Глава 2. Мои читательские корни и моя библиотека
С годами всё больше понимаю, что культура чтения и привычка регулярно читать формируются исключительно в родительской семье. Всё просто: если вы сами ничего не читаете (или читаете мало), то ваши дети вряд ли будут любить чтение… Мне в этом плане очень повезло и с мамой – великим книгочеем и книголюбом с высшим библиотечным образованием, и с отцом – настоящим self-made man, прошедшим сквозь голодное военное и послевоенное детство путь от мальчишки-безотцовщины из многодетной семьи, до руководителя городского масштаба20. В его жизни и становлении (личностном и профессиональном) книги сыграли огромную роль.
Сколько себя помню ребенком – мама всегда читала нам (мне и сестрёнке) вслух книги. Читала, когда укладывала излишне разбушевавшихся мелких спать. Читала, когда мы болели. Читала, когда нам было просто грустно и скучно. Читала, когда у неё просто выдавалась свободная минутка. Читала не только тогда, когда мы были еще несмышлеными дошколятами, но и уже вполне взрослым нам – школьникам.
Казалось бы, нет ничего скучнее, чем дорога в школу или стояние в магазинной очереди. Но даже во время таких скучных мероприятий мама умудрялась пересказать нам сюжеты одной-двух книг. Что пересказывалось для меня, я уже плохо помню… Наверняка что-нибудь приключенческое, Майн Рида или Стивенсона. Но зато прекрасно помню, как мама пересказывала сюжеты вечных историй про любовь – «Ромео и Джульетта», «Тристан и Изольда», «Анна Каренина», «Евгений Онегин», и ещё многих других – моей младшей сестре, а потом и своей внучке (моей дочке).
Читала или пересказывала книги она с выражением, увлечением и полным погружением в процесс, одним словом – с душой. А сам процесс был немного похож на театр, немного на игру, немного на тренировку фантазии. Мы ведь не просто слушали, раскрыв рот – мы очень живо представляли персонажей и повороты сюжета, мы тут же пытались разыгрывать какие-то сценки, мы задавали множество «почемучных» вопросов по тексту, мы конечно же пытались досочинить или переделать сюжет. «Читать» для нас никогда не означало «сидеть неподвижно и молча слушать»; чтение было для нас весёлой, свободной и увлекательной игрой. И такой творческий подход к чтению мама не только поощряла, но и сама принимала активное участие в этом «читательском озорстве».
Поэтому я совершенно не удивился, когда в один прекрасный день обнаружил, что для моей дочки (в её детско-подростковые годы) я вовсе не «авторитет по книгам», а вот бабушка самый настоящий авторитет! Говорят, что очень трудно преодолеть культурный разрыв между поколениями… Но даже в студенческие годы у дочки сохранилась общность читательских интересов с бабушкой. Они продолжали обмениваться книгами и мнениями о прочитанных книгах, и мне было крайне интересно наблюдать за их дискуссиями.
У мамы была замечательная привычка (или метод?) чередовать для нас чтение детских книг с чтением какой-нибудь классики, вполне себе «взрослой» и серьезной. Я уже упомянул о том, что сюжеты многих классических произведений мы сначала слышали в коротком устном мамином пересказе. После чего у нас возникало острое желание прочесть эти книги целиком. Чаще всего мама реагировала так: «Конечно, вам это ещё рановато… Поэтому давайте я лучше сама вам почитаю!». Понятно, что чтение больших романов – это занятие не на вечер, и даже не на неделю. Многие произведения мама читала не полностью, а лишь какие-то избранные места, наиболее интересные отрывки. Если мы чего-то в этих отрывках не понимали – мама всегда очень подробно объясняла значение новых для нас слов, мотивы и смысл поступков персонажей и т. п. Это было необычайно познавательно, но при этом оставалось ощущение какой-то недосказанности, тайны, которая ещё осталась в не полностью прочитанной книге, и которую надо обязательно раскрыть. Я очень хорошо помню эту неуёмную жажду чтения – стремление доказать, что мне «уже не рано», и что я могу разгадать все тайны этого текста. Меня не надо было уговаривать или заставлять читать классику! Меня как магнитом тянуло к этим многотомным литературным мирам.
На этой фотографии мне семь лет. Руки тянутся не к «Философскому наследию» (это станет моим чтением в юношеском возрасте), а к любимой «Детской энциклопедии» полкой выше
Думаю, что такой подход к чтению – отрывками из «недетских» книг – сформировал мою детскую/подростковую стратегию чтения. Во-первых, те книги, которые не дочитала нам мама (были только отрывки) я потом обязательно дочитывал сам – интересно же, что там было раньше, и что будет дальше! Во-вторых, не было никакого страха перед «сложными», «взрослыми», «умными» и т. п. книгами – я просто ползал по книжным полкам, выбирал любую книгу, открывал наугад, и если прочитанное в течение 2—3 минут хоть как-то «цепляло» меня, то я брал, и прочитывал книгу полностью. В-третьих, было стремление к точному пониманию написанного. Если мне встречалось незнакомое слово или я не понимал происходящего – я шёл и упорно добивался ответа у родителей. Со временем, разумеется, научился находить ответы сам в словарях, справочниках, энциклопедиях.
Если мою маму можно считать настоящим «фанатом» русской и зарубежной классики, то библиотека, собранная руками отца, стала для меня настоящим кладом научной гуманитарной мысли (книг по философии, социологии, психологии, культурологии и т.д.). Клад этот я обнаружил лет в 14—15, когда «юношу бледного со взором горящим» стали одолевать первые вопросы о познании самого себя и других людей, об устройстве мира и смысле жизни. Вот тогда и был совершен бесчеловечный набег на полку с собранием томов «Философского Наследия»21, и почти все книги с этой полки к окончанию школы были прочитаны. (Ну, может, слегка недочитанными остались лишь трактаты Иммануила и Георг-Вильгельм-Фридриха22; надеюсь, они простят мне это). Разумеется, я читал не только философские трактаты! Очень увлекали книги по психологии, культурологии, педагогике, социологии.
Кроме того, в библиотеке отца были довольно редкие и даже запрещённые (в СССР начала 1980-х) книги по менеджменту, лидерству, навыкам публичных выступлений, самоорганизации. Например, легендарную книгу Дейла Карнеги «Как приобретать друзей и оказывать влияние на людей» я читал в самиздатовском варианте, в виде гектографической копии, которую где-то раздобыл отец. Также до сих пор отчетливо помню мои ощущения, когда я, учась в девятом классе средней школы, обнаружил на одной из отцовских полок книгу А.К.Гастева «Как надо работать. Практическое введение в науку организации труда». Сначала мне показалось забавным название: «Ну вот, развелось вокруг желающих указывать всем, как надо работать!». Начал листать, и… ушёл в текст с головой! И уже буквально на следующий день пытался составить хронокарту23 моего учебного дня.
Отец «умные» книги не просто собирал, он с ними работал. Они были и остаются все в закладках, карандашных пометках и надписях на полях; многие листы в них – с загнутыми уголками; во многих были вложены карточки с какими-то комментариями или размышлениями. И мои первые навыки работы с книгой, разумеется, получены от отца. Он не давал мне каких-либо прямых советов или наставлений, я просто наблюдал за ним, и копировал его приёмы.
Чтение является способом получения «входящей» информации. А что на «выходе»? Я не сомневаюсь в том, что отец применял почерпнутые из книг знания в своей работе и для своей (довольно успешной) карьеры. Но мне трудно обосновать это убеждение, потому что для отца сам процесс трансформации прочитанного в действия был неким молчаливым таинством. Он что-то читал, потом реализовывал какой-то проект/достигал намеченной цели, и лишь через некоторое время изредка делился мыслями о том, как ранее прочитанное натолкнуло его на какие-то идеи, «дозрело» до практических действий. Это сегодня много книг по психологии саморазвития, где в явном виде предлагаются алгоритмы перехода «от текста к результатам». У отца такой алгоритм был наверняка тоже, но он так и остался на подсознательном, неотрефлексированном уровне.
Тем не менее, «на выходе» отцовского чтения – одиннадцать написанных и изданных книг. В этих книгах достаточно много легко узнаваемых мною цитат и ссылок на книги из отцовской библиотеки. И это лучшее доказательство того, что «мыслительное топливо» (книги) были использованы по назначению! В 2000 году мой отец стал членом Союза писателей России. Кроме этого в СМИ опубликованы сотни его публицистических статей, посвященных разным вопросам культурно-просветительской и социальной работы. К сожалению, мне мало известно о тех текстах, которые он писал исключительно «для работы» (сценарии, методические указания, аналитические отчёты и проч.), но уверен, что их количество также исчисляется сотнями.
Отец написал одиннадцать книг. И остались черновые наброски как минимум еще двух
Оценивать качество отцовских текстов я не берусь… Они мне нравятся, но, разумеется, я могу быть очень необъективен в своей оценке. Лично для меня важнее другое. Главный усвоенный от отца урок заключался в том, что чтение книг не должно быть пассивным потреблением развлекательной информации. Чтение является частью серьёзной работы над «своей темой» – над предметом своего главного интереса, своей страсти, над делом своей жизни. И у этой работы обязательно должны быть осязаемые результаты «на выходе», хотя бы в виде собственных авторских текстов.
Моя первая книга была издана в 2002 году (С.И.Калинин «Компьютерная обработка данных для психологов»24). На тот момент у отца было издано уже шесть книг. Он поздравил меня с выходом первой книги, и спросил: «Ну и когда же ты меня перегонишь?». Но мне до него еще далеко… И мне есть на кого равняться!
Сейчас вы читаете мою третью книгу. Первые две уже стали букинистической редкостью
Несмотря на любовь к чтению, в школьные годы я почти не брал книги в детских библиотеках, и крайне редко тратил свои карманные деньги на приобретение книг. Мне вполне хватало книг из нашей домашней библиотеки. Собственную библиотеку я начал целенаправленно собирать после поступления в Ленинградский университет. Моё обучение пришлось на эпоху Перестройки, которую можно назвать настоящим «книжным бумом». Для молодых читателей, не заставших это время, расскажу поподробнее…
На закате СССР возникла такая система распределения благ, которая порождала всевозможные дефициты – в том числе и книжный. Было две категории книг, ознакомиться с которыми было крайне непросто: 1) Запрещённые цензурой «идеологически вредные» книги; 2) Книги «бездуховных» развлекательных жанров (детективы, фантастика, приключения и т.п.), особенно переводные.
К «идеологически вредным» относились как научные тексты, в которых содержалась малейшая критика марксизма-ленинизма, так и художественные тексты «классово чуждых» авторов, особенно эмигрантов. Например, невозможно было прочитать тексты русских философов – Н. Бердяева, Н. Лосского, И. Ильина, С. Франка и др. – написанные ими как до «философского парохода», так и после, уже в эмиграции. Из советских газет можно было узнать что-то ругательное про «изменников Родины» Солженицына, Пастернака, Набокова, Бродского и др., но прочитать их книги было крайне сложно – их попросту не издавали, а из библиотек они были изъяты. Но даже в условиях советской цензуры можно было достать практически любые запрещённые тексты, были бы только связи и деньги (причём связи с нужными людьми были гораздо важнее денег). Какие-то запрещённые книги просачивались из-за границы, но в основном это был «самиздат» – еле читаемые копии, сделанные на ризографе, печатной машинке, а иногда просто переснятые фотоаппаратом. Например, один из первых прочитанных мною трактатов по йоге (кажется, это была «Интегральная йога» Шри Ауробиндо) представлял собой толстенную пачку фотокарточек 9х12, переснятых с машинописных страниц А4. Читать их было можно только с помощью сильного увеличительного стекла.
Развлекательные книги (детективы, фантастика и т.п.) издавались очень малыми тиражами, видимо, чтобы не отвлекать строителей коммунизма от их основной работы. В отношении «чтива» работали хитрые механизмы распределения: например, модные детективы можно было купить в обмен на сданную макулатуру. В некоторых регионах СССР дефицитные книги распределялись через кооперативные магазины; то есть получить томик заветной «Анжелики»25 можно было в обмен на сданную клюкву или, скажем, белые грибы. Серийные издания (вроде «Библиотеки приключений»26 или «Библиотеки фантастики»27) распространялись через клубы книголюбов по подписке. Но подписные абонементы также были ограничены, они распределялись среди членов клуба или по жребию, или в порядке очереди. Как правило, «книголюбы» приобретали всё, до чего могли дотянуться, а уже потом начинались многоходовые комбинации книжных обменов и перепродаж.
В общем, в СССР существовала самая настоящая подпольная «книжная экономика», в которой сам процесс добывания дефицитной книги превращался в рискованный и увлекательный квест. В «культурной столице», где я учился, «книжная экономика» процветала. До сих пор помню, как у меня, зелёного первокурсника, перехватило дыхание во время первого посещения заветного букинистического магазинчика28 на Большом проспекте Васильевского Острова – каких только древних и современных книжных сокровищ там не было! Но больше всего меня впечатлили «книжные жуки» – люди неопределенного возраста и неформального вида, которые, казалось, жили внутри магазина. Они никогда не смотрели прямо в глаза, и всегда начинали разговор с вопроса: «Что интересует?». Достать они могли практически всё что угодно, но за очень немалые деньги. Помню, как однажды за дореволюционное издание Вильгельма Вундта29 у меня запросили сумму, равную трём моим студенческим стипендиям. «Жуки» также работали перекупщиками (встречая подходивших к магазину вопросом «Что сдаёшь?»), но далеко не все хорошие книги проходили через их цепкие руки, многое благополучно попадало на магазинные полки.
Моя фотография студенческих времен. В образе «продвинутого букиниста», изучающего «старинный» свиток
Разумеется, я стал завсегдатаем книжных магазинов (в том числе букинистических). Как только удавалось заработать хотя бы немного денег, я тут же отправлялся в «букинист-тур», на который запросто мог потратить целый день. Кстати, как потом выяснилось, любовь к букинистическим магазинам – это у меня от отца; он также большую часть своей обширной библиотеки приобрёл у букинистов. В студенческие годы я крепко втянулся в «книжную экономику». Для меня охота за книгами стала тогда чем-то вроде хобби и способа заработать немного денег.
Приведу небольшой пример. После третьего курса с моими замечательными однокурсниками на летних каникулах отправляемся в ССО (Студенческий Строительный Отряд). Едем в КомиАССР (ныне Республика Коми) строить объекты сельхозназначения. После получения первых заработанных денег, идём с товарищами в магазинчик в ближайшем посёлке и… обнаруживаем там залежи дефицитных изданий! И это снова особенности социалистического распределения. Дело в том, что в Советском Союзе кроме огромных центральных издательств, были ещё маленькие региональные издательства в союзных республиках и автономных областях. Цензура в региональных издательствах была не такой сильной, как в центральных, и иногда в них появлялись такие издания, которые были просто чудом среди запретов и дефицита. (Думаю, что если бы Довлатов попытался бы издать сборник своих рассказов не в педантичной Эстонии30, а где-нибудь в солнечном Узбекистане, у него могло бы и получиться). Если вернуться к моей истории, то, как вы догадываетесь, значительная часть заработанных в ССО денег была потрачена на книги. В общежитие я вернулся с рюкзаком, набитым томиками М. Цветаевой, В. Набокова, А. Платонова и др. После чего эти книги были мною частично проданы, частично обменяны на легендарной «Крупе» – на книжной ярмарке в ДК им. Крупской (кстати, в более цивилизованном виде ярмарка существует и сегодня31).
Не подумайте, что участие в «книжной экономике» меня сильно обогатило. Скорее, это было как в том анекдоте про «цыганский бизнес»:
– Покупаю яйцо по рублю, варю, затем перепродаю варёное яйцо тоже по рублю.
– Так и в чём тут бизнес?
– Что значит «в чём»?! Навар же остаётся!
В конце длинной цепочки книгообменов и перепродаж денег у меня не оставалось, но зато оставался «навар» в виде интересующих меня книг. Добавлю, что я был (и остаюсь) «неправильным» книголюбом. Принципиально не покупаю дорогие книги: мне важна не обложка, а то, что под ней. Именно поэтому спокойно отношусь к потрёпанным книжкам-замарашкам, купленных в «букинах» или с рук у каких-нибудь бабушек на рынке. При этом прекрасно понимаю, что книга может быть предметом авторского творчества, антиквариатом, шедевром полиграфического дизайна и т.д., и т. п. Я уважительно отношусь к коллекционерам книг, которые собирают их за художественную, историческую или финансовую ценность. Но лично для меня книга – не предмет для вложения денег или коллекционирования.
Хотя, наверное, было бы заманчиво собрать роскошную библиотеку драгоценных книг и передать её в качестве богатого наследства детям, внукам и правнукам (или просто принести в дар прогрессивному человечеству). Но, боюсь, дар этот будет троянским – очарование «золотых» обложек не позволит открыть их и вникнуть в то, что внутри, под обложкой… Передавать потомкам надо не книги – а культуру и навыки чтения; почерпнутые из книг идеи и знания; традиции родной и вечные ценности мировой культуры.
На сегодняшний день (2017 год) в моей бумажной библиотеке около 5000 томов. Я пытался одно время считать книги, даже делал собственную библиотечную картотеку, но потом понял, что на это уходит слишком много времени, и махнул рукой… Было это, кажется в 2010 году, после чего книги продолжали плодиться, но уже не так интенсивно, так как было принято судьбоносное решение по сокращению бумажного поголовья, и постепенной миграции на электронные книги. И от наименее востребованных бумажных книг я продолжаю понемногу избавляться32.
Мера эта вынужденная, так как книги потихоньку выживают (в буквальном смысле этого слова) нас из квартиры, которая ну никак не может похвастаться лишним простором. Вдоль каждой стены стоят книжные стеллажи от пола до потолка; в поддиванье живут тайные раритеты; под столом, на столе, да и просто там и сям выстроены аккуратные тематические стопки, пирамиды и развалы книг, которые или в работе, или ждут своего неведомого звёздного часа. Самое смешное, что я прекрасно помню (процентов на 80), какие книги у меня есть, где что в этом книжном хаосе находится, и могу (если уверен, что такая книга в принципе имеется) в течение 3—5 минут извлечь её из самого отдаленного поддиванья. Зная меня, как достаточно организованного человека, знакомые удивляются, наблюдая такой книжный бардак. Но для меня это всего лишь творческий хаос – как высшая форма порядка – и способ удобного общения с книгами.
Две трети книг в моей библиотеке – это профессиональная, научная, специализированная литература. Но, поверьте, это не скучная подборка, так как круг моих интересов довольно широк! В основном это гуманитарные науки (психология, педагогика, философия, социология, религиоведение, языкознание и литературоведение, культурология и искусство, этнография, история) но также хватает книг по экономике, математике, биологии, физиологии, медицине.
Треть книг в моей библиотеке – это художественная литература. Предпочитаю отечественную и зарубежную классику33; больше люблю интеллектуальную прозу, чем просто развлекательное «чтиво». На древе художественной литературы есть некоторые литературные «веточки», с которых я особенно «фанатею». Например, я обожаю сказки34. Желательно в первозданном, фольклорном, не обработанном виде. Очень люблю как отдельный жанр «магический реализм» (и не только латиноамериканский)35.
Я также крайне неравнодушен к русской литературе «за пределами школьной программы» 19—20 века, особенно пушкинской эпохи и Серебряного Века. В своё время поиск книг таких малоизвестных авторов был для меня своего рода интеллектуальной игрой: читаю, например, письма Пушкина и натыкаюсь в одном из них на то, как он ругает некоего литератора Сенковского, своего современника. Я ноги в руки, и побежал по букинистическим лавкам искать этого самого Осипа Сенковского36 (он же творил под псевдонимом «барон Брамбеус»). Нахожу, покупаю, читаю, во многом не соглашаюсь с Александром Сергеевичем. Писал Сенковский легко, с юмором, сочиняя увлекательные приключенческие истории. Это, конечно, не «классика», но в наши времена он наверняка стал бы модным автором. Впрочем, остановлюсь в описании моих литературных пристрастий, не то страниц уйдет много! Особенно если дело дойдет до отдельных избранных авторов.
Одна из важных вещей, которую я открыл для себя в процессе многолетнего чтения – с опытом чтения повышается своего рода толерантность к текстам. Конечно, бывают откровенно плохие и бездарные книги. Но с опытом чтения развивается способность не судить категорично: «Это плохая книга, а вот это шедевр!». Появляется умение находить в каждом тексте «изюминку», понимать и чувствовать его своеобразие и уникальность. Именно поэтому «любимые» и просто «очень хорошие» книги я могу перечислять долго-долго! И именно по этой причине моя библиотека продолжает пополняться (изредка!) новыми книгами.
…Как только мною было принято окончательное решение о том, чтобы читать преимущественно электронные книги (в самых разных форматах), то романтика охоты за обычными бумажными книгами значительно поутихла. Что такое мои несчастные 5000 книг, когда можно зайти на первый попавшийся торрент-трекер, и за пару часов слить оттуда книжный архив какого-нибудь «Либрусека», который содержит сотни тысяч томов?! А книжные магазины в сети предлагают не только новинки, но и любые букинистические издания! Причем, приобрести старые издания можно не только «в бумаге» – существуют сервисы, где за отдельную плату для вас могут оцифровать любое самое раритетное издание. На фоне такого легко доступного изобилия начинаешь отчётливо понимать, что дело вовсе не в количестве томов на полке или файлов в ридере. И что нет ничего глупее, чем хвастаться книгами в своей библиотеке (их количеством, наличием раритетных или самых новых «модных» изданий и т.п.).
Уверен, что любой, достаточно много читающий человек рано или поздно приходит к приоритету качества чтения над количеством прочитанных текстов (или доступных книг на полках). Чтобы добиться этого самого качества, даже в таком «простом» занятии как чтение, нужна собственная система, нужны собственные принципы чтения. О них и пойдёт разговор в следующей главе…