Глава II
Ученые материи и проза жизни
Едва они оказались в длинном, по-казенному безликом коридоре, Рокотов живо воскликнул:
– Ну, как? Вы же сами теперь видите…
«Бедняга, – подумал Савельев, – он по уши в этом…» И сказал мягко, не глядя на спутника:
– Роман Степанович, давайте не будем спешить, договорились? Все это чертовски странно, но если бы каждая странность имела отношение к нашему делу… то жизнь, наверное, была бы невыносимой. Я плохо себе представляю путешествия по времени, совершаемые без применения аппаратуры, подобной нашей. Каковое применение было бы моментально отмечено нашими наблюдателями…
– А если возможен другой путь? – тем же азартным тоном спросил Рокотов.
– Роман Степанович… – сказал Савельев, начиная чувствовать некоторое раздражение. – Это ведь мы, простите великодушно, занимаемся временем, а не вы. Я никоим образом не специалист в науках, но стараюсь кое-что штудировать, осваивать некоторые азы… Других путей нет, заверяют ученые.
– Все?
– Ну, насколько я знаю… Научное командование, выражаясь военными терминами, именно так считает.
– А если есть другие ученые? – прямо-таки звенящим от возбуждения голосом спросил Рокотов. – С другими точками зрения на предмет?
– Это интересно, – искренне сказал Савельев. – В наших бюллетенях о таком не было ни строчки… Из ваших, надо полагать? В таком случае, почему бы нам к нему не зайти прямо сейчас?
– Нельзя… Он… Он, собственно, уволен со службы…
Савельев пожал плечами:
– Говоря откровенно, это не прибавляет доверия…
– Значит, вы уже заранее вынесли вердикт…
Столь же мягко Савельев произнес:
– Господин поручик, внесем ясность. Я не могу выносить никаких вердиктов. Не уполномочен на то. Я вас прошу не усматривать во мне кого-то наподобие ревизора или комиссии из одного-единственного человека. У меня нет права ничего решать. Просто-напросто мое начальство по просьбе вашего направило меня сюда в качестве некоего консультанта – учитывая мое место службы. Вот и все. В просторечии выражаясь, мне нужно посмотреть, что у вас происходит, и не более того…
– Но вы ведь будете составлять отчет?
– Я представления не имею, потребуют ли его у меня, – признался Савельев. – Во всяком случае, ни о чем подобном речь не заходила.
– И все равно, вас наверняка попросят высказать свое мнение?
– Уж это наверняка, – задумчиво сказал Савельев. – Иначе зачем и посылать? Но мнение, будем откровенны, у меня пока что не сложилось совершенно…
Рокотов замолчал, отвернувшись прямо-таки с детской обидой. Они молча шагали по длинным коридорам, спускались по лестницам… Часто попадались часовые – хотя и не в таком количестве, как в батальоне. И специфика здесь была своя: в отличие от батальона, где военную форму с саперными кантами носили все без исключения, здесь, в Особой экспедиции, все поголовно ходили как раз в штатском (как и Савельев сейчас). Да и маскировка оказалась другая: несколько зданий, обнесенных глухой стеной, судя по вывеске у ворот, представляли собой «Нервно-психиатрическую клинику доктора Рознера». Ну что же, задумка неплоха: посторонний человек в такое заведение забредет лишь при крайней необходимости, да и любопытные особо разглядывать это место не будут, постараются побыстрее пройти мимо. Впрочем, как ему уже рассказали, в одном из флигелей (имевшем отдельный вход, не сообщавшийся с учреждением) и в самом деле обосновался самый настоящий ученый психиатр Иван Бернгардович Рознер, там и больных принимали, и содержали некоторое их количество, так сказать, на казарменном положении, на полном пансионе…
Как выглядит здешняя наблюдательная аппаратура, Савельев так и не увидел – ему никто не предлагал на нее взглянуть, а у самого, собственно, и желания такого не было. Он просто угадал, что они оказались на этаже, занятом наблюдательным пунктом. Совершенно та же планировка, что и в батальоне: в широком коридоре очень мало дверей, что подразумевает наличие за ними обширных залов, откуда не доносилось ни звука.
Они оказались в обычной приемной – вот только секретарь был мужчиной могучего телосложения и моментально угадывавшейся под визиткой пистолетной кобурой. А справа на стене имелось нелепое, на взгляд непосвященного, украшение: этакая пирамидка из черного стекла, заключенная в массивную раму из светлого металла. Ну, тут уж Савельеву никаких пояснений не требовалось: конечно же, прибор, моментально выявляющий присутствие альва – в случае, если бы у того хватило наглости сюда заявиться.
Этот могучий молодец подошел к делу серьезнейшим образом: внимательно изучил все имевшиеся при Савельеве бумаги – и удостоверение личности, и командировочное предписание, и две выданных уже здесь казенных бумаги, разрешавшие доступ туда, куда посторонним вход заказан. Сверился с толстым справочником (чьи страницы, как удалось заметить, сплошь покрыты какой-то цифирью наподобие шифра), что-то записал в толстенный гроссбух – а во вторую книгу, потоньше, вписал воинское звание Савельева, место службы, сегодняшнюю дату и время посещения, да вдобавок с вежливой непреклонностью попросил под всем этим расписаться. Савельев, человек военный, терпеливо все это перенес, понимая необходимость этаких мер. Судя по увиденному, дисциплина в партикулярной Особой экспедиции была поставлена ничуть не хуже, чем в батальоне – чего и следовало ожидать…
Только после завершения всех этих формальностей молодец старательно изобразил на лице радушную улыбку, встал и показал рукой:
– Прошу вас, господа. Посетителей у господина профессора нет, он вас ждет…
Рокотов с явным нетерпением первым направился к двери, распахнул ее перед Савельевым и вошел следом.
Кабинет оказался не особенно и большим. Никакой научной аппаратуры в нем не усматривалось, разве что на столе поблескивала никелированными дисками и сверкающими медными детальками загадочная штуковинка величиной с сигарную коробку. Полки, уставленные книгами, заваленные толстыми папками, ворох бумаг на столе… Человек, вышедший им навстречу, оказался немногим старше их с Рокотовым, тридцати с небольшим – и коли уж он носил профессорское звание, следовало полагать: либо отличался особенными научными способностями, либо быстро делал служебную карьеру (что далеко не всегда равнозначно в ученом мире, как уже успел уяснить Савельев).
Последовало рутинное:
– Поручик Савельев Аркадий Петрович, Гатчинский гвардейский саперный батальон…
– Профессор Витковский Иван Аполлинарьевич, товарищ заведующего наблюдательным пунктом…
– Очень приятно…
– Очень приятно…
Покосившись налево, Савельев уже не отвел взгляда. Там на стене висела огромная, высотой и шириной больше человеческого роста, подробная карта Москвы, и что-то в ней показалось не таким… Поручик моментально сообразил, что: это не простая карта, это стеклянный экран. Слева вверху горит ослепительно-желтая точка, внизу синеют два треугольничка, горят еще какие-то огоньки и цветные полосочки…
– Интересуетесь? – непринужденно спросил профессор. – Ну да, конечно, у вас другая аппаратура, такой вы и не видели…
Рокотов вдруг прошел прямо к карте-экрану, приблизил лицо так, что едва не упирался носом в стекло. Витковский добродушно усмехнулся:
– Оставь, Роман, ты же прекрасно видишь, что там все чистехонько. Я говорил: вот уж четыре дня никаких проявлений…
Савельев вдруг сообразил, на что поручик так жадно уставился, едва не въезжая лбом в экран: ну да, Замоскворечье, то место, где располагается домик Аболина…
– Любопытствуете… – уверенно произнес Витковский, встав с ним рядом. – Собственно, это и есть, говоря вашим военным языком, театр боевых действий. Вон тот желтый огонечек – это альв. Как приковал его кто на Арбате… Роман, вот кстати, почему вы его до сих пор не возьмете?
– Рано, – серьезно сказал Рокотов, неохотно отворачиваясь от экрана. – Нужно еще прсмотреться. Есть, видишь ли, у некоторых подозрения, что это не простой «скрытник», не претендующий ни на что другое, кроме как поселиться среди людей, затаившись, и обитать себе смирнехонько, как мышь под метлой. Предполагают, у него какая-то цель – а значит, нужно посмотреть…
– А, ну да, разумеется… – столь же серьезно кивнул профессор. – Итак, Аркадий Петрович… Эти два треугольничка – обычные, скучные мужички-колдуны, разновидность, прекрасно нам известная и никакой опасности, а также служебного интереса, не представляющие. Держим под постоянным наблюдением, и только. Вот эта зигзагообразная зеленая полосочка – видите, слева? – являет гораздо более интересный экземпляр, которым как раз и стоит в ближайшее время заняться всерьез, потому что долго таких на свободе держать не след… Ну, и тому подобное… Разные разности. Понимаете ли, то, что наши непросвещенные предки именовали колдовством и магией, непременно производит выброс в окружающую среду разнообразных видов энергии. Каковую мы, как вы уже, наверное, догадались, старательно фиксируем… Быть может, вам пояснить подробнее? Если интересно?
Видя, как нетерпеливо уставился на них Рокотов, Савельев вежливо покачал головой:
– Нет, меня интересует один-единственный вопрос…
– Догадываюсь, – профессор необидно засмеялся. – Конечно же, загадочные «вспышки Рокотова»… Роман, не надо так дуться. В Ученом мире принято называть новооткрытое явление именем открывателя…
– Не я их открывал, – угрюмо бросил Рокотов. – Вы сами.
– Но именно ты, Роман, дал им, так сказать, научную трактовку… – в его голосе звучала легкая насмешка.
Рокотов смотрел на него мрачно. Чтобы разрядить обстановку, Савельев сказал непринужденно:
– Господа, быть может, перейдем к делу? Насколько я понял, вы, господин профессор, должны мне что-то показать…
– Разумеется, – столь же непринужденно кивнул Витковский. – Быть может, присядем, господа? – показывая пример, он первым прошел к своему креслу. – История проста… и одновременно загадочна. С некоторых пор в Замоскворечье, в том самом месте, на которое столь заинтересованно смотрел Роман Степанович, начали появляться странные вспышки – так я для простоты назову сие явление. Кратковременные, не долее пяти секунд, выбросы энергии совершенно непонятного, упрощенно говоря, состава. Ни с чем подобным мы прежде не сталкивались ни в Москве, ни в других местах, откровенно говоря, Аркадий Петрович, мы просто-напросто не понимаем пока, что это такое и о чем свидетельствует. Сие не является следствием нашей научной некомпетентности, никоим образом. В Природе еще масса необъяснимых явлений, и открыты, надо полагать, далеко не все… Ты что-то хочешь добавить, Роман?
– Скорее уж, уточнить, – насупясь, промолвил Рокотов. – Вспышки эти стали отмечаться после того, как там обосновался Аболин, ведь верно?
– Отчасти, – спокойно ответил профессор. – Главное их количество. Но первую мы отметили восемь месяцев и одиннадцать дней назад, причем вовсе не в Замоскворечье, а в районе Бутырской заставы…
– То есть примерно в то самое время, когда в Москве объявился Аболин! – воскликнул Рокотов, обернувшись к Савельеву.
– Примерно, – кивнул профессор. – Поскольку точная дата появления Аболина неизвестна, ты же не станешь этого отрицать? Неделю спустя и двенадцать дней спустя мы вновь отметили вспышки, практически в том же самом месте. Потом это прекратилось надолго…
Рокотов вмешался:
– То есть, обстоит так… Сначала произошли эти три вспышки, а потом, когда Аболин обосновался в Замоскворечье, и пошло косяком их главное, как ты выражаешься, количество… Я прав?
– Абсолютно, – хладнокровнейше произнес профессор. – Все так и обстояло… и что же? Ах да… Я полагаю, Аркадий Петрович, вы уже знакомы с гипотезой Романа? Гласящей, что означенный Аболин пропутешествовал к нам из восемнадцатого столетия? Которое с тех пор не раз посещал вновь и возвращался? Знакомы? Я так и подумал…
– Покажи список, пожалуйста.
– Да Бога ради. Изволь.
Рокотов буквально выхватил у него лист, развернул перед Савельевым и принялся тыкать в те или иные даты концом бесцеремонно ухваченного со стола профессора карандаша:
– Вот, посмотрите, Аркадий Петрович… Здесь, здесь и здесь… Всякий раз, как Липунов с Ниной Юрьевной приезжали к Аболину, происходили вспышки. Промежуток в три дня, в два, снова в два… Как будто…
Витковский подхватил, не скрывая насмешки:
– Как будто Аболин всякий раз возил своих дорогих гостей, так сказать, к себе домой. Полюбоваться Москвой времен Елизаветы Петровны, мушкателя отведать, на далеких предков поглазеть, развлечься, одним словом так, как мало кому доступно…
– Но это все прекрасно укладывается в систему… – сказал Рокотов.
– Роман, прости великодушно… – поморщился профессор. – Но, если рассуждать с позиций холодной логики, ничего никуда не укладывается. Я ученый. Я обязан учитывать факты, а не фантазии и иные домыслы. Совпадения можно усмотреть в чем угодно, если желаешь, могу тебя снабдить парой-тройкой серьезных трудов по этому именно вопросу.
– Ничего я в них не разберу, – угрюмо отозвался Рокотов. – Там же наверняка одна математика да формулы…
– Формула – это как раз и есть факт… Да, существует Аболин, личность, судя по составленному на него делу, и в самом деле странноватая. Да, существуют вспышки. Но можешь ты мне доказать связь меж тем и другим? Конкретными, серьезными, неопровержимыми фактами? Боже упаси, я от тебя не требую формул и расчетов… но покажи ты мне хотя бы донесение агента, который наблюдал своими глазами, как Аболин загадочным образом возникал, или наоборот, пропадал, словно в воздухе растворяясь… Есть такие донесения? Вообще, есть очевидцы?
– Нету, – глядя в пол, сознался Рокотов.
– Вот видишь… – голос профессора приобрел официальный тон. – Аркадий Петрович, вы, насколько мне известно, посланы сюда, называя вещи своими именами, посмотреть своими глазами, что у нас тут творится? Как несомненный специалист в путешествиях по времени?
– Да, пожалуй, именно так это можно охарактеризовать, – кивнул Савельев. – Никакого официального расследования не ведется, хотя, я, конечно, здесь нахожусь по приказу начальства…
– И следовательно, вас интересует мое мнение?
– Крайне, – сказал Савельев.
– Меня никак нельзя назвать специалистом по физике Времени, – сказал Витковский. – Моя научая специализация лежит в другой области, – он показал взглядом на карту. – Однако, учитывая круг моих служебных обязанностей, пришлось пройти и факультативный курс по означенной физике. Выражаясь просто, меня обучили неким основам. Чтобы я мог, возникни такая надобность, определить, с чем имею дело. Наша аппаратура предназначена для качественно иных задач, нежели ваша, но все до единого перемещения по времени она тоже отмечает регулярно и бесперебойно, – он улыбнулся. – Так что всякий раз, когда кто-то у вас отправляется в путешествие или возвращается из оного, у нас это становится моментально известно… ну, разумеется, строго ограниченному кругу лиц. Большинство наблюдателей и знать не знают, с чем имеют дело, они просто старательно выполняют инструкцию: при появлении такого-то явления внести его в ежедневную сводку… К чему я веду? Да к тому, что я прекрасно осведомлен, как выглядит сигнал, свидетельствующий, что произошло путешествие по времени. Я не знаю, что такое «вспышки Рокотова». И никто пока не знает. Но в одном можно быть уверенным твердо: они не имеют ни малейшего отношения к «сигналу о путешествии». Ни малейшего. Схожести ни на йоту. – он покопался в бумагах на столе и извлек небольшой лист, испещренный цифирью. – Когда я узнал, что к нам едет представитель батальона, попросил сделать лишний экземпляр… Это – наше официальное заключение о природе «вспышек». Точное их описание, из которого следует, что они не имеют ни малейшего сходства с «сигналом о путешествии». Экземпляр для вас. Я сейчас же распоряжусь должным образом зарегистрировать его в секретном делопроизводстве, и вы увезете его с собой. Покажете вашим физикам, и они, вне всякого сомнения, моментально подтвердят вам, что я прав… Я думаю, этого довольно? Впрочем, если вам нужно от меня что-то еще, говорите без стеснения. Мне поручено оказывать вам любое содействие.
– Благодарю вас, – сказал Савельев. – Я и не представляю, что мне еще может понадобиться… Быть может, полный список дат, когда появлялись вспышки? И мест их появления?
Откровенно говоря, после всего, что он услышал от компетентного, несомненно, человека, никакой писанины увозить с собой не хотелось. Однако он пребывал в официальной командировке, так что следовало обзавестись бумажной отчетностью. Пожалуй, и в самом деле нелишним будет передать батальонным физикам здешнее заключение – потому что слова к секретному делопроизводству не подошьешь…
– Ну, разумеется, – с самым благожелательным выражением лица кивнул профессор.
Он проворно присоединил к заключению еще несколько бумаг, коснулся кнопки на столе. Через считанные секунды появился секретарь, выжидательно остановился у стола. Витковский протянул ему бумаги:
– Мишель, зарегистрируйте немедленно. Основание: выдано поручику Гатчинского гвардейского батальона Савельеву. Мое распоряжение. Составьте, я подпишу. Выполняйте.
Плечистый молодой человек энергично кивнул, взял бумаги и практически бесшумно покинул кабинет. Витковский, улыбаясь, развел руками:
– Ну вот, никаких бюрократических проволочек. Вы у нас еще пробудете какое-то время? Отлично. Если вам потребуется что-то еще, обращайтесь без церемоний. Как-никак служим в одной конторе… А теперь, коли с официальной частью покончено… Чаю, быть может? Или чего-нибудь покрепче?
– Нет, благодарствуйте, – сказал Савельев. – Уже напоен вдосыть, если попадете в наши края, ответим таким же гостеприимством…
– Когда-нибудь обязательно постараюсь выбраться, – серьезно сказал Витковский. – Хоть одним глазком взглянуть на ваши увлекательнейшие дела… – он покосился вбок, воздел глаза к потолку и шумно, страдальчески вздохнул: – Роман, ну что же ты смотришь на меня волком? Ты же офицер, не мальчишка, должен понимать… Ну не могу я включать в официальные бумаги, предназначенные для батальона, твои, как бы поделикатнее… соображения. Не могу, и все тут! Хотя бы из чистой субординации. Ты по службе подчинен не мне, а Бахметьеву, о чем, конечно же, прекрасно помнишь…
Глядя на него все так же угрюмо. Рокотов осведомился:
– А можешь ты включить в бумаги мнение Хомякова?
Вот тут лицо Витковского стало не просто сердитым – злым.
– Тем более нет, – холодно отчеканил он. – Мнение выключенных со службы тем более не может быть включено в какие бы то ни было официальные заключения… Что за мальчишество, Роман… Неудобно перед гостем, право…
Судя по лицу Рокотова, он явно собирался ответить нешуточной колкостью. Савельев почувствовал себя неловко – кому приятно быть свидетелем чужих служебных дрязг… На счастье, появился Мишель. Подал профессору бумаги, получил его подпись на одной, отошел к маленькому столику, ловко уложил все в пакет из плотной бумаги, накапал в пяти местах расплавленным сургучом, пришлепнул печать, отложил конверт, чтобы сургуч остыл и затвердел, протянул Савельеву какую-то бумагу:
– Распишитесь, пожалуйста, в получении, господин поручик.
Что Савельев привычно и проделал.
– Быть может, вы хотите что-нибудь у нас посмотреть? – вежливо предложил Витковский.
Не колеблясь, Савельев покачал головой:
– К сожалению, не располагаю временем. Господин Бахметьев просил навестить его как можно быстрее после разговора с вами. Так что, с вашего позволения…
Он и сам не понимал, отчего ему вдруг стало неуютно в этом уютном кабинете. Хозяин общался ним искренне, без малейшей фальши, он казался неплохим человеком, он моментально снабдил всеми необходимыми документами и явно не собирался выпроваживать гостя, наоборот. И все же… Какое-то неудобство возникло.
Выйдя из приемной, оба какое-то время шагали молча. Высмотрев подходящий уголок, лестничный пролет с выходившим во двор высоким окном, где не было ни единого охранника, Савельев остановился. Повернулся к Рокотову и негромко спросил:
– Кто такой Хомяков? Обладатель какого-то иного мнения, уволенный со службы… – увидев на лице поручика мгновенно вспыхнувшую яростную надежду, поднял ладонь: – Давайте сразу внесем ясность, Роман Степанович. Я вовсе не хочу сказать, что верю вам, а не Витковскому. Ну, какие у меня основания ему не верить? Он ученый, специалист… Я вообще не собираюсь кому бы то ни было верить. Вера уместна только в Бога, в верность жены, в некие идеалы… Что же касается нашего дела… Как бы вам объяснить… Я не ученый, но я занимаюсь Временем, это и есть моя служба. А Время – серьезная вещь, быть может, самая серьезная на свете… И коли уж возникли какие-то странности, связанные с Временем, я превращаюсь в цепную собаку… вернее будет сказать, в охотничью. Я теперь не имею права отсюда убраться, пока не вынюхаю все. Каждый закоулочек. Вот этого, – он тряхнул конвертом, – мне мало. Верю, не верю… Вздор. Просто одного этого конверта мне мало. Быть может, вы записной фантазер, на пустом месте создавший завлекательную сказку о госте из былого. Быть может, ваш Аболин – просто-напросто ловкий прохвост, отыскал где-то клад времен Елизаветы Петровны и сбывает его потихоньку… что, кстати, законам Российской империи ничуть не противоречит. Ах да, вещи выглядят новыми… Ну, предположим, тут другое. Какой-то беззастенчивый ювелир подделывает старину, которую Аболин с Кирюшиным сбывают под видом антиквариата, потому что монета елизаветинских времен стоит гораздо дороже, чем просто кусочек золота того же веса… Фактов ведь у вас нет, тут Витковский кругом прав… И все же… – он заговорил совсем тихо. – Согласно логике, существует крохотная вероятность того, что именно вы правы. А это означает, что к нам каким-то непостижимым образом проторили тропинку из восемнадцатого столетия. Если именно так и обстоит, мне рано уезжать…
– Честное слово офицера…
– Бросьте, Роман Степанович, – сказал Савельев решительно. – Увы, бывают случаи, уж простите великодушно, когда честное офицерское слово доказательством служить не может… Нравится вам это или нет, но сейчас как раз тот случай… Так кто такой Хомяков?
– Физик, – сказал Рокотов. – Служил под начальством Витковского. Его, собственно, собирались откомандировать к вам. Потому что, как бы это объяснить… В общем, считалось, что он гораздо более талантлив в науках о Времени, чем в тех, какими здесь занимаются. А значит, более полезен будет у вас в батальоне. Он писал большую работу про Время, про путешествия… Там сплошная математика, но суть-то он мог объяснить простыми человеческими словами…
– Вы были приятели? – спросил Савельев.
Рокотов упрямо вздернул подбородок:
– Мы и сейчас приятели… вот разве что видеться удается очень редко в силу всего происшедшего…
– Понятно, – сказал Савельев, чувствуя себя чуточку неловко под этим упрямым взглядом, полным уверенности в собственной правоте.
– И о чем же он писал?
– О том, что возможны другие способы путешествия по Времени. Совершенно другие. Без электричества, без магнетизма… – Рокотов, не найдя подходящих слов, взмахнул рукой, будто рубил что-то. – В общем, без всего этого… Громоздкой нынешней техники, по его собственному выражению. У него там были расчеты, всякие вычисления… Он считал, что в прошлом кое-кому не один раз удавались такие вещи… Есть всякие старые рукописи, Федя многое раскопал, я читал кое-что…
– И дальше?
– Когда он закончил первую часть работы, отослал ее к вам, в батальон, по принадлежности, так сказать. – Рокотов досадливо поморщился. – Только ваши его форменным образом подняли на смех. Именно так. Федя у вас крепко схватился с каким-то там академиком, наговорил ему кучу дерзостей… Турелин… Куренин…
– Быть может, Карелин? – севшим голосом, едва ли не шепотом спросил Савельев.
– Да, вот именно, Карелин. У них там дошло до форменной битвы, Федя человек горячий, и когда войдет в раж… Он его, этого вашего Карелина, назвал ретроградом… да как только ни называл…
– Господи боже ж ты мой… – только и смог прошептать Савельев. Быть может, и есть более надежный способ бесповоротно погубить карьеру в батальоне, вообще вылететь оттуда к чертовой матери, чем дерзко поставить под сомнение научную репутацию академика Карелина – но что-то никто о таковом не слышал…
Если переводить на военные мерки, для изучавших время физиков Карелин был тем же самым, что верховный главнокомандующий для действующей армии. Он был самым главным. Он был самым маститым. Он был основоположником каких-то вещей, которых человек с образованием Савельева и с десятого раза-то понять не в состоянии. Он не просто изучал доставшиеся от альвов трофеи, а построил на них, как на фундаменте, уже свое собственное здание. Непререкаемый авторитет, царь, Бог и воинский начальник, как говорится. Могучий старик с седой шевелюрой, гренадерского роста, с громоподобным басом, седой бородищей, умнейшими пронзительными глазами, лютый в гневе. При мимолетной встрече с ним Савельева так и тянуло встать навытяжку – в чем он, точно известно, не одинок. Солдаты перед ним цепенели, даже Зимин, поклясться можно, не то что опасается седого великана, но относится к нему с глубочайшим пиететом…
– Вы его знаете? – спросил Рокотов озабоченно. – У вас такое лицо стало…
– Эх, Роман Степанович, Роман Степанович… – горько вздохнул Савельев. – Это Наполеон, понимаете? Да куда там Бонапарту… Щенок перед ним Бонапарт, честно вам говорю. Старик – такая глыба… Дальше можете не объяснять, я и сам прекрасно все представляю. Это ж все равно, что встать на рельсы перед несущимся паровозом… Сметет… Федя ваш, конечно, в одночасье отсюда вылетел, как пробка?
– Моментально…
«Ничего удивительного, – подумал Савельев. – Если правдивы слухи, что Карелин – влиятельный член загадочнейшего Особого комитета… Пару раз об этом шепотком говорили люди, которым можно безоговорочно верить…»
– Но не могли же его в прямом смысле слова выбросить на улицу? – спросил Савельев. – Как-никак характер нашей службы, секретность наша…
– Ну, на улицу-то его не выбросили, – сказал Рокотов мрачно. – Пристроили в Московском университете… Не знаю точно, как эта должность называется, но если сравнивать с гимназией, то получается как бы обычный преподаватель, Федя примерно так объяснял… Аркадий Петрович… Он пить начал…
«Совсем плохо, – подумал Савельев. – Пьяный русский человек обычно начинает болтать – а для ушедшего с их службы болтуна последствия могут оказаться печальнейшими. Рокотов и сам должен это прекрасно понимать, третий год служит…»
– Вот теперь мне понятно поведение Ивана Аполлинарьевича Витковского… коего я не смею упрекать, – сказал Савельев. – Да и вы, сударь мой, хороши, так и лезли на рожон… С этого момента рот держите на замке, ясно вам?
– Аркадий Петрович… Старик что, настолько грозен…
– Вы и не представляете, милейший, – криво усмехнулся Савельев. – Понятия не имеете, какую он забрал власть… Нет, не стоит Витковского упрекать, ни один здравомыслящий человек в атаку с примкнутым штыком на едущий локомотив не пойдет…
– Вы, теперь, конечно, уедете?
Его презрительная улыбочка прямо-таки обожгла.
– Я это говорил? – глухо сказал Савельев. – Вот скажите, я это говорил?
– Нет…
– Вот и извольте, господи поручик, скоропалительных суждений избегать… – Савельев достал платок и вытер неведомо когда выступивший на лбу обильный пот. – Нет. Не уеду. Я просто-напросто не намерен идти в штыковую против паровоза открыто. Деликатнее надо, господин поручик, дипломатичнее, тоньше… Пойдемте.
…То ли показалось Савельеву, то ли нет, но Бахметьев то и дело украдкой бросал на него пытливые, изучающие взгляды…
– А каково, собственно, будет завершение дела? – спросил он достаточно небрежным тоном. – Я так понимаю, решено с ним заканчивать?
– Да, вот именно, – ответил Бахметьев бесстрастно. – Ни Аболин, ни его сторож не имеют отношения ни к альвам, ни к прочим существам, коими занимается наше учреждение. Стопроцентные люди. Даже если эти загадочные вспышки имеют к ним отношение, уж к чему они не имеют отношения, так это к путешествиям по времени. О чем имеется квалифицированное заключение целой группы ученых, подписанное в первую голову академиком Карелиным. Ну, а авторитет сего ученого мужа велик и незыблем… В общем, там – он указал на потолок указательным пальцем – решено заканчивать. Аболин с дворником, конечно, будут подвергнуты аресту обычными учреждениями. Однако каких-либо тяжких последствий вряд ли предвидится. Продаваемые предметы добыты не преступным путем, нет тому доказательств. В преступном мире эта парочка неизвестна. Единственное, что им можно будет инкриминировать – проживание по чужим видам. Но вы же знаете нынешних ловких адвокатов… А деньги у Аболина есть, и приличные. Думаю, самое большее, что их может ожидать – обычная высылка по этапу в те места, которые они назовут местами своего постоянного проживания. Я вижу, вы уже получили все официальные заключения? – он показал на конверт, лежавший перед поручиком. – И вы теперь, наверное, намерены нас покинуть?
Он вовсе не равнодушно держался, ничуть, чуялось хорошо скрываемое волнение.
– Собственно, следовало бы так и поступить, – сказал Савельев нейтральным служебным тоном. – Но вы же понимаете – Время… Я вовсе не хочу сказать, будто сомневаюсь в заключениях экспертов… куда уж мне, профану совершеннейшему. Но в батальоне у нас привыкли относиться с величайшей серьезностью ко всему, что связано со Временем. Пусть даже, как в данном случае, тревога оказалась напрасной. Мне хотелось бы… Нет, конечно, не проводить надлежащее расследование. Во-первых, я на это не уполномочен, во-вторых, я не имею никакого права вмешиваться в вашу деятельность, охотиться, так сказать, в чужих угодьях. И тем не менее… Мне хотелось бы самому кое-что не то чтобы проверить – посмотреть там и сям, поговорить с кем-нибудь… Делу нисколечко не помешает, если к этому, – он кивнул на конверт, – будет присовокуплен еще и мой рапорт о собственных наблюдениях. Полковник Старцев ничего не имел против такого… правда, я не знаю вашей позиции. Вы имеете полное право воспротивиться моим разысканиям и прямо запретить мне таковые…
– Нет, ну зачем же? – сказал Бахметьев с деланной небрежностью. – Я ведь, Аркадий Петрович, старый бюрократ, пост вынуждает, прекрасно понимаю этакие тонкости. Начальство любит, когда отчеты – всеобъемлющие. Лучше прибавить лишних бумаг, чем не доложить, пухлый отчет всегда производит хорошее впечатление. Увы, таковы реалии, не нами придуманные… Так что – извольте. Я освобожу на денек-другой Романа Степановича от его текущих обязанностей, он вам окажет все необходимое содействие. Занимайтесь, чем хотите. И не благодарите, что вы, я так поступаю из бюрократической въедливости, да-с.
Он даже глаза выкатил чуточку, старательно изображая этакого заядлого формалиста. Савельев почувствовал к нему симпатию. Этот человек сделал все, что мог, в его положении. Не стал слепо преклоняться перед авторитетом, как Витковский… правда, и открыто выступить со своим мнением, идущим вразрез, не решился. Понимая наверняка, что тут все же что-то нечисто, он, пусть и в крайне уклончивых фразах, дал о том знать Старцеву, а теперь предоставил Савельеву полную свободу действий. Не борец, конечно – но и не равнодушный чинуша…
– Я полагаю, Роман Степанович, вы не откажетесь сопутствовать господину Савельеву? – все так же старательно изображая равнодушие, поинтересовался Бахметьев.
– С удовольствием! – плохо скрывая радость, отозвался поручик.
– Вот и прекрасно. Надеюсь, общими усилиями мы это дело успешно закроем, и в самом скором времени…