Чилима. Марк Два (Игорь Кротов)

Марк Два

Третий час я не мог найти два с лишним миллиона рублей, хотя точно знал, что они должны где-то быть. Где??? В доверху набитом деньгами рюкзаке их нет. Нет их и в тех трех справках ТехПД, которые я открыжил по три раза каждую. Завтра мне необходимо будет отвезти эти справки и деньги туда, куда скажет дядь Тарас. А два с половиной миллиона – это целых пятьсот долларов! – есть только в моих записях. Именно на пятьсот долларов больше я отдал Яцеку его долю. А где теперь мои? Мои пятьсот? Мозги у меня начинали закипать и я, скорее, обрадовался, когда запищал пейджер. Сообщение пришло от Влада.

«Ты где? Я дома».

В ответ я постучал по полу кладовки гантелей. Через пару минут пейджер пискнул:

«Сейчас приду».

Я сунул справки в рюкзак к бабкам и затолкал его под кровать. «Подальше положишь…», как говорится. В последние двадцать дней после того, как я начал сам подписывать заявки, а Влад только изредка мне в этом помогал, в нем открылась одна маленькая, но интересная деталь. Мы еще не доработали тему, а он уже бежал ко мне за долей. То, что она еще не созрела, он в расчет не принимал – ел зеленую. Скорее всего, где-то здесь и порылась собака в моих пятистах баксах…

Яцек пришел ровно через тридцать минут. Пунктуальность никогда не была его сильной стороной, он брал другим – обаянием. Но это и не Макс. Тот мог вообще не прийти или припереться через пару часов и закатить скандал с формулировкой: «А где все?» Я старался всегда быть вовремя; не всегда, правда, получалось, но я старался. А самый решительный ход в этом плане делал Марк – он приходил на пару минут раньше назначенного срока и потом долго смотрел на тебя с укоризной. В его взгляде читался вопрос: «А не хочешь ли ты, господин опоздавший, материально компенсировать мой моральный ущерб за свое опоздание?» Интересно, кто-нибудь на это повелся?

Влад предложил поехать сначала на Угол, а потом на море:

– Посмотрим литье на «сурфа». Мне папка пятьсот долларов дал.

Вот бл… ин, как теперь верить в справедливость? Кто-то на пятьсот прилипает непонятно где, а кому-то пятьсот прилетело непонятно откуда. Хотя это как раз понятно. Дядь Тарас, когда я пришел к нему первый раз вместо Влада подписывать заявку, предложил в целях воспитания в своем сыне уважительного отношения к деньгам полностью перевести его на самоокупаемость. Даже, если быть более точным, на мой баланс. С тех пор Яцек резво интересуется состоянием наших дел – правда, только в пределах своей доли. На мое замечание про то, что я один, как белка, он резонно заметил:

– А зачем я тебе буду мешать? Ты и так прекрасно справляешься! Смысл какой?

«Конечно, никакого, но когда я отдаю тебе твою половину, моя жаба вопиет: за что ему целую половину?»

– Ты уже относишься к бабкам как к родным? – я начал шутить, но мой друг не понял юмора.

– Колода, ты гонишь?

Гоню, Яцек, гоню. Но мне просто интересно, как твой батя дает тебе такие деньги на литье, когда для многих его работников эта сумма – недостижимая ежемесячная мечта? Стоп! Снова ловлю себя на тупом люмпеновском вопросе: «Где справедливость?» А ведь постоянно себе говорю – не тратить время и силы на вопросы без ответов…

– Ладно, поехали! Мне давно пора голову проветрить. А на море я не был уже три недели.

Пока я одевался, Влад рассказывал, как у него прошел эфир. Его программа «Ночное такси» становилась популярной у тех, кому не спится по разным поводам. Он как-то лихо давал понять этим людям, что они хоть и придурки, но имеют на это право. Придурки не обижались, а, наоборот, радовались, что их хоть кто-то слушает, и обрывали студийный телефон. Популярность программы росла – и вместе с ней самооценка Яцека. Я, конечно, попытался ему рассказать о моей пропавшей пятисотдолларовой половине, но он не стал вникать, просто сказал: «Борись, ищи и не сдавайся!» Наверное, я тоже становлюсь для него целевой аудиторией. Когда мы вышли из подъезда, сразу бросилось в глаза, что рядом с моим маленьким сереньким «спринтером» стоит большой белый «сурф».

– Химчистку салона сделал, а кузов воском натер, – Влад явно гордился собой.

«Сурф» на ярком послеполуденном солнце сиял, горел, сверкал, переливался девственно чистым белым цветом, красивым до зависти. Только мы подошли к нему, как на заднее стекло с пролетавшей мимо чайки шлепнулась увесистая оплеуха помета.

– Сволочь! – крикнул Яцек небесам.

– Дай поведу?

– На! – ключи великодушно бросились мне в руку. – Там открыто.

Я даже не сообразил спросить, почему, – настолько был взволнован. Не знаю, у кого как, а у меня это первая поездка за рулем на настоящем джипе. Руль, торпеда, ручка переключения скоростей, ручка блокировки мостов – все подчеркивало, что это джип. Когда впервые попадаешь на водительское место такого автомобиля, сразу ощущаешь, насколько ты выше других. У меня мгновенно появилась уверенность в себе и даже некоторое чувство превосходства. Вставил ключ, завел мотор. «Сурф» в ответ вздрогнул, чуть скрипнув рессорами – реально круто! Перед тем как тронуться, я потянулся, чтобы настроить зеркало заднего вида. А в нем торчала рожа Марка.

– Владислав, – Марк сделал ударение на «и», – ты сказал, что вернешься через пять минут! Я чуть не умер! Здесь же, как в крематории!

От неожиданности я не обратил внимания на двусмысленность шутки, прозвучавшей из его уст.

– Привет, Марк! Ты меня напугал!

– Привет! А ты меня успокоил!

– Чем?

– Тем, что ты за рулем. Пока я с ним от мойки доехал, столько натерпелся! Почему таким выдают права, Игорь?

– Ему не выдали, ему продали! Это в корне меняет дело. Сдать на права может не всякий, а купить – любой.

– Ты мне подскажешь адрес гастронома, где их продают?

– Подскажу, но там теперь дорого. Яцек уже за пятьсот баксов брал.

– Пятьсот баксов? Это немыслимо! Буду ждать, пока мне их подарят!

– Колода, поехали через Светланскую, – пока я потихоньку выруливал из двора, привыкая к сцеплению, Влад проложил маршрут.

– Зачем? Давай поедем по Алеутской или Океанскому через Третью Рабочую – так ближе!

– Поехали по центру, там всегда людно, – одно из любимых занятий Влада – это охота на девиц. Он считал, что на Светланской их живет больше, чем на других центральных улицах. Думаю, что на Океанском и Партизанском их не меньше: там же находятся ДВИСТ и Мед – признанные центры разведения этих особей.

Спорить у меня желания не было (я же на его джипе!) – просто мысленно плюнул ему в рожу и поехал по его маршруту.

– Который час? – спросил Марк.

– Не знаю, как-то упустил, – у меня с наручными часами в этой жизни не складывалось: они или терялись, или разбивались, поэтому давно перестал с ними связываться. Часы на торпеде «сурфа» показывали начало седьмого. – А эти почему неправильно идут?

– Мне мыли двигло, снимали аккумулятор, все сбилось, – сообщил Влад.

– Тогда как быть? – спросил Марк.

– Ты куда-то торопишься?

– Нет, но всегда надо помнить, в каком времени ты живешь. Разве не так? – спросил Марк.

– Не обязательно помнить об этом самому, время все равно не даст о себе забыть. Думаю, сейчас интервал от часу до трех. Если надо точнее, можно остановиться и спросить.

– Да ладно, не важно. Это в Америке время – деньги, а у нас… – он не стал договаривать.

– А что у нас, Марк? – мне действительно было интересно: а что у нас?

– А у нас – власть!

– Что – «власть»?

– Власть – это деньги!

– Марк, не начинай! Ты обещал, что не будешь его провоцировать! – Яцек знал, что любой наш спор с Марком заканчивается моей победой за явным преимуществом.

– Владислав, все, я нем! – Марк отработал назад. Всегда бы так!

Пока мы медленно ползли до поворота на Светланскую, Марк рассказывал нам о своих планах:

– Мы собираемся формировать в городе клубную субкультуру! Сейчас же, кроме дебильных танцев, тупого пьянства и дешевого стриптиза ни один клуб ничего не предлагает. Поэтому мы сделаем шоу!

– Кто «мы»?

– Мы с Серегой Рукосуевым, моим однокурсником! Пошлый, прыщавый, маргинальный толстяк и я – куртуазный эстет! Отращу бакенбарды и буду читать матерного «Евгения Онегина», а Серега будет пьяных людей на сцене раздевать.

– Ты думаешь, они на это поведутся? – с сомнением спросил Влад.

– Убежден! Помнишь, Макс рассказывал, он в Москве шоу видел? Какой-то дурачок ведет – забыл, как его зовут! Ты его знаешь, он раньше песни пел… Ну, не важно. Так вот: в этом шоу бабы и мужики, чтобы раздеться, в очереди стоят! Это в Москве! А наши еще приплачивать за это будут, вот увидишь! Пока толстяк их будет раздевать, я буду очередь продавать! Надо только название для шоу придумать – что-нибудь яркое и всем понятное. Кстати, а где Макс? Мне надо у него кое-что уточнить.

Марк воодушевился, его черные глаза еще больше вылезли из орбит и горели, как у демона. Он сидел на заднем диване между нашими сиденьями и потирал руки от предвкушения. Не знаю, как насчет раздевания пьяных (мне сложно судить – я не пью), а вот идея с матерным «Онегиным» в исполнении Марка мне показалась забавной.

– Макс уехал, – сообщил Влад.

Макса мы видели все реже и реже. По делам банка он часто ездил в командировки, в основном в Китай и Корею.

– Опять за бугор?

– Нет, в Россию.

Когда я повернул на Светланскую и увидел, что почти весь поток поворачивает на светофоре на Океанский, сразу нырнул в правый ряд, который ехал немного поживее. За светофором оказалось совсем пусто, я перестроился влево и надавил на газ. «Сурф», как будто получив пинок под зад, резво подхватил в горку. Турбина запела, а вместе с ней – моя душа. Наверное, поэтому и не сразу сообразил, что передние автомобили где-то в районе ДОФа стали сбрасывать скорость: почему-то впереди перекрыли дорогу. Ситуация не была критичной; понемногу подтормаживая двигателем, я уже собирался остановиться, как вдруг сзади меня раздался визг тормозящего автомобиля. Бросив взгляд в зеркало, понял – задницу нам сейчас развалят. Резко надавив на газ и вывернув руль до упора влево, я развернул тяжелый джип и остановился в противоположном направлении. Благо, встречка была пустая! Влад во время моего маневра успел схватиться за ручку на левой стойке и хоть как-то удержался на переднем сиденье. А вот Марку повезло меньше. У него не было ни опоры, ни упора, он завалился между сиденьями вниз головой и никак не мог выковыряться обратно.

Я посмотрел налево. Сидевший в «лауреле» крупный мужчина извинительно поднял ладони кверху. Я махнул рукой – да ладно! Влад автоматически повторил мой жест, но при этом посмотрел на меня. До него только дошло: мы спаслись!

– Там какая-то суета. Пойдем, посмотрим! – он вылез из машины и показал на толпу, которая стекала с улицы Первого Мая, перекрывая всю Светланскую. Мне показалось странным, что все автомобили безропотно разворачивались и уезжали в обратном направлении.

Яцек открыл заднюю дверь и помог выбраться Марку, который причитал и жаловался на смертельную опасность дружбы с нами. Мне удалось быстро припарковаться напротив входа в четвертый гастроном, я забрал барсетку Влада и, пискнув сигналкой, пошел догонять друзей. Они уже подошли к толпе народа, которая, несмотря на жаркий послеполуденный час, оказалась довольно внушительной и гудела от любопытства. Мы стали продираться между людей влево – туда, где падала тень от здания, – чтобы узнать, в чем причина внезапного затора. Ни по радио, ни по телеку не объявляли, что перекроют улицу в центре города. Когда мы с Владом оказались в первом ряду, перед нашим взором открылась еще более непонятная картина. Поперек Светланской, образуя широкий коридор, обильно потели в оцеплении вперемешку менты и крепкие пацаны в черных рубашках в пропорции один мент на трех пацанов. Сверху от драмтеатра другие пацаны в черном на руках несли гроб. Люди в первых рядах стояли почти бесшумно, и только рядом с нами постоянно плакал маленький ребенок, которого вяло успокаивала полная молодая мамаша.

– Кого-то из ваших хоронят? – Влад обратился к Марку, пропуская его вперед себя.

Марк посмотрел на медленно плывущую вниз процессию, потом на Влада и ответил:

– В смысле?

– Ну, кого-то из артистов?

– Я не артист, я – шоумен! – гордо отрезал Марк.

Не мог я оставить без ответа эту борзость и пальцами сдавил ему шею. Марк заверещал, перекрывая детский плач. Зеваки и менты с пацанами начали на нас оглядываться, а последние уже готовились среагировать. В этот момент слева раздался знакомый голос:

– Вы можете хотя бы пару минут не орать?

– Макс! Здорово! Ты же в Россию улетел? – теперь мы орали втроем.

Пацаны в черном снова нервно повернули головы в нашу сторону; некоторых из них я узнал: они были из «Третьей смены». Макс, который тоже надел черную рубашку с белым платком чуть повыше локтя, приглушил наши вопли:

– Тише, тише! Сегодня утром вернулся, – он с нами здоровался, а сам поглядывал вверх, на процессию.

– Макс, что тут за цирк? Улицу перекрыли, толпу нагнали! Пацаны из «Третьей смены» вместе с ментами стоят в одном ряду!.. Кстати Марк, «Третья смена» – как тебе название для шоу? – неожиданно для самого себя я сказал много разных слов. Правда, проговорил их тихо, только для своих.

– Нормально, кстати. Но хочется в этом же плане, но немного поярче, повыпуклей!

– Макс! В натуре, кого хоронят? – на раскатистый баритон Влада вдруг обернулась стоящая в паре шагов от нас пожилая, с виду унылая тетка.

– Да жуки-пуки какого-то, в натуре! – вдруг весело проинформировала нас тетка.

Максу нельзя было смеяться вместе с нами, но он ничего не мог с собой поделать. Недолго думая, он сгреб нас в охапку и стал толкать вниз по улице. Люди быстро расступились, освобождая нам дорогу. Мы, продолжая веселиться, пересекли Светланскую и спрятались в тени деревьев Адмиральского сквера. Оттуда открывался великолепный вид на «сурфа». Новость о том, что Влад теперь является счастливым владельцем этого поразительного транспортного средства, как мне показалось, не произвела на Макса должного впечатления. Во всяком случае, явно он не радовался. А еще незаметно для нас, он снял платок со своего предплечья и сунул его в карман. Но я-то видел!

– Вот это туда – «Жуки-пуки шоу», – Марк, как ребенок, обрадовался находке.

– Тихо, придурки! Мне же надо скорбеть! – увещевал нас Макс, с трудом сохраняя печаль на лице. Правда, он не один весело воспринимал происходящее: то тут, то там раздавался девичий смех, мелкие пацаны бегали друг за другом, постоянно просачиваясь через оцепление, чем нервировали пацанов больших.

– Макс, а если серьезно – кого? – Яцек первый пришел в себя.

Макс назвал какую-то смешную кличку. Я не расслышал, а переспрашивать не хотелось. Мне все равно.

– Это который утонул? – продолжал допытываться Влад и, не дожидаясь, пока Макс ответит, послал еще вопрос вдогонку. – А правда, что ему шланг перерезали на акваланге?

– Бля, не ори, Влад! – наш друг беспокойно поглядел по сторонам. – Не знаю!

– Максим, можно задать тебе серьезный вопрос? – обратился к нему Марк.

– У тебя других не бывает, – отшутился Макс. – Давай в следующий раз.

– Нет, Максим! Мне срочно нужна информация о том шоу, в котором ты принимал участие…

– В каком шоу я принимал участие? – перебил Марка Макс.

– Там, где народ раздевают! Помнишь, ты нам зимой рассказывал, когда из Москвы приехал? Я забыл, как оно называется…

– «Империя страсти». Но я в нем участия не принимал, просто в зале сидел! Может, ты еще скажешь, что я там раздевался? – Макс неожиданно занервничал.

Пока Марк уверял его в том, что он ничего такого даже и не думал, я смотрел на людей, которые столпились вокруг гроба недалеко от нас. Я сначала не понял, что меня раздражает в их поведении, а потом до меня дошло: какое-то показное у них было горе, на всех одинаковое. Обычно в таких случаях оно у кого-то побольше, у кого-то поменьше, а сейчас было видно – все они заставляют себя печалиться, как Макс. Я уже хотел отвернуться от этого представления искусственной скорби, но мое внимание привлек высокий рыжий человек, который раздавал команды. До меня не сразу дошло, где я мог его видеть. Клюнуло только через пару минут.

– Это же он! – я заорал на всю Светланскую.

– Кто «он»? – спросил Макс.

– Вон тот, рыжий! Это же тот рыбник, которому я восьмивагонку на прошлой неделе ставил! Твой батя, Влад, ее лично для него выделил и меня попросил оформить. Этот рыжий мне пятьсот баксов недодал точно! Я ему и так только штуку сверху зарядил! Восьмивагонка больше стоит, но дядь Тарас сказал, много не брать. Когда мы с рыжим про цену договаривались, он мне что-то промычал, но его же хер поймешь, когда он говорит! А я сразу не вкурил – только потому, что с трех справок тариф списывал при оформлении! Пойду ему напомню! – но не успел я сделать даже один шаг, как Макс резко оттолкнул Марка, стоявшего между нами, и крепко, без шуток, схватил меня за руку. Я – не слабый человек, но от его хватки даже мне просто так не освободиться.

– Ты никуда не идешь, а про эти пятьсот долларов забудешь! – он не громко, но проникновенно, как Кашпировский, давал мне установку.

Удивительно, но это подействовало. Я только уточнил:

– Почему?

– Потому что тебя там уроют!

– Но у него мои пятьсот баксов, Макс! Он что, беднее меня?

– Нет, он богаче тебя. А богатому деньги нужнее, чем бедному! Потому что бедный их проебет, а богатый приумножит. Когда ты разбогатеешь, так же будешь поступать.

– А если не буду?

– Тогда останешься бедным. Тут без вариантов, – Макс отпустил мою руку. Как он понял, что теперь никто никуда не идет?

Я еще раз посмотрел на рыжего – злой от бессилия. Тот продолжал суетиться и раздавать команды. Венки, гроб, катафалк, люди… Сверху вслед за гробом спустилась большая толпа; всех он расставлял по своим местам. И пока, как обычно в таких случаях, происходила организационная накладка, все разбились на группы и стояли под деревьями сквера Лазо, прячась от солнца.

– Видите, справа стоит кучка – вся в джинсе? – Марк, все еще морщась от полученной затрещины, тыкал пальцем в сторону драмтеатра. Немного в стороне от основной толпы человек десять, сбившихся в отдельную стаю, действительно выделялись своей голубизной. Один высокий, но уже увядающий красавец и вовсе стоял в джинсовом плаще, несмотря на жару.

– Пузатый, с сальными волосами, – это режик, а остальные – артисты, – пояснял Марк.

– Почему ты его обзываешь?

– А почему он меня в театр не взял? «Я не могу найти тебе экологическую нишу!» – Марк закозлил голосом, видимо, передразнивая своего обидчика. – Какая ниша? Мы же с ним одной крови! Он что, не читал «Протоколы сионских мудрецов»?

Лет пять назад, когда Марк только что окончил институт, то, естественно, ни о какой службе в театре он и не помышлял: «Да на хер надо? Что я, долбоеб в театр идти работать? Голодно там!»

Но в один из дней он прилетел весь взъерошенный и возбужденный: «Бля, драмтеатр в Японию едет, представляете?»

«Зачем?» – спросили мы.

«Шоу свое уебищное туда везет. Срочно иду к ним поступать, срочно!»

Естественно, никто никуда его не взял: ни петь, ни плясать он как не умел, так и не научился. Влад говорил ему, что единственный вариант, по которому он мог проканать, – если бы шоу называлось «Смерть поэта».

«Тогда тебя еще можно было в конце на дуэль вывести и по-быстрому застрелить под музыку, но без слов».

Но такого шоу в нашем театре на тот момент еще не поставили. Всяких уже хватало – одни получше, другие похуже, но во всех можно было и без Марка обойтись. И, естественно, он с тех пор затаил обиду. Из Японии артисты привезли поддержанные японки, и самые проворные из них, кому не было нужды их срочно пропивать, тут же умудрились поменять дефицитные в те времена тачки на квартиры. Причем кто-то даже и двушку умудрился себе урвать. Как после всего Марк мог спокойно спать? Как? Видело око, да зуб, увы… Вот он и точил его на режиссера.

– Марк, погоди! А что это за телка рядом с ним стоит? Ты ее знаешь? – Влад увидел добычу, и остальное для него потеряло всякий интерес.

– Это артистка, – ответил Марк.

– Какая красотка! – поскуливал Яцек, ни на секунду не спуская своих глаз с объекта. Он напоминал кобеля, который рвется с поводка, учуяв текущую сучку. – Марк, ты ее знаешь? Пойдем, познакомишь!

Влад категорично схватил его за руку и потащил внутрь в толпу сопричастных. Макс одним прыжком настиг их обоих.

– Вы что сегодня, оба решили пасть смертью храбрых? – он уже не давал Кашпировского: это был просто свирепый Макс. – Ты знаешь, что у нее муж – очень авторитетный человек?

Он посмотрел на гроб, который засовывали в катафалк, и добавил:

– Теперь, пожалуй, самый авторитетный в этом городе! И тебя уроют еще быстрее, чем Колоду!

Макс резко развернул Яцека с Марком и с силой подтолкнул их ко мне.

– Почему я всегда страдаю физически только за то, что просто нахожусь рядом с вами? Объясните кто-нибудь! У меня никто не крал пятьсот долларов, мне не нужна эта телка, но на орехи я получил со всеми вместе! Почему? – Марк вяло залупался. Он не мог терпеть физической боли и потому всегда сторонился наших подвижных игр. Но правда и то, что ему часто прилетало просто так, случайно.

– Это карма, Марк!.. И у меня действительно нет ни одного шанса? – еще раз уточнил Влад на всякий случай.

– Даже половины! Даже четверти… – подтвердил Макс.

Яцек горько вздохнул и протяжно выдохнул: не было слов, чтобы выразить его печаль. Мы все посмотрели на девушку; я даже поднялся на цыпочки, пытаясь ее получше разглядеть. Она действительно резко выделялась из всей массы окружавших ее людей. Хорошо уложенные каштановые волосы, ослепительная улыбка, очень живой взгляд, красивое лицо, от которого не хотелось отводить глаза. Видимо, наши пламенные взоры прожгли в ней дыру. Она вдруг повернула голову в нашу сторону, прищурилась, навела фокус и, узнав Макса (или Марка?), пересекая улицу, уверенно пошла в нашу сторону. И снова я увидел, как Макс судорожно лепил обратно себе на руку белый платок.

– Привет, Макс! – сочный, поставленный голос легко перекрыл гул недовольной толпы, не попавшей на праздник.

– Привет, Марк! – добавила она уже немного удивленно, никак не ожидая увидеть двух этих разных людей рядом в одном месте.

– Привет! – радостным дуэтом пропели Макс с Марком.

– Ты поедешь? – спросила она Макса.

– Конечно!

– Хочешь, поедем с нами?

– Конечно! – эти «Конечно!» прозвучали как «Так точно!». Он снова закурил – по-моему, уже шестую, пока общался с нами.

– Минут через пять выдвигаемся, – девушка кивнула Марку. Буквально краешком губ улыбнулась Владу, который глазами ее не ел – ёб! И даже ни на мгновение она не взглянула на меня. Повернулась и пошла обратно, немного добавив амплитуды своей походке, понимая, куда сейчас устремлены четыре пары глаз. На ней было красивое траурное платье – большие алые маки с зелеными листьями.

– Какое тело! Ты видел, какое тело? – спрашивал Влад самого себя.

– Ты кончил? – уточнил Макс.

– Еще нет! Но уже скоро, – засмеялся в ответ Яцек.

– Максим, мне нужно всего две минуты! И у тебя еще три останется, – Марк дал понять, что он согласен уйти в глубокий минус, и потянул его в сторону.

Пока Макс рассуждал про побудительные мотивы, от которых люди с радостью снимали с себя одежду, я вдруг пригляделся к этой парочке и понял, что меня забавляет.

– Смотри, смотри! – не без усилия мне удалось переключить внимание Яцека на другой объект. – Макс в очках, как у Джона Леннона, и с этими педерастическими усиками на кого сейчас похож?

– Сразу и не вспомню. На кого-то очень доброго и смешного человека? – мой друг с довольной улыбкой смотрел на меня.

– Точно! На Гиммлера! Ему бы еще эсэсовскую фуражку – и вообще будет одно лицо!

Нам стало еще веселей от вида этой парочки: маленького еврея, похожего на Пушкина, и русского гиганта – точной копии кровавого палача. Правда, тот, вроде, был небольшого роста, но кто сейчас об этом вспомнит? То, что он похож на Гимлера, об этом Макс мне самолично рассказал. Вряд ли бы я сам до такого додумался. И тогда в его голосе явно проскользнули нотки гордости. Но я спокойно выдавал эту идею за свою, – Яцик точно не полезет к Очкарику с расспросами по этому поводу. Но насладиться этим зрелищем по полной программе мы не успели – Макс прервал на полуслове своего собеседника и подошел к нам. Недовольный Марк остался стоять на месте, источая из себя горькую обиду.

– Мне пора! Я, наверное, что-то серьезное упустил, пока делами занимался. Предлагаю встретиться в ближайшие дни, и вы мне все расскажете. А пока постарайтесь прожить аккуратно! – Макс пожал нам руки и уже пошел в толпу, а Влад бросил ему в спину:

– О чем рассказать, Макс?

– О том, как вы богатеете! – он повернулся на миг с полуулыбкой, в которой я не заметил особой радости.

Вдруг стало немного тоскливо. Отчего? Я поддался настроению людей, которых оскорбили показательные выступления бандитов? Скорее всего!

– Недобрый он какой-то, – и Яцека, похоже, накрыло то же самое.

Сверху по Первого Мая от драмтеатра один за другим съезжали большие черные и серые «мерседесы». Мы не считали, но их точно было больше десяти. Интересно, что на дорогах города они мне особо не встречались. Похоже, что их держат только для таких мероприятий. Тонированные дочерна, они придавали законченность и вес прошедшему действу. Может, в одном из них ехал Макс? Почему-то мне очень хотелось, чтобы так было. Собравшаяся толпа примолкла, как побитая собака. Ей показали, кто в доме хозяин. Мы не спеша потянулись к «сурфу» и остановились у черных следов, которые прочертил «лаурель». Мой друг потер ногой по остаткам жженой резины. Он понимал, что если бы я немного зазевался, то мы сейчас стояли на этом самом месте в ожидании ГАИ.

– Дашь еще порулить? – я воспользовался ситуацией.

Яцек сначала посмотрел на Марка (тот утвердительно замотал головой), потом он повернулся ко мне и кивнул:

– Тогда поедем через Рабочую. Все равно они не дадут себя обогнать.

Мне не хотелось ехать на Угол, но хотелось лишний раз прохватить на «сурфе». Тогда – за руль! Через Уборевича мы выехали на Суханова и взлетев на фуникулер, с кольца я поехал прямо по новой дороге. Не знаю, в каком настроении пребывали мои друзья – они не делились, – но меня посетило стойкое ощущение, что мне в душу насрали. Поэтому, проехав метров двести, я остановился, заглушил мотор и предложил:

– Выходим!

У нас под ногами лежала половина города. Я не бывал в Сан-Франциско и не знаю, так ли тот прекрасен, но наш – без равных! Солнце до краев наполнило Золотой Рог! Чуркин, Эгершельд, далекий Русский – всех облили золотым теплом. Мы пили легкий ветерок, наслаждались великолепием, и оно потихоньку вычищало из нас дерьмецо.

– Вот красоту наебохали! – восхитился Марк.

– Если бы не Череп, нам ее век не видать! – сказал я, щурясь на солнце.

– А почему так, Игорь? – спросил Марк.

– Как так?

– Ну, так! Почему человек, который немного не в себе, за полтора года сделал чуть ли не больше, чем советская власть? – Марк задал мне вопрос, который я порой задавал себе сам.

– Немного не в себе – мягко сказано! Он ебанутый, причем на всю голову, – с некоторых пор я старался не ругаться без нужды, но в этом случае другого слова не подобрать. – И с глубоким сожалением я вынужден признать: только такой и может что-нибудь сделать для людей в нашей стране. Любой из нас, из нормальных, как только там окажется, сначала подумает о себе, о своих друзьях и близких, и только потом на то немногое, что осталось, можно и об остальных «позаботиться». А Череп поступил наоборот, поэтому его и вынесли вперед ногами. Жаль, что он мост на Чуркин не успел построить!

– Чуваки, вы не можете просто так вкушать прекрасное без этих гнилых базаров? – Влад раздраженно побрел в машину.

Мы с Марком переглянулись и, не чувствуя за собой большой вины, потянулись следом.

Оставшуюся часть пути проехали без особых происшествий и разговоров. Только когда с Котельникова переезжали через Баляева, я хотел напомнить, что на эту процедуру раньше час уходил – как минимум. Но промолчал, только глянул на тупую рожу Яцека и сказал то, чего даже сам не ожидал:

– Пусть тот рыжий пес… Пусть подавится моими долларами, падла! Вот увидите, от этих денег пойдут у него по жизни только минусы и косяки!

На Углу было пусто. Нет, машины в огромном количестве стояли по обе стороны дороги, пока мы ехали к главному входу. Но покупатели уже иссякли, а продавцы превратились в охранников своих четырехколесных авуаров.

– Паркуйся! Пойдем, поищем Кислого, – предложил Влад.

Мне не очень хотелось вылезать из прохладного салона, но я не мог себе позволить не пройти по выставке достижений японского автопрома, не полюбоваться на «свежие» – из вторых, а то и третьих рук, «тойоты», «ниссаны», «хонды», «мицубиси», «мазды», «субары», «исузу», «сузуки», «дайхатсу» и даже одна «мицуока». Авто в разнообразных позах, порой под углом девяносто градусов, приклеились к сопке. Различных форм, размеров и расцветок, они создавали фантастическую мозаику.

Наша троица поднималась вверх мимо праворульных рядов, с интересом рассматривая самые свежие экземпляры и мысленно примеряя их на себя. У Кислого, нашего однокурсника, который уже пару лет успешно занимался автобизнесом, на Углу был свой уголок. Правда, почти на самом верху, на сопке. Когда мы туда заползли, сидевший в «аске» паренек лет двадцати сказал, что Кислый ушел к знакомым пацанам, и показал, как его найти:

– Вон два крана стоят с торчащими стрелами – там, возле кирпичной будки!

С сопки спускаться всегда веселее. Яцек с Марком затеяли какой-то музыкальный диспут, а я заглядывал в салоны автомобилей и думал о том, кто были их прежние владельцы. Женщины и мужчины, старые и юные, богатые и не очень (или в Японии бедных не бывает?), веселые, грустные, добрые или нет? Какие их посещали радости, какие планы они строили в этих автомобилях? Какие драмы в них разыгрывались? Интересно, японские пацаны трахают в машинах своих японских телок, как и мы, или у них нет в этом необходимости? А песни они поют в своих авто, когда едут в хорошем настроении? Интересно, автомобиль заряжается энергетикой от своего владельца? Или ему все равно, и его ничем не пронять?

Метров за тридцать до кранов послышался голос Кислого. Он комментировал сегодняшние похороны, и, как обычно, говорил громко с пылом и жаром, до последнего отстаивая свою точку зрения, даже если его оппонент стоит с ним плечом к плечу. Когда мы вышли из-за будки, он на секунду примолк, но, увидев знакомых, завопил:

– Прикентовка пришла! А где ваш основной?

Кислый со товарищи пили «ЕБИСУ» с корюшкой, причем запасы и того, и другого были внушительны. Они сидели на белых пластиковых стульях в тени от кирпичной будки, пустые банки и рыбьи останки бросали тут же, себе под ноги. Их униформа не давала ни на секунду усомниться в их призвании и состояла из сланцев, обутых на пыльные по щиколотку ноги, купальных трусов до колен и тяжелой золотой цепи. С Кислым мы встречались раз в полгода, и у него заметно прибавлялись в размерах две вещи – пузо и «голда». Традиция оказалась соблюдена и в этот раз.

– Кислятина, все митингуешь? – я постарался симметрично ответить.

Мы с Владом по-пацански обнялись с нашим товарищем и поздоровались с остальными. Один был длинный, худой и русскомордый, немного старше нас, второй – крупный, с непропорционально сильными руками, совершенно не понятной нации и не определяемого возраста. Они тоже носили животы, причем у худого он выдавался острым клином, как у ледокола. Помимо животов, всех троих отличала сухая, забронзовелая кожа на руках и лицах. Профессиональные болезни…

– Пивка? – предложил неопределенный. Он показал рукой на стопку белых стульев, приглашая присесть.

– Саня, эти двое не пьют, прикинь? – проинформировал его Кислый, пока мы разбирали стулья и искали себе место в тени. – Их в гости звать удобно. Правда, они много сожрут, но на бухле сэкономишь, это факт!

– Вы че – не русские? – спросил Саня.

– Русские. Просто не пьем, так бывает! – дружелюбно ответил Влад.

– Я – еврей! – Марк не собирался косить.

– Я тоже, коллега! – Саня поднялся с места и проникновенно, с большим уважением и почтением, пожал Марку руку. На его волосатом животе при этом на огромной цепи висел «гимнаст» сантиметров на двенадцать. – У меня, правда, только отец, а мама – русская. Поэтому носить Иисуса Иосифовича имею полное право. Выпьешь пива?

– Выпью! А у меня оба – и отец, и мама, – твердо ответил Марк.

Саня открыл банку, вытащил из пакета несколько хвостов, пару протянул Марку, а нам с Яцеком раздал по одному.

– Все равно не пьете. Че добро переводить? – объяснение не обидное и исчерпывающее.

– Санек, это Влад! Помнишь, я тебе рассказывал? Он передачу ночью на радио ведет, – Кислый представил Яцека как суперзвезду.

Санек снова подскочил: он для своей комплекции оказался очень подвижен.

– Можно я тебя обниму, братуха? – и, не дожидаясь положительного ответа, сгреб Яцека в охапку, оторвал от земли, подержал на весу и посадил на место. – Бабе сегодня расскажу, как Влада в объятиях сжимал. Она днем дрыхнет, пока я на работе, а ночью шарится, как сова, и все время ноет, что ей тоскливо. А тут пару недель назад совершенно случайно наткнулась на твою программу. Теперь говорит, у нее смысл жизни появился! Как тебе подача?

Санек с лицом абсолютно счастливого человека предложил выпить за Влада, за его долгие лета, здоровье и удачу. Все, кто ими обладал, чокнулись жестяными банками. Санек залпом осушил полулитровую и стал прощаться:

– Все, пацаны, мне пора! Надо заехать из детсада дочку забрать, – он обнялся с каждым из нас, как будто мы были его старыми добрыми друзьями. Яцеку на прощание сказал «уважуха», Марку – «не дай им ни шанса», со мной обнялся без слов, а братьям по разуму – «до завтра». Как был в трусах, сел в «патрол» без номеров, и, выпустив облако черного дыма, умчался со стоянки.

– У него правда папа еврей? – спросил у Кислого Марк.

– Хуй его знает! Он вчера пацанам из Улан-Удэ, когда они его «вигора» смотрели, сказал, что у него папа – бурят. Те покрутились-покрутились и забрали машину у Санька на триста долларов дороже, чем у тех пацанов, – Кислый ткнул пальцем куда-то направо. – Он в прошлой жизни замполитом служил на подводной лодке, так что все может быть.

В дальнейшем наш разговор разбился на две части. Первую его (скучную) половину – там, где Яцек и Кислый вспоминали годы, проведенные в бурсе, я проигнорировал. Потому что ненавижу. Ну, может, «ненавижу» – сильное слово, но однозначно эти воспоминания о победе коллективного дикого над светлым разумом меня не радуют и не веселят. А вот во второй части, где Кислый рассказывал нам о тенденциях, ценах, перспективах и планах развития на Зеленке, я принял живое участие. Серега Кислый – удивительный парень: всегда сам по себе, всегда активный, с живым умом, примерно с меня ростом, но от фонтанирующей из него энергии он мне казался выше. На него никогда никто не мог надавить, и у него не было врагов. Он не участвовал в общих бардаках, но, когда рота поднималась дать отпор врагу, стоял в первом ряду. Никогда не обижал слабых зазря, всегда стоял за справедливость и этим он мне импонировал. Мы с ним часами могли говорить о спорте, в основном о силовых единоборствах – он одно время тоже интенсивно занимался. С Владом его роднило отношение к девушкам, точнее даже сказать, они соперничали по количеству побед, завоеванных на любовном фронте. Кислый обладал романтическим большим орлиным носом, а ведь всем девушкам известно: чем больше нос, тем больше…! Хотя в его случае это было не так. Он спросил, что нас сегодня сюда привело, – ведь уже поздно для покупок – и, услышав, что нужно литье, пообещал помочь. На неделе Саньку приходит контейнер с резиной, там оно наверняка есть.

– Игорян, а ты на чем ездишь?

– На «спринтере». У бати взял, – ответил я.

– Как Яцек, с концами?

– Нет, в аренду, – я же не мог себе позволить забрать у родителей их единственный автомобиль! Хотел добавить, чтобы он поискал мне черностоечный «марк» – лучше с пробегом, подешевле, но в этот момент на стоянку тихонько, по-черепашьи вползла синяя «старлетка». За рулем почти игрушечной машинки сидела корейская бабулька, настоящий божий одуванчик. Она приветливо помахала Кислому сухой, маленькой ручкой.

– Здравствуй, Сереженька! – заговорила бабулька скрипучим голосом с еле уловимым акцентом. – Здравствуйте, ребята!

– Здрасьте, теть Маш! – поздоровался Кислый. – Как Ваше здоровье?

– Хорошо, дружочек, хорошо! Сегодня морковочка, кальмарик, кимчи чудесная! – корейский одуванчик сразу перешел к делу.

– Пацаны, возьмите кимчи, рекомендую! Можно потом одним дыханием костры поджигать, – предложил Сергей.

Мы отказались, сославшись на отсутствие аппетита в жару, а длинный, наоборот, очнулся и подошел к «старлетке» с явным намерением купить себе еды.

– Он сейчас возьмет все, что есть. Это Тимоха – глист! Он прожирает все деньги, которые зарабатывает, – хоть наш товарищ и говорил негромко, было видно, он не особо заботится о конспирации.

– Я все слышу, – флегматично объявил Тимоха, не отрывая взгляд от еды, которую теть Маша раскладывала по тарелкам.

Мы с вялым интересом наблюдали за ее действиями, но, когда она достала из термоса с широким горлом два пенсе, сразу оживились, – ну я-то точно. От Кислого не ускользнула наша реакция, и он громко спросил:

– Теть Маш, а пенсе свежие?

– Конечно, Сереженька! Минут пятнадцать назад достала, – ответила бабулька, отсчитывая сдачу Тимохе.

– Тогда нам четыре, я угощаю! – он повернулся к нам, и продолжил, на корню прерывая наш протест – Такого пенсе вы давно не ели, отвечаю! Колода, помнишь на автовокзале, когда мы с тобой ездили в Шкотово, тогда по одному взяли, и потом всю дорогу жалели, что только по одному? Вспомни! Так вот, у теть Маши еще вкуснее!

Я пожал плечами, хотя помнил тот случай, но мне показалось не совсем корректным пользоваться нашими тогдашними ощущениями вечно голодных бурсаков в нынешней абсолютно сытой ситуации.

– Короче, я настаиваю! – объявил Кислый.

Он, с присущей его натуре бурной энергией, клокотал вокруг еды, доставая, передавая, расплачиваясь. И только когда в руке у каждого из нас оказалось горячее, ароматное, почти идеальной овальной формы кулинарное изделие, он водрузился на свое место. Кислый достал еще две банки пива – себе и Марку – и приготовился вкушать пенсе, попутно приглядывая за нашей реакцией.

– Сереженька, ты сегодня в ночную? – Одуванчик упаковала снедь обратно в кастрюли и термоса, села за руль и завела свою «капсулу смерти».

– Нет, сегодня Тимоха дежурит. Ему девчат не привозите – только еду, а то он к утру уже с ума сойдет. Точнее не он, а его глист!

– Да, теть Маш, привезите пару пенсе или лучше три, – Тимоха ловко управлялся с салатами, между делом заедая их пенсе и заливая пивом.

– Хорошо, мальчики, – она тихонько поехала со стоянки, похожая в своей «старлетке» на улитку.

В последующие три минуты никто не проронил ни слова: мы поедали пенсе. Они действительно оказались выше всяких похвал. Пропорции кимчи, мяса и специй были идеальные. Сок стекал у нас по пальцам на асфальт, оставляя яркие следы. Тесто не липло к зубам, на губах не оставалось жирной пленки, а во рту не полыхал пожар – было остро, но так, как надо.

– Даже если я сейчас и съел какого-нибудь Тузика, все равно это вкусно, – Кислый с громким удовольствием отрыгнул и запил пивом.

– Мы тоже съели собаку? – забеспокоился Марк.

– Я пошутил. Теть Маша честная до щепетильности. У нее брат в Уссурийске скотов разводит, она все готовит из свежайшего мяса. Но даже если и была собака, вкуса она не испортила! – подвел итог Кислый.

– К тому же, это полезно, – я решил его поддержать.

– Серега, а чего ты там про девчат говорил? – Яцек, естественно, обратил внимание на кодовое слово «девчата».

– Я подумал, ты не вкурил! – воскликнул Кислый. – У теть Маши три девки есть, она ими по ночам приторговывает. Две русские и одна кореянка. Говорит ее племянница. Может, и правда, потому что возит только по своим. Когда мне ее теть Маша в первый раз привезла, та была одета в серебристый комбинезон. Я ее за это «космонавтиком» прозвал. Такая прикольная – все время радуется и очень старается. Рекомендую!

– А куда ты ее возишь, в «Гранит»? – последовал уточняющий вопрос.

– Зачем? Вон, в любом микрике диваны разложил и волтузь, сколько влезет! «Космонавтик» – она компактная, везде поместится.

Если эти двое собираются вместе, то семинар по обмену опытом неизбежен. Мне стало противно сидеть рядом с этим разговором, и я пошел бродить вдоль стоявших друг против друга автомобилей. Ничего интересного на глаза не попалось – в основном ходовые «короллы», «карины» и «короны» да пара «таун айсов». То, что быстро продается, хоть и без большого навара. Стоянка оказалась небольшая, и через пять минут я вернулся обратно. Кислый и Яцек, по всей видимости, делились подробностями последних побед; им было весело. Марк равнодушно смотрел на небо, а Тимоха, уничтожив еду, побросал пластиковую посуду под себя и развалился в кресле, разбросав свои кривые худые ноги. Захотелось подойти и избить его просто так. А может, не просто. За его свинство, за тупость, за уебанский вид. Есть такие: ты его только увидел – и сразу хочешь дать по роже. Между тем, тень от будки изрядно увеличилась в размерах, и я спросил у Кислого про время.

– Десять минут восьмого. Пацаны, зацените котлы! «Сейко»! Позолоченные, автозавод, триста пятьдесят баксов в Косорыловке стоят! – он вытянул левую руку и покрутил кистью.

– Поехали, а то темнеть начнет, пока мы доберемся, – я начал торопить своих друзей. Марк дисциплинированно поднялся со стула и собрался следовать за мной, а Яцек, конечно, взялся рассматривать Кислотные часы.

– Ух ты! Число и день недели показывают, прикинь? Круто, чувак! Я себе тоже такие хочу! – он восхищенно цокал языком.

Мне бы сразу повернуться, уйти и подождать их в «сурфе» – и ничего бы не произошло, но я продолжал уговаривать Яцека. Тот, как всегда, упирался, и в этот момент на стоянку въехал он – точнее, она. А еще точнее – она в нем.

– Серега, деньги нужно! Срочно! Дай десятку на пару недель! – и, хотя окно было открыто, я не видел, кто говорил, только слышал, что голос женский.

Зато его я разглядел в подробностях. Он находился в идеальном состоянии, это сразу бросалось в глаза. Все детали из хрома, даже самые маленькие, были как новые – ни одного скола, ни одной царапины. Мотор едва слышно шептал: «Я в порядке», а кузов отражал каждый лучик заходящего солнца. Он не был заидеален искусственно посредством предпродажной подготовки – он был идеален по сути.

– Натаха, если бы ты сказала, что рада меня видеть, я бы ебнулся со стула, абсолютно не стыдясь своего счастья, – Кислый произнес эти слова искренне, безо всякой рисовки и понтов.

– Серега, ну хули ты уходишь от ответа! – в ее голосе звучало столько отчаяния, что я непроизвольно переключил на нее свое внимание. За рулем сидела обычная девушка; она смотрела на нашего товарища своими ярко-синими глазами, готовая разреветься в ту же секунду, если он ей откажет в кредите. Мне так показалось.

– Очередная «русалка Люся»? Ты же с прошлой кое-как разъебалась! – он скорее укорял, чем напоминал.

– Пиздец, Серега, ну какая разница? Два часа назад мне позвонили паки, я подтвердила, что буду брать, а баран уходит сегодня ночью! – я с трудом понимал, о чем идет речь. А еще меня озадачило постоянное использование матерных слов (эмэс) в их диалоге.

– Это называется «цейтнот»! Натаха, у меня сейчас и правда ни (эмэс) нет! Ты же обещала больше с паками не связываться! Гляди, они тебя опять на (эмэс)…

Она никак не могла пробить его на жалость.

– Серега, это «крузак» на полном фарше! – наверное, она выложила последний (и самый весомый) аргумент.

– Ну и (эмэс)? А если он косяковый? – отбивался Кислый.

– Он нормальный! Он пизженный! – было видно, что с этим доводом она рассталась с большим трудом.

Возникла пауза, но я бы не назвал ее неловкой. А может быть, я этого не заметил, так как был поглощен только им. Не помню, сколько времени все молчали – десять секунд или десять минут – для меня все потерялось. Я даже не сразу понял, что Кислый начал говорить, и сообразил, о чем речь, услышав ее ответ:

– Серега, ты же знаешь, я себе его под жопу хотела оставить до зимы!

– Возьму за четыре!

– Ты о (эмэс)? – девушка выпорхнула из машины, не заглушив мотор.

Мне до сих пор такие вблизи не попадались. Я даже думал, в нашем городе они вообще не живут. На ней не было ни одного грамма косметики, кроме маленьких, нарядных веснушек – вероятно, от этого ее глаза казались ярко-синими. Она не носила никаких украшений, а одета была, как чучело: футболка китайского цвета, между лиловым и розовым, черная плиссированная юбка ниже колен и ярко-зеленые тряпочные тапочки с белой подошвой. Но у нее была идеальная фигура: невысокая, стройная, с маленькой острой грудью, нежным, почти детским лицом и небольшой морщинкой между нахмуренных бровей. Она казалась рассерженной Дюймовочкой.

– Серега это же гэтэ, твин турбо с темсовской подвеской! Здесь самый топовый мотор стоит – двести десять кобыл, Серега! А салон? Ни одного косяка, электронный спидометр, двухстволка Накамичи! Ты же знаешь, он в идеале! Пять пятьсот, забирай! – она протянула ему ключи, а машина в это время продолжала работать: наверное, у нее есть второй комплект.

– Знаю, но мне же она под жопу не нужна. Мне надо барыжить, а тебе нужны деньги. Че-ты-ре! – спокойно парировал Кислый.

– Я не знакома ни с одним пидорасом, но наверняка их за это не любят!

Я ошибся: она вовсе не собиралась плакать. Скорее всего, она сейчас хотела оторвать Кислому яйца.

– Я тоже не знаком ни с одним пидорасом. По крайней мере, я хочу на это надеяться, но не любят их за другое. Я когда-то у тебя две тысячи просил – ты что мне ответила? «Когда к тебе приходят, плачут, деньги просят – ты тоже плачь, но не давай!»

В этот момент машина заглохла сама по себе.

– А почему она перестала работать? – я озадаченно обратился к Кислому, который не сразу понял вопрос.

– А? – он продолжал смотреть на девушку. – Там турботаймер стоит?

– Ты же все знаешь про этого «марковника»!

– Пацаны, кому нужна хорошая машина? – Серега обратился к нам. – За пятеру вы такого здесь не купите. Игореха, забирай! «Марчелло» о (эмэс) ный, я отвечаю!

Меня от этих слов прошиб холодный пот. Снова мне нужно принять быстрое и, желательно, верное решение, а времени в обрез. В последние дни часто приходилось жить в таком режиме.

– Пойдем на пару слов, – как хороший продавец автомобилей, Кислый был психологом. Он взял Натаху под руку и повел со стоянки.

– Колода, смотри, какие лапти! – Яцек попинал по колесу.

На «марке» стояло широкое шестилучевое белое литье с низкопрофильной резиной на 16.

– Бери, не думай! – вдруг выдал Марк. – Помнишь, как один еврей сказал, что он не такой богатый?

– А дальше? – у меня отшибло память: я не помнил, что дальше.

– Чтобы покупать дешевые вещи! Я ничего не понимаю в автомобилях, но мне не кажется, что ваш друг и эта девушка ломали сейчас спектакль. А в плохих спектаклях я понимаю! – вероятно, именно этих слов мне недоставало для принятия решения. Или они все сговорились – все, кроме Тимохи – тот храпел на стуле.

Я сделал последнюю попытку:

– У меня всего четыре с половиной штуки, – конечно, у меня есть пятерка и даже немного больше. Никогда бы не стал тратить все деньги на машину – я же не дурак. Да и в ближайшей перспективе у нас хорошие наработки корячатся, особенно с учетом справок.

– Возьми мои пятьсот! – Яцек полез в барсетку и протянул мне деньги.

– А ты как? На неделе литье придет, – есть у меня дурацкая привычка начинать менжеваться тогда, когда уже поздно.

– Колода, я найду себе пятьсот долларов или, в крайнем случае, отложу эту покупку. Че ты сейчас исполняешь? Бери «марка», ты давно себе такого хотел! Сядь в него, посиди – вылезать уже не захочешь! – Яцек подтолкнул меня к водительской двери, а сам сел слева со мною рядом.

Внутри он оказался еще лучше, чем снаружи. Торпеда, руль, дверные ручки, кожух ручки переключения скоростей (кожзам которой первый трескается при ненадлежащем уходе) – все мелкие и крупные детали показались мне чуть ли не новыми.

– Класс! Какой диван, как в «членовозе»! – Марк прыгал на заднем сиденье, а «марк» нехотя покачивался: амортизаторы отрабатывали, как надо.

– Че, берешь? – возвратившийся с прогулки Кислый сунул в салон свою голову. – Смотри: шильды гэтэ на руле, на бардачке! Это эксклюзив, Колода!

– Погоди, – я вылез из салона и поискал глазами девушку. Она сидела на Серегином месте и ела корюшку. – У меня с собой сейчас бабок нет, я смогу забрать их только завтра!

Если этот вопрос сейчас как-нибудь решится, значит, все – судьба! Решился он даже быстрее, чем я успел подумать. Кислый достал из кармана своих трусов пачку долларов, перетянутых красной резинкой: тысяч десять, не меньше. Стодолларовые купюры были разложены на тысячи, каждые девять листов аккуратно обернуты согнутой пополам десятой. Он осторожно снял резинку, отсчитал пять тысяч и передал их девушке. Ее нисколько не удивил тот факт, что десять минут назад Кислый декларировал, что у него нет ни цента. Она быстро двумя маленькими пальчиками пересчитала деньги и впервые посмотрела на меня:

– Я тебе завидую, – судя по всему, она нисколько не огорчилась от потери автомобиля, к которому, по ее словам, привязалась всей душой.

– Да он сам себе завидует, только еще не осознал, – поддержал ее Кислый.

– Смотри, – Натаха вдруг встала с кресла, подошла к «марку», открыла правую дверь, дернула фиксатор капота, взяла из ниши в двери тряпку и, встав перед автомобилем, подняла капот. Все мы с интересом наблюдали за ее действиями. Она уверенным движением вытащила масляный щуп (убежден, что немногие девушки знают, что это такое). Хорошенько протерев, она сунула его в штатную дырку, снова вынула и предъявила мне:

– Смотри, – повторила она, – как слеза. Я его не меняла. С Японии такое.

Она повторно вытерла щуп от остатков масла и вставила в отверстие. Кислый взял у нее из руки тряпку, развернул и показал нам. Это оказались женские трусики, которые когда были новые, были белые. Желтое масляное пятно находилось как раз под выцветшими буквами «WEDNESDAY».

– Помните, как папа с мамой учили трусы надевать: желтым – спереди, коричневым – сзади?

Натаха засмеялась с нами вместе, но трусы забрала обратно.

– Серега, ты меня отвезешь? Тогда поехали, времени мало, – не часто в своей жизни я видел, чтобы Кислым так командовали.

– Выгоняй синюю «корову», а я на ее место Игорехиного «марка» поставлю, – это сочетание слов показалось мне настолько чужим, – я и не сразу сообразил, о чем идет речь.

Когда Натаха завела «короллу», он понизил голос и добавил совершенно серьезно:

– Эта – женщина моей мечты! Игорян, тебя во сколько завтра ждать? В десять утра я уже здесь, – Кислый недолго витал в облаках.

– Как Влад проснется, так приедем. Я же на «спринтере» сюда не поеду.

– Это значит, после обеда. Давай я за тобой сам заеду полдесятого, лады?

Мы договорились, попрощались, Кислый разбудил Тимоху, поставил «марка» на место выехавшей «короллы», а мы втроем побрели к «сурфу», до которого отсюда рукой подать. На часах набежало восемь вечера. Я совершенно забыл про конечную цель нашего путешествия и, если бы не Влад, то уехал домой.

– Ты помнишь – едем на Шамору? – он снова отдал мне ключи.

Марк не протестовал, а я был не в состоянии что-то решать. На Шамору – так на Шамору!

Когда ехал по Фадеева, все время пытался осмыслить, что же со мной произошло. Как в одно мгновение я стал обладателем своей единственной в жизни мечты? А дальше что? У меня же больше нет ни одной! Не от того ли сейчас у меня внутри так пусто? Мои товарищи ничего не комментировали – просто дали мне возможность поковыряться в себе. Влад поставил кассету и, к нашему удивлению, заиграл джаз. Через пару минут на подъеме к Фарфорке Марк вдруг прокашлялся и негромко начал:

Для меня Шаморская дорога (одна из самых красивых в мире) начинается сразу за базой. Только закончились старые пакгаузы – и она началась. Слева за забором – густой лес. Справа он тоже есть, но не надолго – до золоотвала, который мы огибаем по длинной дуге, и за которым видно Горностай. Но нам же не надо на Горностай. Нам надо на Шамору, поэтому мы сворачиваем налево по асфальту, а не направо на грейдер. Перемахиваем сопку, где на подъеме, если повезет и впереди не будет плестись какой-нибудь старый мудак, можно притопить, а если не повезет – то попробуй его обгони. Сегодня нам повезло, и на сопку мы взлетели, но на мудака попались на спуске и плелись за ним почти до поселка. Встречку до упора забили возвращающиеся с моря и я смог обогнать его только с нарушением, почти в самом низу, перед поворотом. Хорошо, не было ментов, но плохо, что Марк не закрыл окно и мы вкурили помойку. Пока орали на Марка, дым снаружи закончился, и мы снова открыли окна, запуская в салон свежий морской ветерок. Сразу за помойкой есть несколько маленьких бухточек. В них вместе с галькой можно найти в большом количестве обточенные морем разноцветные стекляшки. Но нам и стекляшки не нужны – нам на Шамору. Огибаем по лесу Десантную: говорят, там грузятся морпехи в свои БДК, и за мысом Трех Камней снова встречаемся с морем, которое нас не отпустит уже до Лазурной. Вот он, наконец-то, последний поворот направо, и впереди – утомленное вечернее море, а сзади – голос Марка: