Святая ночь
Сельма Лагерлёф
Когда мне было пять лет, меня постигло огромное горе. Пожалуй, это было самое большое горе за всю мою жизнь.
Это было, когда умерла моя бабушка. До того времени она сидела каждый день на угловом диване в своей комнате и рассказывала сказки.
Другого я ничего не помню, помню только, что бабушка сидела и рассказывала – рассказывала с утра до вечера, а мы, дети, сидели возле неё и слушали. То была чудесная жизнь. Никаким другим детям не жилось так, как нам. О самой бабушке я помню немного. Помню, что у неё были красивые, как мел, белые волосы, что она ходила сильно согнувшись и что всегда сидела и вязала чулок.
Потом я помню, что, рассказав какую-нибудь сказку, она обыкновенно клала руку на мою голову и говорила: «И всё это такая же правда, как то, что я вижу тебя, а ты видишь меня».
Ещё я помню, что она умела петь песни, но только пела она редко. В одной из этих песен говорилось о рыцаре и о морском чудовище, и припев у неё был: «Дует, дует холодный ветер на море».
Ещё помню коротенькую молитву, которой она меня научила, и стих из псалма. О сказках же, которые она мне рассказывала, у меня сохранилось лишь слабое и смутное воспоминание. Осталась только одна, которую я помню так хорошо, что могу рассказать её. Это маленький рассказ о рождении Иисуса.
Вот почти и всё, что я помню о бабушке, за исключением того, что помню всего лучше, а именно большого горя, когда её не стало.
Я вспоминаю то утро, когда угловой диван остался пуст, и невозможно было представить себе, как пройдёт этот день. Это я помню. Этого я никогда не забуду.
И я помню, как нас, детей, подвели поцеловать руку покойницы. И мы боялись поцеловать её, но тогда кто-то сказал мне: «Это в последний раз вы можете поблагодарить бабушку за все доставленные ею вам радости».
И я помню, как сказки и песни увезли со двора упакованными в длинный чёрный ящик, и они никогда уже не вернулись.
Я помню, как что-то ушло из жизни. Словно закрыли дверь в целый прекрасный, волшебный мир, куда раньше мы имели свободный вход и выход. И никого уже не было, кто бы сумел открыть нам эту дверь.
И помню, как мы, дети, мало-помалу научились играть в куклы и игрушки и жить подобно другим детям, и тогда могло казаться, что мы уже не ощущаем отсутствия бабушки и не вспоминаем о ней.
Но и сегодня, через сорок лет, когда я сижу и собираю легенды о Христе, которые слышала далеко на Востоке, в памяти моей возникает маленькое сказание о рождении Иисуса, которое любила рассказывать бабушка. И мне хочется рассказать его ещё раз и поместить его в мой сборник.
Был сочельник, и все уехали в церковь, кроме бабушки и меня. Кажется, мы были одни в целом доме. Нас не взяли потому, что одна была слишком мала, а другая – слишком стара. И нам обеим было досадно, что мы не могли поехать ко всенощной и посмотреть, как будут зажигать рождественские свечи.
Мы сидели в одиночестве, и бабушка начала рассказывать.
– Был однажды человек, – сказала она, – который пошёл тёмной ночью попросить огня. Он переходил от дома к дому и стучался.
«Добрые люди, помогите мне! – говорил он. – Жена моя только что родила, и я должен развести огонь, чтобы согреть её и младенца».
Но была глубокая ночь, и все спали. Никто не отвечал ему.
Человек всё шёл и шёл. Наконец он увидел, что где-то вдали тлеет огонёк. Он побрёл в этом направлении и увидел, что огонь горит в поле. Белые овцы лежали и спали вокруг огня, а старый пастух сидел и караулил стадо.
Когда человек, которому нужно было огня, подошёл к овцам, он увидел, что три большие собаки спали у ног пастуха. Они проснулись все три, когда он подошёл, и открыли свои широкие пасти, как будто хотели залаять, но не слышно было ни звука. Человек видел, что шерсть встала дыбом на их спинах, видел, как их острые белые зубы ослепительно сверкают при свете огня и что они бросаются на него. Он чувствовал, что одна вцепилась ему в ногу, другая – в руку, а третья повисла на его горле. Но челюсти и зубы, которыми они хотели его грызть, не повиновались им, и человек нимало не пострадал.
Тогда человек решил идти дальше, чтобы получить то, что ему было нужно. Но овцы лежали так тесно друг возле друга, спина к спине, что он не мог пробраться между ними. Тогда человек влез на спины животных и по ним дошёл до огня. И ни одна овца не проснулась и не пошевельнулась.
До сих пор бабушка рассказывала, не останавливаясь, но тут я не могла удержаться, чтобы не перебить её.
– Почему же они не просыпались, бабушка? – спросила я.
– Это ты со временем узнаешь, – сказала бабушка и продолжила свой рассказ.
– Когда человек подошёл довольно близко к огню, пастух поднял голову. Это был старый сердитый человек, грубый и жестокий ко всем людям. И, видя, что идёт чужой, он схватил длинный острый костыль, который держал обыкновенно в руках, когда гонял своё стадо, и бросил им в пришедшего. И костыль, свистя, полетел прямо в человека, но, не долетев, повернул в сторону, пролетел мимо и упал далеко в поле.
Когда бабушка рассказала до этого места, я снова прервала её.
– Бабушка, почему палка не захотела ударить человека?
Но бабушка не стала отвечать мне, а продолжила свой рассказ:
– И вот человек подошёл к пастуху и сказал ему: «Друг, помоги мне и позволь взять немного огня! Жена моя только что родила ребёнка, и я должен развести огонь, чтобы согреть её и младенца».
Пастух хотел было отказать ему, но, подумав, что собаки почему-то не смогли повредить этому человеку, что овцы не побежали от него и что его палка не захотела ударить его, немного испугался и не посмел отказать ему в том, чего он просил. «Возьми сколько тебе нужно!» – сказал он человеку. Но огонь почти весь догорел. Не было уже ни поленьев, ни сучьев, а оставалась только большая раскалённая головёшка, а у незнакомца не было ни лопатки, ни совка, на которых он мог бы донести горячие угли.
Увидя это, пастух снова сказал: «Возьми сколько тебе нужно!» – и радовался тому, что человек не сможет унести с собой огня.
Но человек нагнулся, вынул головёшку голыми руками из золы и положил её в свой плащ. И угли не обожгли его рук, когда он прикоснулся к ним, не прожгли его плаща, и человек понёс их, как будто это были орехи или яблоки.
Но тут я перебила рассказчицу в третий раз:
– Бабушка, почему же угли не обжигали человека?
– Это ты сейчас услышишь, – сказала бабушка и стала рассказывать дальше.
– Когда этот пастух, который был такой гадкий и злой человек, увидел всё это, то начал дивиться про себя: «Что же это за ночь, когда собаки не кусаются, овцы не пугаются, костыль не убивает и огонь не жжёт?» Он кликнул назад пришельца и сказал ему: «Что это за ночь? Почему это все существа и вещи оказывают тебе милосердие?»
Тогда человек ответил: «Я не могу сказать тебе этого, если ты сам не видишь!» И он хотел пойти своей дорогой, чтобы поскорее развести огонь и согреть свою жену и ребёнка.
Тогда пастух захотел непременно разузнать, что всё это могло значить. Он поднялся и пошёл за ним, пока не дошёл до места, где тот жил.
Тут пастух увидел, что у человека не было даже дома для жилья, а жена его и ребёнок лежали в пещере, где не было ничего, одни голые каменные стены.
И пастух подумал, что бедное невинное дитя, наверно, замёрзнет в этой пещере, и, хотя он был жестокий человек, растрогался и захотел помочь ребёнку. И он снял мешок с плеча, развязал его, достал из него мягкую, белую овечью шкуру, дал её незнакомому человеку и сказал, чтобы он уложил в неё ребёнка.
Но как только он показал, что и он тоже может быть сострадательным, его глаза раскрылись, и он увидел то, чего раньше не мог видеть, и услышал то, чего раньше не мог слышать.
Он увидел, что вокруг него сплошным кольцом стоят Ангелочки с серебряными крыльями.
И каждый из них держал арфу в руке, и все пели громкими голосами, что этой ночью родился Спаситель, Который спасёт мир от его грехов.
Тут он понял, чему все твари так радовались в эту ночь, что не хотели делать ничего дурного.
И Ангелы были не только возле пастуха, он видел их повсюду. Они сидели в пещере и снаружи, на горе, и летали по небу. Они шли большими толпами по дороге и, проходя, останавливались и бросали взгляд на ребёнка.
И было великое ликование, и великая радость, и великое пение, и музыка; и всё это увидел он в тёмную ночь, в которой раньше не мог ничего заметить. Он так радовался тому, что глаза его раскрылись, что упал на колени и стал благодарить Бога.
Дойдя до этого места, бабушка вздохнула и сказала:
– Помни это, потому что это такая же правда, как то, что я вижу тебя, а ты видишь меня. Дело не в свечах и не в лампах, и не важно, светит ли солнце или луна, а нужно, чтобы у нас были такие глаза, которые могли бы видеть величие Божие.