III. Те, кто был до меня
Как и многие области человеческих дерзаний, авиация – изобретение сравнительно недавнее. Братья Райт совершили первый полет в 1903 году. Это было всего сто шесть лет назад[8]. Мне сейчас пятьдесят восемь лет, и сорок два года из них я летаю. Авиация настолько молода, что я участвую в ее делах на протяжении почти половины ее истории.
За эти сто шесть лет благодаря усилиям многих людей – их трудолюбию, практическому опыту, инженерным открытиям – авиация быстро развивалась, перейдя от своего полного опасностей младенчества к состоянию настолько привычной части жизни, что ныне к любым ее рискам относятся с крайней нетерпимостью. Может быть, с нашей подачи все выглядит слишком просто. Люди забыли, что́ стоит на кону.
Я не хочу сказать, что пассажиры не должны чувствовать себя комфортно в полете. Я лишь говорю, что легко впасть в благодушие, когда в стране порой проходит год-два между крупными авариями гражданской авиации, повлекшими за собой жертвы. Когда все хорошо, успехи могут заслонять собой неэффективность и недостатки, поэтому требуется постоянная бдительность.
Задолго до того, как я оказался в кабине пилотов рейса 1549, я со всем возможным вниманием изучал другие чрезвычайные происшествия, случавшиеся в гражданской авиации. Многому можно научиться, учитывая опыт пилотов, которые лично участвовали в самых громких катастрофах недавних десятилетий. Я, стараясь сохранять трезвость подхода, просматривал расшифровки записей переговоров экипажа, в которых запечатлены последние диалоги пилотов, не выживших в катастрофах.
Я изучал эти происшествия отчасти потому, что в начале 1990-х присоединился к паре десятков других пилотов US Airways, чтобы помогать разрабатывать курс подготовки по обеспечению безопасности полетов с опорой на управление ресурсами экипажа (CRM). До рейса 1549 профессиональным вкладом, которым я гордился больше всего, была моя работа в CRM. Мои коллеги-преподаватели и я помогали поднять культуру пилотской группы нашей компании, совершенствуя коммуникацию в кабине, навыки лидерства и принятия решений. Как сказал второй пилот Джефф Дирксмайер, мой друг и коллега по команде CRM, «это было время, когда горстка людей, которые действительно верили в то, что делали, свернула горы».
Историю моего личного интереса к безопасности полетов можно проследить до того времени, когда я еще подростком совершал свои самые первые полеты. Мне всегда хотелось знать, как некоторые пилоты справлялись с трудными ситуациями и принимали оптимальные решения. Это были мужчины и женщины, которым стоило подражать.
И поэтому я пытался досконально разобраться, понять, узнать всю историю, стоящую за каждым поступком этих пилотов. Я спрашивал себя: Если бы я был там, смог бы я действовать так же успешно?
Пару лет назад меня пригласили выступить с речью на международной конференции, посвященной вопросам безопасности в ряде отраслей человеческой деятельности, которая проходила во Франции. Учитывая сравнительно сверхблагополучный «послужной список» гражданской авиации, меня попросили явиться на заседания двух комитетов, чтобы обсудить, каким образом мероприятия по обеспечению безопасности в гражданской авиации можно перенести в иные сферы деятельности. Я говорил о том, что и в других сферах предпринимательства зреет понимание того, что, может быть, выгодно усвоить некоторые из наших подходов.
Такая степень безопасности требует гигантской ответственности на каждом уровне организации и постоянной бдительности и усердия, чтобы воплотить ее в реальность.
Тех из нас, кто выполняет работу пилота, тревожат финансовые проблемы, ныне обременяющие гражданскую авиацию [США]. Большинство пассажиров в наши дни выбирают перевозчиков, исходя из цены билета. Если стоимость перелета, назначенная одной авиакомпанией, меньше цены у ее конкурента, то авиакомпания с менее дорогими билетами завоевывает покупателей. В конечном счете на авиакомпании постоянно усиленно давит необходимость снижать затраты, чтобы позволить себе устанавливать конкурентоспособные цены. Само ощущение от полета стало более «дешевым»: все мы наблюдаем урезание бюджета на удобства, предлагаемые в туристическом классе.
Но пассажиры не могут увидеть, в каких еще сегментах происходят сокращения расходов, проводимые авиакомпаниями. Например, некоторые небольшие региональные компании занижают минимальные требования при найме пилотов и платят некоторым из них всего по 16 000 долларов в год. Пилоты-ветераны – те, кто обладает опытом, который помог бы им в случае чрезвычайных ситуаций, – не берутся за такую работу.
На моем счету 19 700 часов летного времени. В то время, когда у меня было, скажем, две или четыре тысячи часов налета, я знал многое, но еще не обладал той глубиной понимания, какая есть у меня сейчас. С тех пор я отточил свои навыки и набрался знаний на примере многих ситуаций, которые испытывали и учили меня. Региональные авиакомпании ныне берут на работу человека с 200 часами пилотажного опыта и назначают его вторым пилотом. Возможно, эти пилоты получили выдающуюся подготовку; возможно, они обладают немалым талантом. Но, для того чтобы овладеть наукой и искусством пилотирования коммерческого реактивного самолета, требуется время – час за часом.
Еще одна проблема: раньше у авиакомпаний были просторные ангары, в которых их самолетам обеспечивали ремонт и техническое обслуживание собственные техники. Эти техники проводили тщательный осмотр и ремонт составляющих частей, устройств радиосвязи, тормозных систем, двигателей. Они знали конкретные детали и системы каждого самолета, входящего в парк конкретной авиакомпании. Теперь же многие авиакомпании для технического обслуживания и работы с комплектующими прибегают к аутсорсингу. Но действительно ли эти сторонние техники столь же опытны и так же хорошо знают конкретное воздушное судно? Если для капитального ремонта деталь отсылают за границу, действительно ли по возвращении она будет такой же надежной?
Справедливо будет сказать, что, когда рабочие места принадлежат субподрядчикам, а работы производятся вдали от заказчика, авиакомпании приходится гораздо усерднее работать, чтобы контролировать весь процесс и иметь тот же уровень уверенности в комплектующих или качестве ремонта.
Каждый выбор, который мы делаем в гражданской авиации, основан исключительно на цене, имеет свои последствия и должен тщательно оцениваться. Мы должны постоянно учитывать непредвиденные риски для безопасности полета.
Несчастные случаи в гражданской авиации почти всегда являются конечным результатом цепи случайных событий. Если хотя бы одно звено в ней было иным, то и результат мог бы быть другим. Почти ни одно чрезвычайное происшествие не являлось результатом какой-нибудь единственной проблемы. В большинстве случаев одно цеплялось за другое, а потом оказалась превышена доля риска – и исход был плачевным. В авиации необходимо приглядывать за всеми звеньями, составляющими цепочку.
К примеру, производители двигателей знают, что их двигатели могут когда-нибудь столкнуться со стаей птиц и засосать их внутрь, что вызовет тяжкие повреждения. Чтобы точно выяснить, с чем они борются, производители используют выращенных на ферме птиц для тестирования своих двигателей. Эти заранее обреченные на гибель птицы выстреливаются во вращающиеся лопасти из пневматических пушек – их приносят в жертву во имя исследований, которые помогут спасти человеческие жизни. Учитывая рост популяций птиц вблизи многих аэропортов, это тестирование жизненно важно.
Птицы, разумеется, имеют полное право на свой обширный кусок неба; но если мы, люди, хотим продолжать не только присоединяться к ним, но и наращивать свое присутствие в воздухе, нам необходимо лучше понимать риски столкновения с птицами и средства, снижающие эти риски. Вероятно, по следам рейса 1549 комиссии, ведущие расследование, рассмотрят вопрос, не нуждаются ли в улучшениях стандарты сертификации двигателей.
Исторически сложилось так, что прогресс безопасности в авиации часто оплачивался кровью. Порой кажется, что мы специально дожидаемся, пока количество погибших не станет критически большим, чтобы пробудить общественное осознание или политическую волю. Самые страшные трагедии приводили к самым важным изменениям в конструкции самолетов, подготовке, правилах или практике гражданской авиации.
Катастрофы в гражданской авиации получают широкое освещение в СМИ, и реакция общества на эти трагедии помогает сфокусировать внимание правительства и индустрии на вопросах безопасности.
Люди питают невероятно высокие ожидания в отношении авиаперевозок – так и должно быть. Но они не всегда рассматривают риски авиации в контексте. Нужно учитывать, что более тридцати семи тысяч людей погибли в автокатастрофах в Соединенных Штатах только за минувший год. Это означает около семисот жертв в неделю, однако о большинстве этих роковых событий мы ничего не узнаем, поскольку в каждом из них за один раз погибло не более одного-двух человек.
А теперь представьте, что было бы, если бы семьсот человек погибали еженедельно в авиакатастрофах; это то же самое, как если бы почти каждый день разбивался один самолет гражданской авиации. Аэропорты были бы закрыты, и ни один авиалайнер не поднялся бы в воздух.
В авиации всегда следует стремиться к нулевому счету несчастных случаев. Чтобы приблизиться к достижению этой цели, мы должны обладать честностью и всегда поступать правильно, даже если это повлечет увеличение расходов. Мы должны опираться на весь упорный труд последних ста шести лет, не допуская самой мысли о том, что можно просто положиться на прогресс, который был заслугой предшествующих поколений. Нам необходимо продолжать обновлять свои вложения в людей, системы и технологии, чтобы поддерживать тот высокий уровень безопасности, которого все мы заслуживаем. Само по себе это не произойдет. Мы обязаны принять решение сделать это. То же требование применимо ко многим другим отраслям человеческой деятельности и профессиям.
Гражданская авиация – одна из немногих профессиональных сфер, в которой знания, навыки, усердие, способность к здравому суждению и опыт имеют огромное значение. Пилоты, попечению которых вверены жизни сотен пассажиров, знают, насколько высоки ставки. Вот почему задолго до рейса 1549 я читал об опыте других коллег и учился у них. Это важно.
Когда я находился в кабине рейса 1549, мне помогали мужественные поступки пилотов, которые совершали до меня.
Были два невоспетых летчика-испытателя, которые 20 сентября 1944 года, рискуя своими жизнями, посадили борт B-24 Liberator в воды виргинской реки Джеймс. Это было намеренное приводнение, которое считается первым подобным испытанием для полноразмерного летательного аппарата. Во время скольжения по поверхности воды на расстояние в несколько сотен футов, что практически полностью разрушило носовую часть бомбардировщика, инженеры наблюдали за ним со стоявшего поблизости катера, собирая данные о том, как самолет себя поведет. Пилоты выжили.
На следующий день газета Daily Press в городе Ньюпорт-Ньюс вышла с таким заголовком: «B-24 «сел на воду» ради эксперимента с конструкциями. Цель испытания на реке Джеймс – спасение жизней в будущем».
К тому дню 1944 года союзники по коалиции во Второй мировой войне уже успели приводнить множество бомбардировщиков. Нередко местом приводнения становился Ла-Манш. Большинство машин заполнялись водой и быстро шли ко дну; сотни членов экипажей утонули. Авиация отчаянно нуждалась в лучшей методике приводнения.
Как поясняет недавняя статья в Daily Press, потребовалось еще тринадцать лет после этого испытания в Виргинии, чтобы был подготовлен полный рапорт о том, как лучше всего производить попытку посадки на воду во время пилотирования поврежденного воздушного судна. Этот рапорт рекомендовал посадку с убранным шасси, а не с выпущенным. В нем описывались причины, по которым самолет должен лететь как можно медленнее, а закрылки должны быть выпущены для касания. В рапорте также содержались рекомендации в большинстве случаев сохранять положительный тангаж (подъем носа). Эти методические указания остаются в силе и по сей день – именно они были у меня в голове во время рейса 1549.
Как человек, с интересом изучающий историю, я испытываю благоговение, читая о действиях, предпринятых этими пилотами в те далекие годы. У них не было всех тех данных, которые сегодня помогают нам при принятии решения. У них не было преимущества всех минувших с тех пор дополнительных десятилетий проб и ошибок в конструировании самолетов. Они работали с тем набором интеллектуальных и физических инструментов, который был им доступен.
Вероятно, самое знаменитое приводнение в истории – до рейса 1549 – произошло 15 октября 1956 года. Это был рейс 943 компании Pan American Airways, летевший из Гонолулу в Сан-Франциско с 25 пассажирами на борту. Кроме того, в грузовом отсеке находились 44 клетки с живыми канарейками.
Посреди Тихого океана, глубокой ночью, Boeing 377 Stratocruiser лишился двух двигателей, а оставшиеся два мотора работали с перегрузкой, поглощая большое количество топлива.
Сорокадвухлетний капитан Ричард Огг понимал, что был далеко от точки возврата на Гавайи. И до Сан-Франциско было еще слишком далеко. Тогда он выбрал экстренное приводнение. Он кружил несколько часов, вырабатывая топливо и дожидаясь наступления утра, над катером береговой охраны США, команда которого была начеку, готовая спасать пассажиров и экипаж.
Около восьми часов утра капитан предпринял попытку приводнения. Хвост самолета отвалился, а нос был разбит при ударе о воду, тем не менее все пассажиры и члены экипажа были спасены. Капитан Огг дважды обошел самолет, убедившись, что в нем никого не осталось. Самолет скрылся под гладью Тихого океана через двадцать одну минуту после посадки на воду.
Обстоятельства рейса 943 отличались от моего рейса 1549 главным образом тем, что у капитана Огга было несколько часов на разработку плана, а у нас с Джеффом не было даже минут. Кроме того, он сажал самолет в открытом океане, а не на реку. Но я с тех самых пор восхищался мастерством, с которым капитан Огг благополучно осуществил это приводнение. Я знал, что не все пилоты смогли бы столь же успешно повторить его попытку.
После того как рейс 1549 стал сюжетом новостных программ, газета San Francisco Chronicle связалась с вдовой капитана Огга, Пегги, чтобы расспросить ее о сходствах между моим приводнением на Гудзон и приводнением ее мужа в Тихом океане в 1956 году. Она рассказала о чувстве долга, свойственном ее мужу. Он в свое время говорил репортерам: «Нам нужно было сделать определенную работу. Мы должны были сделать ее правильно, а иначе…»
Когда капитан Огг в 1991 году лежал на смертном одре, жена сидела рядом с ним и в какой-то момент заметила отсутствующее выражение на его лице. Она спросила, о чем он думает. Он ответил: «Я думаю о тех бедных канарейках, которые утонули в грузовом отсеке, когда мне пришлось посадить самолет на воду».
Первой крупной катастрофой в гражданской авиации, в расследовании которой я принимал личное участие, был рейс 1771 компании PSA, разбившийся в гористой сельской местности недалеко от Каюкоса, штат Калифорния, 7 декабря 1989 года. Он летел из Лос-Анджелеса в Сан-Франциско.
Конкретные детали этого крушения были тревожными и пугающими. Тридцатипятилетний бывший билетный кассир компании USAir по имени Дэвид Берк попал в объектив служебной видеокамеры в момент предположительной кражи 69 долларов во время продажи полетных чеков на коктейли. Он был уволен и пытался восстановиться на рабочем месте через суд, но безуспешно. Тогда он решил купить билет на рейс 1771, потому что этим рейсом как пассажир летел его начальник.
В те времена, предшествовавшие 11 сентября, люди с рабочими пропусками аэропорта не обязаны были проходить досмотр. Так что Берк сумел подняться на борт самолета, пронеся с собой револьвер «магнум-44». В какой-то момент после посадки он написал на гигиеническом пакете записку своему начальнику: «Привет, Рэй! Думаю, есть некая ирония в том, что все заканчивается именно так. Я просил о снисхождении ради моей семьи. Помнишь? Что ж, я его не получил – и ты не получишь».
Самолет находился на высоте 22 тысяч футов (6705 м), когда бортовой самописец в кабине пилотов зафиксировал звуки, похожие на выстрелы, донесшиеся из салона. Затем послышался голос бортпроводницы, входившей в кабину. «У нас проблема», – говорит она. Капитан спрашивает: «Что за проблема?» Слышен голос Берка: «Проблема – это я!»
Далее последовали звуки борьбы и выстрелов. Следователи полагают, что Берк застрелил капитана и второго пилота, а затем выстрелил в себя, после чего самолет вошел в пике, вероятно, потому что тело пилота привалилось к штурвалу. Самолет врезался в землю на скорости примерно 700 миль в час (1127 км в час) и в основном разрушился при столкновении. Из сорока трех человек, находившихся на борту, никто не выжил.
Как доброволец комиссии по безопасности при Ассоциации пилотов гражданской авиации США я участвовал в расследовании этой катастрофы и побывал на месте крушения в качестве члена рабочей группы по «факторам выживания». Перед нами стояла задача попытаться определить, что мог предпринять экипаж, чтобы у этого рейса была возможность уцелеть. Разумеется, с учетом обстоятельств, они были почти бессильны что-то изменить. ФБР быстро забрало дело себе и переквалифицировало место крушения в место преступления. Через несколько дней поисков был найден револьвер с шестью выпущенными патронами. Также была обнаружена записка на гигиеническом пакете и идентификационный нагрудный знак Берка, которым тот воспользовался, чтобы избежать досмотра службой безопасности.
Когда я прибыл туда, место катастрофы выглядело как место проведения рок-концерта под открытым небом, где слушатели побросали мусор, усыпав им склон холма. Пожалуй, крупных фрагментов самолета практически не осталось, не считая дисков шасси и валов двигателей. Это было очень неприятное чувство – присутствовать на месте массового убийства, зная о том, что случилось в небе над нами. В воздухе пахло топливом для реактивных двигателей и витал запах смерти.
Я был знаком с одной из бортпроводниц, летевших тем рейсом, и страшно было себе представить, что́ пережили члены экипажа и пассажиры. Работа в таких расследованиях фокусирует внимание на вопросе предотвращения аналогичных трагедий в будущем. Это вливает новую энергию в решимость не допустить подобного впредь.
По следам катастрофы рейса 1771 некоторые категории работников гражданской авиации подпали под особые требования обеспечения безопасности, установленные для пассажиров, были внедрены более совершенные методы подтверждения места работы, и федеральное законодательство потребовало, чтобы служащие авиакомпаний сдавали свои удостоверения после увольнения. Но более существенные проблемы безопасности еще ждали своего решения. Стоя на том холме в Калифорнии, я не мог даже представить, какую брешь в пилотских кабинах пробьет 11 сентября 2001 года.
В качестве помощника по расследованию катастроф в мои обязанности входили беседы с выжившими пассажирами.
Первого февраля 1991 года на ВПП международного аэропорта Лос-Анджелеса произошло столкновение между самолетами рейса 1493 компании USAir и рейса 5569 компании SkyWest Airlines. Это случилось отчасти потому, что местный диспетчер дал разрешение на посадку самолету USAir, Boeing 737–3B7, в то время как самолет компании местного сообщения SkyWest, Fairchild Metro III, стоял на исполнительном, готовясь взлетать с той же полосы. Все десять человек, находившиеся на борту самолета SkyWest, погибли, на борту Boeing 737–3B7 погибли двадцать два пассажира. Мне было поручено опросить часть из шестидесяти семи выживших пассажиров Boeing 737.
NTSB (Национальный совет по безопасности на транспорте США) выдал нам длинные опросные листы с такими, например, вопросами: Какие объявления на борту вы можете припомнить? Зажглась ли подсветка аварийных выходов? Каким выходом вы воспользовались, чтобы спастись? Помогли ли вы выйти из самолета кому-то еще? Помогал ли вам кто-нибудь выйти из самолета?
Все эти вопросы были разработаны с таким расчетом, чтобы помочь гражданской авиации извлечь урок из этих событий и учесть результаты в дальнейшем.
Расследование катастроф – не особенно приятная работа, но я был благодарен за возможность заниматься ею. Беседуя с выжившими людьми, внимательно слушал, пытаясь разобраться, и записывал все детали – на тот случай, если мне когда-нибудь понадобится опереться на эти знания.