Глава 3
Старания всех – благополучие каждого
Впервые в жизни в комнате обеззараживания Яр надеялся, что резинокольчуга порвалась и его незаметно усыпят. После того как с него сняли костюм, к нему подошел санитар, взял кровь на анализ. Яр привалился к стене герметичной комнаты два на два, представил Витязя, хладнокровно ждущего своей участи: светлые волосы прилипли ко лбу, в серых глазах – холод стали. Сегодня его звездный час, Яр не сомневался, что боевой товарищ попытается его утопить, чтобы занять место главного следопыта в бригаде. Если так разобраться, Яр погубил доверившихся ему людей, а значит, даже смерть не искупит его вину.
Через полчаса вернулся санитар, сделал Яру укол. Следопыт закрыл глаза, надеясь, что вот сейчас яд подействует… Лучше смерть, чем позор. Но ничего не случилось, и дверь с легким вздохом отворилась, пропуская его в фильтрационную, за которой по длинному коридору топал Витязь. Услышав за спиной шаги, он обернулся, помахал Яру и остановился, дожидаясь его.
Ничего нельзя было прочесть на его каменном лице. То ли он и правда не волновался, то ли стал идеальным членом общества и придушил в себе ростки эмоций. Как Яр ни старался, иногда они все равно прорывались, как вода через плотину. Например, сегодня. Нельзя показывать, что он – слабая плотина, и Яр нацепил на лицо маску безразличия.
По лестнице они спустились в раздевалки, где в вечерний час было пустынно, лишь орудовал шваброй уборщик в оранжево-черном. При виде воинов уборщик поспешно ретировался. Сняв пропитанные потом серые облегающие костюмы, специально разработанные так, чтобы резинокольчуга не натирала и не раздражала кожу, облачились в синие комбинезоны с лиловыми вставками на груди. Носить синий имели право только воины, лиловый цвет – знак принадлежности к сословию следопытов.
По пути в Спарту все-таки удалось связаться с командованием, и Витязь вместе с Яром рассказали об увиденном: и о странных машинах-зверях, и о существе, убившем Лену, и о том, что неведомые враги научились работать в тандеме с мутантами. О потерях пока умолчали, как и о том, как принималось решение исследовать заведомо опасную территорию. А это вопиющее нарушение Устава!
Перед выходом в жилой отсек Яра и Витязя поджидали люди в сине-черных комбинезонах, стриженные налысо – внутренняя охрана. Яр ничуть не удивился, поздоровался с коллегами, похожими как братья: оба были средних лет, с крупными подвижными ртами и глубоко посаженными глазками, скрытыми под черными, сросшимися на переносице бровями.
– Командир отряда кто? – спросил тот, что справа.
Яр представился, потом представился Витязь, и охранники переглянулись. Левый ткнул пальцем в Витязя:
– Виктор, ты пройдешь со мной, Ярослав – с моим коллегой. И пожалуйста, без глупостей! Это приказ руководства.
Видимо, наконец в штабе озаботились потерями.
– Не беспокойтесь, мы чтим Устав, – обнадежил конвойного Яр. – Мы направляемся на совещание, созванное внепланово в связи с экстраординарной ситуацией, а вы нас задержите.
Охранник равнодушно кивнул:
– Мы знаем. Без вас оно не состоится.
– А остальные члены команды где? – Витязь завертел головой.
– Они уже на местах. Следуйте за мной.
Шли цепью: Яр, за ним охранник, затем Витязь и его конвойный. Рабочие теплиц в оранжевом, возвращающиеся с работы шумной толпой, притихли и прижались к стенам, пропуская процессию. Они не смели говорить, пока конвой не разделился, приблизившись к залу заседаний, именуемому Колизеем. Здесь коридор разделялся на два, обтекая округлую выпуклость стены. Яра повели налево, Витязя – направо.
Наверное, хотят разделить всех, чтобы избежать сговора. Но ведь можно было сговориться раньше и скрыть нежелательные подробности.
Через каждые двадцать метров в стене были одинаковые белые двери. Некоторые пока не заперли, и оттуда доносился многоголосый гул.
Наконец конвойный распахнул одну из дверей, и Яр очутился в Колизее, начал спускаться по узкой лестнице вдоль трибун, заполненных людьми. Миновали средний ряд, где обычно сидели следопыты, сошли ниже, еще ниже, к самому первому ряду, который занимало Командование. Яр отыскал взглядом Главнокомандующего, и сердце пропустило удар. Неподвижное, будто высеченное из камня лицо, изборожденное глубокими морщинами, короткие седые волосы, черные глаза – нацеленное дуло дробовика.
Не к месту пришла безумная мысль. Интересно, что чувствовал бы Главнокомандующий если бы отдал приказ, повлекший плачевные последствия, и его судили на военном суде? Испытывал бы страх, негодование или вину? Или он привык, что на него постоянно нацелены глаза подчиненных? Дрогнул бы хоть мускул на каменном лице? Или победить зловредные эмоции реально, просто Яр слаб и не справляется с ними? Но как можно, когда Ронна, его маленькая сестра… Витязь ее… у нее же дети!
Все участники громкого дела заняли второй ряд. Между фигурантами сидели конвойные, цель которых – следить, чтобы подконтрольные им люди не переговаривались. Всего было двенадцать свидетелей – семь человек из команды Витязя и пятеро людей Яра. При мысли о погибшей Ронне его захлестнуло отчаяние, но он не выказал чувств. Конвоир указал на крайнее кресло в первом ряду, и Яр сел; через одного сидел кусающий губы наводчик, светловолосый молодой солдат с крупным ртом и курносым носом, косился на командира. У него было открытое, очень подвижное лицо. С таким лицом ему не светило подняться по служебной лестнице: сразу видно, человек нервный, с неустойчивой психикой.
Витязя посадили в другом конце ряда, Яр чуть наклонился вперед, чтоб видеть его: лицо бледное, будто мраморное, немигающий взгляд устремлен на трибуну, пальцы сцеплены, руки лежат на колене. Яр ощущал давление тысяч глаз, сверлящих затылок, и старался побороть ощущение беспомощности. Он – достойный сын Спарты и трудился на благо анклава много лет. Да, он поддался честолюбию, но все, кроме Витязя, кто знает его мотивы, мертвы, и ему необязательно их озвучивать. Можно сказать, что недооценил опасность. Главное, чтобы первое слово дали ему, экипаж может наболтать лишнего.
Гудящий зал шумел так, как шумит весенний ливень, обещая голодных с зимы мутантов, готовых умереть ради куска пищи. Люди в бункере живут обособленно. У них мало развлечений, и они рады любой новости, любому громкому процессу, чтобы потом смаковать в своих клетушках каждую деталь.
Только бы Юля не узнала, что ее муж попал в переделку. Беременность протекала тяжело, дурные вести могли спровоцировать выкидыш. Яр столько ждал своего первенца!
Шелест чужих голосов превратился в грохот, зашипел и стих. Зашелестели одежды встающих со стульев людей. Яр тоже встал, приложил руку к груди и затянул гимн Спарты – тысячи людей, влияющих на судьбу анклава, слились в единении, голоса взвились ввысь.
По ступеням грузно спускался Верховный Судья в сопровождении двух женщин-секретарей. Судья был лыс и вид имел болезненный. Говорят, что еще когда была на ходу техника старого времени, он снарядил экспедицию, продвинулся так далеко на север, что заболел, и у него выпали даже брови и ресницы. Только за заслуги перед анклавом его не подвергли эвтаназии, и он оправдал доверие: стал много учиться и преуспел в инженерном деле. Ножи на корпусе паровиков – его изобретение.
Наконец Верховный Судья доковылял до середины нижней площадки Колизея, привалился к трибуне, взял громкоговоритель, поднес к губам:
– Приветствую всех собравшихся! Можете присаживаться.
Захлопали откидные стулья, заскрипели. Яр тоже сел, не сводя взгляда с Судьи. Само его появление странно. Вроде никто не предъявил обвинение и дело должен вести Главнокомандующий. Молодая рыжеволосая секретарша протянула ему синюю папку, положила на стол трибуны, принялась перебирать листы, ткнула пальцем в папку, Судья кивнул и проговорил:
– Многие из нас помнят времена, когда большая часть вооружения и техники досталась зараженным. Военные сразу же сформировали банды и поставили целью найти и уничтожить всех чистых. Два бункера им удалось подвергнуть заражению, и в самое благодатное время нам приходилось не снаряжать экспедиции, чтобы спасать и сохранять технологии, а запереться и выжидать. Шло время, машины приходили в негодность, патроны заканчивались. Носители знаний вымирали, на смену приходила молодежь. Все, что интересует нас, портилось и уничтожалось. Благодаря нашим усилиям теперь зары глупы, и от них пользы больше, чем вреда. Мы сделали все возможное, чтобы стереть с лица земли опасные группировки, и на севере Подмосковья таковых не осталось. – Он взял паузу, осмотрел собравшихся и продолжил: – Точнее, мы думали, что не осталось. До сегодняшнего дня. Точнее, вечера.
Колизей загудел, Яр мысленно выдохнул: его не собираются обвинять! Всем плевать на потери, близкий и опасный враг гораздо важнее. Немного расслабившись, он обернулся, чтобы найти взглядом Юлю. Она тоже имела доступ в Колизей, но ее место располагалось в предпоследнем ряду, и Яр отсюда не нашел ее. Надтреснутый голос одышливого Судьи заставил его посмотреть на трибуну.
– Сегодня две бригады совершили поход в Лобню с целью контакта с зараженными. В результате недальновидных действий командиров групп три два танка вместе с экипажами полностью уничтожены неизвестным и опасным противником, третья машина брошена на поле боя, экипаж выжил благодаря Виктору, командиру четвертой машины. Именно он связался со штабом и рассказал о страшном открытии. Некоторые из вас уже кое-что слышали, настало время узнать правду всем нам. Мы должны коллективно разобраться с тем, что увидели там следопыты и солдаты. – Судья перевел дыхание, кашлянул и продолжил: – Ярослав, взявший ответственность за произошедшее на себя, поднимись и иди сюда. Да, и еще захвати мне стул, а то ноги не держат.
Бросило в холод. Яр знал, что его вызовут на трибуну, но все равно приглашение застало его врасплох. Прихватив стул для Судьи, Яр направился в середину зала, прямой, как палка. Аж плечи свело.
Судья опустил на стул седалище и сказал прежде, чем передать громкоговоритель Яру:
– Итак, рассказ Ярослава, командира экспедиции. Клянешься ли ты, Ярослав, Уставом, говорить правду?
– Клянусь, – кивнул Яр, занимая место на трибуне.
– Напоминаю – за лжесвидетельство, а также за умышленный вред, принесенный анклаву или его обитателям вне зависимости от социального статуса, виновник подвергается эвтаназии или лишается всех званий, регалий, привилегий и права голоса.
Яр по пути сюда уже придумал свою версию случившегося. Вот только поверят ли они, и что скажет Витязь? Сдаст или подставит спину? В лучшем случае Яру грозит всеобщее порицание, в худшем – эвтаназия. И десяток промежуточных наказаний от разжалования до исправительных работ в теплицах.
– Доброго дня всем, – сказал Яр и начал рассказ, стараясь придать голосу твердость. Их нужно убедить. Люди любят сильных.
Он говорил и говорил – о том, какие зары дикие и опасные, как они ни за что забили насмерть соплеменницу. Вспомнил о найденной обойме. Следует сделать упор, что Яр и не подумал о Призраке, он решил, что подросток заров подобрался к военным складам, о которых забыли. Или нашел схрон, который сделали военные старого времени и вымерли, не израсходовав боеприпас. Поскольку погода стояла благоприятная, на пути не было водоемов, Яр решил, что группе угрожает минимальная опасность, и отдал приказ выдвигаться. Не спрашивает же каждый раз следопыт, можно ли ему обследовать данный участок местности.
Закончив, он положил громкоговоритель, с трудом расцепил непослушные пальцы и завел руки за спину. Зал гудел. Тысячи лиц слились в лицо единственного человека – Ронны. Она смотрела укоризненно: это ты меня убил, брат. Плевать на всех остальных, на Лену. А меня-то за что? Яр посмотрел вверх, в бетонный потолок с огромными лампами, подумал, что задерживать здесь людей – расходовать энергоресурс анклава, потому правильнее быстрее заканчивать, однако Судья имел свое представление о правильном и должном. Седовласая статная секретарша принесла ему второй громкоговоритель, и он продолжил:
– Маленькое отступление. Некоторые свидетели произошедшего утверждают, что проводник, мальчишка-зар, предупреждал, что вы собрались в опасное место, там обитает нечто очень скверное. Так?
Началось. Они решили совместить обсуждение проблемы с судебным процессом. Прекрасно.
– Да. Вам, наверное, известно, что именно он рассказывал. Члены моей команды слышали его рассказ. Например, наводчик Олег.
Парень замер, разинув рот, уголок его глаза задергался, но все что он смог сделать – сжать челюсти. Этот врать не будет, слово в слово передаст слова Волчика, да еще и приукрасит.
– Не возражаете, если я ненадолго передам ему слово? – Не дожидаясь разрешения, Яр покинул трибуну, шагнул к наводчику и протянул ему громкоговоритель.
Парень едва его не выронил, поднес к губам, вскакивая, и спросил:
– А что мне говорить?
– Помнишь рассказ Волчика про монстров? Перескажи слово в слово.
– Но я не помню точно, – проблеял наводчик.
– Значит, поделись тем, что помнишь.
– Хорошо. – Парень сидел в середине ряда, потому решил не тянуть время, развернулся лицом к собравшимся. – Значит, было парню лет тринадцать наших, ихних лет – больше. Он нашел эту, с патронами. Как же ее? Обойму! Но когда мы попросили его нас проводить ну… туда, где он нашел, он испугался, сказал, что там обитают чудовища. – Он потупился. – Значит, это… Здоровенное, как корова, шестиногое, с клешнями спереди. А еще у него кости ночью светятся.
Далеко позади кто-то захохотал и смолк. В зале зашептались. Яр забрал громкоговоритель у подчиненного и обратился к Судье:
– Вы бы поверили в такое? – Старик помотал головой, потер огромный пористый нос. – Вот и я не поверил. Все мы знаем, как зары любят небылицы. А магазин к автоматическому оружию был вполне реальным, к тому же место находилось в паре часов езды. Я понимаю, что из-за моего решения погибли люди и анклав потерял три танка. Но на моем месте мог оказаться каждый! Я действовал на благо Спарты. Там погибла моя сестра, подумайте сами, мог ли я намеренно…
Судья поднял руку, прерывая Яра:
– С этим все понятно. Теперь давайте разбираться, что произошло на месте. Показания ваших людей разнятся, они видели разное. Теперь твоя очередь, говори.
Во рту пересохло, безумно хотелось пить, но Яр взял громкоговоритель и рассказал о поездке по промзоне, о поляне, заваленной костями, где люди нашли ужасную смерть, подчеркнул, что подумал о Взрослых и потому не повернул назад и не доложил о находке. Затем было первое нападение мутов, второе, более агрессивное, и странные твари: одно в шкуре, второе – чешуйчатое, которые оказались людьми на механизмах.
– Тогда я отдал приказ связаться со штабом и поворачивать назад. Повернуть-то мы повернули, но связь прервалась, словно ее глушили извне.
Зал снова загудел. Поднялся Главнокомандующий и взял слово. Голос его был низким, рокочущим, как гудок, и его было слышно даже без громкоговорителя:
– То есть ты утверждаешь, что на севере обитает поселение развитых заров, которым удалось не только сохранить, но и приумножить технологии?
– Именно так, – кивнул Яр, глядя в два нацеленных ствола его глаз. – Не знаю, как насчет «приумножить», но сохранить и адаптировать вполне удалось. А кости на поляне, трупы, механизмы, замаскированные под зверей, – все это делалось, чтобы деморализовать противника и заставить его повернуть назад. Да, я с уверенностью говорю: там пусть не многочисленная, но мощная группировка под предводительством как минимум иммунного.
– А как максимум? – Лицо Главнокомандующего оставалось все той же маской каменного истукана.
– Не знаю. Это точно не мутанты. И еще те люди от нас прячутся. Если бы мы не приблизились, они бы не напали.
Яр замолчал. Зал больше не обращал на него внимания – гудел, озабоченный новостью. Одни уже мысленно снаряжали туда экспедицию, другие паниковали, представляя атаку заров, имеющих оружие старого времени. Третьи грабили жилища заров, получали эквивалент и повышение по службе. Яру больше всего хотелось увидеть Юлю, обнять ее и попытаться вычеркнуть сегодняшний день из памяти. И не думать о грядущем наказании, которое обязательно будет.
Потом Судья велел Яру занять свое место. Он сел, потный и опустошенный, передав громкоговоритель Витязю. Ему было все равно, утопит его боевой товарищ или попытается вытащить. Если бы выжил Проф, он, возможно, слово в слово передал бы их разговор, где Яр предлагал наплевать, по сути, на Устав, и выдвинуться в заведомо опасное место собственными силами, чтобы получить максимум выгоды.
Надо было доложить, когда решение ехать на север обсуждалось узким кругом, но выставить проблему смехотворной. Что-де мальчишка чудищ с клешнями испугался, говорит, что там зары пропадают. А где они не пропадают?
Но хорошая мысль, ясное дело, опаздывает. Доложи он о принятом решении, никто не спрашивал бы с него сейчас, под раздачу попали бы военные штаба, которые одобрили бы операцию.
К счастью, Витязь подтвердил рассказ Яра. Затем настала очередь солдат, сведения которых совпали, разнились они только тем, что одни видели монстров, другие – людей на технике. А еще кто-то из команды Витязя предположил, что зарам удалось подчинить мутов и они действуют сообща.
Дал показания водитель танка, еще несколько человек Витязя. Яр сидел, глядя перед собой и делая спокойный и обеспокоенный вид. Наконец Судья взял слово и попросил командный состав остаться для принятия коллективного решения по сложному вопросу. Остальным было велено покинуть помещение.
Присутствующие встали и направились к выходу, встревоженно гудя. У дверей и в коридоре собралась толпа, и Яр решил пока подождать, чтобы избежать лишних вопросов и толчеи. Встал, пропуская своего конвойного, спросил у него:
– Я могу быть свободным?
– Пока да. Видишь, не до тебя сейчас.
Не понравился Яру тон охранника. Значит, наказания не избежать, скоро известие дойдет и до Юлии, надо успеть к ней раньше. Обнять успокоить, убедить, что даже без него она боевая единица… Нет, лучше бы она думала, что все хорошо, его скоро наградят и повысят…
Пока он пропускал солдат, привалившись к стене, к нему подошел Витязь, прищурился:
– Теперь ты мой должник. Нужно объяснять почему?
– Потому что если бы ты утопил меня, – проговорил Яр, притягивая к себе Витязя за грудки, – то пустил бы пузыри спустя несколько секунд.
Вздумавший его шантажировать Витязь шарахнулся, едва не налетев спиной на рыжую секретаршу Судьи, извинился сквозь зубы. Яр отвернулся и зашагал к выходу, расталкивая зазевавшихся прохожих.
Он шел домой, ледоколом рассекая людской поток. Каждому следопыту, тем более семейному, полагался личный кубрик три на два метра на четвертом ярусе снизу. Выше располагались военные с заслугами перед анклавом и ученые, выдающиеся инженеры. На шестом и седьмом ярусах, куда можно было добраться только на лифте, обитал высший командный состав и герои.
Жители первого-третьего ярусов ютились в общих комнатах. Солдаты третьего яруса – в комнате на четверых, работники теплиц и обслуга – вшестером, а то и ввосьмером в одном помещении. Скоро и ему придется перебираться к рабочим. Юлия, конечно же, уйдет от него. Что такой представительной женщине делать с неудачником? Ребенок отправится в интернат…
Яр помотал головой и, пропустив группу знакомых следопытов вперед, чтобы избежать вопросов, направился к лестнице. Вот тебе и слава, и Зеленая Карта, и Стена Памяти.
Коридор находился на уровне третьего яруса, Яру предстояло подняться на один. В отличие от третьего яруса коридор на четвертом был просторным и хорошо освещался. Справа и слева тянулся ряд пронумерованных жестяных дверей, расположенных через каждые три метра.
Комната Яра под номером 246 находилась справа. Следопыты делили ярус с младшим офицерским составом, научными сотрудниками, инженерами и солдатами, имеющими особые заслуги перед Анклавом.
Дверь с номером 246 оказалась запертой. Неужели Юлия побывала на собрании? Или она в лазарете? Ну да, точно. Наверное, опять угроза выкидыша. На всякий случай он постучал, приник ухом к жести – совершенно иррациональный поступок, но иногда Яр слушал интуицию. Послушал бы тогда, когда мальчишка про чудищ рассказывал…
Или ему показалось, или он услышал шевеление и всхлип. Может, Юля там, ей плохо? Он снова постучал:
– Солнышко мое, ты там? Открывай, это я, Яр!
Снова всхлип, шаги – шлеп-шлеп-шлеп. Неуверенные шаги смертельно уставшего человека.
– Сейчас, – прохрипела Юлия, громыхнула щеколдой и приоткрыла дверь, но почему-то не впустила Яра.
– Что случилось? – вспылил он, толкнул дверь, вошел. – Я пришел домой, я чуть не умер…
Слова застали у него в горле: растрепанная, похудевшая жена, одетая в серую ночную рубашку, качала на руках сверток. Сверток причмокивал и сопел. Возле кровати валялось скомканное постельное белье, стоял таз с водой. Яр остолбенел, не в силах ни радоваться, ни расстраиваться. Юлия родила? Родила. Родила! Родила?! Раньше срока на полтора месяца. Дома, в антисанитарных условиях, сжав зубами ложку. Никого не известив о ребенке, иначе бы ее положили в родильное отделение, проверили ребенка на предмет соответствия…
Шумно вздохнув, он опустился на койку, закрыл руками лицо.
– Об этом надо рассказать общественности, пока еще не поздно, – прошептал он, упал на кровать и уставился в потолок.
Юлию он не видел, она стояла в стороне, и ребенок тихонько скулил. Его долгожданный первенец.
Юлия всхлипнула и пролепетала:
– Он такой слабенький, я боюсь. А если они его забракуют? Лучше я его откормлю и покажу, когда он станет большим… Он грудь берет и дышит нормально.
Яр поднялся на локтях. Жена присела рядом – жалкая, с черными кругами под глазами и красными пятнами на коже.
– Послушай, – вздохнул Яр, – Врачи определят, что он жизнеспособный, пусть и недоношенный. Тебе не о чем бояться. Дай мне взглянуть на него.
Юлия подвинулась на край кровати, потрясла головой:
– Не все так просто, он… немного необычный. Но это не будет ему мешать.
Яр встал. В глубине его души зарождалась злость, как формируется грозовой фронт. За пять лет совместной жизни Юля научилась понимать его и делать то, что нужно, потому положила ворчащий сверток, развернула дрожащими руками. Появилось лицо, сморщенное, красное, какое-то складчатое. Когда ребенок раскрыл рот и издал не крик, нет, скрипучий хрип, как несмазанная дверь, и Яр заметил раздвоенные нёбо и губу.
– Юля! – воскликнул он. – Ты же видела это! Это, по-твоему, «немного необычный»?
Ребенок, покрытый длинным белесым пухом, красный, тощий, похожий на червяка, продолжал скрипеть и дергаться. Только сейчас Яр обратил внимание, что новорожденный – девочка. Юля принялась молча её пеленать. Прижала сверток к груди и отошла к стене, как перед расстрелом, помотала головой:
– Не отдам. Она моя. Выстраданная. Уйду на поверхность. Помоги мне уйти на поверхность! – Юля упала на колени и разрыдалась.
Яр перестал чувствовать и соображать. Распахнул дверь, проверяя, нет ли в коридоре чужих ушей, приложил палец к губам, кивнул.
Бесполезно что-либо объяснять Юле. Если оставит ребенка, она нарушит Устав, ребенка все равно ликвидируют, а ее в лучшем случае переведут на нижний ярус. Ради нее самой нужно помочь ей, отнести ребенка эвтанологу, а странное поведение списать на послеродовый психоз. Потом она спасибо скажет. Его все равно разжалуют, она найдет кого-то повлиятельней и новых нарожает.
– Конечно, помогу. Там не так плохо. Иди ко мне, бедная моя девочка. – Яр распахнул объятия, Юля всхлипнула и с готовностью прильнула к его груди вместе с маленьким уродцем.
Яр принялся гладить ее по волосам.
– Маленькая моя, ты знаешь, как я сильно тебя люблю, и сделаю все возможное, чтоб тебе было хорошо. Я спасу тебя.
Он намотал ее длинные волосы на кулак, запрокинул голову и ткнул пальцем в шею слева – Юля даже вскрикнуть не успела, закатила глаза и обмякла. Яр поддержал ее, а падающий сверток с младенцем ловить не стал, надеясь, что он убьется насмерть. Но ребенок не убился и даже не ушибся – копошился и обиженно скрипел.
Положив Юлю на кровать, Яр связал ее поясом от халата, поднял сверток и шагнул в коридор. Он старался идти как можно быстрее, чтобы опередить сомнения. Он собирается убить собственного ребенка, половина которого слеплена из его генетического материала. Может, он даже вырастет похожим… Нет! Красный червяк, маленький уродец, который угробит его Юлию.
Но ведь она никогда не простит… Плевать! Главное, поступать правильно, по Уставу. Однажды он уже нарушил его, и теперь расплата не за горами. Возможно, его предадут эвтаназии…
В Спарте экономили патроны и дорогостоящий яд, потому эвтаназию осуществляли просто: вгоняли металлический штырь в основание черепа. Если уничтожали ценного члена общества, его прежде усыпляли. Яд использовали только для умерщвления отживших свое героев и правителей. Младенца убить и того проще: накрыл ладонью лицо, подержал немного…
Яр развернул ребенка, посмотрел по сторонам, чтобы не было свидетелей, положил руку на крошечное лицо – горячее, влажное. Ребенок задергался, и Яр убрал руку, отвел взгляд. Чертова сентиментальность! Он прибавил шагу, чуть ли не бегом миновал поздоровавшихся с ним инженеров.
Как и медики, эвтанологи располагались на нулевом ярусе. Широкий прямоугольный коридор, четыре двери: коричневая – в хранилище, желтая – в лабораторию, белая – в лазарет, черная – к эвтанологу. Они жили в престижном пятом секторе, потому что не каждый решится лишить жизни человека таким способом, и эвтанологи, которых всего трое, были очень нужны обществу.
Не делай этого – вопил нытик, с которым Яр боролся всю свою жизнь.
Яр заставил себя включить здравый смысл. Чем ты поможешь бракованному младенцу? Он и так не жилец, вылечить его не смогут, на поверхности он погибнет вместе с Юлей. Если ввяжешься в это, тебя и ее убьют.
Нытик не унимался: должен быть выход! Ты можешь пронести младенца на поверхность, передать зарам и приказать заботиться о нем, это ведь твоя дочь, в ее жилах твоя кровь! Неужели ты убьешь ее? Да как ты сможешь после этого жить?
Смогу, еще как смогу. Двое здоровых людей, приносящих пользу обществу, важнее маленького уродца. И пусть он… она – моя дочь, она все равно умрет, а если выживет, будет калекой, пиявкой на теле общества. Нежизнеспособное должно умирать, так лучше и для калеки, и для его родителей. Жизнь каждого индивида обходится слишком дорого, общество не имеет права содержать бесполезных экземпляров.
Вспомнились недавние мечты о Зеленой Карте. Если бы не попал в засаду и сразу рассказал чистым правду о Призраке, он получил бы ее и применил, даровав жизнь этому младенцу. Каждый чистый – не хозяин собственной жизни. Жизнь каждого зависит от общества, потому важно соблюдать Устав.
Он толкнул дверь ногой – она открылась внутрь просторного помещения, озаренного ярким теплым светом. Направо и налево уходили два коридора. Налево светлый и белый, разрисованный цветами, бабочками, сказочными зверушками, направо – обычный больничный коридор. Издали доносилась убаюкивающая музыка, пахло свежестью и чем-то пряным, острым.
– Проходи, друг мой, – проговорили приятным баритоном, и Яр невольно подпрыгнул, завертел головой. Эвтанолог продолжал: – Не смотри на меня, не ищи меня взглядом. Положи приговор в почтовый ящик на стене и проходи.
– Я не приговорен, – ответил Яр. – У меня родился неполноценный ребенок. Дефекты настолько очевидны, что освидетельствование не нужно.
Донесся судорожный вздох. В белой стене появилась щель, расширилась, и навстречу шагнул коренастый круглолицый мужчина с обвислыми щеками, без бровей на надбровном валике, в колпаке-«таблетке». Эвтанолог заметно сутулился, и мощные руки свисали, казалось, до самых колен. Он вскинул голову, и Яр потупился, словно боялся, что из глаз этого человека посмотрит смерть.
– Слава богу, – промурлыкал эвтанолог, протянул руки к младенцу, он будто почувствовал, что ему осталось недолго, заскрипел, задергался. – Ко мне редко люди заходят. В смысле, обычные, не приговоренные. Те если придут, обязательно начинают жаловаться. Ноют, ноют, все им плохо, в провинностях каются. В старые времена был специальный человек, который с обреченными разговаривал и всех прощал, – священник. Вот, я священник и палач в одном лице.
Яру захотелось прижать ребенка к груди, ударить эвтанолога, уничтожить, потому что не может, не должен существовать человек, жизнь которого заключалась в смерти других. Но он в тысячный раз подавил слабость, положил сверток на письменный стол, обнажил голову плачущего ребенка.
– Этого, думаю, достаточно.
– Достаточно, да, – промурлыкал эвтанолог, потер руки, заглянул младенцу в рот, цыкнул зубом и утешил Яра: – Порок называется волчьей пастью. Обычно у таких детей много других дефектов, и они долго не живут, больше мучаются. Так что ты, безусловно, прав.
Эвтанолог опустился на стул, достал из ящика стола бумагу с бланком, попросил Яра назвать себя и имя матери, записал данные в бланк и журнал.
– Ты мужественный и хладнокровный. Достойный сын Спарты. Я восхищен, потому напишу заявку, чтоб тебя премировали.
Ребенок на столе все скрипел и скрипел. Яр смотрел на него и думал, что еще не поздно проломить голову эвтанологу и сбежать с младенцем на поверхность или где-то спрятать его.
Копию бланка эвтанолог выдал Яру, небрежно поднял ребенка – голова его болталась, свешивалась с руки.
– Предъявишь сам знаешь кому. Спасибо за содействие. – Эвтанолог похлопал Яра по спине, и он пошел к выходу, будто получив ускорение.
Яр понимал, что должен гордиться собой: не каждый спартанец способен на такой поступок, но почему-то чувствовал себя грязным и ничтожным. Сплюнув под ноги, он побежал к Юле, надо ведь развязать ее, но прежде – объяснить, почему он так поступил и что это для ее же блага. Но стоило ему закрыть глаза, как по ту сторону сомкнутых век возникало красное сморщенное лицо младенца.
Всеми силами Яр запрещал себе думать о смерти ребенка, но мысли все лезли и лезли. Наверное, эвтанолог просто придушит его подушкой, упакует тело, чтобы потом выбросить его на поверхность. Не станет же он сворачивать тонкую шею…
Задумавшись, Яр едва не миновал свою комнату. Юля была на месте – куда ж ей деваться-то? Сидела на кровати, свесив голову на грудь. Она освободилась, но убегать не спешила, и это радовало. Когда дверь открылась, она выпрямилась и посмотрела в упор. Яр ожидал увидеть такой взгляд у эвтанолога, но не у своей супруги. Сама смерть смотрела из ее глаз. Не ненависть, нет – черное льдистое ничто.
Яр взмахнул бланком:
– Эвтанолог нашел еще пороки, несовместимые с жизнью, и дал заключение. Сейчас ты злишься, но уже завтра поймешь, что я избавил тебя от мучений и позора.
Юля молчала, чуть кривился уголок ее рта. Если бы взгляды убивали, то Яра бы уже рассеяло на атомы, но он тешил себя мыслью, что женщины, несмотря на эмоциональность, тоже способны мыслить здраво.
– И ты вот так же спокойно отдал нашу дочь эвтанологу? – Когда она говорила, уголок рта опускался все ниже и ниже, словно Юля собиралась расплакаться, но слез в ее глазах не было, они горели лихорадочным блеском.
– А что нам было делать? – Яр развел руками, и в этот момент Юля бросилась на него. Сверкнуло лезвие ножа, Яр успел ударить ее по руке, защититься предплечьем.
Перехватил руку Юли, сжал запястье – нож выпал, закапала кровь из рассеченного предплечья, но не это волновало Яра, а искаженное ненавистью лицо жены. Она не раскаивалась, что ранила его – жалела, что не убила. Зрачки сузились в две точки, полумесяц рта дрожал. Яр швырнул ее на кровать, где она и осталась лежать.
По справедливости ему следовало выгнать ее из своего кубрика – пусть идет к солдатам или ничего не значащим инженерам на третий ярус, но почему-то Яр испытывал перед ней вину. Замотав раненую руку наволочкой, он забрал костюм для сна и выбежал в коридор.
Юля не успокоится, а если и успокоится, то не простит. С ней опасно спать рядом. Но почему? Что он сделал не так? Он живет по Уставу, помня, что усердие всех – благополучие каждого. Если бы не Устав, они давно вымерли бы. Спарта – пограничный бункер, который изначально был недоукомплектован, и его обитатели изначально вынуждены чем-то жертвовать, чтобы выжить. Теперь Спарта процветает, ее дети трудятся для общего блага и получают достойную награду. Почему? За что?
И откуда это гадкое чувство в груди, словно он потерял и продолжает терять? Или все-таки Устав недостаточно совершенен? Хотелось с кем-то поговорить об этом, но тех, кто подвергал Устав критике или сомнению, ждала смерть как изменников.
Когда он уже добрался до лестницы, сбитый с толку и злой, затрещали коммуникаторы, и искаженный помехами голос проговорил:
– Внимание! Все участники операции «Призрак»! Повторяю, всем участникам операции «Призрак» в срочном порядке явиться в кабинет Верховного Судьи.
Конец ознакомительного фрагмента.