Глава 5
– Было это довольно давно, лет восемь назад, а может, и больше. Видишь ли, у остроушек время течет по-особому: то тянется медленно- медленно, то вдруг несется – не остановишь. Я слышала, тут можно прожить целую жизнь, а доведется вернуться к людям, окажется – и часа не прошло. Мне-то кажется, что попала я сюда очень давно.
Пасла я как-то свою козочку в Сыром Логу. Сказывали старики, что недоброе это место, остерегаться велели, но уж больно хороша там была трава! Вот и пригнала я по глупости туда свою Звездочку.
Солнце уже на закат пошло, козочка моя полное вымя молока нагуляла, можно бы уже и домой возвращаться. Тут, как на грех, нашла я целую поляну ягоды. Дай, думаю, собиру ягод для сыночка. Пока собирала, Звездочка моя куда-то подевалась. Она смирная, далеко-то никогда не уходила, а тут – как сквозь землю провалилась. Уж я ее звала-звала, по окрестным кустам шарила-шарила, прислушивалась, не брякнет ли где-нибудь колокольчик козочки. Нет! Пропала коза – и все тут!
Смотрю – смеркаться стало. Я уже в голос реву: как без кормилицы домой возвращаться? Коровы-то у нас не было, но и молока Звездочки на всю семью с избытком хватало. Туман по траве пополз. Я и не заметила, что странный какой-то туман, зеленоватый, мерцающий. Слышу вдруг, вроде козочка моя неподалеку заблеяла. Я – к ней, через туман…
Очнулась уже здесь, у остроушек. Лежу под дубом, коза моя травку рядом щиплет, а кругом – крохотульки веселые скачут, приплясывают. Уж я их просила-просила меня отпустить, плакала, о сыночке толковала, а они – ни в какую! Так и осталась я здесь кормилицей.
Козочка моя весь малый народец молочком обеспечивает, а я кормлю малышей остроушек своим молоком. Детишки у здешних женщин рождаются очень-очень редко, да и те – слабенькие. Вот и крадут остроушки нас, людей, чтобы нашим молоком своих деток выкармливать. Если бы не люди, давно этот народ со свету сгинул. Они и детей от нас заводят, чтоб кровь свою обновить. Вот и моих сынишек-дочек среди них уже с полдюжины наберется.
Эрита грустно улыбнулась и слегка качнула подвешенную к потолку зыбку.
– А я зачем остроушкам понадобился? У меня и козы нет.
– Зато сам вот-вот вырастешь в молодца-удальца. Оженят они тебя на одной из своих барышень, народятся у вас детки. А может, воевать пошлют со своими врагами, у них тут без конца набеги, да драки. К людям-то уж точно не отпустят, хоть и слышала я, будто они тебя сами не крали, просто воспользовались тем, что ты в их хоровод попал. У них так: либо в круг огненный затянут, либо туман зеленый напустят, а то и порошок свой сонный в глаза швырнут – вот и попался пленник.
Зыбка качнулась, словно в ней кто-то заворочался, и тут же раздалось несколько детских голосов. Эрита поднялась, подошла к зыбке и, обернувшись к Каррону, заметила:
– Пошел бы ты, милок, погулял за дверь: я своих малышей кормить буду. Сегодня – в последний раз, – добавила она грустно.
Каррон встал и пошел к двери, ему и самому уже хотелось размять ноги. Проходя мимо зыбки, он не удержался и заглянул в нее. В небольшой плетеной корзине под кисеей лежало целых четыре младенца! Все они были ростом не более ладони взрослого человека, все – рыжеволосы и остроухи, и только глазами походили на свою мать. Пятого Каррон и не заметил сразу, настолько он был мал и тщедушен. Однако именно его Эрита первым достала из зыбки и, обнажив пышную белую грудь, поднесла к соску. Малыш широко раскрыл на удивление большой рот и буквально повис на груди кормилицы. То, что он – настоящий ребенок остроушки, ради которого и держали в плену Эриту, было видно сразу.
– Эй, ты, не смей подглядывать! – услышал Каррон за спиной сердитый голосок и отпрянул от щели в стене, через которую наблюдал за кормилицей.
На лужайке перед хижиной он увидел не менее десятка остроушек, которые топтались на месте, ожидая, когда Эрита позволит им войти. У каждого в руках была ноша: кочан капусты, морковь, репа, каравай свежеиспеченного хлеба и прочая снедь. Видимо, все это предназначалось для приготовления кормилицей обеда для крохотулек. Тут же неподалеку Каррон заметил белую козу с налитым молоком выменем. Недолго думая, мальчишка протянул руку и выхватил у одного из остроушек аппетитную лепешку. Он уже вонзил в нее зубы, не обращая никакого внимания на возмущенные крики остроушек, как вдруг почувствовал, что сильные пальцы схватили его за ухо и почти подняли над землей.
– Никогда так больше не делай! – услышал Каррон сердитый голос Эриты. – Обед нужно заработать, запомни это раз и навсегда.
– Что-то я не вижу вокруг ни одного работничка! – выкрикнул Каррон, вертясь в крепких руках Эриты и злясь все больше и больше. – И вообще, я – баг, мне работать не положено.
– Ты – просто глупый мальчишка, к тому же избалованный, как я погляжу. Можешь погулять немного. Тебе полезно осмотреться и понять, куда ты попал. Привыкай, милок, к местным обычаям, а о том, кем ты был раньше, забудь, – добавила кормилица, выпуская из пальцев ухо мальчишки.
Не говоря ни слова, Каррон повернулся и зашагал прочь от хижины Эриты. Он был так сердит, что даже не заметил, куда несут его ноги. Только оказавшись под сенью березовой рощи, мальчишка остановился и огляделся по сторонам.
От белых стволов рябило в глазах. Сладкоголосая иволга печально выводила свои трели. Мягкий ветерок перебирал зеленые листочки, временами переключаясь на порхающих там и сям пестрокрылых бабочек. Каррон почти уже решил, что все, приключившееся с ним в последнее время, – всего лишь сон. Но тут он услышал чьи-то негромкие голоса: мужской и женский. Слов было не разобрать, но говорившие явно спорили. Стараясь не шуметь, Каррон подобрался поближе к говорившим.
В тени поросшего мохом пня сидела женщина в белом платье. Каррон тотчас вспомнил, что уже видел ее совсем недавно, и едва сдержался, чтобы не вздохнуть от огорчения: ничего-то ему не приснилось, он – в плену у остроушек! Как там называли эту женщину? Несравненная! Ну да, именно так. Каррон ухмыльнулся, вспомнив, с каким подобострастием произносили это имя другие остроушки. Должно быть, она у них вместо бага, – догадался мальчуган. С ним самим разговаривали точно так же обитательницы меловой пещеры.
Странно, но сидевший рядом с багиней остроухий юноша обращался к женщине совсем иначе:
– Нет, Лилиан, не уговаривай меня! Я все равно буду биться за тебя на турнире. Неужели ты думаешь, что я смогу пережить, если кто-то другой прикоснется к тебе? Лучше умереть от меча, чем отдать тебя другому!
– Тебе не выстоять против Кривого Корня, ведь он – самый меткий стрелок! Мечом он тоже владеет превосходно. А как силен Огненная Борода! Если дойдет до рукопашной с ним, тебе не сдобровать. Ну, а Седой Мухомор наверняка припас к турниру какой-нибудь из своих магических трюков. Я не хочу, чтобы ты умирал, Оленье Копыто. Поверь, для меня ты – единственный! Только тебя люблю.
– Но если я не буду драться, тебе придется стать матерью ребенка одного из этих ублюдков!
– Не говори так, любимый. Все они – достойные сыны нашего народа и имеют право претендовать на то, чтобы именно их кровь текла в жилах наследника престола. Но ведь это ничего не значит для нашей любви, правда? Зачать и родить ребенка – мой долг, долг правительницы. Любить же я вольна, кого угодно. Ты – моя любовь, и я хочу, чтобы с тобой ничего плохого не случилось. Я рожу наследника в положенный срок, а дальше о нем позаботится кормилица. Мы же сможем потом любить друг друга по-прежнему.
– По-прежнему! Нет, я хочу большего, чем твои поцелуи, Лилиан. Я хочу тебя всю – до последнего волоска! Я хочу быть твоим первым и единственным мужчиной. Если я не смогу победить всех соперников, я лучше умру.
– Не говори так, любимый, ты разбиваешь мне сердце! – из глаз женщины потекли слезы, которые Оленье Копыто тут же осушил поцелуями.
Отдышавшись после объятий, Лилиан грустно опустила голову и тяжело вздохнула.
– Я не должна, не имею права делать этого, мой дорогой, и все же я нарушу закон брачного ложа. Мы поступим так…
Тут правительница приблизила губы прямо к уху Оленьего Копыта и что-то зашептала.
Каррон был всего-навсего десятилетним мальчишкой, а любопытство свойственно его сверстникам. Ему так захотелось узнать, что задумала Несравненная, что он подался вперед, хрустнув веткой под ногами.
– Ах, тут кто-то есть! – Лилиан вскочила на ноги, пытаясь разглядеть, что за лось помчался через кустарник прочь от облюбованного ею пня.
– Мне показалось, что это не зверь! – Оленье Копыто выхватил из-за пояса кинжал.
– Если это не зверь – мы пропали!
Каррон бежал, не разбирая дороги. Ветки хлестали его по лицу, одежда цеплялась за сучки, ящерицы и травяные лягушки прыскали из-под ног в разные стороны. Мальчуган и сам толком не знал, чего он так испугался. Ни одна из Темных Сестер никогда не говорила ему, что подглядывать и подслушивать -дурно. Багу можно было все, от него терпели и грубость, и любые капризы. Под покровительством Каргуньи мальчугану было хорошо и удобно, он ничего никогда не боялся. Отчего же теперь он несся по лесу, словно за ним гналась целая свора свирепых псов?
Каррон споткнулся о ствол упавшего дерева и со всего маха растянулся на земле, уткнувшись носом в сыроежку. На мгновение свет померк в его глазах, но потом мальчуган сел и принялся ощупывать разбитые коленки. За этим занятием и застала его Эрита. Кормилица вышла из-за кустов, неся корзинку, полную каких-то неизвестных Каррону пряных лесных трав.
– Чего это ты, милок, тут расселся? – проговорила женщина, подходя ближе. – Разве я велела тебе забираться так далеко в лес? Здесь ведь и волки водятся, и медведи.
– Ха, думаешь, я не знаю, что летом хищники на людей не нападают?
– Ну, коли ты такой умный, отнеси корзинку в мою хижину: заработай свой ужин.
– Очень нужно! Неси свою корзинку сама, жирная корова!
– Ах, вот ты как разговариваешь со взрослыми? Погоди же, паршивец, вот посажу я тебя в коморку с крысами, да подержу там голодного денек-другой. Посмотрим, не научишься ли ты тогда вежливости.
Эрита отвесила мальчугану подзатыльник и больно сжала его плечо своими шершавыми руками.
– От меня не убежишь! – женщина поволокла упирающегося Каррона к опушке.
Крысиная коморка оказалась довольно вместительной, по меркам остроушек, землянкой. Каррону же пришлось согнуться в три погибели, чтобы хоть как-то поместиться в ней. Мальчуган сидел на полу, подтянув ноги к груди и почти упираясь носом в коленки.
Эрита захлопнула тяжелую деревянную дверь и привалила ее снаружи увесистым камнем.
– Подумай на досуге о своем поведении, малец! – послышался сердитый голос женщины, потом раздались ее удаляющиеся шаги, и все стихло.
– Подумай на досуге! – передразнил кормилицу Каррон, пытаясь устроиться поудобнее. – Конечно, подумаю, только уж точно не о том, как лебезить перед всякими коровами вроде тебя.
И он стал ломать голову над тем, как сбежать из коморки, а потом и вообще от остроушек. Не нравился ему этот народец, совсем не нравился.
Откуда-то из угла вышмыгнула крыса. Она бесстрашно уставилась бусинками глаз на необычного затворника, пошевелила усами, принюхиваясь, и засеменила к ноге Каррона. Мальчуган заметил зверька, когда он уже взбирался по штанине к его коленке.
– Пошла отсюда, скотина! – Каррон стряхнул крысу с ноги и схватил ее за хвост.
Та в ответ впилась зубами в палец.
– Ах ты, стерва вонючая! Кусаться вздумала?
Мальчишка другой рукой схватил зверька поперек туловища и сжимал до тех пор, пока та не перестала дергаться. С отвращением отбросив от себя мертвую крысу, Каррон уперся ногами в дверь, пытаясь отворить ее.
– Ничего у тебя не получится, приятель, хоть ты и велик ростом, – услышал он вдруг негромкий голос из дальнего угла коморки.
– Да тут и говорящие крысы водятся? – не то удивился, не то испугался Каррон.
– Что ты, что ты, я – не крыса! Почкун – разрешите представиться.
– Пачкун? – насмешливо повторил Каррон, припомнив, что так презрительно называли младенцев Темные Сестры.
– Не пачкун, а почкун. От слова – почки. Это моя должность. А зовут меня Снак.
Из темноты выступил пожилой с виду остроушка в помятом зеленом костюме.
– Пачкун Снак – в лужу бряк, – съехидничал Каррон.
– Э, да ты просто невоспитанный мальчишка, разрешите заметить! – разочарованно протянул остроушка.
– Нечего тут замечать. Я – баг, повелитель ведьм из меловой пещеры. Со мной – не шути!
– Ах, как страшно! А не твоих ли Темных Сестер завалило в пещере недавно?
– Завалило в пещере?
– Ну да, завалило в пещере. Думаю, это они о тебе так сильно горевали, что камни не выдержали.
– И никто не вытащил их из-под камней?
– А кому нужны зловредные бабы, разрешите вас спросить? Да они не только всем в округе надоели своими пакостями, но и нашему народу насолить успели.
– Да они о вас, остроушках, и знать не знали, и слышать не слышали! – пытался защитить Темных Сестер Каррон.
– Не знали – не избавились бы от тебя обманом, втолкнув в наш огненный хоровод.
– Рута, – догадался мальчуган.
– Да все они такие! Обозлились на мужчин, вот заодно и весь мир возненавидели. Знаем мы этих воровок!
– Почему это – воровок? – удивился Каррон.
– Воровки и есть. Кто с наших камней провизию воровал, разрешите полюбопытствовать?
– У нас коровы были, огород, мука с мельницы. А про камни какие-то я впервые слышу.
– Может, ты и не слышал, мал еще. А вот при старом баге нам житья не было от Темных Сестричек. Видел ли ты большие плоские камни, разбросанные окрест деревень?
– Я в деревни не ходил! – слукавил Каррон.
– Так вот, с давних времен люди мазали те камни кровью и разжигали возле них огонь – почитали! А мы по ночам устраивали на тех камнях танцы. Народ наш веселый и работящий, разрешите вам доложить. Мы всегда рады были людям помочь. Колосья на полях вверх тянули, помогали им наливаться. По весне – трясли и щипали почки на деревьях, чтобы они поскорее раскрылись. Это мы, почкуны, делали. Плодуны – те плоды соком наливали, по осени их в яркие цвета раскрашивали. Если нас разозлить, все вокруг поблекнет, завянет, голодные времена настанут.
Люди это всегда понимали, хоть редко кто из них видел нас за работой. Вот почему они самый первый овощ из огорода, самый первый плод или созревший колос несли на плоский камень. Капуста, репа, лепешки, каравай хлеба – все это благодарность за нашу помощь.
А бабье ваше из меловой пещеры повадилось подношения селян себе забирать. Им – сытно, а нам – обидно. Ну, теперь-то уж никто у нас подворовывать не станет!
– Так ты не врешь, что Темные Сестры погибли в пещере? – мрачно прервал словоохотливого остроушку Каррон.
– Разрешите заметить, остроушки никогда не врут, – обиделся тот.
– Я смотрю, ты – и работящий, и правдивый, и то, и се.… А чего ж ты в этой коморке вместо крысы сидишь, такой хороший, а, Пачкун?
– Сколько раз тебе повторять, что я почкун по имени Снак, а не тот, кто пачкает под себя?
– Выходи, Снак! – раздался снаружи голос Эриты, и дверь распахнулась. – Надеюсь, теперь ты не спутаешь мою козу с лошадью и не будешь скакать на ней по ночам вместо того, чтобы пасти невинное животное подальше от леса?
– Так ты еще и пастух, разрешите поинтересоваться? – передразнил Снака Каррон. – А может, ты – лихой наездник, а, старина?
Снак гордо вскинул остроухую голову и молча прошествовал мимо Каррона к выходу. Мальчишка хотел уже, было, встать на четвереньки и последовать за ним, но дверь захлопнулась прямо перед его носом.
– Тебе еще рановато вылезать из коморки, милок! – рассмеялась, уходя, кормилица.
В сердцах Каррон по привычке щелкнул пальцами, но ни одна искра не вспыхнула на ненавистной двери.