По счастливой случайности, или из-за крепкого организма, или же из-за того, что вовремя спохватился муж, бригада скорой помощи, проведя первоочередные мероприятия по интоксикации пострадавшей, быстро подготовила её к транспортировке в больничный комплекс. Поместив больную в реанимационное отделение, и экстренно проведя комплекс реанимационных мероприятий, медицинская бригада, во главе с завотделением, сделала всё возможное, чтоб сохранить жизнь женщине, а все остальное, по словам врача, зависит от молодого организма.
Бросив все сумки с привезёнными гостинцами и продуктами в коридоре, Раиса Васильевна не вошла, а ворвалась в палату, на которую указал Василий и сразу к кровати, где плашмя, под белым покрывалом до плеч, лежала её доченька, бледная как полотно. Пытавшаяся задержать её дежурная медсестра, отлетела в сторону от одного только движения влетевшей не весть откуда женщины.
– Оля! Доченька! – женщина кинулась к постели, где с ужасным, трагичным видом, на подушке, выделялось бледно-жёлтое лицо её дочери. – Что ты наделала? – её пыталась остановить всё та же дежурная медсестра, схватив за предплечье, но не смогла удержать и мать, свалившись на колени перед кроватью, прильнула к руке дочери, безжизненно протянутой вдоль тела. Захлёбывающиеся рыдания донеслись от кровати больной. На шум, в палату вошла врач и, увидев происходящее и попытку сестры задержать женщину, поняла, в чём дело, и, тихо сказала дежурной:
– Оставьте. Присмотрите, чтоб не были нарушены приборы, я пришлю замену, – после чего доктор вышла из палаты в которую, через приоткрытую дверь испуганно заглядывал Васька. Через некоторое время туда вошла девушка-медсестра, присланная доктором, подойдя к матери, подвинула ближе стул и, приподняв её за плечи, молча, помогла сесть. Мама не выпуская руки дочери, тяжело опустилась на стул и тихо плакала. Достав из кармана пальто носовой платочек, промокнула им глаза и протёрла щёки и нос. Рядом увидела девушку в белом и спросила её: – Скажите, как она? Будет жить?
– На сколько я знаю, – как могла, убедительнее, чтоб успокоить мать, произнесла девушка, – всё страшное уже позади. А вы можете поговорить с лечащим врачом, она там, в ординаторской.
В бессознательном состоянии, Ольга провела двое суток, очнувшись на короткое время, но ни кого не узнавая, вновь впала в беспамятство. Молодой организм боролся, как мог, как будто, сознавая за саму девушку, что ей предстоит обязательно сделать ещё очень многое и умирать ей ни как нельзя.
К исходу третьих суток, больная стала бредить и звать кого-то. Сидевшая около неё мама, вызванная зятем, с трудом разобрала в произносимом, имя, «тётя Маня».
– Тётя Маня, … тётя Маня, – шептала еле слышно больная.
Подошла лечащий врач, поинтересовалась состоянием больной:
– Ну, как она? – шёпотом спросила Раису Васильевну, маму Оли.
– Зовёт какую-то тётю Маню, – в полголоса ответила женщина.
– Тётю Маню? – удивилась врач.
– Да, – кивнула головой Раиса Васильевна, с удивлением посмотрев на докторшу.
– Кого-то из родственников зовёт? – пытливо глядя на маму, спросила врач.
– Нет, – отрицательно покачала головой мама. – У нас нет тёти Мани.
– Может, на квартире, где жила, или соседи?
– Не знаю…, – горестно глядя на дочь, покачала головой женщина, продолжая сидеть на стуле у изголовья больной и держа её за руку одной своей рукой, а пальцами другой, гладила по холодной руке дочери. – Горемыка ты моя, – приговаривала женщина, с любовью и страданием глядя в лицо дочери. Раиса Васильевна почувствовала, как слабые пальцы дочери шевельнулись и пытались сжать её руку, а слабые уста, снова прошептали «тётя Маня».
Окончившая смотреть показания приборов врач, тоже услышала еле уловимый шёпот больной.
– Опять зовёт? – спросила она.
Мама только покивала головой, не отводя взгляда от своей горемыки.
– Вы бы пошли, отдохнули, медсестра посмотрит, – услышала Раиса Васильевна над головой, тихий голос врача. Женщина приподняла голову, увидела сестру и, положив руку дочери на кровать, прикрыла её одеялом, сама медленно встала, придерживаясь за спинку кровати, и вышла из-за стула.
Только сегодня Раиса Васильевна смогла немного успокоиться и осознать, что самое страшное прошло, её дочь останется живой. А, что там произошло у них с мужем, или ещё где, из-за чего её доченька хотела наложить руки на себя, она ещё разберётся.
«Я знала, – думала про себя женщина, – я чувствовала, непутёвый он, раз Оленька до сих пор не родила ребёночка. Хотел бы он дитё, баба уже б родила. Ну, доберусь я до тебя, зятёк, погоди. И за два дня так и не пришёл, не проведал жену. Чтож это за муж такой? – Раиса Васильевна медленно шла по коридору отделения, разминая затёкшие ноги. – Сватовья старые, и те приходят каждый день, а он носа не кажет. Знать вину чует, шельмец».
Последнее время она сама стала жаловаться на здоровье, стали отекать ноги, часто стало колотиться сердце, появилась одышка.
Не лёгкая судьба женщины на деревне: мало родить, даже пятерых, надо вырастить, выкормить их, одеть. А, манна с небес не падает, надо заработать. Хоть и муж – защита, стена, опора, а и он не двужильный. С утра до ночи пашет, косит, убирает, да ещё и в своём хозяйстве справляется. Не стало колхозу, не стало и постоянной работы. Хорошо, хоть, пока растаскивали колхоз по своим дворам, он успел ломаный тракторишко «прихватизировать», а то, при той «приватизации», достались бы ломаные лопаты, как другим, кто кричал на собрании: «Не хотим капиталзьму, хотим оставаться в колхозе, чтоб усё обчее было». И, дождались, когда всё, что было хорошее, «прихватизировали» правление колхоза и те, кто к ним ближе были, а неугодья – земли и ломаную механизацию – бери, кто хочет. Кто не хотел, не получил вообще ничего и теперь ездят на заработки по городам да чужбинам.
Хорошо, хоть кто-то не дал растащить животноводческую ферму, ввели её в какой-то комплекс и сейчас там десяток сельчан держатся за коровьи хвосты, зато какая-никакая работа, зарплата.
Кто ничего не «прихватизировал» и ни куда не поехал на заработки, в селе пропивают последние хозяйские грабли, пьянчужками стали. «А, ить, не было такого при Советской-то власти! Пили, да работали».
Муж Раисы Васильевны, Алексей Игнатьевич, мужик работящий. Хоть и не был при правлении колхоза и не приватизировал лучшие земли, исправную технику, а ухитрился получить неисправный трактор на больших колёсах – «К-семьсот», как в колхозе его звали. Собрал к нему, бывшее неисправным навесное оборудование: плуги, культиваторы, бороны, валявшиеся на заднем дворе мехотделения. Там же подобрал и притащил трактором в свой двор старый комбайн, лет пять стоявший на приколе и используемый на запчасти для других комбайнов. Длинными зимами, ремонтировал, восстанавливал технику, а с весны дома почти не бывал, нанимался пахать, сеять и убирать урожай для новоиспечённых фермеров в других сёлах. Успевал заготовить корма и для своей скотины, для своего двора. Но всё лето работа по двору и дому лежала на жене, его Рае и, старших детях. Их у Алексея пятеро. Четверо ещё при советах родились, а младшенькая, уже при новой то власти.
Вот и вырастили с матерью себе помощников: два сына и старшая дочь, уже свои семьи имеют, детки-внучата подрастают. Дочка у мужа живёт, а сыновья строятся: летом зарабатывают, где с отцом, а где и сами находят доходную работу. Все в отца, работящие. Да, как иначе? В большой семье росли, где старшие завсегда водились с младшими, пока мамка с папкой на колхоз работали. Вот и средняя дочка вышла замуж. Правда, пошла искать своё счастье в городе. Как будто, там её кто-то ждёт с готовой квартирой, с работой. Городским самим работы не хватает. У кого ни денег, ни специальности, перебиваются случайными заработками. Там тоже надо иметь способности и хватку, чтоб удержаться в той жизни. А у Ольги, кроме школы и опыта домашней работы, ничего нет. Как она на жизнь зарабатывает? Что ест, пьёт? Если старшие рядом, родители видят. Хорошо ли, плохо ли живут, родители не дадут пропасть. Да и младшая на выданье, семнадцать уже. С матерью вдвоём с хозяйством управляются, как средняя, из дома не спешит, наслышалась о её мытарствах.
Оля далеко. Родители не видят, но слышат, как живёт их дочь, сердцем чувствуют, когда ей плохо. Как сейчас: только отец приехал с соседнего села, где закончил пахоту, мать засобиралась к дочери в город, от той месяц не слуху, не духу. Собрался Алексей Игнатьевич отвезти жену на вокзал в район, а с почты срочную телеграмму принесли: «Срочно приезжайте Ольга в больнице». Всё уже было собрано и Рая только села в их старенький «Запорожец», как машина, взревев мотором, с места понеслась по ухабам разбитой деревенской улицы, а затем грунтовой дорогой, до шоссе, пролегавшего в пяти километрах от села.
Пять часов добиралась мама поездом от райцентра до города. На вокзале встретил её зять и на такси привёз в больницу, где всю ночь врачи боролись за жизнь её дочери. По пути с Васьки удалось вытянуть только, что Оля выпила много таблеток, снотворных. Больше ничего он не знал.
2
Окончательно пришла в себя Оля на четвёртый день. Всё это время мама почти не отлучалась от дочери, только на пару часов ложилась на кушетку в сестринской, где ей позволяли отдохнуть, видя, что силы покидают мать, и она дремлет над дочерью. Состояние напряжённости, в котором пребывала мама девушки все эти трое суток, вымотало её полностью. И не смотря на довольно, не хлипкий, деревенский, склад женщины, она заметно сдала. Очень тяжело матери видеть своего ребёнка в опасности, тем более, на волоске от смерти. Последние два дня Раиса Васильевна пыталась понять, что толкнуло её доченьку на такой отчаянный шаг.
Она корила себя, что не удержала дочь около себя, в деревне. Ведь родила пятерых, всех вырастила, не один не погиб когда было труднее, а сейчас… – «Она оказалась одна, без материной поддержки, без мужниной опоры…».
Первой заметила свекровь. Она подменяла на время у постели невестки, маму, пока та перекусывала тем, что принесла сватья. Заметила лёгкое подрагивание ресниц. Подумала, показалось, и опустила взгляд на худую руку невестки, но, что-то почувствовав, опять подняла глаза на лицо и … – «Да, да, дрожат!» – радостно спохватилась свекровь.
– Ой! – Светлана Алексеевна сорвалась с места и выбежала из палаты в коридор, где сидя на стуле через силу жевала, доставая вилочкой из банки кусочки картошки, измученная, осунувшаяся мама Оли. – Рая, – замахала сватья рукой, – иди…, скорей…, проснулась. – И опять шмыгнула в дверь палаты.
Раиса Васильевна только успела поставить на соседний стул баночку, но не аккуратно и та упала на бок, и женщина побежала за сватьей. На шум у реанимационной палаты, от стола подняла голову дежурная сестра и, увидев суету в дверях палаты, пошла на шум. Подбежав к постели дочери, около которой уже стояла Света и показывала на невестку пальцем, Раиса Васильевна увидела полуоткрытые глаза дочери и дрожащие ресницы. Взгляд дочери был направлен прямо, но с подходом матери к постели, взгляд опустился к ней.
– Ма-м-ма, – скорей не услышала, а догадалась мама по губам, это дочь узнала её.
– Доченька, – тихо выдохнула мама, наклоняясь и целуя дочь в щёки. На глазах почувствовала соль слезы и у самой глаза наполнились слезами, слезами горести и радости одновременно. Горести – потому, что её дочери пришлось пройти через такую беду, и радости потому, что дочка жива. – Доченька моя! Проснулась! Как ты перепугала нас!?
За спиной послышались шаги и голос лечащего врача:
– Попрошу всех выйти из палаты, – она подошла к приборам и аппаратуре за изголовьем больной. Отрегулировав некоторые и проверив капельницу, взглядом показала на последнюю, медсестре, а сама присела на стул около постели больной и вяла её запястье в руки. Нащупав пульс, притихла на мгновение и, положив руку обратно на постель, тихим голосом обратилась к больной:
– Ну, Ольга, как себя чувствуете? – Ольга повела слабый взгляд на женщину в белом. Попыталась что-то сказать, раздвинув губы, но слов слышно не было. Больная была ещё очень слаба, и разговаривать ей было трудно. – Ну, ничего, ничего, – доктор погладила больную по худенькой руке. – Главное, что вы вернулись на нашу грешную землю, – врач улыбнулась, встретив взгляд несчастной женщины. – Набирайтесь сил. Окрепнете, тогда и поговорим. – Доктор встала и направилась к выходу, а по пути обращаясь к сестре, распорядилась: – Покормите больную слабым мясным бульоном. – Медсестра, в знак того, что поняла, кивнула головой, и доктор вышла из палаты.
– Рая, поди с Васькой домой, хочь к нам, хочь к ним, к детям. Оленька очнулась и уже хорошо. А к ней пока не пускают. Отдохни до утра, а я посижу. – Сватья, жалеючи, уговаривала почти бесчувственную Раису Васильевну, до сих пор державшуюся изо всех сил, но сейчас вдруг, с приходом в себя дочери, лишившуюся этих сил.
– Какой тут отдых? – еле слышно промолвила быстро постаревшая за эти дни женщина.
– Ты так долго не протянешь, – не переставала уговаривать её сватья. – И сама свалишься, не дай Господи. – Но та продолжала сидеть, не в силах встать и уйти.
Мимо женщин прошла работник кухни с не большим подносиком покрытым салфеткой. Раиса Васильевна, как будто ожидала этого, подняла глаза на проходящую в белом женщину, входящую в палату к её дочери, встала и последовала за ней.
– Тётя Рая, – радостно обратилась сидевшая у постели больной, медсестра, – Олю можно покормить бульоном, и встала, забирая у вошедшей работницы кухни, поднос.
Раиса Васильевна тут же подошла к дочери и увидела её полуоткрытые глаза.
– Ну, как ты, доченька? – спросила мама, склоняясь над больной и пытаясь поцеловать дочку. Но не по росту узкий, больничный халат, одетый поверх своей одежды – коричневой кофточки и удлинённой тёмно-серой юбки, сковывал движения. Она с трудом дотянулась до щеки дочери и поцеловала.
– Хо-о-шо, – еле слышно прошептала больная и посмотрела в глаза маме. – Про-ости.
– Что, доченька? – Раиса Васильевна садилась на стул и не расслышала, что дочь сказала, а только увидела по шевелению губ. Но Оля только слабо помотала головой, ей было больно говорить. С другой стороны постели подошла медсестра.
– Тётя Рая, вы придержите Олю за плечи, а я приподниму изголовье, чтоб удобней было покормить. – Женщины сделали необходимые приготовления, усадили больную полулёжа, мама укрыла грудь до шеи домашним полотенцем и осторожно, держа чашку с бульоном около подбородка и поднося ложку ко рту дочери, стала кормить.