4
Начальник полиции чувствовал себя несколько виноватым.
– Отнял у вас время мой племяш, – сказал он, словно извиняясь. – Вот настырный парень.
– История, им рассказанная, необычна. – Петрусенко казался задумчив.
– Трагическая история.
– Особенно трагическая из-за некоторых странных совпадений… Что вы сказали, он ваш племянник, этот молодой человек?
– Сын моего двоюродного брата. Покойного. Матери Дмитрий лишился еще в малолетстве, а когда четырнадцать ему исполнилось, умер мой кузен – его отец. Он был в Вольске земским врачом. Заразился, знаете ли, от своего больного испанкой. Да… Состояния не оставил. Вот я и помог мальчонке, устроил к Каретникову. Паренек-то был грамотный, смышленый, быстро выбился в люди. Правда, после смерти Ивана Афанасьевича не поладил с молодым хозяином, с Андреем Ивановичем, ушел от них. Но его тут же фабрикант Рябцов и пригласил к себе управляющим.
– Мне он тоже понравился, – сказал Петрусенко. – Толковый, здравомыслящий молодой человек. И в опасениях его есть резоны.
Начальник полиции даже растерялся.
– Викентий Павлович, голубчик, что вы говорите! Какие резоны? Тех, кто правил злосчастным экипажем, мы нашли. Кучер-то в трактир отлучился перекусить, а кто-то угнал коней. Люди видели, как из трактира вывалились двое пьяных парней, полезли на козлы… А как наехали на Ивана Афанасьевича, так через улицу бросили экипаж и удрали, да недалеко. Мы всех свидетелей опросили, вычислили их, арестовали. Осуждены они, уже отбывают наказание. А больше ничего загадочного в этом происшествии нет.
– А письма Анастасии Каретниковой?
– Вот Митька, опять за свое! – теперь уже рассердился полицмейстер. – Уехала девица с женихом – новое ли дело? Хорошо, что пишет письма, не забывает семью. Что ж тут такого?
– А вот Дмитрий ваш заметил кое-что… Письма – два их было за полгода – приходили вскоре после поездок Андрея Каретникова в другие города и как раз из тех самых мест. Из-за этих писем он с молодым, как вы говорите, хозяином поссорился и расстался.
– Ну, не знаю… – развел руками начальник полиции. – Что там можно скрывать?
– Вот мне и захотелось узнать: что? Любезный Устин Петрович, вы не могли бы так устроить, чтоб кто-то меня к Каретниковым ввел, да только не как следователя? Просто как знакомого юриста?
– Это нетрудно. А мы будем только рады, Викентий Павлович, если вы у нас задержитесь.
Петрусенко засмеялся:
– Вот уж натура сыскная! Только домой рвался, а чуть интересным делом повеяло, как тут же стойку готов делать…
Невысокий, крепко сбитый фабрикант Рябцов был неожиданно чисто брит. Викентий Павлович невольно удивился этому, успев уже привыкнуть к окладистым бородам купцов-миллионщиков, генералов, крупных статских чинов. Прием у губернатора был в разгаре. Официальная часть с множеством тостов во здравие «звезды отечественного сыска» окончилась, обстановка сделалась непринужденной. Викентий Павлович вышел в летний сад покурить, тут к нему и подошел Рябцов, представился, крепко пожал руку.
– Не буду смущать вас, господин Петрусенко, своими похвалами. Столько сегодня уже говорено, все так справедливо.
Викентию Павловичу сразу показались необычно симпатичными его простецкая улыбка и – в контраст – лукаво-пристальный, пытливый взгляд.
– А с каким облегчением я нынче дышу! – продолжал новый знакомец. – Вы даже не представляете, хотя вы сами тому виновник. Я ведь отец трех юных девиц! Понимаете теперь?
Петрусенко прекрасно понимал: жертвами маньяка становились именно девушки. И родители месяцами боялись выпускать дочерей даже днем на простую прогулку… А Рябцов, легонько прихватив сыщика под руку, кивнул на стоящую под пальмами резную скамью:
– Я вижу, вы трубочку курите? Присядем, поговорим. Наш милейший блюститель порядка поведал мне о вашем желании познакомиться с Каретниковыми. Все, что могу…
Уже на следующий день Петрусенко с Рябцовым выехали в Вольск. Личный вагон фабриканта цеплялся к составу в середине, между другими вагонами. Все было в нем предусмотрено: гостиная, столовая с кухней, спальня хозяина и еще две для гостей, ванная, комната обслуги. Удобная мягкая мебель, ковры… За пять часов езды Петрусенко и отдохнул, и вкусно пообедал, и приятно поговорил с хозяином за чашкой кофе.
– Мы с покойным Иваном Афанасьевичем были давние друзья, – рассказывал Рябцов. – И партнеры. У него кожевенный завод, у меня – дубильная фабрика. У него горно-шахтное оборудование изготавливается, а я ему сталь со своего плавильного завода давал. И семьями дружили. Я, грешным делом, младшую свою Татьянку за его Андрюшку метил выдать. Каретников тоже был не прочь… Да вот как случилось…
Рябцов тактично не расспрашивал Петрусенко о том, что же того заинтересовало в истории Каретникова. Викентий Павлович, промокая салфеткой губы и усы, незаметно улыбался и думал, что при случае он не станет скрывать от симпатичного собеседника своего интереса. А фабрикант продолжал о детях:
– Андрюша Каретников с моими девчатами всегда дружил. Он паренек ласковый, был им вроде подружки. Я часто думал: ему девочкой родиться – в самый раз. Я ведь его крестил, так что люблю, как родного. А Танюша у меня и веселая, и рукодельница, и хороша собой. Мала еще – пятнадцать лет только будет. Да вот года через два подрастет и, глядишь, – все наладится.
Уловив в голосе Рябцова неуверенность, Петрусенко спросил:
– Что-то изменилось со смертью хозяина?
– Сам парень изменился, и очень сильно!.. Да это хорошо, хорошо! – оборвал сам себя Рябцов, да Викентий Павлович особой бодрости в его голосе не почувствовал. – Мужчиной стал! Легко было ему быть «барышней» при таком прикрытии, как его покойный батюшка. Иван Афанасьевич чего хотел – всего добивался! Парень, конечно, не готов был дело в руки взять, а вот пришлось. Да и то сказать: в одну неделю и отца потерять, и сестру, сбежавшую невесть куда. Поневоле мужчиною станешь.
– И все же, Петр Самсонович, что-то вам не по душе?
– Уж очень изменился парень. Все понимаю, а вот… Резок, даже груб. Избегает общаться, и не только со мной. Словно все прежние привязанности рвет. Советов принять не хочет.
– Плохо хозяйничает?
– Нет, не плохо. Да только подсказать многое я все же мог бы ему…
Задумался, повторил, словно удивляясь:
– И верно, хозяином оказался толковым. А ведь вроде не готов к тому был, в дела при живом отце не вникал. Ан, видно, порода каретниковская сказывается. Полгода хозяйничает Андрей Иванович без убытку.
– А вот нынешний ваш управляющий, Дмитрий Торопов, отчего ушел от Каретникова?
– Да все оттого же! – воскликнул, вновь распаляясь, Рябцов и даже чайничек с кофе, не донеся до чашки, поставил. – Сам все хочет! Подсказок не терпит, злится! А ведь какой Дмитрий помощник – поискать! Знаю я, Иван Афанасьевич за него выдать дочку хотел. Вот и я бы с радостью свою старшую, Марью, отдал бы. Только Митя все о Насте печалится, ни на кого не смотрит.
– Вам, Петр Самсонович, ничего странного не почудилось в трагедии, что постигла семью вашего друга?
Петрусенко смотрел на собеседника искренне и пытливо. Рябцов вроде даже растерялся.
– Нет… Что ж тут… Судьба! Может, только одно: Антонина, полюбовница Каретникова, не вернулась обратно в город.
– Вот как? Она ездила с ним в Саратов? Этого я не знал. Куда ж подевалась?
– Да, говорят, там же, в Саратове, какой-то богатый проезжий подхватил ее и увез.
– Это достоверно?
– Нет, слухи. Но очень может быть. Она баба красивая, разбитная, своего не упустит. Влюбить в себя любого может, знаю!.. – Рябцов с шумным всхлипом покрутил головой, мечтательно прищурил глаза. – Она, конечно, и тут бы, в Вольске, нашла себе содержателя. Но, знаете, городок у нас патриархальный, суеверия в ходу… Кто знает, как обернулось бы.
– Думаете, тень покойного витала бы над ней?
– Могло и так статься… Увезла ведь живого мужика, а вернула мертвого. Так что, ежели кто подвернулся, был ей резон уехать.
– Но вас ее исчезновение смутило?
– По правде сказать, да. Не по-христиански это – умершего бросить. Я-то знаю: он в ней души не чаял, любил с размахом, не скрывая. Но, с другой стороны, сын при покойном был, дома жена законная ждала… Да, оправдать бабу можно, а вот что-то гнетет меня.