Четыре трагедии Крыма. Раздел II. Революция и гражданская война (А. Б. Широкорад, 2006)

О революции в Петрограде население Крыма узнало из опубликованного 3 марта (по ст. стилю) приказа командующего Черноморским флотом за № 711. Приказ гласил: «В последние дни в Петрограде произошли вооруженные столкновения с полицией и волнения, в которых приняли участие войска Петроградского гарнизона. Государственной думой образован временный комитет под председательством председателя Государственной думы Родзянко для восстановления порядка».

На следующий день был опубликован манифест об отречении Николая II.

В воскресенье 5 марта военные власти провели в Севастополе парад войск гарнизона, морских частей и учащихся города, посмотреть на который на площадь Нахимова вышла большая часть севастопольцев.

Перед парадом епископ Сильвестр отслужил молебен «во здравие богохранимой державы Российской, народного правительства, Верховного главнокомандующего и всего российского воинства».

После парада официальные лица отправились на обед к военному генерал-губернатору контр-адмиралу М.М. Веселкину, а для горожан на Историческом бульваре и на Большой Морской улице у здания Городской думы были организованы митинги.

В 2 часа дня митинг состоялся и во флотском экипаже, на котором перед собравшимися матросами, солдатами и портовыми рабочими выступил командующий Черноморским флотом адмирал А.В. Колчак.

После митинга Колчак отправился в Городскую думу, где шло обсуждение вопроса о разоружении полиции и жандармерии. Думцы решили распустить полицию и организовать народную милицию, а также ввести для поддержания порядка флотские патрули. По распоряжению Колчака из тюрьмы выпустили политических заключенных.

Но и левые не дремали. 4 марта в казармах Севастопольского флотского полуэкипажа был сформирован временный военный исполнительный комитет. 6 марта в Народном доме, располагавшемся на Базарной площади у Артиллерийской бухты, при большом скоплении народа состоялись выборы в Городской исполнительный комитет. В него вошли 19 человек (от Городской думы – 3, от населения – 3, от рабочих – 6, от гарнизона – 3, от флота – 4 человека). Одновременно был создан Центральный военный исполнительный комитет (ЦВИК) из 10 рабочих, 23 матросов, 12 солдат и 6 кондукторов[34]. ЦВИК находился под контролем командующего флотом.

На следующий день, 7 марта, по инициативе офицеров флота и гарнизона был сформирован Офицерский временный исполнительный комитет, в который вошли девять человек. В этот же день заявили о своем объединении Совет солдатских и Совет рабочих депутатов.

17 марта по всему Крыму была проведена присяга на верность Временному правительству.

22 марта на совместном заседании ЦВИКа, Городского исполнительного комитета, Совета солдатских и рабочих депутатов и

Городской думы был образован Совет рабочих, солдатских и матросских депутатов. В этот совет вошли 163 депутата, председателем его избрали прикомандированного к 35-му авиационному отряду Севастопольской военно-авиационной школы старшего унтер-офицера Константина Васильевича Сафонова, состоявшего в партии эсеров.

Пока в Севастополе и в Крыму был относительный порядок и не пролилось еще ни капли крови. Для сравнения, в базах Балтийского флота Гельсингфорсе и Кронштадте уже были убиты десятки морских офицеров, а пьяные матросы чинили насилия и над обывателями.

Князь В.А. Оболенский, побывавший в Севастополе в конце марта 1917 г., по этому поводу писал: «Особенно поразил меня вид Севастополя: солдаты и матросы, подтянутые и чистые, мерно отбивающие шаг в строю и отчетливо козыряющие офицерам вне строя. После того, что привык видеть в Петербурге – после этих распоясанных гимнастерок, сдвинутых на затылок шапок, всевозможной распущенности и хамства, так быстро сменивших в частях Петербургского гарнизона утраченную военную дисциплину, севастопольский “революционный порядок” казался каким-то чудом. И невольно в это чудо хотелось верить и верилось»[35].

В марте до Севастополя дошли приказы военного и морского министров, отменявшие звание «нижние чины», титулование офицеров, ограничения гражданских прав солдат и матросов. Согласно приказу Колчака, с 8 марта нижние чины освобождались от наказаний, наложенных по суду. В апреле по флоту и Морскому ведомству отменили ношение погон, вензелей на фуражках и т. п. Необязательным стало и отдание воинской чести вне строя.

Первый звонок ко второй трагедии Крыма прозвучал 25 марта, когда в Симферополе в торжественной обстановке открылся съезд мусульман Крыма. На съезде был создан Крымский мусульманский исполнительный комитет (КМИК), в состав которого вошли Челеби Челебиев (избран также комиссаром духовного правления и Таврическим муфтием), Джафар Сайдамет, А. Озенбашлы, С. Меметов и другие, в основном члены национальных татарских партий крайне левого, и к тому же сепаратистского, направления.

Революция революцией, а боевые действия на Черном море все еще продолжались.

С 25 мая 1917 г. русские начали ставить мины у Босфора с моторных баркасов. Первое заграждение было поставлено в 300 м от входа в пролив, а на следующий день 72 мины было поставлено уже в начале самого пролива.

В конце мая русские корабли обстреляли Синоп и Самсун, а самолеты с авиатранспортов бомбили эти порты. Были уничтожены несколько небольших торговых судов и ряд береговых объектов.

Первой германской подводной лодкой, вышедшей в Черное море в 1917 г., стала UВ-14. Она была отправлена 30 мая к Кавказскому побережью. Лодка высадила трех диверсантов, а также потопила парусник водоизмещением 145 тонн с грузом соли. 14 июня подводная лодка вернулась в Босфор.

23 июня в 18 ч. 45 мин. крейсер «Бреслау» вышел из Босфора, имея 80 мин на борту. Поздно вечером следующего дня крейсер выставил 70 мин у устья Дуная. В 3 ч. ночи 25 июня «Бреслау» обстрелял маяк на острове Фидониси (Змеином). Затем на остров был высажен десант, который захватил маяк и радиостанцию. Десантом были уничтожены две 77-мм пушки (трофейные, германские). В 4 ч. 55 мин. десант возвратился на крейсер. В заключении «Бреслау» поставил недалеко от маяка оставшиеся 10 мин.

«Бреслау» двинулся назад, но в 12 ч. 15 мин. был обнаружен русскими эскадренными миноносцами. В 13 ч. 25 мин. эсминцы открыли огонь с дистанции 107 кабельтовых (19,6 км), но выстрелы дали недолеты. Из-за дальней дистанции «Бреслау» не отвечал. В 13 ч. 35 мин. с «Бреслау» заметили дредноут «Екатерина Великая». В 14 ч. 13 мин. дредноут открыл огонь с дистанции 136 кабельтовых (24,9 км). Недолеты достигали 400–600 метров, но залпы ложились в одну точку. Скорость хода дредноута достигла 24 узлов. «Бреслау» увеличил скорость до 25 узлов и надеялся при помощи постепенного уклонения вправо выйти из района обстрела. «Бреслау» поставил несколько дымовых завес. В результате ни «Екатерина», ни наши турбинные эсминцы ни разу не попали в крейсер. В 17 ч. 15 мин. «Екатерина» прекратила огонь, и «Бреслау» спокойно вошел в Босфор.

Результатом этой операции явилась гибель 7 июля на мине русского эскадренного миноносца «Лейтенант Зацаренный» у острова Фидониси. Эсминец вез команду и оборудование для восстановления маяка и радиостанции на острове. Погибли 37 человек.

15 июня 1917 г. в строй вступил третий (после «Екатерины Великой» и «Николая I») дредноут, «Император Александр III». Почти одновременно с ним вступили в строй эсминцы «ушаковской» серии: «Гаджибей», «Калиакрия», «Керчь» и «Фидониси», а также подводные лодки «Буревестник», «Гагара» и «Утка».

Но еще раньше, в апреле 1917 г., произошло переименование чуть ли не половины Черноморского флота. В первую очередь переименовали два состоявших в строю и один строящийся в Николаеве дредноуты. «Императрица Екатерина Великая» стала «Свободной Россией», «Император Александр III» стал «Волей», а «Император Николай I» – «Демократией». Авиатранспорты (гидрокрейсера) «Александр I» и «Николай I» получили названия «Республиканец» и «Авиатор». Броненосцу «Пантелеймон» и крейсеру «Кагул» 31 марта вернули их революционные названия «Потемкин-Таврический» и «Очаков». Но матросы броненосца, не дюже знакомые с революционной историей, потребовали нового переименования, и 28 апреля «Потемкина» переименовали в «Борец за свободу».

Уже в июне 1917 г. на кораблях Черноморского флота начались случаи открытого неповиновения командирам. Так, на эсминце «Жаркий» в начале июня команда отказалась выполнять приказы командира Г.М. Веселого. А комиссия ЦИК предложила миноносцу «Жаркий»… «прекратить кампанию», то есть встать на прикол в Севастополе и более не участвовать в боевых действиях.

5—6 июня в Севастополе революционные матросы произвели аресты нескольких десятков офицеров. А затем было решено обыскать и обезоружить всех офицеров Черноморского флота.

Желая избежать кровопролития, адмирал Колчак издал приказ, немедленно переданный по радиотелеграфу: «Считаю постановление делегатского собрания об отобрании оружия у офицеров позорящим команду, офицеров, флот и меня. Считаю, что ни я один, ни офицеры ничем не вызвали подозрений в своей искренности и существовании тех или иных интересов, помимо русской военной силы. Призываю офицеров во избежание возможных эксцессов добровольно подчиниться требованиям команд и отдать им все оружие».

В 17 часов того же дня, 6 июня, члены судового комитета флагманского броненосца «Георгий Победоносец» пришли в адмиральскую каюту и потребовали от Колчака сдать оружие. Тот выставил депутатов из своей каюты, затем вышел на палубу и выбросил за борт свою Георгиевскую саблю с надписью «За храбрость», полученную за оборону Порт-Артура.

В тот же вечер начальник штаба Черноморского флота адмирал М.И. Смирнов телеграфировал в Петроград Временному правительству о произошедших событиях. Ночью он получил ответную телеграмму, подписанную премьером князем Львовым и военным министром Керенским. В телеграмме приказывалось Колчаку и Смирнову немедленно выехать в Петроград для личного доклада. Временное командование флотом возлагалось на адмирала

B. К. Лукина. В телеграмме также содержался строжайший приказ возвратить оружие офицерам.

7 июня в Севастополь прибыла американская военно-морская миссия контр-адмирала Дж. Г. Гленнона. Целью миссии было изучение постановки минного дела и методов борьбы с подводными лодками на Черноморском флоте. Члены миссии посетили несколько кораблей, подводных лодок и береговых батарей. Кэптен А. Бернард позже писал: «Когда мы поднялись на флагманский корабль, в поле зрения не попало ни одного офицера, а шканцы были довольно плотно заполнены бездельничающими матросами в грязной белой форме, пялившими на нас глаза. Оказалось, что почти все офицеры съехали с корабля еще прошлой ночью, а несколько офицеров заперты в своих каютах. Дверь в кают-компанию открыл с внешней стороны рядовой матрос. Арестованный же офицер сказал, что прощается с жизнью и готовится к смерти каждый раз, когда открывается дверь. Он был капитаном 3 ранга, механиком»[36].

Черноморский флот практически стал небоеспособен. 7 июля команда крейсера «Память Меркурия» отказалась выполнять приказ командования, а 29 июля то же произошло на эсминце «Поспешный». Да и на кораблях, участвовавших в боевых действиях, дисциплина стала понятием относительным.

27 июля миноносец «Гневный» возвратился в Севастополь с захваченной турецкой лайбой, груженной маслинами, орехами и табаком. Команда отказалась сдать груз в распоряжение Севастопольского Совета и сама распродала его прямо на площади Нахимова. Такого отродясь не бывало в Российском флоте. Даже греческие корсары в 1769–1774 гг. отдавали половину добычи адмиралу Ушакову.

В Крыму началось мародерство. Военная комиссия Севастопольского Совета военных и рабочих депутатов вынуждена была выпустить воззвание: «В Военную комиссию поступают неоднократно мольбы от арендаторов имений, садов, виноградников и от целых селений о защите их от анархистских выступлений матросов и солдат, целыми толпами громящих сады, огороды и виноградники. Военная комиссия, негодуя на таковые выступления темных элементов армии и флота, требует прекращения подобного рода разгромов и расхищения народного достояния и более сознательных товарищей просит удерживать эти элементы, т. к. все такие действия ведут только к контрреволюции».

18 июля Временное правительство назначило на должность командующего Черноморским флотом Александра Васильевича Немитца с производством его в контр-адмиралы. Сам Немитц вспоминал: «Адмирал А.В. Колчак, уезжая с заданием Временного правительства в Америку, указал на меня, как своего заместителя в Черном море. Поставив меня в известность о таком предложении, А.Ф. Керенский пригласил проехать с ним в Ставку Верховного главнокомандующего… Я в беседе с А.Ф. Керенским интересовался только одним вопросом, могут ли быть приняты правительственные меры для ограждения дисциплины в частях. Ответ на этот вопрос был равносилен ответу на вопрос, “существует или нет власть Временного правительства?”»

В тот же день, 18 июля, Керенский назначил генерала Л.Г. Корнилова Верховным главнокомандующим вместо генерала А.А. Брусилова, а Б.В. Савинков стал управляющим Военным министерством, хотя Керенский продолжал формально оставаться военным министром.

Перед отъездом в Севастополь А.В. Немитц встретился с Корниловым, который предложил Немитцу следующий план действий: «1. На австро-германском фронте оборона. 2. На Черноморском – наступление и занятие проливов и Константинополя. 3. Твердые меры по ограждению воинской дисциплины. 4. Решив константинопольскую задачу, немедленно – мир с Германией».

Однако через месяц произошел так называемый корниловский мятеж. На самом же деле беспринципный проходимец Керенский «подставил» генерала. В Севастополь из Петрограда шли одна за другой взаимоисключающие телеграммы: «Не подчиняться Керенскому…», «Не подчиняться Корнилову». Командующий флотом Немитц был вынужден отдать приказ: «Черноморский флот был и остается верным Временном правительству – единственной верховной власти в России».

Севастопольский Совет поддержал Немитца и направил телеграмму ЦИК Совета и Керенскому, в которой заявил «о своей твердой готовности до конца стоять на страже завоеваний революции», а выступления Керенского назвал «предательством Родины и Революции».

В апреле 1917 г. в Киеве с попустительства Временного правительства было создано сепаратистское правительство Украины, так называемая Центральная рада. Приехавший в Киев в середине июля А.Ф. Керенский фактически признал власть Центральной рады над Киевской, Полтавской, Подольской, Волынской и Черниговской губерниями.

Как видим, Таврической губернии в этом списке не было, тем не менее украинские националисты поддержали Центральную раду и в Крыму. Собственно украинского населения на полуострове проживало немного, но среди части матросов и солдат, призванных из малороссийских губерний, распространялись националистические настроения.

8 августа в Севастополе было созвано собрание украинцев – солдат, матросов, офицеров и рабочих. На собрании было принято постановление, в котором говорилось, что «в случае какого-либо насилия над Центральной радой они все, как один человек, с оружием в руках выступят на ее защиту». Собрание также потребовало учредить при штабе командующего Черноморским флотом должность Генерального комиссара по украинским делам.

В октябре 1917 г. в Севастополь прибыл «украинский» комиссар флота капитан 2 ранга Е.Н. Акимов, вывесивший над своей резиденцией флаг Центральной рады. Украинский войсковой комитет прямо агитировал за полную «украинизацию» Черноморского флота и передачу его Украине на правах собственности. Этой пропаганде в ноябре поддались экипажи линкоров «Воля», «Евстафий», «Борец за свободу», крейсера «Память Меркурия», эсминцев «Завидный», «Звонкий» и нескольких других судов. В ответ на решение большинства команды крейсера вместо Андреевского поднять 12 ноября флаг Украины «великороссы и не сочувствующие подъему украинского флага» решили покинуть корабль. Судовой комитет просил Исполком Совета назначить на крейсер матросов-украинцев взамен ушедших, но Совет и Центрофлот отвергли эти домогательства.

Иностранец, приехавший в Севастополь осенью 1917 г., решил бы, что в бухту вошли флоты как минимум четырех стран: «Одни корабли еще стояли под Андреевскими флагами, другие под красными, третьи подняли “жовто-блакитные” самостийной Украины, четвертные – черные флаги анархистов».

С 8 по 15 сентября в Киеве проходил съезд народов России. Фактически это было сборище сепаратистов, требовавших разорвать Россию на куски. Собрались 92 делегата, среди которых были и представители Крыма. Руководитель группы крымских татар А. Озенбашлы выступил с докладом по вопросу о национальногосударственном устройстве. Он подтвердил позицию Милли-Фирки (национальной партии), что «Крым должен быть субъектом Российской Федеративной республики». Центральная рада подтвердила право крымских татар строить свою государственность на полуострове.

В течение весны 1917 г. почти во всех крымских городах и частях расквартированной в Крыму 38-й запасной пехотной бригады были созданы национальные мусульманские комитеты – филиалы Крымского мусульманского исполнительного комитета.

18 мая 1917 г. КМИК и организованный в его составе военный комитет, возглавляемый подполковником 32-го запасного пехотного полка Алиевым, постановили создать из солдат – крымских татар – отдельные воинские части и перевести в Крым запасной эскадрон Крымского конного полка, подчинив его КМИКу.

38-я запасная пехотная бригада, состоявшая из 32-го, 33-го и 34-го полков, бригадной школы прапорщиков, находившейся в Симферополе, 35-го полка, расквартированного в Феодосии, и ряда других более мелких подразделений, насчитывала более 20 тысяч солдат-запасников из Таврической губернии и Украины. Крымские татары составляли в этой бригаде довольно большой процент.

В июле 1917 г. большинство татар из 38-й бригады вышли из повиновения командованию. Они заняли под казармы Татарскую учительскую школу и ряд других зданий в Симферополе. Татарские подразделения демонстративно маршировали по городу. Любопытно, что Керенский сообщил по телефону Крымскому мусульманскому военному комитету, что он ничего не имеет против формирования татарских частей.

В Севастополе татар обывателей практически не было, но тем не менее 8 июня на собрании матросов и солдат – мусульман был создан «Мусульманский военный комитет».

Вечером 25 октября в Севастопольскую почтово-телеграфную контору начали поступать отчаянные телеграммы министерств Временного правительства о захвате большевиками почтамта в Петрограде, а также распоряжение о задержании всех телеграмм, призывающих к ниспровержению Временного правительства и исполнению приказов большевиков. Через несколько часов поступила и новая телеграмма: «Временное правительство низложено. Государственная власть перешла в руки органа Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов – Военно-революционного комитета».

С 1 по 5 ноября 1917 г. состоялся последний поход кораблей Черноморского флота. В нем участвовали «Свободная Россия», «Воля», «Борец за свободу», «Иоанн Златоуст», румынский вспомогательный крейсер «Король Карл» и эсминцы. Соприкосновений с противником русские корабли не имели. Поход имел скорее политическое, чем военное значение.

С 6 по 19 октября 1917 г. в Севастополе в здании Морского собрания прошел I Общечерноморский съезд военных моряков. Всего было 88 делегатов, из них 27 левых эсеров, 22 большевика, 17 украинских эсеров, 16 беспартийных и 6 социал-демократов. По первому вопросу о власти приняли резолюцию: «I черноморский съезд признает II Всероссийский съезд Советов рабочих и солдатских депутатов и его решения вполне правомочными, считает вновь избранный ЦК Всероссийского съезда Советов единственным представителем власти».

По решению съезда 19 ноября все суда Черноморского флота спустили Андреевские, черные и «жовто-блакитные» флаги и на следующий день подняли только красные.

А вот по поводу борьбы с Калединым голоса разделились. Большевики требовали немедленной отправки моряков на Дон, а эсеры были категорически против, считая, что это станет началом Гражданской войны.

Между тем 25 октября (то есть 7 ноября по новому стилю) атаман «донского казачества» Каледин[37] ввел в Донбассе военное положение и разогнал Советы в 45 городах и других населенных пунктах.

А в Севастополе победило… безвластие. Каждый делал, что хотел. Две с половиной тысячи матросов отправились на Дон «бороться с контрреволюцией». А отряд из восьмисот матросов, преимущественно украинцев, отправился по железной дороге в Киев на помощь Центральной раде.

11 декабря в Севастополь вернулись остатки 1-го Черноморского отряда, разбитого на Дону. Потерпев поражение от казаков, матросы для начала расстреляли на станции Тихорецкой лейтенанта А.М. Скаловского, обвинив его в измене. А теперь они решили сорвать зло на флотских офицерах и обывателях Севастополя.

12 декабря в газетах был опубликован приказ Военной комиссии Севастопольского Совета о введении выборности командного состава. 13 декабря командующий Черноморским флотом Немитц вместе с главным комиссаром Черноморского флота В.В. Роменцом выехал в Петроград по вызову властей, но туда не прибыл. И в Севастополь Немитц не вернулся. 30 января 1918 г. приказом по флоту и Морскому ведомству его уволили со службы и отдали под суд. Исполняющим обязанности командующего флотом стал бывший начальник штаба флота контр-адмирал М.П. Саблин.

Любопытно, что А.В. Немитц позже сделал хорошую карьеру у красных. В августе – октябре 1919 г. он стал начальником штаба Южной группы войск 12-й армии. Принимал участие в разгроме войск Врангеля и создании морских сил на Черном и Азовском морях. С февраля 1920 г. по декабрь 1921 г. командовал всеми морскими силами республики и был управляющим делами Наркомата по военным и морским делам. Позже вел преподавательскую и научную работу в Военно-морской, Военно-воздушной и Военно-политической академиях. Закончил службу вице-адмиралом, умер в 1967 г. в Ялте в возрасте 88 лет.

12 декабря на эсминце «Фидониси» кочегар Коваленко, находясь в машинном отделении вместе с мичманом Н. Скородинским, выстрелил в него и тяжело ранил только за то, что тот посмел ему сделать замечание за нерадивую службу. Скородинский скончался на следующий день в госпитале, так и не придя в сознание.

А 15 декабря в Севастополе начались массовые расправы с офицерами. На эсминце «Гаджибей» матросы схватили шесть офицеров и привели их в тюрьму. Но там отказались принять арестованных без санкции Следственной комиссии, и тогда офицеров отвели за Малахов курган и там расстреляли.

В эту ночь были арестованы еще много офицеров, обвиняемых в контрреволюционной деятельности, 28 из них расстреляли в ближайшие несколько дней. Двенадцать из убитых офицеров были из Минной бригады, пятеро – с эсминца «Гаджибей», четверо – с эсминца «Пронзительный». Были убиты председатель Севастопольского военно-морского суда генерал-лейтенант Ю.Э. Кертиц, бывший начальник тыла флота и главный командир Севастопольского порта вице-адмирал А.И. Александров, начальник высадки контр-адмирал М.И. Каськов, начальник Минной бригады капитан 1 ранга И.С. Кузнецов, начальник Службы связи флота капитан 1 ранга А.Ю. Свиньин, начальник дивизиона сторожевых судов капитан 1 ранга Ф.Д. Климов и другие[38].

В ночь с 15 на 16 декабря в Севастополе был распущен старый состав Совета и избраны новый Совет и Военно-революционный комитет из двадцати человек. В президиуме, состоявшем из шести человек, все были большевиками. Председателем Военно-революционного комитета стал Ю.П. Гавен. Таким образом, власть в Севастополе перешла в руки большевиков.

Между тем Центральная рада по-прежнему считала Крым своей территорией. В ноябре 1917 г. Генеральный комиссар Украины по внутренним делам В.К. Винниченко объявил бывшие органы

Временного правительства на полуострове подчиненными Центральной раде, а 1 ноября для контроля над Черноморским флотом создается Генеральная рада по морским делам.

В декабре 1917 г. украинские большевики собрали в Харькове 1-й Всеукраинский съезд Советов, который 12 (25) декабря и провозгласил УССР. Правительство Центральной рады было объявлено «врагом народа». Вскоре на Украине начались боевые действия между силами большевиков и Центральной рады.

А между тем в Киеве на заседании «Генерального секретариата» было заявлено: «Морской секретариат должен руководить Черноморским флотом, который будет охранять берег Украинской республики и тех держав, которые имеют с нею границу по берегу Черного моря. Содержание флота должны взять на себя все те державы, интересы которых он охраняет. Для этой цели достаточно двух броненосцев и флотилии миноносцев с командой 10–12 тыс. матросов. Прочие корабли демобилизовать и перевести в государственный торговый флот, развитие которого находится в ближайших интересах Украинской республики»[39].

29 декабря 1917 г. Центральная рада принимает универсал, по которому Черноморский флот объявляется флотом УНР, все военные и транспортные корабли обязаны поднять флаги республики. Генеральному секретариату международных дел поручалось довести содержание документа до сведения всех государств.

26 января (8 февраля) 1918 г. красные взяли Киев, а руководство Рады бежало на Волынь – сначала в Житомир, а затем в Сарны. Любопытно, что перед бегством эти персонажи провозгласили независимость Украины. По сему поводу в Севастополь была отправлена директива: «Предупреждаем организации и начальников украинского флота в Севастополе, что все сношения с представителями чужеземных держав, как с Россией, так и с другими, будут преследоваться отныне как государственная измена»[40].

Но из далекого Киева, а тем более с Волыни Центральная рада могла лишь слать универсалы в Крым. Зато татары собрали 26 ноября 1917 г. Курултай, который объявил себя учредительным собранием Крыма и даже сформировал Национальное правительство, более известное под именем Директории (не путать с украинской Директорией).

Татарское правительство возглавил Ч. Челебиев, а директором по военным и внешним делам стал Джафар Сайдамет. 21–22 декабря все части Крымской конной бригады и полк «Уриет», согласно приказу Крымского штаба № 6, в торжественной обстановке были приведены к присяге «на защиту основных законов Курултая».

У татар не было командующего войсками, который был бы военным специалистом и имел хоть какой-то политический вес. Посему они предложили принять начальство над татарским воинством… барону П.Н. Врангелю. Собственно, ничего удивительного в этом не было. Объявил же себя другой немецкий барон, Унгерн, монгольским ханом, наследником Чингисхана, так почему бы генерал-майору фон Врангелю не стать наследником Гиреев? Однако Петр Николаевич благоразумно отказался. Далее он выждал несколько месяцев, а затем вступил в Добровольческую армию.

В 20-х числах декабря татарские подразделения начали разоружать все войска, находившиеся на полуострове и е подчинившиеся Курултаю.

Татарские отряды 23 декабря вошли в Евпаторию и после короткой перестрелки разоружили находившиеся там части, в том числе Киевскую школу летчиков-наблюдателей, школу стрельбы по воздушному флоту и 1-ю Украинскую казачью батарею.

9 января 1918 г. татарские подразделения за несколько километров до железнодорожной станции Бахчисарай разоружили эшелон с семьюстами матросами Черноморского флота. Эти матросы демобилизовались, то есть без всякой санкции сверху захватили в Севастополе эшелон, естественно, не забыв взять с собой трехлинейки и «максимы». Они собирались проехать через Бахчисарай и Симферополь и далее за Перекоп.

Татар тоже можно понять. Пропускать через город такую массу пьяных, никому не подчиненных и хорошо вооруженных людей было крайне опасно.

Понятно, что разоружение «братишек» у Бахчисарая вызвало взрыв возмущения у моряков в Севастополе. Но это было еще полбеды. Воодушевленные легким успехом в Евпатории, татары двинулись на Севастополь. Через два часа после разоружения семисот матросов татарские части – 2-й конный полк и две роты полка «Уриэт» – перешли границу Севастопольского крепостного района у села Дуванкой и попытались захватить Камышловский железнодорожный мост. Мост охраняла дружина рабочих Севморзавода. Вскоре на помощь к ним из города пришел отряд красногвардейцев. Совместными усилиями им удалось отбить атаку татар.

10 января татары выбили отряд матросов из имения графа Мордвинова. Матросы отошли за реку Качу, а затем, после часовой перестрелки, погрузились в железнодорожный эшелон и убыли в Севастополь.

В Севастополе большевики и анархисты поняли, что надо экстренно спасать ситуацию. Срочно был создан Военно-революционный штаб и сформированы десантные отряды из моряков. Присутствие кораблей Черноморского флота решило все дело.

31 января гидрокрейсер «Румыния»[41], а также вооруженные транспорты «Трувор», «Данай» и «Геркулес» вышли с десантом из Севастополя в Евпаторию. Десанту матросов без особого труда удалось выбить татар из Евпатории. Естественно, что, захватив город, «братишки» начали его грабить и резать буржуев.

В 1919 г. по указанию Деникина была создана «Особая комиссия по расследованию злодеяний большевиков». Она была, естественно, весьма тенденциозна, но иногда хорошо передавала «колорит» времени. Из ее отчета о событиях в Евпатории: «Вечером 14 января 1918 г. (на самом деле 13 января. – А.Ш.), на взморье вблизи Евпатории, показались два военных судна – гидрокрейсер “Румыния” и транспорт “Трувор”… Утром 15 января “Румыния” открыла по Евпатории стрельбу, которая продолжалась минут 40. Около 9 часов утра высадился десант приблизительно до 1500 человек матросов и рабочих. К прибывшим тотчас присоединились местные банды, и власть перешла в руки захватчиков. Первые три дня вооруженные матросы с утра до позднего вечера, по указанию местных большевиков, производили аресты и обыски, причем под видом отобрания оружия отбирали все то, что попадало им в руки. Арестовывали офицеров, лиц зажиточного класса и тех, на кого указывали как на контрреволюционеров. В те дни непрерывно заседал Временный военно-революционный комитет, образовавшийся частью из прибывших матросов, а частью пополненный большевиками и представителями крайне левых течений г. Евпатории… Всех, предназначенных к убийству, перевозили на катерах с “Трувора” на “Румынию”, которая стояла на рейде неподалеку от пристани. Лиц, приговоренных к расстрелу, выводили на верхнюю палубу и там, после издевательств, пристреливали, а затем бросали за борт в воду. Бросали массами и живых, предварительно связав.»[42]

Кроме Евпатории, матросы Черноморского флота высадились в Ялте и Феодосии. Особенно упорные бои шли в районе Ялты, где войска Курултая были поддержаны боевиками мусульманской организации «Тан». Руководил татарами полковник Е.И. Достовалов. Ялта два раза переходила из рук в руки. Окончательно большевики захватили ее лишь 15 января, а переодевшийся в штатское Достовалов бежал в Симферополь.

Повсеместно революционные матросы устраивали погромы и убийства. Поэт Максимилиан Волошин был свидетелем этих событий. Он написал цикл стихов «Личины – 1918»: «Красногвардеец», «Матрос» и «Большевик».

Думаю, он хорошо проиллюстрировал ситуацию в Крыму.

Матрос:

Не менее колоритно и стихотворение о Большевике. Приведу его полностью:

13 января моряки штурмом овладели Бахчисараем и двинулись к Симферополю. Войска Курултая начали разбегаться. При подходе красных к Симферополю на татарские части напали учебная команда 33-го запасного полка и боевая дружина завода «Анатра».

Город был взят почти без боя. У красных при занятии Симферополя был убит один человек, в татарских войсках – один офицер и трое рядовых. Тем не менее большевики начали массовые расстрелы в городе, коснувшиеся в первую очередь лидеров татарских националистов и офицеров старой русской армии, как помогавших татарам, так и просто подвернувшихся по руку. Среди расстрелянных татар стоит отметить Ч. Челебиева, штаб-ротмистра Биарсланова Осман бея, подполковника Алиева, прапорщика Сеид-Амет Сулейман Батбуртлы. А Джафару Сайдамету удалось скрыться.

Итак, в середине января 1918 г. весь Крым стал советским. Другой вопрос, что в то время отделить действия «идейных» большевиков от действий грабителей-«братишек» практически невозможно.

21 февраля на линкоре «Борец за Свободу» состоялось собрание судовых комитетов, постановившее «заставить буржуев опустить голову». Был намечен ряд действий, «вплоть до поголовного истребления буржуазии». Собрание избрало комиссию из 25 человек, возглавляемую председателем ЦК Черноморского флота С.И. Романовским, Басовым и С. Шмаковым. Все трое были анархистами.

По окончании собрания, около двух часов ночи, вооруженная толпа матросов вошла в город, и начались массовые обыски, грабежи и убийства. Позже белые назовут эту ночь с 21 на 22 февраля 1918 г. Варфоломеевской. Расписывать эту ночь в красках у меня нет никакого желания, поэтому я предоставлю слово очевидцам.

Лейтенант штаба Черноморского флота Владимир Антонович Лидзорь сидел 21 февраля в севастопольской тюрьме, позже он вспоминал: «Часов в 11 ночи вся тюрьма затихла. Ничего не подозревающие люди уснули… А под покровом ночи на кораблях решалось гнусное и ужасное дело. Там решалась судьба многих ни в чем не повинных людей.

Подогреваемая кровожадными статьями выходящих тогда в Севастополе “интернациональных газет” “Таврическая Правда” и “Путь борьбы” и кровожадными телеграммами Троцкого и других комиссаров разнузданная, звериная банда матросов, “красы и гордости революции”, от которых отшатнулось все светлое и чистое, собрала свой митинг и дала Ганнибалову клятву уничтожить всю интеллигенцию, офицерство и буржуазию…

…В 2 часа ночи 23 февраля 1918 г. ворвалась в тюрьму первая банда матросов, они по списку потребовали от комиссара тюрьмы выдачи пяти заключенных. Комиссар по телефону запросил Совет (Совет всю ночь заседал во дворце главного командира флота), как ему быть: выдавать или нет. Из Совета ответили: выдавать, кого потребуют матросы. В списке значились: адмирал Львов, капитан 1 ранга Карказ, капитан 2 ранга Цвинман, муфтий Челебиев и бывший старший городовой севастопольской полиции Синица. Им связали руки назад (вязали руки матросы и рабочий плотничной мастерской Севастопольского порта Рогулин). Их повели. никто из обреченных не просил пощады. Дорогой до места убийства, в Карантинной балке, как передавал потом рабочий Рогулин, их истязали: больного старика Карказа били прикладами и кулаками и в буквальном смысле волокли, т. к. он болел ногами и не мог идти, адмирала Львова дергали за бороду, Синицу кололи штыками и глумились над всеми. Перед расстрелом сняли с них верхнюю одежду и уже расстрелянных, уже мертвых били по головам камнями и прикладами.

Мы, оставшиеся в тюрьме, ждали своей очереди. Мы простились друг с другом, наскоро написали письма родным.

В 4 часа утра в тюрьму ворвалась вторая банда матросов. Эти брали без списка, кто подвернется под руку.

Взяли: полковников по адмиралтейству Шперлинга, Яновского, капитана 2 ранга Вахтина, лейтенанта Прокофьева, мичмана Целицо, поручика по адмиралтейству Доценко (на другой день после расстрела был получен ордер Совета на его освобождение), прапорщиков по адмиралтейству Кальбуса и Гаврилова, матроса Блюмберга и инженера Шостака (последним трем – Блюмбергу, Шостаку и Гаврилову – удалось бежать из-под расстрела; Шостак был ранен и умер в июне 1918 г.). Всем обреченным связали руки, хотя полковники Яновский и Шперлинг просили не вязать им руки: “мы не убежим”, говорили они. И эти пошли на свою Голгофу, не прося пощады у своих палачей, лишь у мичмана Целицо выкатились две слезинки – мальчик он еще был, вся жизнь у него еще была впереди, да прапорщик Гаврилов о чем-то объяснялся с бандитами… Их увели, а нам, оставшимся, сказали: “Мы еще придем за вами”. Минут через 15–20 глухо долетел в камеру звук нестройного залпа, затем несколько одиночных выстрелов, и все смолкло. Мы ждем своей очереди.»[44]

А вот рассказ простого матроса Беляева: «Матросов было много, 3000 человек. Все они заняли улицы города, сам город был оцеплен так, чтобы никто не убежал. Я не знаю, как они, а я арестовывал и приводил в Совет, но Совет от арестованных отказывался, говорил, что это не нужно, т. Пожаров уговаривал, чтобы этого не было. Их увели обратно и привели человек 60 или 40, а может, 50, в Морское собрание. Когда все люди были собраны в одной комнате, я посмотрел на них; там были и офицеры, и священники, а так – просто разные, кто попало. Там были совсем больные старики. Половина матросов требовала уничтожить их. Была избрана комиссия, куда попал и я. Я старался, чтобы люди шли через эту комнату. Людей было много, были и доктора, была уже полная зала. Было много людей. Матросы не знали ничего. Никто не знал ни арестованных, ни того, за что их арестовывали. Больше стоять было негде. Пришла шайка матросов и требовала отдачи. Я уговаривал, что это офицеры на выборных началах, доктора и старики. Ничего не слушали. Согласились вывести из залы. А около 12 ночи звонит телефон из городской больницы. И тогда я узнал, что всех поубивали. Я слыхал, что в Стрелецкой бухте на пристани много убитых»[45].

Наутро за Малаховым курганам были обнаружены шесть трупов мужчин, сброшенных в овраг. Лица у всех были разбиты до неузнаваемости. Личность ни одного из убитых установить не удалось.

Вдова капитана 1 ранга А.Г. фон Ризенкампфа, заведующего Пристрелочной станцией и складом мин Уайтхеда, писала в ходатайстве о предоставлении пенсии: «Ночью 22 февраля с.г. ко мне в квартиру явились несколько вооруженных матросов в форме и приказали моему мужу Анатолию Григорьевичу Ризенкампфу вместе с моим зятем Григорием Афанасьевичем Марковым (мичман с подводной бригады) и племянником Анатолием Александровичем Ризенкампфом (армейский прапорщик) идти с ними в Совет военных и рабочих депутатов. На следующий день я узнала, что мой муж, зять и племянник в Совет не приводились, а были расстреляны у ворот Исторического бульвара, причем муж и зять были убиты насмерть, а племянник тяжело ранен и на его выздоровление надежд очень мало (умер 7/20 марта 1918 г.). После этой ужасной ночи я осталась вдовой с тремя детьми, из них две дочери еще в гимназии, а третья осталась вдовой, пробыв замужем только пять дней»[46].

3 марта 1918 г. в городе Бресте правительство Советской России подписало мир с Германией, Австро-Венгрией, Болгарией и Турцией. Подробный рассказ об истории подписания и последствиях это «препохабнейшего мира» выходит за рамки нашего повествования. Я лишь замечу, что по условиям договора Советская Россия обязалась немедленно заключить мир с Украинской Народной Республикой (УНР), то есть с Центральной радой. Россия должна была вывести свои войска с территории Украины. При этом о границах новоявленной и никогда ранее не существовавшей страны Украины не было сказано ни слова. Таким образом, и немцы, и украинские националисты обеспечили себе полную свободу рук.

С 7 по 10 марта в Симферополе проходил съезд Советов, ревкомов и земельных комитетов Таврической губернии. На съезде был рассмотрен вопрос о Брестском мире. Первая резолюция, принятая почти единогласно, декларировала необходимость продолжения революционной войны с Германией. Но после сообщения о положении, создавшемся на фронте, и под давлением большевистской фракции съезд признал политику центральной Советской власти в отношении заключения мира с Германией правильной.

На съезде тон задавали большевики и левые эсеры, они и сформировали Таврический Центральный исполнительный комитет в составе 20 человек: 12 большевиков и 8 левых эсеров. Татарские беспартийные делегаты предложили ввести от них в состав ЦИК одного или двух членов, но им в этом было отказано. Председателем ЦИК был избран Ж.А. Миллер[47].

Совет народных комиссаров возглавил прибывший в Крым по направлению ЦК РКП(б) А.И. Слуцкий.

Поскольку границы с Украиной не были определены, а также из-за ряда других политических нюансов Ленин и Троцкий решают создать в Крыму Таврическую республику.

Через десять дней после закрытия съезда Советов ЦИК решил его переименовать в Учредительный и провозгласил Таврическую Республику Советов Рабочих, Солдатских и Крестьянских депутатов в составе Симферопольского, Феодосийского, Ялтинского, Евпаторийского, Мелитопольского, Бердянского, Перекопского и Днепровского уездов.

22 марта Таврический ЦИК подтвердил создание республики, но теперь она стала называться Социалистической советской республикой Тавридой в составе Советской России, а территория ее ограничивалась Крымом.

А между тем немцы, игнорируя условия Брестского мира, начали занимать территорию Украины. 13 марта ими была занята Одесса. 18 апреля германские войска, не встречая сопротивления, заняли Перекоп и вторглись в Крым. Через два дня правительство Советской республики Таврида бежало из Симферополя. Одновременно по всему Крыму началось восстание татар. Часть членов правительства Тавриды во главе с А.И. Слуцким были захвачены татарами в районе Алупки и расстреляны.

Севастопольская крепость к 1918 г. была второй по мощи в России. Даже без флота она могла несколько месяцев противостоять германским войскам. А при наличии флота, господствовавшего на Черном море, взятие Севастополя немцами исключалось полностью. Но на дворе был не 1916-й, а 1918 год. Революционные «братишки» с большим удовольствием грабили и резали буржуев, но драться с немцами принципиально не хотели. Главный вопрос у одних состоял в том, куда и как драпать, а у других – как договориться с немцами.

Большевики хотели увести корабли в Новороссийск и по такому случаю выпустили из тюрьмы контр-адмирала Саблина[48] и немедленно назначили его командующим Черноморским флотом.

Немецкие войска вплотную подошли к Севастополю, и Саблин повел часть кораблей в Новороссийск. Среди них были линкоры-дредноуты «Воля», «Свободная Россия», эсминцы «Керчь», «Калиакрия», «Пронзительный», «Пылкий», «Громкий», «Поспешный», «Живой», «Лейтенант Шестаков», «Капитан-лейтенант Баранов», «Гаджибей», «Жаркий», «Строгий», «Сметливый» и «Стремительный», вспомогательный крейсер «Троян», 65 моторных катеров, 8 транспортов и 11 буксиров.

С высот Северной стороны германские полевые пушки открыли по ним огонь. «Воля», «Свободная Россия» и три шедших впереди эсминца прорвались в открытое море. Эсминец «Гневный» был подбит артиллерийским огнем противника и выбросился на берег в районе Ушаковой балки, эсминец «Заветный» был затоплен своей командой в порту. Подводные лодки и малые корабли возвратились в Южную бухту. В Севастополе остались шесть броненосцев, два крейсера и ряд других кораблей, многие из которых не были укомплектованы личным составом.

Русские корабли ушли вовремя. В ночь на 1 мая перед Севастополем заняли позицию линейный крейсер «Гебен» и легкий крейсер «Гамидие». В 1916 г. оба они стали бы легкой добычей одного русского дредноута, но сейчас, когда на русской эскадре почти не осталось офицеров, а «братишки» привели суда в небоеспособное состояние, исход боя был непредсказуем. 1 мая в 15 часов германские войска церемониальным маршем вступили в Севастополь.

2 мая «Гебен» и «Гамидие» вошли в Севастополь. 3–4 мая немцы подняли германские флаги на русских кораблях, оставшихся в

Севастополе. Немцы назначили капитана 1 ранга Остроградского «морским представителем Украинской Державы». Но никакой власти ни Остроградский, ни сама «держава» в Севастополе не имели. Всем распоряжался германский адмирал Гопман. Казенное, равно как и частное, имущество в Севастополе бессовестно разграблялось немцами.

13 мая на крейсере «Прут» (бывший «Меджидие») был торжественно поднят турецкий флаг. Затем крейсер «Гамидие» взял «Прут» на буксир и отвел его в Стамбул.

1 июня последний отряд кораблей прибыл в Новороссийск. Тут перед русскими моряками возник вопрос – что делать дальше?

24 мая, еще до ухода кораблей в Новороссийск, начальник Морского Генерального штаба Е.А. Беренс представил председателю Совнаркома доклад, где говорилось: «Германия желает во что бы то ни стало завладеть нашим флотом. Дальнейшие с нашей стороны попытки разрешить вопрос переговорами при вышеизложенных условиях дают только Германии возможность выиграть время и явно ни к чему не приведут. Наши суда в Новороссийске попадут в руки даже не Украине, а Германии и Турции и создадут этим в будущем господство их на Черном море… Все эти условия показывают, что уничтожение судов в Новороссийске надо произвести теперь же, иначе они несомненно и наверное полностью или в части попадут в руки Германии и Турции».

На докладе Морского генерального штаба В.И. Ленин написал: «Ввиду безвыходности положения, доказанной высшими военными авторитетами, флот уничтожить немедленно».

На имя командующего и главного комиссара Черноморского флота 28 мая была направлена секретная директива за подписью Ленина с приказанием «утопить все суда Черноморского флота и коммерческие пароходы, находящиеся в Новороссийске».

Таким образом, болтовня нынешних СМИ о том, что Ленин-де по злому умыслу решил утопить флот, не имеет никаких оснований. Ленин просто доверился специалистам, причем не большевикам, а офицерам царского флота. Между тем 3 июня перед Новороссийском заняла позицию подводная лодка UС-23. А 52-й германский корпус начал продвижение с целью занятия Новороссийска.

Однако вопрос о судьбе флота решила не ленинская телеграмма, а матросский референдум, проведенный 16 июля в Новороссийске. Референдум дал 939 голосов за возвращение в Севастополь, 640 – за затопление флота в Новороссийске и около 1000 воздержались от голосования. По дредноутам распределение голосов было таково: на «Воле» за возвращение – 360, за потопление – 140; на «Свободной России» за возвращение – 350, за потопление – 340. В результате 17 июля вечером «Воля», эсминцы «Пылкий», «Поспешный», «Дерзкий», «Беспокойный», «Жаркий» и «Жуткий» (на которых было всего состава 730 человек) и транспорт «Троян» ушли из Новороссийска в Севастополь. Остальные корабли 18 июня были затоплены на внешнем рейде Новороссийска.

Дредноут «Свободная Россия» был потоплен четырьмя торпедами с эсминца «Керчь». Вместе с ним у Новороссийска были затоплены эсминцы «Фидониси», «Пронзительный», «Гаджибей», «Калиакрия», «Капитан-лейтенант Баранов», «Лейтенант Шестаков», «Сметливый» и «Стремительный». Эсминец «Керчь» ушел в Туапсе, где был затоплен своей командой.

19 июня «Воля» и сопровождавшие ее корабли пришли в Севастополь. По требованию немцев эти корабли были поставлены в Стрелецкой бухте Севастополя. Экипажи свезены на берег. Корабли были частично разоружены – сняты замки и ударники с орудий, выпущен воздух из торпед и т. п.

10 мая в Симферополе был созван Курултай, на котором в качестве почетного гостя присутствовал германский генерал Кош. Германское правительство и военное командование не знали, как управлять Крымом.

На Украине немцы решили проблему с властью довольно просто. 28 апреля в Киеве во время заседания Центральной рады туда заявилась рота ландвера и разогнала всю честную компанию. 29 апреля немцы собрали съезд «хлеборобов». В тот же день «хлеборобы» единодушно избрали гетманом Скоропадского[49]. В свою очередь, гетман провозгласил создание Украинской Державы взамен Украинской народной республики.

12 июня гетманское правительство вручило германскому послу ноту о необходимости присоединения Крыма к Украине. Немцы эту ноту проигнорировали. А 25 июня в Симферополе с согласия оккупационных властей было создано «Крымское краевое правительство», во главе которого стоял Сулейман Сулькевич. По происхождению он был из крымских татар, осевших в Литве, в царской армии он дослужился до чина генерал-лейтенанта.

Киевские самостийники немедленно начали войну против Крыма, правда, она выразилась в таможенных придирках и разрыве почтово-телеграфной связи. На большее гетман не решился, боясь немцев.

Крымское правительство объявило о введении гражданства Крыма. «Гражданином Крыма мог стать любой, рожденный на крымской земле, если он своим трудом содержал семью. Приобрести гражданство мог только тот, кто был приписан к сословиям или служил в государственном, общественном учреждении и проживал в Крыму не менее трех лет при условии судебной и нравственной непорочности»[50]. Столицей объявлялся Симферополь, государственным языком – русский, официальными языками – татарский и немецкий.

Немцы начали массовый вывоз продовольствия из Крыма. В мае 1918 г. газета «Прибой» писала: «Немцы забрали все продовольственные товары, принадлежащие городу. Так, конфискованы хлебные амбары, забран месячный запас сахара, около 900 пудов чая, свыше 500 000 банок консервов». После публикации этой статьи власти закрыли газету, а жителям города определили ежедневный паек в полфунта (200 г) хлеба на взрослого и четверть фунта (100 г) на ребенка.

Немцы подвергли разграблению склады Черноморского флота и Севастопольской крепости. 7 июля в севастопольский док встал линейный крейсер «Гебен». Дело в том, что у турок не было дока, способного принять столь крупный корабль, и «Гебен» почти пять лет не был в доке.

К началу июля 1918 г. германские флаги были подняты над несколькими кораблями Черноморского флота. В первую очередь немцы захватили плавмастерскую «Кронштадт» водоизмещением 16 400 т. Фактически это был плавучий завод. Впоследствии Врангель продаст его французам, и он длительное время под названием «Вулкан» будет входить в состав французского флота.

Крейсер «Память Меркурия» немцы обратили в плавказарму. В боевой состав немцы ввели эсминец R-10 (бывший «Зоркий») и подводную лодку US-4 (бывшая «Гагара»), а также десять малых судов. Эти суда были укомплектованы германо-турецкими экипажами. В конце лета немцы ввели в строй эсминцы «Счастливый» и «Капитан Сакен».

Между тем Первая мировая война шла к концу. 30 октября 1918 г. в городе Мудрос на острове Лемнос состоялось подписание перемирия между Турцией и странами Антанты. По условиям перемирия Турция обязалась открыть для союзников Черноморские проливы, демобилизовать армию и допустить оккупационные союзные войска на часть турецкой территории, включая зону Проливов. Теперь у германских войск, находившихся в Турции, была одна возможность избежать плена – бежать в Севастополь и Одессу.

31 октября германские войска, дислоцированные в фортах Дарданелл, на плавмастерской «Флейс» (бывшая «Кронштадт») отправились в Одессу. Германский адмирал Ребейр-Пашвиц, командовавший Средиземноморской эскадрой, попытался увести «Гебен» в Севастополь, но англичане пригрозили Турции серьезными репрессиями, и те не выпустили «Гебен» в Босфор. В Севастополь удалось провести только германские подводные лодки.

Однако Черному морю не суждено было стать театром военных действий между германским и союзным флотами. 3 ноября в Киле – главной военно-морской базе Германии началось восстание матросов. 9 ноября восстание в Берлине смело монархию, и была провозглашена республика. На следующий день кайзер Вильгельм II бежал в Голландию. Наконец, 11 ноября в Компьенском лесу в вагоне французского главнокомандующего маршала Фоша представители германского командования подписали перемирие, которое фактически являлось капитуляцией Германии.

Деятели из Крымского краевого правительства уже в середине октября почувствовали, что дело «пахнет жареным». Они попытались связаться с командованием Добровольческой армии Деникина, воссоздать волостные земства. Однако прошедший с 7 по 10 ноября съезд земцев потребовал отставки Сулькевича и роспуска Краевого правительства ввиду «полной несостоятельности во всех областях управления».

14 ноября германское оккупационное командование официально уведомило Симферопольскую губернскую земскую управу об устранении правительства генерала. А 16 ноября было сформировано новое Краевое правительство во главе с Соломоном Крымом[51].

Очевидец ухода немцев князь В.А. Оболенский писал, что немцы утратили свою хваленую дисциплину и, вступив весной в Крым церемониальным маршем, уходили осенью, «лузгая семечки».

Несколько слов стоит сказать и о Черноморском флоте. Еще 23 октября германский вице-адмирал Гопман объявил «морскому председателю» Украины Клочковскому, что он передает Украине русский флот без права поднимать на этих судах Андреевский флаг. Тем не менее 24 ноября на дредноуте «Воля», подводных лодках «Тюлень», «Гагара», «Утка» и нескольких миноносцах были подняты Андреевские флаги.

24 ноября в Севастополь пришел британский легкий крейсер «Кентербери», посланный на разведку. А на следующий день заявилась большая эскадра «тетушки Антанты». Как писал тот же Оболенский, ставший главой губернского земского собрания: «Солнце грело, как весной, зеленовато-синее море ласково шумело легким прибоем Приморского бульвара, с раннего утра наполнившегося густой толпой народа, с волнением ожидавшего приближения эскадры. Я тоже присоединился к этой толпе. Все напряженно смотрели в прозрачную синюю даль. Вдруг толпа заволновалась, кто-то из стоявших на скамейках крикнул – “вот они”, и действительно, на горизонте показалась полоска дыма, потом другая, третья… Суда шли в кильватерной колонне. Дредноуты, крейсера, миноносцы.»[52]

Линкор «Темерер»

Впереди шли британские дредноуты «Суперб» и «Темерер», за ними – французский дредноут “Джастис” («Justice») и итальянский «Леонардо да Винчи», крейсера «Галатея», «Агордат» и девять эсминцев.

«Толпа кричала “Ура!” и махала шапками. Наконец свершилось то, чего мы ждали в течение четырех лет войны и двух лет разложения России»[53].

Как только дредноуты бросили якорь, к британскому флагману двинулись три катера: на одном находились деятели нового крымского правительства, на другом – губернского земского собрания, а на третьем – представители Добровольческой армии. Англичане быстро поставили почетную публику на место, как в переносном, так и в прямом смысле. Им пришлось постоять пару часов в помещении линкора, где не было мест для сидения. Затем их принял британский адмирал Колторн. Он выслушал гостей, но отказался вступать в какие-либо переговоры, сославшись на отсутствие инструкций от своего правительства.

На берег были высажены шестьсот британских морских пехотинцев и 1600 сенегальцев из 75-го французского полка. Англичане строго потребовали, чтобы на всех судах в Севастополе были спущены Андреевские флаги и подняты английские. Однако другие союзники потребовали и свою долю в разделе германских и русскихсудов.

Советский военно-морской историк В. Лукин писал: «Англичане споров не заводили, и когда французы пожелали поднять свои флаги на боевых германских подводных лодках, коих было четыре: “UB-14”, “UВ-42”, “UВ-37”, “UВ-23”, то англичане спустили на двух из них свои флаги, а французы подняли свои. На «Воле» и миноносцах были подняты английские флаги и посажена английская команда (были оставлены всего три русских офицера), и суда эти отправились в Измид (залив и порт в Мраморном море). Германские подводные лодки англичане быстро снабдили командой, и через три дня суда стали опять действующими боевыми судами, но уже английского флота. Французы лодки только перекрасили, ими не воспользовались, и их две лодки пришли вскоре в полный беспорядок. Про весь происшедший разбор флота напрашивается такая заметка, если судить по имеемым письменным документам. Англичане желали все годное в боевом отношении забрать себе или сделать так, чтобы этих судов не было, т. к. всякий военный флот, кроме своего, им органически противен; французы желали взять флот для того, чтобы как трофеи привести его в свои порта; итальянцы были скромны и вели себя вежливо, греки зарились на коммерческие суда. Для русского офицерства приход союзников вместо ожидаемой радости принес много огорчений. Они не учли того, что Россия была дорога Антанте как сильный союзник, с потерей же силы – Россия потеряла для них всякое значение. В политическом положении союзники не могли разобраться (и сами русские офицеры в этом путались). Становятся понятными все огорчения офицеров группы “Андреевского флага”, когда например, французы потребовали разоружения русских подводных лодок. Союзники желали обеспечить себя, и только, и поэтому оставить лодки боеспособными было для них рискованно. Англичане так и сделали они сразу увели суда в Измид – “подальше от греха”, как говорится. Им в местной политике белогвардейской России, конечно, было разбираться трудно: так, например, когда командующим русскими морскими силами на Черном море был назначен адмирал Канин (назначение это было не то “Крымского”, не то “Уфимского” правительства), Добровольческая армия выдвинула своего адмирала Герасимова. К 27 ноября оказалось, что Канин – Коморси всего моря, а в портах, занятых добрармией – Герасимов; затем – Герасимов является морским советчиком при начальнике армии в Екатеринодаре, а позднее – идет целый ряд новых комбинаций»[54].

Лукин писал это в 1923 г., в пору относительной свободы слова в СССР. Однако уже в начале 1930-х годов советские историки создали миф о «походах Антанты», которая якобы хотела задушить молодую Советскую республику и восстановить в России власть капиталистов и помещиков. Увы, реальное состояние дел в 1918–1919 гг. не только на Черном море, но и на Севере и на Дальнем Востоке ничего не имело общего с этим мифотворчеством. Союзники были совсем не против свержения советской власти, но они вовсе не жаждали увидеть во главе «единой и неделимой» России сильного диктатора типа Колчака или Деникина.

Союзники пришли не для участия в классовой борьбе, а за… «зипунами»! Да, да, они пришли грабить, а при хорошем раскладе и добиться иных политический целей. При этом на первом этапе их более заботили не большевики, а друзья-союзнички, как бы те не урвали более жирных кусков. На Черном море англичане побаивались французов и итальянцев, на Дальнем Востоке американцы – японцев и т. д. Соответственно, интервенты во всех регионах пытаются балансировать между белыми армиями и самостийными правительствами.

«Тетушка Антанта» в ноябре-декабре 1918 г. высадила десанты не только в Крыму, но и в районах Одессы, Николаева, Херсона, а также в главных портах Кавказа. Основной контингент оккупантов составляли французы и греки. Наступать в глубь Украины союзники не имели ни сил, не желания.

Между тем гетман Скоропадский оправдал свою фамилию и убежал из Киева, переодевшись раненым германским офицером (обмотав лицо и голову бинтами). Михаил Булгаков в знаменитой пьесе «Дни Турбинных» почти документально показал финал этой политической оперетты.

В начале 1919 г. Украина погрузилась в хаос. В центральной и восточной частях Украины действовали красные и петлюровцы, а главное – различные банды, а в западной части существовали различные местные государственные формирования и банды поляков. За 1919 г. Киев переходил из рук в руки не менее шести раз.

В Крыму в январе – марте 1919 г. боевых действий не велось, но было многовластие. Оккупанты создали свой орган власти под руководством полковника Труссона, по-прежнему существовало и кадетско-эсеро-меньшевистское Краевое правительство. На полуострове была сформирована Крымская дивизия под командованием генерал-майора А.В. Корвич-Круковского, подчинявшаяся власти Деникина. В декабре дивизия была переформирована в Крымско-Азовский корпус, командующим которого стал генерал-майор А.А. Боровской. В степных районах власть принадлежала татарским националистам. Все эти четыре власти ненавидели друг друга, но не пытались силой нарушить хрупкий политический баланс на полуострове. Это было вызвано нехваткой сил у каждой из сторон, а главное, общей боязнью большевиков.

2 апреля 1919 г. в Севастополь прибыл перешедший на службу в Добрармию контр-адмирал М.П. Саблин. Деникин назначил его на пост «Главного командира судов и портов Черного моря». В инициативном порядке русские морские офицеры создали в Крыму флотилию из нескольких вооруженных мобилизованных гражданских судов и подводной лодки «Тюлень». В конце марта – начале апреля эта белая флотилия начала действовать на Азовском море и в Керченском проливе.

Любопытно, что и крымское Краевое правительство решило создать собственный флот. По его указанию мичман Г.М. Галафре начал восстановление миноносца «Живой».

В первые дни апреля 1919 г. 1-я Заднепровская Украинская советская дивизия прорвала оборону деникинцев на Перекопе и начала наступление в степном Крыму. 7 апреля Краевое правительство бежало из Симферополя в Севастополь, под защиту союзного флота. Однако там они быстро поняли, что «тетушка» тоже начала собирать чемоданы.

10 апреля в середине дня члены Краевого правительства с семьями собрались на Графской пристани. Отсюда их перевезли на катерах на греческое судно «Трапезонд». Но отход судна был отложен из-за разногласий с главнокомандующим сухопутными войсками

Антанты полковником Труссоном. Он категорически требовал, чтобы министры передали ему все деньги, взятые из Краевого банка и казначейства Севастополя. Сумма эта достигала одиннадцати миллионов рублей. Члены Краевого правительства пытались объяснить, что часть денег уже потрачена на жалованье чиновникам, съехавшимся со всего полуострова, и на организацию эвакуации. Но эти объяснения для полковника были малоубедительны, и он пригрозил оставить Краевое правительство в Севастополе. В результате через два дня французам были переданы семь миллионов рублей и значительные ценности из банков Симферополя и Севастополя[55]. Каково! Чем не разборки крутых парней?!

Драпануть «краевым» удалось только 15 апреля на греческом судне «Надежда». 16 апреля красные подошли к окраинам Севастополя. Союзное командование, не уверенное в своих солдатах, вступило в переговоры с большевиками. В конце концов, было достигнуто какое-то соглашение. Я пишу «какое-то», поскольку его оригинальный текст так и не был опубликован официальными историками, как западными, так и советскими. И те, и другие предпочитают держать его в секретных фондах. Суть же соглашения ясна: союзники сдают Севастополь красным, а те не мешают им уничтожать корабли Черноморского флота и вывозить награбленное.

Под соглашением поставили свои подписи начальник штаба 1-й Крымской дивизии Красной Армии Сергей Петриковский, комиссар дивизии Астахов и французский полковник Труссон.

Председатель Реввоенсовета Л.Д. Троцкий счел это соглашение предательским и приказал передать дело Петриковского в ревтрибунал. Однако у последнего были какие-то связи с Дмитрием Ильичем Ульяновым, и тот быстренько накатал письмо брату. В результате Петриковский «вышел сухим из воды».

Сейчас некоторые крымские историки, видимо, не обладая полнотой информации, считают Петриковского героем, спасшим тысячи жизней севастопольцев. На самом же деле красные имели возможность лихим налетом захватить не только Севастополь, но и значительную часть флота Антанты.

Французские матросы отказались воевать с большевиками. «Очевидец вспоминал: “Обнявшись, рука об руку, шагают шеренги радостных, возбужденных матросов. В воздух летят бескозырки. Красные помпоны, которые французские моряки носят на бескозырках, прикреплены к груди… Звучат революционные песни. По пути к демонстрантам примыкают все новые и новые группы моряков”.

С балкона здания Городской думы по Большой Морской со словами приветствия к ним обращается председатель подпольного городского комитета РКП(б) Я.Ф. Городецкий.

Во второй половине дня командование оккупационных войск приняло меры для прекращения “противозаконной акции”. В конце ул. Большой Морской и Хрулевского спуска и у часовни на площади было поставлено несколько взводов греческих солдат. Около 16.00 они открыли огонь по демонстрантам. Было ранено 14 человек, пятеро из них (жители города) скончались в больнице»[56].

17 апреля союзное командование произвело «учебную стрельбу» с французского дредноута «Франция» («France»), в результате которой было убито и ранены несколько мирных севастопольцев. После этого команда линкора взбунтовалась и подняла красный флаг.

19 апреля около часу дня съехавшие на берег команды с французских кораблей «Франс», «Жан Барт», «Мирабо», «Дюшайль» и «Верньо» устроили по улицам Севастополя демонстративное шествие с красными флагами и пением Интернационала.

После расстрела демонстрантов «Франс» под командованием судового комитета поднял якоря и убыл восвояси. 1 мая дредноут был уже в Бизерте.

Кроме всего прочего, к 16 апреля, то есть к подходу красных к Севастополю, французский линкор «Мирабо» водоизмещением 20 тыс. тонн стоял на ремонте в севастопольском доке, и вывести его можно было лишь через 10 дней.

Соглашение же, подписанное Петриковским, дало возможность союзникам увести из Севастополя десятки боевых судов и транспортов. Так, самый сильный корабль Черноморского флота «Воля» был уведен англичанами в турецкий порт Измид, где он стал рядом с германским «Гебеном».

У линейных кораблей дредноутного типа «Иоанн Златоуст», «Евстафий», «Борец за свободы» (бывший «Пантелеймон»), «Три Святителя», «Ростислав», «Синоп», а также у крейсера «Память

Меркурия» англичане взорвали машины и тем самым сделали невозможным их использование в течение всей Гражданской войны.

26 апреля англичане вывели в открытое море на буксире одиннадцать русских подводных лодок и затопили их, двенадцать подводных лодок типа «Карп» было затоплено в Северной бухте. Французы тем временем взорвали ряд фортов Севастопольской крепости, а также разгромили базу гидроавиации, уничтожив все самолеты. Лишь два гидросамолета французы погрузили на русский транспорт «Почин», который был уведен интервентами в Пирей.

Обратим внимание, по версии советских историков, союзники прибыли в Россию, чтобы помогать белым, но, несмотря на все мольбы командования Добрармии, интервенты категорически отказались передавать им боевые корабли Черноморского флота. Кстати, то же самое произошло и на Каспийском море, где англичане до осени 1919 г. не допустили создания белогвардейской флотилии, а затем, уходя, отдали самые ценные корабли царской Каспийской флотилии «Карс», «Ардаган» и др. мусаватистам (азербайджанским националистам), а белым – лишь несколько вооруженных пароходов, которые ранее числились наливными шхунами. Это еще одна хорошая иллюстрация того, что Англии да и Западу вообще как кость в горле был императорский флот и они не желали видеть любой русский флот – хоть советский, хоть деникинский.

Как уже говорилось, белым удалось в феврале-марте 1919 г. захватить подводную лодку «Тюлень» и несколько вооруженных пароходов. А в апреле к ним присоединился крейсер «Кагул» (бывший «Очаков»»). Крейсер был в прекрасном состоянии, в 1917 г. на нем завершился капитальный ремонт. Он получил новую артиллерию: четырнадцать 130/55-мм пушек, две 75/50-мм пушки Кане, переделанные для зенитной стрельбы, и два 40-мм зенитных автомата Виккерса. По непонятным причинам немцы в 1918 г. сделали крейсер «плавбазой» водолазной партии, работавшей по подъему линкора «Императрица Мария». Союзники же решили, что находившийся в затрапезном виде крейсер ни на что не годен, и оставили его в покое.

Дредноут «Императрица Мария»

Этим воспользовались белые. «Капитан 2 ранга Потапьев начал набирать команду и готовить крейсер к походу. К моменту ухода из Севастополя команда крейсера состояла из 42 морских офицеров, 19 инженеров-механиков, двух врачей, 21 сухопутного офицера, нескольких унтер-офицеров и 120 охотников флота, включая три десятка присланных из Екатеринодара кубанских казаков, и это при нормальном составе в 570 человек»[57].

Замечу, что «охотниками» в дореволюционной русской армии называли добровольцев. Увы, среди этих охотников не было ни одного профессионального моряка. В основном это были юнкера, гимназисты, семинаристы и т. д.

«Кагул» не был исключением, в 1919–1920 гг. белый флот на Черном море имел низкую боеспособность из-за отсутствия профессиональных матросов. Так, в конце апреля 1919 г. из-за недостатка кочегаров «Кагул» мог идти лишь со скоростью 6 узлов.

15—16 апреля белая флотилия в составе «Кагула», «Тюленя», посыльных судов «Буг» и № 7, а также нескольких буксиров и транспортов покинула Севастополь. Пароход «Дмитрий» вел на буксире подводные лодки «Утку» и «Буревестник», буксир «Бельбек» – миноносец «Жаркий», буксир «Доброволец» – миноносец «Живой», который с полпути пошел своим ходом. Кроме того, на буксирах шли эсминцы «Поспешный» и «Пылкий», миноносцы «Строгий» и «Свирепый», канонерская лодка «Терец», посыльное судно № 10 (бывший миноносец № 258) и транспорт «Рион». Белая флотилия направлялась в Новороссийск.

Большевики не препятствовали эвакуации союзников. 28 апреля последние французские части покинули Севастополь. При этом линкор «Мирабо», который с большим трудом удалось вывести из дока, шел на буксире линкора «Джастис». Его броневые плиты общим весом свыше 1000 тонн французы оставили в Севастополе. Летом 1920 г. Врангель ухитрился эту броню тихо «толкнуть» итальянской фирме.

Несколько слов стоит сказать и о судьбе части семейства Романовых, находившихся в районе Ялты. Дело в том, что Временное правительство, которое не могло решить ни одного социального или внешнеполитического вопроса, чтобы удержаться у власти, с весны 1917 г. стращало народ угрозой «контрреволюции и реставрации проклятого царизма». На самом же деле весной и летом 1917 г. в России не было никаких серьезных организаций, ставивших себе целью реставрацию. Замечу, и потом Деникин, Колчак и Юденич принципиально отказывались принимать в ряды своих армий не только членов семейства Романовых, но и даже их отдаленных родственников. Строго говоря, в России не было… белых. А вообще откуда взялся термин «белые»? Из Франции, где в 1792–1814 гг. дворяне-эмигранты сражались под белым знаменем Бурбонов.

А в России в 1918–1920 гг. ни одна армия не ставила себе целью восстановление на троне Романовых или иной династии. Так что белой Добрармию и другие соединения назвали по аналогии. Соответственно, и я их так называю: «белые» – это очень удобная метка.

Весной 1917 г. Временное правительство в ходе борьбы с контрреволюцией ссылает на Южный берег Крыма в имения великих князей Александра Михайловича и Петра Николаевича «Ай-То-дор» и «Дюльбер» великих князей Александра Михайловича, Николая и Петра Николаевичей с семьями. Туда же отправляют и вдовствующую императрицу Марию Федоровну, а также семейство Юсуповых в полном составе.

Временное правительство обращалось с людьми, ни в чем не повинными, кроме своего происхождения, как с закоренелыми преступниками.

21 июня 1917 г. вдовствующая императрица написала своему брату в Данию: «На прошлой неделе во время домашнего обыска с нами обращались очень грубо и непристойно. Половина шестого утра: я была разбужена морским офицером, вошедшим в мою комнату, которая не была заперта. Он заявил, что прибыл из Севастополя от имени правительства, чтобы произвести у меня и в других помещениях обыск. Прямо у моей кровати он поставил часового и сказал, что я должна встать. Когда я начала протестовать, что не могу сделать это в их присутствии, он вызвал отвратительную караульную, которая встала у моей постели. Я была вне себя от гнева и возмущения. Я даже не могла выйти в туалет… Офицер вернулся, но уже с часовым, двумя рабочими и 10–12 матросами, которые заполнили всю мою спальню. Он сел за мой письменный стол и стал брать все: мои письма, записки, трогать каждый лист бумаги, лишь бы найти компрометирующие меня документы»[58].

Великая княгиня Ирина в письме к своему дяде великому князю Николаю Михайловичу рассказала об обысках и произволе, чинимых их тюремщиками. Тот по простоте душевной как интеллигент к интеллигенту, как масон высокого градуса к такому же брату пришел к А.Ф. Керенскому. Увы, результат был совсем противоположный. По приказу министра юстиции Керенского в «Ай-Тодоре» были проведены новые обыски, а режим арестованных еще более ужесточен.

В декабре 1917 г. в имение «Ай-Тодор» прибыл представитель Севастопольского совета прапорщик Задорожный. Он объявил Александру Михайловичу, что «по стратегическим соображениям» узники «Ай-Тодора» будут переведены в соседнее имение «Дюльбер», принадлежавшее великому князю Петру Николаевичу. Великий князь попробовал пошутить:

– Какие могут быть «стратегические соображения»? Разве ожидается турецкий десант?

Задорожный усмехнулся.

– Нет, дело обстоит гораздо хуже, чем вы думаете. Ялтинские товарищи настаивают на вашем немедленном расстреле, но Севастопольский Совет велел мне защищать вас до получения особого приказа от товарища Ленина. Я не сомневаюсь, что Ялтинский Совет попробует захватить вас силой, и поэтому приходится ожидать нападения из Ялты. Дюльбер, с его высокими стенами, легче защищать, чем Ай-Тодор, – здесь местность открыта со всех сторон.

Задорожный достал план «Дюльбера», на котором красными чернилами были отмечены крестиками места для расстановки пулеметов. Александр Михайлович никогда и не задумывался над тем, как много преимуществ с чисто военной точки зрения имеет прекрасная вилла великого князя Петра Николаевича.

В 1897 г. архитектор П.Н. Краснов закончил строительство дворцового комплекса «Дюльбер», что в переводе с арабского значит «прекрасный». Осмотрев дворец, браться Михайловичи смеялись над чрезмерной высотой толстых стен и высказывали предположение, что Петр Николаевич, вероятно, собирается начать жизнь «Синей Бороды». В ответ он отшучивался:

– Нельзя никогда знать, что готовит нам грядущее.

Александр Михайлович вспоминал: «События последующих пяти месяцев подтвердили справедливость опасений новых тюремщиков. Каждую вторую неделю Ялтинский Совет посылал своих представителей в «Дюльбер», чтобы вести переговоры с нашими неожиданными защитниками.

Тяжелые подводы, нагруженные солдатами и пулеметами, останавливались у стен Дюльбера. Прибывшие требовали, чтобы к ним вышел комиссар Севастопольского Совета товарищ Задорожный. Товарищ Задорожный, здоровенный парень двух метров росту, приближался к воротам и расспрашивал новоприбывших о целях их визита. Мы же, которым в таких случаях было положено не выходить из дома, слышали через открытые окна обычно следующий диалог:

– Задорожный, довольно разговаривать! Надоело! Ялтинский Совет предъявляет свои права на Романовых, которых Севастопольский совет держит за собою незаконно. Мы даем пять минут на размышление.

– Пошел к черту Ялтинский Совет! Вы мне надоели. Убирайтесь, а не то я дам отведать севастопольского свинцу!

– Сколько вам заплатили эти аристократишки, товарищ Задорожный?

– Достаточно, чтобы хватило на ваши похороны.

– Председатель Ялтинского Совета донесет о вашей контрреволюционной деятельности товарищу Ленину. Мы вам не советуем шутить с правительством рабочего класса.

– Покажите мне ордер товарища Ленина, и я выдам вам заключенных. И не говорите мне ничего о рабочем классе. Я сам старый большевик. Я уже был в партии, еще когда вы сидели в тюрьме за кражу.

– Товарищ Задорожный, вы об этом пожалеете!

– Убирайтесь к черту!..

…Каждый вечер, перед тем как идти ко сну, я полушутя задавал Задорожному один и тот же вопрос: “Ну что, пристрелите вы нас сегодня ночью?” Его обычное обещание не принимать никаких “решительных мер” до получения телеграммы с севера меня до известной степени успокаивало.

По-видимому, моя доверчивость ему нравилась, и он спрашивал у меня часто совета в самых секретных делах. В дополнение к возведенным укрытиям для пулеметов я помог ему возвести еще несколько укреплений вокруг нашего дома, а по вечерам редактировал его рапорты Севастопольскому Совету о поведении бывших великих князей и их семейств.

Однажды он явился ко мне по очень деликатному вопросу.

– Послушайте, – неловко начал он, – товарищи в Севастополе боятся, что контрреволюционные генералы пошлют за вами подводную лодку.

– Что за глупости, Задорожный. Вы же служили во флоте и отлично понимаете, что подводная лодка здесь пристать не может. Обратите внимание на скалистый берег, на приливы и глубину бухты. Подводная лодка могла бы пристать в Ялте или в Севастополе, но не в Дюльбере.

– Я им обо всем этом говорил, но что они понимают в подводных лодках! Они посылают сегодня сюда два прожектора, но вся беда заключается в том, что никто из здешних товарищей не умеет с ними обращаться. Не поможете ли вы нам?

Я с готовностью согласился помогать им в борьбе с мифической подводной лодкой, которая должна была нас спасти. Моя семья терялась в догадках по поводу нашего мирного сотрудничества с Задорожным. Когда прожекторы были установлены, мы пригласили всех полюбоваться их действием. Моя жена решила, что

Задорожный, вероятно, потребует, чтобы я помог нашему караулу зарядить винтовки перед нашим расстрелом»[59].

Узники «Дюльбера» практически не получали информации извне. Поэтому Александр Михайлович считал, что от ялтинских комитетчиков их спасло появление немцев. На самом же деле 20–30 апреля на Южном берегу Крыма шли ожесточенные бои между татарами с одной стороны и матросами и красногвардейцами – с другой. А 30 апреля 1918 г. в Севастополь вошли германские войска.

1 мая в 6 часов утра в «Дюльбере» зазвонил телефон. Александр Михайлович услышал громкий голос Задорожного, который взволнованно говорил: «Да, да… Я сделаю, как вы прикажете…»

Задорожный вышел на веранду, впервые за пять месяцев он выглядел растерянным.

– Ваше императорское высочество! – сказал он, опустив глаза. – Немецкий генерал прибудет сюда через час.

– Немецкий генерал? Вы с ума сошли, Задорожный. Что с вами случилось?

– Пока еще ничего, – ответил он. – Но боюсь, что случится, если вы не примете меня под свою защиту.

– Как могу я вас защищать? Я вами арестован.

– Вы свободны. Два часа тому назад немцы заняли Ялту. Они только что звонили сюда и грозили меня повесить, если с вами что-нибудь случится.

Ксения Александровна, присутствовавшая при разговоре, удивленно смотрела на Задорожного в полной уверенности, что тот сошел с ума.

– Слушайте, Задорожный, не говорите глупостей! – возмутился Александр Михайлович. – Немцы находятся еще в тысяче верст от Крыма!

– Мне удалось сохранить в тайне от вас передвижение немецких войск. Немцы захватили Киев еще в прошлом месяце и с тех пор делали ежедневно на восток от двадцати до тридцати верст. Но, ради Бога, Ваше императорское высочество, не забывайте, что я не причинил вам никаких ненужных страданий! Я исполнял только приказы!

Александр Михайлович с удивлением наблюдал, как этот двухметровый великан дрожал при приближении немцев и молил о пощаде. Великому князю стало жаль его, и он, похлопывая Задорожного по плечу, сказал:

– Не волнуйтесь. Вы очень хорошо относились ко мне. Я против вас ничего не имею.

– А их высочества великие князья Николай и Петр Николаевичи? – растерянно пробубнил Задорожный.

Александр Николаевич и Ксения не смогли сдержать смеха, а затем Ксения успокоила Задорожного и пообещала, что ни один из старших великих князей не будет жаловаться на него немцам.

Ровно в 7 часов утра в «Дюльбер» прибыл немецкий генерал. Немец держался вежливо и предупредительно. Тем не менее императрица Мария Федоровна отказалась его принять. Переговоры вел великий князь Александр Михайлович. Для начала он предложил оставить весь отряд революционных матросов во главе с Задорожным для охраны «Дюльбера» и «Ай-Тодора». Немецкий генерал, вероятно, решил, что великий князь сошел с ума.

– Но ведь это же совершенно невозможно! – воскликнул он по-немецки, возмущенной этой нелогичностью.

Ведь, по мнению генерала, император Вильгельм II и племянник Александра Михайловича кронпринц никогда не простят ему, если он разрешит оставить на свободе и около родственников русского императора этих «ужасных убийц». И Александр Михайлович вынужден был дать слово генералу, что обязательно напишет об этом его начальству и что он берет всецело на свою ответственность эту «безумную идею».

После этого императрица Мария Федоровна с дочерью великой княгиней Ольгой Александровной, ее мужем и недавно родившимся внуком переехали в имение «Харакс», а Александр Михайлович с семьей вернулись в свое имение «Ай-Тодор». Великий князь Николай Николаевич с женой поселились в Кичкине.

В течение почти полугодовой германской оккупации Крыма ни великий князь Николай Николаевич, ни Мария Федоровна так и не пожелали принять представителей германского командования. Немцы быстро раскусили незатейливую хитрость Романовых и соблюдали правила игры.

Британский адмирал Кэльторп предложил от имени короля Георга V и его матери королевы Александры, родной сестры Марии Федоровны, всему семейству Романовых переехать в Англию.

Мария Федоровна отказалась, что же касается великого князя Александра Михайловича, то, желая увидеть глав союзных правительств, собравшихся тогда в Париже, чтобы представить им доклад о положении в России, он обратился к адмиралу Кэльторпу с письмом, в котором просил его оказать содействие его отъезду из Крыма до отъезда его семьи.

Английский миноносец доставил великого князя и его старшего сына Андрея из Ялты в Севастополь. «Странно было видеть севастопольский рейд, пестревший американскими, английскими, французскими и итальянскими флагами, – пишет Александр Михайлович. – Я напрасно искал среди этой массы флагов русский флаг или же русское военное судно»[60].

11 декабря 1918 г. на британском крейсере «Форсайт» великий князь навсегда покидает Россию.

По приказу короля Георга V линкор «Мальборо» бросил якорь на внешнем рейде Ялты. На борт дредноута поднялись: родная тетя Георга императрица Мария Федоровна, кузина великая княгиня Ксения Александровна с младшими детьми, великий князь Николай Николаевич, Феликс Юсупов с женой и родителями, а также несколько их придворных.

Утром 28 марта (11 апреля) 1919 г. «Мальборо» поднял якорь и направился к Босфору. Старая императрица молча стояла на корме корабля, и из ее глаз текли слезы. Ни она, ни ее спутники больше никогда не увидят Россию.

28—29 апреля 1919 г. в Симферополе прошла 3-я областная конференция большевиков. Из Москвы на конференцию прибыли чрезвычайный уполномоченный Совета обороны Л.Б. Каменев, кандидат в члены Оргбюро ЦК ВКП(б), инструктор ЦК М.К. Муранов, нарком внутренних дел УССР К.Е. Ворошилов. Конференция приняла постановление об обороне Крымской

Советской Социалистической республики (КССР) и Временного рабоче-крестьянского правительства.

В состав правительства вошли председатель Д.И. Ульянов[61], нарком внутренних дел Ю.П. Гавен, нарком военно-морских сил П.Е. Дыбенко, нарком просвещения И.А. Назукин, нарком иностранных дел С.М. Меметов, нарком юстиции И. Арабский и др. Замечу, что в правительстве не менее пяти человек были крымскими татарами (Фирдевс, Меметов, Удрисов, Арабский и Боданинский).

6 мая 1919 г. правительство опубликовало Декларацию, в которой провозглашались задачи КССР: борьба против контрреволюции; создание регулярной Красной Армии (для этого был образован Наркомат по военным и морским делам, РВС); организация советской власти на местах и подготовка Съезда Советов.

Декларация провозглашала КССР не национальным, а территориальным образованием. Объявлялось о равноправии всех национальностей в Крыму, о национализации промышленных предприятий и о конфискации помещичьих, кулацких и церковных земель.

В Севастополе же для начала местный ревком по старой памяти решил взять с обывателей контрибуцию. С 4 по 13 мая «спекулянты» должны были уплатить 5 млн. рублей, 3 млн. рублей – «торгово-промышленный класс», 1 млн. рублей – домовладельцы и 1 млн. рублей – владельцы садовых и земельных участков. Увы, собрать контрибуцию в срок не удалось, и ревком арестовал всех сборщиков оной. Однако дни советской власти в Крыму были сочтены.

После оставления Севастополя белые остались в Крыму лишь на Керченском полуострове. Это отчасти объясняется тем, что корабли союзников поддерживали огнем белые части, занявшие оборону на Ак-Манайском перешейке шириной 22 км. 27 апреля к Керченскому перешейку подошел крейсер «Кагул», из-за недостатка кочегаров имевший 6-узловой ход.

К этому времени в Феодосийском заливе, примерно в двух милях от берега, вытянувшись в одну линию, стояли английские дредноуты «Айрон Дюк» и «Мальборо», одни гидрокрейсер (база гидросамолетов) «Емпресс», греческий броненосец «Лемнос», несколько английских и два французских миноносца.

28 апреля по просьбе штаба сухопутного отряда дредноут «Айрон Дюк» под флагом командующего английским флотом адмирала Сеймура бомбардировал селение Владиславовка, где сосредоточились части красных. Через несколько дней по Владиславовке одним орудием стрелял «Кагул», а корректировалась стрельба с английского гидросамолета. Это были первые выстрелы деникинского флота по позициям красных.

С 1 по 4 мая красные вели отчаянные атаки позиций белых, особенно на берегу Азовского моря. Но, увы, и туда доставали 13,5-дюймовые (343-мм) снаряды британских дредноутов. Наступление красных 5 мая окончательно захлебнулось.

17 июня началось новое наступление Добровольческой армии в Донецком бассейне, угрожавшее сообщению Крыма с севером. На 18 июня было назначено наступление войск на Ак-Манайской позиции на Керченском полуострове. Утром 18-го крейсер «Кагул» должен был высадить в тылу у красных у местечка Коктебель армейский десант, в задачу которого входил захват дорог, ведущих из Феодосии в глубь Крыма. Командовал десантом генерал-майор Яков Александрович Слащов.

Ночью крейсер принял на борт 160 человек десанта из состава 52-го Виленского полка при десяти пулеметах. Командовал десантом полковник Корольков. Рано утром «Кагул» в сопровождении английского миноносца подошел к Коктебелю и с помощью буксира «Дельфин» высадил десант. Не встретив сопротивления, десант двинулся вперед и занял деревню Насыпкой.

После этого «Кагул» с дистанции 17 км сделал 20 выстрелов по селению Старый Крым, где находились резервы красных. Кроме того, имея телефонную связь с начальником десанта, крейсер по его указанию оказал десанту огневую поддержку. Всего «Кагул» выпустил 67 фугасных и 4 шрапнельных 130-мм снаряда.

Около 17 часов десант соединился с прорвавшими фронт на Керченском полуострове левофланговыми частями генерала Боровского.

Наступление на перешейке было поддержано артиллерийским огнем: со стороны Черного моря – дредноута «Мальборо» и другими английскими кораблями, со стороны Азовского моря – посыльным судном «Граф Игнатьев» и мониторами.

В ночь на 21 июня красные в панике оставили Севастополь и Симферополь и бежали к Перекопу. Уйти красным помог случай. 22 июня белая флотилия при поддержке британских кораблей попыталась высадить десант в Геническе – последнем порту Азовского моря, остававшемся у красных. Ночью с двух болиндеров[62]под прикрытием канонерской лодки К-15 был высажен первый эшелон десанта. Транспорт «Перикл» со вторым эшелоном рано утром подошел к берегу под прикрытием двух английских эсминцев. Но тут из-за сильной пелены дождя выскочил красный бронепоезд, в упор расстрелял «Перикл» и огнем разогнал эсминцы. Высадившиеся десантники второго эшелона были захвачены в плен или уничтожены. Первый эшелон десанта белым пришлось забрать на суда. Таким образом, один бронепоезд красных сорвал высадку тактически важного десанта. Геническ был занят белыми лишь 6 июля, и то с суши.

Летом 1919 г. войска Деникина добились значительных успехов. К концу августа Добровольческой армии удалось взять Киев и Царицын и подойти на расстояние 50 км к Воронежу. В последующие 40 дней Добрармии удалось взять Воронеж, Курск и Орел. До Москвы оставалось чуть более двухсот километров.

Осенью 2005 г. в связи с перезахоронением останков Деникина в российских СМИ была начата шумная кампания по возвеличиванию великого русского полководца А.И. Деникина, который двинулся на Москву спасать русский народ от злодеев большевиков. Причем большевиков средства массовой информации представляли какими-то неземными пришельцами, прямо как марсиане у Герберта Уэлса. Не удивлюсь, если завтра какой-нибудь демократ напишет, что Ленин привез 10 миллионов большевиков в «пломбированном вагоне» из Германии.

На самом же деле Деникин был весьма заурядным генералом. Сути Гражданской войны он так и не понял, даже сидя за мемуарами в Париже. В Добрармии были прекрасные офицерские полки, и, сосредоточив их на одном направлении удара, понятно, на Московском, грамотно используя танки и артиллерию, осенью 1919 г. вполне можно было взять Москву. Это была Гражданская, а не Первая мировая война, когда эскадрон мог быть сильнее дивизии, четыре бронепоезда могли разгромить целую армию (взятие Баку в апреле 1920 г.) и т. д. Другой вопрос, что со взятием Москвы Гражданская война бы не закончилась, а лишь затянулась.

Деникин же разбросал свою армию чуть ли не на 1500-километровом фронте от Киева до Царицына и был вдребезги разбит.

Первоначальные успехи Деникина объясняются, с одной стороны, рыхлостью красных частей, а с другой – желанием значительной массы обывателей поиграть в демократию, в эсеров, в меньшевиков, в анархистов. Характерный пример: в начале июня 1919 г. в занятом красными Севастополе было всего 100 коммунистов и от 400 до 500 сочувствующих. Многие не осознавали, что на дворе не 1917-й, а 1919 год и есть только две партии – деникинцы и большевики. Тут генерал-лейтенант Деникин оказал огромную услугу товарищу Ленину, превратив в труху все партии болтунов-краснобаев – кадетов, эсеров, меньшевиков и др. Именно благодаря Деникину народ пошел к большевикам.

Болтовне СМИ о народной поддержке Деникина я противопоставлю мелкий, но типичный пример – выдержку из рапорта командира миноносца «Живой» за 14 (27) – 15 (28) апреля 1919 г. В рапорте говорится, что «в 4 часа 30 мин. миноносец вышел в море из Новороссийска восьмиузловым ходом. В 10 часов в кочегарке упустили воду, дали самый малый ход. В 11 часов застопорили машины, т. к. люди очень устали. В 12 часов дали ход. В 13 часов застопорили опять, ибо мало пару. В 15 часов в помощь кочегарам посланы люди с верхней палубы и все офицеры. В 16 часов дали малый ход. В 23 часа подошли к Туапсе, где держались малым ходом. В 4 часа 30 мин. вошли на рейд Туапсе, после чего миноносец около 2 суток занимался переборкой механизмов для дальнейшего плавания. Непривычные к физическому труду люди быстро выдыхаются и делаются ни к чему не пригодными»[63], – так заканчивается донесение.

Хреново воевать без народа! А где были матросы – трюмные, кочегары и др.? Они были на бронепоездах и речных канонерках красных, а в крайнем случае носились на махновских тачанках по Северной Таврии.

Что мог дать Деникин русскому народу? Да он даже пообещать ничего не мог! Даже наврать! Идеологи белого движения были идейными импотентами. Они не могли дать ответ на самые животрепещущие вопросы: форма правления – республика, монархия или что? Кому будет принадлежать земля – крестьянам или помещикам? На все единый ответ: придет время – узнаете. Естественно, что народ не желал получать «кота в мешке».

Единственный вопрос, на который идеологи Добрармии давали четкий ответ, – целостность «единой и неделимой России». Это был фактически единственный козырь белой пропаганды. На бортах деникинских бронепоездов красовались гордые названия «Единая Россия», «Минин», «Пожарский» и т. д. Но, увы, на самом деле все вожди белого движения – Колчак, Деникин, Юденич, Миллер, Семенов и другие – находились в большой зависимости от государств Антанты. Мало того, эти вожди систематически заключали сделки, продавая русские земли многочисленным самостийным государственным образованиям, возникавшим в 1918–1920 гг. на территории бывшей Российской империи.

Естественно, возникает вопрос, можно ли было верить белым вождям в вопросе территориальной неприкосновенности России? Я отвечу цитатой: «Мне было ясно тогда, неспокойным летом двадцатого года, как ясно и сейчас, в спокойном тридцать третьем, что для достижения решающей победы над поляками Советское правительство сделало все, что обязано было бы сделать любое истинно народное правительство. Какой бы ни казалось иронией, что единство государства Российского приходится защищать участникам III Интернационала, фактом остается то, что с того самого дня Советы вынуждены проводить чисто национальную политику, которая есть не что иное, как многовековая политика, начатая Иваном Грозным, оформленная Петром Великим и достигшая вершины при Николае I: защищать рубежи государства любой ценой и шаг за шагом пробиваться к естественным границам на западе! Сейчас я уверен, что еще мои сыновья увидят тот день, когда придет конец не только нелепой независимости прибалтийских республик, но и Бессарабия с Польшей будут Россией отвоеваны, а картографам придется немало потрудиться над перечерчиванием границ на Дальнем Востоке»[64].

Конец ознакомительного фрагмента.