Трехлетняя артистка
Гулей прозвали ее, когда ей не было еще и года. Лежа в кроватке, она улыбалась всем, и целый день в комнате только и слышалось:
– Гу-гу…
От этого гортанного голубиного воркованья и пошло имя: Гуленька, Гулюшка. И никто уже не вспоминал, что настоящее имя Гули – Марионелла.
Одним из первых слов, которые сказала Гуля, было слово «сама». Когда ее в первый раз спустили на пол, она вырвала руку, закричала:
– Сама! – покачнулась и пошла. Она сделала шаг, другой и шлепнулась вниз лицом. Мама взяла ее на руки, но Гуля сползла на пол и, упрямо передернув плечами, снова затопала. Ее несло все дальше и дальше, из одной комнаты в другую, и мать едва поспевала за ней.
Гуля росла. Все увереннее топали ее ножки по комнатам, коридору и кухне, все шумней становилось в квартире, все больше разбивалось чашек и тарелок.
– Ну, Зоя Михайловна, – говорила Гулиной матери няня, приводя Гулю домой с прогулки, – много вынянчила я ребят, а такого ребенка сроду не видала. Огонь, а не ребенок. Сладу никакого нет. Как сядет на санки, так и не снимешь с них. Десять раз с горки скатится, и все ей мало. «Еще, кричит, еще!» А ведь санки-то у нас не свои. Сколько слез, сколько крику, спору! Не приведи бог такого ребенка нянчить!
Гулю отдали в детский сад.
В детском саду Гуля присмирела. Дома, бывало, она ни минуты не посидит спокойно, а здесь она целыми часами сидела тихо, молча и лепила что-нибудь из пластилина, для которого придумала более короткое название – лепин.
Ей нравилось также строить на полу из кубиков разные дома и башни. И плохо приходилось тем ребятам, которые осмеливались разрушить ее сооружение. Вся красная от обиды, она вскакивала и награждала своего сверстника такими тумаками, что он поднимал рев на весь детский сад.
Но все же ребята любили Гулю и скучали, если она не приходила в детский сад.
– Она хоть и драчливая, а зато с ней играть здорово, – говорили мальчики. – Она придумывать умеет.
Гулина мать работала в то время на кинофабрике. И режиссеры, бывая у Королёвых, говорили, глядя на Гулю:
– Вот бы нам Гульку в кино!
Им нравилась резвая веселость Гули, лукавый свет ее серых глаз, ее необыкновенная живость.
И однажды мама сказала Гуле:
– Ты сегодня в детский сад не пойдешь. Мы с тобой поедем смотреть рыбок и птиц.
В этот день все было не так, как всегда. К подъезду подкатил автомобиль. Гуля уселась рядом с мамой. Приехали они на какую-то площадь, где толпилось столько народу, что нельзя было ни проехать, ни пройти. Отовсюду слышался разноголосый петушиный крик, хлопотливое кудахтанье кур. Где-то важно гоготали гуси и, стараясь всех перекричать, что-то быстро лопотали индюки.
Пробиваясь сквозь толпу, мать взяла Гулю за руку.
На земле и на лотках стояли клетки с птицей и садки с живой рыбой. В воде медленно плавали большие сонные рыбы и проворно сновали вверх и вниз маленькие золотые рыбки с прозрачными, развевающимися, будто кружевными, хвостами.
– Ой, мама, что это? – вскрикнула Гуля. – Водяные птички!
Но в это время какой-то незнакомый широкоплечий человек в кожаной куртке подошел к Гуле и, кивнув ее маме, взял Гулю на руки.
– Я тебе сейчас что-то покажу, – сказал он ей и куда-то ее понес.
Гуля оглянулась на маму. Она думала, что мама отнимет ее у «кожаного дяди», но мама только помахала ей рукой.
– Ничего, Гуленька, не бойся.
Гуля и не думала бояться. Только ей не нравилось сидеть на руках у чужого, незнакомого человека.
– Я сама пойду, – сказала Гуля, – пустите меня.
– Сейчас, сейчас, – ответил он, поднес ее к стеклянному ящику и спустил на землю.
Там, в зеленой густой траве, копошились какие-то длинные, толстые веревки. Это были ужи. Гуля не долго думая вцепилась в одного из них и потащила.
– Ну и храбрая же ты девочка! – услышала Гуля над собой голос «кожаного дяди».
Трехлетняя Гуля и не подозревала, что этот дядя был кинооператор и что ее только что сняли для новой кинокартины.
В те годы на Трубной площади каждое воскресенье торговали всякой живностью. Любители птиц, рыб, диковинных зверушек всегда могли выбрать здесь по своему вкусу и певучую канарейку, и щегла, и дрозда, и породистого охотничьего щенка, и черепаху, и даже заморского попугая.
Кинооператору привезли Гулю на Трубную площадь, потому что в этот день они снимали картину «Каштанка» по рассказу Чехова. В картине этой собака Каштанка попадает на Трубный торг и теряет своего хозяина в толпе взрослых и детей.
Спустя несколько дней Гуле Королёвой прислали из кинофабрики ее первый заработок – два рубля.
Один рубль был истрачен в тот же день. Дома случайно не было денег, и Гулин рубль как раз пригодился на лекарство для самой же Гули.
Другой рубль – большой, новенький, желтого цвета – хранится до сих пор у Гулиной матери. Он спрятан в коробочке рядом с льняной шелковистой прядкой Гулиных младенческих волос.