылала проклятия обидчику. Проклятий дочери Тамара Борисовна страшилась больше всего на свете. Часто поведение Ирки было бесцельным и суетливым. Ростом она была чуть выше матери, унаследовав её губы, нос и изогнутую линую бровей. Над верхней губой также была полоска чёрных усиков лишь с той разницей, что Ирка ту тщательно сбривала. Длинные локоны и пухлые щёчки придавали милое выражение их обладательнице. Волосы она высвечивала перекисью водорода. Белые кудри делали её похожей на Белоснежку, на которую все обращали внимание! У подростка было очень узкое длинное лицо, со здоровой смуглой кожей. Ирка выражала уверенность в себе, абсолютное чувство собственного достоинства и всякое отсутствие стеснительности и робости. И соседки на лавочке частенько говорили, что эта девушка себя ещё покажет!
Как-то вечером, папы долго не было и Серёжка уже потихоньку начал радоваться, тому, что, тот никогда не вернётся… Он снова будет спать с мамой, крепко взяв её за грудь. А может, даже будут целоваться. Сейчас брат каждый вечер приставал к сестре с поцелуями, и та отвечала взаимностью. Его сердце переполняла радость, ребёнок стал ласкаться к матери, но та дала подзатыльник и, спросив про уроки, отправила учить. Не ожидая такого, он всхлипнул, и, усевшись на диванчик, стал тискать старого плюшевого тигрёнка. Давно вернулась и улеглась спать Ирка. И когда уже Серёжка окончательно поверил в то, что «папа» навсегда ушёл из их жизни, скрипнула входная дверь. Мама встрепенулась, исчезло на мгновение её каменное оцепенение, длившееся весь этот нескончаемый вечер. Глаза засветились счастьем. Но пьяный муж грубо оттолкнул жену. Она поскользнулась на половике в прихожей и упала, ударившись переносицей о край вешалки. Из носа тонкой струйкой потекла алая кровь.
Серёжка, было, кинулся на помощь, но отчим грубо схватил мальца подмышку и, швырнув на диван, захлопнул в комнату дверь. За стеной слышались ругань и глухие удары, следовавшие один за другим. Тело брата сотрясали беззвучные рыдания, а сестра, обвиняя во всём мать, причитала, что та сама виновата: «Хотела мужика, вот и получила».
Через какое-то время, побои прекратились, наступила обманчивая тишина, которая изредка прерывалась скрипом пружинистой кровати и стонами матери.
– Уроды, скорей бы закончили, – шептала Ирка, затыкая уши, – поспать, не дадут! Вот возьму и уйду из дома, – пригрозила она неизвестно кому.
Наутро сын боялся смотреть маме в избитое синее лицо. Мальчику было, её очень жаль. Но ребёнок помнил крепкие подзатыльники, которыми та угощала его в последнее время. Схватив со стола печенье, он поспешил уйти в школу. Сестра вышла с ним, но на занятия не пошла, а вручила ему записку для мамы. Потом кто-то из соседей скажет, что видели девчонку в другом городе, в баре, где та устроилась официанткой. Живёт в общежитии. А пока брат сжимал в кулачке обрывок мятого тетрадного листка, с неразборчивыми каракулями и смотрел на удаляющуюся фигуру. Серёжке хотелось побежать вслед за сестрой, попросить остаться, вернуть назад. Ведь сейчас она стала самым родным и близким человеком, после мамы, которая заметно от него отдалилась. Ирка давала недостающую заботу, ласку и внимание. Пусть не такую ласку, как мать даёт ребёнку, да и ребёнком Серёжку назвать было уже нельзя. Так много тот знал об этой взрослой жизни, которая ещё не всегда была понятна его детскому мировоззрению. Но что-то в горле стало комом, и он не смог двинуться с места. Мальчик стоял, словно приросший к земле, когда в спину толкнул Мишка.
– Ты чего?
– Ничего, – Серёжка готов был в любую минуту расплакаться, но, глубоко вздохнув, понял, слезами горю не поможешь. И они, молча, пошли по большой дороге, пиная лежавшие в пыли булыжники.
Домой возвращаться не хотелось. Серёжка решил хорошо учиться, заработать денег и уехать к настоящему папе, который будет любить, играть и покупать шоколадные конфеты.