Глава первая
Как «уходили» титанов
Господин «Икс» взамен великого артиста
– …На работу как на праздник – сказано про вас?
– Про меня. Это вообще единственное спасение.
– Вы уже пять лет как директор Большого театра. Не жалеете, что взяли эту ношу на себя?
– Я никогда ни о чем не жалею. Разве только о том, что в молодости был слишком безапелляционен и оттого иногда излишне резок с людьми.
– В этой работе больше от рая или от ада?
– Я расцениваю директорскую работу как творчество, мне важно, чтобы этот элемент всегда был, что бы ни пришлось делать. А в творчестве всегда – счастье со слезами.
Каждый успех артистов, музыкантов, режиссеров театра – моя радость. Неудача – наоборот. Но есть и однообразность, которая раздражает. Потому что погружаешься в чиновничью трясину. На точках соприкосновения ада с раем что-то получается, здесь импульс.
Понимаю, что нельзя подолгу задерживаться ни в аду, ни в раю. В первом случае потонешь в отрицательных эмоциях, угробишь и дело, и себя, во втором – успокоишься, а спокойствие – гибель любого театра…
– …Есть планы уйти?
– Во-первых, меня в отличие от тех, кто работает по контракту, могут в любой момент уволить. Меня официально назначил председатель правительства, и он же волен снять. Или президент. И никакой суд не восстановит. Пока разногласий с моими начальниками у меня нет. Как будет дальше – не знаю, я не провидец. Во-вторых, я считаю, что любой руководитель любого ведомства должен быть сменяем. Чтобы дать возможность недовольным тобой людям как-то себя реализовать при другом начальнике….
– Когда человек становится начальником, вокруг него резко меняется социальный и личностный контекст. Вы как-то сказали, что самое трудное для вас было научиться отказывать друзьям…
– В последние годы мои отношения к людям, безусловно, изменились. Мне трудно судить, насколько я преобразился, смею надеяться, что стал более терпелив. Постоянно совершенствуюсь в искусстве компромисса. Без этого никак нельзя, к сожалению. А что касается отношения людей ко мне – это надо их спросить. Я за все время работы артистом был в кабинете директора театра два или три раза. Мне теперь говорят: «К вам не прорваться» или «Люди боятся вам сказать». Но вы посмотрите: у меня постоянно люди. Это и есть демократия? Когда-нибудь этому придется положить конец, потому что работать зачастую просто невозможно.
– Артист балета – существо подневольное, он обречен выполнять команды хореографа. А директор – это распоряжение судьбами других. Что вам пришлось менять в характере при вступлении в руководящую должность?
– Все наоборот: я никогда не ощущал себя подневольным на сцене, никогда не повторял механически того, что мне показывали, всегда переосмысливал по-своему. И многое я придумывал сам. Но вы правы в том, что это абсолютно разные профессии. Когда вы – художник, творящий на сцене, вы подчиняете всех себе. И зрительный зал, и оркестр, и сценографию, и концепцию спектакля. Все работает на вас. А здесь, в этом директорском кресле, задача иная: я должен раствориться в других, учитывать каждого…
– Когда премьер уходит со сцены, он прощается с тем, что приятно греет душу: овациями публики, армией поклонников, охапками цветов, автографами… Вам без этого трудно?
– Легко. Когда я, будучи уже директором, пришел на «Спартак» в качестве зрителя, всем было очень интересно посмотреть, как же буду реагировать на ситуацию: вот-де я сижу в ложе, а кто-то на сцене пожинает лавры в моей не самой худшей роли. А я никак не реагировал – ни внешне, ни внутренне. Сожаления, что что-то ушло безвозвратно, не было. Я сознательно выбрал другую жизнь и знал, на что я иду. Правда, не совсем. Не думал, что будет так сложно.
– В чем заключались сюрпризы для директора Васильева?
– Артист, если он хороший артист, настолько увлекает зрителя, что зритель сопереживает ему, так сказать, единой массой. А здесь так не получается. Здесь много противоположных течений, и не все становятся единомышленниками. Я не получаю такого отклика в театре, чтобы на мои предложения все сказали: «Ах, как это замечательно» – и тут же сделали на сто процентов. Я понимаю, бессмысленно думать, что этот огромный коллектив может полностью мыслить со мной в творческий унисон. Но моя задача – увлечь как можно большее число людей в театре. Увлечь интересной работой, а не принуждением.
– В одном из интервью несколько лет назад вас спросили, знаете ли вы о том, что в театре вас прозвали Васильев-Блаженный. Вы тогда ответили: лучше Блаженный, чем Иван Грозный…
– Пусть меня называют как угодно, лишь бы люди в театре работали в полную силу. Мне не нужно, чтоб меня боялись. Хотя я знаю точно: власть, основанная на страхе, прочнее и долговременней власти на любви.
– Вы из поколения шестидесятников, известны демократическими убеждениями. Но по должности принадлежите к верхушке новой российской номенклатуры…
– Я далек от близких контактов с властями. Некогда, я занимаюсь театром. Хотя меня с самого начала предупреждали: для того чтобы здесь долго сидеть (хотя я не знаю, сколько я здесь просижу, меня позвали в критический момент, сказали – выручай театр. Ну давайте, сказал я, пришла палочка-выручалочка), надо ходить по кабинетам, бывать в Кремле, сидеть в приемных у министров, выбивать и добиваться. Это значит, что большую часть рабочего дня меня бы в ГАБТе не было. Но мне кажется, что моя главная задача – работать здесь, в театре. С другой стороны, я понимаю: если я, народный артист и директор Васильев, пойду по инстанциям – что-то выйдет, если пошлю помощников – возможно, ничего не получится. Хотя по характеру очень не люблю просить. И не хожу с протянутой рукой, а напоминаю об обязанностях государства по отношению к государственному театру.
«Спартак» в постановке Юрия Григоровича – шедевр балетной сцены. Великие исполнители главных партий – Владимир Васильев и Екатерина Максимова
У меня был хороший контакт с Примаковым. Мне казалось, что я понимаю его, а он – меня. Но он ушел. Потом со Степашиным, но он тоже ушел.
– А с Владимиром Путиным?
– С Владимиром Владимировичем я на темы театра ни разу не разговаривал. Но скоро придется, когда пройдет инаугурация. Сейчас Большой театр находится перед барьером, который надо перепрыгнуть или разрушить. Государство должно либо признать, что на искусство денег нет, потому что есть Чечня, пенсионеры и экономика, либо что-то делать. Мы получаем деньги только на зарплату, все остальное приходится искать самим.
Большой будет соответствовать мировым стандартам лишь тогда, когда окажется под патронажем президента и будет президентским театром. То же самое было при царе. Многие спектакли субсидировались не из казны, каждый министр желал вложить в театр деньги. Потому что театр пользовался высочайшим покровительством, и его статус от этого был очень высок. Советский период в этом смысле был замечательный: несмотря на то что говорили «искусство – для народа», музыкальный театр, при всех идеологических издержках, был элитарным и поддерживался государством как элитарный. Но эта элитарность касалась огромных слоев населения.
Сейчас ГАБТ и не народный, и не элитарный, он какой-то средний, а значит, никакой. С одной стороны, к нам приходят люди, для которых цена на билеты не имеет значения, наоборот, чем дороже, тем престижнее. А для народа повышение цен – конец: люди никогда не смогут послушать оперу или посмотреть балет. Мне важно, чтобы изменилось отношение государства и общества к высокому искусству вообще, не только к Большому или Мариинскому театрам. Особенно у тех людей, которые стоят у самого-самого верха.
Из интервью «Независимой газете»
«Политика художника», 14.04.2000
Слухи о том, что возглавляющий Большой театр Владимир Васильев может расстаться со своей должностью, ходили уже давно. Однако казалось, что реальной почвы под собой они не имеют.
Но нет дыма без огня: вчера Владимир Путин подписал указ «0б Академическом Большом театре». Указ упраздняет должности художественного руководителя (этот пост и занимал Владимир Васильев) и исполнительного директора (Владимир Коконин). Теперь Большой будет возглавлять генеральный административный директор, который будет назначаться правительством по представлению Министерства культуры, а художественный руководитель будет не равноправным партнером директора, а его заместителем. Назначать его будет не правительство, как это практиковалось ранее, а министр культуры.
По словам министра культуры Михаила Швыдкого, реорганизация связана с тем, что с лета 2002 года начинаются реставрация и реконструкция основного здания, а театр должен будет на это время переехать в здание филиала. Поэтому во главе главного театра России в этот период должен стоять человек, умеющий выполнять административную работу.
Для пресс-службы Большого театра указ Президента России стал полнейшей неожиданностью, комментировать документ там категорически отказались. Но нам удалось вчера узнать, что на должность генерального административного директора Михаил Швыдкой уже представил Анатолия Иксанова, который долгие годы был директором питерского Большого драматического театра, а в последнее время работал финансовым директором на телеканале «Культура».
На пост художественного руководителя сейчас рассматриваются три кандидата. Все они в разное время работали в Большом театре. Это Александр Лазарев, Евгений Светланов и Геннадий Рождественский. Последнего и считают наиболее вероятным кандидатом на место Владимира Васильева.
«Комсомольская правда», 29.08.2000
Согласно последним президентским указам, Большой театр переходит в ведение Министерства культуры, а должности его художественного руководителя-директора и исполнительного директора упраздняются. Мы попросили прокомментировать эти указы министра культуры РФ Михаила ШВЫДКОГО.
– Чем вызваны эти два указа президента? Станет ли от них театру лучше?
– Указы связаны с двумя обстоятельствами. Первое: затраты на реконструкцию Большого театра столь велики, что решение о ее финансировании принимается на самом высоком уровне. По стоимости она превысит годовую инвестиционную программу для всей России. Потому и необходимы указ президента, а затем постановление правительства, которое зафиксирует его как государственный документ.
Указы вышли на следующий день после пожара на Останкинской башне. К сожалению, наши учреждения культуры, даже столь прославленные, как Большой театр, Ленинская библиотека или Большой зал консерватории, находятся в таком угрожающе пожароопасном состоянии, не говоря уже о физической изношенности зданий, что требуют немедленной реконструкции.
Еще один потрясающий сценический образ Владимира Васильева – Иван Грозный в одноименном балете на музыку С. Прокофьева. Хореография Ю. Григоровича
О реконструкции Большого театра говорили десятилетия назад. И лишь в последние годы началось строительство филиала, без которого реконструкция основного здания невозможна. По планам, к 1 января 2002 года будут завершены строительство филиала и его технологическая оснащенность. До конца сезона труппа будет осваивать новое филиальное помещение. С середины 2002 года начнется реконструкция основного здания. Уже сейчас вокруг этого разгораются страсти, связанные с характером реконструкции, с методикой работы реставраторов. Возникнет немало сложностей – отсюда и второе обстоятельство: решение о переподчинении Большого театра Министерству культуры. По закону, по бюджетному кодексу и ряду других постановлений о методике расходования государственных средств, в том числе инвестиционных, генеральным заказчиком в строительстве объектов культуры – будь то Большой театр или клуб в сибирской деревне, является Министерство культуры. Театр должен быть в ведении тех, кто отвечает за массив финансовых потоков, призванных обеспечить его реконструкцию и строительство. Именно поэтому изменена структура управления Большим театром. В последующие, как минимум, пять лет ключевой фигурой будет оставаться административный, а не художественный руководитель. Тем более что объемы строительных и технологических работ столь велики, что вряд ли, думаю, серьезный деятель культуры рискнул бы взять на себя такую ответственность. И уж наверняка она отвлекала бы его от реализации творческих программ.
– Но не секрет, что подобные решения и указы в сознании общественности всегда связываются с перестановками в составе руководства.
– Я не смог связаться с Владимиром Васильевым и Владимиром Кокониным, в день обнародования указов в Большом театре был выходной, но мы непременно встретимся и обсудим все проблемы. Что касается фигуры административного директора, я направил в Правительство свое предложение о назначении Анатолия Геннадиевича Иксанова. Но постановления еще нет, когда оно появится, можно будет говорить об этом всерьез. Во всяком случае, это человек, которого знают все театральные люди Москвы и Петербурга и вообще России. Он большую часть жизни проработал директором в Большом драматическом театре Санкт-Петербурга, причем в самые трудные для театра годы, когда шла его реконструкция и нужно было создавать разного рода механизмы, которые могли бы поддержать БДТ в финансовом отношении. Должность директора театра редчайшая, уникальная, требующая огромного такта и одновременно определенной властности. Найти директора театра очень трудно, особенно когда речь идет об управлении огромным комплексом работ, связанных со строительством, переездами и т. д.
– Правильно я вас поняла, что в ближайшие пять лет Большой театр от чисто творческих задач переходит скорее к административно-строительным, и это становится главным?
– Вовсе нет. Просто мы должны разгрузить человека, который займет место генерального художественного директора Большого театра. Мы должны освободить его от бремени административной ответственности, чтобы он занимался только творчеством.
– А как зовут того человека, который будет художественным руководителем?
– Мы рассматриваем разные кандидатуры. Я должен проконсультироваться с представителями коллектива, выслушать их точку зрения. Моя позиция проста. Есть традиция, чтобы творческую часть возглавлял крупный музыкант, поэтому мы будем искать, видимо, здесь. Но я сначала должен поговорить с Владимиром Викторовичем Васильевым.
«Московские новости», 29.08.2000
Президент Российской Федерации подписал указ об увольнении художественного руководителя Большого театра, всемирно известного танцовщика Владимира Васильева. Более того, специальным распоряжением эта должность вообще упразднена. Руководство Большим театром стало прямой обязанностью министра культуры России. Об этом сообщил нынешний глава Министерства культуры Михаил Швыдкой.
Решение президента вряд ли удивило российскую общественность: от Путина давно ждали чего-то подобного. В последние годы коллектив Большого театра раздирали внутренние склоки, что, естественно, влияло на качество представлений. Престиж символа культуры огромной страны пошатнулся.
В Москве сейчас говорят, что Путин не стал дожидаться, пока еще один символ былого величия российской державы окажется низвергнутым. Поэтому и решил навести порядок в Большом театре. Но есть и другая точка зрения: переход управления труппой непосредственно в руки правительства говорит о том, что сегодня в России централизации подверглась не только политика, но и культура. А это многим не нравится. Появились также опасения, что Михаил Швыдкой лишит Большой театр присущего ему академизма и превратит его в обычный увеселительный центр.
«Факты и комментарии», 31.08. 2000
– … Екатерина Сергеевна (Максимова. – Ред.) рассказывала, что вы были очень растеряны, спрашивали, что делать, когда узнали о вашем увольнении с поста руководителя Большого театра. Причем узнали из сводки новостей радио – тогдашние начальники культуры даже не позаботились известить вас о готовящемся решении.
– Нет, я не спрашивал ее, что делать, просто сказал, что вот так случилось, а она мне ответила: «Ну я же тебе говорила, что все так кончится». Она действительно с самого начала моего директорства говорила: «Зачем ты согласился, ясно же, что всегда это заканчивается только одним». Но, конечно, она сама не ожидала, что ее слова сбудутся в такой форме. И когда я ей позвонил, она просто сказала мне главные слова: «У тебя есть жена, есть дом, приезжай». И на следующий день я собрал вещи и поехал к нам в Рыжевку (деревня в Костромской области, где Васильев и Максимова построили себе дом. – Ред.).
Для гениального танцовщика Владимира Васильева Большой театр с юношеских лет был родным домом.
Из этого дома, невзирая ни на какие заслуги, в 2000 году его вытеснили в одночасье, ликвидировав его должность директора и художественного руководителя
– Все в жизни имеет две стороны – наверное, то увольнение сохранило вам здоровье и силы для собственных творческих дел?
– Безусловно. Моя мама всегда говорила: все, что Бог ни делает, – к лучшему. Если ты воспринимаешь неприятности как повод ввязаться в полемику, это не приводит к добру. А если ты их с честью выдерживаешь и они для тебя служат импульсом для нового творческого раскрытия, это всегда к лучшему. Так же было в свое время, когда нас выставили из театра – Мариса, Майю (Лиепу, Плисецкую. – Ред.), Катю и меня. Потому что для нас тогда открылся весь мир… Ведь как считают многие артисты: нет, я могу работать только в БТ… Такая позиция – гибель для артиста. Настоящий артист, мне кажется, везде и всегда будет искать приложение своих творческих сил. И потом, когда я ушел отсюда, я же начал каждый день писать картины. Из меня вырывались стихи: самые худшие моменты жизни всегда служили мне импульсом к поэзии, которая меня выручала…
– Помню, год с небольшим назад мы встретились на «Триумфе», и вы хорошенько критически прошлись по «Евгению Онегину», поставленному в Большом Дмитрием Черняковым.
– Ну это вообще непонятное для меня явление.
Из беседы с С. Бирюковым, «Труд», 18.04. 2010
– Большая или бо́льшая часть вашей жизни связана с Большим театром?
– Большая и бо́льшая. Мы же не говорим высокими фразами типа «театр – мой дом». А он действительно был нашим домом. В театре мы проводили большую часть нашей жизни. А домой приходили только спать.
– Какие тенденции характеризуют Большой театр последнего десятилетия?
– Вот не знаю, не могу сейчас сказать. Для этого надо быть в театре, часто туда приходить. А я после 2000 года туда прихожу очень-очень редко.
– Обида осталась?
– Она не на театр. Обида – да, у меня есть обида на определенных людей, которая тоже уже сейчас сгладилась. Я не могу сейчас сказать, что встретил бы их и отвернулся, не подал руки или еще хуже что-нибудь сделал. Все это сглаживается, негативные моменты с годами уходят. И я отлично понимаю, что сам Большой театр тут ни при чем. Да, были отдельные люди, не столько в Большом театре, на которых, конечно, у меня была обида. Но время показало, что люди, которым наносят обиды, могут справиться с этими обидами очень легко – если будут еще больше заниматься творчеством, еще больше себя отдавать работе. У меня именно так произошло. Поэтому сейчас я затрудняюсь сказать – хорошо это или плохо, что меня «ушли» в 2000 году, а мою должность ликвидировали. Конечно, это было ужасно, это шок был! Я отдавал всего себя, все 100 %, все пять лет. И тут вдруг… А до этого ведь сколько лет самозабвенно работал! И вдруг – раз – и нет тебя, и все.
– Депрессия?
– Ну, она была буквально считаные дни. А потом работа настолько меня поглотила, что было не до копания в этой истории. Я сразу же, буквально на следующий день после того, как узнал об увольнении, поехал в Рыжевку, это Костромская область. Там мы с женой на протяжении полувека отдыхали каждый август. И когда я приезжал на открытие сезона из этой самой нашей Рыжевки, то говорил жене: «Ну вот, сейчас откроется сезон, и я тогда приеду за вами, через несколько дней буду». Но приехал – и узнал из газет, из радио, что меня нет… А когда позвонил жене, она сказала: «Вот, я же тебе говорила, чем это дело кончится! Я очень рада. Все, приезжай». И я приехал на Рыжевку – и все потом завертелось. Да, конечно, я написал несколько эпиграмм. Эпиграмма – это замечательная вещь. Они поразительно эффективно нейтрализуют негатив, даже удивительно.
– Процитируете?
– Нет, не стану. Не хочу ворошить это прошлое. Злые такие эпиграммки, неплохие очень. На определенных людей, кстати. Но – сейчас не надо, одно дело в компании у себя, другое – на миру…
– Вы были назначены художественным руководителем-директором Большого театра по указу Ельцина.
– Я даже это потом как-то переосмысливал. И не думаю, что сам Борис Николаевич в это вникал и все знал. Другое дело, что перед самым назначением я около трех часов разговаривал с Черномырдиным. Он тогда был у нас премьером. И именно он меня уговаривал, чтобы я взял Большой театр. Ему я был тогда действительно благодарен.
– Настоящая «афера века» – бесконечная и умопомрачительная по затратам реконструкция Большого театра. И пусть даже вы «не в теме»…
– Дело в том, что первые подписи под реконструкцией этого театра ставил как раз я. Первый бюджет был именно мной продуман. Конечно, он был в десятки, если не в сотни раз меньше. Поэтому говорить о том, насколько это большая афера, я не могу и не хочу…
Из интервью газете «Конкурент», 2.03.2011
Осенью 2000 года Минкульт снял со своих постов руководство Большого театра, а именно Владимира Васильева и Владимира Коконина. Директором ГАБТ был назначен Анатолий Исканов. Михаил Швыдкой лоббировал своего бывшего коллегу: Исканов с 1998-го по 2000 год занимал пост заместителя генерального директора телеканала «Культура». Художественным руководителем театра стал дирижер Геннадий Рождественский. Но уже в апреле 2001-го министру пришлось принять прошение Рождественского об отставке…
В 2000 году директором ГАБТ был назначен «хозяйственник» Анатолий Геннадьевич (он же Тахир Гадельзянович) Иксанов, которого лоббировал тогдашний министр культуры Михаил Швыдкой
Геннадий Рождественский: «Я пришел в Большой театр с открытым сердцем…»
Сегодня стало известно, что руководитель Большого театра, дирижер с мировым именем Геннадий Рождественский решил покинуть свой пост. По информации газеты «Известия», такое решение продиктовано глубоким личным разочарованием и обидами.
Уход Рождественского связывается с премьерой «Игрока». Как пишут «Известия», именно после выхода в свет этого спектакля у руководителя Большого театра появился повод для обид. Работа шла трудно, а в результате, пишет газета, публике был явлен сырой спектакль, не имевший до премьеры ни одного полноценного прогона. Кроме того, «последней каплей стал привычный для новой российской прессы некорректный, часто оскорбительный тон рецензий».
В свою очередь министр культуры Михаил Швыдкой, комментируя информацию об уходе Рождественского, сказал, что в контракте с самого начала был пункт о том, что «Геннадий Николаевич волен покинуть свой пост, когда сочтет необходимым».
По словам Швыдкого, Рождественский осуществил свою мечту: поставить первую редакцию «Игрока», и мало кто усомнился в том, что музыкальный уровень спектакля доставил удовольствие меломанам. Министр считает, что уход Геннадия Рождественского – это «тяжелый удар, но катастрофы в Большом театре сегодня нет».
В свою очередь, генеральный директор Большого театра Анатолий Иксанов, говоря о возможном уходе Рождественского, заявил «Известиям», что «Геннадий Николаевич имеет право сам распоряжаться своей судьбой».
NEWSru.com, 14.06.2001
Уход Геннадия Рождественского, музыканта с мировым именем, с поста художественного руководителя Большого театра вызвал большой, почти скандальный резонанс. Маэстро показал обозревателю «Известий» Валерию КИЧИНУ черновик открытого письма министру культуры. Письмо резкое, откровенное, на 14 страницах. В нем знаменитый дирижер рассказывает скорбную историю постановки «Игрока», изобилующую доказательствами полного разлада всех служб главного театра страны. Он сетует на равнодушие руководства Большого к предстоящей премьере, усматривая в этом все признаки саботажа. Я прошу разъяснений: откуда, почему вдруг саботаж?
– Я же привел очень сильную команду из Театра Станиславского и Немировича-Данченко – театра, который находится на той же улице и по идее дружественного. А что было делать, если все дееспособные солисты Большого отказались от участия в спектакле – они заняты за рубежом! Контракты составлены таким образом, что они могут уехать хоть накануне спектакля. «Гости» пели великолепно, это певцы с мировой репутацией, но и Большой театр, и прессу это только разъярило.
– В письме многие страницы посвящены прессе и часто недобросовестным – готов это свидетельствовать – нападкам на «Игрока». Но разговор о прессе касается уже не состояния в театре, а культуры и компетентности отдельных критиков, и министр культуры тут ничего поделать не может.
– Он может ясно выразить свое отношение к этому, заявить свою позицию. И у него достаточно авторитета, чтобы к нему прислушивались, – по сравнению с предыдущими министрами культуры он просто гений. Он интеллигентный и широко образованный человек – ему и карты в руки. Трагедия в том, что происходит подмена понятий. Да, мы пользуемся свободами, о которых и мечтать не могли. Но свобода слова стала еще и свободой лжи, и свободой хамства. Интерес публики к классической музыке в России пока что очень велик. Но публику все время деформируют – подсовывают ей суррогат. На этот суррогат ее пытаются ориентировать – идет известного рода оболванивание. Мне это кажется чрезвычайно опасным. Помните концерт к юбилею Большого зала консерватории, превращенный в пошлый балаган? Все это очень настораживает – стремление к развлекательности, к одурманиванию, к сокрытию подлинной музыки.
– Это мировой процесс или особенность новой России?
– Я сталкиваюсь с этим везде, но не в таком масштабе. Россия в этом, увы, лидирует. В мире происходят и обратные процессы: в США лавинообразно растет интерес к опере, в Берлине оперные спектакли идут на городских площадях.
– Когда вы принимали решение занять пост художественного руководителя Большого театра, как я понимаю, вы не ждали легкой жизни.
– Разумеется, нет. Я понимал, в каком он состоянии, – видел результаты работы этого организма. Они становились все хуже, но я не представлял себе истинного состояния дел в театре. Целый год я пытался найти выход из положения и ответ на вопрос – когда же появятся средства для того, чтобы дать возможность театру и его артистам нормально существовать. Солист, поющий партию Германа в Большом театре, соглашается петь Трике за границей, потому что за эту крошечную партию он получит в пятнадцать раз больше, чем в Большом за главную. Разве это не преступная политика?
– Какие же все-таки нужны меры, чтобы Большой вернулся к жизни?
– Не искать каких-то новых и главным образом компромиссных форм контрактных взаимоотношений с артистами, а сделать так, как во всем мире: составить контракт на определенные партии и на заранее обусловленные даты. Тогда и артисту, и администрации есть с кого спросить. А у нас один на полном жалованье, другой на половинном, кто-то на свободном контракте – это ведет к развалу.
Выдающийся маэстро Геннадий Рождественский на посту главного дирижера и музыкального руководителя Большого театра в XXI веке не продержался и года. Чашу его терпения переполнила откровенно ангажированная кампания, развернутая против него в СМИ
– В своем письме министру вы обрисовываете ужасающее состояние постановочных служб театра.
– Да, так оно и есть. Хотя им невозможно отказать в энтузиазме: постановочная часть работала героически. Но она потеряла очень многих квалифицированных работников – они ушли из-за грошовой оплаты. Когда-то, если спектакль задерживался на одну минуту, директор театра писал докладную председателю Моссовета. Сейчас «Русалка» была задержана на сорок минут: нет рабочих, которые могут квалифицированно забить гвоздь!
– Все ждали, что с вашим приходом в театр вернутся звезды…
– Меня весь сезон в этом обвиняли: где они? Я написал письма крупным дирижерам в России и в мире. От всех получил самые доброжелательные ответы: их безусловно интересует работа в таком театре, как Большой. Но каждое письмо заканчивалось одним и тем же: «Я свободен с 2003 года». Ожидая немедленных результатов, мы просто не понимаем системы мирового театра. В любом, даже захолустном театре Европы спектакль, допустим, «Аида», объявлен на 16 марта 2002 года – все планируется задолго, потому и работает.
– И там большие музыканты чувствуют свою востребованность – в отличие от России, где их, как вы сказали, травят? Каковы ваши планы теперь?
– Может, я кого-то и разочарую, но нет – я не уезжаю. И никогда из России не уезжал. Хотя когда я написал ораторию «Заповедное слово русскому народу» на текст Алексея Михайловича Ремизова, в нашей прессе меня обвинили в том, что я ее сочинил, сидя в кресле на балконе своей виллы и покуривая сигару, и вместе с «каким-то Ремизовым» оплевывал русский народ. А я никогда не был никаким эмигрантом. В свое время я был вынужден поехать искать работу, после того как в 1974 году меня выбросили из оркестра Всесоюзного радио за то, что я отказался уволить 42 еврея. Но я никогда не отказывался от российского гражданства и не прерывал работу в Московской консерватории – я и сейчас являюсь там заведующим кафедрой симфонического дирижирования. Кроме того, у меня много предложений, начиная от Московского театра имени Станиславского и Немировича-Данченко до крупнейших оперных и музыкальных коллективов мира.
Беседа с В. Кичиным. «Известия», 19.06.2001
Уважаемый Михаил Ефимович!
Ваше предложение о встрече, честно говоря, не вызывает во мне особого энтузиазма. Я уверен, что Вам очень дорого Ваше время. Так же дорого оно и мне. По-видимому, Вы предлагаете встречу для того, чтобы узнать причины, побудившие меня подать заявление с просьбой о расторжении контракта. Постараюсь изложить Вам эти причины.
Нищета и «свобода»
Я пришел в Большой театр осенью 2000 года с открытым сердцем и с желанием сделать все, что в моих силах, дабы вернуть театру утерянную им репутацию. Я предполагал вывести его из дилетантской обывательской трясины на широкий путь мирового репертуара. Я находил невозможным отсутствие в репертуаре огромного количества шедевров и в ближайшем будущем собирался осуществить постановки опер Чайковского («Чародейка») и Яначека («Из мертвого дома»).
«Отчитываясь» перед Вами в деятельности генерального художественного директора, хочу сказать, что, кроме постановки «Игрока», я пригласил в Большой театр замечательного балетмейстера Ю.Н. Григоровича, блестяще воплотившего свою версию «Лебединого озера». Мне удалось очистить афишу от стопроцентной музыкальной макулатуры (балет «Дочь фараона») и предупредить появление на сцене двухсотпроцентной макулатуры – балета Д. Араписа «Александр Македонский».
Подготовка мировой премьеры оперы Прокофьева «Игрок» выявила катастрофическую неспособность Большого театра к решению подобного рода задач. Репетиционный план, принятый дирекцией Большого театра, был сорван во всех своих компонентах. Порой это производило впечатление откровенного саботажа.
При определении составов исполнителей для участия в премьере «Игрока» генеральным директором г-ном А.Г. Иксановым был подписан ряд приказов, определяющих составы поименно. Но целый ряд артистов театра не захотели работать над предложенными партиями и отказались (!) выполнять приказы директора (Эйзен, Гужов, Магомедова, Кунаев и др.). Их действия остались безнаказанными, так как согласно тексту подписанного ими контракта с театром они не обязаны подчиняться никаким приказам – они обязаны лишь информировать администрацию о своих гастрольных или каких-либо иных намерениях.
Так компенсируется нищенская оплата солистов оперы. Эта «свобода» – единственное, что удерживает певцов от ухода из Большого театра. Да еще в известной степени «марка» Большого, важная для получения заграничного ангажемента. Как ни прискорбно, сегодня лишь один театр в России – Мариинский – с финансовой точки зрения более или менее «благополучен», хотя это «благополучие» не идет ни в какое сравнение с условиями работы в западных театрах. Певцы Мариинского театра получают вознаграждение приблизительно в три раза большее, чем певцы Большого. Это «привилегированное» положение Мариинки во многом обусловлено, как известно, мощной поддержкой американо-кубинского мультимиллионера. В моем окружении нет таких господ, а поэтому артисты Большого театра могут себе позволить быть неуправляемыми. И их можно понять – они хотят есть…
Карточная колода
Вместо обещанного 1 января 2001 года партитуру оперы я получил к 10 марта, причем переполненную ошибками. Но изучение партитуры такой сложности требует не двух с половиной месяцев, а как минимум полугода. Четыре человека трудились днями и ночами над выявлением ошибок и внесением корректив в комплект оркестровых голосов, чтобы успеть к первой репетиции с оркестром. Деталь, но очень важная: на премьере оперы оркестровые партии не были сброшюрованы и лежали на пультах в виде «карточных колод», которые каждый миг могли развалиться, а спектакль, следовательно, остановиться. На сброшюровку не хватило времени…
Именно при Геннадии Рождественском в Большой вернулся Юрий Григорович, воплотив на его сцене свою новую версию «Лебединого озера»
17 мая, согласно плану, на сцене должны были быть установлены действующие, управляемые компьютерным способом элементы конструктивных декораций художника Д.Л. Боровского. Они были привезены к сроку, но не работали. Репетиции летели одна за другой. Мы с режиссером-постановщиком А.Б. Тителем бомбардировали генерального директора театра докладными записками (другого способа общения с ним мы были лишены: он ни разу не появился ни на одной репетиции – во всяком случае, я его не видел), но никакого ответа не получили. Я в общей сложности проработал в Большом театре 23 года, на моем счету 53 спектакля, но не припомню такой ситуации, чтобы в процессе постановки директор отсутствовал.
Сотрудники постановочной части, режиссеры, художник-постановщик работали несколько ночей подряд, пытаясь наладить неисправные конструкции, которые заработали только за день до премьеры! Я приложил немало сил для выпуска к премьере буклета: пригласил известного музыковеда, специалиста по творчеству Прокофьева Н.П. Савкину, предоставил редкие иконографические материалы. К сожалению, ни я, ни Н.П. Савкина не были ознакомлены с макетом буклета, который вышел в день премьеры в 2 часа дня! В результате в буклете появились такие перлы, как «телеграмма С. Прокофьева А. Алябьеву» (вместо Б. Асафьеву) и т. д.
У кого повернется язык назвать все это «условиями» для подготовки мировой премьеры? Можно ли при таком положении вещей нести какую-либо ответственность за качество спектаклей Большого театра, за его художественное состояние в целом?
Не могу не сказать о превосходном качестве игры оркестра Большого театра. Он играл блистательно, причем во время спектакля никто не решал кроссворды, что я с немалым удивлением наблюдал в оркестре Мариинского театра во время исполнения оперы «Золото Рейна» в Большом театре. Прекрасно показала себя в «Игроке» группа артистов хора (главный хормейстер С. Лыков), виртуозно исполнивших сольные партии в картине «Рулетка», что свидетельствует о большом творческом потенциале хора Большого театра.
Дирекция театра не сделала ничего, чтобы организовать запись «Игрока». Мне самому пришлось искать людей, способных оплатить этот недешевый процесс. К счастью, теперь она существует и служит неопровержимым доказательством качества спектакля, растоптанного прессой. Оркестр в этой записи ни в коем разе не воспроизводит «таперски-легкое звучание» (газета «Коммерсант»), а вокальное и дикционное мастерство солистов не «оставляет желать лучшего». Их речь не «сливалась в кашу», а выразительнейшим образом передавала красоту языка Достоевского и Прокофьева. Особенно хочу отметить выступление в партии Полины выдающейся певицы, солистки Театра имени Станиславского и Немировича-Данченко Ольги Гуряковой, способствовавшей, в ансамбле с другими «станиславцами» – М. Урусовым, Л. Зимненко и Е. Манистиной, большому успеху спектакля. Участие «станиславцев» в «Игроке» в содружестве с замечательными солистами ГАБТа (В. Верестников, П. Кудрявченко и др.) означало разрушение «баррикады» между двумя театрами, находящимися на одной улице. Думаю, это очень полезная культурная акция, равно как и осуществленное по моей инициативе выступление на сцене ГАБТа Мариинского театра с операми Моцарта и Вагнера.
«Свои люди» – сочтемся
Я надеюсь, уважаемый Михаил Ефимович, Вам известно, что с самых первых дней моего «вхождения во власть» я подвергался непрерывным атакам со стороны прессы, безусловно кем-то натасканной. Меня обливали грязью, невзирая ни на мой возраст, ни на мои пусть незначительные, но все-таки некоторые заслуги перед русским искусством, служению которому я отдал 50 лет. Лживость и некомпетентность их высказываний не поддается описанию. Моя работа в Большом театре, мои симфонические концерты, композиторская деятельность, моя новая книга «Треугольники» подвергались жестокому «разносу». Я даже оказался виноватым в качестве представленных на выставке в Манеже декорационных работ художников Большого театра. Один из рецензентов предложил водить на эту выставку детей, чтобы в случае их плохого поведения им можно было бы пообещать вторичный визит в виде наказания.
Внутри Большого театра организаторы этой травли имели «своих людей». Пресс-центр театра, направляя мне вырезки из газет, производил их «селекцию»: положительные отзывы не доводились до моего сведения, отрицательные немедленно попадали на мой стол. Так произошло и с отзывами на выставку в Манеже. Из пресс-центра я получил только отрицательные рецензии, а когда выразил по этому поводу свои «соболезнования» организаторам выставки, они показали мне дюжину отменных рецензий, утаенных от меня.
Могу повеселить Вас анекдотическим фактом. Я дирижировал в Большом зале консерватории симфонией Гайдна № 60. Гайдн сочинил эту симфонию на материале своей музыки к пьесе французского комедиографа Реньяра «Рассеянный». Поэтому в 6-й части, по пьесе соответствующей приходу музыкантов, он написал в партитуре: «Остановить оркестр и попросить настроиться, после чего продолжать шестую часть». Очаровательная и какая «модерная» шутка гения! Я честно выполнил авторское указание и на следующий день прочел в «Коммерсанте», что оркестр под моим управлением играл так скверно, что я сам вынужден был его остановить и попросить настроиться!
Возмущенные артисты оркестра направили главному редактору письмо, подписанное 12 народными и заслуженными артистами России. «Мы не помещаем никаких писем читателей, – был ответ, – а наш рецензент не может ошибаться, у нее высшее музыкальное образование». Тяжба продолжалась месяц, пока газета не опубликовала извинение. Но автор пасквиля продолжает там работать.
Уход Геннадия Рождественского, музыканта с мировым именем, из Большого театра вызвал скандальный резонанс
В один прекрасный день я прочел в «Независимой газете», что репетиции к юбилейному концерту в Большом театре проводил не я, а другой дирижер, поэтому мое появление за пультом было большим сюрпризом, а мои дни сочтены: я с часу на час буду уволен приказом министра культуры. Ссылались при этом на «хорошо осведомленные источники информации». Так как Вы, Михаил Ефимович, официально опровергли версию о приказе, я не стал заниматься этим вопросом, но попросил главного редактора газеты сообщить мне фамилию дирижера, который вместо меня готовил юбилейный концерт. Ответа на свое письмо я жду по сей день.
Версия о моем скором увольнении вновь возродилась в «Московском комсомольце». В заметке, подписанной В. Котыховым и Е. Кретовой, утверждалось: «Слухи о том, что маэстро Рождественского хотят попросить с высокого поста, кружились уже месяца три». Выходит, три месяца я и не подозревал, что над моей головой навис меч правосудия…
Страшно подумать о количестве читателей, которые принимают на веру эту невежественную писанину (газета ведь не ошибается!). Поставщики такой «информации» деформируют сознание людей и делают это совершенно безнаказанно. Они позволяют себе называть Юрия Григоровича «старым алкоголиком», Бориса Покровского – «маразматиком», Федора Федоровского – «сталинистом». Для них нет ничего святого, они пользуются предоставленной им свободой слова, превратив ее в свободу лжи.
В лживой статье «Капитан сошел с корабля первым», посвященной моему уходу из Большого театра («Коммерсант»), Е. Черемных и Т. Кузнецова ухитрились даже «процитировать» мое «прощальное письмо» министру культуры, которое тогда еще не было написано!
Резюмируя свои мысли о прессе, я обращаюсь к Московскому союзу музыкантов, к Союзу композиторов РФ, к Союзу театральных деятелей РФ, ко всем людям, кому дорога русская музыкальная культура, с просьбой высказать свое мнение о случившемся в средствах массовой информации, дать объективную оценку хулиганам, жертвой которых сегодня стал я, а завтра с успехом может стать каждый из вас.
Песня пьяных
И вот что еще мне кажется странным. Ни генеральный директор театра г-н Иксанов, ни возглавляемое Вами министерство, ни Вы лично, уважаемый Михаил Ефимович, не ударили, как говорится, «палец о палец», чтобы положить конец этим атакам, сообщить о Вашей позиции в данном вопросе. Вы до поры занимали позицию «стороннего за экзекуциею наблюдателя», а в определенный момент встали на сторону хулителей, оценивших выстроенную из лучших образцов русской классики программу для концерта к 225-летию Большого театра как «полный провал».
В эти же дни я прочел в одной из газет Ваше высказывание об открытии фестиваля, посвященного 100-летию Большого зала консерватории, – это был панегирик акции, которую иначе как надругательством по отношению к святому для московских музыкантов залу, хотя бы благодаря участию в концерте одного из ярых гонителей Прокофьева и Шостаковича – Тихона Хренникова с его «Песней пьяных», назвать не могу. Прочтя это, я понял, что у нас с Вами различные представления о многих понятиях в сфере искусства. Правда, некоторые соображения по этому поводу появились у меня и раньше, когда Вы попросили «облегчить» юбилейную программу, включив что-нибудь «развлекательное» типа «парада теноров» после «Славься» Глинки, долженствующего, по моей мысли, венчать концерт.
В связи с моими 70-летием и 50-летием творческой деятельности предполагался юбилейный вечер в Большом театре. Я хотел посвятить его творчеству Рахманинова и продирижировать оперой «Франческа да Римини», балетом «Паганини» и Второй симфонией. Однако после концерта в Большом зале консерватории 17 апреля, где во время моего вступительного слова я был «захлопан» группой подсаженных хулиганов, кричавших: «Хватит, музыку давай!», а кроме того, получив сигналы от «хорошо информированных источников» о готовящейся обструкции во время юбилейного вечера, я отказался от его проведения, написав официальное письмо с объяснением причин отказа генеральному директору театра. Вы, Михаил Ефимович, по всей вероятности, ничего об этом не знали – во всяком случае, никак не отреагировали.
Я не думаю, что мой вынужденный уход из Большого театра Вас очень огорчил, факты свидетельствуют об обратном. Я не думаю также, что Вас озаботит судьба «безработного» Рождественского, а если это так, то, пожалуйста, не горюйте. Несмотря на свою полнейшую «творческую деградацию» (по утверждениям московской прессы), я имею множество приглашений от лучших оркестров и оперных театров мира, в том числе от Московского театра им. Станиславского и Немировича-Данченко, оркестра Санкт-Петербургской филармонии, Симфонической капеллы России, Бостонского оркестра, миланского театра «Ла Скала», голландской Национальной оперы в Амстердаме, Парижского симфонического оркестра, токийского оркестра «Иомиури» и многих других. Так что работой я обеспечен до 2004 года, несмотря на то, что мне пришлось в истекшем сезоне отменить множество контрактов, что было непросто. Однако это не помешало присяжным острякам уже в начале сезона присвоить мне звание «виртуального руководителя», хотя за весь сезон я отсутствовал в общей сложности только два месяца.
По всей вероятности, уважаемый Михаил Ефимович, Вам придется отвечать на вопросы людей, интересующихся причинами моего ухода из Большого театра. Именно поэтому я избрал форму открытого письма, что предоставляет Вам право сделать его достоянием гласности. Само собой разумеется, я оставляю такое право и за собой.
Вот вкратце те причины, которые вынудили меня подать Вам заявление.
Думаю, их более чем достаточно для объяснения моего поступка.
В заключение прошу Вас по возможности скорее удовлетворить мою просьбу о расторжении контракта.
Примите, г-н министр, мои уверения в совершенном почтении.
Искренне не Ваш Геннадий Рождественский,
народный артист СССР, лауреат Ленинской премии,
Герой Социалистического Труда, профессор
Москва, 17 июня 2001 года
Во время работы над постановкой оперы С. Прокофьева «Игрок» Г. Рождественский столкнулся с непредвиденными обстоятельствами, ужаснувшись истинному состоянию дел в театре
Уважаемый Геннадий Николаевич!
Что-то подсказывает мне, что я не должен отвечать на Ваше письмо, т. к. оно по существу является лишь попыткой более или менее благородно объяснить Вашу капитуляцию перед теми трудностями, с которыми Вы столкнулись в Большом театре. Но требования человеческой и, если угодно, исторической справедливости заставляют меня ответить Вам.
Я постараюсь, чтобы ответ этот был свободен от каких бы то ни было мелких обид и – не скрою – от захлестывающих меня эмоций.
Вы были приглашены в Большой театр в качестве художественного диктатора, получив все права, которые позволили бы Вам активно включиться в процесс излечения уникального, но тяжело больного организма. Уже на стадии подписания контракта с Вами меня насторожило Ваше желание избежать каких бы то ни было обязательств за судьбу Большого театра в целом. Оговорив все права генерального художественного директора Большого театра (эта должность была специально создана для Вас), Вы взяли на себя юридическую ответственность лишь за те постановки, которые будут осуществлены лично Вами. Тогда, в августе 2000 года, мне казалось, что это лишь форма осторожности. После прочтения Вашего письма понял, что это была принципиальная позиция гостя, по стечению обстоятельств получившего права хозяина.
В ином случае Вы должны были бы знать, что переговоры с Ю.Н. Григоровичем о возвращении в Большой я начал еще в конце апреля 2000 года, задолго до того, как Вы получили приглашение возглавить художественную часть театра. Вы должны были бы знать, что главной задачей, поставленной перед новой администрацией Большого театра Министерством культуры, стало изменение структуры управления театром и изменение трудовых отношений в коллективе, которые сегодня мешают творческому развитию труппы. Вы должны были бы знать, что работу театра, которую Вы возглавляете художественно, несколько месяцев исследовала одна из лучших консалтинговых фирм мира – компания «Мак-Кинзи», причем совершенно бесплатно, и что результаты этих исследований позволили выработать новую стратегию развития Большого.
Вы должны были бы знать, что Министерство культуры вместе с администрацией театра уже полгода работает над моделью особого экономического механизма, который позволит решить многие финансовые проблемы театра. Лично Вы должны были бы знать, что мне приходилось распутывать многие коллизии в балетной труппе театра, после того как Вы, не задумываясь о последствиях, отпускали в ее адрес язвительности, которые Вы сами не хотите терпеть от прессы. Вы должны были бы знать, по какой причине так мучительно шла работа над декорациями «Игрока» и где находился директор театра во время сценических репетиций. И, наконец, если бы Вас действительно волновала судьба театра, Вы бы нашли время для посещения тех координационных советов, на которых в жарких спорах обсуждаются и поныне различные подходы к реконструкции основного здания Большого.
Это не упреки – это лишь констатация фактов.
Этой мой счет к самому себе – я надеялся, что грандиозная творческая работа по реформированию Большого театра увлечет Вас и возобладает над естественным эгоизмом одинокого гения. Увы – это моя ошибка.
Сегодня Вы мыслите театр преимущественно как удачно звучащий оркестр. Но театр – это не только музыкальная партитура, – тогда бы Вы смогли разглядеть картонные руины некогда великой традиции, которые продемонстрировал концерт, посвященный 225-летию Большого.
Вас удручила моя просьба шире представить в этом концерте балет, который и поныне составляет славу первой сцены России, а меня ужаснула творческая нищета режиссерского замысла и ряженость исполнителей. Их не смогла преодолеть даже магия Вашей дирижерской палочки.
Для меня музыкальный театр – высшая форма художественного синтетизма, который требует совершенства всех его составляющих.
Я не стесняюсь того, что у нас с Вами разные художественные представления и предпочтения. Наши дискуссии на эту тему были всегда плодотворными и позитивными.
Вы, вероятно, знаете, что большую и, наверное, лучшую часть своей жизни я занимался только художественной (по преимуществу театральной) критикой. И вместе с Вами могу констатировать, что нынешняя журналистика порой нарушает профессиональные и этические нормы поведения. Но в то же время не могу не заметить, что появилось немало талантливых людей, которые делают честь этой профессии.
При нынешнем многообразии печатных изданий и электронных средств массовой информации невозможно представить чью-то единую злую волю, которая подчинила бы себе всю пишущую и вещающую братию и обрушила ее на Ваше творчество. Еще труднее себе представить возможность Минкульта и даже Минпечати действенно противостоять той свободе художественных суждений, которая есть одно из высших завоеваний демократии в России. Представляю себе, что Вы обращаетесь в Госдепартамент США или в Совет по искусству Нью-Йорка с требованием административного окрика за критику «Нью-Йорк таймс» или «Виллидж войс».
Что же касается моей позиции в этом вопросе, то Вы ее просто передергиваете. Разве Вас не было на специальном совещании в апреле с.г., где по моей инициативе мы обсуждали план публикаций и выступлений, посвященных выпуску «Игрока», Вам лично и Большому театру? И разве я не предлагал Вам различные варианты «примирения» с прессой, которая получила к тому времени немало «зуботычин» от Вас, – и я не сомневался в ее взаимности?!
Мне искренне жаль, что Вы ничего не захотели услышать и понять. У нас всех был замечательный шанс сделать начало XXI века в Большом театре «эпохой Рождественского», и видит Бог, и А.Г. Иксанов, и я были готовы сделать все, чтобы возвращение Большого было связано с Вашим именем.
М. Швыдкой – Г. Рождественскому: «Я не стесняюсь того, что у нас с вами разные художественные представления и предпочтения»
Все закончилось Вашим письмом, полным несправедливых упреков Министерству культуры и дирекции Большого театра, непозволительных выпадов в адрес ваших петербургских коллег (настолько непозволительных, что газета «Известия» не решилась их напечатать).
Искренне сожалею об этом.
Первый театр России, Большой театр, корнево связан с той общественной, социальной средой, в которой он существует. Он зависит не только от общекультурной, но и от экономической ситуации, в которой он творит. Он как увеличительное стекло обнаруживает многие позитивные и негативные процессы, которые происходят вне нас и в нас самих. И смену вех, и попытки реванша, и попытки найти верный путь к спасению.
Поиски эти болезненны, но пути преодоления кризиса, похоже, понятны. Нам нужно только перестать искать спасение в прошлом, нужно найти его в будущем. Я уверен в том, что Большой сумеет справиться со своими болезнями и обретет новую славу.
Жаль, что уже без Вас, уважаемый Геннадий Николаевич.
С сожалением о несостоявшейся встрече,
по-прежнему Ваш Михаил Швыдкой.
Воронеж– Москва, 19 июня 2001 г.