Вы здесь

Чужая дуэль. Глава 5. Утро добрым не бывает. (И. В. Исайчев, 2010)

Глава 5. Утро добрым не бывает.

В одиночестве закончив завтрак, я двинулся выручать Андрея Васильевича Стахова, 1833 года рождения, из государственных крестьян, мелкого воришку и неудачливого грабителя, больше известного в криминальной среде как Ржавый. Он не так давно освободился, отсидев три года за попытку разбойного нападения на Московском тракте.

На этот раз для поездки я выбрал неброский закрытый экипаж, использовавшийся, как правило, для хозяйственных нужд.

…Полицейская часть встретила тревожной тишиной и безлюдьем. Единственная живая душа, страдающий с похмелья в своем кабинете, злой как тысяча чертей, околоточный надзиратель Селиверстов нахохлился за рабочим столом. Подчиненные, отлично понимая состояние начальника, попрятались кто куда.

Подняв на меня налитые кровью глаза, он едва заметно кивнул и прохрипел в уныло повисшие усы:

– Привет... О-о-ооооо…. – сжав лицо ладонями, простонал околоточный. – Входи, только дверью не хлопай… Башка трещит так, что жизнь не мила…

– Да уж, так бывает. Обычно, чем веселее вечером, тем поганее утром, – криво ухмыляясь, я наблюдал за мучениями околоточного. – Однако клин клином вышибают, – перед полицейским выросли две литровые бутыли с пивом.

В глазах Селиверстова протаяло желание жить. Еще до конца не веря в чудо, он медленно, дрожащими руками, взял одну, ловко свернул пробку и надолго приложился к горлышку. Заглотив зараз половину содержимого, околоточный отвалился на спинку стула, блаженно закрыл глаза и несколько минут медитировал. Я, наблюдая, как его лицо на глазах приобретает цвет более подходящий живому человеку, и даже как-то порадовался за товарища.

Наконец открыв глаза, Селиверстов, уже в полный голос, с чувством сказал:

– Нет, вот ты истинный друг! Не то, что эти, – он сплюнул на пол, – Как тараканы по щелям забились и трясутся. Видят же сволочи, шеф буквально помирает. Нет бы, проявить разумную инициативу, сбегать в лавку за лекарством. Так ведь ни одна скотина рогом не пошевелила!!! – внезапно, грохнув кулаком по столу, как резаный заорал околоточный, затем шумно выдохнул и как ни в чем ни бывало, спокойно продолжил. – Ты-то чего ждешь? Присоединяйся, – он широким жестом указал на вторую бутыль.

– Нет, брат, – твердо отрубил я, – у меня сегодня еще дел по горло. Это я тебе, голову поправить. Только здорово не разгоняйся, а то не дай Бог в запой сорвешься.

– Да ну, брось, что тут пить-то, – отмахнулся Селиверстов, – Вот допью твое пиво, – мечтательно закатил он глаза, – и брошу... Дня так, скажем, на три… Или на четыре. Давно пора организму дать встряску, – полицейский ловко отправил непочатую бутыль под стол.

– Слышишь, Петр Аполлонович, – перешел я к цели визита. – Ты мне, помнится, давеча Ржавого подарить обещал?

– Кого-кого? – наморщил лоб околоточный. – Какого-такого Ржавого?

– Ну, вот, приехали? – развел я руками. – Такого Ржавого. Стахова Андрея Васильевича, который у тебя в камере за драку парится.

– А на кой хрен он тебе нужен? – подозрительно прищурился на меня Селиверстов, но тут же рыгнул и обмяк. – Впрочем, мне-то какая разница. Раз обещал, дарю. Для хорошего человека ничего не жалко.

Околоточный пошарил в ящиках стола, и достал медный, с прозеленью на боках, устрашающего вида колокол.

– Специально с утра подальше засунул. Как на службу пришел, было попробовал, так чуть голова не взорвалась. А теперь, – он глотнул из бутылки, – теперь можно. – И с остервенением затряс допотопным средством связи. Нестерпимый звон наполнил помещение, так, что я на время оглох, а когда слух восстановился, полюбопытствовал:

– Ты, Буханевича, что ли с обедом решил вызывать?

– Темнота ты в полицейских делах, – надулся Селиверстов, – ничегошеньки в них не понимаешь. Это ж самое, что нинаесть универсальное средство. На помощь вот можно позвать. По котелку, опять же, ненароком непонятливому заехать. Ну, а допрашивать подозреваемого, находящегося в том же состоянии духа, как я до твоего прихода, самое милое дело. Разок, второй, звякнешь, и он соловьем уже заливается. Все, что было и не было вываливает.

Да-с, до клемм полевых телефонов на половых органах и противогазов с заткнутым шлангом, используемых в качестве сыворотки правды этот мир еще не дорос. Придется перенимать местный передовой опыт.

Околоточный прислушался, и снова поднял руку с колоколом, но тут скрипнула дверь и в щель несмело просунулась прилизанная голова:

– Звали, Петр Аполлонович?

– Опа! – бросив колокол на стол, с размаху хлопнул себя по ляжкам Селиверстов. – Явление Христа народу! Нет, ну ты посмотри?.. Зва-а-а-ли, Петр Аполлонович, – пискляво проблеял он, передразнивая Никодима, и тут же, подавшись вперед, взревел разъяренным медведем. – Да вас, аспидов, пока дозовешься, либо сам сдохнешь, либо кто прибьет!.. Где с утра шлялся, скотина!..

– Да я… – заскулил Никодим.

– Что я?!! – перебил его околоточный. – Снова Клавку по углам тискал, вместо того, чтобы делом заниматься! Дождешься ты у меня, переведу в помощники городового! Будешь по ночам пьяных с улиц таскать!

Никодим стоически пережидал гнев начальства. Стоял, не поднимая глаз, всем видом выражая покорность подчиниться любым репрессиям.

Я немного похихикал в кулак над рассчитанным на публику разносом, а затем решил напомнить о себе:

– Петр Аполлонович, ты бы насчет Стахова распорядился, а?

– Тьфу ты черт! – Селиверстов с грохотом задвинул ящик, в котором до лучших времен упокоился колокол. – Не доводи до греха, Колесников, ой не доводи!.. Слышал? Стахова сюда с вещами, мигом! Одна нога здесь, другая там!

Никодима снесло выполнять распоряжение, а околоточный, подперев щеку, пригорюнился:

– Нет, ну вот ты мне скажи, как с такими болванами работать? Ведь ему что в лоб, что по лбу. Может их пороть, как при Петре Алексеиче, а, Дмитрич?

Я вздохнул, припоминая элементарные принципы управления коллективом, и решился, пользуясь моментом, немного просветить Селиверстова:

– А ты, Петя, не пробовал каждое утро своих вояк собирать, задачи им конкретные ставить, а вечером исполнение спрашивать? Ты попробуй. Смотришь, через месячишко и первый результат в виде раскрытых преступлений появится. Только делать это нужно каждый день, без перерыва. А кто не справляется засветло, пусть ночью пашет, или грешит в воскресенье. Полагаю, за это Бог простит.

– Слушай, – околоточный озадачено почесал в затылке, Ну, ты голова! Прям завтра с утра и начну.

– Вот-вот, правильно. Только до завтра не забудь.

– Не забуду. Не дадут, – потух расправивший, было крылья Селиверстов, – опять напоминалка при генеральских эполетах опять к нам собирается.

– Все по Прохоровскому сынку? – внутренне напрягся я.

– Ну, по нему-то в первую очередь. Да и вообще по всем нераскрытым убийствам холку мылить. Таким макаром как бы самому в городовых не очутиться.

– Слушай Петя, так у тебя что, совсем глухо? – я подпустил в сочувствия голос.

– Глуше не бывает. Ни одной зацепки, – окончательно скис околоточный.

Я в задумчивости прищурился на него:

– Давай-ка так. Мне сегодня с рыжим дай Бог разобраться, а завтра… А завтра ты мне дай полистать материалы по этим убийствам. Глядишь, свежим глазом, может, что и высмотрю.

– Так ты это, правда что ли, в сыске понимаешь? – с неподдельным изумлением вылупился на меня Селиверстов.

Я усмехнулся, выдержал паузу, потом подошел к нему вплотную и зашептал в ухо:

– Понимаю, Петя, еще как понимаю. И даже больше, чем ты можешь себе представить. Ты что же, думаешь, Прохоров меня за красивые глаза нанял?

Селиверстов, обхватив голову руками, тяжело задумался, упершись невидящим взглядом в стол, потом поднял похолодевшие глаза на меня.

– Хорошо. Мне деваться некуда. На волоске подвешен и готов хоть от черта помощь принять. Только имей ввиду, – он запнулся, какое-то время собирался духом, и дрогнувшим голосом продолжил: – Как только я покажу тебе материалы следствия, сразу совершу должностное преступление. Проговоришься кому, и мне сразу конец. Тут уже не разжалованием пахнет, а каторгой… Это раз… А два, если что-то накопаешь, то никаких самостоятельных шагов предпринимать не будешь. Это условие обязательное. И ты мне дашь слово чести, что его соблюдешь.

Я отечески похлопал околоточного по плечу.

– Трепаться о нашей договоренности, Петя, не в моих интересах. Предпринять что-то самостоятельное, тем более. Несмотря на высокого покровителя, я лицо частное, то есть руки у меня коротки. Нам в самый раз в паре поработать. Помочь друг другу. Посему все условия твои принимаются… Нет, конечно, если хочешь, могу поклясться, – я демонстративно оглянулся. – На чем там у вас божатся? На кресте, на библии?

Селиверстов примирительно махнул рукой, оттаивая.

– Да ладно, брось. Я тебе и так верю. Сердцем чую, – он постучал кулаком по левой стороне груди, – Искренне говоришь.

Я отвернулся к окну и перевел дух. На первых порах вроде все складывалось удачно. Мне без особых проблем удалось найти решение задачи, как оперативно добраться до материалов, находящихся в распоряжении полиции.

Не разреши я этот вопрос, пришлось бы потратить уйму времени на сбор первоначальной информации. А интуиция подсказывала, что раскачиваться-то мне как раз и некогда…

Не прошло и получаса, как Никодим соизволил привести Стахова. На свету Андрюшина физиономия производила потрясающее впечатление. Уже успевшие позеленеть синяки делали его похожими на обросшего рыжей бородой индейца в боевой раскраске. Я даже порадовался своей предусмотрительности по поводу закрытого экипажа.

Стахов же, переминаясь у входа, тискал в руках потертый малахай и исподлобья мрачно зыркал по сторонам. Набравшись смелости, заканючил, обращаясь к околоточному:

– Барин, сколь еще в каталажке держать будешь, а? Уши без табака пухнут. Клопы всю кровь выпили. Безвинно мучения принимаю. Истинный Бог, – он троекратно перекрестился. – Без вины. Грех тебе, барин.

– Стахов, не дерзи, – миролюбиво отозвался Селиверстов, раскачиваясь на задних ножках стула. – Кто в непотребном виде по улице шатался? Кто драку затеял, а? Это ж, до какого состояния надо было нажраться, – околоточный, посмеиваясь, повернулся ко мне, – чтобы к первому в округе кулачному бойцу прицепиться? Тот от подобной наглости настолько опешил, что даже умудрился плюху пропустить. Так до сих пор фингалом и светит.

– Ага, – тут же откликнулся Андрюха, – он то тока с одним фингалом, а у меня вона до сих пор рожа как подушка. Еще не известно, кто из нас больше потерпел. Однако он то по свободе гуляет, а я вона в неволе маюсь.

– Ух, и надоел ты мне, Стахов, хуже горькой редьки – как от мухи отмахнулся от него Селиверстов. – Уже не маешься. Вернее, маешься, но не у меня, – это околоточный решил подыграть, догадываясь, зачем мне понадобился рыжий обормот. – Тебя забирает господин Исаков, и делает с тобой все, что захочет. Ясно?

Я не стал дожидаться, пока до Андрюхи дойдет смысл происходящего, ухватил его за ворот и потащил на выход, свободной рукой помахав на прощанье Селиверстову…

Устроившись на жесткой скамейке напротив меня, рыжий напряженно поинтересовался:

– А тебе-то, барин, на что я сдался?

И нарвался на грубость в ответ:

– Заткнись, и рта без разрешения не смей раскрывать!

Не ожидавший такого поворота Андрюха, съежился, не смея поднять глаз. А я, удовлетворенный мелкой местью за пережитый при нашей первой встрече стресс, направил кучера в поля, подальше от любопытных глаз.

Склонить Стахова к сотрудничеству особого труда не составило. Уже распростившись с жизнью, он готов был мне пятки лизать, а не то, что информацию добывать. Особенно после того, как я непрозрачно намекнул о готовности платить за особо интересные сведения.

Мне, конечно, пришлось немало потрудиться, вдалбливая в рыжую башку нужные мне установки, элементарные основы конспирации и способы экстренной связи. Когда Стахов, наконец, более-менее взял в толк, чего от него хотят, я все же не удержался, и напоследок спросил:

– Слушай, сердешный, а какого ж ты хрена к кузнецу-то полез? Лень было на самого себя руки наложить? Посторонняя помощь потребовалась?

Андрюха насупился и неохотно пробурчал:

– Долгая история.

Вроде, какое мне, в сущности, было дело до пьяных приключений какого-то мелкого уголовника, но в сердце сидела, не давая покоя, тоненькая иголочка. Не рискнув проигнорировать сигналы интуиции, я удобнее устроился на жесткой скамейке и хлопнул новоиспеченного агента по колену:

– Ты куда-нибудь торопишься?

Стахов отрицательно мотнул головой.

– Вот и я нет. Поэтому, давай-ка, рассказывай.

Рыжий еще какое-то время ломался, но я был неумолим, и как оказалось, не зря.

Из повествования Андрюхи выходило, что в тот день, когда я провалился во временную дыру, он с компанией пировал в одном из притонов близь посада Колпино. Пропивали добычу, украденную через подкоп из лабаза в столичном предместье.

Когда веселье было в самом разгаре, неизвестно откуда взявшийся незнакомец в засаленном черном балахоне и натянутой на глаза драной шляпе толкнул Андрюху под локоть, и он окатил себя вином из кружки. Уже изрядно подвыпивший Стахов возмутился и попытался ударить наглеца, но тот ловко увернувшись, выскочил за дверь. Андрюха сгоряча бросился за ним, и был остановлен больно упершимся в шею лезвием мясницкого тесака.

Однако резать Стахова неизвестный не стал, а наоборот, не ослабляя давление холодной стали на горло, сделал предложение, от которого Андрюха поначалу, даже под угрозой смерти, наотрез отказался.

– Представляешь, – кипятился рыжий, – упырь-то мне, прям, глаза в глаза вылупился, и на перо так все сильнее давит, давит. Чую, каюк мне приходит, вот-вот глотку перерубит. Тут уж, на что угодно согласишься, даже мать родную порешить.

Стаховская история почему-то вызвала у меня необъяснимое мучительное любопытство. Я интуитивно ощущал, что приключившееся с Андрюхой непонятным пока образом переплетается с моей судьбой.

– Сможешь его узнать? – перебил я рассказчика.

– Какое там, – огорченно махнул он рукой, – Вот как тебя видел, а лица не припомню. Плывет все в глазах, хоть лопни. Не иначе колдовство, прости Господи, – Андрюха истово перекрестился.

– Ладно, дальше что?

– А дальше, – тяжело вздохнул Стахов, – дальше пришлось мне в душегубы податься. Этот мне ножик, каким только что чуть не прирезал, сунул, да денег пачку. Мужика, опять же, описал, которого прирезать велел. Рассказал где найти его, и исчез, как в воду канул.

– Я, понимаешь, согласится-то, согласился, да идти никуда и не думал, – жаловался мне Андрюха. – А ноги-то сами понесли. Ей-богу сами. Не поверишь, так внутрях припекло, все, думаю, если щас не пойду, сердце прям здесь и лопнет… Ну и пошел… Точно, в том самом месте, как упырь предсказал, чудно одетого мужика повстречал. Мне бы его сразу, не загадываясь, ножиком в печень. А я сплошал, духом никак не мог собраться. Тут-то он меня и подловил дубиной по котелку. Когда очнулся, ни мужика, ни денег. Само собой напился с горя. Тут еще кузнец этот, – вконец закручинился Стахов.

– И странно одетого мужика ты тоже не запомнил? – на всякий случай поинтересовался я, скрывая усмешку.

Андрюха в возмущении шлепнул ладонью по отполированной до блеска деревяшке сиденья.

– Экий ты, барин, бестолковый! Я ж говорю, дубиной по голове получил! Память начисто отшибло!

– Ладно, ладно, угомонись, – пришлось притормозить не на шутку разошедшегося Стахова. – Скажи-ка лучше, денег много потерял?

В Андрюхиных глазах блеснули слезы. Он со свистом втянул в себя воздух, и на выдохе прошептал:

– Полторы тысячи целковых… В жизни стока в руках не держал.

Мне оставалось поблагодарить Бога, что заказчик моего убийства умудрился выбрать столь бестолкового исполнителя, и в конечном итоге еще и снабдил меня средствами к существованию.

Я по-дружески ткнул рыжего кулаком в бок.

– Не журись. Деньги они что? Вода сквозь пальцы. Как пришли, так и ушли. Зато сам цел и греха смертного на душу не взял, – но, судя по выражению лица Стахова, слова мои его не особо убедили. Андрюха впал в ступор, страдая по упущенному богатству.

Имелся только один способ вернуть будущего осведомителя к жизни. Я вытащил из кармана заранее припасенный червонец, и помахал им перед Андрюхиным носом. Вид настоящих, а не воображаемых денег, моментом вернул Стахова в реальность.

Выдавая аванс, я строго-настрого запретил Стахову болтать о наших договоренностях, и еще раз напомнил, что просто так плачу в первый и последний раз.

Устраивая бумажку за пазухой, Андрюха бормотал под нос:

– Я, что, барин, без понятия? Не сумлевайся, рот уже на замке. А разузнать, все, что надо разузнаю. Ты токмо не скупись.

Я погрозил ему пальцем.

– Не торгуйся, не на базаре. Раз сказал, больше повторять не буду: плачу только за работу. Чем лучше работаешь, тем больше получаешь. И наоборот… А теперь ступай. Не нужно, чтобы нас лишние люди вместе видели. Встречаемся через два дня. Не забудешь где? – Стахов отрицательно затряс головой. – Тогда все, свободен.

На самом деле, вполне можно было подвези Андрюху ближе к жилью, но уж больно от него смердело. Я и так, задыхаясь, с трудом дотерпел до конца нашей беседы, а всю обратную дорогу ехал с открытой дверью, проветривая экипаж.

…В имение я прибыл голодный как волк, зато с чувством выполненного долга. Однако спокойно поужинать не случилось. По пути в столовую меня дернуло заглянуть в гостиную в надежде перекинуться парой слов с хозяином дома, и сам того не желая, я застал кульминацию грандиозного скандала.

У окна, прижав кружевной платок к глазам, всхлипывала Мария. Отец же, как тигр в клетке метался от стены к стене. Не успел я переступить порог, как он подскочил вплотную, потрясая зажатым в кулаке смятым бумажным листом.

– Нет, вы только полюбуйтесь на нее, Степан Дмитриевич! – тыча трясущимся пальцем в сторону дочери, брызгал слюной Прохоров. – Брата еще земле не предали, а она!.. Она!.. – захлебнувшись от возмущения, он зашелся в кашле, покраснев до багровости.

Не на шутку перепугавшись, как бы благодетеля раньше времени не хватил удар, я подхватил его под руку, довел до кресла, бережно усадил и сунул в руку так удачно оказавшийся на сервировочном столике стакан с водой. И только когда он начал понемногу приходить в себя, осторожно осведомился:

А что, собственно, Александр Юрьевич, стряслось?

Все еще продолжая давиться кашлем, и судорожно глотать воду, он протянул мне листок, который все это время продолжал комкать в руке.

Разгладив бумагу, я понял, что передо мной нацарапанная торопливым почерком любовная записка, подписанная смутно знакомыми инициалами. В ней, помимо живописаний прелестей Марии Александровны, имелось приглашение на свидание в десять вечера у задней калитки, расположенной в самой глухой части громадного сада.

Место встречи было выбрано со знанием дела, так как этим выходом и днем-то пользовались крайне редко, разве что садовник вышвырнет сухие сучья на густо поросший кустарником пустырь. А с наступлением сумерек туда вообще никто не забредал. Я так и не взял в толк необходимость сооружения этого прохода. Ну, если только для подобных тайных свиданий.

Ознакомившись с посланием, я, с одной стороны понимал реакцию Прохорова, а с другой, некоторым образом сочувствовал его дочери. Безусловно, до интрижки со скандально известным провинциальным повесой ее довели взыгравшие гормоны. А то, что отца от таких выходок того и гляди хватит инфаркт, подумать она ни коим образом не соблаговолила. Невинный такой детский эгоизм.

Бесповоротно утвердившись в решении никогда не жениться, чтобы в последствии не иметь детей и связанных с ними бесконечных проблем, я приступил к реанимации Прохорова, одновременно, отчаянной жестикуляцией за его спиной призывая Марию немедленно удалиться.

После ухода девушки, Прохоров недолго сопротивлялся моим уговорам отужинать вместе. В итоге я, вместо заслуженного отдыха до начала двенадцатого, незаметно зевая в кулак, выслушивал жалобы на неблагодарность детей, и угрозы тем, кто посмеет посягнуть на честь его дочери.

* * *

…Мария Александровна Прохорова, единственная наследница колоссального семейного состояния, как ошпаренная выскочила из гостиной. За дверью остались пребывающий в бешенстве отец и пытавшийся его успокоить малознакомый господин, намедни представившейся как друг дома.

Девушка аккуратно сложила и спрятала за корсет совершенно сухой платок. Вытащила из потайного кармашка пудреницу, откинула крышку и посмотрелась в мутноватое зеркальце. Злорадно усмехнулась, не обнаружив на лице следов недавней истерики, которую она так искусно разыгрывала перед разгневанным родителем. После, воровато оглянувшись, подобрала юбки и на цыпочках пробежала к неприметной лестнице, ведущей на половину прислуги.

На площадке третьего этажа, под самым чердаком, окутанный дымом из прокуренной трубки, сгорбился на колченогом табурете дряхлый лакей. Он начал служить еще до рождения нынешнего главы семейства. Обитатели имения, как хозяева, так и челядь, давно уже воспринимали старика как неотъемлемую принадлежность дома, порой просто не замечая ветерана.

Когда Мария, запыхавшаяся от долгого подъема, остановилась перед ним, слуга даже не подумал привстать, приветствуя хозяйку, а только вопросительно приподнял седую кустистую бровь и недовольно бросил:

– Ну?

– Что ну? – раздраженно фыркнула барышня. – Зачем такие сложности? Сколько времени мне теперь прикажешь вымаливать прощение? А тут еще Исаков этот, или как его там. Он мне положительно не нравится. Откуда он вообще взялся?

Проигнорировав первую половину вопросов, старик начал отвечать с последнего:

– Мне тоже не по душе незваный гость. Я уже предпринял меры. Но его подсунул и серьезно оберегает кто-то из наших соперников. Теперь, пока не разберусь, кто и зачем, пусть остается здесь, под присмотром. В крайнем случае, потом используем в качестве объекта для окончательной настройки, – он глубоко затянулся, и выдохнул густое едкое облако.

Его собеседница закашлялась и, разгоняя дым ладонями, возмутилась:

– Перестань курить, когда я с тобой разговариваю!

– Потерпишь, – отрезал лакей, и сварливо осведомился:

– Ты все сделала, как я велел? Он точно придет?

– Деваться ему некуда, – самодовольно скривила губы девушка, что сделало ее без того некрасивое лицо еще менее привлекательным. – Вприпрыжку прискачет.

– Хорошо, – он выколотил трубку о ножку табурета, затоптав подошвой огонь. – Нам придется поторопиться. Принято решение о прекращении поединка, а мы все еще не добились безусловного управления зверем. Эта ночь будет решающей. Я позабочусь, чтобы твое отсутствие никто не заметил. Теперь иди, готовься.

Лакей подождал, пока стихнет эхо легких шагов по лестнице, затем грузно поднялся и начал нелегкий спуск вниз.

* * *

Спозаранку меня разбудили оглушительные вопли, наполнившие весь дом. Едва набросив на себя одежду, чертыхаясь и застегиваясь на ходу, я резво сбежал по лестнице в холл. Выловленный по пути слуга сбивчиво пояснил, что вроде как у задней калитки буквально четверть часа назад обнаружили мертвеца.

Уже догадываясь, кто бы это мог быть, я со всех ног понесся к месту происшествия. Судьба дарила редкий шанс увидеть первозданную картину преступления, а если повезет, даже отыскать следы убийцы.

Около калитки, как и следовало ожидать топтался почти весь обслуживающий персонал имения. Еще на подлете я заорал, что есть мочи:

– А ну, все назад!

Толпа испугано шарахнулась от ограды, а я, толком не переведя дух, зацепил за рукав дворника, по имени Спиридон.

– Значит так, – приученный к дисциплине дворник преданно ел меня глазами, – сейчас берешь пяток мужиков, расставляешь их по кругу шагах в пятидесяти от покойника. И чтобы до появления полиции мышь не проскочила, понял? – Спиридон послушно кивал. – А остальных гони отсюда на хрен. Им что, заняться нечем? Тоже мне, цирк нашли.

Позаботившись о сохранности обстановки, я, на носочках, внимательно глядя под ноги и по сторонам, вышел на пустырь.

Убитый лежал на спине, поперек узенькой тропинки, убегавшей в густые ольховые заросли. Его остекленевшие глаза слепо таращились в небо, а скрюченные предсмертной судорогой пальцы вмерзли в схваченную утренним заморозком сырую почву.

Несчастный соблазнитель наверняка решил, что заманил в сети завидную невесту, и в мечтах уже проматывал будущее состояние. Однако действительность оказалась страшнее самого кошмарного сна. Ему, как и брату объекта вожделения, просто-напросто выпустили кишки, которые сизым осклизлым комом расползлись рядом со знакомо вспоротым от паха до шеи телом.

Досконально осматривать труп никакого смысла не было. В этом случае, чтобы определить причину смерти не нужно даже иметь медицинское образование. Тем более что вокруг мертвого расползлась большая лужа вязкой, чернеющей на воздухе крови, и пачкаться в ней я побрезговал. А вот местность окрест прополз буквальным образом на коленях… И ничего не нашел… Точнее, ничего существенного, если не считать очень странных следов по краю громадной лужи, затопившей, как мне показалось, половину пустыря.

Обрез воды начинался довольно далеко от места убийства и забрел я туда больше от отчаяния. В замерзшей под утро грязи, как в гипсе застыли отпечатки кошачьих лап. И все было бы ничего, но, судя по диаметру следов, пробежавшая здесь кошка должна была быть ростом даже не со льва, а как минимум со слона.

Присев на корточки возле находки я, пока не затекли ноги, изучал странную аномалию. Жизненный опыт подсказывал, что таких животных в природе не существует. Хотя, с другой стороны, от мира, куда можно запросто, как в открытый канализационный люк провалиться из будущего, можно ожидать всего.

…Смурной, мятый со сна Селиверстов, явился в окружении всего состава полицейской части, когда я, давно закончив поиски, задумчиво курил, аккуратно стряхивая пепел в ладонь.

Красноречивый взгляд и прочувствованное рукопожатие околоточного показали, что он по достоинству оценил заботу о сохранности обстановки в неприкосновенности. Кивнув на мои перепачканные землей колени, Селиверстов первым делом спросил:

– Разыскал что-нибудь?

Я почесал переносицу, прикидывая, стоит ли заострять внимание полицейского на диковинных следах, как в поле зрения попало странное устройство. В громадине на высокой треноге, отдаленно напоминающей небольшое безоткатное орудие, только обладая развитым воображением, можно было признать допотопный фотографический аппарат. Теперь вопрос решился сам собой.

Ничего не объясняя, я прихватил Селиверстова за край рукава и потянул по к луже. Найденные мною отпечатки, как следовало ожидать, и на него произвели впечатление. Околоточный без возражений дал указание их сфотографировать.

После того, как развеялся дым от сгоревшего магния вспышки, я утомленно потянулся и легко хлопнул полицейского по плечу.

– Все, господин начальник, как говориться – мавр сделал свое дело, мавр может удалиться. Вы, конечно, порыскайте здесь еще. Чем черт не шутит, в нашем деле лишний догляд не помешает, но я, откровенно, сомневаюсь, в надобности. Но, дело, собственно, твое. Ну и оговоренную вчера встречу, само собой, придется перенести на послеполуденное время. Ты не против, если я часиков после трех тогда подъеду?

Селиверстов рассеянно кивнул в знак согласия, с кислым выражением разглядывая изуродованное тело. Понимая состояние околоточного, на пустом месте получившего очередную капитальную проблему, я не стал больше его отвлекать и направился в сторону дома…

В дверях я буквально лоб в лоб столкнулся с Прохоровым. Он, не отвечая на приветствие, мертвой хваткой вцепился в мою руку и поволок в кабинет.

Выглядел вельможа совсем плохо. Темные круги вокруг ввалившихся глаз подчеркивали нездоровую бледность лица. Трясущимися губами, едва справляясь с волнением, он с надрывом изрек:

– Степан Дмитриевич, а я ведь едва не потерял второго ребенка, – и совершенно неожиданно всхлипнул.

Несколько потерявшись от подобного поворота, я спустя пару секунд все же сообразил, что нужно сделать, благо графины с водой имелись почти во всех комнатах. Прохоров послушно сделал несколько судорожных глотков из быстренько поданного мною стакана, вновь обретая способность соображать.

Он постоял некоторое время молча, отвернувшись к окну, и вдруг глухо пробормотал, похоже, обращаясь сам к себе:

– А если бы записка не попала в мои руки?.. Тогда как?..

В звенящей тишине растворялись минуты. Я, не спрашивая разрешения, закурил, не без интереса дожидаясь продолжения. Наконец, напрочь выбитый из колеи отец, сумел взять себя в руки и, вернувшись за стол, начал связно излагать свои мысли:

– С этой минуты, Степан Дмитриевич, – он пристукнул кулаком по гулко отозвавшейся дубовой столешнице, – первостепенное значение имеет только одно – безопасность Маши. Все остальное отодвигается на второй план. И я вас умоляю, примите этот груз на свои плечи. Я верю, вы справитесь.

Нельзя сказать, что оказанное доверие вызвало буйный восторг, скорее напротив, повисло на вороте лишней проблемой. Хотя, нечто подобное я ожидал с самого начала встречи, и поэтому не особо поразился. А раз у меня уже было время определиться, что себе дороже рисковать отказом благодетелю, то, тяжко вздохнув, я с ходу приступил к изложению своих соображений:

– Александр Юрьевич, надеюсь, вы осознаете, что Мария Александровна будет в безопасности только тогда, когда будет пойман убийца. Таким образом, откладывать его поиски на потом, значит совершать непростительную ошибку. Это раз, – я раздавил окурок в пепельнице. – Во-вторых, хотите ли вы этого или нет, но придется привлекать местную полицию. До погребения Николая осталось несколько часов, и за это время при всем желании я не смогу подготовить телохранителей даже из самых сообразительных и преданных слуг. Среди подчиненных Селиверстова можно выбрать двух-трех человек, которые, по крайней мере, сегодня, справятся с охраной вашей дочери.

При упоминании фамилии околоточного, Прохоров недовольно скривился, но промолчал, а я, пользуясь моментом, продолжил:

– Далее, я предлагаю вам немедленно обратиться к генералу Бибаеву с просьбой о выделении специально обученных людей для круглосуточной охраны Маши. Полагаю, он не откажет. А я, воля ваша, буду ими управлять, одновременно занимаясь непосредственно тем, для чего вы меня, собственно, и нанимали. И как только душегуб будет пойман, необходимость в телохранителях отпадет сама собой, – я, уже ощущая неприятную горечь во рту от неуемного курения натощак, отпил воды из стакана, и все же зажигая очередную папиросу, закончил. – Вот такой, вкратце, мой план. Теперь слово за вами.

Прохоров поднялся из-за стола, по-стариковски ссутулившись, сцепив руки за спиной, сделал круг по обширному кабинету. Поправил портьеру на окне. После чего повернулся ко мне и устало сказал:

– Хорошо, вам виднее. Поступайте, как считаете нужным.

Меня же в который раз остро кольнуло непонимание, почему столь высокопоставленный сановник проникся доверием к первому встречному? Но, как бы там ни было, доверие, а вслед за ним и содержание, необходимо оправдывать. Я покосился на полированную колонну напольных часов:

– Тогда есть смысл к половине десятого послать за Селиверстовым, он как раз сейчас в саду имения на месте убийства. А также к назначенному часу пригласить Марию Александровну, чтобы вместе уточнить детали мероприятий сегодняшнего дня…

Импровизированное совещание, состоявшееся через час после встречи с Прохоровым, шло как по маслу до появления самой виновницы суматохи. Уже и выдернутый с места происшествия, перемазанный в глине околоточный, перестал робеть, начав высказывать здравые мысли, когда случилось непредвиденное.

Робко постучавшаяся и вошедшая потупив глаза, девушка, после того, как узнала, что ей предстоит провести неопределенное время под бдительным присмотром охраны, из воплощения самой скромности и послушания в одну секунду превратилась в разъяренную фурию.

Раздув ноздри побелевшего от негодования носа, гневно сверкая глазами, она, не стесняясь посторонних, шипела на отца:

– Это что же вы такое удумали, папенька, а? Окончательно меня под замок запереть? Мало я в этой деревне безвылазно сохну, света белого не вижу, так теперь еще сносить общество неотесанных, похотливых, смердящих мужланов! Я уж лучше в монашки постригусь, чем терпеть такой срам! – Мария вдруг резко повернулась, взметнув юбки, и обожгла меня ненавидящим взглядом. – Наверняка вас надоумил этот проходимец, – тонкий палец с длинным, остро заточенным ногтем ткнул в мою сторону. – Откуда он вообще взялся в нашем доме? С какой помойки? Может он сам и есть тот убийца, которого вы все так усердно ищете, а?

Прохоров, по ходу импульсивного монолога дочери наливался темной кровью, и взорвался, когда она дошла до абсурдных обвинений в мой адрес.

– Немедленно извинись перед Степаном Дмитриевичем!!! – загрохотал он.

Но девушка высокомерно задрав нос, презрительно бросила:

– Вот еще…

– Во-о-о-он!!! – заревел разъяренный отец, и затопал ногами вслед хлопнувшей двери. – Я тебе покажу в монашки!.. Шагу за порог без моего ведома не сделаешь!..

Прощаясь на крыльце с ошарашенным Селиверстовым, я невесело усмехнулся:

– Видишь, Петр Аполлонович, мне тоже хлеб непросто достается.

Околоточный только и смог выдавить в ответ:

– Да уж…

– Однако, – ощущая неприятную тяжесть в груди, я глубоко втянул в себя холодный воздух, – как-то мне не по себе. Присылай-ка, не тяни, своих орлов для выдачи указаний, а я после кладбища сразу к тебе. Ой, сдается, все главные напасти еще впереди.