ВВЕДЕНИЕ
На пути к интерфейсной теории значения
Вводные замечания
Tempora mutantur et nos mutamur in illes…
Предлагаемая теория значения слова является плодом многолетних теоретических раздумий и экспериментальных исследований, проводившихся на базе русского и других языков в условиях владения одним и более языками. Ставилась цель понять и объяснить специфику значения слова как индивидуального знания, формирующегося и функционирующего по закономерностям психической деятельности индивида, но под контролем социума и шире – культуры. Это был путь от системно-структурного анализа лексикосемантических вариантов значения слова к интегративному (изначально психолингвистическому) подходу, учитывающему специфику слова как достояния индивида. В ходе разработки теоретических основ исследования того, что лежит за словом у пользующегося языком человека, и в соответствии с динамикой общенаучных метафор имел место переход от понятия единой информационной базы индивида к метафоре «живой мультимодальный гипертекст».
Подробное изложение основных этапов моего пути поисков ответа на основной вопрос: «что там – за словом?» даётся во введении к книге1; здесь ограничусь только самыми основными сведениями, объясняющими закономерность выхода на понятия «живое слово», «живой мультимодальный гипертекст», «интерфейсная теория значения слова».
1. От системно-структурного анализа к интегративному подходу
Каждый исследователь испытывает на себе влияние современных ему научных теорий и популярных общенаучных метафор. Поэтому вполне естественно то, что первоначально анализ значения исследуемых слов вёлся мною по линии разложения значения слова на лексико-семантические варианты и выявления компонентов значения, общих для тех или иных слов или различающих их на некотором основании. Однако уже первые эксперименты с носителями языка показали, что для индивида могут оказаться значимыми основания для связей, которые представляются недопустимыми с точки зрения строгого лингвистического подхода, что, в частности, привело к введению экспериментально обоснованных терминов «симиляры» и «оппозиты» для случаев, когда факты переживания индивидом наличия близости или противопоставленности значений слов имеют место, но не могут получить объяснения с позиций строгого лингвистического анализа. Например, считается, что синонимами могут признаваться только слова, принадлежащие к одной и той же части речи, однако психологически принадлежность к части речи выступает как деталь поверхностного уровня языка, на что в свое время указал Дж. Миллер2. Так, при выполнении задания записать слова, близкие по значению, были зафиксированы пары слов типа: идти – пешеход; кончать – финиш (здесь и далее примеры из моих экспериментов обозначаются курсивом). Подобным образом примеры типа квадратный – круг при выполнении задания записать слова, противоположные по значению, оказываются свидетельствами связи на глубинном уровне смыслов (в данном случае важен признак ‘форма’ как основание для противопоставления, возможно – с опорой на зрительные образы именуемых объектов, но несомненно – без учёта принадлежности соотносимых именований к одной и той же или разным частям речи). Не менее интересным представлялся и встреченный в газетном кроссворде пример, в котором требовалось записать слова с противоположным значением, при этом фигурировали пары слов типа Монтекки – Капулетти, что, с одной стороны, может трактоваться как лингвистическая необразованность составителя этого кроссворда, а с другой – показывает, что носитель языка решает задачи установления близости или противопоставленности на основании не столько значений слов, сколько признаков именуемых словами объектов (в широком смысле, т.е. действий, состояний, ситуаций и т.д.).
Весьма показательными оказались материалы экспериментов с немедленным и отсроченным воспроизведением слов, предъявлявшихся в ходе разного рода ассоциативных экспериментов. Были обнаружены ошибки воспроизведения, классифицированные мною как «приписки» и «подмены». Так, при наличии в экспериментальном списке одного – двух примеров, относящихся к некоторой категории, в записях испытуемых можно было обнаружить более или менее полный перечень других членов той же категории (например, терминов родства, именований домашних животных, цветообозначений и т.д.). Иногда испытуемые вспоминали не слово, фигурировавшее в экспериментальном списке, а его синоним или симиляр, антоним или оппозит, общее именование категории и т.д. Были также прослежены примеры опосредованного рядом смысловых переходов поиска слова, так или иначе связанного с искомым.
Основания для связей между словами в лексиконе человека устанавливались также при анализе оговорок и речевых ошибок в родном или изучаемом языке. Так, высказывание очередного докладчика «Как только что сказал Иван Демьянович…» вызвало общий смех присутствующих, поскольку ранее выступавшего звали Петр Гурьянович, что выявило взаимодействие таких оснований для поиска слова в памяти, как количество звуков/букв, отнесение к категории личных имён, к тому же исконно русских и широко распространённых (Иван, Петр) и/или устаревших Демьян, Гурьян).
Особый интерес для исследования представили ошибки в речи на втором или третьем языке, что позволило выявить различные виды связей на основе формы и значения слова, а также внутриязыковые и межъязыковые контаминации разных видов, в том числе обусловленные этнокультурной спецификой процессов категоризации и/или эмоционально- оценочного переживания значимости какого-то признака объекта, не обязательно существенного, но, возможно, характерного или приписываемого объекту в некоторой лингвокультуре.
Совокупный корпус экспериментальных данных, полученных мною в 1970–1980-е годы с применением разных исследовательских процедур в условиях владения одним, двумя и тремя языками, в сочетании с широким межъязыковым/межкультурным сопоставлением ассоциативных норм разных языков убедительно показал, что за словом у индивида лежит широчайшая сеть разнородных многократно пересекающихся связей, устанавливаемых по множеству оснований разных модальностей и уровней обобщённости. Это привело к разработке методики анализа экспериментальных материалов с выходом на «глубинный» уровень и позволило описать принципы организации внутреннего лексикона человека как функциональной динамической (самоорганизующейся) системы, в которой имеет место органическое взаимодействие языковых и энциклопедических знаний индивида, а также социально принятых и личностно переживаемых смыслов, норм и оценок. При этом специфика единиц лексикона выводилась мною с опорой на представления о механизмах становления символической функции слова у ребёнка, на результаты моделирования процесса речемыслительной деятельности человека, на обнаруженные механизмы поиска слов в памяти и установления связей между ними. Результаты этой многолетней работы описаны в моей докторской диссертации и в книгах3.
Установленные в экспериментальных исследованиях факты не могли не привести к выводу о необходимости исследования того, как слово действительно «живёт» в качестве достояния индивида – представителя вида и личности, т.е. была поставлена задача рассмотреть специфику «живого слова» в отличие от слова, описываемого в словарях с позиций лексикосемантической системы языка как самодостаточной сущности.
Дело в том, что пользующийся языком человек фактически не различает слово и именуемую им вещь, для него важны признаки именуемого объекта (действия, состояния и т.д.), связанные с этим объектом ситуации, эмоционально-оценочные переживания, возможные следствия и перспективы, а также многое другое, что выходит далеко за рамки логико- рационального описания языковых явлений. Особенности слова как такового идентифицируются и осознаются носителем языка в случаях затруднений при говорении и/или понимании речи, при встречах с разными проявлениями «языковой игры», а чаще всего – в связи с речевыми ошибками. В таких случаях вступает в действие метаязыковая активность (linguistic awareness), хотя в повседневной речевой деятельности человека операции со словом протекают на уровнях бессознательного контроля, только в случаях необходимости требуя перехода на уровни сознательного контроля или актуального сознавания.
Иначе говоря, лингвист анализирует слово как ИМЯ вещи, а для носителя языка существенно прежде всего имя ВЕЩИ как таковой, к тому же включённой в некоторую ситуацию и увязываемой с определённым эмоционально-оценочным отношением-переживанием. Эти исходные позиции играют весьма важную роль в том отношении, что во втором случае актуализируются связи по более широкому кругу оснований, к тому же оказываются значимыми многие факторы, выходящие за пределы компетенции лингвистики (личностные, социальные, ситуативно- обусловленные и т.д.). Главное же состоит в том, что для индивида значимы множественные опоры, сформированные в процессах переработки перцептивного, когнитивного и эмоционально-оценочного опыта взаимодействия с естественным и социальным окружением. Особо подчёркиваю то, что речь идёт о продуктах познавательной деятельности и общения, а это означает, что язык выступает в качестве одного из психических процессов и функционирует во взаимодействии с памятью, мышлением, вниманием, воображением, эмоциями и т.д., ибо только слаженный ансамбль механизмов психической деятельности человека способен обеспечить адаптацию индивида к окружающей его среде. Сказанное не снижает роли языка как психического процесса, выполняющего роль специфического интерфейса между индивидом и обществом, между «внутренним» (образом мира личности) и «внешним» (средой), однако успешное выполнение этой роли напрямую зависит от «целостности» человека, воспринимающего мир при взаимодействии тела и разума, динамике уровней осознаваемости, постоянном переживании отношения к окружению и месту самого себя в этом мире. Вполне естественно, что для исследования значения слова в названном ракурсе лингвистический подход оказывается недостаточным.
Осознание сути и важности учёта сказанного выше привело к признанию необходимости разработки интегративного (изначально – психолингвистического) подхода к анализу значения слова при трактовке языка как одного из психических процессов человека, включённого в постоянные взаимодействия с естественным и социальным окружением и испытывающего влияние комплекса внешних и внутренних факторов.
Постановка задачи реализации интегративного подхода к значению слова потребовала интенсивной работы по двум основным линиям:
I – обоснования теории, согласующейся с целью исследования слова как достояния пользующегося языком индивида;
II – реализации широкой программы экспериментальных исследований с набором исследовательских процедур, отвечающих изучаемому объекту и исходной системе координат.
Результаты экспериментальной работы освещаются в ряде книг4, здесь речь идёт о путях разработки психолингвистической теории значения слова.
2. От понятия единой информационной базы человека к метафоре «живой мультимодальный гипертекст»
Итак, начальный этап работы в названном выше направлении включал исследование принципов организации внутреннего лексикона человека как функциональной динамической (самоорганизующейся) системы. Особенности слова как единицы лексикона рассматривались с учётом путей становления символической функции слова в онтогенезе, опыта моделирования процесса речемыслительной деятельности индивида, для разных этапов которой требуются те или иные характеристики значения слова, а также по результатам экспериментов с носителями одного, двух и трёх языков и наблюдений над речевыми ошибками в естественных ситуациях общения и в условиях учебного двуязычия/многоязычия.
В ходе разработки психолингвистической теории слова мною почти сорок лет тому назад в публикации5 было введено понятие единой информационной базы человека – совокупного продукта переработки разнообразного (в том числе речевого) опыта индивида. Это принципиально важное положение изначально снимало жёсткие границы между понятиями языковых и энциклопедических знаний и объединяло в единую систему связей продукты переработки вербального и невербального опыта.
Рассматриваемая база была названа информационной не только из-за популярного в то время общенаучного информационного подхода, но прежде всего для того, чтобы акцентировать важность учёта аккумулированного ранее знания для решения текущих познавательных и коммуникативных задач.
Определение единая должно было подчеркнуть, что названная база объединяет продукты переработки не только коммуникативного опыта, т.е. не ограничивается единицами вербального кода, но включает перцептивные образы различных модальностей, когнитивные единицы разных уровней обобщения и эмоционально-оценочные переживания, соответствующим образом маркирующие вербальные составляющие опыта.
Слово база стало ключевым из тех соображений, что без общей платформы невозможно ориентироваться в окружающем мире и взаимодействовать при общении: всё воспринимаемое (в том числе через посредство слов, выполняющих всего лишь медиативную функцию) идентифицируется через призму уже имеющегося в совокупном опыте, обеспечивая коммуникантам саму возможность находить «точки соприкосновения», ныне именуемые «разделяемым знанием», без чего понимание читаемого и воспринимаемого со слуха, как и взаимопонимание между общающимися, оказались бы недостижимыми.
Уточнение единая информационная база человека было своевременным и существенным в условиях, когда всё связанное с языком рассматривалось исключительно с позиций трактовки языка как общественного явления, функционирующего и развивающегося по своим собственным законам.
Принципиально важным в публикации 1977 года было фокусирование на роли слова как средства доступа к единой информационной базе человека, формирующейся по закономерностям психической жизни индивида, но под контролем социума и – шире – культуры. С опорой на работы российских учёных (в том числе И. М. Сеченова, Л. С. Выготского, Л. В. Щербы, Н. И. Жинкина) было показано, как через своеобразную переработку (термин Л. В. Щербы) многообразного опыта и с множеством глубинных переходов при формировании сначала чувственных конкретов, а затем – мысленных абстрактов (термины И. М. Сеченова) слово начинает играть роль, сходную с ролью лазерного луча при считывании голограммы. Известно, что голограмма характеризуется, в частности, объёмностью и тем, что по её части можно восстановить целое, повернуть это целое различными гранями, увидеть его в разных ракурсах. Подобно этому слово «высвечивает» в индивидуальном образе мира некоторый объект (действие и т.д.), включённый в определённую ситуацию; при этом и объект, и ситуация могут обернуться любой гранью при их изначально подразумеваемой целостности и эмоционально-оценочной помеченности (с позиций социума и/или личности).
Образ лазерного луча при считывании голограммы должен был показать, что для пользователя языком в естественных ситуациях (в отличие от условий лингвистического анализа) важно не слово само по себе, а именно то, что стоит за словом (т.е. хранится в памяти и может быть из неё извлечено во всём богатстве связей и отношений) в единой информационной базе человека (выделяю все составляющие этого термина курсивом, чтобы показать важность наиболее полного понимания моей трактовки этого термина теми, кому он оказался полезным в каких-то отношениях). В противовес общепринятым в то время представлениям о том, что со словом человек увязывает его значение в том виде, в каком оно представлено в словарях, и с учётом предложенного Н. И. Жинкиным понятия универсального предметного кода было высказано предположение, что во внутреннем лексиконе человека функционируют единицы разных уровней обобщения (вспомним И. М. Сеченова!) – до мельчайших различительных признаков и признаков признаков, не всегда доступных для вербализации, но играющих роль опор для постоянно протекающих у человека (независимо от его воли и сознания) процессов анализа и синтеза, сравнения и классификации (снова И. М. Сеченов). Единицы наиболее высокого уровня обобщения (отвечающие задаче максимальной компрессии смысла и далеко не всегда поддающиеся вербализации) были в [Залевская 1977] увязаны с этапом формирования замысла высказывания в модели речемыслительного процесса, предусматривающей многократные петли обратной связи, которые должны обеспечивать соответствие продуктов каждого этапа этого процесса именно «разворачиваемому» исходному замыслу. Был сделан вывод, что для единиц каждого уровня обобщения характерен особый «синтаксис», поэтому активно дискутировавшийся в те времена вопрос о приоритете синтаксиса или словаря вообще подобен спору о первичности курицы или яйца.
Важным представляется и развитие почерпнутой у Л. В. Щербы идеи необходимости разграничения процесса и продукта речевой деятельности: такое разграничение помогло показать различия между процессами и получаемыми продуктами в двух ситуациях:
1. в ходе спонтанной переработки индивидом опыта познания и общения (по принципу «для меня – здесь – сейчас», т.е. в индивидуальных кодах и в соответствии с потребностями текущего момента на фоне взаимодействия комплекса внешних и внутренних факторов), что даёт концепты как динамичные ментальные образования, не всегда поддающиеся вербализации;
2. при строгой логико-рациональной и специфически целенаправленной метаязыковой деятельности исследователялингвиста, когда продуктом становится чёткая вербальная характеристика некоторых конструктов, по умолчанию принимаемых за адекватно отображающие нечто функционирующее как в социуме/культуре, так и у отдельных индивидов.
В той же работе было показано, что общность перерабатываемого в обоих случаях языкового материала (одного из аспектов языковых явлений в терминах Л. В. Щербы) и неразличение особенностей названных процессов привели лингвистов к отождествлению таких, по выражению Л. В. Щербы, теоретически несоизмеримых понятий, как языковая система (грамматики и словари) и индивидуальная речевая организация (психофизиологическая по своей природе, но в то же время являющаяся социальным продуктом, а главное – формируемая самим носителем языка). Речевая организация человека как продукт своеобразной переработки опыта общения была фактически выделена и охарактеризована Л. В. Щербой как четвёртый аспект языковых явлений наряду с языковым материалом, языковыми системами и речевой деятельностью.
К числу важных результатов исследований 1970-х гг. относится выявление множественности оснований для связей между единицами лексикона индивида: такие связи формируются с опорой на разнообразные признаки и признаки признаков формы и значения слова, а также всего того, что так или иначе увязано со словом в многообразном опыте человека. Не случайно ещё в 1960-е годы рассматривался феномен «шести шагов», благодаря которым человек может установить связь между любыми двумя явлениями через их именования.
Дальнейшее развитие представлений о слове как достоянии индивида, о роли слова (и того, что лежит за ним в единой информационной базе) в речемыслительной деятельности и общении шло по различным направлениям. Так, в работе [Залевская 1982] было сделано уточнение специфики слова в индивидуальном лексиконе как точки пересечения множества связей по различным основаниям как продуктам переработки перцептивного, когнитивного и эмоционально-оценочного опыта, в том числе не только по существенным признакам именуемых объектов (действий, состояний и т.д.), но по всем возможным видам признаков и, более того, по признакам признаков, каждый из которых может оказаться важным (существенным, характерным, актуальным) для некоторой личности в определённой ситуации. В книге [Залевская 1990] был обобщён опыт экспериментальных и дальнейших теоретических исследований в области лексикона человека, а в [Залевская 1988] описательным путем введена спиралевидная модель идентификации слова и понимания текста, призванная показать расширяющиеся круги связей, выводных знаний и сопровождающих их переживаний, которые обеспечивают взаимопонимание при общении благодаря «раскручиванию» гипотетической спирали в двух направлениях: в прошлый опыт и в прогнозирование дальнейшего развёртывания ситуации по всем возможным линиям, из которых выбирается какая-то наиболее подходящая для текущего момента и отвечающая задаче «достаточного семиозиса».
Наиболее важной для уточнения понятия единой информационной базы человека является книга «Индивидуальное знание: специфика и принципы функционирования» [Залевская 1992], в которой фактически произошел переход на другое наименование, хотя, по сути, первоначальная трактовка того, что лежит за словом у носителя языка, не изменилась. Термин «индивидуальное знание» продолжает подчёркивать принадлежность знания (ранее – единой информационной базы) человеку как субъекту деятельности и личности. Принципиально важным стало подразделение коллективного знания на два подвида (КЗ1 и КЗ2): под первым понимается функционирующее в культуре коллективное знание-переживание, а под вторым – только зарегистрированная в артефактах часть такого знания (тем или иным образом материализованные продукты протекающих в культуре процессов получения знания и пользования им в различных сферах жизни общества). Обратим внимание на следующие моменты.
Во-первых, была сделана попытка разобраться в том, как соотносятся между собой коллективное знание и индивидуальное знание6, а это привело к демонстрации того, что индивидуальное знание тесно связано с обоими подвидами коллективного знания, в то время как научный анализ, ориентированный исключительно на КЗ2 (на тексты, грамматики и словари), неизбежно оказывается редукционистским.
Во-вторых, были рассмотрены не только принципы функционирования индивидуального знания как психического феномена (что предполагает работу слаженного ансамбля психических процессов, их неразрывность, протекание таких процессов на различных уровнях осознаваемости и т.д.), но и разнообразные – ориентированные на познание и общение – функции слова в лексиконе человека, что получило дальнейшее развитие в [Залевская 2007]. Было показано, что для носителя языка функции слова оказываются двойственными, т.е. связанными и с общепринятым значением, и с тем, что лежит за словом у индивида. Так, медиативная (посредническая) функция проявляется в том, что общепринятое значение слова обеспечивает взаимопонимание между людьми, однако в то же время оно опосредует «выход» на единую информационную базу индивида, его образ мира, без чего слово не может быть пережито как знакомое, понятное, со всеми вытекающими отсюда следствиями.
В-третьих, тем самым (см. «во-вторых») фактически была сделана попытка осмыслить двойную жизнь значения слова, обращённого одной своей ипостасью к социуму, а другой – к личности. Это помогает объяснить, как названное в своё время единой информационной базой человека «работает», обеспечивая успешность или ошибочность референции на уровнях индивидуального сознания и подсознания. Представлялось важным выяснить, как эта «работа» соотносится с современными научными описаниями соответствующих процессов и их продуктов. Некоторые соображения по этому поводу высказаны в книге [Залевская 2005]. Фокусированию на двойной жизни значения и на специфике значения слова как «живого знания» посвящены монографии7. Развитие мировой науки на рубеже XX и XXI веков сделало популярными новые общенаучные понятия и метафоры. В частности, особое внимание исследователей привлёк поликодовый текст8, а понятие гипертекста проникло в разнообразные сферы деятельности человека, в том числе – легло в основу новых информационных технологий и составило неотъемлемую основу профессиональной и повседневной деятельности людей9. Это привело меня к пониманию того, что, в современных терминах, за словом лежит своеобразный поликодовый гипертекст. Он является поли- кодовым в том отношении, что имеет место взаимодействие языковых и неязыковых «кодов» разных модальностей: зрительного, слухового, тактильного и т.д., поэтому такой гипертекст точнее называть мультимодальным. Более того, обоснованное в моих работах 1970-х – 1980-х гг. представление о том, что лежит за словом у пользующегося языком человека, хорошо согласуется с понятием гипертекста, в то время как спиралевидная модель идентификации слова и понимания текста фактически описывает поиск опор в таком гипертексте в соответствии с требованиями текущего момента: гипотетическая спираль развёртывается до уровня достаточного семиозиса, т.е. нахождения в нужной мере разделяемого знания.
Следует особо подчеркнуть, что независимо от используемого термина («единая информационная база», «индивидуальное знание» или предлагаемая ныне метафора «живой поликодовый/мультимодальный гипертекст») мои исходные представления о том, что лежит у индивида за словом, вполне объясняют наблюдаемые со стороны или посредством рефлексии удивительные познавательные и коммуникативные возможности слова, которое живо только тогда, когда мы его не просто знаем (хотя при этом оно может оставаться «пустым звуком»), а переживаем как слитое с продуктами переработки многообразного опыта и всегда включённое во множество связей и отношений, вне которых не может восприниматься и опознаваться окружающий нас физический и социокультурный мир.
3. Выводы
Результаты анализа экспериментальных материалов привели к осознанию необходимости исследования специфики значения «живого слова» как продукта переработки многообразного опыта познания мира и общения.
Важными этапами на пути к интерфейсной теории значения слова явились:
– трактовка лексикона человека как функциональной динамической (самоорганизующейся) системы;
– обнаружение множественности принципов организации лексикона;
– выявление специфики индивидуального знания;
– описание двойственных функций значения слова;
– применение метафоры голограммы;
– трактовка слова как узла пересечения множественных связей (в том числе по разным видам выводных знаний);
– моделирование процесса идентификации слова как средства выхода на индивидуальный образ мира.
Переход на метафору «живой мультимодальный гипертекст» не меняет сути первоначальных (сформированных в 1970-е гг. на основе теоретических раздумий и анализа экспериментальных материалов) представлений о наличии у человека единой информационной базы как функциональной динамической (самоорганизующейся) системы связей между продуктами переработки перцептивного, когнитивного и эмоционально-оценочного опыта взаимодействия индивида с естественным и социальным окружением.
Выражаю надежду на то, что современные метафоры сделают результаты моей многолетней работы более наглядными и доступными для выявления их теоретического потенциала.