Дни безвременья
Куда я шла?
Сначала отправилась туда, где чувствовала себя безопаснее всего: в постель. Я сжалась в комок под пуховым одеялом, пытаясь заснуть между «крышечками» Фини и любимым плюшевым псом, принадлежавшим Тимо.
Я считала великим подарком себе то, что я могу спать глубоко и крепко. Мое тело нуждалось в отдыхе и покое и получало их, слава Богу. Сон избавлял от размышлений. Мой сон был насыщен сновидениями, в которых мои дети играли и смеялись. Мне снился и Хели прежних, счастливых лет.
Время от времени я получала во сне четко сформулированные директивы. Эти директивы были явно важнее, чем моя способность понимать их сокровенный смысл.
«Будь стойкой», – велел мне Хели однажды утром. Перед тем, как проснуться, я видела его лицо с широкой улыбкой придвинутым к моему.
«Мне разрешили к тебе вернуться, если ты этого пожелаешь», – вещала Фини в другом сне, в котором фигурировали также пчелиные соты и лучи божественного света.
Просыпаться было тяжело. Мои сны устраивали меня гораздо больше, чем реальность, поджидающая меня на пороге спальни. Часто, уже проснувшись, я подолгу не открывала глаз, пытаясь еще раз отчалить в безопасный и уютный мир своих снов. И когда мне этого не удавалось, я все равно оставалась лежать. Я должна была быть во всеоружии, прежде чем выбираться из постели, должна была собраться с силами для того, чтобы протянуть до послеобеденного сна.
Иногда я помогала себе тем, что читала понемножку. Книгу, лежащую на тумбочке у кровати, мне подарила одна клоунесса в больнице после прощания с Тимо. Она называлась: «Ни одна душа не потеряется»[7]. Эта книга, с ее четко сформулированными, радостными посланиями, была моей лоцией и наперсницей.
Разумеется, смерть – никакой не конец. Все продолжается и после смерти. Нет сомнения в том, что там, за чертой, все замечательно. И само собой разумеется, что наши умершие близкие остаются рядом с нами.
Я нуждалась в поддержке извне – снова и снова, каждый день. То, что я переживала, что предчувствовала и о чем догадывалась, выглядело таким хрупким. Каждая прочитанная мною страница – о переживаниях смерти близких, о смертях в результате насчастного случая и о совпадениях, граничащих с чудом; о знаках, подаваемых мертвыми, и контактах с ними – укрепляла мой дух. Я училась доверять своим чувствам и убеждала себя в том, что в своих представлениях я не одинока. Чем больше я узнавала о том, что пережили и открыли для себя другие, тем больше я убеждалась, что существует жизнь и после смерти.
Мне нравится читать мудрую книгу, лежа в теплой постели. Мое тело защищает одеяло, покой моего духа охраняют знания. И я старалась оставаться в постели как можно дольше.
Выманить меня из постели удавалось только аромату свежесваренного кофе. Чтобы поздороваться с отцом Сабины, который, неизменно насвистывая, следил за процессом приготовления эспрессо и желал мне доброго утра своим самым радостным голосом.
«Смотри, какой солнечный день. Какие у тебя на сегодня планы? Была ли ты в новом кафе на торговой улице?»
Какие у меня планы?
Я должна сначала сама потребовать у себя ответа на этот вопрос. С недавнего времени распорядок моего дня зависит исключительно от меня. Я совершенно отвыкла от этого. И не испытывала уверенности в том, что хочу к подобному привыкать.
Чем больше я узнавала о том, что пережили и открыли для себя другие, тем больше я убеждалась, что существует жизнь и после смерти.
В следующую вслед за Пасхой среду у меня появилась четкая цель. Мне надо выйти из дома. И Сабина уже меня ждет. Чтобы отвезти в «Цветные кнопки» – в детский сад, который мы выбрали для наших сыновей.
26 марта 2008 года
Первый день в детском саду после пасхальных праздников.
Сегодня я соберу всех детей из группы, чтобы после десятидневного перерыва снова ввести их в привычный и проверенный ритм ежедневной жизни, состоящий из игр, музыкальных и спортивных занятий. Примерно в десять обе воспитательницы созовут своих подопечных в спортивный зал на ежедневную беседу и усадят их кружком.
Уж тогда детям наверняка станет очевидным чье-то отсутствие. И тогда малыши и ребятишки побольше, необузданные и тихони, храбрецы и трусы, узнают о том, что их друг Тимо не пережил пасхальных каникул. И что никогда, никогда к ним не вернется.
«Цветные кнопки». Детский сад Тимо. Я любила царящую там семейную атмосферу. Свободную и доверительную культуру общения между детьми и воспитателями, воспитателями и родителями. Ту сердечную готовность разрешить проблему. Как часто Нелли, воспитательница, успокаивала меня, когда я переживала, считая себя плохой матерью. Как часто она помогала мне увидеть мир глазами моего ребенка. Как часто ей удавалось, призвав свой опыт, разряжать сложные ситуации.
Ты вовсе не первая, было достаточно и других матерей, у которых с ребенком были те же, что и у тебя, проблемы.
То, что вы сейчас переживаете, – абсолютно нормально. Любая сложная фаза обязательно заканчивается.
Обращай внимание на то, что нужно твоему ребенку сейчас. Не строй амбициозных планов на будущее. И не бичуй себя за то, что в прошлом ошибалась.
В первую среду после Пасхи мы столкнулись с ситуацией, сметающей рамки традиционного опыта. Смерть Тимо вряд ли можно считать нормальным, обыденным явлением. И хоть я была наверняка не первой, но в непосредственном окружении этих детей – единственной матерью, у которой погибла вся семья.
Как бы Нелли вела себя в подобной ситуации? Чем она мне может помочь? Что она считает нужным сказать родителям? Что детям?
Я считаю, что критерием того, мудр совет или нет, не является частота, с которой этим советом предлагают воспользоваться. Или то количесто людей, которые им с благодарностью воспользовались. По-настоящему мудрым является совет, следование которому помогает выстоять в критических жизненных ситуациях. В тех ситуациях, которые заставляют нас переходить за грань того, что прежде казалось нам единственно возможным и приемлемым.
Главное – понимать то, что нужно твоему ребенку в данный момент. Главное – понимать, что является самым важным здесь и сейчас.
Здесь и сейчас. В среду, когда дети вернулись в детский сад после пасхальных каникул и после смерти Тимо, им нужна была прежде всего беседа. Доверительная беседа и возможность выговориться. Возможность задавать любые вопросы, делиться своими страхами и горем. Им нужны люди, способные откровенно говорить о смерти, не прячась за иносказательностью, приукрашиваниями или табу.
Не знаю, почему Нелли пришло в голову пригласить меня в детский сад. С какой целью она предложила мне рассказать детям о смерти Тимо. Я с готовностью приняла приглашение. Потому что считала для себя важным самой донести печальное известие до детей. И потому что я испытываю прилив жизненных сил в обществе жизнерадостных и подвижных малышей.
В спортивном зале
И вот мы сидим кружком, каждый ребенок на своем коврике. Я сижу на зеленом коврике. На нем обычно сидел Тимо.
В середине горит свеча. Каждый ребенок может взять себе чайную свечу и поставить перед собой. Зажжена она будет позже. Сначала мы должны поговорить. О важном.
«Я знаю, что Тимо – умер!»
Это Феликс, лучший друг Тимо. Решителен, как всегда.
«Мы были на переезде. Я видел то, что осталось от автобуса».
Тихо вступает в беседу девочка:
«Я собрала осколки фар. Они теперь у меня дома».
«А я нашел несколько пластиковых частей от «Go-Kart» Тимо. Вот это да! Сool!» – еще один ребенок решился вступить в беседу.
Я слушаю. Удивляюсь активности детей. Обращаю внимание на то, что им легче говорить об осколках и поломанных игрушках, чем об отсутствующем друге. Авария. Поломанный «Go-Kart». Разбитая фара. Все эти подробности известны даже самым маленьким – из телевизионных новостей или из разговоров взрослых. И как ни крути, такая авария для них еще и cool.
Нелли тонко чувствует, когда детская беседа устремляется в нежелательное русло.
«Знаете что? – говорит Нелли. – Давайте зажжем наши свечи в память о Тимо».
Спичечный коробок передается из рук в руки по кругу. Каждому ребенку разрешается самому зажечь свою свечу. Тому, у кого не получается, помогают. Когда все свечи горят, мы беремся за руки. Наступает тишина.
«Интересно, где же сейчас Тимо?»
Этот вопрос задаю я. И мне не терпится услышать детские ответы. Я хочу услышать их версии на тему, где же сейчас находятся Тимо, Фини и Хели.
«Я думаю, он сейчас летит над радугой».
«Тимо мне снился. Он плыл на огромном корабле по огромному морю».
«Мне кажется, Тимо на небе».
Я благодарно улыбаюсь. Слеза медленно скатывается по моей щеке. Нелли тихонько всхлипывает.
Вот еще один совет, который я некогда получила в детском саду:
«Хочешь рассказать Тимо о своих делах – придумай об этом историю. О животных, цветах или эльфах. Это поможет вам обоим достичь полной ясности».
Я часто пользовалась этим советом. И придуманные мною истории были не только прекрасными сами по себе, но и целительными, в том числе и для меня. Когда меня что-то беспокоило, я делала это свое беспокойство темой истории, которую рассказывала Тимо. После чего я сама зачастую понимала гораздо лучше, в чем заключается моя проблема. Со временем я научилась превращать в истории для Тимо и ситуации, когда я злилась на Хели. И зачастую, рассказывая эти истории, я вдруг начинала лучше понимать точку зрения Хели. И ближе к концу сказки весь мой гнев нередко улетучивался. И я находила свой Happy End в объятиях своего мужа.
Вот и сегодня я припасла для детей историю.
«Знаете, что обо всем этом думаю я?»
Девятнадцать пар полных ожидания глаз уставились на меня.
«Я верю в то, что Тимо теперь ангел. И ангел Тимо родился именно в тот день, когда умер Тимо. Позавчера у ангела Тимо был день рождения. И мне очень хочется отпраздновать вместе с вами день ангельского рождения Тимо».
В детском саду принято, чтобы каждый ребенок желал что-нибудь имениннику. И в отношении Тимо-ангела мы вознамерились поступить так же. Но что же можно пожелать ангелу?
Детские головы буквально дымятся от напряжения. Дети в явном замешательстве и сомнениях.
Как бы я хотела иметь возможность читать детские мысли в этот момент. Оперируют ли они категориями детского прагматизма, измышляя желания ангела?
Может быть, Тимо нужна целая гора шоколада? Тимо всегда любил шоколад, теперь уж наверняка у него от шоколада не испортятся зубы. Следует пожелать ему счастья? Но ведь он и так счастлив там, где он есть.
Часто многие дети желают именнинику того, чем они и сами бы не прочь обзавестись. И в данном случае тоже? Может быть, дети, по крайней мере старшие, начинают понимать, что и они однажды – нежданно-негаданно – могут превратиться в сидящего на облаке ангела? Что и они однажды могут стать невидимыми для друзей?
Кто его знает. Возможно, детские мысли гораздо банальней.
Тишина тяготит. Похоже, дети озадачены и озабочены.
Мы рассказываем о своих желаниях. Как всегда. Мы задумываемся. И это тоже нам вполне свойственно. При этом что-то все же не так, как всегда. И даже совсем не так. Именинник отсутствует на празднике своего дня рождения.
Дети по нашей просьбе один за другим высказывают свои пожелания для Тимо. Я благодарна всем воспитанникам детского сада за это. Они выдержали ритуал, хотя им это давалось с явным трудом. Каждое из детских пожеланий Нелли занесла на отдельную карточку.
Много денег. Много игрушек. Много шоколада. Много счастья.
Чтобы ты с удовольствием играл со своей сестричкой. Чтобы ты был вместе со своим папой.
Когда все пожелания были высказаны, мы вышли в сад. Я привезла баллон с гелием и воздушные шары. Каждый ребенок привязывал к воздушному шарику карточку со своим желанием. При счете «ноль» мы все разом отпустили свои шарики. Я испытала счастье, провожая взглядом их полет.
Облако воздушных шаров, поднимаясь в небо, постоянно меняло свою конфигурацию. Сначала я видела шарики отчетливо. Потом мне стало все труднее их различать. В какой-то момент мой глаз перестал их видеть. Поэтому установить, в какой именно момент шарики окончательно исчезли, нельзя. Я просто не вижу их, потому что возможности моего зрения ограничены. Но знаю наверняка: шарики еще где-то там, высоко-высоко.
Как много вездесущего, кроме цветных шаров, должно быть, существует на грани зримого и незримого. И остается мною неопознанным в силу ограниченных возможностей моего восприятия.
Одиннадцать. Время угощаться.
Как и на любом празднике дня рождения, на столе сладости. Мария, вторая воспитательница, принесла шоколадный торт. И всем ясно, где конкретно в данный момент обретается невидимый именинник. За столом, разумеется, на своем месте. У тарелки, на которую положен самый большой кусок торта. Где еще?
Мое место – рядом с невидимым ангелом. Съев свой, я кладу себе на тарелку кусок торта, предназначенный имениннику.
«Я представляю, что Тимо в данный момент является частью меня. Я ем порцию его торта. Чтобы и он почувствовал, каков торт на вкус».
Дети принимаются меня кормить. Их желание сделать мне приятное трогает меня до глубины души. Я замечаю, насколько все мое существо истосковалось по детям.
Какой-то мальчик забирается ко мне на колени и принимается меня нежно гладить. Я вспоминаю о том, что именно он в последнее время особенно часто играл с Тимо. Я обнимаю его и раскачиваюсь с ним в обнимку. Мы оба радуемся близости друг к другу.
Воспитательница наблюдает эту сцену, открыв рот. Она никогда не видела этого ребенка таким умиротворенным. Позже она мне рассказала о том, что именно этот малыш не имел возможности обсуждать с домашними гибель Тимо. Для его занятых родителей это было уж слишком проблематично. Они недоумевали, каким образом объяснить сыну смерть его товарища по играм. Замалчивание темы стало следствием их некомпетентности.
Мальчик сидит у меня на коленях. И у меня возникает ощущение, что он таким образом хочет в очередной раз выразить своему другу Тимо свое расположение. Он относится ко мне как к человеку, представляющему Тимо. Он переносит на меня свое отношение к Тимо, свое желание с Тимо общаться. Он выражает свои теплые чувства к Тимо без всяких слов.
Я чувствую себя обласканной этим мальчиком, который в этот момент невероятно напоминает Тимо. Быть может, Тимо использует возможность общаться со мной через этого мальчика? Через него ко мне прикасаться?
«Пир» закончен. Я прощаюсь с детьми. Я одновременно и преисполнена благодарности, и абсолютно опустошена. Жизнь в детском саду продолжается своим чередом. Свою жизнь я должна снова выстроить. С самого начала. Это обязательно произойдет. Когда-нибудь.
Очнувшись после продолжительного дневного сна, я еду к Ханнесу, спутнику жизни моей подруги Сабины. Чтобы составить для похорон фотоколлаж, мне нужна консультация компьютерного специалиста. Сидя у Ханнеса перед компьютером, открывая на компьютерном экране одну фотографию за другой, я невольно погружаюсь в воспоминания.
Смеюсь. Рассказываю. Плачу. Ханнес молча слушает. Он был коротко знаком с Хели и детьми, и меня это устраивает. Я не хочу ни с кем своими воспоминаниями делиться. Я скорее рассказываю сама себе. И меня радует присутствие молчаливого непосвященного слушателя.
Ханнес прекрасно знает свое дело. Я свое тоже.
Поздравляю, Барбара. Ты совершаешь работу скорби. Продолжай в том же духе!
Так подбадривает меня голос моего подсознания. Он зазвучал в моей голове с той самой минуты, как мне стало известно о несчастном случае, и с тех пор комментирует каждый мой поступок.
Классифицируя фотографии на экране компьютера, я разбираю выражение «работа скорби» так и сяк.
Могу ли я свою скорбь «сработать»? Быть может, я уже как раз этим и занимаюсь? Можно ли форсировать процесс проживания скорби и ускорить его тем самым? Зависит ли это ускорение от меня; от того, насколько я старательно выполняю свои домашние задания?
Моя интуиция подсказывала мне уже тогда, что ответы на мои вопросы будут отрицательными.
Скорбеть невозможно по плану. Скорби нельзя установить временные рамки. Она сама определяет время и задает темп. Она готовит нам такие испытания, к которым мы подготовлены меньше всего. При этом весь процесс отличает полная непредсказуемость и нетипичность.
Моя скорбь уже давно интегрирована в мою жизнь в качестве требовательной наставницы. Я полностью отдаю себе отчет в том, что ее наставнический потенциал еще далеко не исчерпан. Учебный план включает неограниченное число часов познавания себя и залечивание застарелых ран. Определенное количество часов отводится на рефлексию. В связи с поисками смысла жизни, жизненного пути, определения целей и выявления ценностей. Скорбь – учительница доброжелательная и терпеливая. Если не понял какую-нибудь из ее лекций, она будет включена в учебный план снова и снова.
Скорбеть невозможно по плану. Скорби нельзя установить временные рамки. Она сама определяет время и задает темп.
Вероятна ли перспектива хоть когда-нибудь обзавестись чем-то вроде аттестата зрелости или табеля с оценками, на основании которых можно быть уверенным: все доделано до конца? Вряд ли. И скорее всего, меня такая перспектива расстроила бы. В любом случае я по-прежнему благодарна за каждую прочитанную мне лекцию, за каждый преподанный мне урок.
Коллажи, однажды сделанные в квартире моей подруги, и сегодня украшают стены моей гостиной. Они знакомят каждого гостя, которому ничего не известно о моем прошлом, с моим мужем и моими замечательными детьми. А мне они являются напоминанием о том, что по крайней мере одну лекцию я уже хорошо усвоила.
Мое время, проведенное с моей семьей, окончательно принадлежит прошлому. Это было замечательное время, несмотря на его внезапный конец. У меня подобные отношения с моим детством. И оно окончательно в прошлом и тоже больше не вернется. По аналогии с тем, как я думаю о своем детстве – без боли, с радостным сердцем, – я хочу вспоминать и о времени, проведенном с Хели и нашими детьми, как об определенном периоде своей жизни, который я должна оставить в прошлом, но при этом должна нести дальше как часть себя.
Но вот уже фотографии на стенах подмигивают мне.
Перестань же философствовать! Продолжай же рассказ о нас и о себе!
Я подмигиваю им в ответ и с радостью выполняю их желание. Я возвращаюсь в городок Гляйсдорф, где совсем недавно погибла моя семья.
В четверг утром, как раз в тот момент, когда я собираюсь отправиться на прогулку, звонит мой мобильный. Должно быть, я была глубоко погружена в свои мысли, иначе, скорее всего, не ответила бы абоненту со скрытым номером. С некоторых пор я неохотно отвечаю по мобильному телефону. Мое подсознание вспоминает с каждым звонком о том, что из этого аппаратика в мое ухо может вползти какая-нибудь страшная новость. Звонки с незнакомых номеров кажутся мне особенно подозрительными.
Говорит редактор одной из газет. И я с ней даже знакома. Она однажды сопровождала меня в больнице, после чего ею была написана эмоциональная статья под названием «Красноносые клоуны-доктора».
Она просит разрешение взять у меня интервью. Отправленный мною мейл произвел на нее глубокое впечталение.
«Как к вам попал мой текст?»
«Так вы же сами его мне отправили», – следует изумивший меня ответ.
Прозреваю. Я же постоянно посылала в газеты информацию о наших представлениях! Адрес редакции включен в список моих контактов. Не преследуя такой цели, я сама доверила прессе историю смерти Хели, Тимо и Фини. И вот теперь должна принять решение, намерена я развивать этот контакт или нет.
Я раздумываю недолго. Судя по множеству ответных мейлов, я уже поняла, что люди благодарны мне за мою открытость в скорби и что они находят в моих словах утешение.
Если я своим рассказом способна кому-нибудь помочь, мне не следует его придерживать для себя.
А кроме того, газетная публикация – удобный повод поблагодарить своих «красноносых» коллег за поддержку.
Пусть люди знают, что клоуны – замечательные люди. И о том, какую важную работу они проделывают.
Я даю интервью в тот же день. На следующий день я вижу свою фотографию, сопровожденную короткой статьей, в газете. К тому же опубликованы отрывки из моего мейла. Статья отражает самое существенное, без всякой цели вышибить слезу. Я испытываю чувство облегчения и благодарности.
Пятница. Утро
Я выхожу из книжного магазина. Я хотела приобрести автобиографическую книгу, повествующую о том, как автор выстоял, пережив смерть близких. И он пишет об этом так, что своей книгой укрепляет дух читателя. К сожалению, ничего подобного я не обнаружила. Зато купила другие книжки. Об опыте столкновения со смертью. О скорби как процессе. И по парапсихологии.
Я бесцельно слоняюсь по пешеходной зоне, чтобы подышать воздухом и протянуть время до послеобеденного сна.
С утра я чувствую на себе взгляды. Любопытные взгляды. Как правило, исподтишка, но сострадательные и добрые.
Газета! Это же маленький город. Люди меня узнают. Тем лучше. Я радуюсь каждому, кому не надо ничего объяснять.
На некоторые взгляды я отвечаю взглядом. Но, главным образом, я смотрю вниз. Или разглядываю витрины.
Вот обувной магазин. Я захожу внутрь.
«Мне нужен ремень. Брюки падают».
Продавщица смотрит на меня ласково и понимающе кивает.
«Да. Понимаю. Думаю, мне известно почему».
Ага. Она прочитала сегодняшнюю газету. Должна я как-то реагировать на ее слова?
Я отвожу взгляд. Рассматриваю висящие ремни.
«Вот этот, думаю, мне подойдет».
Мягкая кожа. Олтичное качество. Но слишком дорого.
«Мы должны экономить», – слышу я голос Хели.
Разумеется. Хели, ты прав. Кто знает, когда я снова смогу работать.
Дешевые ремни мне, к сожалению, не нравятся.
«Следуйте за мной. У нас еще есть склад уцененных товаров».
Я следую.
«Уцененные вещи. Именно то, чем Хели всегда интересовался».
«Подождите минуточку».
Продавщица исчезает за каким-то стеллажом. Я слышу, как она в чем-то роется, пытается что-то найти. Через некоторое время она снова появляется передо мной с парой ремней в руках.
«Что это? Похоже, она плачет».
«Я прочитала о вашей судьбе. Я считаю, что вы невероятно сильный, необыкновенный человек. Я не могу представить себе, что способна выдержать что-нибудь подобное».
Господи, что мне ей ответить?
«В чем же необыкновенность, когда теряешь семью?»
Что я такое тут говорю?
«Спасибо».
Тоже как-то по-идиотски.
Мой взгляд желает снова ускользнуть. Но не знает куда.
Слезы продавщицы трогают меня. Недолго думая, я повинуюсь первому импульсу: обнимаю эту женщину.
Мы молчим, обнявшись. Смерть моей семьи сблизила нас, двух абсолютно незнакомых друг другу женщин.
«Это просто невероятно. У меня чувство, что это вы утешаете меня».
Ее слова звучат почти как извинение.
Снова я теряюсь, не зная, что ответить. Благодарю еще раз за сочувствие. И все-таки покупаю красивый, но слишком дорогой кожаный ремень.
Хели, закроем на это глаза. Ты только посмотри, как я с этим ремнем замечательно выгляжу.
Я должна просверлить дополнительную дырку. И ремень выглядит великолепно. До сих пор я ношу этот ремень. Можно сказать, ежедневно. Но дополнительно просверленной дыркой я с некоторых пор больше не пользуюсь.