Чеченцы. Роль геостратегического значения Кавказа для России в XIX столетии (З. Х. Ибрагимова, 2010)

Роль геостратегического значения Кавказа для России в XIX столетии

На страницах великой нетленной книги под названием «История России» запечатлелось множество сюжетов, отражающих жизнь огромной страны на протяжении столетий. Эти удивительные повествования проникнуты настоящим пафосом и глубоким драматизмом; наполнены разнообразными историческими персонажами, проявивших себя в делах государственного служения, в ратных подвигах, на ниве просвещения и культуры. И время той России оборвалось с падением монархии в 1917 году. Быстро затем выяснилось, что в тот судьбоносный год рухнула не только коронованная власть; распалась связь времен, ушел в небытие уникальный социокультурный феномен, имя которому – Россия. Гибель исторической России на взлете индустриального развития, на пике культурного цветения до сих пор завораживает внимание, удивляет и потрясает, заставляет людей снова и снова всматриваться в ушедшую даль; искать там, за историческим горизонтом, разгадку причин грандиозной трагедии, которая очень много определяет и сегодня.

Писатель Иван Бунин через два года после революции, в апреле 1919 года, произнес горькие, пророческие слова: «Наши дети, внуки не будут в состоянии даже представить себе ту Россию, в которой мы когда-то (то есть вчера) жили, которую мы не ценили, не понимали, – всю эту мощь, сложность, богатство, счастье». В советской России, в царстве «серпа и молота» дозволено было изображать монархическую Россию лишь в густо – черных тонах. Насаждаемая «цветовая гамма» так прижилась, так «вошла в плоть и кровь» нескольких поколений соотечественников, что после падения социализма все еще продолжала господствовать в душах людей. Россия, конечно же, не была неким мифическим конфетно-бисквитным царством. Это был огромный и сложный социальный организм, где большое и малое, передовое и отсталое, великое и ничтожное, богатое и нищее соседствовали и сосуществовали. Это была действительно «цветущая сложность». Здесь каждый эпизод из необозримой череды их достоин отдельного внимания, требует особой палитры. Но не только. Помимо исторического знания, вкуса и ответственности – всего того, что можно назвать «инструментальным мастерством», необходима еще и любовь к истории страны, родного края, искреннее уважение к делам своих предков¹.

Россия, добиваясь признания в Европе, смогла завоевать его, наращивая могущество, основанное на единстве, достигнутом между европейским наследием Руси и ее азиатским предназначением, проистекающим из территориальной непрерывности континента. Н. Алексееву удалось сформулировать властно-политическое измерение «русской идеи». Он считал, что: «…вся наша история и есть, прежде всего, борьба с Азией, приспособление к Азии и ассимиляция Азии». Далее он писал: «Государство наше родилось в процессе суровой долголетней борьбы с азиатскими кочевниками, которые были сначала победителями, а потом постепенно стали побежденными. Государство наше, выросшее в этой борьбе, типично имело характер военного общества, построенного как большая армия по принципу суровой тягловой службы»².

В 1864 г., завершив военные операции на Северном Кавказе, российские власти направили часть войск в Среднюю Азию, начав новую фазу в продвижении империи на Восток³. В 1880 г. командующим русскими войсками назначили генерала М.Д. Скобелева, непримиримого сторонника наступательной тактики в Средней Азии. Ему приписывают слова: «Дайте мне сто тысяч верблюдов, и я завоюю Индию». Однако были и те, кто скептически относились к пользе для России Средней Азии и призывали, пока не поздно, «Бросить этот заколдованный край». К середине 70-х гг. XIX в. большая часть территории Средней Азии прочно вошла в сферу геостратегических интересов России. Британский премьер-министр РА. Солсбери примирительно заявил в парламенте, что в Азии достаточно места и для русских и для англичан.

Присоединение Средней Азии получило широкий отклик в российском обществе и повлияло им на осознание им особой роли России в качестве евразийской державы. Царившие тогда настроения, пожалуй, лучше всех сумел передать в январе 1881 г. в «Дневнике писателя» Ф.М. Достоевский. Он признался, что почти два века русские стесняются своих симпатий к Востоку из-за боязни, что Европа сочтет их азиатами. Ф.М. Достоевский усматривал в Азии возможный «наш исход» в будущем как духовный, так и «цивилизаторский», ибо там «наши богатства» и там «у нас океан». По мнению писателя, двигаться в этом направлении было необходимо: «Англии бояться – никуда не ходить». К началу XX в. Российская империя по размеру территории – 22,2 млн. кв. км. – занимала второе место в мире, уступая лишь Британской империи (31,9 млн. кв. км.). По численности населения – 185,2 млн. человек – Россия была третьей после Британской империи и Китая⁴. Кавказ по величине составлял лишь 48 часть Российской империи, по площади был почти равен Франции. Население Кавказа насчитывало 7–8 млн., из них русских было 2,5 млн. человек⁵.

Без сомнения, расширяясь, России предстояло столкнуться с другими империями, которые заставили бы ее остановиться. Но помимо этого ее останавливали и естественные границы, например, тихоокеанское побережье и Северный Ледовитый океан. На протяжении почти трех веков великие европейские державы «мирились» с ростом могущества Российской империи и с процессом ее расширения. Но по окончании этого процесса они заставили ее принимать в расчет «равновесие сил». Без сомнения, империя принесла России огромные материальные выгоды, значительное расширение территории, рост населения, экономические ресурсы, тем более важные, что с конца XIX века быстрые темпы индустриализации требовали все больше сырья – все это давало большой государственный доход, ускоряло темпы развития производства и потребления. Мощный индустриальный рывок позволил ввести Россию в круг великих держав и даже занять там ведущие позиции⁶.

Осмыслению роли империй в мире уже в XIX столетии уделялось много внимания. Очень точную константу империи сформулировал Н. Бердяев: «Лишь свободные граждане могут быть опорой империи. Большое количество бесправных, гонимых и всячески озлобляемых, представляет опасность». Иными словами, империя немыслима без правового сознания, немыслима при националистическом пафосе. Разумеется, имперская идея не есть нечто универсальное, не есть панацея, помогающая «здоровому» становлению человечества, иначе такая империя была бы создана раз и навсегда⁷. Российская империя хотя и подчинялась тем же законам государственно-правового развития, что и другие мировые империи, но, в то же время, имела свои индивидуальные особенности. А.М. Горчаков доносил до мира: «Политика нашего августейшего государя имеет национальный характер, она ни в коем случае не является эгоистичной, и, ставя интересы своих народов на первое место, его величество не допускает мысли о том, что этими интересами может быть оправдано нарушение прав других. В настоящее время Россию часто упрекают в излишней подозрительности и в не проходящем синдроме «осажденной крепости». Наверное, такая точка зрения имеет право на существование, но надо учитывать и факт трагической истории Российского государства»⁸.

Сложная диалектика федеративного и имперского, присущая властным отношениям в современной России и унаследованная ею из богатого исторического опыта противоборства, выражаясь словами А.Н. Радищева «вольности и деспотизма», часто воспринимается сегодня общественным сознанием односторонне и прямолинейно. Для определенных сил внутри страны характерно «жонглирование» понятием «имперская политика» как орудием политической борьбы, своего рода жупелом с приданием этому понятию исключительно негативного оттенка и с апелляцией к «проклятому советскому прошлому» как к «империи зла». На концептуальном, понятийном уровне ответ дает нам современный философ и политолог М.В. Ильин: «Настала, видимо, пора освободить это достойное слово (империя) от чисто пейоративного употребления, восстановить в отечественной традиции политическое понятие империи, питающееся как фактически автохтонной идеей царства – государства; так и более непосредственно связывающую нашу культуру с латинским источником – идеей империи в ее исходном вергилиевском смысле установления «обычаев мира» с помощью «милости и силы». Термин «империя» в таком его понимании оказывается коррелированным с отечественным понятием «держава»»⁹. Чтобы понять многообразие значений и нюансов слова «империя», необходимо проследить его эволюцию на протяжении тысячелетия. Понятие «империя» происходит от латинского слова «imperium», которое точнее всего переводится как «законная власть». Слово «император» в его первичном римском смысле переводится как «успешный полководец». И хотя даже в римские времена это слово должно было обозначать монарха, оно всегда сохраняло совершенно недвусмысленный военный оттенок¹⁰.

В последнее время в современной западной и отечественной историографии активно развивается «новая история империй». В отличие от «старой», где основное внимание уделялось понятию империализма и милитаризма, в центре исследования нового направления находится взаимодействие национального и имперского. Приоритетными стали такие темы, как история элит, административное управление окраинами, взаимоотношения центра и периферии. Повышенное внимание к этим сюжетам во многом объясняется самим феноменом империй, объединявших в течение длительного времени огромные территории, населённые различными по своей культуре народами ¹¹.

Одним из главных символов Российской империи было ее знамя, в истории которого отражается как в зеркале и история всей великой державы. В 1742 году было дано первое официальное подробное описание

Государственного знамени Российской империи. На полотнище знамени положено было размещать изображение герба Российской империи: двуглавого орла и гербов территорий, входящих в ее состав. Гербы территорий России, размещенные на государственном знамени 1742 года, соответствовали титулу императрицы Елизаветы Петровны. В центре полотнища был изображен двуглавый орел с Московским гербом. Вокруг центрального изображения по периметру полотнища своеобразную кайму составил тридцать один герб царств, княжеств и областей в овальных щитках, в том числе и указаны на нижней кайме – Черкасские и Горские земли. Успехи внешней политики во втор. пол. XVIII – первой трети XIX столетия привели к значительному увеличению территории Российского государства. За этими территориальными изменениями следовало и изменение титула российских правителей. При Павле I было вставлено в титул: «Государь Иверских, Карталинския, Грузинския и Кабардинския земли». В соответствии с титулом к коронации императора Николая I, происходившей 22 августа 1826 года, государственное знамя было «исправлено»: на каждой стороне полотнища некоторые гербы закрасили и вместо них поместили гербы территорий, вновь вошедших в состав Российского государства¹².

Завоевание Кавказа произошло постепенно, по частям – восточный Кавказ был «замирен» в 1859, а западный в 1864 гг. По мере покорения кавказских народов и присоединения к России занимаемых ими территорий, здесь развивались и государственные учреждения. Еще до полного присоединения Кавказа было образовано кавказское наместничество. Для решения вопросов, превышавших власть наместника, в 1842 году был образован Кавказский комитет, в качестве органа верховного управления¹³.

Особенно тяжелым для горцев был период адаптации к новым условиям жизни и новой власти. Полковник генерального Штаба Романовский отмечал, что в начале Кавказской войны все население Кавказа, за исключением Грузии и некоторых народов в Предкавказье, т. е. более 4/5 жителей Кавказа, враждебно встретило русские войска¹⁴. В ходе многолетней, затяжной войны местное население понесло значительные потери. Все это не могло не сказаться на отношении народа к установившимся после войны органам управления в регионе. Современные исследователи вполне отдают себе отчет в том, что у нас «строилась империя, а не рай на земле». Вошедшие в состав России народы подвергались различным видам притеснений и эксплуатации, страдали от административного произвола и т. д. В то же время историками отмечается удивительная пластичность восточных славян вообще, их способность к вживанию в чужие этносы, приводившая порой к ассимиляции не русскими, а русских. Так было и на Кавказе¹⁵.

Важнейшей функцией империи в процессе расширения ее территории, включения в свой состав инокультурных компонентов является поиск оптимального режима их интеграции в общеимперский организм. Правительство стремилось сохранить здесь существовавшие до вхождения в состав России местные законы, учреждения, культуру. Как правило, избирался адаптивный способ управления территориями, осторожное и гибкое сочетание сохраняемых традиционных для автохтонного населения норм и порядка жизнедеятельности сложившейся системы отношений с военизированной и жесткой административной системой¹⁶. В широком плане адаптационные процессы, как действие и как состояние, охватывают едва ли не все социальные группы населения и многие сферы жизнедеятельности. Устойчивое развитие регионов в немалой степени зависит от качества, масштабов и глубины восприятия людьми ценностей и новшеств, привносимых модернизацией их традиционной жизни. Отсутствие концептуального понимания и надежной правовой основы адаптационных процессов, как свидетельствует история Императорской России, создавало искушение использовать насилие для создания и применения адаптационных механизмов. Навязанные сверху реформы в основном сопровождались болезненной ломкой традиционного образа жизни, психологическим напряжением, а, в конечном счете, серьезными потерями в деле консолидации общества и снижения отрицательных последствий социальной дифференциации¹⁷.

Существует множество проблемных аспектов при вхождении новой группы людей в уже сложившееся сообщество. В любой теории противоречий существуют традиционные утверждения о «поляризации». Йохан Галтунг, основатель и первый директор Стокгольмского института исследований проблем мира, так характеризует данную проблему: «Конкретным выражением поляризации, конечно, является формирование союзов и блоков. Как группа реагирует на нового партнера? Отрицательно, если присоединятся сразу многие, нужно время, чтобы приспособиться к новым членам и новым условиям сосуществования»¹⁸. Адаптация к новым социокультурным условиям требует определенной гибкости, известного отказа от ряда традиционных представлений и норм. Это – необходимое условие эффективной совместной деятельности представителей разных культур. Одновременно с этим надо понимать, что модернизированность внешне наблюдаемого поведения, адаптированность к нормам нового сообщества и требованиям другого этнокультурного окружения ничуть не означают отказ от традиционных ценностей, традиционных представлений- эстетических, духовных, религиозных, социальных, психологических. Интеграция характеризуется идентификацией, как со старой, так и с новой культурами. Для достижения интеграции требуется взаимное приспособление. Эта стратегия требует от интегрирующейся общины адаптации к основным ценностям доминирующего общества¹⁹.

Империя- это сложносоставное государство, в котором метрополия, так или иначе, отличается от периферии, а отношения между ними задаются метрополией и воспринимаются периферией как оправданное или неоправданное неравенство, субординация и эксплуатация. В ходе исследований выяснилось, что эти вопросы – одни из ключевых в изучении империй. Ментальное, смысловое значение империи порождается не только военно-политической экспансией, являющейся ее обоснованием и катализатором в аспекте реально-политическом, но и «имперской идеей» – продуктом мифологического сознания. Этнокультурные мифы начинают строить черты концепта, иногда они принимают рациональную оболочку, утрачивая самодостаточность и, все отчетливее соединяются с историей, в качестве ее первоначала. Мессианская ориентация, универсализм представлений о судьбе русского народа и государства предполагают именно имперский способ достижения цели- совершенного миропорядка. Из глубин общественного сознания рождается представление о неизбежности имперского пути России, об естественно – историческом характере возрастания ее пространств и народов. Н.А. Бердяев, например, писал о том, что «мессианская идея, заложенная в сердце русского народа, была плодом страдальческой судьбы русского народа, его взысканий Града Грядущего»²⁰.

Однако в Европе о России складывалось прямо противоположное мнение, зачастую редко подкрепленное весомыми доводами, но полное необъяснимого страха перед могущественной, постоянно расширяющейся и «непонятной» страной, отличной от всего мира и живущей только по своим правилам. В конце 1903 года на Западе появилась статья Дайси с мрачными взглядами на состояние России. По мнению публициста «…русские остаются нецивилизованным народом с варварской моралью. Неспособность русских к учению приводит к тому, что представители образованных народов набираются почти исключительно из евреев. Ведя постоянные завоевания, Россия не прививает покоряемым племенам высокие культурные идеалы, потому что сама воплощает бескультурье: моральная тьма русского правления непрерывно распространяется по всему земному шару»²¹. Генералу де Кастельбажаку, возглавлявшему посольство Франции в Санкт-Петербурге и считавшемуся знатоком России у себя на родине, принадлежат следующие слова: «…Россия чужда всякой логике. В самом деле, нет логики в этой империи – ни в народе, ни в дворянстве, ни в правительстве, ни даже у самого государя; нельзя о них судить по нравственным нормам нашей западной цивилизации… Будущее этого 60-миллионного народа, энергичного и смышленого, невежественного и легкомысленного, приверженного фанатизму и суеверию, лишенного моральных принципов, представляется мне пугающим как для него самого, так и для Европы» (1853 г.)²².

Русские болезненно относились к тому, что Европа смотрела на них свысока и считала лишь «полуцивилизованным» народом. Лорд Керзон, например, утверждал, что завоевание Россией Средней Азии было «завоеванием одних восточных народов другими». По мнению Д. Дивен «наиболее радикальной реакцией россиян на пренебрежительное отношение европейцев была гордость своими полуазиатскими корнями и татарской наследственностью, а также осознанием «отдельности» от европейской цивилизации». Российское государство, безусловно, стало гораздо богаче и сильнее в результате если не всех, то большинства своих территориальных приобретений. Без этих завоеваний оно не стало бы великой державой²³.

Негативная информация о России издавна легче усваивалась в Западной Европе, чем позитивная. Недоверие веками составляло почву отношений. За злободневными придирками, поучениями и «причитаниями» скрыты фундаментальные недоразумения, конфликт архетипов, культурный диссонанс. Давнее соседство и смутно ощущаемое дальнее родство (в широком смысле слова) только усиливали раздражение. Выдающийся американский политический мыслитель Джордж Кеннан писал: «Пути, которыми народы достигают достойного и просвещенного государственного строя, представляют собой глубочайшие и интимнейшие процессы национальной жизни. Иностранцам эти пути часто не понятны, и иностранное вмешательство в эти процессы не может принести ничего, кроме вреда». Тем не менее, на протяжении столетий Россию учили строить свое общество и свою историю западные политики, навязывая в этих поучениях свои идеалы и свои принципы, зачастую совсем не приемлемые здесь и вызывающие только раздражение и обострение взаимоотношений²⁴.

Политика царского самодержавия по отношению к «инородцам», национальным окраинам была направлена на укрепление унитаристских тенденций. Это явно противоречило не только российскому менталитету, но и европейским традициям либерализма. Именно в таких условиях сформировались позиции различных политических партий по национальному вопросу, в том числе российских социал – демократов, а затем и большевиков²⁵. Н.Я. Данилевский в своем знаменитом трактате «Россия и Европа», обосновывая право России на «обуздание» горцев, писал: «В Шотландских горах, с небольшим лет сто тому назад, жило несколько десятков, а может, и сотен тысяч таких рыцарей свободы; хотя те были христиане, и пообразованнее, и посмирнее, – да и горы, в которых они жили, не Кавказским чета, – но, однако, Англия нашла, что нельзя терпеть их гайлендеровских привычек, и при удобном случае разогнала их на все четыре стороны»²⁶. Разумеется, есть и будут оставаться государственные интересы держав, но они могут находить свое решение не путем диктата, силой оружия, методами давления, скрытой формой угроз и т. п., а цивилизованными методами, учитывая национальные интересы и достоинство тех или иных народов, сообществ, государств²⁷.

Из-за того, что в 1801 г. Ирландия стала частью Соединенного Королевства, историки Британской империи обычно выпускают ее из вида. Хотя еще в шестнадцатом веке именно в Ирландии были заложены основные принципы британского имперского правления. Они подразумевают идеологию цивилизационной миссии – глубокое (и, как правило, пренебрежительное) чувство культурного превосходства над аборигенами, а также доктрину «terra nullius» (ничейная территория, область, не подлежащая под сюзеренитет какого – либо государства). Как отмечал еще Гуго Гроций (1583–1645), «ничья земля» приравнивается к территории противника по праву вести на ней военные действия; предполагающую, что земля (и, как следствие другие экономические ресурсы), которую плохо обрабатывают отсталые местные жители, может быть законно экспроприирована более сильным и развитым захватчиком. Только в XIX веке британцы перестали рассматривать Ирландию как колонию, и точно так же поступили историки Британской империи²⁸.

У. Черчилль²⁹ так объяснял изменения в политике Британии в отношении Ирландии: «Отношения между Британией и Ирландией складывались в те столетия, когда независимость враждебной Ирландии угрожала самой жизни Британии. Всякий политический шаг, всякая перемена политики, всякая форма гнета, к которым прибегала более сильная островная держава, объяснялись именно этим основным фактом. Только в XX столетии эта угроза уже перестала быть реальной. Когда Британия с ее 12 млн. населения была зажата в тиски между Францией, имевшей 20 млн. жителей и являвшейся в течение тысячи лет наследственным врагом и возможным завоевателем, и враждебной Ирландией с ее 7 млн. населением, опасения этих 12 млн. покажутся нам извинительными, и мы поймем принимавшиеся ими меры. Но ситуация совершенно изменилась, когда Францию далеко перегнала ее вековая соперница Германия, когда население Ирландии сократилось до четырех с четвертью миллионов (без Ольстера до трех) и когда население Британии, не считая ее колониальных владений, достигло сорока трех миллионов»³⁰.

Специфика колонизации англичанами Ирландии была такова, что в южной части острова заселение не носило массового характера, в то время как северо – восток захлестнула мощная волна эмиграции. Ольстер становился центром развития капиталистической промышленности, остальная Ирландия оставалась аграрной. Первоначально английское правительство вместо урегулирования этнополитического конфликта предпочло силовое решение ирландской проблемы. Восстания и протесты подавлялись, коренное население подвергалось дискриминации. Крупное восстание произошло в 1641–1652 гг. в ответ на земельные конфискации, оно было подавлено. Постепенно Великобритания стала применять более демократичные методы во взаимоотношениях с населением Ирландии³¹.

Мысль о превосходстве английской нации являлась общепринятой во втор. пол. XIX в. Так, лорд Солсбери заявлял: «Там, где появляются власть англичан и английское влияние, восстанавливаются мир и порядок, увеличиваются процветание и богатство, и поэтому перспектива установления британского правления приветствуется людьми каждой расы и каждой веры». Я утверждаю, что мы – лучшая нация в мире, и чем большую часть мира мы заселим, тем лучше будет для человечества», – писал ярый приверженец и активный создатель Британской империи Сесиль Родс³². Имперское сознание было полезно для правящих кругов тем, что все недовольство населения метрополии нередко направлялось на «ленивых и враждебных нахлебников» в колониях. Тем самым народ самоутверждался в ощущении своего превосходства. Так, в частности, английский обыватель полагал, что «… индийцы лгут, полагая, что англичане ограбили Индию, захватив в свои руки торговлю хлопком; на деле они сами наплодили столько ртов, что те все пожирают…». В Первую мировую войну пропаганда впервые целиком формировала умонастроение солдат, им внушалось: «Англия всегда права, а раз она объявила войну Германии или кому-то еще, то эти страны и виноваты…»³³.

Окрепшая промышленная буржуазия Англии требовала свободного доступа к рынкам новых колоний, к их естественным, прежде всего сырьевым, богатствам. Отсутствие или недостаточность собственного производства сырья заставляли обращаться за ним на обычных коммерческих условиях к государствам, имеющим излишки сырья (например, экспорт хлопка из США), или вывозить его из тех стран Азии, Африки, Латинской Америки, которым можно было навязать неравноправные условия торговли. Кроме выкачивания богатств из колоний, промышленный капитал преследовал и другую цель – включение в сферу сбыта его продукции новых стран и регионов. В 1833 г. Англия навязала Османской империи конвенцию, по которой турецкое правительство обязалось не вводить на территории империи торговой монополии и установить заниженные (5 %) пошлины на английские товары. Еще ранее, в 1828 г., Россия и Англия добились от иранского шаха снижения таможенного тарифа до 5 % и наводнили города Ирана своими товарами³⁴.

На территориях нынешних западноевропейских государств жило ко времени создания этих стран великое множество различных народов. От наиболее значительного (с точки зрения исторической воли, культуры) балтийского народа – пруссов – осталось одно название, которое к тому же – как это ни парадоксально – перешло на часть немцев (Пруссия), и нет никакого сомнения, что если бы в состав Германии вошли тогда же литовские и латышские земли, от населяющих их народов точно так же не уцелело бы ничего, процесс ассимиляции сделал бы свое дело…³⁵. Русский народ не уничтожал целенаправленно местное население, что резко отличает колонизацию в России от колонизации на Американском континенте. В Америке индейцы большей частью были вытеснены со своих земель и истреблены. В итоге из 10 млн. индейцев, проживавших к XVII в. на территории современных США, к 1880 г. их осталось около 200 тыс.

Русские смогли быстро охватить огромную территорию, поставить опорную сеть острогов и заградительных Линий, но из-за недостатка людских и организационных ресурсов, суровости природно – климатических условий медленно осваивали новый край, запаздывая по сравнению с американцами почти на полвека в формировании условий для его интенсивного развития и по его результатам (таким показателям, как железнодорожное строительство, земельная политика, продуктивность производства и т. д.). Российская империя могла продолжать экстенсивное развитие, сохраняя при этом свое экономическое могущество, что было, конечно, естественно и оправданно, хотя стратегически и неправильно. Ничто не вынуждало ее искать новых способов интенсификации развития. С другой стороны, именно здесь коренится объяснение замедленных темпов и своеобразного характера русской модернизации. В России социальное развитие, появление и распространение современных идей и техники сдерживались ее огромными, еще не освоенными, тяжелыми в климатическом смысле пространствами. Впрочем, недостаточно благоприятные природно – климатические условия могут и стимулировать интенсификацию труда, создавая таким образом предпосылки для социального и экономического прогресса³⁶.

В отличие от колониальной политики стран Западной Европы, в основе деятельности России на Северном Кавказе лежали не столько экономические причины, сколько факторы стратегического, геополитического характера. В этом смысле политику Российской империи на Кавказе нельзя назвать в полной мере колониальной. В силу исторически сложившихся обстоятельств Россия приступила к экономическому освоению Северного Кавказа лишь со второй половины XIX века, после завершения Кавказской войны. Однако природные богатства региона, особенно полезные ископаемые: рудные материалы, нефть, селитра и др., а также возможность развития здесь производства с широким привлечением дешевой рабочей силы привлекали Россию еще со времен Петра I³⁷. Поиск источников сырья, дешевый рынок рабочих рук, пространство сбыта товара – все это создавало не только благоприятные условия для государств в тот колониальный период, но и закладывало крепкий фундамент для благополучия будущих поколений. Так, в настоящее время Сила Запада – в дешевизне производства в «третьем мире», именно поэтому Запад так боролся за влияние в «третьих странах». Сейчас английский банкир переводит сбережения английского рабочего на другой конец света, в страны с низкими издержками, и на эти деньги строит там фабрики. В результате английские рабочие теряют рабочие места на производстве, хотя порой находят их в сфере обслуживания, и получают проценты по вкладам. Этот процесс получил название «глобализация экономики», основы ее закладывались в XIX веке³⁸.

Преимущество Кавказа в военно – стратегическом отношении состояло в том, что он служил очень удобным плацдармом для усиления влияния царизма на Ближнем и Среднем Востоке. Составляя неотъемлемую часть Восточного вопроса, Кавказ служил удобным барьером для защиты южных границ России от султанской Порты и шахской Персии³⁹. Как показало исследование, царское правительство понимало, что Кавказ играл чрезвычайно важную роль в установке стабильных границ на юге России, в проведении всей его восточной политики. Исследователи неоднократно и вполне справедливо отмечали, что Россия боролась за Кавказ как за исключительно важную стратегическую позицию. В обстановке нарастающего международного соперничества значение этой позиции все нарастало. Она обеспечивала обладание Каспийским и Черным морями и юго – восточными территориями России. На этой позиции защищались жизненные интересы российского государства⁴⁰. Британский путешественник Эдмонт Спенсер, побывавший на Кавказе в 1830 году, в своих письмах, размышляя о геополитическом значении Кавказа для России писал: «…Мы можем быть уверены, что когда Россия будет полностью обладать кавказскими ущельями, мы в течение нескольких лет увидим Турцию и Персию, включенными в ее и без того уже разросшуюся империю и ее победоносное оружие, диктующее условия нам самим, в Калькутте»⁴¹.

В 1885 году император Александр III говорил князю В.П. Мещерскому: «С минуты, как Павел I выронил слова «Поход на Индию», слова эти засели в англичанах навсегда. И отсюда неприязнь к России». Существует мнение, что поход в Индию при участии русских войск являлся одной из целей, которые наполеон ставил перед собой, начиная войну с Россией. Об этом хорошо знали в Петербурге. Я. И. де Санглен описывает «странный случай», имевший место в начале войны 1812 года. Однажды к нему привели пленного французского офицера, который после допроса якобы сказал: «Долго ли вы будете играть эту комедию?». «Какую комедию?» – «Будто вы не знаете? Так я вам скажу по секрету: вся эта война с Россией притворная, скрывается от англичан. Мы вместе с Россиею идем в Индию, выгнать оттуда англичан». Что этот слух был не на пустом месте, свидетельствует Е.В. Тарле. В разговоре с британским генералом Р. Вильсоном, Александр I прямо заявил, что, отвергнув мир с Наполеоном, он спас для Англии ее главную индийскую колонию⁴².

В современной исторической литературе есть сведения о том, что Николай I планировал использовать Кавказ и Закавказье для продвижения российских войск вдоль ирано-турецкой границы с целью выхода к Персидскому заливу. Существуют косвенные сведения о планах России захватить Мекку и Медину с целью лишить османских султанов легитимной власти. Подобный оборот событий крайне тревожил Англию, опасавшуюся дальнейшей экспансии России на юг и юго-восток, сознававшую реальность русской угрозы в отношении Индии⁴³.

На Кавказе перекрещивались и сталкивались экономические и политические интересы России, Турции, Англии, Германии. Кавказ, находясь на пути России к приобретению преобладания – экономического и политического над жизнью и судьбами народов Ближнего Востока, на пути стремления России к достижению берегов южного теплого Индийского океана, – занимал особо важное место во внешней политике России. Но Кавказ и сам по себе был чрезвычайно дорог России. Природные богатства Кавказа очень велики: Грозненская и Бакинская нефть, марганец, шерсть, кожа, овощи и фрукты, зерно, вина шли не только на внутреннее потребление огромной державы, но и приносили большие доходы при экспортировании их за рубеж. Русская индустрия на том временном этапе не могла нигде получить такого богатства и необходимого ей сырья, как на Кавказе. Недаром в России сложилось мнение, что «Кавказ самый драгоценный перл в короне русских царей»⁴⁴.

¹ Боханов А. Россия дней давно минувших // Российская империя в фотографиях. Конец XIX – начало XX века. – СПб.,2004. – С. 3–6.

² Алексеев Н.Н. Русский народ и государство. – М.,1998. – С. 73–74., Пивоваров Ю.С. Русская история как «русская идея» // Национальная идея: страны, народы, социумы. – М.,2007. – С.350.

³ Sidorko С. Р. Dschihad im Kaukasus – Wiesbaden,2007 – S.428; Bodenstedt F. Die Volker des Kaukasus und ihre Freiheitskampfe gegen die Russen. – Munster, 1995. – S.4.

⁴ Козлов C.A. Территориальное расширение Российского государства в XVI–XIX вв. // Санкт-Петербургский международный летний и культурно-исторический университет. 2007. Территориальное расширение России и земельный вопрос. – СПб.,2007. -С.33–37.

⁵ Кавказ. – СПб., 1896.

⁶ Каррер де Анкос Э. Евразийская империя: История Российской империи с 1552 г. до наших дней. – М.,2007. – С. 79–80.

⁷ Кантор В.К. Санкт-Петербург: Российская империя против российского хаоса. К проблеме имперского сознания в России. – М.,2008. – С. 23, 25.

⁸ Майоров М. О нравственности и национальных интересах // Международная жизнь. – М.,2007. – № 1–2. – С. 6, 8.

⁹ Журавлев В.В. Заключение // Административные реформы в России: история и современность. – М.,2006. – С. 621–622.

¹⁰ Ливен Д. Российская империя и ее враги с XVI века до наших дней. – М.,2007. -С.45.

¹¹ Волхонский М.А. Национальный вопрос во внутренней политике правительства в годы первой русской революции // Отечественная история. № 5. – М.,2005. – С.48.

¹² Голованова М.П. Регалии Российской империи. Государственное знамя. – М.,2007. -С.9-10,21–22.

¹³ Ивановский В.В. Русское государственное право. Т.1. Вып. З. – Казань, 1896–1898. -С.346.

¹⁴ Романовский Д.И. Кавказ и Кавказская война. – СПб., 1860. – С.1.

¹⁵ Никитин Н.И. Национальная политика Российской империи в Сибири // Преподавание истории в школе. – М.,2007. – № 3. – С. 5–6.

¹⁶ Шаповалов А.И., Шнайдер В.Г. Северный Кавказ в орбите геополитических интересов России: социокультурные источники имперских интересов // Этнокультурные проблемы Северного Кавказа: социально-исторический аспект. – Армавир,2002. – С.71.

¹⁷ Смирнова С.К. Адаптационные стратегии в контексте политики межэтнических отношений // Конгресс этнографов и антропологов России: доклады и выступления, Саранск,9-14 июля 2007. – Саранск,2007. – С.480.

¹⁸ Галтунг Й. Теория малых групп и теория международных отношений (исследование проблем соответствия) // Социально – политический журнал. – М.,1998.– № 2. – С. 243–244.

¹⁹ Повразнюк К.В. Проблема интеграции мусульман в европейское общество. – СПб.,2007. – С. 5–6.

²⁰ Смирнова С.К. Адаптационнные стратегии… – С. 59, 61.

²¹ Данилин С.А. Образ России и ее политики в англо-американской публицистике конца XIX – начала XX вв. Дис. …канд. ист. наук. – М.,2006. – С. 122–123.

²² Черкасов П.П. Французские дипломаты о подготовке крестьянской реформы в России: 1856–1860 гг. (по фондам архива МИД Франции) // Вестник истории, литературы, искусства. Т.4. – М.,2007. – С.231.

²³ Ливен Д. Российская империя и ее враги с XVI века до наших дней. – М.,2007. -С. 355, 362.

²⁴ Сурков В. Тексты 97–07. – М.,2008. – С. 20–21.

²⁵ Алафаев А.А., Тетуев А.И. Россия на Северном Кавказе в XVIII–XX в. // Преподавание истории в школе. – М.,2007. – № 3. – С. 15.

²⁶ Данилевский Н.Я. Россия и Европа. – СПб., 1895. – С.37. Дмитриева О. Восприятие феномена Кавказа элитой русского общества начала XX века // Опыты историко – антропологических исследований. – М.,2004. – С.51.

²⁷ Аббасбейли А. Кавказ в сфере геостратегических реалий // Обозреватель. – М.,2003. – № 11.-С.35.

²⁸ Ливен Д. Российская империя и ее враги с XVI века до наших дней. – М.,2007. -С.41.

²⁹ Уинстон Леонард Спенсер Черчилль (1874–1965), выдающийся государственный деятель Великобритании, один из величайших политиков XX века.

³⁰ Черчилль У. Мировой кризис: 1918–1925. – М.,2007. – С. 186–187.

³¹ А. – Х.А. Султыгов. Этнополитический конфликт в Северной Ирландии: прошлое и настоящее // Новая и новейшая история. – М.,2006. – № 2. – С. 168.

³² Высокая Е.В. Имперское мышление как историко-культурная картина мира: особенности имперской традиции в Великобритании и России // Вестник Российского университета дружбы народов. Серия «История России». – М,2007. – Спец. выпуск. № 2. – С.127.

³³ Мадор Ю.П. английская идея // Национальная идея: страны, народы, социумы. – М.,2007.-С.61.

³⁴ Абдурахманов Д.Б., Гапуров Ш.А. Страны Востока и колониальная политика европейских держав (XVI – середина XIX века). – Грозный,2007. – С. 126–127.

³⁵ Кожинов В.В. О русском национальном сознании. – М.,2004. – С. 264–265.

³⁶ Россия в XVII- начале XX в.: региональные аспекты модернизации. – Екатеринбург,2006. – С. 99–105.

³⁷ Гапуров Ш.А. Политика России на Северном Кавказе в первой четверти XIX в. Дис. … докт. ист. наук. – М.,2004. – С. 434–436.

³⁸ Паршев А.П. Почему Россия не Америка? – М.,2000. – С. 203–204.

³⁹ Ахмадов Ш.Б. Народно-освободительное движение горцев Северного Кавказа под предводительством Мансура в 1785–1791 годах. Дис. …докт. ист. наук. – Грозный,1992. – С.80.

⁴⁰ Гапуров Ш.А. Политика России на Северном Кавказе в первой четверти XIX в. Дис. …докт. ист. наук. – М.,2004. – С.437

⁴¹ Спенсер Э. Путешествия в Черкессию. – Майкоп, 1994. – С. 134.

⁴² Плешаков И.Н. Император Павел I: «Через Бухарию и Хиву на реку Индус…» №. // Военно – исторический журнал. – М., 2007. – № 12 (572). – С. 50.

⁴³ Зеленева И.В. Геостратегия России на Кавказе в XIX – начале XX веков // Актуальные проблемы современной политической науки. Вып.2. – СПб.,2002. – С.213.

⁴⁴ Тадевосян И. Национальный вопрос на Кавказе. – Ереван,2007. – С.5, 42–43.