Глава 5
– Прошу прощения.
Я поднимаю глаза и вижу, что уже целая куча народу пытается выйти, а я все сижу, загораживая проход. Экран моего ноутбука погас. Понятия не имею, что было на лекции – все это время я думал только о том, когда же снова увижу Ниель. А теперь… лекция закончилась. Придется одолжить потом конспект у соседа.
– Извини, – говорю я девушке, что проталкивается мимо меня.
Захлопываю ноутбук, забираю сумку. Все еще думая о Ниель, я иду в толпе сплошных рюкзаков. Мне каждый раз делается тревожно, когда она уходит. Зло берет, что я не могу ее отыскать, когда хочу. Остается надеяться на то, что она сама вдруг объявится, а это не слишком радует. В последний раз я не видел ее целую неделю.
Я распахиваю двойные двери и выхожу навстречу ослепительному солнцу. Уже декабрь на носу, и погода бывает непредсказуемой: то арктический холод, то свежий, ясный осенний денек. Сегодня, например, я в одной толстовке, совсем как в Ренфилде. Да, кстати, надо бы Рей позвонить: как там у нее дела? Я знаю, что она чувствует себя дома, словно в западне. Но ничего, скоро уже она приедет ко мне в гости.
Я достаю телефон, но позвонить не успеваю – вдруг замечаю волнистые темные волосы. Ниель идет рядом со мной. Откуда она взялась?
– Привет.
– Привет, – как ни в чем не бывало отвечает она.
– Надо же, два дня подряд мы с тобой неожиданно встречаемся, – замечаю я.
– А ты что, считаешь дни, когда меня видел? Вот это да! Я польщена. – Она явно дразнится. Зря я это ляпнул.
Я собираюсь перейти улицу, и тут Ниель сворачивает налево.
– Ты куда?
Я знаю, что, если не спросить, она так и уйдет.
Ниель останавливается и оборачивается. Между нами все время туда-сюда снуют люди, и мне трудно разглядеть ее как следует.
– К глазурному дереву. Хочешь со мной?
– Конечно, – отвечаю я не без опаски. Никогда такого названия не слышал.
Я пробиваюсь сквозь поток прохожих, догоняю Ниель и иду рядом с ней, а она направляется в сторону от кампуса. На ней опять эта коричневая куртка-пуховик, несмотря на теплый день.
– Не жарко тебе в этой куртке?
– У меня под ней ничего нет, – отвечает Ниель, не моргнув глазом.
Глаза у меня от изумления делаются круглыми. А она весело смеется:
– Неужели поверил? Ну, ты даешь, Кэл. Успокойся. Я пошутила, у меня внизу майка. А что касается куртки, то она мне нужна. Но в любом случае спасибо за заботу, я тронута.
Я сжимаю губы и киваю.
Мы переходим улицу и оказываемся за пределами кампуса, в жилом районе. Я не вижу вблизи ничего похожего на магазин или ресторан.
– А где это место-то? – спрашиваю я, когда мы переходим еще одну улицу.
– Да уже близко, – отвечает Ниель. – Когда у тебя следующая пара?
– Через час примерно.
Я иду за ней дальше по улице.
– Вот и пришли.
Перед нами большой парк с бейсбольным полем, баскетбольной площадкой и детским городком. Я пытаюсь сообразить, где тут может быть глазурное дерево, а Ниель почему-то направляется к скамейке. Может, передумала? Я уже собираюсь усесться на скамью, но Ниель подходит к дереву, растущему за ней.
Ставит ногу в развилку, туда, где ствол раздваивается буквой «V», хватается за ветку над головой и подтягивается на ней. У меня сам собой открывается рот, но я не издаю ни звука. Ниель карабкается вверх еще футов на пять и наконец оглядывается:
– Ты со мной?
– Ты хочешь, чтобы я залез на дерево?
– Можешь не лезть, если не хочешь. Кстати, когда ты в последний раз по деревьям лазил?
– Хм… еще в детстве. У нас в… там, откуда я родом, все больше огромные такие деревья растут, вечнозеленые. По ним не очень-то полазаешь.
– Давай сюда, – зовет она снова. – Лезь ко мне.
Я оглядываюсь – не смотрит ли кто? Сумасшествие какое-то. И все-таки следую за ней на дерево.
Облюбовав толстую ветку у самой верхушки, Ниель усаживается. Я тоже выбираю прочный на вид сук рядом и держусь за ветку над головой. Никогда не думал, что боюсь высоты, но от того, что земли не видно сквозь путаницу ветвей, и от сознания, что мы забрались выше проводов, ладони у меня делаются слегка влажными.
– Мне тут нравится, – заявляет Ниель и вдыхает полной грудью, словно с вершины горы любуется видом. Она сидит спиной к стволу, одну ногу вытянула вдоль ветки, а вторая болтается в воздухе. – Отличное местечко, чтобы подумать.
– И часто ты это делаешь? – спрашиваю я, глядя, как группа ребятишек подбегает к нашему дереву, перебрасываясь баскетбольным мячом. Они заняты своим делом и не замечают нас наверху.
– Думаю? Только при крайней необходимости, – иронически отвечает она.
– Понятно, – говорю я. – Нет, я имел в виду – часто ты на это дерево залезаешь?
– Сегодня в первый раз. Я его никогда прежде даже не видела.
– То есть ты никогда раньше здесь не была? А мне показалось, что ты знала, куда идти. – Эта девушка не перестает меня удивлять.
– Я знала, что тут есть парк, – объясняет она. – Вот и подумала, что глазурное дерево тоже обязательно где-нибудь должно быть. Самое подходящее место, чтобы посидеть наверху и… поразмышлять о жизни.
– Я правильно понимаю, что это еще один пункт из твоего списка?
Она кивает.
– А почему ты зовешь это дерево глазурным? – спрашиваю я.
Она засовывает руку по самый локоть в карман куртки и достает оттуда баночку ванильной глазури.
– Люблю подкрепиться чем-нибудь сладким, когда думаю.
– Ну конечно. Как это я сам не догадался. – Я со смехом качаю головой. – Так вот зачем ты все время таскаешь такую необъятную куртку – продукты хранить. Что у тебя там еще есть?
– А что ты предпочитаешь? – отвечает Ниель с ехидной улыбкой.
Откручивает пластиковую крышку, снимает фольгу, сует в банку палец и, подцепив им здоровенную каплю белой глазури, отправляет ее в рот. Протягивает банку мне.
Я вежливо отказываюсь:
– Спасибо, но я и так сыт.
– Да ты попробуй, – не отстает она. – С глазурью на дереве сидеть куда веселее.
Я еще секунду медлю, потом сдаюсь и зачерпываю пальцем немножко на пробу. Сую в рот, а Ниель следит за выражением моего лица.
– Вкусно же, правда?
Я киваю:
– Ты была права. Теперь в этом сидении чувствуется какой-то смысл.
– Обожаю глазурь, – мечтательно говорит Ниель, не обращая внимания на мой сарказм. Подцепляет пальцем еще глазури. – А вот ты, Кэл, что бы ты мог есть каждый день и тебе бы не надоело?
Я слизываю с пальца еще одну порцию глазури и отвечаю:
– Бифштексы. Или бутерброды с копченой колбасой. Вот честно, только ими бы и питался.
– Типично мужской подход, – смеется Ниель. – А я бы всю жизнь каждый день ела картофельные чипсы. Смешивала бы их с разными продуктами, и получались бы каждый день с новым вкусом. Обожаю чипсы.
– И глазурь, – замечаю я, глядя, как она безмятежно уплетает белую массу.
– А ты когда-нибудь насыпал чипсы в глазурь? – оживленно спрашивает моя собеседница, словно это бог весть какая блестящая идея.
– Нет. – Я морщусь. – Представляю, какая получится гадость.
– И ничего не гадость. Соленое со сладким как раз лучше всего сочетается. Теперь, раз уж я это придумала, надо будет обязательно попробовать.
Я хмыкаю и жду, что она сейчас достанет из кармана пакетик с чипсами. Но ничего такого не происходит.
Ниель отвлекается, заметив пролетающую над нами стаю птиц, и смотрит, как они садятся на дерево на противоположном конце парка. Легкий ветерок бросает ей в лицо пряди волос. Мне нравится, что они у нее всегда распущенные, вьющиеся, непокорные. Глаза у Ниель вспыхивают, когда ей в голову приходит новая мысль, а лицо остается спокойным, даже довольным.
– Если бы ты мог получить какую-нибудь сверхъестественную способность, то что бы ты выбрал? – Она только тут замечает, что я уставился на нее в упор. Я моргаю и начинаю растерянно оглядываться.
– Ну-у-у, – тяну я. Вопрос-то неожиданный. – Мы что, уже начали размышлять?
– Конечно, – отвечает она с улыбкой. – Да ты не бойся. Все, что сказано на дереве, на дереве и останется.
Интересно, как далеко мы зайдем в своей откровенности.
– Ладно, – киваю я, надеясь, что мне не придется в этом раскаяться. – Пожалуй… сверхъестественную силу. Это, наверное, потому, что в детстве я был доходягой.
– Сейчас ты не похож на доходягу, – замечает Ниель, склоняет голову набок и оглядывает меня с головы до ног, отчего я начинаю неловко ерзать.
– Да, но детство-то никуда не денешь. А ты?
Ее прозрачные голубые глаза блуждают по небу. Она держится так непринужденно, словно сидит на лавочке внизу, а не на самой верхушке дерева.
– Я бы научилась летать. Вернее… парить в воздухе. Пусть ветер несет меня и опускает на землю, где захочет.
Ниель выгибается назад, закрыв глаза, словно и правда хочет, чтобы ее подхватил ветер. Грудь у нее высоко поднимается и опускается – она наполняет легкие тем самым воздухом, в котором ей так хочется парить. Когда Ниель открывает глаза и смотрит на меня, я выпрямляюсь и начинаю разглядывать листья над головой. Вечно она меня запутывает. Никогда таких людей не встречал.
– А тебе хотелось хоть раз переделать что-либо в жизни заново? – спрашивает Ниель уже серьезнее. Глаза у нее темные, беспокойные. Я могу только гадать, куда именно мысли унесли ее по ветру в эту тихую минуту. – Я так часто думаю о принятых прежде решениях и спрашиваю себя: «А что, если бы я тогда поступила иначе? Кем бы я стала? Какой была бы сейчас моя жизнь? Что, если бы?…» – Не договорив, она глубоко вздыхает.
И вдруг буря в ее глазах стихает, и на лице появляется озорная улыбка.
– А что, если бы ты мог сделать что-то заново? Что бы ты выбрал? Ну же, Кэл, признайся откровенно!
Я открываю рот, но не знаю, что сказать. Услышать подобное от нее настолько парадоксально, что слова не идут с языка. Если кому-то сейчас и стоило бы кое в чем откровенно признаться, так это девушке, которая сидит напротив меня.
– Ладно, не парься, проехали! – со смехом говорит Ниель. Смотрит вдаль на двух девочек, бегающих по тротуару, и задает следующий вопрос: – А что, если бы в неделе был еще один день?…
– Для чего? – механически спрашиваю я.
Ниель сжимает губы и молчит. Ну просто девушка-загадка.
Я оглядываюсь в поисках предмета для разговора и вижу, как мальчишки играют в баскетбол.
– А что, если бы я в свое время больше тренировался?
Ниель, проследив за моим взглядом, усмехается.
– Похоже, баскетболист из тебя был никудышный, да?
Я пожимаю плечами. Честно говоря, баскетболист я и впрямь был так себе. В команду, правда, попал, но все больше скамейку запасных просиживал. Должно быть, об этом нетрудно догадаться.
– Ну ладно, – говорит Ниель и задумчиво щурится. – А что, если бы я виртуозно научилась обманывать?
Нормальное заявление: интересно, а что она сейчас, по ее мнению, делает? Но вслух я интересуюсь:
– Ты жалеешь, что не научилась врать? Серьезно?
– Ну, коли уж у нас идет откровенный разговор, – улыбается Ниель, – то признаюсь, что по возможности всегда стараюсь избегать лжи так же, как ты избегаешь своих бывших. Поэтому врать меня лучше не проси, ладно?
Ничего себе, хмыкаю я про себя. А вслух говорю:
– Заметано. Обещаю, что никогда не попрошу тебя об этом.
Вот если бы она сама еще перестала меня обманывать.
– Спасибо, – отвечает Ниель. – А тебе часто приходилось говорить неправду?
– Врал, конечно, было дело, – без стыда признаюсь я. – Но только чтобы не обидеть человека. Или в детстве, чтобы не попало. Так, глупости. Ничего такого, как бы это лучше выразиться… аморального. – Я даже вспотел от этого разговора. И как только Ниель удается оставаться такой спокойной? А что, если… если она и на самом деле верит, что не обманывает меня?!
– Все с тобой ясно, Кэл. С виду ты такой симпатичный и безобидный. А затем разбиваешь бедным девушкам сердца и врешь, чтобы их не обидеть. – Ниель неодобрительно качает головой, но лукавая искорка в глазах выдает ее. – А бедняжки потом страдают и горько плачут…
– Уверен, они все это давно пережили и забыли, – защищаюсь я с деланой улыбкой.
– А если бы можно было начать отношения с какой-нибудь из них с чистого листа? Ты согласился бы?
Я глубоко вздыхаю и стараюсь отнестись к этому вопросу со всей серьезностью. Прокручиваю в голове лица своих бывших, но ни на ком не задерживаюсь, кроме одной. Но это было давно, еще в детстве, и я даже не знаю, где эта девушка теперь.
– Нет, не согласился бы.
Ниель даже приоткрывает рот от удивления:
– Правда? Неужели у тебя ни к одной из девушек никаких чувств не осталось?
– Мне кажется, у меня ни к одной из них с самого начала особо сильных чувств и не было. Они мне просто нравились. И сейчас, в общем-то, нравятся, вот только… – Я пожимаю плечами, чувствуя, как шее делается жарко. – А ты? Если бы ты могла дать второй шанс кому-нибудь из своих бывших парней, то стала бы это делать?
И буквально перестаю дышать в ожидании ответа.
Ниель хохочет во все горло. На такую реакцию я никак не рассчитывал.
Я уже начинаю опасаться, как бы моя собеседница не свалилась с ветки – она хватается за живот и трясет головой. Только через минуту успокаивается и вытирает глаза.
– Все так плохо? – Я думаю о Кайле Талберте, том парне, с которым она встречалась в старших классах почти три года. И она, должно быть, тоже сейчас о нем же вспомнила.
– Хуже не бывает.
Я с ней совершенно согласен. Хотя нет, пожалуй, если бы она встречалась с его младшим братом Нейлом, было бы куда хуже. Но почему же тогда они с Кайлом были вместе так долго? До чего странный у нас недоразговор, в жизни такого не вел.
– Вот это я бы точно переиграла. – Ее всю передергивает, и теперь уже я громко смеюсь. – И особенно мой первый поцелуй. – При этой мысли Ниель морщит нос и с отвращением высовывает язык. – Фу!
– Мне прямо жалко тебя становится, – поддразниваю я. – Бойфренд у тебя, похоже, был просто кошмарный. А первый поцелуй, как видно… отвратительный.
– Еще бы! – убежденно говорит Ниель. – Первый поцелуй вспомнить страшно – язык и слюни, и больше ничего. Я уже хотела было его спросить, догадался ли он по вкусу, что я ела на ужин, да вот только храбрости не хватило. Потом пришлось так изворачиваться, чтобы незаметно лицо рукавом вытереть. Брр, гадость.
– Да, хорошего мало. – Я ежусь. Понятия не имею, кого она имела в виду, рассказывая про первый поцелуй. – А я целовался с девушкой, которая… руками всюду лезла. Это был, правда, не первый раз. Но все-таки. Не очень-то возбуждает, так что я тебя понимаю.
– Не сомневаюсь, – говорит она, закатывая глаза. – Ты мне вот что скажи: если бы ты мог вернуться и все это переиграть, ты бы согласился?
– Первый поцелуй?
– Первый поцелуй. И первый сексуальный опыт, – поясняет Ниель.
Я неловко смеюсь:
– Ладно. Раз уж об этом зашла речь… – (Она поощрительно кивает.) – Честно говоря, не вижу в этом особого смысла. По-моему, в первый раз у всех довольно паршиво получается.
Ниель смеется:
– Ты и правда так думаешь?
– Правда. Для парня это должно быть такое удовольствие, а на самом деле получается совсем не то. Ни черта не понимаешь, что делать, не говоря уже о том, сколько раз… В общем, ничего хорошего тут ждать не приходится. А ведь девушке еще и больно. Что тут веселого?
– Мне бы хотелось верить, что бывают и исключения, – задумчиво улыбается Ниель.
– У тебя, значит, не так уж плохо все вышло? – спрашиваю я, совершенно ошеломленный.
Вот уж не ожидал от Кайла особой деликатности. Хотя он и на два года старше. Если только у нее не было секса с кем-то еще раньше, до него… Ну нет, об этом мне даже думать не хочется.
– А с кем у тебя было в первый раз? – не отстает Ниель.
– Ммм… С Лили Грэм, – осторожно отвечаю я и внимательно наблюдаю за реакцией собеседницы – я же в курсе, что она знает Лили… или, во всяком случае, знала раньше. Ничего, никаких признаков того, что Ниель прежде слышала это имя. Только приподнятая в ожидании бровь: продолжай, мол. – Ничего романтического. Мы встречались пару месяцев, это было еще в старшей школе. Лили пригласила меня к себе, когда родителей не было дома, ну мы и решили этим заняться. Горячая ванна. Одежду долой. Весь диван тогда испачкали, а потом долго оттирали. Лили значительно больше беспокоило, что родители будут ругаться из-за испорченного дивана. Все вышло как-то… слишком быстро.
– И что случилось потом? – Ниель наклоняется ближе, зачерпывает пальцем еще глазури из банки, не сводя с меня глаз. – Пожалуйста, расскажи.
Мне и рассказывать-то больше нечего, а она сидит на самом краешке ветки и ждет чего-то.
– В каком смысле – случилось?
– Ну, между вами. Ты любил эту Лили? Почему у вас все закончилось? Ты ей тоже сердце разбил?
– Э-э-э, да нет. Мы даже не были влюблены друг в друга, ничего такого. Ну, в смысле, это же еще в школе было. Мы вообще с ней через два дня расстались.
У Ниель поникают плечи, и она уныло вздыхает:
– Ясно.
– Извини, если разочаровал.
– А как насчет первого поцелуя? – спрашивает она, снова усаживаясь понадежнее.
Я задумываюсь, припоминая свой первый поцелуй. Я всегда считал, что их было два. Самый-самый первый, строго говоря, являлся частью игры. А вот другой – просто так. Да это и не важно, все равно оба они были с одной и той же девочкой. Губы у меня растягиваются в улыбке. Этим воспоминанием я с Ниель, пожалуй, делиться не стану. Тем более что она сама там присутствовала.
– Это самая тупая игра на свете, – ворчит Рей. Она сидит по-турецки на полу у себя в гостиной, прислонившись к клетчатому дивану.
– Посмотрим, что ты скажешь, когда бутылка покажет на меня, – подмигивает Брэди.
– Фу, гадость! – морщится Рей. – Я лучше змею поцелую.
– А, так тебе с языком нравится, – говорит Брэди с сальной ухмылкой, и мы все хохочем.
Рей показывает ему средний палец.
– Ну, в общем, расклад такой: у нас три девочки и три мальчика, – объявляет Райчел. – Крутим по очереди, и к кому ближе остановится горлышко бутылки, того и придется целовать. – Она щурится на Брэди. – И никаких языков, извращенец.
– Ну-у-у во-о-от, – недовольно тянет Крейг.
– Николь, ты первая, – командует Райчел.
Николь густо краснеет:
– Я?
– Ну да. Давай, – повторяет Райчел.
Николь бросает на меня быстрый взгляд, и я ободряюще киваю. Ни за что бы в этом не признался, но мне очень хочется, чтобы бутылка указала на меня. Мы уже два года дружим, с тех пор, как она сюда приехала, с четвертого класса. И она мне ужасно нравится. Всегда нравилась, с самого первого дня. Николь не такая боевая, как Райчел. Не говоря уже про Рей: та настоящая пацанка. Николь же – совсем другое дело: хоть эта девочка и мало говорит, но все равно я чувствую, что она… удивительная.
Затаив дыхание, смотрю, как бутылка из-под пепси-колы вертится вокруг своей оси. Несколько оборотов – и она останавливается, указывая между Райчел и Брэди.
– Повезло тебе, девушка, – с улыбкой говорит Брэди.
У меня сжимаются зубы – я готов оттолкнуть этого типа, если он до нее дотронется.
Николь садится на корточки. Брэди наклоняется к ней, ожидая, очевидно, чего-то большего, чем мимолетное касание губ. Кажется, она даже до его губ вообще не дотронулась.
– И это все? – ворчит Брэди. – Моя бабушка и та дольше целуется.
– Какой ты противный, – хмурится Рей. – Эта игра, может быть, твой первый и последний в жизни шанс, что тебя поцелует девушка, так что прекращай ныть.
– Моя очередь, – заявляет Райчел.
– Эй! – возмущается Крейг. – Вообще-то, я следующий после Николь.
– Сначала девушки, – объясняет Крейгу Райчел, и тот недовольно закатывает глаза.
Райчел с силой раскручивает бутылку, но та не крутится, а катится по полу.
– Полегче, ты, мисс Медовые Губки, – поддразнивает Брэди и протягивает ей бутылку.
Райчел, не обращая на него внимания, раскручивает снова.
Бутылка вертится, вертится и наконец останавливается, указывая прямо на мое колено. Райчел сжимает губы, сдерживая улыбку.
– Снимай очки, Кэл.
Я снимаю, и комната тут же расплывается перед моими глазами. Я усиленно моргаю, но толку от этого нет. Сейчас меня хоть Крейг мог бы поцеловать, я бы все равно ничего не увидел.
– Закрой глаза, – командует Райчел.
Я закрываю и слышу сдавленные смешки мальчишек. Жду.
И вдруг что-то теплое прижимается к моим губам. Я и не знал, что бывают такие мягкие губы. И кажется, что они очень долго касаются моих. Я не возражаю. Мне нравится. А когда Райчел отстраняется, я чувствую, как пульсирует кровь, и стараюсь поскорее сменить позу. Мальчишки покатываются со смеху. Я хочу сказать им, чтобы заткнулись, но опасаюсь привлечь к себе ненужное внимание.
– Детский сад, – фыркает Райчел.
Я снова насаживаю на нос очки и вижу, что она смотрит на меня и щеки у нее слегка порозовели. Она чуть-чуть улыбается мне, и я улыбаюсь в ответ.
– Ничего себе, похоже, был поцелуй, – негромко говорит Ниель, прогоняя воспоминания о Райчел.
Ее зеркальные голубые глаза устремляются прямо на меня. Целую минуту мы оба молчим. Наши колени слегка соприкасаются, мы сидим и смотрим друг на друга, не отводя взгляда. Я протягиваю руку и убираю у нее с лица прядь волос, прилипшую к губам. Она коротко вздыхает. И в эту секунду меня одолевает искушение ее поцеловать.
Ниель моргает, словно от вспышки света, и вот уже момент потерян. Я отодвигаюсь и снова держусь за ветку двумя руками.
– Мне понравилось, – говорит Ниель, глубоко вздыхает с закрытыми глазами и приподнимает плечи. Затем резко выдыхает, расслабляется и весело улыбается. – Спасибо, Кэл, что пошел искать со мной глазурное дерево. Мало кто из парней стал бы участвовать в такой затее.
– Должен с тобой согласиться, – киваю я, еще не успев опомниться от того, что только что чуть не произошло.
Смотрю вниз, на переплетение ветвей, и думаю: «А правда, зачем я за ней сюда полез? И как теперь, черт побери, спускаться обратно?»
– Пора, Кэл, а то ты на лекцию опоздаешь.
Ниель завинчивает крышку банки с глазурью и засовывает ее в свой бездонный карман. Становится на ветку ниже – и спускается чуть ли не вприпрыжку. С такой легкостью у нее это выходит. Я вожусь гораздо дольше. Весь внутренне сжимаюсь каждый раз, когда ступаю на следующую ветку – вдруг она сейчас треснет под моим ботинком.
Когда я наконец оказываюсь на земле, Ниель уже собирается переходить улицу.
– До встречи, Кэл.
Меня охватывает уже знакомая тревога – так бывает всякий раз, когда она уходит.
– Ниель! – (Она останавливается посреди улицы и оборачивается ко мне.) – Хочешь, встретимся завтра вечером? У моего соседа по комнате вечеринка в студенческом братстве, в «Дельте».
– Завтра? – Она выдерживает паузу, а потом неопределенно отвечает: – Может быть.
Я не успеваю договориться, где и как мы встретимся, – Ниель уже уходит… только не к кампусу, а совсем в другую сторону. Очень хочется ее догнать, но пора на лекцию.
– Может быть… – бормочу я. – Ну и как это прикажете понимать?