Глава 8. Первая неделя войны
Война застала флот «на взлете». В Николаеве на стапелях находились: два новых крейсера 68-го проекта, три эсминца, планировалось строительство линкора («Советская Украина»), тяжелых крейсеров и т. д. Для нужд флота в Севастополе была построена серия буксиров типа СП (10 единиц).
Шла интенсивная подготовка личного состава. В дополнение к имевшемуся в Севастополе ВМУБО им ЛКСМУ, в 1938 г. было создано ВМУ им. Нахимова. Флот рос, и многие его недостатки (неопытность командиров, подготовка экипажей, плохое обслуживание механизмов) были вызваны именно «болезнью роста». Перегрузка судостроительных предприятий вызвала еще одну «болезнь» флота. Из-за спешки многие работы выполнялись не на должном уровне, участились рекламации и гарантийные ремонты. Но тем не менее советский Черноморский флот был сильнейшим на Черном море.
Весь вместе взятый флот противников СССР на Черном море, по состоянию на начало войны был намного слабее ЧФ СССР. Как писал бывший нарком ВМФ Н.Г. Кузнецов в своих воспоминаниях: «Наш Черноморский флот развивался быстро и к началу Великой Отечественной войны состоял из линкора, 6 крейсеров, 17 лидеров и эскадренных миноносцев, 2 сторожевых кораблей, 47 подводных лодок, 84 торпедных катеров и ряда вспомогательных судов. Авиация насчитывала 625 самолетов. Флот готовили к тому, чтобы обеспечить наше господство на Черном море». Именно поэтому поначалу противник ограничился минированием советских военно-морских баз, и прежде всего Севастополя, стараясь запереть флот в его базах, ибо противопоставить Черноморскому флоту он ничего не мог. Минирование производилось тремя большими волнами: ночью 22, 24 и 26 июня 1941 г.
В дальнейшем попытки минирования продолжались. Самолеты противника более мелкими группами пытались минировать внешний рейд базы ночью 28, 29 июня и 3, 4 июля. По немецким данным, с начала войны до 4.7.1941 г. группа II/ KG 4 выставила 120 мин в районе Севастополя и 50 в Днепровском лимане.
Советская сторона тоже ставила мины. 23 июля 1941 г. эсминец «Шаумян» и тральщик выставили у румынского побережья (район Сулины) 70 мин. На обратном пути их атаковали три бомбардировщика противника. Сотрясением от близко упавших бомб на «Шаумяне» были выведены из строя сразу 3 кормовых орудия.
23 июня боевые корабли приступили к постановке оборонительных минных заграждений. В течение месяца в районах Одессы, Севастополя, Керченского пролива, Новороссийска, Туапсе, Батуми было выставлено 7300 мин и 1378 минных защитников. Правда, делалось все в спешке и не всегда аккуратно. Так, к примеру, ЭМ «Дзержинский» 23–25 июня 1941 г. осуществил постановку оборонительного минного заграждения около Батуми. Он выставил 234 мины образца 1912 г., но при этом наблюдались 40 самовзрывов.
Сейчас принято писать, что постановка оборонительных минных заграждений явилась большой ошибкой. Бывший нарком ВМФ считает иначе: «Считать применение такого мощного оборонительного оружия, как мины, неправильным лишь из-за того, что оно прибавляло забот, – значило бы признать свое неумение обращаться с ним. Ведь плавают же корабли с опасным боеприпасом в своих погребах!»
И в той и в другой точке зрения есть правда. Смотря с какого уровня смотреть. В целом, в масштабах СССР (например, на Балтике и на Севере), минные постановки были оправданы, там был риск прорыва кораблей противника. Черное море – театр боевых действий специфический: вероятность того, что вражеский флот атакует советские базы, была минимальной. При гипотетическом вводе больших итальянских кораблей в Черное море (если бы такой и был) минные постановки можно было бы выполнить достаточно быстро и с большей эффективностью. Просто сработали по действующей довоенной инструкции, не сильно задумываясь о последствиях. Но была еще и другая сторона в этой ситуации. Как выяснилось позже, не все командиры кораблей смогли поставить мины в указанные квадраты, некоторые минные поля были выставлены с ошибками. Но это выяснилось чуть позже, и цена этой информации была очень высока. Этот факт не особо заметен, т. к. пострадали в основном из-за этого не военные корабли, а корабли гражданского флота.
Местоположение минных полей являлось строжайшей тайной. Даже для своих. Поэтому штурманы и лоцманы гражданских транспортов, не посвященные в нее, не могли обеспечить безопасное плавание на выходах и подходах к своим портам. Через неделю военные дали своих лоцманов, но, направлявшиеся на пассажирские и грузовые суда, они были абсолютно не подготовлены к выполнению своих функций, многие из них еще не имели четкого представления об условиях плавания и о береговом рельефе. Этот «опыт» обошелся гражданским морякам достаточно дорого. Были потеряны пять судов различного тоннажа.
В первый же день войны на позиции для действий на морских коммуникациях вышли подводные лодки Щ-206 (С. Каракай), Щ-209 (И. Киселёв), Щ-205 (П. Дронин). В базу не вернулась Щ-206. Это была первая лодка на ЧФ, потерянная в годы войны. Через 18 суток с позиции вернулась Щ-205, которая соприкосновения с неприятелем не имела. Военком В. Колоденко доложил, что командир П. Дронин маневрировал вне своей позиции. После проверки штурманских прокладок и журнала боевых действий данный факт подтвердился. Это было расценено как трусость командира и невыполнение им боевого приказа. Командир был предан суду военного трибунала и по его приговору расстрелян.
После начала войны состав флота резко меняется. Во флот поступают мобилизованные суда. По мобилизации Черноморский флот за первый месяц войны получил 84 судна и катера от гражданских наркоматов, а также 105 кораблей и катеров от НКВД (из них 48 катеров типа МО).
Мобилизованные корабли получили артиллерийское вооружение, в основном за счет мобилизационного запаса. Преимущественно устанавливались 45-мм пушки 21К и 12,7-мм пулеметы, которых на флоте было избыточное количество, однако некоторые корабли получили и более солидное вооружение. Самым хорошо вооруженным «гражданским» кораблем стал ледокол «Анастас Микоян», получивший пять 130-мм орудий. Корабль получил статус «вспомогательного крейсера». К сожалению, осенью 1941 г. корабль был разоружен и переброшен на Тихоокеанский флот.
Достаточно мощное вооружение получили «канонерские лодки» (бывшие грунтоотвозные шаланды Азовтехфлота Спецгидростроя НКВД) «Буг», «Дон», «Рион», «Кубань», «Днестр». Эти корабли немецкой постройки (1927–1929 гг.) водоизмещением 840 т получили по две 130-мм, две 45-мм пушки и два зенитных пулемета. Шестой корабль этой серии, шаланда «Днепр», вооружения не получил, т. к., следуя в Одессу для вооружения, попал на свое минное заграждение и погиб.
Военные специалисты-историки пишут: «Плохое техническое состояние большинства призываемых транспортных средств и неподготовленность гражданских организаций к передаче судов флоту резко снизили темпы их отмобилизования и оборудования. Так, например, транспорты «Москва» и «Апшерон» по плану поступали на второй день мобилизации, в действительности же «Апшерон» прибыл на 17-й, а «Москва» на 19-й день, причем «Апшерон» требовал капитального ремонта, спецоборудование, запасные части и механизмы отсутствовали».
Подход чисто военный, совершенно не учитывающий то, что корабли находились в море, совершая зафрахтованные рейсы, которые корабли должны были завершить, произвести выгрузку, принять топливо и следовать к приписному мобилизационному порту.
Есть еще одна маленькая, но любопытная деталь: указанные в вышеприведенном фрагменте текста танкера и до войны использовались ЧФ для своих перевозок, так, что военным пенять нужно было только на самих себя.
Что касаемо технического состояния и обученности экипажей, то состояние мобилизуемых судов и их экипажей было намного лучше, чем у военных. Несмотря на то что в связи с мобилизацией в движение пришло множество судов, количество навигационных аварий у «гражданских» в первые месяцы войны во много раз было меньше, чем у военных. Это вполне объяснимо: «гражданские» и «НКВДшные» суда работали постоянно и имели достаточно опытные экипажи. Эти корабли имели, как правило, очень прочный корпус, надежные и простые механизмы и очень тихий ход (8—10 узлов).
В первые же дни войны флот понес потери. Правда, были потеряны не боевые корабли, а плавучий кран и буксир, подорвавшиеся на немецких донных минах в Севастопольской бухте.
В 20.35 22.06.1941 г. у Константиновского буя взлетел на воздух буксир СП-12, возвращающийся с уборки плавучих щитов-целей для стрельб. Буксир затонул. Погибло 26 человек, спасли всего четверых. Но этот случай почему-то совершенно не насторожил командование флотом. Траление (даже обычное) произведено не было. Результат сказался через сутки.
24.06.1941 г. в 12.50, кран СП-2 грузоподъемностью 20 т, ведомый рабочим буксиром, следовал из Севастопольской бухты для подъема сбитого ночью 22.06.1941 г. немецкого самолета, который упал в бухте Песочная. Уступая фарватер крейсеру «Червона Украина», входившему в Севастопольскому бухту, буксир начал разворачивать кран. В 12.52 под днищем крана прогремел взрыв. Кран затонул за 4 минуты, погибли люди, находившиеся на его борту. В процессе погружения кран навалился на буксир стрелой, повредив его, в результате чего погибло 8 человек, получили ранения шесть.
Донные мины (как принято считать) секретным оружием не являлись. Как и в случае с реактивными минометами, они являлись «секретом» только для «своих». В распоряжении НИИ минно-торпедного оружия имелись зарубежные образцы (в том числе и немецкие), на базе которых был разработан советский аналог. На полигоне в Феодосии, куда были приписаны некоторые боевые корабли, как раз накануне войны шли испытания советской донной мины и электромагнитного трала.
Оправдывая потери первых дней войны, Н.Г. Кузнецов пишет: «Противник использовал как старые, так и новые электромагнитные мины различной кратности действия. Старые тралы для борьбы с последними оказались малоэффективными».
Да, электромагнитных тралов на советском флоте не было. Были только экспериментальные образцы. Но вот что интересно: даже обычное траление бухты было произведено только после этой трагедии.
Следующей неудачей флота стал набег на Констанцу. Детали этой операции давно и многократно изучались и обсуждались, а потому опишем ситуацию схематично, остановившись на интересных деталях.
Итак: операция проводилась согласно директиве народного комиссара ВМФ Н.Г. Кузнецова. Директива – это общее указание на проведение операции. В ней не содержится ее конкретного плана.
На основании директивы командующим флотом должен быть подготовлен и направлен автору директивы (наркому ВМФ) комплект документов, который называется «план операции» (или, как говорят моряки, решение на проведение операции). Этот комплекс документов, разработанный штабом флота, определяет детали операции: замысел операции, возможные варианты его выполнения, состав сил, курсы, скорости, таблицу условных сигналов (ТУС) и т. д. и т. п. Документы составляются с привязкой не к абсолютной дате (т. е. конкретное число), а с привязкой к относительной дате (т. н. время «Ч»).
Комплект документов должен иметь подпись командующего флотом как лица, принимающего на себя ответственность за проведение операции.
Теоретически нарком ВМФ имеет право внести изменения в план операции за своей подписью, принимая на себя ответственность за внесенные изменения, однако наркомат очень редко этим правом пользовался. Наркомат военно-морского флота – это орган скорее административный, не занимающийся оперативным планированием.
После этого должен быть издан боевой приказ командующего флотом, определяющий в том числе и время «Ч», т. е. дату проведения операции. Так должно быть, и так делалось почти всегда.
Что имеем по факту? Решения командующего Черноморским флотом на выполнение поставленной ему наркомом задачи в архивах нет. Вообще. Оно или изъято, или не существовало. Есть калька, содержащая морскую часть операции, составленная начальником оперотдела штаба флота капитаном 2-го ранга С.О. Жуковским и подписанная начальником штаба Д.И. Елисеевым. Причем калька, составленная задним числом, уже после проведения операции. Есть еще докладная записка об операции, составленная опять же задним числом, подписанная контр-адмиралом Басистым, т. е. офицером, на момент проведения операции за нее не ответственным. Он добросовестно (насколько это возможно) описал детали операции, но записка была составлена более чем через год после описываемых событий (10 июля 1942 г.). Т. е. документов нет. Но они были. Важно ли это?
Важно. Первоначальный план проведения операции, составленный штабом ЧФ с использованием замысла, изложенного в служебной записке командующего эскадрой контр-адмирала Л.А. Владимирского, имел шансы на успех.
План предусматривал нанесение артиллерийского удара из-за границ румынской минно-артиллерийской позиции, используя исключительную дальнобойность артиллерии легкого крейсера «Ворошилов». Дальность стрельбы орудий этого крейсера позволяла нанести удар по Констанце девятью 180-мм орудиями, находясь вне обстрела береговых батарей и за границами минного поля.
План имел только один недостаток: в указанном районе на боевом дежурстве находилась своя же подводная лодка Щ-206. Связь с ПЛ была периодической. С определенной периодичностью подводная лодка выходила в безопасный район, производила всплытие для подзарядки аккумуляторов, и только в это время с ней возможна была связь. Расписание радиовахт для связи с ПЛ также обнаружить не удалось, поэтому сейчас сложно сказать, была ли возможность оповестить командира подводной лодки об операции.
Но в окончательном варианте план операции был совсем иным. В 15.00 25 июня командиру Отряда легких сил (ОЛС) контр-адмиралу Т.А. Новикову вручили боевой приказ: «Отрядом легких сил в составе: КР “Ворошилов”, двух лидеров, ЭМ ЭМ типа С, под командованием контр-адмирала тов. Новикова в 5.00 26.06.41 г. атаковать артиллерийским огнем базу противника Констанца. Основной объект – нефтебаки. В составе ударной группы иметь лд “Харьков”, два эсминца типа С. КР “Ворошилов” и ЛД “Москва” иметь в поддержке. В случае встречи ударной группы с миноносцами противника навести на КР “Ворошилов” и при поддержке его решительной атакой уничтожить. Одновременно с атакой базы кораблями по Констанце наносит удар наша авиация (4.00, 4.30, 5.00). Иметь в виду возможность наличия ДОЗК противника и минных заграждений». Вместе с приказом командир ОЛС получил кальку со «схемы решения» (в документах она называется «схемой перехода»), таблицу условных сигналов, план артиллерийской стрельбы.
Проанализируем приказ. В переводе на «сухопутный» язык приказ предусматривал атаку «с криками “Ура!” по минному полю на пулеметы». Т. е. лидер «Харьков», вместе с двумя эсминцами проекта «7У», должен был обстрелять Констанцу огнем тринадцати 130-мм орудий.
В чем недостаток этого плана? Дальность стрельбы 130 мм орудий Б-13, стоявших на лидере и эсминцах, намного ниже дальности стрельбы орудий Б-1П крейсера. Это означает, что эсминцы и лидер должны были вести огонь, находясь на румынской минно-артиллерийской позиции.
Что такое минно-артиллерийская позиция? Это минные поля, пристрелянные тяжелой береговой артиллерией. Боевой корабль, двигаясь без тралов, подрывался на мине, а двигаясь с тралами, снижал скорость до 18–21 узла, после чего уверенно и быстро накрывался береговой артиллерией, которая вела огонь по заранее рассчитанным таблицам. Т. е. еще до ее начала операция была обречена на провал, и все последующие изменения существенной роли не играли.
Кто внес изменения в план, документально не прослеживается, но, по данным И.Д. Елисеева, изменения были выполнены штабом флота по телефонному указанию командующего ЧФ Ф.С. Октябрьского.
В его воспоминаниях ответственность за изменения в операции перекладывается на наркома ВМФ Н.Г. Кузнецова. Процитирую Н.Г. Кузнецова по этому вопросу: «Видимо, давая задание провести операцию, командование флота должно было точно указать, как выполнять задачу, сообразуясь с обстановкой и не допуская неоправданного риска. Однако такого гибкого подхода в управлении у нас тогда еще не было. Действовать нередко приходилось по принципу “любой ценой”. Однако боязнь рисковать крупным кораблем привела, по словам того же Л.А. Владимирского, к другому решению. Между тем в мирное время мы готовили для подобных операций именно крейсера. Корректировка огня с самолета была отработана хорошо, и это позволяло крейсерам вести огонь на предельных дистанциях.
Мы учли урок набега на Констанцу. В ноябре 1942 г. для обстрела базы вражеских кораблей в Сулине был послан крейсер “Ворошилов”. Он выполнил задачу успешно и без потерь, хотя враг сопротивлялся сильнее, чем во время набега на Констанцу». Т. е. получается, что ответственность все же лежит на командовании ЧФ, и это правильно, планирование операции – это не уровень Наркомата ВМФ.
Любопытна еще одна деталь. На момент проведения набеговой операции в районе Констанцы находился почти весь румынский флот. Или это случайность, или хорошо сработала разведка противника (что сомнительно), или…
Впрочем, это уже не важно. Учитывая то, что набеговые операции сами по себе рискованны, план операции заранее был провальным. Многие скажут, что это «послезнание», т. е. взгляд на ситуацию с высоты современных знаний, но это не так. О постановке минных заграждений румыны объявили еще в 1940 г., а расположение береговых батарей, их калибр, дальность стрельбы и т. д. достаточно сложно удержать в секрете от разведки.
Из записки о проведении операции: «В назначенное время – в 18.00 25 июня ударная группа в составе лидера ЭМ “Харьков”, ЭМ “Смышленый” и ЭМ “Сообразительный” пошли к выходу из базы. При подходе к боновым воротам на рейдовом посту СНС (форт Константиновский) группе [был] поднят сигнал – “Выход не разрешается” – корабли встали на якорь у выхода из базы. Одновременно командир отряда получил от командующего флотом изменение решения о составе ударной группы и группы поддержки, которое заключалось в том, что вместо эскадренных миноносцев в ударную группу назначался лидер “Москва”, а эсминцы придавались в охранение крейсера “Ворошилов”. В 20.10 ударная группа в новом составе (лидеры “Харьков” и “Москва”) под командованием командира 3-го дивизиона эсминцев капитана 2-го ранга тов. Романова (брейд-вымпел на лидере “Харьков”) вышла в море фарватером № 4 с параванами [и] легла на демонстративный курс норд-вест …с расчетом прибыть в район арт. атаки в назначенное время – 5.00 26.06.1941 г.».
Начать с того, что выход был назначен на 16.00. Корабли просто не успевали к назначенному времени, т. к. боевой приказ был получен всего за два часа до выхода. Кроме того, была произведена перегруппировка: состав ударной группы по неизвестной причине был изменен, что еще более ухудшило организацию, т. к. документов на «Москве» не было. Оставалось действовать по принципу «делай как я» в условиях радиомолчания. К чести командира «Москвы» А.Б. Тухова, он с задачей справился, и корабли не потерялись на переходе (хотя риск был). Кроме того, ударная группа была ослаблена: вместо тринадцати 130-мм орудий осталось десять. Если до этого мы говорили о планировании операции, т. е. о работе командования и штаба флота, то затронув тему ее исполнения, можно дать некоторую оценку подготовке командиров кораблей.
В записке адмирала Басистого указано: «В 22 часа 41 мин. 25 июня отряд поддержки в составе КР “Ворошилов” и эсминцев “Смышленый” и “Сообразительный” под командованием командира отряда легких сил контр-адмирала тов. Новикова (флаг на КР “Ворошилов”) вышел в море». К сожалению, все было не так.
На Инкерманском створе ЭМ «Смышленый» (командир капитан 3-го ранга В.М. Тихомиров-Шегула) отстал. По официальной версии, параван эсминца «что-то затралил, и освобождение паравана вынудило эсминец отстать от колонны». Формулировка непонятна. При освобождении параван-трала стало бы ясно, за что зацепился трал, кроме того, формулировка «на Инкерманском створе» четко указывает, что корабль находился на глубоководном фарватере внутри Севастопольской бухты.
Далее еще интереснее: «Идя самостоятельно к фарватеру № 4, он проскочил красный сектор Херсонесского маяка, ведущий в первое колено фарватера, и, потеряв место, только в 3.00 26.06 смог выйти из [своих] минных заграждений». Фактически эсминец в операции не участвовал, встретив корабли только при их отходе. Причина одна: навигационная ошибка.
Из записки: «В 0 часов 33 минуты 26 июня КР “Ворошилов” и ЭМ “Сообразительный” вышли из минных заграждений, продолжая идти с параванами до больших глубин. Пройдя 15 миль от проходной точки № 4, убрали параваны и ходом [в] 28 узлов пошли в точку рандеву с ударной группой. С развитием самого полного хода эсминец “Сообразительный” начал отставать и [в] 2 часа 30 минут скрылся с видимости. С рассветом на видимости показался ЭМ “Сообразительный” и, присоединившись [к группе], вступил в охранение крейсера».
Т.е. большую часть времени крейсер под флагом командующего операцией контр-адмирала Т.А. Новикова следовал без охранения, и только после прибытия в район ожидания эсминец догнал крейсер. Почему эсминец отстал? Ответа нет. В дальнейших боевых действиях командир эсминца С.С. Ворков показал себя грамотным офицером. Возможно, это было связано с техническим состоянием корабля.
Дальше все шло как по нотам… к сожалению, по румынским нотам. Корабли ударной группы вышли в заданный район с ошибкой, вызванной тем, что корабли следовали по счислению. По факту корабли оказались на 3 мили ближе, чем предполагалось их штурманами и командирами кораблей.
Выйдя в район минного заграждения, корабли ударной группы выставили параваны. Стремясь хоть немного снизить вероятность поражения береговой артиллерией, «Харьков» и «Москва» превысили допустимую скорость движения с параванами, в результате чего корабли потеряли по одному параван-тралу. Вероятнее всего, это произошло при встрече параван-трала с миной или минным защитником. Сначала, в 4.45, лидер «Москва», шедший концевым, потерял свой параван, затем, в 4.58, за две минуты до намеченного начала стрельбы, правый параван потерял «Харьков».
Командир «Харькова» дал приказ лидеру «Москва» выйти вперед и снизил ход до малого. Лидер «Москва» вышел в голову колонны, имея один левый параван. Остановиться для постановки второго паравана возможности уже не было.
К этому времени по факту корабли находились в 15 км от берега. Это означало, что корабли, пересекая минное заграждение, зашли на 10 миль (18 км) в зону обстрела вражеской батареи «Тирпиц».
Первым в 5.02 открыл огонь «Харьков», подавая пример «Москве». Темп стрельбы был высоким: пятиорудийный залп каждые 10 секунд, что свидетельствовало о высокой выучке экипажей. С третьим залпом открыл огонь лидер «Москва», шедший головным. Через 10 минут, в 5.12, «Москва» легла на курс отхода. В 5.14 то же сделал «Харьков», подняв флажный сигнал «Б» (Больше ход). При увеличении скорости хода лидером «Москва» до 30 узлов был потерян второй параван, и в 5.21 при изменении курса в районе 3-го орудия лидера раздался взрыв.
От взрыва лидер переломился на две части, и за счет того, что лидер совершал поворот, оторванная носовая часть завернулась назад, на левый борт, встав параллельно кормовой. Лидер затонул за 4 минуты. «Харьков», обойдя тонущую «Москву», остановился в 200 метрах от нее для спасения людей. Однако в 5.25 рядом с «Харьковом» упало два 280-мм снаряда с береговой батареи «Тирпиц», и командир ударной группы М.Ф. Романов, выслушав доводы командира «Харькова» капитана 2-го ранга П.А. Мельникова, изменил свое решение, и уже через минуту лидер дал ход.
Следуя 30-узловым ходом, «Харьков» находился бы под обстрелом батареи «Тирпиц» около 20 минут, но по факту выход его потребовал больше времени. От близкого попадания немецких 280-мм снарядов в котлах сел пар, и скорость упала до 6 узлов.
В 5.50 лидер дал шифрованную радиограмму с просьбой о помощи, которая при передаче оказалась искажена. Командующий соединением направил в помощь лидеру единственный свой резерв: эсминец «Сообразительный». В связи с тем, что крейсер и эсминец находились в 46 милях от места основных событий, потребовался целый час для того, чтобы эсминец дошел до «Харькова».
Выход лидера «Харьков» из зоны обстрела береговой батареи затянулся до 5.55, однако после этого включилась в работу румынская авиация. В 5.58 и в 6.30 были отражены налеты.
В 06.43 с лидера заметили пузырь воздуха и след торпеды, от которой «Харьков» уклонился, обстреляв предположительное место нахождения подлодки ныряющими снарядами.
Наконец в 07.00 подошел эсминец «Сообразительный» и стал занимать место впереди лидера. В этот момент с эсминца заметили след торпеды на курсовом угле 50° правого борта. Подвернув вправо, «Сообразительный» оставил торпеду слева и одновременно обнаружил вторую, идущую вдоль правого борта на лидер. Последний также осуществил маневр уклонения поворотом на торпеду, а эсминец, выйдя в точку предполагаемого залпа, сбросил четыре больших и шесть малых глубинных бомб. После этого наблюдали большое масляное пятно и на мгновение показавшуюся и быстро погрузившуюся в воду корму подводной лодки. Вероятнее всего, потопленной оказалась своя же Щ-206, капитан которой не имел информации о проводящейся операции.
Выход лидера «Харьков» из-под обстрела удался в основном благодаря мужеству экипажей и подготовке командира корабля. Действия экипажей обоих лидеров выше всех похвал. Корабли имели подготовленную команду и грамотных командиров. К сожалению, этого нельзя сказать об их командовании.
Командующий соединением адмирал Т.А. Новиков, находясь на борту крейсера «Ворошилов», запросил у командующего флотом прикрытие авиацией. Вместо прикрытия был получен приказ полным ходом следовать на базу.
В 11.30 «Харьков» и «Сообразительный» встретили «сильно запоздавший» эсминец «Смышленый» (командир капитан-лейтенант Тихомиров-Шегула). К этому времени «сбежавший» крейсер «Ворошилов» уже подходил к Севастопольской бухте.
Подведем итоги? Позор полнейший, при всем при том, что экипажи и командиры кораблей (если не считать «Смышленого») сработали «на отлично».
Результат набега (по докладу разведки ЧФ): возник пожар нефтехранилища, был подожжен железнодорожный состав с боеприпасами, разрушены железнодорожные пути и здание вокзала.
По факту: два первых залпа «Харькова» пришлись на акваторию порта. Минный заградитель «Regele Carol», который готовился к швартовке к 13 причалу, получил: «…три попадания в корму с правого борта, другие два снаряда пронзили в корму с левого борта. Несмотря на это все-таки швартовка закончилась благополучно» (свидетельства курсанта Виктора Дочюлеску). Очень скромный результат попадания пяти 130-мм снарядов. По данным бортового журнала корабля, было всего два попадания. Четыре снаряда поразили вокзал, один снаряд поразил состав с боеприпасами, вызвав его взрыв. Семь снарядов поразили нефтехранилище, вызвав пожар в трех емкостях по 500 куб. м.
Т.е. стреляли советские моряки отлично. И даже эпизод с потопленной своей подводной лодкой, при всей своей досадности и глупости, показывает хорошую выучку экипажей. Причина неудач, как вы понимаете, была совсем в другом…
Следующей потерей для флота стал эсминец «Быстрый» (командир – капитан 2-го ранга С.С. Сергеев). 28–29.06.1941 г. было произведено траление Севастопольской бухты. Эсминец 1 июля 1941 г. вышел из Севастополя в Николаев, на ремонт. В 14.10 при проходе первой линии бонов (глубина 14–16 м) раздался мощный взрыв донной мины, выставленной немецким самолетом. Так выяснилось, что обычное траление против донных мин неэффективно. «Быстрый» затонул рядом с Константиновским фортом с креном 15 градусов. Над водой возвышались надстройки и часть полубака. В 15.00 вспыхнул вытекший мазут, который удалось погасить только вечером. Погибло 24 человека, ранено более восьмидесяти человек.
Утром 2 июля к кораблю были направлены специалисты ЭПРОН, после чего выяснилось, что нос корабля сидит на грунте на глубине 6 м, корма – на 12 м. 2.07.41 г. с корабля сняли два 130-мм орудия, три 45-мм пушки 21К и дальномер. Дальше опять следует интересный момент. По официальной версии, «…дальнейшим работам помешал разыгравшийся шторм. Командующий флотом вице-адмирал Ф.С. Октябрьский, осмотрев эсминец, определил его положение как безнадежное». Как-то очень быстро командующий списал из флота боевой корабль. Но вот что любопытно: по сводкам погоды флотской метеостанции, вся последующая за катастрофой декада отмечена хорошей погодой. Нет никакого шторма и в воспоминаниях специалистов, занимавшихся судоподъемом. 13.07.41 г. эсминец был поднят и поставлен в док. Его залатали и перевели в Килен-бухту, однако 30 августа 1941 г. в результате вражеского налета эсминец был потоплен вторично. Несмотря на все попытки, в строй эсминец ввести не удалось. Окончательно его потопила немецкая авиация во время 3-го штурма Севастополя.
Постам внешнего наблюдения оповещения и связи (ВНОС) была поставлена задача: определять места сброса авиационных мин и наносить их на карту, обозначая миноопасные районы.