Видение императора
Предание
Это было в то время, когда Август был римским императором, а Ирод царствовал в Иерусалиме. Тогда случилось однажды, что необычайно великая и святая ночь спустилась на землю. То была самая тёмная ночь, какую кому-либо доводилось видеть, и можно было подумать, что весь земной шар провалился в какой-то огромный подвал. Невозможно было отличить воду от земли, и немыслимо найти даже самую знакомую дорогу. Да иначе и не могло быть, потому что с неба не доходило ни единого луча света. Все звёзды остались по своим домам, а ласковая луна отвратила своё лицо от земли.
И также глубоки, как мрак, были тишина и молчание. Реки остановились в своём течении, ветер не шевелился, и даже осиновые листы перестали дрожать. Если бы подойти к морю, то оказалось бы, что волны не ударяются о берег, а если бы пойти в пустыню, то песок не заскрипел бы под ногами. Всё окаменело и стало неподвижным, чтобы не нарушать святости ночи. Трава не смела расти, роса не падала, и цветы не решались выдыхать аромат.
В эту ночь дикие звери не охотились, змеи не жалили, собаки не лаяли. И что ещё чудеснее, ни один неодушевлённый предмет не пожелал бы нарушить святость ночи содействием злому делу. Ни одна отмычка не отперла бы замка, и ни один нож не был бы в состоянии пролить кровь.
Как раз в эту ночь шла в Риме небольшая толпа людей от дворца императора по Палатинскому холму, направляясь через Форум к Капитолию. В только что закончившемся заседании сенаторы спросили императора, имеет ли он что-нибудь против того, чтобы они воздвигли ему храм на священной горе Рима. Но Август не сразу дал своё согласие. Он не знал, будет ли приятно богам, что он будет иметь храм рядом с ними, и ответил, что хочет сначала принести ночную жертву своему гению2, чтобы узнать их волю относительно этого предмета. И теперь в сопровождении нескольких доверенных лиц он шёл совершать это жертвоприношение.
Августа несли на носилках, потому что он был стар и длинные лестницы Капитолия утомляли его. Он сам держал клетку с голубями, которых должен был принести в жертву. С ним не было ни жрецов, ни воинов, ни сенаторов, а только одни ближайшие друзья. Факельщики шли впереди, чтобы прокладывать дорогу сквозь ночной мрак, а за ними следовали рабы, несшие треногий жертвенник, угли, ножи, священный огонь и всё необходимое для жертвоприношения.
По дороге император весело разговаривал со своими приближёнными, и потому ни один из них не заметил бесконечной тишины и молчания ночи. Только очутившись на верхней части Капитолия и дойдя до пустого пространства, предназначенного для нового храма, им стало ясно, что происходит что-то необычайное.
Нет, это не была ночь, подобная другим ночам, ибо наверху, на краю скалы, они увидели диковиннейшее существо. Сначала они подумали, что это старый, скрюченный оливковый ствол, потом решили, что древнее каменное изображение из храма Юпитера вышло на скалу. Наконец, они решили, что это может быть только старая сивилла.
Никогда не видали они такого старого, точно изъеденного временем и непогодами, исполинского существа. Старуха положительно нагоняла ужас. Если бы не император, они все разбежались бы по своим постелям.
«Это она, – шептали они друг другу. – Ей столько лет, сколько песчинок на её родном берегу. Почему она выползла из своей пещеры именно в эту ночь? Что она предвещает императору и государству – она, пишущая пророчества на древесных листьях и знающая, что ветер отнесёт вещее слово тому, для кого оно предназначается?»
Они были так напуганы, что все бросились бы на колени и прижались головой к земле, если бы сивилла сделала хоть одно движение. Но она сидела так неподвижно, как будто была мёртвой. Она сидела, скрючившись, на самом краю скалы и, заслонив глаза рукой, вглядывалась в ночной мрак. Она как будто взобралась на гору для того, чтобы лучше видеть что-то, совершавшееся далеко отсюда. Значит, она могла видеть, могла – в такую ночь!
В ту же минуту император и все в свите заметили, как глубок был мрак. Ни один из них не мог видеть на расстоянии двух шагов от себя. А какая тишина, какое безмолвие! Не слышно было даже глухого журчания Тибра. Но воздух точно давил их, холодный пот выступал на лбу, а руки окаменели и стали бессильны. Они думали, что должно случиться нечто ужасное.
Но никто не хотел обнаружить своего страха, и все сказали императору, что это счастливое предзнаменование: вся природа затаила дух, чтобы приветствовать нового бога.
Они предлагали Августу поторопиться с жертвоприношением, говоря, что старая сивилла, наверно, вылезла из своей пещеры, чтобы приветствовать его гения. На самом же деле старая сивилла была так занята одним видением, что даже не знала, что Август пришёл на Капитолий. Она унеслась душой в далёкую страну, и ей казалось, что она идёт там по большой равнине. В темноте она беспрестанно натыкалась ногой на что-то, что принимала за кочки. Она нагнулась и пощупала рукой. Нет, то были не кочки, а овцы. Она шла среди больших стад спящих овец.
Вот она заметила огонь у пастухов. Он горел посреди поля, и она стала пробираться к нему. Пастухи лежали и спали возле огня, рядом с собой положили длинные острые палки, которыми они защищали стада от диких зверей. А маленькие звери с горящими глазами и пушистыми хвостами, прокрадывавшиеся к огню, разве это не шакалы? А между тем пастухи не бросали в них палками, собаки продолжали спать, овцы не бежали, и дикие звери улеглись рядом с людьми.
Вот что видела сивилла, но она не знала ничего о том, что совершалось позади неё на вершине горы. Она не знала, что там воздвигли жертвенник, зажгли уголь, рассыпали курения, что император вынул из клетки одного голубя, чтобы принести его в жертву. Но его руки так онемели, что он не мог удержать птицу. Одним взмахом крыльев голубь освободился и исчез в ночной мгле.
Когда это случилось, придворные подозрительно посмотрели на старую сивиллу. Они думали, что это она накликала несчастье.
Могли ли они знать, что сивилла по-прежнему думала, что находится у костра пастухов, что теперь она прислушивалась к слабому звону, который, дрожа, доносился сквозь мёртвое безмолвие ночи. Она слушала его долго, пока не заметила, что он идёт не с земли, а из облаков. Наконец, она подняла голову и увидела светлые, сверкающие фигуры, скользящие во мраке. То были маленькие группы Ангелов; они со сладким пением и словно ища чего-то, летали взад и вперёд над широкой равниной.
Как раз в то время, как сивилла слушала ангельское пение, император готовился к новой жертве. Он вымыл руки, очистил жертвенник и велел дать ему другого голубя. Но как он ни старался, как ни силился удержать его, скользкое тело голубя вырвалось из его рук, и птица взвилась в непроглядную ночь.
Император ужаснулся. Он пал на колени перед пустым жертвенником и стал молиться своему гению-покровителю. Он взывал к нему, прося силы отвратить те несчастья, которые, по-видимому, предвещала эта ночь.
И ничего этого тоже не слышала сивилла. Она всей душой вслушивалась в пение Ангелов, становившееся всё громче. Под конец оно стало так громко, что разбудило пастухов. Они поднялись на локтях и увидели сверкающие толпы серебристо-белых Ангелов, движущихся во тьме длинными, развевающимися вереницами, подобно перелётным птицам. У одних были лютни и скрипки в руках, у других цитры и арфы, и пение их звучало так радостно, словно детский смех, и так беззаботно, как щебетанье жаворонка. Услышав это, пастухи встали, чтобы пойти в горный городок, где жили, и рассказать об этом чуде.
Они пробирались по узкой, извилистой тропинке, и старая сивилла мысленно шла за ними. Вдруг на вершине горы сразу посветлело. Большая ясная звезда зажглась как раз над нею, и город на её вершине сверкал, как серебро, при свете этой звезды. Все носившиеся в воздухе толпы Ангелов поспешили туда с радостными криками, и пастухи ускорили свои шаги, так что почти бежали. Подойдя к городу, они увидели, что все Ангелы собрались над низким хлевом недалеко от городских ворот. То было жалкое строение с соломенной крышей, прислонившееся к голой скале. Над ним остановилась звезда, и здесь собиралось всё больше и больше Ангелов. Некоторые садились на соломенную крышу или опускались на отвесную скалу позади дома, другие, раскинув крылья, парили над нею. Всё небо посветлело от этих сверкающих крыльев.
В ту минуту, как над горным городком зажглась звезда, проснулась вся природа, и люди, стоявшие на вершине Капитолия, не могли не заметить этого. Они почувствовали, как свежий, но ласковый ветерок пронёсся по пространству, вокруг них заструились сладкие ароматы, деревья зашумели, Тибр начат журчать, и звёзды засияли, и луна вдруг поднялась на середину неба и осветила мир. А из облаков спустились оба голубя и сели на плечи императора.
Когда совершилось это чудо, Август поднялся в гордой радости, друзья же его и рабы бросились на колени.
– Авэ, Цезарь! – восклицали они. – Твой гений ответил тебе. Ты тот бог, которому будут поклоняться на вершине Капитолия.
И восторженные крики, которыми поражённые люди приветствовали императора, были так громогласны, что старая сивилла услышала их. Они пробудили её от видений. Она встала со своего места на краю скалы и подошла к людям. Словно тёмное облако поднялось из пропасти и обрушилось на вершину горы. Она была ужасна в своей старости. Прямые волосы висели редкими космами вокруг её головы, суставы выдавались, как огромные узлы, потемневшая кожа, жёсткая, как древесная кора, покрывала тело сетью морщин. Но твёрдо и величаво подошла она к императору. Одной рукой она схватила его за плечо, а другой указала ему на далёкий восток.
– Смотри! – приказала она ему, и император поднял глаза и стал смотреть.
Пространство открылось перед его взором, и он проник на далёкий восток. И он увидел убогий хлев под отвесной скалой и в открытую дверь его несколько коленопреклонённых пастухов. Внутри хлева он увидел молодую Мать на коленях перед маленьким Ребёнком, лежащим на соломенной подстилке на полу.
И большие костлявые пальцы сивиллы указывали туда, на бедного Ребёнка.
– Авэ, Цезарь! – сказала сивилла с насмешливым хохотом. – Вот тот Бог, Которому будут поклоняться на вершине Капитолия!
Тогда Август отступил от неё, как от безумной. Но на сивиллу сошёл могучий дух предвидения. Её тусклые глаза загорелись, руки протянулись к небу, голос изменился, так что казался чужим, и приобрел такую звучность и силу, что можно было слышать на весь мир. И она произнесла слова, которые, казалось, прочитала в звёздах:
– На вершине Капитолия будут поклоняться обновителю мира – Христу… или антихристу, но не бренным людям.
Сказав это, она прошла между поражёнными страхом людьми, медленно спустилась с горы и исчезла.
Август же на следующий день велел строжайше запретить народу воздвигать ему храм на Капитолии.
Вместо того он построил там храм во имя новорождённого Божественного Младенца и назвал его Алтарём неба.