Элеонора
Вкус предательства
Лондон, 1237 год
Возраст – 14 лет
Симон де Монфор без доклада врывается в покои Элеоноры, отчего она укалывает себе иголкой палец и роняет павлиньи перья, которые прикрепляла к новой шляпке.
Он падает на колени:
– Позвольте! – Граф прижимает ее палец к губам и поцелуями осушает выступившую кровь.
Его глаза по-прежнему полны гнева, но с оттенком насмешки. Кровь размазалась по верхней губе.
– В конце концов, предательство не имеет вкуса, – говорит Монфор. – Иначе ваша кровь наверняка бы пахла горечью.
Эти слова складываются у нее в голове в стихотворные строки – они прекрасно подходят для песни, которую она сочиняет. Но Симон появился здесь не из-за поэзии, а ради дерзкого замечания – вот зачем он пришел на самом деле, понимает она. Элеонора туго натягивает поводья самообладания, скрывая недовольство.
– Очевидно, я вас обидела.
– Вы поступили со мной несправедливо и погубили мое будущее. А я считал нас друзьями.
– Мы остаемся таковыми.
– Отобрать у меня невесту и передать своему дяде – друзья так не поступают.
Элеонора потрясена:
– Мой дядя? – Неужели он женится? Отказался от сана епископа? – Тут какая-то ошибка.
– Я бы хотел ошибиться. Но Жанна пишет совершенно ясно. – Он вытаскивает из мешочка на поясе письмо. – «Томас Савойский близок мне по возрасту и опытен в управлении; кроме того, он получил одобрение от французской королевы, – читает Монфор. – Вчера мы назначили помолвку и к Рождеству поженимся».
Томас. Конечно. Они с Жанной составят идеальную пару. Оба высокие, светловолосые, склонны выпить и посмеяться, почти как брат и сестра. Оба известные дипломаты, их почитают бароны, короли и духовенство. И Жанна, так же как Томас, обожает собак, лошадей и все связанное с охотой.
Симон сминает письмо в руке:
– Это сделали вы.
– Я к этому не имела никакого отношения. Так же удивлена, как вы.
– Никто, кроме вас, не знал о моих планах.
– Но с чего бы мне вмешиваться?
– Вот именно: зачем? Из ревности, представили меня с другой женщиной?
На мгновение Элеонора забывает, что она королева, и опускает глаза, как робкая девочка. На самом деле ей пришлась не по душе его женитьба на Жанне, однако не от ревности, а потому, что это удалило бы его от английского двора.
– А возможно, вы посчитали Томаса Савойского полезным для ваших претензий на Нормандию, – продолжает он. – Однако он еще и дядя французской королевы и с такой же радостью поможет ей, как и вам.
Элеонора думает о своем письме Маргарите, в котором рассказала о планах Симона. Она ведь хотела просто ободрить сестру – как жестоко Белая Королева дразнит ее угрозами расторжения брака! – но теперь возник вопрос: не воспользовалась ли Марго письмом в собственных интересах?
– Во Фландрии я мог бы помочь королю Генриху вернуть эти земли и богатства, так нечестно отобранные у Англии, – говорит Симон.
– Знаю! Я хотела этого.
– Но не настолько, чтобы сохранить тайну.
– Симон, я сообщила только сестре, потому что…
– Ага! Признались! Вы рассказали о моих планах французской королеве.
– Да! – Глаза Элеоноры наполняются слезами. – Королева-мать угрожала ей расторгнуть брак и женить короля Людовика на Жанне. Я пыталась утешить ее.
– А она воспользовалась вашей поддержкой, чтобы доказать свою верность Франции – и предать вас.
«Дорогая сестра, не могу поверить, что ты сделала такое. Пожалуйста, скажи мне, что это не так!»
Элеонора приходит в себя:
– Это дело семейное. Я не буду обсуждать его с вами.
– Я не член вашего клана, поэтому мое благополучие вас не волнует?
– Вы знаете, что все обстоит по-другому.
Он поворачивается к выходу.
– Симон, погодите. Симон! Я приказываю вам сейчас же вернуться.
Он резко оборачивается и падает перед ней на колени, сложив руки и потупив глаза.
– Вы звали меня, госпожа?
– Не паясничайте, – обрывает его она. – Встаньте, Симон.
Он повинуется, но по-прежнему отводит взгляд.
– Я предала вас, хотя не хотела этого. Прошу прощения за то, что случилось. Ваша дружба – для меня все.
Теперь он взглянул на нее:
– В ваших силах исправить положение.
– Каким образом? Я сделаю все, что в моей власти.
Он показывает свои безупречные зубы:
– Вы можете найти мне другую жену. Кого-нибудь не хуже Жанны Фландрской или даже лучше. Очень богатую.