Четыре грустные пьесы и три рассказа о любви. 2012—2016. Бушке от Андрея. Пьеса в двух действиях. 2012 (Мария Говорухина)

Действующие лица

Сёстры:

Валентина, 58 лет

Ирина, 55 лет

Анна, 54 года.

Ангелина Ивановна, 88 лет, мать сестер

Серафима Ивановна (Бушка), 89 лет, тетя сестер

Борис, 25 лет, сын Анны

Виктор, 60 лет, сосед

Действие первое

Вечер. Маленькая комната. Обои в цветочек. В середине комнаты стол, окруженный стульями, на столе скатерть, вышитая красными маками. На стенах фотографии маленьких детей и поэтов. На полу вытканные половики. В глубине комнаты швейная машинка, телевизор, накрытый платком, и шкаф. За окном яблоневый сад, в центре сада – большой стол, накрытый клеенкой с красными розами.

Ирина: Как долго. Как долго. Ждать очень трудно. Мама, что ты?

Ангелина Ивановна (передвигается, держась за стулья): Нет, детка, сама я, сама, ты мне не мешай.

Ирина: Может, поддержу немножко?

Ангелина Ивановна: Нет, ты меня не путай. Я сама как-нибудь.

Ирина: Любишь ты, мама, слово сама.

Ангелина Ивановна: Люблю? Привыкла я так. Вот Анна с Борисом приедут, и все мы в сборе будем. И Света бы еще. Может, приедет?

Ирина: Приедут все, куда денутся. Приедут, мама, приедут.

Ангелина Ивановна: Борька-то подрос, наверное, подрос, мой голубчик. Восемь ведь лет не было его. А я устала. Всё без него. А без него даже дышится плохо. Помню, маленьким сядет ко мне на колени, прижмется.

Ирина: Мама, вырос он уже. Мужик.

Ангелина Ивановна: Подь. Подь. (Гладит ее по голове.) Ты опять матери перечишь. У меня скоро от дрожи тихий Дон из берегов выйдет. Ты знаешь, когда я так говорю? Молчи. И парня не смущай. Маленок он еще, маленок. Обнять бы его скорее.

В комнату с ведром яблок заходит Валентина.

Валентина: Жарко-то на улице как, только и остается, что в доме спасаться. Яблоки, мама, в этом году – мёд. Варенья заведем на всю зиму.

Ангелина Ивановна: Заведи. Сахар мне Виктор привез.

Ирина: Виктор?

Валентина: Ну и какой он, мама?

Ангелина Ивановна: Заботливый, Ирина.

Ирина: Да, да, хорошо. Может, тебе, Валя, на фруктозе сварить? Я, правда, еще ни разу не варила.

Можно орехи добавить.

Валентина: Фантазерка.

Валентина берет нож и начинает резать яблоки. Ангелина Ивановна доходит до двери.

Валентина: Мама, сама не спускайся, со мной только.

Ангелина Ивановна: Я сама. Сама могу.

Валентина: Мама, может, пора к нам перебираться?

Ангелина Ивановна (тихо): Вот Боренька, приедет, там и порешим. Ему все оставлю. Паша хотел, чтобы внук все унаследовал. Знал, что внук будет. Поднимет хозяйство, женится.

Валентина: Да на что ему дом?

Ирина: Городской он, мама.

Ангелина Ивановна: Я решила: ему! Значит, ему!

Валентина: Ой, мама, какой же у тебя талант всех нас объединять.

Ангелина Ивановна: Отец бы так поступил.

Валентина: Да не в обиде мы. Решила так решила. У нас есть где жить. Только как-то, мама, ты слишком жестко с нами.

Ирина: Что говорить, пусть живет.

Ангелина Ивановна: А вы не сомневайтесь, наша порода, кудряшовская, поднимет хозяйство. Красивый, кудрявый..

Ирина: Мама, он сейчас лысый.

Ангелина Ивановна: Лысый?

Ирина: Лысый.

Ангелина Ивановна: Ладно, дышать пошла.

Валентина: Я тебя раньше срока хоронить не хочу и наследство делить не буду.

Ангелина Ивановна: Дышать пошла.

Ирина: Изменилась Анна или такая же?

Валентина: Такая же. Ириночка, уступи Анночке, уступи. Всю дорогу так. Помнишь? Посадит дед в коляску, Анька ноги расставит, тебе сесть негде. Доуступались.

Голос Серафимы Ивановны из соседней комнаты.

Серафима Ивановна: Андрюшенька, Андрюшенька.

Ирина: Иду, иду, тетя.

Валентина: Зовет его? Все время зовет.

Ирина уходит в другую комнату и возвращается.

Валентина: Вот нам бы так. Чтобы всю жизнь, чтобы с ума сойти и до гроба с ним одним пройти.

Ирина: Любовь это просто.

Валентина: А ведь не целовались даже. Он ведь сразу на фронт. Письма читает?

Ирина: Видит плохо, в руках подержит, помолится, только тогда засыпает.

Валентина: Как они тут вдвоем, родные. Перевозить их надо. Городок маленький, тяжелее с каждым днем будет.

Ирина: Виноваты мы перед ними. Поэтому она дом Боре.

Валентина: Борьке? Ну нет.

Ирина: Ты же знаешь, она упрямая. Ладно, давай не будем об этом. Смотри, яблок сколько уже порезали. Зимой в пирожках здорово. Светка-то как? Замуж не собралась?

Валентина: Что ты, замуж. Упустила всех хороших парней. Урожай, действительно, хороший. Вот Борька пусть и собирает. Чем Светка хуже Борьки? Тем, что баба. А баба в нашей семье – не человек.

Ирина: Рассыпать надо, достань одеяло, там, в шкафу, у Бушки.

Валентина: Бушки? Так Серафиму Борька называл.

Ирина: Помнишь, он бабушка сокращал, и у него Бушка получалось?

Валентина: Помню.

Ирина: Надо на одеяло и во двор, чтобы каждая долька солнцем напиталась.

Валентина: Это все из-за того, что ей Володька мой не нравился.

Ирина: Он-то причём?

Валентина: Да он шалопай был. Да, что говорить, вся жизнь куда-то в тартарары. Не в Борьке, может, Ир, дело? В нас? Семья вроде большая. А видимся? Раз в год? У мамы на неделю? А потом, скорее в самолет и в Турцию, на море. Подальше от этого захолустья.

Ирина: Мама старенькая уже очень. Не приедешь – ты представляешь, что с ней будет? Она ведь год живет только тем, что мы соберёмся. Знаешь, она ведь молчит, а больно ей за десятерых.

Валентина: Мама, мамочка, обнять и плакать.

Ирина: Меня ведь сократили, Валя.

Валентина: Нет!

Ирина: Сократили. Я возвращаться не собираюсь.

Валентина: Нет! Ты ведь трудяга! Ты ведь эту фирму на своем горбу вытащила.

Ирина: Вот вытащила и забыли. Все.

Валентина: Плюнь. Найдешь новую. Да, трудно, но найдешь.

Ирина: Я тут, Валя, хочу остаться. И лет немало, да и намаялась я, честно сказать, в городе.

Валентина: Что ж, у нас в семье так: приедешь отдохнуть, обязательно сюрприз.

Ирина: А в прошлом году какой был?

Валентина: Не помню.

Ирина: Вот и хорошо. Значит, не так все плохо. Ты не знаешь, Виктор тут решил совсем осесть?

Валентина: У него год назад жена умерла. Мама звонила, говорила, что он приехал. Он разве при тебе еще не заходил?

Ирина: Нет, не заходил. Мне она только по телефону про него рассказывала.

Валентина: Зайдет еще, куда денется.

Ирина: Оставаться мне?

Валентина: Ой, дура, ты, Ира, дура. Лошадь рабочая. Как ты думаешь, что я сказать могу? Переезжай. Я помогу. Тогда разговор другой. Тогда тащить в город старух не будем. Ты им сказала, что не в гости, а насовсем?

Ирина: Нет, видишь, сейчас только и разговор, что Борис едет.

Валентина: Борька, Борька… Когда Светка приезжала, они так не охали.

Ирина: Борис – продолжатель рода, мужик.

Валентина: Мужик, ну и что?

Ирина: Да не было мужиков долго в этом доме. Высокий, большой, мне Анна его фото присылала.

Валентина: Та у тож. В нашей семье высокий – это 165.

Ирина: Смешно у тебя получается.

Валентина: Местный диалект, привыкай, сестренка. Только оставаться – это сразу на пенсию выходить. Здесь работу вряд ли найдешь. Так. Кинотеатр тут живой? Может, билетером? Заодно фильмы все пересмотришь.

Ирина: Он уже лет пять как один фильм в неделю показывает.

Валентина: Как тяжко всё с искусством в стране.

Ирина: Если б только с искусством. Ты пока маме не говори, она о Борисе мечтает, а тут я с вещами. Да и не решено пока точно.

Валентина: Дурёха, рады они будут. Я сама не понимаю, как они тут целый год сами управляются. А тетя совсем плоха. Она ведь не встает почти.

Ирина: Да нет. Ходит немного. Только для неё все равно сорок пятый. Как же он мог погибнуть, если его такая душа ждала.

Валентина: Значит, не удержала на земле, сил не хватило.

Ирина: Любовь. Вечная любовь.

Валентина: Красиво-то как. Та у тож. Пора бы им уже приехать. Бориса мама вызвала или он сам вызвался? Без интереса не поехал бы.

Ирина (смеясь): Та у тож.

Валентина: Кто сейчас из молодых без интереса ездит? Никто. Значит, есть интерес.

Ирина: Помнишь, смешной, голубоглазый, блондинистый.

Валентина: Ладно, приедет – увидим. Уеду я к вам когда-нибудь, но пока мне внуков нянчить. А Светка из города никуда, ей там всё клёво, медом намазано.

Ирина: Валентина, а где мама?

Валентина вскочила и побежала к двери

Валентина (крича из сада): Ира, все хорошо, мама в саду, на кровати.

Ирина (крича): Еще жарко, возвращайтесь в дом.

Валентина (крича): Здесь уже тень! Едут! Едут!

Ирина: Приехали.

Ирина подбегает к окну, потом садится и продолжает резать яблоки. Слышен шум во дворе. В комнату одновременно заходит Анна и выходит из спальни тетя Серафима.

Анна: Тётя!

Ирина: Ты зачем встала?

Серафима Ивановна: Андрюшенька мой приехал.

Заходит Борис, за ним идет Ангелина Ивановна

Борис: Бушка!

Серафима Ивановна: Андрюшенька! Андрюшенька! Родной мой! Дождалась.

Ирина: Тетя, тетя, это Боря – внук.

Серафима Ивановна: Родной мой.

Борис: Что она?

Анна: Тетя.

Серафима Ивановна: Он! Он! Вернулся, родной!

Ирина: Нет, тётя, это не он.

Серафима Ивановна: Андрюша… Андрюшенька! Это же он! Дайте мне его обнять! Это ведь ты, родной мой.

Серафима Ивановна плачет, Ирина её обнимает и уводит

Ангелина Ивановна: Голубчик мой, радость моя, внучек. Счастье-то какое, к бабушке приехал.

Борис: Да мы, Ба, ненадолго. Даже отдохнуть не успеем.

Валентина: От чего отдыхать собрался?

Анна: От забот праведных.

Валентина: Похож ты братец на кого-то, такой же лысый, разницы никакой.

Борис: В чем никакой разницы?

Валентина: В лысинах разницы никакой.

Ирина: Спорное утверждение. Рада видеть тебя, Борис.

Анна: Он тоже рад. Говорить не умеет, а так обычный парень, современный.

Валентина: Мама, прекрати всхлипывать, приехал он.

Ангелина Ивановна: Так, внучек, пойдем, я тебе деньги приготовила.

Валентина: Мама!

Ангелина Ивановна: Я тут, не спорьте, у меня пенсия большая, все бабушки деньги внукам дают. Я тебе дам.

Достает из комода платочек и запихивает в руку Борису пополам сложенные деньги.

Валентина: Ты не горячись, мама.

Ангелина Ивановна: Я сказала, нам хватит, значит, хватит.

Валентина: Питаетесь, как воробушки.

Ангелина Ивановна: Двое у меня внуков. Светка приедет, и ей дам.

Борис прячет деньги.

Валентина: Спасибо?

Ирина (подходя к Борису): Какой ты большой и симпатичный. Высокий, и не похож ни на кого.

Борис: А на кого я должен быть похож? Отца я не видел. На мать похож? Характером что ли?

Ирина: Лицом ты в дедушку, а рост – к солнцу тянулся сильнее других.

Ирина (Анне): Соскучились мы, сестренка. Вас же восемь лет здесь не было.

Валентина: Как твой киоск?

Анна: Твоими молитвами.

Валентина: Я, между прочим, за тебя молюсь.

Анна: Вот за это спасибо, а я думаю, почему жива.

Валентина: Не надо так.

Анна: Ты же знаешь, я твои увлечения не разделяю.

Валентина: Не развлечения это и не увлечения, а вера.

Ирина: В доброе, светлое и радостное учение.

Анна: Девочки вы мои, мы живем с вами давно в таком мире, в котором я – зло, вы – добро.

Валентина: К маме не приезжала – конечно, зло.

Ирина: Биполярный мир – это неплохо, и ты для нас – не зло.

Валентина (Анне): За стол пора садится, рыбу твою любимую маринованную приготовила. Может, в саду сядем?

Анна: Прелесть.

Ангелина Ивановна: Спасибо, детка, внука мне привезла. Полежу, устала.

Все переходят в сад, каждый несет какое-то блюдо, находят и ставят к столу стулья. Борис садится поодаль в кресло.

Ирина: Как доехали?

Валентина: Свою машину еще не купили?

Анна (Валентине): Борька о ней мечтает. Не могу кредит брать.

Валентина: Оно и правильно.

Анна: Правильно или неправильно – не могу.

Ирина: Аня, ты дома, мы рады.

Валентина: Вы так просто приехали или непросто? Или, может, я зря беспокоюсь?

Ирина: Валя, не надо.

Валентина: Я ничего и не говорю.

Анна: Все простить не можешь?

Ирина: Забыли все.

Валентина: Я не забыла и не забуду

Анна: Отцово наследство мне вспоминаешь?

Валентина: Помнишь: приезжала, плакала..Маме: «Прости, прости! Продала». Ты тогда умоляла – Борьке на поступление. Медали на ком, интересно, теперь висят?

Анна: Я – падшая, ты – святая. Вспомнила. А если жить не на что было. Если работы не было? Ты помочь могла? Если б я их не продала, что было бы? Борьке я тогда деньги давала, и они помогли.

Ирина: Вспомнили? Вот и успокойтесь. Продала и продала, Борька отучился. Отучился, вот и молодец. Отец был бы рад, что смог тебе помочь.

Валентина: Зря вспомнила.

Ирина: Кроме медалей, тогда и ценного-то ничего не было. Как было не продать? Всё с себя сняли, ты вспомни, как им вдвоем трудно было: Борька маленький, только школу окончил, она одна.

Анна: Валя, простить не можешь?

Валентина: Что уж там…

Анна: Ты такая правильная с юности была, и боги свои были, и верила пылко. Молодец!

Ирина: Маме было бы больно всё это слышать.

Валентина: Я молчу.

Анна: А у тебя, Валя, правильной такой, Светка шалавой получилась или хорошая девка? На меня похожа или на Ирку?

Валентина: На отца она похожа.

Анна: Ну это само собой. А так, как баба бесшабашная или как Ирка наша?

Валентина: Скажи ей… Просидела на своих работах – ни детей, ни мужа, очередь на квартиру в те времена всем уступала и без квартиры осталась. Виктору сто лет назад от ворот поворот дала.

Ирина: Я по распределению тогда уехала.

Валентина: Видишь, по распределению.

Ирина: Я, Боря, пастилы тебе наделаю, по старинному русскому рецепту. Поможешь мне яблоки взбивать?

Анна: Мы ненадолго, Ира.

Валентина: Чаю хоть попьёте?

Анна: И чая попью, и пирогов поем. Хорошо тут. Мы ехали: все родное, цвета какие яркие-яркие! Недаром говорят – родина. А помните, девчонки, когда мы еще в школе учились, как хотели отсюда уехать. В столицу или в город покрупней.

Ирина: Все и разъехались. Только в столицу никто не смог.

Анна: Не по зубам оказалась.

Ирина: А я до сих пор хотела бы там жить. Театры, музеи, красиво, мест много хороших, кино там другое и мероприятия разные. А у нас тут что? Тут совсем ничего нет. Музей кукол был, и тот развалился. Один краеведческий, так туда без слез не зайдешь.

Анна: Я еще в детстве туда ходила. Там все о войне.

Ирина: О войне. Для тети эта война никогда не закончится.

Валентина: Да. Не вернулся её Андрюшенька. Шапошников Андрей Дмитриевич, гвардии сержант. Так и пропал без вести. Где она, Познань? И ничего..нет могилки..цветы не положить. Да и поверить, что нет, так и не смогла. Не поверила Бушка в эту правду.

Ирина: Я бы, наверное, тоже.

Валентина: Что тоже?

Ирина: Тоже не поверила бы. Ждала бы.

Анна: Дуреха.

Ирина: Аня, она ведь понимает, кто, что, сама за собой до сих пор ухаживает, а верит, что он вернется. Всю жизнь верит, что он вернется.

Валентина: А ведь каким красивым был. На фотографии такой взъерошенный. 22 было, когда ушел.

Анна: Она по-прежнему письма перечитывает?

Ирина: По-прежнему, Аня.

Анна: Наша Бушка. Смешно, Борька говорил на маму Бабушка, а на Серафиму Бушка. Как будто маленький понимал, что обе бабушки, но разные.

Ирина: По-прежнему наша Бушка письма перечитывает и по-прежнему с собой носит. Помнишь, как дядя Андрей пишет: Милая моя, прогоним врага..Я без слез их читать не могу.

Анна: Печально, конечно, но всю жизнь ждать – это слишком.

Ирина: Любовь большая. Любовь разве может быть слишком?

Анна: Может, Ира, может.

Ирина: Да она выжила, потому что ждала, она сейчас живет, потому что ждет, потому что любит! Невеста она, не жена – невеста, а с ним одним всю жизнь прожила.

Ирина берёт ведро и уходит в сад.

Анна: Завечерело быстро. Хорошо-то как. Яблонями пахнет. Боря, любишь пирожки с яблоками? Да ты у меня всё любишь, молчаливый ты мой, опять своими игрушками забавляешься, иди, бабушке помоги спуститься.

Валентина: Мама, может, джема завести еще на завтра.

Анна: Мама, вы уже собрались?

Ангелина Ивановна: Не совсем, дочка. Я девочкам еще не говорила.

Анна: Сейчас я Ирину позову, тогда скажешь.

Анна (кричит): Ирина, Ирина!

Ирина, идет, подбирая по тропинке яблоки. Все усаживаются вокруг стола.

Ангелина Ивановна: Дети, тихо. Я решила. Мы с тетей Серафимой решили, что переезжаем в дом престарелых. Дом продаем. Деньги мы отдаем Борису. Вот что я хотела вам сказать.

Валентина толкает рукой ведро с яблоками, оно падает, и яблоки снова рассыпаются по земле. Ирина начинает их подбирать.

Анна: Валя, да пойми ты, за ними уход там будет. Мы карты раскрыли, ничего не скрываем, ничего тайно не делаем, все собрались, мы сказали.

Ирина: В дом престарелых? В дом престарелых?

Валентина: А я еще сомневалась, зачем ты едешь, Аня!

Ангелина Ивановна: Это мое решение, а не ее.

Валентина: Хорошо за себя ты решила, а за тетю Серафиму, кто решил? Кто решил? Ты ее спросила, она может тебе честно ответить?

Анна: Мамина это воля, её желание. Боря – единственный мужик.

Валентина: Дак речь шла о том, что дом в наследство он получит, хозяйство поднимет, а история-то оказалась другой: мама решила в дом престарелых идти? Это вообще возможно? Что вы делаете? Подождите. Вы же никто не знаете. Как я сразу не поняла? Мама, ты не знаешь очень важной детали. Мама, Ирина хочет с вами остаться. Точнее не так: ее выгнали, на пенсию она снимать квартиру не сможет, даже комнату не сможет. Она здесь останется. И точка. Дом не продается. Интересная была бы картина, а Аня? Маму – в дом престарелых, Серафиму – в психушку, Ирину – на улицу, а тебе деньги? Что у тебя такого случилось, Анечка?

Анна: На наряды, сестренка, не хватает.

Ангелина Ивановна: Аня, я не знала, что Ире негде жить.

Ирина: Мама! Мы ведь одна семья! Неужели вы ради денег только приехали? О них забота нужна, забота!

Анна: Понятно, дом уже не продается.

Валентина: Не продается.

Ирина: Аня, случилось что-то. Тебе деньги нужны?

Валентина: Расширяться надумала?

Ирина: А для Серафимы… Переезд куда угодно ее убьёт… Отсюда ее Андрей уходил, она его здесь с 41-го года ждет.. Эти два письма – для нее вся жизнь, одно – поздравление с Новым годом, другое – о Польше. Только эти письма её с ним и связывают. Может она добровольно куда-то уехать? Ты понимаешь, что значит для нее отсюда уехать.. Страшнее, чем умереть.

Анна: Мама, подпиши дарственную. Боре деньги нужны, значит, я все сделаю, чтобы они у него были.

Борис: Не надо, мама.

Анна: Надо, Боря, надо.

Борис: Они эти восемь лет не особенно нами интересовались.

Валентина: Не они, а тети твои. Ты тоже интереса не проявлял.

Анна: И маму, и Серафиму жалко. Вы хорошие, в дом пенсионеров их отдавать не хотите, так забирайте.

Валентина: Куда? Ире жить негде, сама сюда приехала. У меня однокомнатная, мы со Светкой вдвоем. Как мы все там?

Ангелина Ивановна: Ничего страшного в доме пенсионеров нет.

Валентина: Мама, тетю Серафиму не возьмут в дом престарелых, её отправят в психушку.

Ангелина Ивановна: Я настою, я потребую.

Валентина: Мама, вас разлучат.

Ангелина Ивановна: Нет, она без меня умрет.

Валентина: Не надо ничего менять, сейчас Ирина к вам переберется, вам легче станет значительно. Лучше все мама, будет, не надо этого делать. Дом у вас есть, сад, счастье это.

Ангелина Ивановна: А Борино счастье?

Валентина: Не может счастье от денег зависеть. Не может.

Анна: Может, Валя, может, еще как может.

Ирина: А как же не в деньгах счастье?

Анна: Ах, Ира, хорошо бы, если бы так было, да только в жизни все по-другому, чем в фильмах и книжках.

Борис при этих словах уходит в дом.

Валентина: Куда это он?

Анна: Жарко, наверное, стало. Не знаю, может, что нужно.

Борис не возвращается довольно долго. Все молчат.

Ирина: Случилось там что-то? (бежит в дом)

Борис медленно возвращается из дома. За ним возвращается Ирина.

Ирина: Валя, писем нет.

Валя: Письма? Какие письма? Бушкины письма?

Ирина: Борис, зачем вы ходили в дом?

Валя: Борис, значит.

Ирина: Борис, если они у вас, отдайте. Отдайте, пожалуйста.

Борис: Она мне их отдала.

Ирина: Сама?

Анна: Давайте все уладим, не до писем сейчас. Подпишет мать дарственную, потом с письмами разберемся.

Ангелина Ивановна: Подпишу.

Валя: Это что – шантаж? Нет, никакого шантажа не будет. Он просто отдаст письма и всё. И шантажа не будет. Возвращай, возвращай, говорю.

Ангелина Ивановна: Я подпишу.

Валя: Не подпишешь.

Ангелина Ивановна: Подпишу. Подпишу. Он приехал, я обещала.

Валя: А Ира?

Ангелина Ивановна: У тебя жить будет.

Валя: Мама, что ты делаешь? Ты сама понимаешь, что ты делаешь?

Ангелина Ивановна: Понимаю. Понимаю.

Валя: Отдавайте письма!

Ирина: Отдайте, Борис, письма, мама и так вам все подпишет.

Борис: Бушка отдала мне письма.

Ирина: Как она могла их отдать?

Валентина: Да она с ними ни за что на свете бы не рассталась, значит, ты сам взял!

Ирина (кричит): Тетя!

Серафима медленно появляется на пороге.

Ангелина Ивановна: Серафима, где письма?

Серафима: Андрюшеньке отдала, он ведь вернулся!

Ангелина Ивановна: Значит, сама отдала. Так. Утро вечера мудренее. Я пойду и поговорю с Серафимой. Письма раз тебе отдала – читай. А вы прекратите причитать. Вернет, когда надо будет.

Анна: Хорошо, мама.

Валя: Письма только отдать надо. И ничего она вам не подпишет.

Ирина: Боря, зачем тебе деньги?

Борис: Тетя Ира, сколько раз я должен повторить: она сама отдала мне письма.

Валентина: Так отдай, они же не твои! Это шантаж! Ты вернешь письма, когда дом получишь? Или как тебя понимать?

Борис: Понимайте, как хотите.

Валентина: Ты не понимаешь, что значат для всех нас эти письма.

Ирина (Боре): Я, кажется, поняла. Ты не понимаешь, что это за письма, сядь рядом. Что с тобой случилось, мой родной? Я тебе должна это рассказать, это важно. Послушай меня, послушай. Не вставай, не беги, не убежишь. Андрей родился очень давно. Родился в 18 году, после революции в небольшой бедной семье. Слушай. Сестра его Анна Дмитриевна прожила долгую жизнь и умерла в 1992 году. Давно. Ты был маленьким. Ты ее не помнишь. Вот они вдвоем с Серафимой ждали его всю жизнь. Последнее письмо он написал в 44 году, в декабре. Он не дошел до Берлина. Пропал без вести. В Польше, под Познанью. Его матери пришло извещение. Он гвардии сержант, у него медаль за Отвагу и орден Славы III степени. Он был учителем истории, сынок, человеком, таким, как ты – молодым, добрым, милым. Не перебивай. И в один хороший день он полюбил девушку, соседку, со странным именем Серафима. И жили бы они долго и счастливо, но пришла война. И он ушел. Знаешь, что написано в этих письмах между строк? Он хотел бы держать на руках ребенка, чтобы у него или нее были ее глаза и ее улыбка. Она так и осталась его девушкой. Когда пришло извещение, ей сказали последней. Сестра его Анна вытащила ее из воды, когда она топилась. После этого вешалась, потом плакала, потом топилась, а потом перестала всех понимать. Твоя бабушка, Ангелина Ивановна, заботилась о ней всю жизнь. Полгородка нашего маленького им помогало. Рано они остались одни. Дед твой умер, после того как мама твоя родилась. Легочником был, замерз в окопе, простыл, после войны все болел, потом умер. Вот и представь: на твоей бабушке трое детей – девочек и больная сестра. Бушку и работать пытались заставить, отстояла ее мать, сама двойную норму тянула. И в больницу не отдала. Этот дом – все что у них есть. Здесь каждое деревце бабушкой твоей посажено. Каждый кустик прополот. Дому сто с лишним лет, поколения в нем жили. Не можем мы его так отдать.

Борис: А я не могу вам отдать эти письма.

Ирина: Почему? Ты кому-то должен? Очень много должен? У нас тут была одна история, девочка одна, постарше тебя немного, брала и брала кредиты в банках, а отдавать матери пришлось, сначала машину продали, потом гараж, потом дом. Все отдали. А деньги она парню отдала, который ее потом бросил и с деньгами в Москву подался.

Борис: Не могу. Меня просили их хранить.

Ирина: Нет, нет, она не могла отдать. Пойди к Серафиме, отдай письма, а потом чай поставим, всю ночь на звезды будем смотреть, говорить и чаёвничать. Ты же совсем другой, я же тебя с детства знаю, помнишь, ботаникой увлекался, помнишь, как мы с тобой змея воздушного запускали? Помнишь? Ты только вспомни. Ты однажды от пылесоса крышку на голову надел, ходил и песни пел маленьким, помнишь. Что случилось, Боря?

Борис: Я не могу рассказать.

Ирина: А ты, родной, расскажи, легче будет. Почему не приезжал так долго? Забыл всех нас?

Борис: Не думал о вас.

Ирина: А я о тебе каждый день думала и думаю. Что ты натворил?

Борис: Деньги… Мать все продала: ни киоска больше нет, ни квартиры.

Валентина: Как все?

Анна: Все, Валя.

Валентина: И где вы жить собрались?

Анна: Снимаем.

Валентина (Борису): А если мать не подпишет дом, что с письмами сделаешь?

Анна: Молчи. Ничего он не сделает. Уедем мы и все.

Валентина: Это уже сейчас очень плохой поступок, Боря. Это подлость, кража и шантаж.

Ирина: Валя! Какая кража? Какой шантаж? Это не так, она сама отдала, и он вернет. Бушка. Она ведь твоя Бушка. Мальчик, мальчик. Уже поздно. Пора ложится. Хочешь, я тебе в саду постелю? А, мы, девочки, в доме. Ты можешь оставить свет и прочитать письма. Может быть, тебе захочется сразу их вернуть (порывалась уйти, но снова села). Он был младше тебя. Он ей сделал предложение, когда уходил, и она ответила «да». Они решили, что распишутся, когда победят. Сюда пришли румыны, итальянцы, немцы. Если захочешь, погуляем по горе, там остались немецкие окопы. Наших девушек хотели угнать, а потом какой-то немец – приглянулись ему эти места – решил, что здесь, на этом участке, у него поместье будет. И решил, что хорошенькие девушки будут у него работать. Это им спасло жизнь. Здесь фашисты, в основном итальянцы, меньше зверствовали. Они не очень хотели воевать. А наши в этих местах реку форсировали, как только на эти горы лезли с обмундированием, а ведь получилось. Была здесь и еще одна история. Очень офицеру немецкому понравилась Анна, сестра Андрея. Он к ней даже свататься приходил, не грубил, силой не заставлял. Он русский знал хорошо, умный парень, рассказывал про мать учительницу, про отца. Он просил дождаться, хотел тоже в этих местах после войны обосноваться. Она ему ничего не отвечала. Никак. Глаз не поднимала. Он рисовал хорошо, портрет ей подарил. Не хотелось ему воевать. Потом их части отсюда перевели и все бы ничего, на этом бы история и закончилась, только в девяносто первом году, за год до смерти получила от его сестры Анна письмо, было написано оно по-русски. Письма-то войны – они разные. Эта немка просила прощения за всех, брат перед смертью просил прощения попросить, и она попросила. Казалось бы, что от этого прощения, а Анна приняла. Может и нравился он ей, кто его знает. Жизнь – штука сложная, а письма, они разные бывают.

Борис: Она ведь кончилась.

Ирина: Война, ты имеешь в виду? Такой же мальчик, каким ты был, мой родной, хорошим, умным, самым любимым, таким и остался.

Борис: Нет.

Ирина: Глазки у тебя такие же. Она закончилась, а окопы еще до конца не заросли, понимаешь?

Борис: Зачем она это прощение приняла? Зачем она его простила?

Ирина: Я ведь тебя тоже уже простила, ты ведь нас не шантажировал, нет? Я сама не знаю, как она могла прощение принять, ведь Андрей погиб, пропал, вернее. Она дольше жила и больше знала.

Валентина: Вы еще долго будете разговаривать? Всем спать пора.

Валентина и Анна уходят в дом.

Ирина: Еще немножко. Люди разные. Самые разные. Никто ничего не сказал, семья это в тайне хранила, ну ходил офицер, мало ли что ходил. Она немецкий знала, народ думал, он с ней русским языком занимается. Да и кто думал. Бабы злые, может, конечно, что и думали, только отец с матерью еще были живы, а они уважаемыми людьми были. На каждый роток не накинешь платок, но тут даже, видимо, самые злые языки молчали. А Алешку, третьего младшего в их семье… Ладно, я тебе это завтра расскажу.

Борис: Рассказывайте.

Ирина: Расскажу. Алешка маленький был, дурачок, во все лез, всем интересовался, играли они с ребятами раз гранатами, в костер их бросали, дураки маленькие. И одна взорвалась, он до дома успел добежать, а кровь хлестала, его мать схватила – и в госпиталь. Он ведь немецкий, она – к хирургу.

Борис: И что?

Ирина: Взял он Алешку и оперировать стал. Спас он его. Разные люди. Враги они наши, фашисты, подонки, звери, сколько людей погубили, а встречались и среди них люди. Так и сейчас: вроде и хуже люди стали, и злее, и вроде вокруг нормальных не найдешь, и правды на свете нет. А жизнь дальше идет, не прекращается она, Боря. Новые люди рождаются, вот и у тебя скоро родится кто-нибудь. Ты любишь кого-нибудь?

Валентина возвращается в сад, неся платок для Ирины.

Валентина: Спать ложиться. Немедленно. А с тобой я завтра отдельно поговорю.

Ирина: Что Серафима?

Валентина: Она говорит, что он Андрей. (Ирине) Тетка у тебя сумасшедшая, и ты тоже. Ирка, разве можно с такой короткой стрижкой ходить? Он тебя серьезно не воспринимает – выглядишь, как ребенок. Я сама с ним завтра поговорю.

Ирина: Представляешь, Боря, меня однажды в магазине за парня приняли, женщина сзади стояла, лицо не видела и все твердила, я за ним, за ним, а я ей сказать не решалась, что она ошибается.

Валентина: Сколько тебе можно говорить, смени гардероб. И косметика… Как ты вообще в городе жила, как тебя только бабы не сожрали?

Ирина: Сожрали.

Валентина: Вот именно. Была бы, как все, и сейчас бы работала, а ты все: у меня спортивный стиль, спортивный стиль. Виктору как на глаза покажешься, он тебя сто лет не видел? А ты?

Ирина: Да у нас тут семейные проблемы, какой Виктор. Не до него.

Валентина: Может, отдашь?

Борис: Не могу.

Валентина: Я не дам тебе продать этот дом. Старухи и Ира здесь останутся, что бы у вас ни случилось. При моей жизни Серафима в психушку не попадет.

Утро. Яркое солнце, шелестит листва. Ирина и Борис около кровати в саду.

Ирина: Спишь еще? А я пришла тебя будить. Насмотрелся на звезды?

Борис: Насмотрелся.

Ирина: Иди, умывайся, да завтракать будем. Не хочешь ничего сказать?

Борис: Нет.

Ирина: Жаль, Валя думала, ты отдашь. Нет таких причин на свете, чтобы так поступать. Не может бабушка дарственную на дом подписать. Серафиму заберут, не пустят её в дом престарелых. Я всю ночь гадала, что у тебя произойти могло. Не расскажешь? Может, мы бы поняли.

Борис: Мне не нужно ни прощение, ни понимание.

Ирина: Это ты сейчас такой. А потом и прощение, и понимание будут нужны.

Борис: Я бы на вас женился, и умная вы, и добрая, и все понять можете, и о прощении рассуждаете, и простить сможете. Только не женюсь на девочке.

Ирина: Опыта мало? Даже замужем не была?

Борис: Вы девочка совсем. И одеваетесь, как девочка и думаете, как девочка. Я по-вашему подлость совершил, вам жить негде будет, а вы прощаете.

Ирина: Потому что не будет этого. Ты же совсем другой. Что это – притворство, игра?

Борис: Другим не буду.

Ирина: Что тебя может остановить?

Борис: Может быть, вы на моем месте сейчас вообще в речку бы кинулись.

Ирина: Я бы лотерейный билет купила и молилась. Я знаешь, как думаю. Есть жирафы, значит, есть Он.

Борис: О чем Вы?

Ирина: Жираф прекрасен и беззащитен.

Борис: Если есть Он, почему тогда многие фашисты после войны долгую обеспеченную жизнь прожили?

Ирина: Не знаю, Боря, только им тоже пришлось умереть.

Борис: Вы о прощении говорили. Может, их простили? Истории мне о хороших немцах рассказывали? А я, может, не хочу, чтобы меня прощали. Может, хочу, чтобы стукнули, пощечину дали, из дома навсегда выгнали.

Ирина: А ты бы потом сказал, что для больного ребенка деньги собирал?

Борис: Что?

Ирина: А ты бы сказал, что для больного ребенка деньги собираешь?

Борис: А если бы так, вы бы дом отдали?

Ирина: Для своего или чужого?

Борис: Для любого.

Ирина: Наверное, часть людей кинулась бы бить себя в грудь и говорить, что отдали бы. Другие сказали бы «нет». В таких случаях по нитке собирают голому на рубаху.

Борис: А если ниток не дают? Вы бы отдали? За своего?

Ирина: Отдала бы.

Борис: А за чужого? У чужого ведь свои родители. А если бы у него только мать незамужняя была? И вы ее любили?!

Ирина: Ой, мальчик, наверное, всеми средствами деньги бы искала и молилась.

Борис: Но ничего бы не крали, не подличали, не шантажировали?

Ирина: Благая цель – плохие средства. Наверное, нет, мальчик, наверное, нет.

Борис: Не хотите вы меня понять или не можете, маленькая еще, о жирафах мечтаете. А я животных не люблю. И людей не люблю. Даже детей маленьких. Не вызывают они у меня соплей. Вы все: мальчик, мальчик… Вы мальчика помните? Я, когда в боях без правил участвовал, я людей бил, они мне все типа груши были, а вы мне – мальчик – и истории рассказывать. Жирафы, говорите, животные беззащитные, я – волк. Почитайте в энциклопедии про волков.

Ирина: Вот сейчас ты говоришь или не ты? Ты ведь меня вчера понимал?

Борис: Мне интересно было за вами наблюдать, какая вы добрая.

Ирина: Какая я добрая? А ты, значит, людей до смерти забивал?

Борис: Жирафы говорите? Коврик я из жирафа постелил бы в гостиной.

Ирина: Знаешь, ты сейчас очень хочешь показать, что ты крутой. Всем крутой, что ты любую бабу в трубочку свернешь и через нее будешь косточки от вишни выплевывать. Ну, свернул ты тут всех в трубочки и чего добился?

Борис: Знаете, люди придумали много правил. Я когда учился, у нас один препод сумасшедший был, он все пытался максимально точно сформулировать, что такое правило и что такое норма. Так вот я нормальный, а вы правильная.

Ирина: И что же лучше по-твоему?

Борис: У вас все военные истории. А я многих людей бил. По-настоящему бил. Вам, если деньги нужны, то на больных детей, если любовь, то до гроба. Вы такие одни тут. Виктор-то, наверное, вас всю жизнь не ждал? Жил, наверное? Баба вы правильная, а любят нормальных. Для больного ребенка я деньги собираю. Хм. Нет. Вот тут не вру. По чесноку. Нет. Для бабы. Девчонка у меня жесткая. Условие: кто больше денег соберет, того и будет. А я нормальный просто. Она в загранку захотела уехать, я денег наобещал, что к ногам положу. И с пацанами поспорил, что моя. А вы девочка.

Ирина: А где мать, бабушки и я жить будем? Ты подумал?

Борис: Снимать. Сейчас многие снимают. Пенсиями скинетесь, на съем квартиры хватит.

Ирина: Значит, нормальный? Для девчонки говоришь? Высшее образование и хобби – бои без правил? 26 лет?

Борис: Да не путаете вы ничего, так все.

Ирина: Значит, ты нормальный?

Борис: Абсолютно

Ирина: А я значит правильная?

Борис: Понимаете, нужна она мне очень. Только она такая. Посмотрит – как миллион подарила.

Ирина: Ты на эти миллионы рассчитываешь? И кем она работает?

Борис: Родители у нее алкаши, сестра больная, я ей жизнь предложил, деньги, в общем. А она… двое нас… в общем, кто больше принесет – она с тем и останется.

Ирина: Ох, какая интересная история. Молодец ты мальчик. Воплощение мечты в жизнь. За счет ближайших родственников.

Борис: Да я вообще не понимаю, что вы так из-за этого дома, скинетесь, снимете, все вместе будете.

Ирина: Они на войну отсюда уходили. Мужчины уходили на войну.

Борис: Да никто уже ничего не помнит.

Ирина: Старухи помнят. Она всегда идет. Для них она идет всегда! Нищие. Какие же мы все нищие, если ты такой.

Борис: А мне кажется, я богат.

Ирина: Ох, какое сомнительное богатство.

Борис: Может, не надо было по распределению ехать, а замуж выйти? Чего испугались?

Ирина: У нас белый вальс исполняют редко.

Борис: Жаль мне вас. За прошлое держитесь, а прошлого нет, будущего боитесь, а его никогда не будет, а сейчас не живете, потому что трусите. Может, через 5 лет я вам новый дом куплю в пять раз больше.

Ирина: Ты тот, что есть, не отнимай. Девушка эта знает, что ты делаешь?

Борис: Нет, не узнает она.

Ирина: Как же ты мог?

Борис: Свое личное счастье поставить выше общественного? Да вот так и смог.

Ирина: Подожди, подожди.

Борис: Когда был маленьким, хорошим был. Как приятна бывает память. Я борюсь за то, чего хочу.

Ирина: Подожди, подожди.

Борис: Чего?

Ирина: Нет белого и черного, нет виноватых и невиноватых. Все можно?

Борис: А вам ничего нельзя, поэтому яблоки режете, и это лучшее, что вы будете делать, а я мышцы покачаю. Говядинку на завтрак, ок?

Ирина: Подожди, подожди. Я вот как думаю: люди ведь по-разному поступают, зачем только тебе такая девушка?

Борис: Что не меня любит, а деньги? Детство у нее бедное было. Ей герой нужен.

Ирина: А ты не герой?

Борис: Я хочу ей показать, что все ее мечты исполню, все достану, в соболях ходить будет, бояться нищеты не будет. Она сестру маленькую в загранку хочет вывезти. Больная та. А я тут обещаю, что все будет. И доктора, и питание, все будет.

Ирина: А соперник-то кто?

Борис: Приятель мой, Лешка. Он ее с детства любит.

Ирина: А у него деньги есть?

Борис: Нет. Но он найдет, ради нее найдет.

В саду появляются Виктор и Валентина. Виктор держит в руках ремень.

Валентина: Вот он!

Виктор: А ну-ка, на месте сиди, не дергайся.

Валентина: Он вор!

Виктор: Письма, значит, украл.

Валентина: Он! И шантажист!

Виктор: Баб шантажировать – дело не хитрое, ты меня пошантажируй.

Ирина: Не надо, Виктор, вмешиваться, это дело семейное.

Валентина: А Виктор нам семья!

Ирина: Зачем ты здесь? Мы сами все решим.

Виктор: А я его на перевоспитание возьму! Я из него ягненка сделаю. Понял? На вертеле!

Ирина: Не трогай его! Боря, не отвечай, только не отвечай.

Борис: Что я ему отвечу?

Ирина: Борис, отдай письма, он теперь не отстанет, упорный он очень.

Борис: Это как раз то, чего ему не хватает.

Виктор: Ты быстро мне письма отдашь.

Ирина: Ты руки вязать задумал? Не трогай его!

Виктор: Ира, так надо!

Ирина: Я с ним пойду!

Виктор: Пошли. Будете в бане у меня жить. Пока письма не найду.

Ирина: Матери ты его что скажешь? Вот она сейчас на порог выйдет и что? Позволит тебе сына вязать?

Валентина: Уж я найду, что ей сказать. Уж я найду. Но сначала его пороть буду. Ремнем и розгами. А потом снова ремнем и розгами.

Ирина: Таким же остался. Ты же не знаешь.

Валентина: Он уже все знает. Все.

Ирина: Мальчик, не надо было. Не так надо было.

Валентина: Да ты его уже простила?

Ирина: Я понять хотела.

Валентина: Поняла?

Ирина: Она ему сама отдала и вернуть не просила. А нам он отдавать не хочет. Нет тут никакого преступления, и не было!

Валентина: Так, мы его персональное дело разбирать будем.

Ирина: А судьи кто?

Валентина: Мы, кто.

Ирина: Сомнительный суд.

Валентина: А ты не сомневайся, разберемся, мы его быстро проучим. Недельку на воде посидит, а мы его пока правилам поучим как надо с людьми жить! Он еще в ноги кинется и прощения просить будет.

Борис: Тетя Ира, не надо. Пусть.

Виктор: Понял уже, как ошибся: женщин шантажировать! Нашелся выродок. Ничего, ты у меня в бане быстро правильным станешь.

Ирина: Только не вырывайся, не надо, он ударить может.

Борис: И я могу.

Ирина: Потерпи, образуется он, найдем выход.

Борис: Поздно будет.

Ирина: Пожалуйста, потерпи, убить друг друга можете.

Борис: И что мне делать?

Виктор: Иди, иди, что тормозишь. Баня моя тебе очень подойдет. Ты мне все расскажешь, как дошел до жизни такой, как, говорю, дошел. А с матерью твоей Валентина поговорит.

Виктор ведет Бориса к калитке

Ирина: Виктор, не надо было тебе вмешиваться. Ты только хуже сделаешь, он бы отдал.

Борис: Жирафы ваши. Хорошие животные.

Ирина: Я знаю.

Борис: Я помню, тогда с пылесосом, я так-то забавный бываю.

Ирина: Я знаю.

Виктор: Под замком сидеть будешь. Думать много будешь, одумаешься.

Борис: Я не сопротивляюсь.

Виктор: Вот это уже странно, напрасно я, что ли, старался?

Борис: Ирина.

Ирина: Виктор, жизнь сложнее, нельзя так.

Виктор вталкивает Бориса в калитку

Валентина: И сердце девичье забьется с восторгом чувств не для тебя!

Ирина: Ой, как, Валя, для тебя все просто. Все в черно-белых квадратиках.

Валя: Это ты суду по правам человека рассказывай, а мне не надо. Есть то, что хорошо, а есть то, что плохо. И точка. Знаешь, почему он не твой сын. Ты его бы уморила своей любовью. И правильно бы сделала.

Ирина: Я против. Вы сами не понимаете, что делаете. Вы его не знаете. Она ведь сама письма ему отдала!

Валя: А мы посовещались и решили.

Ирина: Он ничего с ними не сделал.

Валентина: Всепрощающая ты наша! Весь дом с юности поэтами завешан!

Ирина: Да и они по-разному жили. И крылышек у многих за спиной не было.

Валентина: Об оправдании расскажи.

Ирина: Ты с ним говорила? Ты о нем что-нибудь знаешь?

Валентина: Я знаю, что он сделал. Художники, поэты – ветер у тебя в голове!

Ирина: Валя, умер от этого кто-то? Что он сделал? Да, у него самое дорогое. Память. Да. Ну и что?

Валентина: Он подлец, вор и шантажист, мы с Виктором найдем на него управу. Сами с ним разберемся. Вот Виктор хороший мужик, сразу все понял. А что? Посидит, подумает, извинится перед всеми.

Ирина: Завещано прощать!

Валентина: Кого? Кого? Кто его накажет, если не мы? Нет, мы тут должны быть едины.

Ирина: В едином порыве праведного гнева? Кто бросит в него камень?

Валентина: Каждый.

Ирина: Мир так и не изменился!

Валентина: Так. Ты с нами или против нас? Я хочу, чтобы все было ясно.

Ирина: Причем предельно ясно. Я против. Ошибки совершают все. Все. В чем он виноват? Письма тетя сама ему отдала, мама дом сама предложила. В чем он виноват?

Валентина: Кстати, он письма не хочет вернуть?

Ирина: Нет. Он их вернет Симе, если та попросит. Она отдала сама.

Валентина: Это он придумал.

Ирина: Я. Если он что-то сделал не так, значит, учителя плохие были. Значит, не приучили, не посоветовали, не поняли.

Валентина: Знаешь, что я тебе скажу. То, что он сделал – фашизм бытовой обыкновенный. И я с этим буду бороться. Ты за него, а я с ним. Давай я тебе тоже расскажу массу историй из своей бытовой жизни, в которых люди свою подлость и скотизм оправдывали плохими советчиками или трудным детством.

Ирина: Ярлык повесить много сил не надо. Знаешь, напрасно вы это затеяли.

Виктор возвращается.

Виктор: Девочки всегда ссорятся из-за парней?

Ирина: Мы не ссоримся. Я хочу сказать, что вы сейчас можете испортить парню жизнь, если еще не испортили.

Виктор: Ира, он совершил поступок, который должен быть наказан. И мы это сделаем.

Ирина: Пыточную ему устроите? Чем вы лучше его?

Виктор: Раскается – отпустим.

Ирина: Виктор, зачем ты в это вмешался? Зачем? Я люблю этого парня, а ты, ты все время не вовремя, все время со своим примитивным отношением к жизни, ты не захотел стать нашей семьей, а сейчас вмешиваешься, как будто ты лучший друг!

Виктор: Меня Валя попросила, у вас же мужиков нет. Кто ему даст отпор?

Ирина: А зачем ему давать отпор?

Виктор: Чтобы письма отдал и мотал отсюда.

Ирина: Ты же знаешь, тетя Серафима многое понимает, она же поняла все про письма. Она сама их ему отдала.

Валентина: Почему он пошел к Симе, когда речь шла о доме?

Ирина: Серафима все поняла, она не плачет, их не требует, а он отдаст, ему только надо решить, как поступить. Осудить просто. Кроме как на дом у него надежды не было, выбора у него не было.

Валентина: У всех преступников не бывает выбора. У всех куча причин: либо деньги нужны, либо выпить. Так и у нашего мелкого пакостника выбора не было. Причем никакого.

Ирина: Он не мог бы заработать, ему они были нужны срочно.

Валентина: Это детали, и они не особенно интересуют.

Ирина: А меня вот очень интересуют и интересуют как раз детали!

Валентина: Без толку с тобой говорить, хорошо. Будешь его адвокатом. Мы будем ему назначать наказания и следить за их выполнением, а ты будешь его аргументированно защищать.

Ирина: Его нужно отпустить и немедленно.

Валентина: Нет. Виктор?

Виктор: Нет. Сначала ему душ будет. Холодный. Потом розги. Потом холодный душ.

Валентина: И не говори: он простудится.

Ирина: Он простудится.

Валентина: Ты ему о своей любви к жирафам уже рассказала? Коврик он бы сделал из твоего жирафа!

Виктор: Он у меня классику будет слушать.

Ирина: Он любит классику.

Виктор: Оперу тогда целый день напролет.

Ирина: Чего вы хотите добиться?

Валентина: Чтоб осознал, что он преступник, перед всеми преступник.

Ирина: Да, если он совершил мерзость, да. Но сначала надо разобраться. Она сама ему их отдала!

Валентина: Он – скот. Он обидел женщин и старух. Скот.

Ирина: О чем ты? Кого он обидел? Валя, да он любить умеет. Валя, ты любила. Ты знаешь, что это такое. Когда крышу сносит, понимаешь? И никого другого не существует?

Валентина: Это он подонок по любви. Ок. Мы ему фильмы покажем про настоящую любовь. Старые.

Ирина: Я даже знаю с кем.

Валентина: А военных песен он у меня наслушается на всю жизнь.

Ирина: Ты права, а я нет, так?

Валентина: Давай ты не будешь вмешиваться.

Ирина: Давай я его попрошу отдать письма. Вы его отпустите?

Валентина: Нет. Зачем? Чтобы он снова совершил какую-нибудь мерзость?

Ирина: Давайте я с ним поговорю. Я попрошу их вернуть. Он послушается, сейчас послушается.

Валентина: Ну, конечно, сейчас он послушается, он, конечно, послушается.

Действие второе

Дом. Занавески опущены. В доме Серафима Ивановна, Ангелина Ивановна, Анна, Валентина и Ирина.

Серафима: Мой Андрюшенька вернулся, ведь правда, он вернулся? Пусть он поскорее придет! Я так хочу его видеть!

Ангелина Ивановна: Серафимушка, нет никого, только я и девочки.

Серафима: Он здесь, в городе, я знаю. А ты говорила, он женился, семью завел. А я-то знала, что нет. Я одна верила, ты не верила, а я верила. Я знала, знала, что он вернется. Немедленно приведите мне его! Немедленно! Я должна его увидеть. Мы поженимся сразу же.

Ирина: Тетя, поздно, загсы не работают.

Валентина: Пошутила?

Ирина: Не до шуток.

Валентина: Сира, это твоей внук приехал, Боря, какой сейчас год?

Ирина: 45.

Валентина: А месяц какой?

Серафима: Как какой? Февраль месяц.

Валентина: Тетя, да уже сто лет прошло! Он никогда не вернется.

Ирина: Может, вернется, Валя.

Валентина: Глупости не говори.

Ирина: Тетя, а какой твой Андрюшенька?

Серафима: А ты разве не видела его?

Ирина: А ты опиши?

Серафима: Молодой, красивый.

Ирина: Как на фотографии?

Серафима: Да приходил же он, вернулся.

Ирина: Тетя, ты точно уверена, что это твой Андрюшенька?

Серафима: Я так его ждала. Мы поженимся.

Ирина: Тетя, а кто мы?

Серафима: Как кто? Подружки мои. Самые близкие.

Ирина: Тетя, а когда он уходил, он во что был одет?

Серафима: В форму, во что же еще.

Ирина: А что он тебе обещал, когда вернется?

Серафима: Поженимся, обещал. Немедленно отведите меня к нему. Или пусть он придет. Куда он ушел?

Ирина: Валя, он придет и вернет ей письма.

Серафима: И мы поженимся?

Валентина: Не надо, Ира, не надо этого делать. Я поняла, что ты задумала, не надо, Ира. Не сбудется эта ее мечта. Не надо, Ира. Может, пройдет у нее?

Ира: Давай это сделаем, если он должен вернуть письма, то он должен вернуть их так.

Серафима: Вы ведь приведете мне моего Андрюшеньку?

Валентина: Приведем, только у него еще дела в военкомате, он к тебе недельки через две придет.

Ирина: Разве он не может прийти прямо сейчас?

Валентина: Сейчас он никак не может.

Ирина: А мне кажется.

Валентина: А я знаю, что прямо сейчас он не может.

Ирина: Мне кажется, Сире было бы лучше, если бы он пришел сейчас.

Серафима: Сейчас!

Валентина: Что мы будем делать?

Серафима: К свадьбе буду готовиться. Мы будем шить мне платье.

Валентина: Нет, Сира.

Ирина: Платья сейчас не модно.

Серафима: Нет, не время для платьев. Просто в загсе распишемся и все. Надо только маме сказать. (Ангелине) Мама! А я замуж выхожу. Андрюшенька мой вернулся.

Ангелина Ивановна: Знаю, слышала все.

Серафима: Он ведь герой?

Ангелина Ивановна: Герой.

Серафима: Мама, а праздновать будем?

Ангелина Ивановна: Куриц зажарим.

Серафима: И люди придут, ведь это важный день.

Ангелина Ивановна: Очень важный.

Серафима: А папа против не будет?

Ангелина Ивановна: Нет.

Серафима: Как хорошо, что вы на моей свадьбе будете! Как же я счастлива! Хорошо, что он ушел, ведь видеть до брака невесту в платье – плохая примета.

Ирина: Это если в платье.

Серафима: Тогда, может быть, ты его позовешь. У него чемоданчик с собой был и сумка. Он книжку брал про путешествия, она в таком переплете черном была. И за ним его ученики бежали, весь класс, он ведь в интернате тот год работал, перед войной, весь класс за ним бежал. А я тоже бежала, он на меня только и смотрел.

Ирина: Я не могу.

Серафима: Он поранился, вишню рвал, и поранился, и рука правая бинтом была перевязана, он мне ею махал. И такой неловкий: у него сумка с плеча падала все время. Они отрядом уходили, он последним стал, чтобы попрощаться получше, а ребята ему кричали: Андрей Дмитриевич, Андрей Дмитриевич. А мама у школы осталась.

Ирина: Мама, прости Борю. Она сама дала письма, и он все вернет.

Ангелина Ивановна: Я прощу.

Серафима: У него ведь медали есть. За Отвагу, пусть наденет, он ведь герой.

Ирина: Мама, как ты думаешь? Вести Андрюшу?

Ангелина Ивановна: Не знаю, девочки. Лишь бы хуже не было.

Ирина: Вот и возможность письма отдать.

Валентина: Ой, не то мы делаем, ой не то. Ему же все равно уехать придется. И как они говорить будут?

Ирина: Он актер хороший, Валя.

Валентина: Ну, вот и покажет, какой актер.

Ирина: И о любви он кое-что знает.

Валентина: Вот и увидим.

Ирина: Там у него.. трудности в общем, он не знал, что делать. И сказать было некому.

Валентина: Тебя рядом не было.

Ирина: И это не его вина.

Валентина: Конечно, не его.

Ирина: Подожди, ты его еще увидишь, он справится.

Валентина: Я хочу, чтобы он извинился и понял, как это гадко было.

Ирина: Почему ты не веришь в то, что она отдала их сама? Она же Андрея в нем видит!

Серафима: А когда он уехал, ко мне его ребята ходили. Они у итальянцев еду подворовывали и мне приносили. А когда письма приходили, они все сбегались, мы их по сто раз читали. Четвертый год как ушел, какое долгое время, мама.

Ангелина Ивановна: Долгое, дочка.

Ирина: А потом позже к тебе из ребят этих никто не приходил?

Серафима: Да недавно были, на Новый год. А Аня совсем не заходит, это из-за немца того. Ходит и ходит к ней. Ни стыда, ни совести, она ведь незамужняя, чем только думает. Он ведь враг, а рисует ее замечательно, она мне показывала. И парень красивый. А ей говорю, нельзя, нельзя, они все, все – гады. Андрюшеньку ведь ждем. Вот и дождались. А он раньше других, потому что ранили его. В Польше ранили. Он там с поляками познакомился. Как они их встречали, героев. Все ведь написал. Обо всем писал. Только редко у него это получалось. Десять писем.

Ирина: Два только оставалось: с Новым годом и о Польше.

Серафима: Он маме писал больше, на ее адрес.

Ирина: А где эти письма?

Серафима: Да у мамы его.

Валентина: А куда делись письма, где он о любви пишет?

Ангелина Ивановна: Там история такая.

Ирина: Несколько лет назад по телевизору фильм шел. Военный фильм. Там герой в немку влюбляется. И Серафиме стало плохо. Она подумала, что Андрей там остался. Порвала она его письма о любви. А эти почему сохранила, не знаю.

Валентина: Я не знала.

Ирина: Могилки нет. А для нее нет могилки – жив значит. Она ведь все польские фильмы смотрела, и польский самоучитель у нее есть. Она хотела, когда лучше была, ехать туда. Он в письмах фамилию называл семьи, у которой в гостях был. А ты знаешь, он ведь ни в одном письме не написал, как ему было трудно. Он ведь писал только, что мы победим.

Валентина: Мы все после войны родились. Какое это счастье. Какое это счастье.

Ангелина Ивановна: А мать мою расстреливать вели. Она немцем суп варила, а сама у них уносила еду помаленьку, они заметили и на расстрел. Жива осталась. Передумали. Они многие здесь жить хотели. Приглянулась им больно земля наша.

Ирина: Какой же это ужас!

Ангелина Ивановна: Здесь они не так лютовали, народ здесь, они думали, против власти поднимется. Ошиблись.

Ирина: Они во всем ошиблись. Нелюди.

Валентина: А он их взял, просто прошел и у старухи два письма взял. Последних письма.

Ирина: Если даже бы он взял сам, значит, наша вина. Не говорили, не рассказывали, не учили. Значит, наша вина!

Валентина: Права, не рассказывали.

Ирина: Кое-что мы с тобой плохо знаем, что о нем говорить.

Валентина: Знаешь, мне сейчас так страшно стало, это ведь все было и люди помнят. Помнят!

Ирина: Вот именно помнят.

Валентина: Слишком страшно это. Слишком. Я вроде сильная, а у меня все свело сейчас от страха.

Ирина: Вот потому что наша вина, простить мы должны.

Валентина: Сначала, пусть он кое-что о войне узнает, раз мы виноваты в его неведении.

Ангелина Ивановна: К свадьбе что ли нам готовиться?

Валентина: Как мне мама страшно: а если ей хуже станет?

Ангелина Ивановна: Хуже ей станет, если она решит, что он ее предал.

Ирина: Он ее одну любил и любил очень сильно.

Валентина: Вот это он и должен ей показать.

Ирина: А что потом? Он не может долго быть Андрюшенькой.

Валентина: Не знаю, Ира, не знаю.

Ангелина Ивановна: Пусть придет. Письма отдаст. И скажет ей, что…

Валентина: Скажет что?

Ангелина Ивановна: Что погиб. Сон это ее будет. Может, успокоится она. Во сне она за него замуж выйдет. Во сне. А дальше будем жить как обычно.

Ирина: Боре по любви дом нужен был.

Ангелина Ивановна: Я его сердце знаю, я его маленьким воспитывала: не герой, но и не подлец. А ты, Валя, мать слушай, мать плохого не скажет. Должен он, наконец, вернуться.

Валентина: Неужели она обман не почувствует? Они ведь ни капли не похожи?

Ирина: Речь идет о символе, Валя. Символ – он вернулся. Полуявь, полусон, полубред, полусказка, может, и неправильно это, но она узнает, как он ее любил, как он надеялся.

Валентина: Да никогда Борька не сможет ей это показать, напрасные надежды. Ну, оденем мы его, причешем, сумку в руки дадим, это же все равно не он будет. Никогда он не вернется.

Ирина: Для себя она решила, что он вернулся. Для чего-то это же все было нужно, пусть для того, чтобы он вернулся. Есть в этом что-то правильное и настоящее. Как в театре – все бутафория и все настоящее.

Валентина: Как давно я в театре не была.

Ирина: Понимаешь, в театре, где обман двойной, рождается порой что-то истинное, как вода. Актеры врут сначала себе, потом зрителю, а получается правда. Я хотела бы в театре работать, билетером бы пошла. Мне кажется, это так интересно: переодеваться и становиться другим человеком. Совсем другим, кожу менять полностью, чтобы ничего от себя не оставалось.

Валентина: Это ты Борису хочешь задачу поставить?

Ирина: Задачу… Ты его хочешь перевоспитывать, а я ему хочу дать материал для работы души, чтобы он смог стать Андреем.

Ангелина Ивановна: Не знаю, девочки, придумали мы с вами, может не надо всего этого, будем так жить.

Ирина: По-прежнему, мама, уже не получится.

Ангелина Ивановна: Так, дочки, почему я «да» скажу. Потому что я всю жизнь надеялась, что он вернется. Обнаружится, что пропал, память потерял, ничего не помнит, выходили добрые люди, а он потом все вспомнил, кто, что, где жили, и вернулся. Сира не одна ждала, вместе мы. А как его Аня ждала. Боря зла не причинит, по неведению он, по детской своей распущенности, по младенческому недоумию, но не по жестокости сердца.

Валентина: Мама, а почему же? Во что вы с Ирой верите? В кого? Он же ни на миг не шелохнулся, пошел и подлость совершил.

Ирина: Да он любит, любит, любит и на все пошел, на все, чтобы любимую удержать, а Виктор твой – ни на что. Ни на что не пошел, а сейчас гордый ходит, он ведь до такого не опускался. Подлостей не совершал. Он, когда я уезжала, сказал: «Держать не буду, может, счастье найдешь». Бушка сама Борису письма отдала – как вы не понимаете! Он просто нам их не отдал!

Валентина: Вот именно: он счастья тебе желал, а этот хочет на чужом несчастье свое личное счастье построить.

Ирина: А может, надо иногда за свое личное счастье побороться и к ногам вселенную положить? А если ты не способен букет цветов полевых любимой нарвать, о какой любви речь идет? Любовь – это способность на невозможное.

Валентина: Понятно, для тебя кража цветов любимой девушке в соседском саду – это рыцарский подвиг.

Ирина: Да, что-то рыцарское в этом есть.

Валентина: Ты себе простить не можешь, что уехала, или Виктору, что отпустил?

Ирина: Да не надо тут прощать. Значит, не моим он был человеком. Не вышло ничего и точка. Я не люблю перебирать события, как четки, я их перевариваю, забываю и иду дальше.

Валентина: А потом прошлое ловит тебя и настигает в самый неподходящий для этого момент. Ты вот думаешь, у меня все в черно-белых квадратиках. Нет, сестренка, я в шахматы не очень люблю играть. Я просто стараюсь самой гадости не делать и другим не позволять. А любовь, как и незнание законов, не отменяет ответственности. Я свою дочь так учила, а меня так учила моя мать.

Ирина: Меня она, видимо, учила чему-то другому. Когда люди кидаются и кричат: «Мы правы, а вы нет», я всегда начинаю сомневаться. Я ищу ответ в душе, а исхожу из того, что каждый человек не друг и не враг, а учитель.

Валентина: Гад он. И все. Хоть с одной стороны зайди, хоть с другой, дырявый он человек, дрянной, не поверю я ему больше никогда.

Ирина: Дырявый говоришь?

Ангелина Ивановна: Вы у него у самого спросите, хочет он или нет сюда так прийти. Не самим собой.

Ирина: А ты, мама, даешь на это добро?

Ангелина Ивановна: Шок у нее может быть. Слишком много лет она им болела. Но если по справедливости, не может он не вернуться. Никого ведь для нее не существовало, только он. Может, это свыше знак, что Бориса она за Андрюшеньку приняла. Обман ведь это, Ира, нужен он ей этот обман? Нужен, Ира, нужен, Валя, потому что обман может сердцу ношу облегчить. А у нее ноша стопудовая. Я ее облегчить не могла, вниз она ее тянула, потому что внутри знала – погиб, потому что всю жизнь оплакивала, а – вдруг вернется, вот откроется дверь и появится ее жизнь, ее счастье.

Валентина: Ношу облегчить – себе на плечи ты, мама, ее положить хочешь. С нее снять – себе положить. А если потом она Борю увидит – внук ведь, не спрячем его никуда и от него не откажемся, – что тогда делать будем?

Ирина: А во сне она другое лицо и запомнит, тут важно, чтобы она сущностью своей его ощутила, поняла, что жив. Про театр слышала, что даже метод лечения такой есть. Только невезучая у нас семья. Помнишь мама лотерейный билет, по которому мы выиграли деньги, и я этот билет потеряла. Невезучие мы.

Валентина: Ничего у нас не получится хорошего, тем более с помощью Борьки, дырявого человека. Я к таким уродцам, как он, симпатии не испытываю.

Ирина: А вот это хороший вопрос. Милосердие к уродцам, и физическим, и моральным, испытывать трудно, но к физическим проявлять милосердие благородно, а вот к моральным? К моральному уродству? Если одна грань любого человека уродлива? Кто-то дорогу не уступает, кто-то хамит, кто-то боится, кто-то лукавит. И так каждый гранями друг к другу поворачивается. И, если в молодости эти грани были незаметны, в старости они вылезают, как фурункулы. И вот ходят так люди в гнойниках, а кажется им, что они ангелы.

Валентина: Вот что я тебе скажу. Я на вашу авантюру пойду. Как в человека я в него не верю. Надежд у меня никаких нет. Но Серафима не успокоится, если решила, что это он. А я не хочу, чтобы ей было больно.

Ирина: Ты не пожалеешь. В него надо поверить. Поверить. И в нем есть любовь, вот это я точно знаю.

Валентина: Хорошо!

Ветер. Качаются занавески. За столом женщины и Борис.

Серафима: Я ведь знала, ты вернешься. Видишь, как постарела за эти четыре года. А ты думал, конечно, изменилась. Помнишь, маки рвали на поле и так смеялись, так смеялись. А награды твои… Как мама радовалась. Ты очень смелый, Андрюша.

Борис: Бушка, я

Ирина: Серафима, я

Борис: Я очень скучал по тебе. Я думал о тебе каждый день. Не было дня, не было ночи, когда бы я не думал о тебе.

Ирина: Вот это хорошо.

Борис: Когда ко мне пришла любовь, я подумал, что лечу. Лечу как на крыльях, лечу далеко-далеко.

Серафима: А ты помнишь, мальчик к тебе ходил – Боря?

Борис: Нет.

Серафима: Хороший такой был мальчик.

Борис: Нет.

Серафима: Его убили, сразу же, как пришли немцы. Он партизанил. А на каком фронте был ты? На юго-западном? Какая стрелковая дивизия? Я забыла.

Борис: Ты могла забыть? 246 гвардейский стрелковый полк 82 гвардейской стрелковой дивизии. Гвардии старший сержант, помощник командира взвода, командир отделения связи полка. Есть орден Славы III степени. В августе 44 года во время контратаки противника была порвана связь, под ураганным огнем, проползая между танками, восстановил связь, чем дал возможность управлять боем.

Серафима: Герой.

Борис: Мой командир погиб 7 февраля 45 года, сгорел в самоходке, а я в этот день пропал без вести.

Серафима: Что случилось 7 февраля 45 года?

Борис: Я пропал без вести.

Серафима: Я знаю. Ты презирал смерть. А свои стихи помнишь? Ты присылал, вспомни.

Борис: Я пропал без вести.

Серафима: Это значит, тебя не нашли или не смогли опознать.

Борис: А в 43 году на Северном Донце я был ранен.

Серафима: Почему ты раньше не приходил? Почему так долго заставил ждать?

Борис: Потому что без вести – это без вестей.

Серафима: Ты же телефонист.

Борис: Телефонист.

Серафима: Почему же ты не позвонил, телефонист? Почему ты не позвонил? Ты же такой смелый, такой отважный.

Борис: Медаль за Отвагу получил за то, что в период ожесточенного боя под ураганным огнем противника 18 раз восстанавливал порванную связь, благодаря чему задача стрелковыми ротами была выполнена.

Серафима: Трудно быть героем?

Борис: Я не пробовал.

Серафима: Ты принес мне письма?

Борис: Принес.

Серафима: Я порвала остальные. В какой-то момент я поверила правде.

Борис: Командир нашего стрелкового полка погиб в тот же день, в который пропал я, сгорел в самоходке, скорей всего, меня разорвало на кусочки, так что хоронить было нечего. Тогда шли бои в Польше, дело шло к концу войны, сама понимаешь. Хоронить было нечего.

Серафима: Нет могилки.

Борис: Помнишь мою маму? Отчим Бондырев Иван, мать Бондырева Мария, в семье нас детей четверо, я посылал письма тебе и матери.

Серафима: Конечно, помню.

Борис: Зачем ты меня всю жизнь ждала? Почему замуж не вышла? Детей не завела? Почему жить не захотела? Зачем ты со мной вместе умереть решила? Глупая ты моя.

Серафима: Не смогла, Андрюша, не смогла. Знаешь, эти два письма подтверждение мне, что ты был.

Борис: Глупая ты моя, глупая.

Серафима: Ангелина меня спасла. Поэтому я дома. Знаешь было как: голова как в тисках, дышать хочется, а не могу, задыхаюсь, воздуха не хватает, хватаю воздух ртом, а тиски все сильней.

Борис: Мученица ты.

Серафима: Мученица? Баба я, Боря.

Ирина: Андрюшенька, Андрюшенька.

Серафима: Выстрадан ты мной. Выстрадан. Ангелина ходила, твое имя на памятнике высекли, что у почты стоит. Чтобы знали, что был ты такой. Книги читала, которые ты давал. «Войну и мир» полюбила, пока тебя ждала. Хочешь, я оладушков твоих любимых состряпаю, а мать вареников с вишнею наделает? Помнишь вареники, с вишней без косточек? Помнишь? А молочка-то нет. Как мы о корове мечтали, вот бы корову, мать так хотела. Огороды-то соседние у нас, вишня на два дома росла: и к вам, и к нам, знак это, Андрюшенька, был. Знак для нас с тобой, с детства мы вместе были, и уйти должны вместе в один день и час. С тобой я умирать не боюсь. Одна была, боялась, думала, разлучат нас, а сейчас не боюсь, сейчас мне где угодно спокойно, потому что ты рядом. Давай свадьбу сыграем, пусть небольшая, но будет. В фате я хочу пройти. Я наволочку от подушек на голову надевала и думала, как в фате с тобой стоять буду. Давай поженимся, Андрюшенька, сил моих больше нет. Если я столько лет об этом мечтаю. Сплю и во сне вижу. Вот ты вернулся, и мы по-новому заживем. Молодые мы ведь оба. Для мамы совсем дети. Надо, чтобы руки моей попросил. Она, конечно, все знает, но надо традиции соблюсти. Фату надену. Белую-пребелую.

Валентина: И что мы теперь делать будем? Какая свадьба? Какая свадьба?

Серафима: Свадьба наша с Андрюшенькой. Счастье он мое. А ты подружкой невесты будешь. Стол наготовим. А где сваты, Андрюшенька? Где сваты? Почему сваты не пришли?

Валентина: Оттуда, где они, дороги нет.

Серафима: Зачем дорога? Пусть по тропинке придут. Дома-то рядом. Свел Господь.

Валентина: Никогда ведь рядом не жили, ну откуда она это взяла?

Ирина: Хотела этого очень, значит.

Валентина: Не будет свадьбы никакой. Не можем мы на это пойти. Какая фата? Какая свадьба? Всей семьей с ума сойти? Безумие. Безумие.

Серафима: И фата, и свадьба – все будет. Торт «Наполеон» Ангелина испечет, как в этом году на Новый год пекла.

Ангелина Ивановна: Делала, делала. Просыпайся, Сима, просыпайся. Не могу, я, Боря, дом продать. Прости меня. Отдашь ты письма, не отдашь, не могу я с Серафимой разлучиться.

Борис: Ты же мне обещала, Ба, обещала.

Ангелина Ивановна: Нет, Боря, не могу.

Валентина: Прости, внучек.

Борис: Зачем мне эти письма? Я ничего с ними делать не собирался, она действительно дала мне их сама. Только зачем ты мне, Ба, надежды давала? Я ведь понадеялся. Я же поверил, что ты поможешь, зачем, Ба? Зачем Вы меня в этом наряде сюда притащили к Бушке? Что мне теперь с ней, целоваться? На руках ее носить? Мужем ее стать? Сима, я не Андрей. Боря меня зовут, я твой внук.

Сима: Свадьба, свадьбу играть будем. Соседей позовем.

Борис: Я не могу быть твоим мужем, я твой внук!

Сима: Фату белую-пребелую надену.

Валентина: Сима, сон это твой. Давай, повернись на другой бок. Тебе еще что-нибудь присниться. Море приснится. Хочешь на море, Сима? Хочешь, мы отвезем тебя посмотреть море.

Сима: Поедем, Андрюшенька, на море, поедем, голубчик. В Крым.

Борис: Поедем… Что ж вы за письмами не бежите? (отдает Ирине)

Ирина: Хорошо, спасибо.

Ангелина Ивановна: Просыпайся, Сима, просыпайся.

Валентина: Не почувствовал, каково быть героем? А боль не почувствовал? Ее боль?

Сима: Андрюшенька, не сердись! Свадьба у нас скоро, свадьба! Танцевать будем, в вальсе закружимся.

Ирина: Тетя, это я, Ирина, племянница твоя. Сон тебе снился. Сон.

Сима: Сон?

Борис: Сон. Я внук твой.

Ирина: Видишь, там Андрей жив, с ним все в порядке, Вы там поженитесь. Увидела во сне, вот и Слава Богу! А там какой праздник мы закатим! Когда все соберемся! Он тебя там ждет, Сима, ждет!

Сима: Сон? Сон мне приснился? Нет, Андрюшенька, вот он, живой, счастье мое.

Ирина: Это внук, тетя, Борис. Внук!

Ангелина Ивановна: Сон, он твой сон, Андрюшенька, счастье твое. Как по канату, по жизни ты шла над пропастью. Этим канатом были мысли о нем. Вот Морфей вас соединил.

Борис: Морфий?

Сима: Морфей.

Борис: От чего вы ее спасти хотите? От себя никогда не спасете. Она же думать вообще не может. Чего вы добились? Показали ей, что он жив? Кому этот спектакль нужен был? Я, Ба, тебе поверил, понадеялся, что ты ради единственного внука на все пойдешь. Во сне привиделось. Во сне меня женили.

Валентина: Стебёшься?

Борис: Стеб да стеб кругом. Зачем я приехал? Не приехал бы, не насмотрелся бы тут на вашу любовь к друг другу. Вы ведь по любви все делаете? Ба хотела мне дом отжать по любви, Бушку спасти по любви, а вышло что? Никому пользы никакой: ни мне, ни Бушке. Все эти переодевания. Комедия. Вы бы меня не волоком волокли, а спросили, что я думаю. Вы кре..

Ирина: Крестьяне? Ты это имел в виду? Откуда ты знаешь о дяде Андрее?

Борис: Интернетом пользоваться умею и память хорошая.

Сима: Не сердись, Андрюшенька, не сердись. Герой ты, герой. Все хотят тебя увидеть, а я тебя держу.

Борис: Сима, мне надо идти. Уезжать мне надо.

Валентина: Куда собрался? Сиди. Видишь, она тебя признает.

Борис: Сима, мне ведь к родителям надо, не сердись, Сима, пойду я.

Сима: Нет, Андрюшенька, не отпущу я тебя никуда. Вернулся, мой родной. Как я тебя отпустить смогу? Как же людям на войне. Грохот. Страшно и холод. Знобит меня, девочки, что-то. Хочется закричать, а крикнуть не могу. Андрюшенька, если сон, значит, нет тебя. Погиб? Где ты? Ты живой. Обними меня и не отпускай, держи крепче. Никто нас не разлучит! Ты ведь не знаешь, как я ждала, не знаешь, как я ждала, не знаешь. Ох, какою длинною стала эта разлука. Какою длинною. Я не плакала, я выла, до сих пор вою. Тебя вижу и вою. Ты тогда в первом письме написал: каждое мгновение, проведенное с тобой, я разделил на кусочки и спрятал в сердце. Врагу до них не добраться. Там в окопах, когда рвется связь, я думаю о том, что это связь с тобой и потерять ее я не могу.

Борис: Да. Письма писал тогда. Давно это было.

Валентина: Ты что, тетя, все в порядке, все хорошо, не плачь, не плачь.

Серафима: Почему погиб, почему? (Плача, уходит в другую комнату)

Ангелина Ивановна: Ой, дети, что ж это такое? На старости лет страдать? Как же мы теперь все жить будем? Знать ты должна, как мы тебя любим. Напрасно я все это затеяла. Напрасно. Какие сны, какие иллюзии, от них только горечь. Иллюзии из сердца гнать надо, а не взращивать. Каленым железом обман из сердца. Спится лучше и живется легче. Каленым железом.

Ирина: Сколько ж людей покалечилось из-за этой борьбы с иллюзиями. Нет, мама, любовь – это иллюзии, она живет иллюзиями, ими живет.

Ангелина Ивановна: Нет, детка, это все твои поэты, а жизнь она такая трезвая, такая безжалостная, такая одинокая, обман в отношениях с ней невозможен, от этого только физическая или душевная боль. Каленым железом иллюзии, и сны туда же. Внутри себя знала ведь, что не то, нельзя, не так, но поверила. В лучшее поверила, что так лучше, решила. А оно вот как повернулась и опять. Ой, несчастная у нас Серафима. Ой, несчастная. Ой, как же ты эту жизнь прожила, как же ты намаялась.

Валентина: Мама, не надо, успокойся, нормально все. Все нормально. Знаешь, Борис, наша семья увидела войну с одной стороны – женской. Андрей не вернулся, а папа практически ничего не рассказывал, мы были очень маленькие, когда он умер. Только когда вернулся, не мог спать ночами, бродил по дому, Серафима просыпалась и тихонько плакала. Так, мама, дело было?

Ангелина Ивановна: Так. Как мы наказаны этой войной. Какое жуткое и страшное наказание. И как долго оно длится. Фашистское зверье, что же они натворили. Поверь мне, внучок, фашизм очень легко проникает в сердце, им легко заразиться. Много людей под страшные знамена вставали.

Валентина: Он порой долго не заметен, и заразиться легко, если нет прививки, только в больницах такие прививки не ставят. Она откуда-то свыше дается. У тебя она если и была, то не сработала. Борька, Борька.

Ангелина Ивановна: Как же мы все надеялись, что он вернется.

Ирина: У него был хороший командир, когда они стали падать духом – дни войны были разные – его командир приказал всем чистить одежду так, чтоб блестела. Когда Андрюше было плохо, он вытаскивал фотографию Симы и фотографию его класса. Андрей на фронте постоянно стихи Пушкина читал. Они его поддерживали.

Валентина: Знаешь, что эти скоты, убийцы, враги, гады, в войну делали? Я расскажу, мама. Он не маленький. А то ему видно раньше казалось, что это так люди гуляли по полям четыре года.

Ирина: Не передергивай. Не показалось ему так.

Валентина: А ты за него не отвечай. Так вот, они в болотах трупами дороги выкладывали, а потом по ним ездили. То, что ты письма забрал, это нам привет от таких, как они. А Ирина, увидев тебя, не смогла тебя после большого перерыва осудить, сердце у нее мягкое, всепрощающее. А то, что ты про дядю Андрея много прочитал и знаешь, то молодец, не напрасно, значит, тебе в детстве о нем рассказывали. Как вот только у тебя рука поднялась письма забрать. Серафиму обидеть – это скотиной надо быть. Ира видеть этого не хочет: единственный племянник – подлец. Вот одели тебя, причесали, поговорить ты смог… Не прощу. Думаешь, память все сотрет? Не сотрет. Так что ты давай, езжай, забирай свои шмотки и мотай отсюда. Письма, Ира, мне отдай. В целости? Вот и молодец. Если б не Ира, Виктор бы тебя побил.

Борис: Я повторяю в сотый раз: она отдала мне письма, я зашел тогда в дом за телефоном, потому что мне показалось, что он звонит. Серафима увидела меня и начала причитать: «Андрюшенька! Андрюшенька!». И вручила письма. Я их взял, потому что много читал об этом, и об Андрее тоже. Я хотел прочитать их, вот и все. Что я сделал? Я уеду, вам всем лучше будет?

Анна: Нет, сынок.

Валентина: Слова в защиту произносит мать. Ты все молчала, молчала, теперь решила высказаться?

Анна: Знаешь, Валя, я тоже здесь останусь. Так что, Ира, все вместе жить будем.

Ангелина Ивановна: Места хватит. (Ангелина Ивановна уходит в комнату к Серафиме)

Анна: А ты, сынок, наличных у тебя много, распорядись ими как надо.

Валентина: А лучше отдай.

Анна: Не хочу я, Боря, в город, возвращаться. Некуда.

Ирина: Выйдет она за тебя – хорошо, нет – отпусти. Нельзя удержать – отпусти.

Анна: Поезжай, сынок.

Борис: Вы меня выгоняете, что ли? И ты, Ба, хочешь, чтобы я уехал? И ты, тетя Ира? Какие вы все хорошие. Спасибо, мама, помогла. И что мне делать? В море броситься?

Анна: Моря здесь нет.

Валентина: Моря нет, вот незадача. Так езжай на море прокути мамины деньги, мы-то уж ее не выгоним. Чего растерялся?

Борис: Да уже все равно.

Ирина: Теперь все кончено? Ты остановился?

Борис: Остановился.

Валентина: Безумного разве остановишь.

Борис: Я остановился.

Ирина: Поезжай, скажи ей, что любишь, что для тебя она вся жизнь.

Серафима (голос): Это я для него вся жизнь, я!

Ирина: Конечно, ты тетя, конечно, ты.

Серафима (голос): Не уезжай, никуда, Андрюшенька, не бросай меня вновь.

Ирина: Не бросит, он тетя, не бросит. Если бы у меня были деньги, я бы исследовала безумие. Да, открыла бы институт или лабораторию.

Валентина: Почему если бы были деньги?

Ирина: Потому что они нужны для всего.

Валентина: А сейчас ей чем помочь? Без исследований?

Ирина: Когда-то я ходила и целую неделю записывала за тетей ее порой очень бессвязную речь. Оказалось, она перечислила практически все события, которые произошли за неделю, и в бессвязном бормотании она давала оценку людям и себе. Я делала это еще ребенком, я из-за Симы хотела пойти учиться на врача, но не прошла в институт по конкурсу. Я не знаю, чем помочь.

Виктор появляется из-за дверных занавесок

Виктор: Я вам сейчас всем вам помогу. Ну, уродец, иди сюда, пообщался? А сейчас со мной только будешь общаться.

Ирина: Зачем ты так?

Виктор: А как? На тормозах спустить? Отпустить его и все?

Ирина: А тебе неймется отомстить? А простить ты не можешь? Простить?

Виктор: Мужики не прощают.

Ирина: Зверь и тот добрым может быть. Как без доброты жить можно? Хуже зверя станешь. Что с тобой случилось, Виктор? Зачем вместо помощи ты хочешь нас перессорить? Что от того изменится, что ты его опять в бане запрешь и теперь надолго? Кому это нужно? Он молодой совсем, а ты? Откуда в тебе эта жестокость?

Виктор: Не жестокость, а жесткость.

Ирина: А милосердие? Милосердие? Даже если он ошибся, очень ошибся, зачем из него преступника делать?

Виктор: Ты сама не понимаешь, о чем говоришь. Таких, как он…

Ирина: Что таких, как он, а таких как ты? Таких, как ты? Ты в своей жизни женщин не обижал? Ничего у них не крал?

Валентина: Что ты на него напустилась.

Ирина: Я не напустилась. Я хочу, чтобы эту историю все приняли и пережили. И я не хочу, чтобы по тем цветам, которые я сажала, топтались сапогами.

Валентина: Ты только семена бросала, цветы, может, никогда и не прорастут.

Ирина: Прорастут, уход только нужен.

Валентина (Виктору): Ты горячий, поспокойнее надо, а то сразу все в штыки, мы ведь не воюем. Какой-никакой, он единственный племянник, один мужик в семье.

Виктор: Он не мужик – сопляк, который в жизни ничего не видел, за мамину юбку прячется все время. Слышишь? За мамину юбку держишься.

Ирина: Как за соломинку.

Виктор: Да вы бабы, только его портите. Вот как с вами быть? Его стегать надо, а вы развели тут крем со сливками.

Серафима (выходит из своей комнаты): Андрюшенька, счастье мое. Вернулся!

Серафима Ивановна падает.

Ирина: Тетя, тетя, что с тобой? Виктор, держите её! Врача скорее, врача!

Зеркало занавешено черной шалью. На столе черная скатерть, в центре стола ваза с одной красной розой.

Валентина: Как мы без нее жить будем?

Ирина: Не знаю.

Валентина: Ты же умная. Что твои писатели, поэты на этот случай пишут?

Ирина: Они все этого момента боятся и стороной обходят.

Валентина: Может, и правда там встретит кто-нибудь, обнимет, поцелует, все простит.

Ирина: Может, и так. Хорошо, если простит. Поэтому что прощение самое главное. Потому что все, по сути, это домысли и заблуждения. Я живу ими и среди них. Что-то кажется мне правильным, а может, это не так совсем? Вот за что такая жизнь? Такая жизнь была у Симы.

Валентина: Только, похоже, Ира, она его дождалась.

Ирина: Вот тебе и театр. Жизнь такая сложная, Валя. Вот ты сюда приехала, я, Аня тут, мама, а Симы нет. Вот как без нашей Бушки? Как без нее? Хорошо, что ты письма с ней положила, они ее.

Валентина: Не смогла, я, Ира, со мной они. Это память о них двоих навсегда.

Ирина: Хорошо. Как бы ни сделала – так и надо. Как сердце подсказало. Как теперь у Борьки сложится? Ведь откажет она ему.

Валентина: И поделом. Так браки не складываются.

Ирина: Да по-разному, люди ведь разные. Не будем их осуждать, там свое.

Появляется Виктор

Виктор: Я вот что сказать зашел. Это ты, Ира, виновата, что Серафимы нет. Вот я тебя так сказал – отрезал.

Валентина: Ты выпил много, Витюша, что ли?

Виктор: А я повторю. Повторю. Я сказал: ты виновата. Это ты придумала. И вот ее нет с нами.

Валентина: Иди, проспись.

Виктор: Нет. Я все доскажу. Все. Я вот ходил, думал, и я все выскажу.

Валентина: Накопилось.

Виктор: А ты не смейся – я не пьющий.

Валентина: Конечно, не пьющий.

Виктор: Это Ира во всем виновата.

Валентина: В том, что ты запил?

Виктор: Я сказал – виновата. Она мне не дала Андрею морду набить.

Валентина: Боре.

Виктор: А и сказал – ему. Подлецу морду надо бить. Каждому. И такие случаи спускать нельзя! А тебе я пришел сказать – ты виновата. Все умные книжки читала? Лучшей жизни хотела? А оно вона как повернулась – вернулась не солоно хлебавши! Что дрожишь: зябко стало?

Валентина: Зябко. Мне стало зябко.

Виктор (Ирине): Потому что во всем виновата – и не спорь! Я бы из тебя всю эту дурь книжную выбил. С юности бы другой стала. А что сбежала – так вот тебе и расплата. Во всем виновата!

Ирина: Иди спать.

Виктор: А я еще не все сказал. То, что тети Симы нет, в этом твоя вина. Это ты придумала. Сердце ее не выдержало. Моей тети Симы.

Ирина: Моей тети Симы.

Валентина: Виктор, иди лучше.

Виктор: Нет, я не все сказал.

Ирина: А что еще тянет сказать? Язык ведь без костей? Так в народе говорят?

Виктор: Я ведь по-хорошему хотел. Может, жизнь какая-то пошла бы. А то, что Борька по любви на все пошел, так я в то не верю. А то, что ты ему потакала – стыд тебе и позор. Вот это я и хотел сказать. И на мою помощь больше ни в чем не рассчитывайте. Стороной обходить буду. Не нужны мне такие.

Ирина: Все сказал, что хотел?

Виктор: Нет.

Ирина: Ну, договаривай.

Виктор: Почему ты так со мной, Ир? Могло ведь все заладиться, я ведь не заходил тебя увидеть, потому что боялся, а ты ко мне никак.

Ирина: Не люблю я тебя, Виктор. Пойми.

Виктор: А то я сам не знал. Пожили бы вместе, может, и наладилось бы?

Ирина: Когда тетя Сима видела плохие образы или встречала плохих людей, она говорила «Чертик, чертик, посмеются над тобой, ты плохой, плохой, плохой. Даже дети посмеются над тобой. Чертик, чертик, чертик, ты плохой!» Вот ты сейчас чертик. Ты меня обвинил в смерти тети. Как ты мог? Как тебе только такая мысль в голову пришла?

Виктор: От ваших спектаклей у нее сердце не выдержало. Вот что я скажу.

Ирина: Ты уже сказал.

Виктор: Я потому это говорю, что преступления должны наказываться.

Ирина: То есть меня ты хочешь покарать за смерть тети Симы. Мне очень плохо, оттого что ее нет, и видеть тебя я не хочу. Может, когда проспишься, ты очень пожалеешь о том, что сказал. Она увидела в нем Андрея, значит, так было нужно, значит, нужно было ей с ним поговорить. Уходи, Витя.

Виктор: Я не согласен. А племянника я бы вашего.

Ирина: Иди, Витя, иди, нет у меня сил тебя слушать.

Валентина: Ты ж хороший мужик, плохо нам, а ты масло в огонь подливаешь.

Виктор: Да я пью из-за нее!

Ирина: И всю жизнь из-за меня пил? Рюмку водки каждый раз с мыслью обо мне поднимал? Витя, забудь ты про меня. Я не хочу иметь с тобой ничего общего. Ни слышать о тебе, ни знать о тебе я не хочу. Я хочу сейчас, чтобы ты оставил нас, женщин, в покое. Ты можешь только ломать, казнить, наказывать, угрожать, обвинять. Я была знакома с мужчинами, но я их не знала. То, что я увидела за это время, только укрепило меня в мысли, что я сделала правильно. И уехала правильно, и жила одна правильно, и не пришла к тебе, когда приехала, правильно. И то, что ты пришел и меня обвинил в смерти любимой тети, – это так низко. Значит, ты ничего не увидел и не понял. Уходи.

Виктор: Не уйду. Чем я плох? Лучше ведь не нашла!

Ирина: Не искала.

Валентина: Шел бы ты спать, Витя, а Иру обижать последнее дело. Она любила Серафиму больше нас всех. Если у Иры было какое-то желание, то желание о выздоровлении Симы. Сегодня ты не прав. Не хорошо это, Витя. Зол ты или нет – не хорошо.

Витя: Не вышла ты за меня – вот поэтому у тебя все в жизни так!

Ирина: Витя, ты без меня прожил жизнь! Ты не искал меня, не пытался вернуть, ничего не обещал – чего ты хочешь от меня?

Виктор: Ты убила тетю Симу!

Ирина кидается на Виктора и начинает его бить полотенцем.

Валентина: Нет!

Ирина: Знаешь, что я боялась все это время услышать? Что мне скажут: дом продан, а ты скажешь, что ты купил. А этого не случилось. Вот этому я рада.

Виктор: Я и не собирался покупать. Напрасно волновалась.

Валентина: Одна вишня на два участка не выросла.

Ирина: Не выросла.

Виктор: Прогоняешь, значит?

Ирина: Прогоняю.

Виктор: А я ведь уйду.

Ирина: Уйди, пожалуйста.

Входит Борис.

Виктор: Я сильный.

Ирина: Боря, молчи!

Виктор: Ты преступник! Я бы тебе так шею надраил, скажи спасибо теткам своим, спасли.

Борис: Мне ждать, пока он уйдет?

Ирина: Это не важно, считай, что его здесь нет. Что-то случилось?

Борис: Я вернулся, потому что. Я давно его ношу. Бушка отдала мне три письма. Это третье письмо Андрея. Скорее всего, вы не знали, что оно сохранилось.

Валентина: Дай! (Передает Ирине)

Ирина (читает): «А если я не вернусь, то храни это письмо всю жизнь. И жди. Потому что я вернусь, жди, даже если всю жизнь придется ждать. Будешь ждать – я вернусь»

Занавес