3. Законодательство о евреях
После разделов Польши Российская империя превратилась в обладательницу самой большой в мире еврейской общины, и власти вынуждены были решить, как безболезненно «вписать» сотни тысяч бывших польских евреев в непростую систему российского законодательства. Именно в этот период у русской бюрократии сложились основные представления о еврейском народе, мало изменившиеся на протяжении XIX – начала ХХ века. Факт приобретения территорий с многочисленным еврейским населением в первое время не предвещал правительству никаких трудностей, но уже в конце XIX – начале ХХ века еврейский вопрос превратился в одну из самых острых и злободневных проблем. Состояние этой проблемы можно проследить на примере развития российского законодательства.
Первые шаги в этой области были предприняты, вероятно, под влиянием выдающегося государственного деятеля второй половины XVIII века Григория Потемкина-Таврического, сподвижника и фаворита Екатерины II. Его с полным основанием считают другом и защитником евреев в тот период, когда Российская империя, расширяя пределы, включила в свой состав новый народ. Но границы расширялись не только на западе, но и на юге. С подачи Потемкина власти озаботились освоением новых земель, где нужны были руки трудолюбивых хлебопашцев. Этой задаче соответствовала инициатива могилевского купца Беньямина Шпеера. Человек богатый и имевший еще до раздела Польши связи с российской администрацией, Шпеер попытался выступить перед властью в роли выразителя еврейских интересов. По прибытии в Полоцк он подал губернатору обширный проект еврейской реформы. Признавая, что евреи Западной Европы и даже евреи, проживающие «под игом азиатских государей… гораздо лучше, обходительнее и опрятнее своих однозаконцев, стогнущих под покровительством Речи Посполитой», Шпеер выразил надежду, что и евреи «бывшей Польши» вполне способны «исправиться». Он описывал тяжелое положение евреев уже в терминах эпохи Просвещения, отмечая в качестве признаков кризиса еврейского общества противостояние ремесленников и элиты, появление большого количества бездомных нищих, ранние браки, всеобщее невежество и приверженность разного рода суевериям. Для исправления всех этих недостатков Шпеер предлагал защитить своих соплеменников от притеснений как со стороны «обывателей», так и со стороны новой администрации, приобщая евреев к сельскохозяйственному труду.
Возможно, именно Потемкин убедил императрицу даровать гражданские права еврейскому населению. Сначала Екатерина II подтвердила привилегии, которыми обладали евреи в польско-литовском государстве. Сохранились традиционные для общин органы самоуправления – кагалы. Самой важной привилегией стало включение евреев в «Грамоту на права и выгоды городам Российской империи» 1785 года, которая разрешала городам иметь органы самоуправления. Указом от 7 мая 1786 года за евреями было закреплено право голоса в этих органах; им даже позволено было состоять там на службе. Екатерина II видела в евреях городское сословие, которое могло бы способствовать экономическому развитию городов. Казалось, будущее евреев в Российской империи обещало быть вполне радужным, тем более что указ стал фактически самым первым официальным признанием гражданского равноправия евреев в Европе, где в то время проводили отчетливо антиеврейскую политику прусский король Фридрих II и императрица Священной Римской империи Мария Терезия.
Однако на деле избирательные права евреев не были реализованы во всей полноте. Палки в колеса зачастую ставили местные чиновники и нееврейское население городов. В период с 1772 по 1796 год попытки властей четко установить правовой статус евреев в России ни к чему не привели. Изначально российское законодательство приняло польскую концепцию о евреях как об отдельном разряде населения, отличном от христианского окружения, но эта позиция долго не просуществовала. Последовали меры по интегрированию евреев в существующие в России сословия, хотя возникали и некоторые препятствия. Еврейские лидеры стремились сохранить как можно больше былой автономии кагала, а местные христиане явно не радовались возможному участию евреев в гражданской жизни городов. К тому же многие евреи не соответствовали требованиям ценза по профессиональному и имущественному состоянию и месту проживания, необходимым для принадлежности к двум городским сословиям России. Поэтому усилия властей «классифицировать» евреев продолжались и при преемниках Екатерины, императорах Павле I и Александре I.
Для польских евреев разделы Речи Посполитой открыли новые рынки – наиболее активные и богатые еврейские купцы из Белоруссии воспользовались широкими возможностями, записываясь в купеческие гильдии Москвы. Это вызвало возражения со стороны уважаемых московских купцов, обвинивших евреев в финансовых злоупотреблениях и контрабанде. После длительного расследования правительство постановило, что евреи на территории империи получали права, объявленные в 1772 г., только в тех областях, которые были аннексированы у Польши, или в регионах, специально открытых для евреев, таких как колонизированные незадолго до того земли Новороссии[16]. Этот принцип, согласно которому права евреев существовали только в том случае, если они особым образом были оговорены, положил начало ограничениям по месту жительства, получившим известность как черта еврейской оседлости.
Эпоха Екатерины II совмещала блестящие идеи века Просвещения, его эмансипацию и интеграцию еврейского народа в состав империи, с ненавистью окружающего населения к евреям. В законодательство, поначалу лояльное, постепенно проникал стереотип об их якобы вредном влиянии на жизнь крестьянства. Не избежала влияния этого стереотипа и императрица. Самым известным законодательным актом эпохи правления Екатерины II в отношении евреев, имевшим поистине губительные для них последствия, стал указ от 23 декабря 1791 года. Его можно считать краеугольным камнем системы черты еврейской оседлости. Согласно указу, евреям запрещалось записываться в купечество во внутренних губерниях Российской империи. Правда, в Черту дополнительно вошли Екатеринославское наместничество и Таврическая область – вероятно, в силу того, что правительство было весьма заинтересовано в освоении этих территорий. Но по мере своей эволюции в XIX веке законы черты оседлости все больше превращались в откровенно дискриминационные, ограничивавшие места проживания евреев бывшими польскими землями и Новороссией, – так правительство принимало меры по «защите» внутренних губерний России от еврейского населения. Однако и в пределах Черты на протяжении всего XIX и начала ХХ века евреев ожидали все новые и новые ограничения. Значительная часть правовых установлений, принятых между первым разделом Речи Посполитой и началом правления Николая I, оставалась в силе вплоть до последних лет существования российской монархии.
По-настоящему Российская империя открыла для себя еврейский вопрос при Павле I (1796–1801). Император осознавал, как важно религиозное самоопределение для любого народа, он пытался понять и духовный выбор иудеев, вникнуть в догматы их веры. Произошло первое близкое знакомство имперской бюрократии с некоторыми реалиями еврейской жизни в черте оседлости. В представлении обывателей и русских чиновников, столетия гонений и учение Талмуда сформировали у евреев особый замкнутый склад ума – менталитет гетто, который вместе с религиозно усиленным чувством превосходства над «гоями» делал невозможным превращение евреев в истинных граждан государства. В тогдашнем обиходе это было принято называть «еврейским фанатизмом». Другим устоявшимся мнением стало представление о евреях как о самых злостных эксплуататорах христианского окружения. Решение этой проблемы чиновники искали в аккультурации и превращении евреев в «полезных» подданных Российского государства. Подобные идеи развивали литовский губернатор И.Г. Фризель и поэт и сенатор Г.Р. Державин. Они были отправлены Павлом разбираться в причинах экономических бедствий на белорусских землях. Описав и осудив типичного еврея-эксплуататора и его ненормальную роль в экономике страны, эти чиновники сформулировали «еврейский вопрос» в России. Их труды продемонстрировали правительственной канцелярии, что евреи – особая категория населения, их жизнь в России не укладывается в привычные нормы, а для управления ими требуется выработать специальную политику. Евреи никак не вписывались в «правильно» организованное государство, так как образ их жизни был несовместим, по мнению властей, ни с «хорошим управлением», ни с «общественным благом».
Сохранилось предание, что в результате доброжелательного отношения императора к евреям их число в двух столицах стало довольно заметным. Так, в Москве в Панском ряду[17] даже существовали еврейские ряды, где шла бойкая торговля. Можно было бы предположить, что это было связано с недосмотром местных властей, однако никаких поблажек пришельцам в то время никто не давал, и если кто-то торговал товаром, значит, на то было высочайшее дозволение.
В результате реформ конца XVIII века каждый еврей оказался членом одного из сословий: купцов, мещан, ремесленников и крестьян – и одновременно членом еврейской общины. Жизнь евреев регулировалась разными, порой противоречащими друг другу правовыми нормами. Неразбериха царила и в правовой практике. Уже в начале правления Николая I ни один государственный чиновник не смог бы уверенно сказать, какие права, привилегии и ограничения должны быть применимы к российским евреям. Единственным сводом законов по этой теме было «Положение о евреях» Александра I, принятое в 1804 году, которое считалось документом, содержащим наиболее полную информацию об их статусе. По сути, это Положение представляло собой смесь разрозненных постановлений, которые в полной мере не могли даже определить, где и каким евреям разрешено жить, и создавали иллюзию, что общинный уклад еврейской жизни был вопросом выбора, а не принуждения. Но вместе с тем в Положении содержались и несколько четких принципов: евреи считались коренными жителями России; они могли на этот момент владеть землей, кроме поместий с крестьянами (но вскоре вышел указ, не разрешавший им жить в деревнях и других сельских поселениях); они имели право отдавать своих детей в казенные школы или основывать свои собственные образовательные учреждения; им позволялось заниматься торговлей (кроме некоторых спиртных напитков) и вступать в гильдии ремесленников; они могли быть избираемы, с некоторыми оговорками, в местные органы управления. Авторы Положения так и не попытались рассмотреть весь спектр прав евреев, включая их отношения с надзорными и правоохранительными органами, куда входили вопросы налогообложения, функции полиции и судебной власти по отношению к ним. Поэтому, когда Николай I взошел на престол, у правительства не было четкого представления, в чьем ведении находились еврейские подданные. Каждая еврейская община была автономным и саморегулирующимся организмом, подчиненным исполнительному органу – кагалу, подотчетному местным чиновникам и казначеям, которые, в свою очередь, подчинялись генерал-губернатору.
Вместо того, чтобы позволить евреям свободно торговать по всей России и тем самым мгновенно ослабить жесткую торгово-экономическую конкуренцию внутри черты оседлости, Николай I и министр финансов генерал Е.Ф. Канкрин предпочли еще больше усугубить ситуацию. К 1825 году обнаружилось, что противостоять конкуренции со стороны евреев в западных губерниях чрезвычайно сложно и что единственная тому причина – демографическая. В черте оседлости было сконцентрировано слишком много евреев. Интересно, что именно финансовое ведомство Канкрина предложило удивительное решение экономических проблем Западного края, а именно – уменьшение еврейского населения за счет введения натуральной рекрутской повинности.
Согласно хасидской легенде, сообщение о скором введении рекрутской повинности было воспринято евреями со страхом и виделось им не иначе как наказанием Господним. Хасиды верили, что отвратить Божий гнев было под силу только цадикам, да и то не всем, а только самым влиятельным. Легенда гласит, что в середине 1820-х годов толпы просителей устремились к хасидскому цадику Аврааму Иегошуа Хешелю (прозванному Аптер ребе), поселившемуся на склоне лет в Меджибоже, подольском местечке, и просили его избавить их от этого бедствия.
Опасения евреев оправдались: 26 августа 1827 года вышел самый суровый для них закон «железного царя» – «Устав рекрутской повинности и военной службы евреев». Отныне еврейская община должна была поставлять рекрутов на службу в русскую армию. Как и все другие военнообязанные подданные русского царя, евреи обязаны были отслужить в армии 25 лет, начиная с 18-летнего возраста. Замена воинской повинности деньгами для евреев обставлялась таким количеством невыполнимых требований, что становилась практически невозможной. Льготы касались «полезных» с точки зрения государства евреев: тех, кто готов был учиться в общих школах, работать на фабриках, переселяться в земледельческие колонии. Освобождались от службы в армии также мастеровые, имевшие соответствующее свидетельство, и раввины. В июле 1829 года Николай I приказал командирам отделить рекрутов-евреев, которые пожелают перейти в православие, от тех, кто останется верен иудаизму. Первые 15 лет после 1827 года случаи крещения евреев происходили регулярно. Реформа предполагала также существование института кантонистов[18], куда попадали дети из еврейских семей с 12-летнего возраста. Подробнее речь об этом пойдет в последующих главах книги.
В еврейском обществе закономерно возникло негативное отношение к рекрутчине. Однако евреи испугались не столько службы в армии, сколько утраты традиционной культуры и агрессивного наступления на традиционные еврейские ценности. Реформа, растянувшаяся почти на 40 лет, стала попыткой осовременить слишком отсталое, с точки зрения Николая I, и чересчур отличавшееся от православного еврейское общество. Евреи по умолчанию представлялись бюрократам в правительственных канцеляриях народом весьма недоразвитым, нуждающимся в очищении и улучшении. Устав рекрутской повинности подчеркивал: евреи должны проходить воинскую службу наравне с прочими подданными. Армейский опыт должен был обеспечить для прошедших службу «вящую пользу и лучший успех», приумножив их способности в оседлости, хозяйстве и профессиональных занятиях. Примечательно: несмотря на то что Петербург требовал неуклонного выполнения рекрутской квоты, на практике губернская администрация не всегда одобряла жестокости по отношению к местному еврейскому населению. Местной власти было очевидно, какой убыток хозяйству приносят рекрутские наборы.
В рамках общей программы по упорядочению и редактированию законов Николай I велел специально образованному Еврейскому комитету[19] привести в порядок все законы, касающиеся евреев. В «Положении о евреях», обнародованном 13 апреля 1835 года, наряду с повторением статей «Положения» 1804 года появились некоторые важные изменения. Границы черты оседлости были наконец четко определены и оставались неизменными вплоть до Первой мировой войны. Ее территория включала Гродненскую, Виленскую, Волынскую, Подольскую, Минскую и Екатеринославскую губернии полностью; Киевскую губернию, кроме самого Киева; Херсонскую губернию, кроме города Николаева; Таврическую губернию, за исключением Севастополя; Могилевскую и Витебскую губернии, кроме деревень; Черниговскую и Полтавскую губернии, за исключением казенных и казацких поселений; и уже существовавшие еврейские общины Курляндии, Риги, а также все деревни; она простиралась до земель, лежавших в пределах 50 верст от западной границы империи. На этой территории евреям были предоставлены свобода передвижения, право приобретения различной недвижимой собственности, кроме поместий с крепостными. Насильственное выселение евреев с этих территорий запрещалось. Временное пребывание за чертой оседлости было разрешено на период вхождения в наследство, рассмотрения различных вопросов в суде, учебы и торговых операций. Гильдейским купцам дозволялось ездить в обе столицы, а также в портовые города и жить в Москве в течение полугода, то есть в шесть раз дольше, чем прежде. Впервые еврейские купцы получили возможность приезжать на крупные торговые ярмарки за чертой оседлости. Еврейским купцам и мещанам было разрешено избираться в органы местного самоуправления. Полномочия и обязанности кагала и синагоги остались без изменений.
«Положение» 1835 года задумывалось как краткий свод законов о евреях, документ, содержащий исчерпывающую информацию об их статусе в империи. Однако вскоре выяснилось, что авторы, работавшие над проектом «Положения», без должного внимания отнеслись к некоторым аспектам взаимоотношений власти и евреев. Был принят ряд уточняющих поправок, восстановивших прежнюю неразбериху. В наибольшей степени они коснулись гильдейских купцов-евреев: наряду с уменьшением налогов на 20 % были урезаны их избирательные права (лишь треть членов магистрата или городского совета могли составлять евреи), а некоторые должности им вообще было запрещено занимать.
Российская действительность предоставляла, однако, возможность для различных трактовок законов 1827 и 1835 гг. Интересным примером тому служит дело полковника В.П. Макеева. Согласно принятому в 1835 году «Положению о евреях», иудеи могли отправлять общественные молитвы и богослужение в местах оседлости, но в рамках определенных ограничений. Вторжение в религиозную жизнь было нормой, и армия была наиболее удобной формой отлучения от традиционной культуры. Несоблюдение «ограничительной политики» по отношению к евреям со стороны любого начальства было событием неординарным, но и такое случалось, даже в армейской среде, построенной на выполнении приказов и на примитивной логике. Так, старый служака, боевой офицер полковник В.П. Макеев разрешил нижним чинам из евреев, в ответ на их ходатайство, перенести приобретенную ими Тору на хранение в одну из синагог Одессы. Разрешение было дано в полном соответствии с уставом, и сам полковник принял участие в этом действии. Однако во вспыхнувшем следом скандале полковнику не помогли ни боевое прошлое, ни ордена и заслуги – Макеева было приказано «отчислить в запас».
Государственная администрация часто обвиняла евреев в уклонении от рекрутской повинности; чиновники не имели представления о важной черте еврейского населения – его подвижности, которая была непременным условием существования представителей мелкой розничной торговли. Становые приставы и губернская власть пытались взять передвижение купцов и торгующих мещан под полный контроль. В первой половине 1830-х годов для проезда по территории Черты требовалось кагальное свидетельство (своего рода удостоверение личности), но после 1836 года по требованию жандармерии купцы обязаны были выкупать плакатный паспорт[20] (заплатив за него 25 рублей) – по свидетельству их уже не пропускали, как раньше. Ограничение передвижения пагубно сказывалось на хозяйстве местечек: росли рекрутские недоимки и налоговые задолженности еврейских общин. Получался замкнутый круг: государство требовало погашения налоговых недоимок, при этом ограничивало хозяйственную деятельность налогоплательщиков и уменьшало число здоровых, работающих членов общины, способных эти налоги выплачивать.
Николаевское правительство продолжало вмешиваться во внутренние механизмы еврейской жизни, надеясь переделать евреев по образу, удобному для государственной власти. Так, в 1839 году вышло постановление о коробочном сборе. Этот сбор был для евреев основным внутриобщинным налогом, использовавшимся для выплаты податей и погашения долгов, для общинных и благотворительных нужд. Согласно закону, коробочный сбор теперь хоть и принадлежал общине, но взимался под контролем местных властей, для чего должны были быть назначены специальные цензоры. Еще более решительным вторжением во внутреннюю жизнь еврейских общин стал закон 1844 года о ликвидации кагалов как руководящих органов общин. Административные функции кагалов были переданы полиции, а фискальные полномочия – городским думам и ратушам. Теперь никто не мог говорить от имени еврейской общины и представлять ее среди других подданных империи. Еврейская община сохранилась, но оказалась с этого времени под управлением неевреев.
На фоне постоянного ухудшения экономической ситуации на западе империи все больше распространялась теория, утверждавшая, что именно евреи виноваты в нищете украинских и белорусских губерний. Теперь уже местные чиновники в своих докладах вышестоящему начальству предлагали принять жесткие меры. Николай I обратился с поручением к министру государственных имуществ генералу П.Д. Киселеву. Так возникла записка «Об устройстве еврейского народа в России», которая во многом изменила правительственный курс в еврейском вопросе. По мнению Киселева, причинами отчуждения от общего гражданского устройства были почитание евреями Талмуда, замкнутое общество кагала, коробочный сбор и традиционная одежда евреев. Киселев пришел к выводу, что репрессивные меры не могут разрешить еврейский вопрос в России. Он предложил решить проблему с помощью отмены жестких ограничений. Киселев считал, что нужно морально и духовно «перевоспитать» евреев и отменить правовую дискриминацию с целью уравнивания евреев с остальным населением. Для этого следовало уделить особое внимание еврейскому образованию, сделав упор на внедрении изучения русского языка и истории, отменить разрешение носить еврейскую одежду, упразднить кагалы и коробочный сбор. Киселев надеялся превратить российских евреев в идеализированное немецкое еврейство, знавшее культуру и язык своей страны. Но многие меры, предложенные Киселевым, не были осуществлены – страна готовилась к Крымской войне.
В то же время в рамках цензурной политики Николая I была проведена проверка еврейских книг. Для облегчения контроля над их выходом все еврейские типографии должны были быть закрыты, кроме одной в Вильно и одной в Киеве (позднее – в Житомире).
Над всеми комиссиями, министрами и комитетами стоял лично царь, который проявлял живой интерес к тогдашнему и будущему положению евреев в России. Для Николая I евреи были анархическим, трусливым, паразитическим народом, проклятым навеки за богоубийство и ересь. Следовательно, к ним лучше всего было применять методы репрессий, преследований и подвергать крещению. Специальный указ запрещал ношение традиционной одежды. Наблюдение было поручено полиции. Евреев ловили на улице и насильно отрезали пейсы. В 1853 году появилось распоряжение, согласно которому еврей, схваченный без паспорта, должен быть сдан в солдаты независимо от возраста. По всей черте оседлости началась охота на людей.
Со вступлением на престол Александра II для еврейского населения Российской империи началась абсолютно новая эпоха. Его либеральная политика в еврейском вопросе вписывалась в общую концепцию проводимых Великих реформ. Правительство Александра II старалось поощрять так называемых «полезных евреев». Еврейские купцы 1-й гильдии, евреи с высшим образованием и ветераны дореформенной армии получили право проживания за пределами черты оседлости (законы 1859, 1861 и 1867 годов). Особое значение имел закон 1865 года, предоставивший еврейским мастерам-ремесленникам право селиться вне Черты. Впрочем, многочисленные бюрократические формальности, установленные законом, не давали большинству еврейских ремесленников воспользоваться этим правом. Постоянно росло число нарушений правил о месте жительства.
Наиболее важной сферой сотрудничества государства и еврейского общества было образование, особенно в части казенных школ для еврейских детей, которые были созданы и находились под началом Министерства народного просвещения. В этих школах стали работать поборники еврейского просвещения (маскилим), и это оказало значительное и вполне конкретное влияние на русское еврейство.
Возможность покинуть черту оседлости не путем измены гражданскому долгу, а благодаря получению образования привела к тому, что еврейская молодежь стала буквально осаждать русские учебные заведения. Потомки поколений, прошедших через жесточайшие условия талмуд-тор, они старались изо всех сил. Восторг и обожание, которое адресовали евреи России вступившему на престол Александру II, были связаны не только с реформой еврейского образования, допуском евреев в высшие учебные заведения, разрешением некоторым группам евреев жить за чертой оседлости, но и с отменой штрафных и усиленных рекрутских наборов, о чем было объявлено в Манифесте 26 августа 1856 года, через 29 лет после введения рекрутчины для евреев.
Опубликованный 1 января 1874 года Устав предписывал несение воинской повинности мужскому населению всех сословий. Общий срок службы ограничивался шестью годами действительной службы и девятью в запасе, с введением многочисленных льгот для получивших образование. Однако ряд пунктов Устава серьезно ущемлял права евреев. Так, Устав предписывал новобранцам поступать на службу по месту приписки, а не по месту жительства или работы, что противоречило повышенной мобильности еврейского населения внутри Черты.
Противоречия государственной политики в отношении евреев парадоксальным образом отразились на Уставе: с одной стороны, евреев призывали на равных правах с православными, с другой – в Уставе содержались пункты, согласно которым евреев выделяли в отдельную группу, подчиняющуюся особым законам. Сразу после принятия Устава специальным распоряжением Военного министерства число евреев, претендующих на перевод из вольноопределяющихся в офицеры, было ограничено тремя процентами, а еще через год прием евреев в военные и юнкерские училища был полностью запрещен. Таким образом, начатая с либеральных тенденций в еврейском вопросе, политика Александра II постепенно шла к ограничениям. Кроме того, еврейский вопрос в публичной сфере стал приобретать антисемитскую окраску. Все более активное участие евреев в экономике, значительное расширение сферы их деятельности, допущение в ранее закрытые для них губернии, концентрация в торговле, банковском деле и заметная роль в публичной сфере нередко изображались в качестве первопричины всех российских бед.
Но подлинный перелом в отношении российской власти, а во многом и общества к евреям случился в 1881 году, после убийства царя Александра II. В последующих главах будет затронут вопрос о том, почему именно это событие фактически привело к началу погромов в России. Здесь же мы обратим внимание на позицию и политику властей в тот момент и в той ситуации.
С одной стороны, министр внутренних дел Н.П. Игнатьев выпустил циркуляр, призвавший губернаторов предотвратить дальнейшие беспорядки, с другой – император отказался публично выступить с осуждением погромов, считая их причиной эксплуататорскую деятельность евреев. Это мнение выразилось в обращении Игнатьева к еврейской депутации, в составе которой были Г.О. Гинцбург, А. Зак, А.Я. Пассовер[21]: «Ваше положение неутешительно, но от вас зависит его исправить. Живя среди чуждого вам населения, вы навлекли на себя такую ненависть, что я несколько месяцев вынужден напрягать все силы, чтобы только охранять вас… Рассматривая причины беспорядков, изучив их подробности, нельзя не признать, что во многих случаях они вызваны самими евреями».
В дальнейшем взгляды императора на проблему инородцев испытывали влияние консерватора К.П. Победоносцева[22], относившегося к еврейству явно негативно. Хотя и сам Александр III был достаточно тверд в своих убеждениях, по сути антиеврейских.
Воплощением этих взглядов занимался специальный «Комитет о евреях»[23]. Самым важным указом этого периода стал закон, известный как «Временные правила от 3 мая 1882 г.». Теперь евреи были лишены права селиться в сельской местности даже внутри черты оседлости, а также покупать или арендовать землю. Они также были исключены из местного сельского управления (1889). В городских советах внутри Черты разрешено было заседать только двум еврейским представителям (1892), что составляло менее 10 % от общего числа членов совета. Процентная норма для евреев – присяжных поверенных, применявшаяся ранее к девяти губерниям в черте оседлости, была распространена на все пятнадцать. В 1889 году Министерство юстиции прекратило принимать в число присяжных и частных поверенных евреев и мусульман. После погромов местные власти начали в массовом порядке выселять евреев из крупных городов – и это после того, как еще в 1887 году Сенат ограничил права проживания евреев, распространив «Майские правила»[24] на переезд из одной деревни в другую в черте оседлости. Самовольные изгнания из сельской местности внутри черты оседлости отменялись Сенатом, но когда изгнанные евреи пытались вернуться в свои покинутые дома, тот же Сенат объявлял это «новым» местом жительства, запрещенным «Майскими правилами».
Выселение евреев достигло драматических масштабов в 1890–1892 годах, в особенности это коснулось Москвы и Санкт-Петербурга. Согласно закону 1864 года, у ремесленников было лишь условное право жить за пределами черты оседлости, зависящее от того, состоят ли они в гильдии внутри Черты. В свою очередь, членство в гильдии было довольно сложно получить, и оно легко могло быть аннулировано. Когда ремесленник переставал заниматься своим делом или же торговал тем, что произвел не он сам, он подлежал выселению, так же, как и его дети по достижении зрелости. Все эти ограничения строго выполнялись. То же относилось и к другим группам: евреям-мастеровым, пивоварам, винокурам. Только у окончивших высшие учебные заведения было безусловное право жить за пределами Черты (1879). Но русские бюрократы в целом негативно относились к «еврейским плодам» российского образования. В итоге в 1887 году Министерство просвещения ввело процентные нормы для приема евреев в гимназии и высшие учебные заведения: 10 % в пределах черты оседлости, 5 % в остальной части России, 3 % в столицах.
Особенно усердствовал в применении репрессивных правил и в деле изгнания евреев брат царя, великий князь Сергей Александрович (о чем пойдет речь в очерке о евреях Москвы). Как всегда, практика применения законов вносила свои коррективы во все процессы и зависела от личностей исполнителей. Но главное состояло в том, что это была именно государственная политика, и она принимала все более комплексный характер.
С 1888 года евреям запретили даже после службы в армии оставаться вне черты оседлости. С этого момента для русского еврейства воинская служба перестала быть ступенью к равноправию. Солдат-запасник эпохи Александра III, в отличие от николаевского солдата, должен был возвращаться обратно в Черту.
Изгнание еврейских солдат, поступивших на службу после 1874 года, из просторных внутренних губерний в тесноту местечек черты оседлости Военное министерство подкрепило другой инициативой – попыткой создать в армии своеобразный аналог Черты, за пределы которой евреев не допускали. Первыми пострадали военные фельдшеры, для которых установили в госпиталях жесткую процентную норму.
Сложная сеть законодательных актов, затрагивавшая все стороны еврейской жизни, уже в начале 1880-х годов требовала юридической разработки не только в теоретическом, но и в практическом ключе. Распоряжения местных властей относительно конкретных случаев в отношении евреев весьма часто являлись продуктом произвола, выходящего за пределы закона. Необходимо было обращаться к высшей власти для отмены этих распоряжений; но такое обращение требовало профессиональной работы, а она не велась. Только немногочисленные юристы практиковали составление подобных документов, например известный столичный адвокат М.И. Мыш. На благотворительных началах он помогал оформлять ходатайства в соответствии со всеми бюрократическими правилами. Однако такие специалисты были редкостью. В результате многих приезжих евреев, вызывавших сомнение у полиции, тут же арестовывали и, продержав в участке некоторое время, отправляли этапным порядком «на родину».
Права евреев на пребывание вне Черты были весьма противоречивы. Некоторые группы еврейского населения, например приезжие купцы и их доверенные, имели право проживать за чертой оседлости лишь до тех пор, пока они торговали. Другие группы: фельдшеры, дантисты и аптекарские помощники – имели право проживания вне черты при условии занятия своим делом, а торговать им, напротив, было воспрещено. Таким образом, то, что для одних евреев служило источником права проживания, было законным поводом для выселения других. Когда полицейскому приходило в голову собрать мзду, он начинал в своем районе проверку прав. Нелепость положения создавала неисчерпаемый источник для злоупотреблений со стороны полицейских. Одни евреи должны были доказывать, что они торгуют, другие – что не торгуют.
Чтобы обойти ограничительные законы, евреям приходилось прибегать к всевозможным ухищрениям. Многие литераторы или, скажем, деятели науки с заграничными дипломами были приписаны в мастерские в качестве портных, переплетчиков, сапожников. Известные ученые для получения возможности жить в Петербурге зачислялись в домашнюю прислугу к своим единоверцам. Положение их было весьма шатким, так как в большинстве случаев полиции было известно об этих людях. Тем не менее запутанность и противоречивость имперского законодательства давала наиболее предприимчивым евреям возможность отсрочить процесс выселения. Хорошо владея тонкостями бюрократической волокиты и заведомо зная ответ «сверху», евреи, подлежавшие выселению, могли с помощью нотариуса подавать апелляции или прошения с просьбой пересмотреть их вопрос. Бумаги проходили через десятки инстанций, и в процессе ожидания проситель оставался на месте. Дело подчас затягивалось на многие месяцы, по истечении которых можно было вновь повторить попытку.
Существовали и иные формы обхода антиеврейских законов. Еврейки, стремившиеся к получению образования, но не попадавшие, в силу процентной нормы, в казенные учебные заведения, поступали на высшие курсы Лесгафта и в Психоневрологический институт[25], где ограничений не было. Однако эти учебные заведения не давали евреям права проживания, и для его приобретения девушки-студентки из еврейских семей записывались в ремесленницы.
Правление Николая II (1894–1917) не принесло еврейскому населению империи каких-либо облегчений. Контекст той эпохи удалось точно передать русско-еврейскому периодическому изданию «Восход»: «Жизнь русского еврейства почти вся уходила на повседневную мелочную борьбу за элементарнейшие права – за право жительства, за право промысла, за право учиться, подчас даже за право лечиться. Нелегкая, мучительная эта борьба, и много она – без надобности – поглощает времени и сил, которые при нормальных условиях шли бы на полезное дело».
В конце XIX – начале ХХ века продолжались массовые выселения еврейского населения из внутренних губерний в черту оседлости, а из деревень – в города и местечки. Особой проблемой для евреев стал запрет приезжать на дачи: территории загородных имений были приравнены к сельской местности. Отдельными законами для евреев закрыли Кубанскую и Терскую области; мало того, что они находились за чертой оседлости, евреям запретили пребывание в них еще и отдельным распоряжением. В результате образовалась своего рода «дополнительная» черта оседлости внутри этих областей: евреи не могли отлучаться от места своей приписки в их пределах. Еще одним свидетельством неполноправия даже для состоятельных евреев стали ограничения на их приезд для лечения на курорты. Евреи имели право находиться там строго в пределах сроков назначенного им лечения. Пропуск на курорты производился на основании медицинской справки со свидетельством о болезни, которую надо было подтвердить на месте в присутствии врача и местного чиновника, терпя всяческие унижения. Кроме того, требовалось специальное разрешение министра внутренних дел на проезд в Кисловодск, Пятигорск, Анапу. Жены врачей, адвокатов, купцов 1-й гильдии не имели права самостоятельно прибыть в курортный город, так как лишь у их мужей было право на повсеместное жительство. Поэтому евреи-мужья ехали вместе с женами и ждали порой месяцами, в ущерб своему делу, пока закончится курс лечения, назначенный их супругам.
К началу ХХ века в правительственных канцеляриях привычной стала практика откладывать на будущее решение еврейского вопроса. Бюрократическая формулировка «вплоть до пересмотра законодательства о евреях» указывала на нежелание русского чиновничества разбираться в хитросплетениях юриспруденции и на неспособность окончательно определить права этой категории подданных. Подобное случилось с горскими евреями, права которых в российском законодательстве не были особо оговорены. Между тем горские евреи были приравнены по своему статусу к кавказскому туземному населению. Поэтому администрации на местах всегда было сложно решить, как поступить: руководствоваться законами о евреях или распоряжениями о туземном населении Кавказа. Попытка решить этот вопрос «наверху» затормозилась, и он был отложен на неопределенное время. Горские евреи, проживавшие в Кубанской и Терской областях, оказались приписанными к местам своего жительства, и отлучаться имели право только со специального разрешения местной администрации и только временно.
В начале ХХ века вопрос «Что делать с евреями?» столкнул между собой позиции целого ряда влиятельных политических деятелей. Министр внутренних дел В.К. Плеве[26] придерживался традиционного мнения, что все евреи сплошь эксплуататоры и потому их в принципе нельзя допускать в сельскую местность. Сионизм раздражал Плеве, и он всячески пытался преградить ему путь в Россию. Пропаганда сионизма запрещалась в публичных местах и на собраниях общественного характера; чтобы идеи сионизма не проникали в еврейские частные школы, за этими школами осуществлялось пристальное наблюдение. В этом Плеве недалеко ушел от императора Николая II, пришедшего в восторг от «Протоколов сионских мудрецов». Министр запретил владение земельной собственностью в сельской местности внутри черты оседлости даже купцам 1-й гильдии, несмотря на сопротивление С.Ю. Витте[27], который подверг критике официальную политику в отношении евреев и предложил идти в сторону либерализации их прав проживания.
Надо сказать, что под влиянием русско-японской войны и растущего беспокойства в империи Плеве предпринял некоторые смягчающие меры: 158 местечек, в которых ранее евреям запрещалось селиться, были для них открыты, а 50-верстная пограничная зона, закрытая для проживания евреев еще со времен Николая I, была упразднена. Плеве также приостановил выселение евреев из тех мест, где они проживали нелегально.
Несмотря на это, антисемитские настроения в империи нарастали, и в 1903 году в Кишиневе, а в 1904 в Гомеле разразились погромы. Новый министр внутренних дел П.Д. Святополк-Мирский[28] ничего не предпринял для предотвращения и обуздания погромного движения. Опасность он видел только в растущем революционном движении евреев. В результате событий 1905 года еврейский вопрос стал частью политических дебатов о новом пути России. Часть еврейской интеллигенции, преодолевая различия во взглядах, объединилась в «Союз для достижения равноправия еврейского народа»[29], который присоединился к русскому освободительному движению.
Но подобные факты лишь усиливали антисемитские настроения. Любой намек на оппозиционность власть объясняла присутствием в движении евреев. Отныне борьба с революцией включала в себя и борьбу с евреями. Из членов правительства того периода лишь С.Ю. Витте понимал: для того чтобы разрядить революционную ситуацию, необходимо пойти на определенные уступки евреям. Однако его пребывание на посту премьер-министра принесло мало улучшений. Да, его указ от 24 ноября 1905 года сделал 100 маленьких городков на юге открытыми для еврейского населения. Акционерные компании с большинством еврейских пайщиков или с евреями на руководящих позициях получили права на покупку земли за пределами черты оседлости. Витте удалось предотвратить выселение нелегальных евреев из Киева. В университетах де-факто временно перестали применять процентную норму. Но отменять ее официально император отказался.
В 1906–1907 годах снова произошли еврейские погромы, которые не смогли предотвратить ни Витте, ни Столыпин. Некоторые погромы оказались чрезвычайно кровавыми, и, как будет отмечено в последующих главах, нередко в них были вовлечены войска и полиция. Идеологически страна была готова к этому. Правые круги, особенно «Союз русского народа», пользовались благосклонностью императора.
Первая и Вторая Государственные думы не смогли сколь-нибудь существенно повлиять на ситуацию, с тем чтобы страна успокоилась. Но даже частичная их оппозиционность привела к тому, что обе были вскоре распущены Николаем, и еврейская тема имела к этому непосредственное отношение. На заседаниях обеих Государственных дум периода революции 1905–1907 годов еврейский вопрос обсуждался чуть ли не чаще, чем остальные проблемы страны, вместе взятые. При этом вынесенный на обсуждение законопроект, который предоставлял евреям равные с основным населением права, так и не был утвержден. После принятия в 1907 году нового избирательного закона шансов на принятие «дружественного» по отношению к еврейскому населению законодательства практически не осталось. Третья и Четвертая Государственные думы были не просто националистическими, а шовинистическими по своему характеру. В результате после политического кризиса 1909 года Думу не прошел ни один важный закон, который не включал бы в себя серьезную меру дискриминации нерусских народов.
П.А. Столыпин[30] пытался отменить некоторые наиболее тягостные элементы антиеврейских законов. Он предлагал объявить «Майские правила» недействительными, открыть для евреев некоторые города – Киев, Ялту; дать евреям-ремесленникам и другим полезным категориям, поселившимся за чертой оседлости, по прошествии некоторого времени безусловное право жительства, даже если они оставили свою первоначальную профессию. Столыпин также предлагал отменить коллективную ответственность еврейских семей за срыв призыва в армию.
Николай II отклонил эти предложения. Лишь отдельные меры удалось провести Столыпину в период, когда он находился на посту главы правительства. Так, в 1907 году он успел издать циркуляр, запрещавший выселять евреев, незаконно поселившихся за чертой оседлости, если до августа 1906 года они обзавелись там домашним хозяйством, не подрывают общественный порядок и не вызывают недовольства населения. Этот циркуляр, однако, встретил ожидаемую враждебную реакцию со стороны правого крыла Думы.
Впрочем, в одном отношении Столыпин, автор аграрной реформы, оставался непримирим: евреи не должны были играть важную роль в сельских районах. Все новые проекты реформ, касавшиеся деревни, подразумевали, что евреи не смогут пользоваться их плодами.
В год смерти Столыпина правительственные органы ужесточили антиеврейскую политику по многим направлениям. Некоторые меры были направлены против евреев, хотя внешне, казалось, не касались их. Например, в 1911 году министр народного просвещения ввел очередные ограничения: процентная норма была распространена на так называемых экстернов. Поскольку возможностью окончить курс гимназии экстерном пользовались почти исключительно евреи, введение ограничительной нормы фактически закрывало для них этот путь в высшие учебные заведения империи.
Ужесточение политики поддерживали правые организации. Они называли обсуждение Думой вопроса об отмене черты оседлости провокацией. Их поддерживали Министерство финансов и Министерство юстиции. Усилились антисемитские настроения чиновников, и в этот момент лидеры правого крыла превратили дело об убийстве в криминальном квартале Киева в кровавый навет против евреев. Это событие – судебный процесс по делу М. Бейлиса[31], арестованного по ложному обвинению в 1911 году, – всколыхнуло всю Россию. Частичное оправдание Бейлиса судом присяжных, возможность его эмиграции из России в начале 1914 года – вот все, чего смогла добиться прогрессивная часть русского общества, поднявшаяся на защиту невинно обвиненного человека, ставшего жертвой нараставшей волны антисемитизма.
Справиться с этой волной, пойти ей наперекор, предоставить евреям равные права с остальными гражданами страны государственный аппарат Российской империи был не в состоянии. Решение этого вопроса стало возможным лишь в результате кризиса и поражений Первой мировой войны, в результате революционного переворота. Только события такого масштаба смогли поставить точку в истории антиеврейского законодательства Российской империи.
Титульный лист «Полного хронологического сборника законов и положений, касающихся евреев», составитель В.О. Леванда, изданного в С-Петербурге в 1874 г.
Титульный лист «Систематического сборника действующих законов о евреях», составитель Л.М. Роговин, изданного в С-Петербурге в 1913 г.
Титульный лист «Систематического сборника действующих законов о евреях», составитель Л.М. Роговин, изданного в С-Петербурге в 1913 г.