5
Дома, как известно, и земля помогает, но Максим был не дома и не в гостях. Он ехал за девушкой, которая не хотела его больше видеть, и, казалось, все вокруг воспротивилось тому, чтобы он ее нашел. Но он хотел найти ее во что бы то ни стало, хотя, зачем ему это нужно, он объяснить не мог. Было ясно, что того, прошлого, мимолетного, наполненного стонами и криками, уже не вернуть. Незачем и пытаться.
Четыре часа и пятьдесят восемь минут.
Навигатор был категоричен, дорога пульсировала красным и желтым, и только где-то после Владимира она становилась зеленой. Четыре часа. Нет, пять часов! За такое время, да на такой машине дома Максим смог бы проехать половину Англии, но тут все было совсем иначе, и он почти сразу пожалел, что взял красный «Порше Турбо».
Как только покинул Москву.
Пожалел, стоя между фурами на эстакаде, ведущей на Горьковскую трассу, но разворачиваться не стал – не хотел возвращаться. Плохая примета.
Ха-ха, он не верит в приметы. Он ни во что не верит, ему никто не нужен. Только Арина.
Нужно было брать внедорожник. Дурак, хотел быстрее доехать до места. Наивный! Разве скорость решает тут хоть что-нибудь. Да у него было бы больше шансов проехать по этим дорогам, если бы он был на велосипеде. Хотя и дождь к обеду кончился. Хороший знак? Голубое небо, конечно, красиво, но солнце слепило прямо в глаза, пробиваясь и сквозь приспущенный козырек, и через солнцезащитные очки.
Сговорились. Как в сказке. Забрала Баба-яга его Арину и утащила к себе в избу, за тридевять земель, в самую чащу Муромских болот. Или Владимирских? Максим любил быстрые машины, скорость и напор. Банальная и такая традиционная слабость богатых мужчин, что просто впору покраснеть, но краснеть Максим тоже не умел. Только от возбуждения.
Второй раз он пожалел о том, что взял «Порше Турбо», когда сполз с эстакады и докатился до самой до Балашихи. Русский по крови, иностранец по инородной своей сути, он не знал, что у России есть только две беды. Они же – и ее вечная страховка «от дурного глаза», верный, непобедимый «авось». Вторая беда России заставила его клясть свой выбор транспортного средства последними словами.
По таким дорогам на спортивных тачках не ездят!
Люди смотрели на него и его красного ретивого «коня» со смесью удивления, зависти и лютой насмешки. «Да-да, красавчик, посмотрим, что станется с тобой километров так через двести». Уж они-то знали. А Максим нет! Ну не был он никогда раньше в Балашихе, и ничто не могло подготовить его к тому, что ждет его дальше.
Несчастный «Порше» подбрасывало на кочках так, словно он был тяжело-тяжело болен и бился в лихорадке. Так продолжалось вплоть до странного места под названием Псарьки, после которого плотный поток автомобилей встал так, словно все они уже подъезжали к Кремлю, а дорогу перекрыл правительственный кортеж.
Словно в этих Псарьках и был центр Москвы, самое скопление всего, что только может скопиться.
«Порше» задыхался, зажатый между длинным, по-московски грязным «Ниссаном» и «Шеви Спарком» – кто в Москве моет машины, когда кругом дожди, слякоть и грязища 300 дней в году. В своем «Турбо» Максим сидел так низко, словно его размазали по асфальту, – ниже «Спарка». А между тем кое-кто все же ехал. Внедорожники и паркетники, а также, что особенно заворожило Максима, малюсенькие «жигулята», эти объезжали пробку по обочине, выстраиваясь там в два, а то и в три ряда. Только чудом они не заваливались в кювет, проходя порой мимо Максима под углом к дороге градусов в тридцать.
Сказочные чудеса, самоходные печи – да и только! И почему он не взял кроссовер? Может, поменяться с кем-то? И речи не шло о том, чтобы вывернуть на обочину на несчастном спорткаре. Он бы там и кончился, умер бы, упав в кювет, или переломал бы колеса в этой перерытой, в глубоких ямах и выбоинах, обочине.
Пришлось стоять. Трогаться с места, а затем вставать снова. Четыре часа пятьдесят восемь минут? Три «ха-ха». Где-то через полтора часа навигатор подумал, да и накинул еще часок – на всякий пожарный.
И все же Максим продвигался вперед – неизвестно куда и неизвестно зачем. Он ждал, когда кончится эта безумная область и начнется то, что на навигаторе было отмечено зеленым.
Дорога. Где-то в районе города с милым пасторальным названием Петушки Максим вдруг понял, что дороги дальше просто не будет. А будет узкая, разбитая, как после бомбежки, одноколейка, по которой – только джипом. А еще лучше – вездеходом, БТР. Определенно, он видел слишком мало России.
И ничего о ней не знал.
Он прожил здесь с двенадцати до восемнадцати лет, но прожил он эти годы под дулом отцовского взгляда, сопровождаемый в частную гимназию и обратно двумя охранниками. Все, что он видел в России, – это злые, неулыбчивые лица прислуги и безумные вещи, которые отец неумело скрывал от него и которые Максим предпочитал не вспоминать. Женщины, кричавшие от боли. Громкие звуки музыки, совпадающие по ритму со звуком летящего вверх и вниз хлыста.
Он не хотел вспоминать этого, но все равно помнил. Со временем он перестал бороться с тем, что ему нравилась часть того, что он видел в доме отца, и он был не прочь это повторить. Беспомощность так возбуждает.
Но какое отношение это имеет к России? Никакого. Люди вокруг Максима продирались сквозь пробки и ужасные колдобины, чтобы жадно допить последний глоток теплого августовского покоя, попариться в баньке, накопать картошки. Кому нужны наручники в спальне, когда тебя и так круглосуточно трахают все, кому не лень.
Позже Максим улетел учиться в Лондон, где старательно делал вид, что не имеет ничего общего с Константином Коршуновым, но прилетал в Москву по первому требованию. Тиски отцовской любви, странной, властной и требовательной, сжимали его крепче любых бандажей Шибари.
Отец прекрасно знал об этом, и это только доставляло ему большее наслаждение – удерживать блудного сына, окуная его в родовое гнездо, как старого должника головой в унитаз.
«Деньги всем нужны, без денег плохо. Ты мой единственный сын, мальчик мой. Ты должен стать таким, каким я вижу тебя – высоким, красивым и безжалостным, как Удин, бог безжалостных воинов. Я вижу женщин, сломленных тобой, и мужчин, преклоняющих перед тобой колено. Все мое станет твоим, но до тех пор – ты мой, и свобода твоя эфемерна и лжива».
Мальчик мой.
Голос отца звучал в голове Максима тихим, вкрадчивым шепотом, вызывая мурашки, хотя в машине было тепло. Интересно, ему уже доложили, что его сын свихнулся и гоняется по лесам неизвестно за каким чертом? Или известно? Дядюшка его Аркадий видел Арину, значит, наверняка уже сложил два плюс два. С другой стороны, он не знал, что она уехала, и ничего не знал о ее письме. Для него она была очередной игрушкой их избалованного принца, Белоснежка.
Наплевать.
Пять часов прошло, когда Максим сверился с навигатором и свернул с главной дороги, от Владимира на Ковров. Ферма родителей Арины, предположительно, находилась в ста с лишним километрах от Владимира, на самом краю области. Хорошо припрятана, захочешь – не доберешься. Велика Россия. Интересно, а там, в этой первозданной красоте лиственных лесов и ясного неба, – там есть дорога? Вообще, хоть какая-то? Машины спокойно и привычно объезжали дыры под колесами, но каждая из них могла стоить Максиму подвески. Он переехал речку Клязьму по шаткому мостику, вызывающему самые серьезные сомнения в безопасности.
«Речка, реченька, спрячь меня». Забавно! Он словно попал в детскую сказку, которую ему никто никогда не читал, но которую он откуда-то все же помнил.
Солнце начинало катиться вниз по небосклону, Максим невероятно устал – сказывалась бессонная ночь. В машине было невыразимо тихо, он выключил радио и слушал, как ветер шумит, перебирая густую, мясистую, зрелую листву на деревьях. Он погрузился глубоко в себя и не то чтобы задумался о чем-то – нет, мыслей почти не осталось, он просто проживал этот момент, ехал вперед, фиксируя меняющийся пейзаж краешком глаза. Вспоминал Аринин смех, ее приоткрытые губы, испуг в глазах и протянутые к нему руки.
Скажите мне «да»…
Он – ее первый мужчина, но это не значит, что у нее нет и не будет второго. Эта мысль заставила его плотно сжать губы и выпрямиться. А что, если этот кто-то обнимает ее прямо сейчас! Какой-нибудь деревенский парень, гармонист?! Максим так разозлился, что не сразу заметил, что на панели приборов загорелся маленький желтый квадратик. Его многострадальный «Порше» вот-вот встанет, у него почти кончился бензин.
«Печка-матушка, сохрани меня».
Может быть, действительно, ему не стоило приезжать? Уехала – и уехала. Не судьба. Но он не верит в судьбу, он верит в то, что был достаточно глуп, чтобы забыть заправиться там, на большой трассе. А теперь навигатор угрюмо молчит, словно говоря обиженно: ну откуда тут заправки?
Одна нашлась, неподалеку от Коврова, заправка с весьма озадачивающим названием «Огонек». Возможно, были и другие, но Максим так обрадовался этой, что уже не хотел рисковать. Однако выяснилось, что тут, в Коврове, никто слыхом не слыхивал о такой диковине, как девяносто восьмой бензин. Оба они, и Максим, и чуть подвыпивший парень, стоявший на кассе, задумчиво смотрели на «чуду-юду» заморскую, прикидывая, сожрет она наш родной девяносто пятый или подавится. Учитывая везение, сопровождавшее его весь день, Максим склонялся к тому, что «юда» подавится. Парень же меланхолично пожимал плечами и предполагал, что «проканает не хуже». И добавлял – «наверное».
Ближайшая заправка, на которой нужный бензин, возможно, был, находилась в тридцати километрах назад. Не вариант. Впереди лежала полная неизвестность. Помолясь, Максим залил в бак под завязку девяносто пятого и с содроганием сердца вставил ключ в зажигание. Вряд ли ему было жаль машину. На самом деле ему было плевать на машину, но не очень-то хотелось взлететь на воздух. Или, что было куда более вероятной перспективой, просто застрять тут, посреди не пойми чего и неизвестно где. Но машина завелась. «Проканало». Дальше пошли чистые поля да рощи.
«Яблонька, милая, защити меня».
Самым последним откровением для Максима стала та удивительная приблизительность, с которой навигатор стал указывать ему дорогу к нужной деревне. Он то предлагал ему свернуть в поля, то и вовсе принимался пересчитывать что-то, а затем призывал развернуться и поехать назад. В его картах дорога, по которой двигался Максим (если это можно назвать дорогой), иногда исчезала, что приводило электронное устройство в исступление. Оно кричало и звенело, так что пришлось отключить звук.
Чингадера!
Так звал все навигаторы вежливый и воспитанный Ричард Квинси. Красиво звучащее слово означало не что иное, как «проститутка» по-испански. Мексиканский сленг. Очень подошло к случаю, когда посреди двух полей, неподалеку от березовой рощи и парочки неказистых домишек с расслабленными дачниками в растянутых тренировочных костюмах, дорога взяла и закончилась не только на карте, но и на земле. Кончилась, когда до точки назначения оставалось еще километра три. Пришлось Максиму оставлять машину на обочине (читай, в чистом поле) и идти спрашивать дорогу у местных.
– Дорохино? Может, Дорихино?
– Может быть, – пожимал плечами уже ни в чем не уверенный Максим.
– Э… какая разница, – «обрадовал» его местный житель, краснощекий мужчина в грязной, цвета хаки, панамке. – Тут только к реке есть деревня. Но вы все равно не туда повернули! У нас тут тупик.
– А по навигатору тут дорога.
– Тут ее никогда и не было. Это военные, – заверил его другой житель Владимирской области, облаченный в то, что Максим мог бы назвать только кальсонами. Впрочем, житель держался так, будто это были полноценные брюки.
Откуда бы Максиму Коршунову, выпускнику Лондонского университета, скандальному фотографу, властному любовнику и сыну чокнутого миллиардера, знать, что летом на дачах русские могут носить все, что им взбредет в голову, и все это будет прилично. Даже трусы на голове – если они защищают от солнечного удара.
– Что – военные? – растерялся Максим.
– Путают эти навигаторы. У нас тут ведь военные части есть. Вот они карты и переписывают. А вам надо на прошлой развилке на грунтовку было съехать! – Местный смотрел на Максима и на его машину, как на инопланетянина и странный космический корабль, переставший вдруг летать. Потому что такая штуковина уж точно не предназначена для езды по поверхности планеты.
– Но там не было поворота, – возмущенно прикрикнул Максим непонятно на кого. – Там грязь одна.
– Вот-вот, вам туда, где грязь, – обрадованно кивнул местный в кальсонах. – Там нормальная колея, только маленько от трактора подразвезло. Дожди!
– И там есть деревня? – нахмурился Максим, но оба местных радостно закивали. Есть деревня, конечно, есть. Прямо на реке, и все туда ездят купаться. Там один воздух чего стоит. А огурцы какие! А подберезовики уже пошли – размером с поварешку, и ни одного червя. Благодать!
Конечно, не надо было туда ехать. Стоя перед не обозначенным на карте поворотом, Максим задумчиво грыз травинку. Но именно там, за этой грязью, после колеи трактора (опять же, если верить словам местных), могла прятаться от него Арина.
Это было на нее похоже.
Это место ей подходило. Здесь было тихо и спокойно и горизонт простирался от одной бесконечности до другой. Высокое место, где много воздуха и тишины. Здесь Арина бы могла почувствовать себя в полной безопасности. Может быть, прямо в эту минуту она сидит на берегу извилистой речки в какой-нибудь дурацкой панамке и забывает его. Стирает из памяти его лицо, голос, его глаза, которые, он знал, так нравились ей. Они всегда притягивали женщин – его глаза, они летели на его взгляд, как мотыльки на огонь, и даже мечтали быть опаленными или дотла сожженными. Арина – совсем другая. Она не хочет быть сожженной, она хочет любви. Другие женщины запоминали его на всю жизнь, и стоило Максиму набрать их телефонный номер, как они радостно приветствовали предстоящие безумства.
Но не она. Не Арина. Дай ей чуть больше времени, и она действительно забудет его и все, что он сделал с нею и что еще хотел бы сделать.
Ни за что!
Максим решительно повернул и вдавил педаль в пол – только так и можно было пролететь через комья тяжелой грязи, моментально налипшей на колеса. Три дня дождей не прошли для дороги даром, и ехать было трудно. Максим вцепился в руль, машину трясло, но поле подавалось, он ехал, то выводя машину на все еще мокрую траву, то возвращался на дорогу, стараясь выбрать более-менее пригодный для движения кусок колеи. Подвеске «кранты», это точно. Днище то и дело билось о мягкую землю, но Максиму было уже все равно. Он проехал почти все поле до конца, он был почти на месте. Ничто не могло остановить его, он вот-вот достигнет Дорохова или как там это чертово название деревни. Логово Бабы-яги.
Но матушка земля русская не пропустила.
Посреди поля оказался разлив, где «Порше» намертво сел на брюхо. Дно грязевой каши-убийцы на этот раз оказалось куда ниже уровня возможностей его прекрасной машины. Колеса визжали и прокручивались, отплевываясь жидкими струями грязи. Максим то садился и газовал что есть мочи, то выскакивал, проваливаясь в жижу по колено, и принимался толкать машину вперед руками. То просто начинал кричать в голос, на обоих языках – русском и английском.
Да уж! Если уж ты застрял посреди русского бездорожья, то просто так, без мата, не обойдешься.