Вы здесь

Честь виконта. Глава 1. Очень странное знакомство (Жаклин Санд, 2011)

Анне,

что неизменно

вдохновляет меня

Глава 1

Очень странное знакомство

1853 год

Париж

– Она так улыбается, но она ведь обманщица. Забавно, правда?

Виконт де Моро отвел взгляд от неплохой копии картины да Винчи – знаменитой «Моны Лизы» – и, прищурившись, посмотрел на говорившую.

– Отчего вы так решили?

Она пожала плечами:

– Вазари писал, что ее развлекали шуты в то время, пока Леонардо работал над портретом. Смешили ее, играли на лютне. И знаменитая улыбка – всего лишь ответ на их кривляния, на остроты, на звучащую музыку. Вовсе не отзвук ее внутренней красоты.

– Я читал Вазари. Он приукрашивал. К тому же он не присутствовал при написании картины.

– Ах, ну вы же понимаете. Мужчины который год делают с нею это – приукрашивают. Приписывают улыбке этой жены торговца загадочность, неповторимость, как будто она – Мадонна, а не живая женщина.

– Мадонна была живой женщиной, если вы запамятовали.

Но девушка продолжила, будто не слыша его:

– Иногда мне кажется, что ей поклоняются, будто святой. Что вы в ней находите?

– Я? – Сезар позволил себе короткую улыбку, ничуть не похожую на ту, что мягко сияла на холсте. – Я разглядывал удачную копию.

– Копия действительно удачна. Подделка для поддельной женщины. Не так ли?

Виконт де Моро улыбнулся снова и посмотрел на девушку внимательнее.

Конечно, они были представлены друг другу, а как иначе? В салоне мадам де Жерве незнакомцев не случалось; здесь каждый, будучи приглашен, тут же знакомился и с завсегдатаями, и со случайными гостями – всеми, кого мадам желала видеть в тот вечер, единожды – или много вечеров подряд. Виконт де Моро принадлежал к постоянным гостям, хаживал сюда неоднократно, отдыхая душой среди неторопливых разговоров или же жарких споров, и радовался, встречая интересных людей. Скука, неизменный бич светского человека, была не чужда Сезару. Сегодняшний вечер определенно оказался скучноват – и разговоры не новы, и музыка приелась, – потому виконт неспешно прохаживался по галерее, рассматривая подлинники и редкие копии известных полотен. Он как раз остановился у «Моны Лизы», оценил качество картины, прикинул, что копии не меньше пятидесяти лет, а пожалуй, и все семьдесят, то есть революцию и еще ряд политических потрясений, включая недавнее провозглашение императора, она пережила, что само по себе неплохо, – и пытался рассмотреть неразборчивую подпись художника, когда возникла эта… спорщица.

Ее виконту представляли, естественно, однако в тот момент она его ничуть не заинтересовала, а потому имя девушки мгновенно вылетело из головы. Сейчас Сезар уже не испытывал уверенности, что знакомство с нею оказалось бы скучным. Девушка была неплоха. Даже на искушенный взгляд виконта.

Ей, наверное, лет двадцать пять; плавная линия плеч, по которым словно стекают рукава платья из немаркого серого бархата; в скромном вырезе – тонкая нить жемчужного ожерелья, лишь подчеркивающего удивительную красоту высокой шеи. Четко очерченная головка, как на камеях, виден каждый завиток аккуратной прически, каждый ажурный локон. Волосы глубокого каштанового цвета, и на них блики от газовых рожков, освещающих галерею. А вот лицо… лицо виконту не понравилось. Упрямо сжатые губы, глаза прищурены, так что какого они цвета – не разобрать, и тонкие брови надломлены под резким углом.

Сразу видно: неприятная особа.

Контраст между нежной статью и выражением лица девушки несколько озадачил виконта, а потому ответил он не сразу:

– Если вы признаете, что подделка хороша, то признайте, что и женщина прекрасна.

Она фыркнула:

– Вот уж нет! Не подменяйте одно другим, виконт.

Прекрасно – она-то помнит, кто он такой, а вот он ее имя напрочь позабыл. Дабы не поставить себя и даму в неловкую ситуацию, Сезар вынужден был продолжить спор:

– Никакой подмены, сударыня. Разве мужское восхищение, взращиваемое веками, не говорит лучше всяких слов в пользу красоты этой – как вы сказали? – жены торговца? Да вспомните же, она знатного рода. Лиза ди Антонио Мариа ди Нольдо Герардини. Если вы читали записки Вазари, вы должны это знать.

Она махнула узкой и словно бы серой рукой, отметая возражения.

– Кто бы она ни была. Хоть герцогиня Миланская, хоть Салаи[1]. В ней нет внутренней красоты, одна лишь надменность.

– Не вижу этого.

– Вы мужчина, сударь, а мужчины словно слепнут перед этой картиной. Я женщина, и я знаю эти уловки.

– Потому что сами ими пользуетесь? – не удержался виконт. По правде говоря, резкий тон девушки его удивил, а ее речи, более похожие на нападение, ему и вовсе были непонятны.

– Если бы я была хоть капельку на нее похожа, мы бы с вами вряд ли сейчас беседовали так.

Виконт позволил себе еще одну короткую улыбку.

– Но нельзя сказать, чтобы в вас с нею совсем не было никакого сходства. Вы обе – женщины, свою-то природу вы не станете отрицать. И волосы у вас цветом похожи, и, пожалуй, нос. Утверждаю со знанием дела, ибо видел оригинал, а эта копия даже лучше, чем та, которую приписывают Филиппу Шампанскому. Вы наверняка умеете улыбаться, как Лиза Герардини, – и, как она, достойны восхищения.

Сезар думал, что комплимент размягчит сердитую даму, однако она выглядела так, словно ей в молоко подлили горькой настойки.

– Вы ничем не лучше остальных, – пробормотала девушка и скрестила руки на груди – жест мужской и, при всей стройности и аккуратности ее фигуры, смотревшийся удивительно неуместно. – Стоит вам увидеть эту улыбку, как теряете способность мыслить.

Счастливая случайность избавила Сезара от необходимости отвечать, и вовремя, так как варианты ответов, что у него имелись, никак не годились для ушей дамы. В галерее появилась Люсиль де Жерве, как всегда, очаровательная. Темно-желтое платье чрезвычайно ей шло.

– Ах, вот вы где, виконт! И вы, Ивейн.

Память наконец сжалилась над Сезаром и любезно подбросила ему имя: графиня де Бриан. Представляя их друг другу, Люсиль что-то сказала о ней, однако виконт и этого не запомнил. Судя по тому, что мадам де Жерве обращается к гостье по имени, графиня не впервые посещает салон, Сезару всего лишь везло до сих пор с нею не сталкиваться. Наверное, она стала ездить сюда в мае или июне, когда виконт, внезапно испытавший приступ мизантропии, предпочитал оставаться дома.

Сейчас, когда к концу шел июль, выдавшийся довольно жарким, Сезар вновь почувствовал желание покинуть хотя бы ненадолго стены особняка на улице Вожирар и приехал к Люсиль – и не жалел об этом ровно до появления графини в галерее.

– Ну что же вы? – продолжила мадам де Жерве, качнув очаровательной головкой. – Мы говорим о последних событиях, и нам нужна ваша помощь, виконт! Это как раз в вашем вкусе. Ивейн, и вам это должно понравиться.

– Если это снова газетные сплетни, то они не могут нравиться! – заявила та безапелляционно.

Люсиль восприняла этот выпад на удивление мирно – похоже, уже привыкла.

– Есть кое-что интересное, спрятанное в этих, как вы говорите, газетных сплетнях.

Сезар приподнял брови, а затем с поклоном подал руку скандалистке.

– Пойдемте, графиня. Как видите, без нашего с вами общества не обойтись.

Она фыркнула и зашагала к гостиной самостоятельно – неслыханная дерзость, которая, впрочем, могла быть прощена, если дама рассержена. Люсиль проводила девушку взглядом и многозначительно улыбнулась, а виконт, пожав плечами, взял под руку мадам де Жерве.

– Что ж, идемте, дорогая моя. Жара удручающе на некоторых действует, не находите?

Люсиль рассмеялась, словно рассыпала колокольчики.

В просторной гостиной, отделанной в желтых тонах (мадам де Жерве весьма уважала цвет солнца, и потому в комнатах ее дома было тепло и радостно), собралось не слишком большое нынче общество – человек пятнадцать. Многие аристократы, вхожие в салон, предпочли покинуть Париж на лето; они возвратятся в середине августа, когда осенний сезон уже будет на носу, и вот тогда в салоне станет не протолкнуться. А сейчас в городе оставались лишь те, кто не любил покидать Париж, или же не имел возможности это сделать, или же предавался меланхолии, как Сезар. Усадив мадам де Жерве, виконт подошел к камину, в котором огонь нынче не горел – куда уж жарче! – и потеребил шелковый шейный платок. Возможно, и следовало бы отправиться в деревню, просыпаться там с петухами, бродить по аллеям ухоженного сада и… смертельно скучать.

Природа и виконт де Моро никогда не были наилучшими друзьями.

– Ах, вот и вы! – воскликнула Беранжера де Фурнье, пожилая вдова и владелица одной из самых роскошных библиотек в городе. – Виконт, у нас возник спор, и, возможно, вы поможете в его разрешении.

Сезар невольно поискал взглядом графиню де Бриан и обнаружил, что она укрылась в углу, сидит на стуле и зло щурится на всех, будто кошка, у которой пытаются отобрать карася.

– Я к вашим услугам, мадам де Фурнье.

– Вы читали в газетах об этой истории с пожарами?

– Мадам, чтение прессы не способствует пищеварению, – не сдержал улыбки виконт, – а я в последнее время чрезвычайно о нем забочусь.

По правде говоря, газеты ему надоели, так что неделю или две назад Сезар перестал их читать. Они лежали унылой кучкой в его кабинете.

– Как-то не похоже на вас, Сезар! – заметила Люсиль.

– Со всяким может случиться. Я весь внимание. Что же произошло в Париже такого, что вызвало столь пристальный ваш интерес?

– Позвольте, я изложу вам события, – прогудел округлым басом барон де Брюне, известный в свете тем, что мог чрезвычайно долго рассуждать о лошадях. – Ибо дамы сопровождают свои рассказы излишними подробностями и душевными комментариями, и вы рискуете задержаться здесь до завтрашнего утра. – Он с улыбкой переждал возмущенные женские восклицания и продолжил: – В прошлое воскресенье, в ночь с семнадцатого на восемнадцатое, сгорел дом господина де Шартье. Вместе с хозяином, что весьма прискорбно.

– Алексис де Шартье погиб? – удивился виконт. Он помнил этого худого невысокого человека, не одобрявшего политику Наполеона III. – Он же был сослан в Лион?

– Он оттуда возвратился с месяц назад. Причем официально – никаким преследованиям он не подвергался. Государь простил его. Шартье тихо жил в своем доме, а неделю назад там вспыхнул пожар. Слуги проснулись и пытались вытащить хозяина, но им это не удалось. Некоторые погибли. Лишь чудом огонь не перекинулся на соседние дома.

– Чудом да усилиями пожарной команды, – не выдержав, перебила неторопливого барона Люсиль. Виконт прислонился плечом к каминной полке и скрестил руки на груди.

– В Париже постоянно что-нибудь горит, дорогая мадам! Чем же примечателен сей случай?

– Ничем не примечателен был бы, но послушайте дальше. – Барон де Брюне решительно вернул себе главенство в беседе. – Ночью девятнадцатого снова вспыхнул богатый особняк – на сей раз здесь неподалеку. И принадлежит он семье де Ратте. Глава ее, Ален де Ратте, – знали ли вы его, виконт?

– Не имел чести.

– Прекрасный был человек. Радушный, привечал молодежь. Три дочери на выданье, красавица жена из Испании… Ах, о чем это я? И снова вспыхнуло около полуночи – как назло, в тот вечер никакого приема в особняке не было, так что никто не уследил, как пожар начался. Жена и дочери де Ратте отправились ко сну, а шевалье собрался поработать в кабинете. По всей видимости, он уронил подсвечник, а может, заснул, и свеча упала – кто знает теперь! Пожар начался там. Но у него слуги были расторопнее, запах дыма почуяли почти сразу, бросились, да где уж! Весь кабинет в пламени, и упавшим шкафом загородило дверь. Хозяина, конечно, не вытащили, половина особняка выгорела, жена и дочери рыдают…

– Что за печальная история! – не выдержал кто-то из женщин.

– И не говорите, мадемуазель! – воодушевленно воскликнул барон. – Но и это еще не все. Позавчера вот снова случай: Фредерик де Надо и его дом.

– Как?! – огорчился Сезар. – Весельчак Фредерик? Вот уж поистине потеря!

Пожалуй, его добровольное заточение и впрямь было показательным, раз никто не решился сообщить ему о смерти Фредерика. Не то чтобы виконт де Моро и граф де Надо были лучшими друзьями, однако пару раз охотились вместе, встречались в различных компаниях и имели схожие вкусы. Вполне возможно, правда, что кто-то и писал ему об этом, однако приходящую почту Сезар тоже не разбирал.

– Увы, увы, большая потеря! Тут дело деликатное: вроде бы у Фредерика было назначено свидание с дамой. Поэтому он отпустил всех слуг, оставив лишь доверенного камердинера. Вместе с камердинером и погиб, увы…

– А дама?

– Никаких следов дамы. Пожар начался в гостиной, там же обнаружили тело графа де Надо. А камердинер был в гардеробной наверху и, видать, поддался панике: не решился прыгать из окна, споткнулся, ударился затылком и потерял сознание. Задохнулся от дыма, обгореть не успел.

– Барон! – осуждающе воскликнула мадам де Жерве. – Прошу вас в этом обществе оставить такие подробности!

– Не для того ли вы звали виконта де Моро, чтобы он именно подробности услышал? – возразил Брюне. – К тому же все это изложено в газетах.

– Я понимаю, дела невеселые, однако всякое случается в столице, – пожал плечами Сезар. – К чему мое участие? Или же вы желали испортить мне настроение?

– Ни в коей мере. – Глаза барона вспыхнули. Общество затаило дыхание. – Сегодня стало известно следующее: на Кэ д’Орфевр после каждого пожара получали письмо на имя начальника полиции. И поначалу в Сюртэ все восприняли как шутку. Но затем… затем пришлось поверить, что это серьезно. Есть версия, будто все это – дело рук одного и того же человека.

– Так что же было в письмах?

– Сие есть тайна, охраняемая бережно и свято. Стало лишь известно, что все письма подписаны инициалами I.P. Пресса уже окрестила преступника Парижским Поджигателем[2].

Барон откинулся на спинку кушетки, весьма собою довольный, и сжал полную руку восседавшей рядом мадам де Брюне.

– В газетах пишут, будто это убийство, и убийство не последнее, – произнесла Люсиль. – Что же вы по этому поводу думаете?

– Я? – вздохнул виконт. – Ничего.

– А Видок? – подал голос тощий субъект – какой-то провинциальный художник, что ли. Сезар не помнил.

– Вы желаете, чтобы я высказал мнение Видока по поводу истории, которой сам не знаю? – иронично осведомился виконт. – В любом случае я могу предположить, что звучать оно будет как: «Это меня не касается». Летом Видок занят, господа и дамы. У него цветут розы. Все остальное перестает его волновать.

– Видок давно не в счет, – буркнул кто-то из мужчин. Сезар смолчал, не желая вступать в дискуссию.

– Но вы, виконт? – нетерпеливо спросила Люсиль. – Скажите же что-нибудь!

– А почему он? – раздался резкий голос из угла. – Он разве работает в Сюртэ?

Графиня де Бриан, о которой Сезар успел позабыть, слушая барона, сидела, неестественно выпрямившись и вздернув подбородок. Виконт с любопытством ждал, что будет. Сам он не собирался отвечать на вопрос, заданный не ему, и хотел посмотреть, как выкрутится Люсиль.

Та, однако, сегодня сохраняла поистине ангельское терпение. Повернувшись к скандальной девице, мадам де Жерве произнесла спокойно:

– Вы еще не встречались до сего дня с нашим виконтом, дорогая мадемуазель де Бриан, а потому не знаете. Виконт де Моро – блестящий сыщик, хотя и не состоит в Сюртэ. Он раскрыл несколько поистине потрясающих дел! Я непременно расскажу вам на досуге.

Графиня поджала губы. Сезар видел, что ей очень хочется высказаться еще, но остатки воспитания не позволяют. Возражать хозяйке салона сейчас было бы неслыханной дерзостью.

Выпад графини тем не менее дал Сезару время поразмыслить и выбрать линию поведения. Не стоит браться серьезно за обсуждение вопроса, о котором он почти ничего не знает; да и не этого хочет от него общество. Чего он достигнет, если начнет выспрашивать подробности, уточнять, как лежали тела и отчего, по мнению пожарных, занялся огонь? Только всех утомит. Дамы заскучают, мужчины углубятся в занудные рассуждения… А потому виконт с легкой улыбкой заговорил:

– В газетах, пожалуй, и не такое придумают. Даже если в Сюртэ получали письма и на них стоят какие-то инициалы, это совсем не значит, будто в городе появился безжалостный убийца, который к тому же предпочитает дело столь ненадежное, как пожар. Зачем ему убивать всех этих людей? Они не были дружны и, насколько мне известно, даже знакомы. Скорее всего, мы имеем дело с несчастными случаями. История с письмами вполне может быть сочинена прессой, или же вновь выискался в Париже какой-то сумасшедший… А инициалы могут значить что угодно. Например… – он выдержал паузу, – насекомое-философ.

Гости расхохотались, и, как ожидал Сезар, это немного разрядило атмосферу. Стремясь закрепить это легкое настроение, виконт продолжил:

– Что угодно! Прованский инкогнито. Перепуганный инфант.

– Крестьянский идеал! – предположила смеющаяся мадам де Жерве.

– Дырявая бесконечность, – философски протянул Мюрель, молодой и весьма одаренный поэт.

– Поэтическая бедность! – бросил ему в ответ барон де Брюне.

– Лысый идиот![3] – громко высказалась графиня де Бриан, чем вызвала очередной всплеск веселья. Это ее, кажется, не порадовало. Реплика явно предназначалась уже начинающему лысеть барону, однако тот хохотал вместе со всеми.

– Как видите, эти буквы могут значить что угодно, – сказал виконт, – потому не стоит воспринимать все всерьез. Вы можете быть спокойны за свои жизни, пока вас бережет Сюртэ и пожарные команды Парижа.

– О, благодарю вас, что успокоили, сударь! – воскликнула мадам де Жерве, все еще смеясь. – Значит, вы утверждаете, что эти ужасные происшествия не связаны между собою?

– Боюсь, что так, дорогая Люсиль. В мире ежедневно случается столько ужасающего, что три пожара в Париже – всего лишь мелочь на этом фоне. – В последнее время Сезар был настроен весьма и весьма пессимистично. – А потому я склонен полагать, что всему виною разгулявшееся воображение журналистов. Увы! В наши времена, если не случается интересной истории, ее склонны выдумать.

На том беседа о пожарах и завершилась. Кто-то заговорил об открытии театрального сезона, и общество охотно подхватило эту тему, гораздо более приятную и безопасную.

Сезар незаметно ускользнул, поманив за собою Люсиль. Та вышла с ним в соседнюю комнату, где слуги уже накрывали стол к вечернему чаю.

– Мой дорогой виконт, вы были просто великолепны.

– Не стоит похвалы, я ведь, кажется, развенчал новенький миф… Ну да не о том я хотел спросить вас. Кто такая эта графиня де Бриан и отчего она столь враждебно ко мне настроена?

Люсиль взяла его под руку и увлекла в уголок, дабы никто не услыхал разговора.

– Ах, Сезар, не считайте себя исключением. Для графини большинство мужчин – объекты для нападок и упражнений в остроумии. Она, знаете ли, исповедует новейшие взгляды и считает себя дамой современной. Знаете, – она еще понизила голос, – графиня полагает, что для женщин мужчины вовсе не нужны!

– Ах, вот оно что! – сообразил виконт. – Она из тех, кто борется за права женщин?

– В яблочко. И делает это весьма резко, чем отпугнула от себя всех потенциальных женихов. А замуж ей пора бы, она уже не девочка, исполнилось двадцать пять. Ее отец сидит где-то в прованском имении, читает Вольтера и в ус не дует; старому графу все равно, чем занимается в столице его дочь. Увы, Ивейн рано лишилась матери, которая могла бы привить ей, скажем так, более мягкие взгляды. По-моему, у нее мало подруг.

– Ну а вы?

Люсиль скривилась.

– Вы же не станете думать обо мне лучше, чем я есть? Она мне любопытна и весьма освежает беседу, особенно если речь идет о вопросах, ее волнующих. Однако друзей она себе здесь не отыщет. Графиня де Бриан держится особняком и пока забавна, но, боюсь, рано или поздно ей придется покинуть мой салон – мне не нравится, если досужие споры переходят в открытую битву.

– Не лукавьте, дорогая Люсиль. Я помню, как вы любите, если ваши гости затевают горячий спор о налогообложении.

– И всегда останавливаю их, пока они не взялись за политику. Нынче политические разговоры не в чести… А графиня, значит, успела на вас напасть? – В голосе Люсиль не слышалось ни малейшего сомнения в том, кто вышел из спора победителем. – Вы были не слишком с ней жестоки?

– Я нежен с женщинами, вы же знаете.

– Иногда даже слишком, – буркнула мадам де Жерве, мрачнея.

Виконт махнул рукой: дескать, эту тему лучше оставить.

– Пора собирать всех к чаю, – решительно сказала Люсиль.


Несколько позже, после того как чай и десерт были съедены и часть гостей покинула салон, а кое-кто остался на ужин, виконт распрощался с хозяйкой и спустился по широкой изогнутой лестнице. Он неторопливо шел и остановился на площадке за один пролет до вестибюля, так как услыхал громкий голос графини де Бриан.

Воительница за права женщин покидала салон вместе с четой де Брюне; со своего места виконт отлично их видел, а они его – нет. Мадам де Брюне прилаживала на волосах удивительной ширины шляпку, графиня же, нетерпеливо постукивая туфелькой по зеркальному полу, ждала завершения процесса. Барона не было, по всей видимости, он уже сидел в коляске, видневшейся за распахнутыми дверьми на улицу.

– И все же мне кажется, вы не правы, дорогая, – говорила мадам де Брюне. – Зря вы столь резко обращались с виконтом де Моро. Он прекрасный человек, один из лучших представителей парижского общества. Весьма и весьма одаренный.

– Боюсь даже предположить, в какой области лежат его таланты, – фыркнула графиня. – К чему мне быть вежливой с человеком, который даже не запомнил моего имени?

Они вышли, продолжая переговариваться, но уже тише.

Виконт усмехнулся.