Черногорцы в России. Черногорский митрополит Василий Петрович и Россия ( Коллектив авторов, 2011)

Черногорский митрополит Василий Петрович и Россия

Ю. П. Аншаков

Имя Василия Петровича, митрополита и соправителя владыки Саввы, навсегда вошло в историю Черногории и русско-черногорских связей, поскольку именно он заложил прочную основу русско-черногорских взаимоотношений, многое сделал для их развития. Личность многогранная, противоречивая, готовая ради защиты интересов Черногории к рискованным и даже авантюрным действиям – все это в полной мере характеризует Василия Петровича, жившего и правившего в Черногории в один из наиболее сложных и драматических периодов ее истории.

Василий Петрович родился в 1709 г. в Негушах в семействе Петровичей, игравшем важную роль в политической и религиозной жизни Черногории. «Фамилия Петровича в Черной Горе из древних времен благородием происходит и как произвел Бог сербскому народу первосвятителя Савву Сербскаго от корене царскаго Симеона Немани, подобнее так черногорцам и протчим окружным христианом Бог произвел фамилию Петровича», – отмечалось в письменном обращении черногорской депутации к русской императрице Елизавете Петровне¹.

Василий Петрович с детства знал генеалогию своего рода, влияние которого в Черногории с избранием митрополитом Данилы Петровича-Негоша (1697–1735) неуклонно возрастало. Предназначенный со временем быть митрополитом, Василий совсем юным оказался в Цетинье, где под присмотром и опекой своего дяди, владыки Данилы, в монастырской школе научился читать и писать. После смерти Данилы в 1735 г. его место на митрополичьем престоле занял Савва, двоюродный брат Василия Петровича, проявивший себя слабым и безвольным политиком. С его приходом к власти «племена опять вскочили одно на другое; кровавая месть заступила место решения судом; всюду начались воровства и грабежи, никто не чувствовал себя безопасным», – писал русский ученый П. А. Ровинский².

Свою внешнеполитическую деятельность Василий Петрович начал в 1740 г. с дипломатической переписки с венецианскими властями г. Котора (венецианское Приморье) в связи с различными проблемами, почти постоянно возникавшими в черногорско-венецианских отношениях. Следует заметить, что 1740 год явился знаковым в истории русско-черногорских отношений. Если ранее в основном священнослужители, получавшие из России «немалые милостыни и подаянии…, были преданы российскому двору», то в 1740 г. к ним примкнули и черногорские старейшины (сердары, воеводы, кнезы), переставшие получать ежегодную плату от венецианских властей. С этого времени «черногорские начальники…, отдалясь совсем от венецкаго правления, предались все

России», – замечал посетивший позднее Котор со специальной миссией российский эмиссар Г. Мерк³. И хотя через несколько лет Венеция вынуждена была восстановить денежную выплату черногорским старейшинам, черногорско-венецианские отношения от этого заметно не улучшились.

Надо сказать, что обострение отношений с Венецией началось после Пожаревацкого мира (1718 г.), когда после победы Австрии и Венеции над Османской империей Венеции отошли приморские черногорские общины Грбаль, Побори, Маини и Браичи, а Черногория, воевавшая на венецианской стороне, лишилась выхода к Адриатическому морю. Помимо этого сказалось и то обстоятельство, что с этого времени Венеция больше никогда не воевала с Турцией, а это явно не устраивало Черногорию, и у нее появляется дополнительный стимул к развитию черногорско-русских связей. Черногорско-венецианское противостояние достигло апогея в начале 1740-х гг., когда провидуром Котора (глава администрации) стал Марко Кверин, а комендантом порта – Никола Болица. Венецианский сенат нанес чувствительный удар по экономике Черногории, запретив доступ черногорцам на приморские базары, лишив их возможности приобретать необходимые товары, продовольствие и порох. И хотя этот инцидент, как и некоторые другие, был вскоре улажен, напряженность в черногорско-венецианских отношениях сохранялась.

Такая критическая ситуация заставила Василия Петровича, замещавшего уехавшего в Россию Савву, в апреле 1744 г. прибыть в Венецию. Василий Петрович в специальной Записке сенату республики, напоминая о заслугах черногорцев перед Венецией, сумел добиться отрешения от должности ненавистного черногорцам Н. Болицы, а также настоял на открытии для черногорцев рынка в Которе.

Успешная миссия Василия Петровича в Венецию способствовала росту его авторитета и влияния на значительную часть черногорского общества. По возвращении из России Савва, ревнуя Василия Петровича к его возросшему влиянию, предпринял энергичные меры для его нейтрализации. Савва, именуя Василия Петровича интриганом, всячески старался продемонстрировать венецианским властям свои симпатии к республике. Он утверждал, что Н. Болица оклеветан, заявлял о приверженности черногорцев Венеции и пр.⁴. В результате интриг митрополита Саввы Черногория оказалась поделена на две партии: одна ратовала за старого владыку, «знаменем» другой стал Василий Петрович. Дело дошло до того, что амбициозный Василий Петрович, бывший тогда еще архимандритом, в 1745 г. представлял себя перед венецианскими властями черногорским владыкой⁵, хотя в то время являлся помощником митрополита Саввы, замещавшим его лишь на время отсутствия в Черногории. Безусловно, разъединение Василия Петровича и Саввы являлось злом для Черногории, но было на руку Венеции. И хотя острота конфликта между двумя родственниками и высшими церковными иерархами Черногории со временем притупилась, неприязнь между ними сохранялась до самой смерти Василия Петровича.

Если во взаимоотношениях Черногории и Венеции, несмотря на все расхождения, дело все же не доходило до постоянных вооруженных столкновений, то совершенно иначе складывалась ситуация на границах с османскими владениями. Здесь жесткое военное противостояние было нормой для черногорцев. Жизнь складывалась по формуле: «или черногорцев режут, или черногорцы режут». В письме от 15(26) июля 1743 г. к российскому резиденту в Константинополе А. А. Вешнякову Василий Петрович сообщал, что против Черногории ополчилась вся Босния, ближайшая Герцеговина, Шкодра (Северная Албания), Бар и Ульцин (турецкое Приморье), Призрен и Джаковица (Косово), которые с «нашими никогда не хотят мира иметь»⁶.

Надо сказать, что с начала 40-х гг. XVIII в. черногорское руководство поддерживало контакты с А. А. Вешняковым, которые выражались в сравнительно редкой переписке митрополита Саввы, Василия Петровича, черногорских старейшин с российским дипломатом. Внешняя политика Саввы в значительной мере была ориентирована на Венецию, а это не устраивало Василия Петровича, недовольного провенецианскими симпатиями митрополита и все более склонявшегося к опоре Черногории на Россию.

В феврале 1746 г. Василий Петрович направляет письмо канцлеру А. П. Бестужеву-Рюмину, где он впервые излагает российскому руководству основу своей концепции. Согласно ей Черногория является независимой страной, которая «ни от турков, ни от латин стоит необладаема»⁷. Помимо этого он убеждал российского канцлера, что если бы «в Черной Горы произошла школа философии, филологии и ретории, то вси римска церкве сынове приступили би к православию». Утверждал, что суть разума черногорского такова, что способна превзойти «и философа римскаго». Учитывая, что тогда почти все население Черногории было вообще неграмотным, выдвигать такие идеи мог только человек с большой фантазией. Справедливости ради стоит заметить, что в дальнейшем Василий Петрович станет более трезво оценивать положение дел в области образования черногорского народа и предлагать реальные меры к его совершенствованию. В конце письма Василий Петрович просил Бестужева-Рюмина об оказании содействия в издании написанной им «Истории о Черной Горы». И российский канцлер не забудет его просьбу.

В августе 1750 г. в Белграде Василий Петрович был рукоположен в сан митрополита печским патриархом Афанасием II. Его церковный статус вырос, а также возросло влияние в Черногории, где многие были недовольны слабой и пассивной политикой Саввы. В 1751 г. Василий

Петрович отправился в Вену, где, помимо прочего, направил императрице Марии-Терезии обширный меморандум. В нем он обосновывал тезис о многовековой независимости Черногории, этой «чистой девицы, одной особой республики» под управлением митрополитов из рода Петровичей. Василий Петрович просил венский двор взять под свое покровительство Черногорию и предлагал заключить союз между Австрией и Черногорией ради освобождения балканских земель из-под власти Турции⁸. В Вене в то время мало что знали о Черногории, но Василий Петрович был известен как человек непредсказуемый, склонный к вымыслам. Поэтому его предложения были оставлены без внимания. Кроме прочего, Василий Петрович весьма слабо разбирался в большой европейской политике, иначе он бы знал, что в то время политика Австрии не предполагала каких-либо аннексионных планов на Балканах. Убедившись в бесперспективности надежд заинтересовать венский двор Черногорией, Василий Петрович полностью переориентировался на Россию, где он с большим успехом будет стараться воплотить в жизнь те идеи, какие оказались неприемлемыми для Австрийской империи.

В 1751 г. российским посланником в Константинополе стал выдающийся дипломат А. М. Обресков. Приступив к исполнению служебных обязанностей, Обресков практически сразу же столкнулся с проблемами, которые волновали и которые хотело решить черногорское руководство. Со стороны черногорских старейшин к нему шли просьбы защитить Черногорию от нападений соседних османских пашей. В свою очередь у митрополита Саввы были свои проблемы: он просил Обрескова ходатайствовать перед Портой о возвращении захваченных турками после Прутского похода Петра I церковных земель. По словам Саввы, турки объясняли захват тем, что «султан дал им эти земли в наказание черногорцам за их верность русскому двору». В ответном письме Обресков заверял владыку, что имеет повеление императрицы стараться защитить интересы единоверцев перед Портой, но «только теперь надобно потерпеть»⁹. Однако долго терпеть черногорское руководство не захотело, и в мае 1752 г. митрополит Савва письменно известил канцлера Бестужева-Рюмина о решении направить в Россию Василия Петровича «для исправления поверенных ему дел»¹⁰.

В Петербург Василий Петрович прибыл в середине сентября 1752 г. Цель его первого визита заключалась в получении материальной помощи и политической поддержки со стороны России. Практически сразу митрополит направил Синоду письмо с просьбой о ликвидации задолженности по субсидии Цетиньскому монастырю с 1743 по 1752 г. (по 500 рублей через два года на третий), а также просил снабдить церковными книгами, выдать 100 букварей и 10 «Историй Александра Македонского» ^п. Желание митрополита получить книги о великом полководце Древней Греции, вероятно, связано с тем, что еще в упоминавшемся меморандуме на имя Марии-Терезии Василий Петрович вел отсчет черногорской истории именно со времени Александра Македонского, что, конечно, не соответствовало истине. Забегая вперед, заметим, что эти книги он так и не получил.

Следует сказать, что одной из важнейших своих жизненных задач митрополит Василий Петрович считал просвещение черногорского народа. Как уже отмечалось, черногорцы, в подавляющем большинстве, были неграмотны; таких людей было немало и среди руководящего слоя страны. Даже самое примитивное начальное образование было плохо организовано. Обычно родители обучали детей грамоте только в том случае, если желали видеть их в дальнейшем священниками. В таком случае они посылали своих сыновей в качестве причетников в монастырь, где их обучали азам грамоты и счета, изредка учили писать. О качестве обучения говорить не приходится, поскольку подавляющее большинство монахов и священников, кроме высших церковных иерархов, сами были людьми малограмотными. Понимая, что создание более совершенных органов управления и суда, в чем так нуждалась Черногория, требует людей образованных, Василий Петрович в своем обращении в июле 1752 г. к русской императрице просил о помощи в устройстве славянских малых школ в Черногории, по окончании которых он намеревался направлять учеников для продолжения образования в Россию¹².

В Москве, куда Василий Петрович переехал из Петербурга в январе 1753 г., он развернул активную деятельность: установил связи с видными политическими деятелями, писал многочисленные письма в Синод, Коллегию иностранных дел, русским сановникам, желая заинтересовать церковные круги и российское руководство проблемами Черногории и ее народа. В феврале 1753 г. Василий Петрович обратился в Коллегию иностранных дел, где он излагал историю черногорско-турецкого военного противостояния с 1712 по 1739 г., а затем послал туда «Краткое географическое описание Черногории». При этом Василий Петрович включал в состав черногорских земель не только собственно Черногорию с ее четырьмя нахиями (областями), но и часть территории Приморья, Герцеговины, все брдские племена, а также североалбанских католиков (Хоти, Клименти, Кастрати)¹³. Делал он это вполне преднамеренно, поскольку понимал, что раздираемая внутренней анархией, маленькая, оторванная от моря Черногория не способна вызвать сколько-нибудь значительный интерес у русского двора.

Находясь в России, Василий Петрович действовал как политический деятель, упорно настаивая, что Черногория никому не подчинена, достаточно обширна и могущественна, способна объединить балканские народы и стать центром освободительной борьбы от османского ига. Преследуя эти цели, он в апреле 1753 г. направил письмо канцлеру А. П. Бестужеву-Рюмину, где вновь утверждал, что его страна никогда не была завоевана Турцией, а всегда оставалась республикой во главе с митрополитом. Он также предлагал установить протекторат России над Черногорией и заверял канцлера, что в случае русско-турецкой войны «все окрестные славяно-сербские народы присовокупились и отдали б себя под протекцию всероссийскую»¹⁴.

Заслугой Василия Петровича является и то, что он являлся первым черногорским историографом. Мысли, высказанные им в обращениях к российскому руководству, нашли развитие в изданной в 1754 г. в типографии Петербургской академии наук книге Василия Петровича «История о Черной Горы» (при содействии канцлера А. П. Бестужева-Рюмина). В ней он высказывал суждения о славянской общности, о создании в Юго-Восточной Европе обширного славянского государства, прототипом которого должна была стать средневековая сербская держава в период ее расцвета. Впоследствии его идеи нашли продолжателей среди сербских государственных и общественных деятелей. Вместе с тем, книга содержит неточности, преувеличивает роль Черногории (которая представлена автором как большое и мощное государство) в антитурецкой борьбе. В ней превозносится роль самого владыки и его семейства. Книга Василия Петровича довольно успешно расходилась на российском рынке. Так, например, в Московской книжной лавке (с 1749 по 1763 г.) не осталось ни одного из 100 экземпляров, продававшихся по цене 12 копеек¹⁵, что было хорошим показателем по тем временам.

Василий Петрович значительно преуспел в решении задач своей миссии. Издание книги «История о Черной Горы», общение митрополита с русскими государственными деятелями способствовали формированию у правительства и просвещенной российской общественности представления о Черногории как о неподвластном Порте государстве. В Москве черногорский владыка наряду с решением политических проблем занимался и делами религиозными. В частности, в марте 1754 г. он отслужил литургию в придворной церкви в присутствии императрицы Елизаветы Петровны и высших российских церковных иерархов. Эту «церемонию преосвященный Василие со умилением порядочно чинил, что ея величеству и синклиту и всем приятно явилось»¹⁶.

Весной 1754 г. Василий Петрович из Москвы отправился на родину. Он увозил с собой субсидию Цетиньскому монастырю за 1743–1753 гг. (1666 руб. 66 коп.). Кроме того, русское правительство выделило на восстановление черногорских церквей 5 тыс. рублей и лично Василию Петровичу 3 тыс. рублей в качестве вознаграждения за путевые издержки. Митрополит получил из Синода полное архиерейское облачение – украшенную бриллиантами панагию, а также книги. Помимо церковных книг (евангелия, библии, катехизисы, требники и др.) владыка получил также 100 букварей¹⁷.

Однако школы в Черногории так и не были открыты, поскольку Синод потребовал от Коллегии иностранных дел выяснить, сколько и в каких местах требуется школ, а также выделить средства на их содержание. Только после этого Синод брался за подготовку учителей для черногорских школ ¹⁸. Коллегия иностранных дел с этим решением Синода согласилась, заметив, что для положительного решения этого вопроса требуется время и дополнительная информация из Черногории. Поэтому по-прежнему единственными очагами образования в Черногории оставались монастыри, где обучалось небольшое число детей.

Также отказано было Василию Петровичу и в установлении протектората России над Черногорией до тех пор, пока не прояснится, как представляют себе черногорцы степень зависимости от России, и пока не поступит «формальное от сего народа прошение»¹⁹. И хотя такое прошение впоследствии было направлено, однако положительной реакции русского двора оно так и не вызвало. Вероятно, здесь, помимо прочего, свою роль сыграла информация, полученная из Константинополя от А. М. Обрескова, который считал невозможным принятие черногорцев под «явную протекцию» России. Министр-резидент был убежден, что такое решение только озлобит Порту, поскольку она увидит в этом опасный прецедент для других православных подданных султана, и вследствие этого «только беды черногорцам отовсюду будут»²⁰.

Вместе с тем российское руководство и сама Елизавета Петровна без доли сомнения отнеслись к заверениям Василия Петровича в том, что Черногория независима. Когда в 1754 г. встал вопрос о переселении черногорцев в Россию, посол в Вене Г. К. Кейзерлинг получил от Елизаветы Петровны рескрипт следующего содержания: «Хотя черногорцы многими другими народами, находящимися под турецким владычеством, окружены, однако сами они, по надежным известиям, вольные люди, которые не только не признают верховной власти Порты и не платят ей дани, но находятся в постоянной борьбе с турками для своей защиты. Хотя в договоре между Портою и Венециею черногорцы и уступлены Порте, но договор остается безо всякой силы, потому что вольного народа нельзя уступать без его согласия»²¹.

Из этих слов императрицы, безусловно возникших на почве суждений о Черногории Василия Петровича, верным было то, что черногорцы находились в постоянной вражде с турками (под турками черногорцы подразумевали всех мусульман, вне зависимости от их национальной принадлежности), а также что ранее принадлежавшие Черногории приморские земли были уступлены без согласия черногорцев. Впрочем, в соответствии с нормами международного права этого согласия и не требовалось, поскольку формально Черногория являлась составной частью Османской империи.

В Черногорию Василий Петрович вернулся в сентябре 1754 г. Полученные в России деньги позволили превратить монастырь Станевичи (одна из резиденций митрополита Саввы) в «рассадник русской агитации». Сюда стекался народ не только из Черногории, но и из Приморья и Брды (примыкающая к Черногории горная область). Василий Петрович наделял прибывших деньгами, израсходовав при этом большую часть денежных средств, полученных в России. Благодаря этой акции резко возрос его авторитет не только среди черногорцев, но и приморцев и брдян, поскольку они увидели, что за владыкой стоит могущественная Россия. Среди черногорцев распространилось устойчивое мнение, что царица Елизавета Петровна вступит в войну с Турцией, если та нападет на Черногорию.

Воодушевленный результатами поездки в Россию, Василий Петрович начинает активизировать политику в отношении Турции и Венеции, что означало отход от политики митрополита Саввы, направленной на поддержание умиротворяющих отношений с турками и венецианцами. Вскоре после возвращения из России на народном собрании в Цетинье Василий Петрович призвал «свободный и независимый народ» навсегда отказаться от уплаты харача туркам, что с воодушевлением было воспринято собравшимися²². Генеральный провидур (наместник) Далмации Ф. Гримани точно определил главные направления политики Василия Петровича в сложившейся ситуации: «Освободиться от власти Порты, добиться доверия народа, укрепить свое влияние»²³. Демонстративный отказ от уплаты дани не мог безнаказанно сойти с рук черногорцам. Это понимал не только Василий Петрович, но и венецианские власти. Правящие круги Венеции считали, что черногорский владыка не решился бы на подобный шаг, если бы не рассчитывал на поддержку России.

Понимая серьезность ситуации, когда черногорцы каждодневно ожидали нападения войск боснийского визиря Хаджи-Мехмед-паши, Василий Петрович стремился не только объединить внутренние силы, но и заручиться поддержкой России в борьбе против надвигающейся турецкой агрессии. В этих целях он вел обширную переписку с А. М. Обресковым, канцлером А. П. Бестужевым-Рюминым, вице-канцлером М. И. Воронцовым, а также с императрицей Елизаветой Петровной²⁴.

В сентябре 1755 г. оба черногорских владыки, Савва и Василий Петрович, сообщали А. М. Обрескову о концентрации многочисленных турецких сил из Боснии и Румелии на черногорских границах, а также о фирмане султана, которым предписывалось: «Нас архиреев поймать и живых на кол посадить, а вельмож наших повесить на виселицах, народ попленить и в работу взять и переселить в Косово поле, в нашей Цетинской резиденции крепость себе построить…, а церкви и монастыри разорить»²⁵.

В письме к М. И. Воронцову (январь 1756 г.) Василий Петрович, предупреждая, какие трагические последствия будет иметь поражение Черногории для балканских народов, замечал: «Плачет бедная Сербия, Болгария, Македония, рыдает Албания в страхе, чтоб не пала Черная Гора; уже Далмация пала и благочестия лишается, будучи напоена униатством; Герцеговина стонет под ногами турецкими. Если Черная Гора будет освобождена, то все к нам пристанут; если же турки Черною Горою завладеют, то христианство во всех упомянутых землях исчезнет»²⁶. В это время Россия была занята активной подготовкой к войне с Пруссией, поэтому любое осложнение отношений с Портой было крайне нежелательно. Однако Елизавета Петровна в секретном рескрипте предписала Обрескову: «чтоб не привести черногорцев в отчаяние, надобно вам, хотя стороною, сделать все возможное в их пользу; наперед посоветовавшись с переводчиком Порты как с единоверным, постарайтесь исходатайствовать облегчение этому единоверному и усердному к нам народу и давайте знать им тайно обо всем, что будет делаться относительно их при Порте, чтоб они не были застигнуты врасплох»²⁷.

Исполняя повеление императрицы, А. М. Обресков имел доверительную беседу с главным драгоманом (переводчиком) Порты, греком по национальности. Тот отсоветовал российскому дипломату обращаться с демаршем в защиту черногорцев, поскольку это «ускорит гибель не только черногорцев, но и всех православных, находящихся под игом турецким». Драгоман считал, что «ничто не может быть для Порты чувствительнее, а для бедных православных опаснее, как если русская императрица явится покровительницею последних. Этим турка, как заснувшего льва, можно разбудить». Обресков, находя суждения драгомана резонными, отписал в Петербург, что, избегая открытого заступничества за черногорцев перед Портой, он будет тайно поддерживать их²⁸. Тем временем в Черногории состоялся экстренный сбор, на котором его участники единогласно провозгласили, что «лучше всем умереть, нежели вольность свою потерять»²⁹. Это решение народного собрания было триумфом политической концепции Василия Петровича, но оно же делало неизбежным военное столкновение с турками, тем более что фирман султана Османа III о наказании мятежных черногорцев был уже издан.

Готовясь к войне, Савва и Василий Петрович предприняли еще одну, последнюю попытку заручиться русской поддержкой. В начале ноября 1756 г. митрополиты приняли решение направить в Россию «епископа Зетского» Владимира. В выписанном на его имя паспорте было указано, что он отправляется для сбора милостыни на нужды своей разоренной епархии, но, кроме того, он должен был обратиться с просьбой к императрице о защите черногорцев «в их бедствиях, претерпеваемых от злосчастных агарян»³⁰.

В самый канун нападения турок произошло еще одно событие, взбудоражившее всю Черногорию. 11 ноября 1756 г., ночью, Василий Петрович вместе с игуменом Теодосием (Феодосием) Мркоевичем, оставив за себя губернатора С. Радонича, тайно покинул Черногорию и укрылся в австрийских владениях, в Риеке (Фиуме).

Историки склонны по-разному оценивать этот поступок владыки. Г. Станоевич считает его оправданным, поскольку было ясно, что в предстоящих боевых действиях между турками и черногорцами последние не могли добиться победы, а в ходе последующих мирных переговоров турки обязательно потребовали бы выдачи владыки, своего главного врага, для неминуемой расправы ³¹. С этим суждением югославского историка можно согласиться, памятуя о том, что военачальником Василий Петрович, в отличие от, скажем, митрополита Данилы, не был. В то время, когда все должно было решаться на поле брани, присутствие Василия Петровича в Черногории мало что значило и было бы лишь дополнительным раздражителем для турок, и без того до крайности обозленных на черногорцев.

Во второй половине ноября 1756 г. Ахмед-паша с двадцатитысячным войском вторгся в Черногорию, сметая все на своем пути. Турки уничтожали всех, кто попадался им под руку, включая детей старше восьми лет. Война проходила в сложных для черногорцев условиях. Продолжалась установленная еще летом 1755 г. блокада Черногории со стороны Венеции. Несмотря на упорное сопротивление черногорцев и большие потери в турецком войске, состоявшем в основном из башибузуков, турки все же захватили «сердце Катунской нахии» село Чево, но так и не сумели пробиться к Цетинье, главной цели их военной операции. Военные потери и осенняя распутица заставили турок отступить, что было воспринято черногорцами как моральная победа. Однако сил для дальнейшего сопротивления, в случае повторного турецкого нападения, у черногорцев не хватало. Черногорско-турецкое военное противостояние завершилось договором в Никшиче в январе 1757 г. Черногорцы обязались не заниматься четованием на турецкой территории, платить дань султану и не принимать иностранных посланцев³². Результат этой войны не удовлетворил ни одну из сторон. Турки были недовольны тем, что им не удалось нанести сокрушительное поражение черногорцам, захватить Цетинье. В свою очередь, черногорцы, для которых отказ от уплаты харача был делом принципа, вынуждены были смириться с выплатой дани.

Война закончилась, но Василий Петрович не спешил возвращаться на родину, где его ждали не только друзья, но и враги, предлагавшие в случае возвращения владыку убить, а его имущество конфисковать, чтобы затем использовать его для выплаты харача³³. Не судят только победителей, а в глазах многих черногорцев, в том числе и самых влиятельных, митрополит был тем человеком, который наиболее резко выступал против уплаты дани туркам, но конечный результат его действий оказался неутешительным.

Находясь по-прежнему в Риеке, владыка не терял связей с Черногорией и строил грандиозные внешнеполитические планы. В январе 1757 г. он информировал губернатора С. Радонича³⁴ о своей встрече с полковником С. Ю. Пучковым и премьер-майором С. Петровичем, которые находились в этих краях и занимались вопросами переселения партии черногорцев в Россию. Российские офицеры, сообщал митрополит, тотчас уведомили посла в Вене Г. К. Кайзерлинга о нуждах Черногории. Одновременно владыка выражал надежду, что врагам Черногории уготована «достойная сатисфакция», поскольку три великие империи: «наша Российская, римская и французская в едином союзе». Проявляя осведомленность в российских придворных новостях, Василий Петрович был обрадован назначением «от нашего двора всероссийского» полномочным послом во Францию брата вице-канцлера и «нашего великого приятеля» М. П. Бестужева-Рюмина, для поддержания отношений с которым он предлагал назначить С. Ю. Пучкова полномочным послом от Черногории. По убеждению Василия Петровича, М. П. Бестужев-Рюмин мог оказать большую помощь Черногории как при российском, так и при французском дворе, в частности, повлиять через Версаль на Венецию.

Как видно из всего этого, Василий Петрович настолько сжился с мыслью о неразрывности судеб Черногории и России, что именует Российскую империю «нашей». Так он заявляет в письме ко второмулицу в Черногории, новоиспеченному губернатору С. Радоничу, придерживавшемуся провенецианских симпатий, но которого митрополит сумел все же привлечь на свою сторону, приступив к реализации планов русского правительства и своих по переселению черногорцев в Россию.

Одним из важнейших аспектов внешнеполитической деятельности Василия Петровича в 1750-е гг. становится попытка организовать масштабное переселение черногорцев в Россию. Русское правительство в это время, впрочем как и ранее, было заинтересовано в привлечении балканских народов на русскую военную службу. В связи с начавшимся переселением в Россию сербов в 1751 г. посол в Вене М. П. Бестужев-Рюмин в реляции к императрице Елизавете Петровне отмечал всю выгоду этого дела и полагал, что «сербский корпус» может быть пополнен македонцами и болгарами³⁵. Первенство в реализации планов переселенческой политики русского правительства принадлежало сербам, которых в организованных на украинских землях военно-хозяйственных поселениях Новая Сербия и Славяно-Сербия к 1760 г. насчитывалось уже свыше 26000³⁶.

Вопрос о возможности и желательности переселения черногорцев в Россию еще в 1743 г. поставил российский резидент в Константинополе А. А. Вешняков, предлагавший расселить черногорцев «по линии в Крыму… для всяких впредь случаев»³⁷. В ответ на опасения императрицы, что турецкое правительство может потребовать выдачи черногорцев, Вешняков утверждал: «Порта рада сама их выгнать, поскольку претерпевает от них обиды, которые не в силах отомстить». Черногорцы, полагал он, могут быть полезны России, поскольку «зело трудолюбивы, живущие в крайней нужде и трезвости, чрезвычайной храбрости и к вере склонны и непреоборимой горячести»³⁸. К реализации намерения переселить черногорцев российское руководство вернулось лишь в 50-е гг. И здесь главная роль отводилась Василию Петровичу. В 1752 г. Елизавета Петровна впервые сама заинтересовалась вопросом переселения черногорцев в Россию и даже поручила новому послу в Вене Г. К. Кейзерлингу позаботиться о сводном проходе черногорцев через австрийские владения³⁹, но дело не тронулось тогда с мертвой точки. Василий Петрович в январе 1753 г. обратился в Коллегию иностранных дел, предлагая свои услуги по переселению черногорцев «в высокославную империю всероссийскую»⁴⁰.

Возвращаясь из России на родину и проезжая через Киев, Василий Петрович 13(24) июня 1754 г. писал в Коллегию иностранных дел, что «из черногорскаго народа, по своей вольности, немалое число людей в венецианской службе обретается, и что как скоро он в Венецию приедет, то оным, в венецианской службе находящимся черногорцам советовать станет, чтобы они, взявши апшиты (отпускные свидетельства. – Ю. А), следовали в Российскую империю⁴¹. Послу в Вене Кейзерлингу было поручено переговорить по этому вопросу с Василием Петровичем, когда он будет по дороге домой проездом в Вене. Кейзерлинг встретился с Василием Петровичем, однако тот во время его визита к послу ни словом не обмолвился о переводе черногорцев с венецианской службы на русскую. К тому же посол полагал, что ради двоих или троих черногорцев не стоит прилагать какие-либо усилия⁴².

Можно предположить, что Василий Петрович сознательно в беседе с Кейзерлингом не коснулся этой проблемы, поскольку действительно собственно черногорцев на венецианской службе были считанные единицы, а вести переговоры о переходе на русскую военную службу венецианских подданных, жителей примыкающих к Черногории приморских общин, было делом бесперспективным из-за враждебного отношения к этому Венеции. Дав такое обещание российскому двору, Василий Петрович поступил опрометчиво и, может быть, поэтому он, не заехав в Венецию, сразу же направился в Черногорию.

По свидетельству секретаря митрополита А. Калиновича, Василий Петрович сразу же по прибытии из России «собрал к себе сердара и других тамошних почетных хозяев», которым предложил оказать ему содействие в переселении черногорцев в Россию, уточнив при этом, что он уже дал обещание российскому двору вывести на первый случай 1000 человек, начав с молодых холостых мужчин. Однако в этом вопросе мнения черногорских «главарей» разделились. Родственники и сторонники Василия Петровича поддержали предложение владыки, но многие отказались, «упрекая, что какую он власть имеет приглашать людей, чтоб из своего отечества выходылы»⁴³. Особенно рьяным противником переселения был Станислав Радонич, но когда ему Василием Петровичем было предложено стать губернатором Черногории, и что он по рекомендации Василия Петровича будет признан таковым российским двором, С. Радонич согласился поддержать Василия Петровича. С. Радоничу было также обещано, что при желании он может вернуться из России и будет тогда «начальником во всей Черной Горе».

Тем временем замысел о переселении черногорцев в Россию был по-прежнему актуален в российском руководстве. Дополнительным импульсом к этому стало предложение, которое сделал живший в Яссах албанец православного вероисповедания Дервет-Баша-Иван-Хаджа Мокрипульес, приславший в 1756 г. в Киев своего доверенного Анастасия Боставика с прошением к императрице принять его и всю его семью с 1500 албанцами в русскую службу, под его, Мокрипульеса, командой. В случае отказа Мокрипульес готов был подать аналогичное прошение прусскому королю Фридриху II⁴⁴. Наиболее вероятно, что это предложение исходило от православных албанцев-химариотов Южной Албании, которые в 1750-е гг. устанавливают политические связи между Химарой и Россией. Химариоты в случае русско-турецкой войны предлагали осуществить диверсию в соседних с ними османских владениях – «по примеру равных нам как по вере, так и в правлении черногорцев»⁴⁵.

Предложение Мокрипульеса напомнило российскому руководству и о черногорцах. Сенат издал распоряжение, согласно которому все черногорцы и албанцы, желающие переселиться в Россию, выходили бы морем через Триест в Венгрию и уже оттуда шли в Киев, где они поступали в распоряжение вице-губернатора И. И. Костюрина. А. Боставик принял российское подданство, получил офицерский чин и был на год отпущен за границу. Ему поручалось тайно передать Мокрипульесу, что поскольку его русской императрице явно принять невозможно, «однакож когда он тайно выедет и люди его без огласки и явнаго от турок подозрения, шли под именем черногорцев, а не как турецкие подданные, будут выходить, то как он, так и они принимаемы и на поселение отправляться будут»⁴⁶. С этого времени в официальных документах, касающихся переселения, черногорцы и албанцы нередко упоминались в одной связке, однако, как покажет вскоре ход событий, этнический состав переселенцев будет во многом совсем иным.

Надеясь на значительную эмиграцию, Сенат определил расселить переселенцев в таких местах, «кои б от турецкой границы отдалены и всякой способности к сношению с турками лишены были»⁴⁷. Выбор пал на Оренбургскую губернию. Сенат предписал губернатору И. И. Неплюеву поселить черногорцев и албанцев между Оренбургом и расположенным на левом берегу р. Волги г. Ставрополем, ближе в Волге, но не вместе, а порознь, между российскими жителями.

Еще ранее послу в Вене Г. К. Кейзерлингу было поручено добиться от венского двора свободного пропуска черногорцев через австрийские владения, а также договориться с венецианским послом в Вене о проходе черногорцев через территорию Венецианской республики. В конечном итоге оба поручения Кейзерлинг выполнил, хотя и союзная Австрия, и Венеция свое согласие дали не сразу, опасаясь осложнить отношения с Портой.

Была сформирована специальная черногорская комиссия для приема черногорцев, куда вошли офицеры и унтер-офицеры из команды генерал-майора Й. Шевича: С. Петрович, С. Пишчевич, Я. Эздемирович, адъютант И. Марков, А. Крестич, Я. Фишер и др. Они были направлены на границу австрийских и турецких владений. Кроме того в Триест был откомандирован полковник С. Ю. Пучков, в подчинение которого поступила вся офицерская и унтер-офицерская команда. Черногорцы должны были выходить партиями сухопутным путем через австрийскую территорию, Польшу и прибывать в Киев. На первоначальные путевые издержки Сенат выделил 6 тыс. червонцев.

Готовились к приему черногорцев и в Оренбурге. И. И. Неплюев предложил расселить одних черногорцев по крепостям Оренбургской губернии, а других поселить под г. Самара по реке Иргизу, построив в ее устье особую крепость, в которой мог бы жить «и командир с пристойным гарнизоном». Неплюев предлагал отдать черногорцам в безоброчное пользование рыбный и звериный промыслы⁴⁸. Сенат, в принципе соглашаясь с мнением Неплюева, предложил все же поселить черногорцев вдоль Волги, ниже Самары. Впрочем, окончательное решение этого вопроса оставалось за Неплюевым.

По официальным данным, с 1756 по 1759 г. включительно в Россию переселилось 1499 черногорцев ⁴⁹. Эта цифра явно завышена. На наш взгляд, более объективные сведения об этническом составе и численности переселенцев приводятся в воспоминаниях С. Пишчевича. Он убедительно доказывает, что основную массу переселенцев составляли не черногорцы, а сербы из турецких и австрийских владений. Первая партия переселенцев, примерно из 50 человек, была набрана премьер-майором С. Петровичем и поручиком Я. Эздемировичем на австрийской территории в окрестностях Карловаца и Петровараждина. Состояла она из поденщиков-бетяров, которых за обещанное С. Петровичем «великое вознаграждение» согласился снабдить поддельными документами, где они были обозначены как черногорцы, служащий городского магистрата в Карловаце И. С. Болевич⁵⁰. Этими сезонными работниками были сербы, работавшие здесь на виноградниках. Эта афера с лже-черногорцами не стала тайной для австрийских властей. Понимая, что арест и суд неизбежны, Болевич, прибегнув к помощи Пишчевича, переодевшись греческим купцом, вынужден был тайно бежать из Австрии в Россию⁵¹.

Надо сказать, что и другой соратник С. Петровича, Я. Эздемирович, был человеком авантюрного склада. Как писал о нем С. Пишчевич, Эздемирович был боснийским сербом, который, узнав о переселенческих планах Василия Петровича, прибыл в Черногорию и предложил митрополиту свои услуги по выводу приграничных сербов из Боснии и Герцеговины в австрийские владения. Василий Петрович, присвоив ему чин поручика, велел выводить сербов-переселенцев под видом черногорцев. В феврале 1756 г. Я. Эздемирович проинформировал Г. К. Кейзерлинга, что им в Митровицу выведена партия черногорцев в количестве 80 человек⁵², разумеется, скрыв при этом, что это были за черногорцы, хотя, полагаем, Кейзерлинг о многом догадывался, но предпочитал на все происходящее закрывать глаза.

Первоначальная партия переселенцев, завербованная при помощи Болевича, состояла из 49 человек (44 мужчины и 5 женщин). Она была пополнена родственниками и свойственниками Я. Эздемировича. К ней по пути в Россию примкнуло в Венгрии еще 20 сербов, благодаря тому, что австрийские пограничные офицеры (зачастую это были православные сербы) закрыли на это глаза. Я. Эздемирович располагал как минимум двумя списками переселенцев: в одном фигурировали в основном черногорские и герцеговинские имена и фамилии, а в другом они почти отсутствовали. С последним списком, который насчитывал 69 человек, включая 20 венгерских сербов, 23 июня 1756 г. Я. Эздемирович пересек австро-польскую границу, и в начале августа партия переселенцев прибыла в Киев ⁵³. Однако каким-то образом Я. Эздемировичу удалось провести с собой еще 11 человек без каких-либо сопроводительных документов, возможно потому, что ему удалось уговорить австрийских офицеров не только плохо смотреть, но и плохо считать. В направленном И. И. Неплюеву указе Сената отмечалось, что поручик Эздемирович привел с собой в Киев партию черногорцев, состоящую из 67 мужчин, 7 женщин и 6 детей⁵⁴, т. е. 80 человек.

Эта партия переселенцев после принятия присяги на вступление в русское подданство была переведена в местечко малороссийского Киевского полка Остер, где вскоре слилась с пожелавшими служить в гусарах переселенцами, приведенными из-под Триеста вахмистром Я. Фишером в сентябре 1756 г.⁵⁵. Если и были там черногорцы, то считанные единицы, хотя С. Ю. Пучков и информировал Г. К. Кейзерлинга, что черногорцы различными путями являются к нему в Триест⁵⁶.

В январе 1757 г. партия переселенцев в количестве 99 человек (86 мужчин и 13 женщин и детей) из Киева на подводах через Москву и Арзамас была отправлена в Оренбургскую губернию. В пути их сопровождала воинская команда во главе с обер-офицером, которому было приказано с переселенцами «ласково поступать», чтобы они, «видя себе удовольствие… и других чрез сообщение свое тому поощряли». И. И. Неплюеву в соответствии с указом императрицы предписывалось отвести для переселенцев самые выгодные и плодородные земли⁵⁷.

Военная коллегия после консультации с Неплюевым определила расселить переселенцев по крепостям Красносамарская, Борская и Елшанская. Центром поселения было выбрано место между реками Самара и Большой Иргиз на реке Моче (ныне р. Чапаевка. – Ю. А.). Здесь предполагалось расселить 6800 конных и 136 тыс. пеших воинов. Плата рядовым гусарам в военное время устанавливалась по аналогии с гусарами Новой Сербии, т. е. 32 р. 40 коп.⁵⁸. Как видим, российское военное руководство возлагало грандиозные надежды на переселенцев. Однако эти планы касались не только черногорцев, а такое мнение существует в историографии, но, главным образом, православных албанцев. В основном от них, а не от Василия Петровича, ожидался основной приток военной силы в эти края, гораздо более высокий, чем в Новой Сербии и Славяно-Сербии. Эти надежды, как показало время не оправдавшиеся, строились в основном на сделанном в 1756 г. в Сенате заявлении упоминавшегося выше А. Боставика, сказавшего: «Ежели даны будут свободные земли, то однонациональных с ним вольных людей охотников тысяч до шестидесяти есть»⁵⁹. Василий Петрович, несмотря на присущий ему авантюризм, подобных заявлений не делал и таких колоссальных надежд российскому руководству не подавал.

С. Петрович, вскоре после отправки партии Я. Эздемировича в Россию, отбыл в Триест, откуда 21 августа 1756 г. направил письменное обращение «к сердарам, воеводам, губернаторам и боярам Черногории, Скандерии и Приморья», где извещал, что он по повелению императрицы направлен в Черногорию для принятия в российскую службу 1000 человек из черногорцев и брдян. Оставаясь на время в Триесте, «в немецких границах», он призывал черногорцев во всем следовать наставлениям митрополитов Саввы и Василия Петровича⁶⁰.

Тем временем С. Пишчевич направился на военную границу в Митровицу, где, особо не надеясь на выход через Боснию черногорцев, попросил здесь своих «добрых приятелей» оповестить приграничных сербов в Сербии, чтобы они под «именем черногорцев» прибывали в Митровицу для дальнейшей их отправки в Россию. Таким образом ему удалось набрать партию переселенцев из 62 человек, состоящую исключительно из холостых мужчин, которые ранней весной 1757 г. по уже тающему льду через р. Саву переправились в Митровицу. Договорившись со своими знакомыми о следующем выходе в этих местах сербов из турецких владений под видом черногорцев, С. Пишчевич со своей партией переселенцев направился в Россию. По пути в Кечкемете (Венгрия) по распоряжению С. Ю. Пучкова к его переселенцам была присоединена партия переселенцев в 27 человек, выведенная из Триеста Я. Фишером. По признанию самого Фишера в ней не было ни одного черногорца⁶¹. Я. Фишер отправился в Триест за набором очередных людей, а объединенную партию переселенцев возглавил С. Пишчевич. По его наблюдениям, среди переселенцев Фишера не было не только черногорцев, но и сербов. И хотя они объяснялись на сербском языке, но были «какова ныбудь другова краю» люди, замечал Пишчевич⁶². По отзыву Пишчевича все они были «настоящие разбойники», «вор наголо и пияницы». Эта команда переселенцев, несмотря на все сложности, которые возникали по пути с людьми Фишера, в мае 1757 г. прибыла в Киев, откуда после принятия военной присяги переселенцы отбыли в Оренбургскую губернию.

Как замечал С. Пишчевич, Василий Петрович, обеспокоенный тем, что «выход их черногорцев будет невелик», и зная о договоренности Пишчевича о вторичном выходе потенциальных переселенцев из турецких владений, по согласованию с С. Ю. Пучковым направил на австротурецкую границу адъютанта И. Маркова и отозванного им из Оренбурга Я. Эздемировича. Эта самая масштабная партия переселенцев, набранная летом 1757 г., состояла из сербов, вышедших из Боснии, Герцеговины и Албании, которым было велено выдавать себя за черногорцев ⁶³. Эта партия, первоначально насчитывавшая 1046 человек, была размещена в карантине в Нови-Саде, где 137 из них умерло, а еще 501 человек был задержан для фильтрации⁶⁴. В результате только 834 человека составили партию переселенцев, готовых с Я. Эздемировичем к отправке в Россию. Эту цифру он озвучил при личной встрече в Вене с Г. К. Кейзерлингом в самом конце февраля 1758 г.⁶⁵

По официальным данным, в 1758 г. в Киев было выведено 942 человека (432 мужчины, 510 женщин и детей). Все они были записаны как черногорцы⁶⁶. Вряд ли стоит сомневаться, что недостающие 108 человек, как и в предыдущий раз, были набраны Эздемировичем в австрийских владениях. При личной встрече С. Пишчевича и Василия Петровича последний признавал именно его, а не Я. Эздемировича и И. Маркова, заслуги в этом деле, говоря, что «тот выход народа должно вашим трудом признать», и даже предлагал Пишчевичу отправиться в Нови-Сад и самому возглавить партию переселенцев, но получил отказ⁶⁷.

Одновременно с Я. Эздемировичем вопросами переселения уже собственно черногорцев занимался С. Петрович, и первоначально ему удалось добиться успеха в этом деле. Готовность переселиться в Россию выражали не только черногорцы, но и жители Герцеговины, приморских венецианских общин, среди которых были даже католики из Паштровичей. Обеспокоенный этим генеральный провидур А. Контарини издал прокламацию, запрещающую под страхом смертной казни венецианским подданным поступать на военную службу в иностранные государства. С. Петрович, прибывший в акваторию Будвы на двух кораблях под австрийским флагом, сумел уговорить значительное число черногорцев переселиться в Россию, но все это рухнуло из-за контрагитации, проведенной священником А. Джурашковичем, получившим впоследствии за это плату от венецианских властей⁶⁸.

Однако, в конечном итоге, несмотря на интриги венецианцев и сопротивление части черногорских «главарей», в Черногории все же удалось набрать переселенцев, которые во главе с С. Петровичем на двух кораблях в августе 1757 г. прибыли в Триест, где их встретил все еще находившийся в вынужденной эмиграции Василий Петрович. По венецианским данным, эта партия переселенцев, среди которых было 6 венецианских подданных, состояла приблизительно из 140 человек, поскольку на двух кораблях, полагали венецианцы, не могло разместиться большее количество людей⁶⁹. Переселенцы разделились на две группы. Одна, во главе с Василием Петровичем, направилась в Россию через Вену, а другая, ведомая С. Петровичем, через Хорватию и Венгрию прибыла в Минск, где объединилась с группой Василия Петровича. Далее переселенцы направились в Киев, куда и прибыли в декабре 1757 г. Здесь Василий Петрович из-за болезни ненадолго задержался, а остальные отбыли в Москву. Находившийся тогда в Киеве С. Пишчевич узнал от присоединившегося к этой партии по пути своего бывшего слуги во времена его прежней службы в Австрии, что черногорцев-переселенцев насчитывается 153 человека, включая мальчиков и расстриженных попов, которым Василий Петрович благословил «обрить бороды и мечи припоясать, и некоторым из ных и чины афицерские дал»⁷⁰.

Дела, связанные с переселением и уже находившимися в России переселенцами, требовали пристального внимания Василия Петровича, поскольку здесь возникали проблемы, начало которым положили юные черногорцы. Между ними возник спор, во время которого каждый отстаивал знатность своего рода. Дело дошло до Сената, куда с челобитной обратились Иван и Рафаил (Раде) Петровичи, жалуясь на то, что занесенные с ними в один список Филипп Петрович и Петр Радонич не являются таковыми, поскольку один из них – Филипп Шарович, а не Петрович, а другой – Петр Станишич, а не Радонич. Шарович из турецкого города Подгорицы, а род Станишича в Черногории не первенствующий, в отличие от рода Петровичей. Жалобщики утверждали, что Ф. Шарович носит на себе портрет Петра Великого, и следует узнать, как он мог достаться ему, бывшему турецкому рабу и художнику. Они также просили, чтобы семейства Петровичей и Вукотичей были поставлены выше рода Петра Станишича. Этим местническим спором занялась Коллегия иностранных дел⁷¹.

Еще больше хлопот доставили Василию Петровичу взрослые переселенцы. Недовольные условиями жизни, некоторые из них стали требовать перевода в Новую Сербию на военную службу в гусарских полках особым эскадроном. Такое их желание возможно объясняется тем, что командиры сербских переселенцев в Новой Сербии и Славяно-Сербии Й. Хорват, Й. Шевич и Р. Прерадович приглашали переселенцев к себе, утверждая, что «поселение в Оренбурх ссылка», информировал Коллегию иностранных дел Василий Петрович⁷². Когда о недовольстве переселенцев узнали в Сенате, там выразили недоумение, поскольку переселенцы сами осмотрели предлагаемые места «и выгодами их сначала остались довольны, почему и отправились туда из Киева»⁷³.

Следует сказать, что переселенцы были размещены на территории Самарского уезда, который тогда административно входил в Симбирскую провинцию Казанской губернии. Однако в военном отношении он был подчинен Оренбургу. Известный исследователь Оренбуржья, очевидец описываемых событий и ближайший сотрудник И. И. Неплюева П. И. Рычков (1712–1777), замечал по этому поводу следующее: «На самом том месте, где Мочинская слобода имелась, с 1756 года заводимо было новое селение черногорцев и албанцев, коим не только оныя угодья, которыя в той слободе прежде были назначены, но и по Иргизу реке и в других местах пространный дачи приписаны, в том чаянии, что из Европы в Россию выдет на житие людство немалое; токмо первые оттоль выходцы, поживши здесь года с три, пожелали служить в армии, а другие просили, чтоб их уволить на житье в Новой Сербии в команде генерал-майора Хорвата, почему все они в 1759 году туда и отпущены. И так сие место ныне паки впусте осталось»⁷⁴.

Это место располагалось на р. Моче, где сохранилось название Гусарский Городок, как воспоминание о неудачной попытке водворения здесь черногорцев и переселенцев из других балканских земель, служивших в русской армии гусарами⁷⁵. Природные условия здесь были хорошими – это лесостепной район вблизи р. Волги и живописного массива Жигулевских гор. Название Гусарский Городок в окрестностях г. Чапаевска сохранялось вплоть до 1960-х гг.

По официальным данным, в течение 1756–1757 гг. в Оренбургскую губернию было направлено 260 переселенцев, а в 1758 г. – ни одного⁷⁶. Однако в августе 1758 г. киевский обер-комендант В. Лопухин направил в Самару еще 76 переселенцев⁷⁷ Эта же цифра приводится в указе Сената И. И. Неплюеву о приеме переселенцев⁷⁸. Таким образом, общая численность переселенцев, размещенная в этих краях, составляла 336 человек. По сути дела это была колония переселенцев, состоящая из сербов, набранных в турецких и австрийских владениях, вышедших в Россию под видом черногорцев. Вероятно, поэтому они легко поддавались агитации переселиться к своим землякам в Новую Сербию и Славяно-Сербию.

Если и были среди них черногорцы, то их могло быть крайне мало, попавших случайно в общую массу сербских переселенцев.

П. И. Рычков, которому не было необходимости вникать в этническую принадлежность переселенцев, пользовался официальной документацией, где, как уже отмечалось, переселенцы нередко фигурировали объединенной группой – черногорцы и албанцы. Заметим, что среди переселенцев могли все же быть и этнические албанцы, так как партия переселенцев в количестве 27 человек, набранная Я. Фишером в окрестностях Триеста состояла не из черногорцев или сербов, а из выходцев из «другого края». Может быть, какие-то отголоски о намечавшемся выходе православных албанцев в районе Триеста, о чем говорилось выше, дошли до кого-нибудь, но это только предположение. Эти переселенцы в военном отношении формально подчинялись Оренбургу, но фактически проживали в окрестностях Самары, хотя некоторые из «вывода» С. Пишчевича осели на короткое время в степях под Оренбургом.

Переселенцы, а вернее часть из них, оказались людьми излишней горячности, склонные к буйству и бесчинствам. Так, находясь в Самаре, они «начали делать великие продерзости и обиды обывателям»⁷⁹. Подобное продолжилось и в Москве, куда в 1758 г. перебралась часть переселенцев из-под Оренбурга, желавшая вступить на военную службу. Здесь они объединились с черногорцами, прибывшими в Россию с Василием Петровичем и С. Петровичем. Надо сказать, что с С. Петровичем, а также с С. Радоничем, который, как и Василий Петрович, находился в Петербурге, где вскоре и умер, у митрополита окончательно испортились отношения. Долгое время он поддерживал С. Петровича, называл его, хотя и безосновательно, своим племянником. Теперь же Василий Петрович всячески открещивался от родственных связей с ним, и вдруг чудесным образом прояснилось, что С. Петрович никакой не Петрович и род свой ведет «от цыганской фамилии Шарович»⁸⁰. Василий Петрович информировал Коллегию иностранных дел, что другой бывший соратник митрополита Т. Мркоевич по сговору с С. Шаровичем распространял среди прибывающих в Киев переселенцев слухи о ссылке Василия Петровича в Сибирь, утверждал, что народ черногорский, приходящий в Россию, «на каторгу посылается по разным граничным местам»⁸¹.

Из-за разногласий и склок в черногорском руководстве оставшиеся без какого-либо присмотра черногорцы устроили в Москве массовые беспорядки. Они обирали не только простых московских обывателей, у которых за «малую цену денег» приобретали продовольствие, но придя к дому баронессы Марии Строгановой, «вломились в ворота, изрубили решетку, попадающихся им людей жестоко били, прибежали и к ее покоям и рубили столбы у крыльца; тогда на колокольнях близких к ее дому церквей стали бить в набат, сбежался народ, и черногорцы должны были возвратиться»⁸². Распоясавшихся черногорцев переселили за Яузу в Алексеевскую и Семеновскую слободы. Дело дошло до того, что черногорцы отказались принимать воинскую присягу, и понадобился приезд в Москву Василия Петровича, чтобы уладить этот инцидент.

Несмотря на все проблемы и неурядицы, связанные с переселением, Василий Петрович не отказывался от этой идеи. Он мечтал о создании особого черногорского полка, но для этого явно не хватало количественного воинского состава. Понимая, что на черногорцев особо рассчитывать не приходится, Василий Петрович уведомил императрицу Елизавету Петровну, что он как черногорцам, так и «окружным христианам» объявил, что желающие переселиться в Россию пусть выходят, назвав себя черногорцами, но их следует записывать в черногорский полк, а не в другие, и «многие идут, прикрывшись черногорским именем»⁸³. Так, в октябре 1758 г. для поступления на военную службу в Киев прибыло 34 далматинца. Последняя партия переселенцев из 135 человек во главе с И. Марковым прибыла в Киев осенью 1759 г.⁸⁴. Архивные данные, приведенные академиком М. Дашичем, свидетельствуют, что среди них было только 13 черногорцев⁸⁵.

То, что под видом черногорцев в Россию переселялись люди других национальностей, что в подавляющем большинстве это были сербы, российское руководство в конечном итоге знало. Так, в 1764 г. за вывод в Россию 1236 человек именно «славеносербского», а не черногорского народа Я. Эздемирович был произведен в чин подполковника и получил двойной надел земли в Новой Сербии⁸⁶. Разницу между сербами и черногорцами тогда уже при российском дворе отчетливо понимали и не могли поэтому объединить их в одну этническую группу «славено-сербов». Таким образом, подсчеты показывают, что собственно черногорцев в Россию переселилось максимум около 200 человек, из которых около 30 вскоре самостоятельно вернулись на родину. Поэтому черногорский полк так и не был создан. Вместо него были сформированы черногорские кавалерийские эскадроны, которые после обучения в Пскове и Великих Луках влились в военные части русской армии, сражавшейся в Восточной Пруссии.

Оценивая в целом переселенческую политику Василия Петровича, следует все же признать ее удачной. Для Черногории с ее крайней скудостью людских ресурсов переселение даже 1 тыс. человек было успехом. Русская сторона не осталась в накладе, поскольку вместо обещанной 1 тыс. человек в Россию переселилось почти полторы тысячи. Российскому руководству по большому счету была не важна этническая принадлежность переселенцев, для него было главным то, что переселенцы оказались готовы воевать за Россию и помогать охранять и осваивать ее южные рубежи, что в конечном итоге и получилось.

Василий Петрович прибыл в Петербурге в феврале 1758 г., где сразу развернул энергичную деятельность. Он обращался с письмами в Синод, к вице-канцлеру М. И. Воронцову, фельдмаршалу П. И. Шувалову, императрице. В этих письмах митрополит информировал российское руководство о том тяжелом положении, в каком оказались черногорцы и соседние брдские племена после турецкого нашествия 1756 г., о мужестве и воинской доблести черногорцев. Одновременно он обратился с просьбами к русскому правительству о принятии черногорцев в российское подданство, об установлении ежегодной субсидии Черногории в размере 15 тыс. рублей, о направлении «для пребывания в их резиденции» постоянного российского представителя и пр.⁸⁷. В этот приезд Василий Петрович преподнес Синоду щедрый дар – «Псалтырь древней печати нашей резиденции Цетинской митрополии», изданный при герцоге Черноевиче⁸⁸. Этот псалтырь был напечатан в Ободской типографии, основанной на Цетинье Джураджем (Юрием) Црноевичем в 1493 г. Это была первая славянская типография на Балканах, печатавшая церковные книги на кириллице. Функционировала она до 1496 г. Таким образом, российский Синод, благодаря черногорскому митрополиту, стал обладателем редчайшего памятника славянского книгопечатания.

Для обращения к русскому двору Василием Петровичем был выбран неподходящий момент. Продолжалась война с Пруссией, и поэтому любое обострение отношений с Портой, в том числе и из-за черногорцев, было для России крайне нежелательно. Тем более что в эти дни А. М. Обресков доносил из Константинополя, что султан хочет войны с Россией⁸⁹.

Если новый султан Мустафа III искал любого повода к войне, то задача русского двора сводилась к тому, чтобы не дать его. Поэтому 18 (29) мая 1758 г. последовал указ Елизаветы Петровны Коллегии иностранных дел о награждении черногорской делегации денежными суммами и золотыми медалями, выпущенными в честь коронации императрицы. В Черногорию для раздачи народу Елизавета Петровна распорядилась отправить 1000 «наших золотых портретов». Делегатам выделялось 2000 рублей на обратный проезд, а также Василию Петровичу «особливо» 1000 рублей ⁹⁰. Кроме того, по распоряжению Синода митрополиту была выдана субсидия Цетиньскому монастырю (с 1755 по 1760 год включительно) и «проездные, отъездные и подводные» в размере 965 руб. 69 коп., а также богослужебные книги⁹¹.

Что же касается вопроса о приеме черногорцев в российское подданство, то Елизавета Петровна посчитала делать это нецелесообразным, поскольку для черногорцев оно могло обернуться бедой «по великой близости окружающих их неприятелей» и отдаленности от них Российской империи. Поэтому дело откладывалось до «лучших времен»⁹².

Отказывая в приеме черногорцев в подданство, российское руководство не отходило от политики покровительства Черногории. Так, в ответ на отказ Синода выдать Василию Петровичу архиерейское облачение, решением Конференции (высший совещательный орган при императрице) Синоду рекомендовалось удовлетворить просьбу митрополита, поскольку решение Синода противоречило «прежде оказанным милостям и покровительству российского двора Черногории»⁹³. Следует заметить, что, оказывая фактически покровительство Черногории, русское правительство ни тогда, ни позже не заявляло об этом официально, не облекало его в международно-правовую форму, чего впоследствии будет неоднократно добиваться черногорское руководство.

Императрица также согласилась удовлетворить просьбу Василия Петровича о пожаловании черногорскому народу ежегодной субсидии в 15 тыс. рублей. Однако пока субсидия выделялась только на один год. Ее дальнейшая судьба зависела от того, сумеют ли черногорцы приложить старание для «учреждения между собою доброго порядка и согласия», а также способности снабдить себя вооружением и добиться установления «нужного регулярства и доброй дисциплины». Просьба митрополита о направлении в Черногорию постоянного дипломатического агента была отклонена Елизаветой Петровной, поскольку, считала императрица, этого «нынешние обстоятельства совсем не дозволяют»⁹⁴.

Для доставления субсидии в Черногорию вместе с Василием Петровичем отправился специальный эмиссар русского правительства, уже упоминавшийся полковник С. Ю. Пучков. Однако главная его задача состояла в выяснении истинного положения дел в Черногории, сборе сведений о стране и ее народе.

В августе 1759 г. митрополит с сопровождавшей его свитой, а также С. Ю. Пучков прибыли в Черногорию. Вскоре по прибытии русский эмиссар объехал несколько нахий, а также посетил Цетинье. По возвращении из Черногории в начале 1760 г. С. Ю. Пучков представил в Коллегию иностранных дел рапорт, в котором сообщал, что черногорцы находятся «в крайнем беспорядке, не имеют между собой добрых учреждений, законов и обычаев, живут в междоусобии и вражде, к властям своим не имеют послушания, а власти не пекутся о их пользе»⁹⁵. В словах Пучкова было много горькой правды. Межплеменная и внутренняя вражда, кровная месть были главным препятствием для единения черногорского общества. Достичь его было крайне трудно в стране, где, как справедливо замечал Пучков, люди в результате ссоры по самому ничтожному поводу «друг друга режут или застреливают, а потом убегают в другие провинции». Пучков рапортовал о расхищении русских денег «начальниками черногорскими» и их родственниками, о присвоении узким кругом лиц 1000 золотых жетонов, в то время как «преосвященному Савве одну только грамоту отдали».

Изложив состояние черногорских дел в самых мрачных тонах, С. Ю. Пучков слишком сгустил краски, что частично объясняется и тем, что он за получением информации нередко обращался к митрополиту Савве и другим недоброжелателям Василия Петровича. Ошибочным было его обвинение в расхищении присылаемых из России денежных сумм, а также о том, что Василий Петрович тратит русские деньги не ради государственных интересов, а «по своим нуждам». В действительности эти средства, как с осуждением сообщал митрополит Савва в письме венецианскому Сенату, тратились на развитие освободительного движения⁹⁶. Часть же русских денег была роздана на состоявшемся вскоре после отъезда Пучкова из Черногории сборе, причем не только черногорцам, но и приморцам⁹⁷. Василий Петрович, в отличие от Саввы, не был замечен в особом корыстолюбии.

Пучков отмечал отсутствие в Черногории какого-либо правопорядка, так как каждый сам себе «высший властитель и судья». Такое суждение российского эмиссара представляется слишком категоричным, поскольку в стране действовали нормы обычного права, а также, хотя и слабо, функционировал такой орган, как «суд добрых людей», состоявший из наиболее влиятельных и уважаемых старейшин⁹⁸. Действовал в Черногории и судебный орган «кметский суд», состоявший из 24 судей и разрешавший различные споры между черногорцами⁹⁹. Василий Петрович был «жестоким и отважным» человеком, ему удавалось «держать в страхе» беспокойных черногорцев, замечал позже другой российский эмиссар Г. Мерк¹⁰⁰. С. Ю. Пучков черногорские реалии мерил на российский аршин – для него, привыкшего у себя на родине к совершенно иным порядкам, многое, если не все, казалось странным и диким в этой стране.

В Петербурге полученная от С. Ю. Пучкова информация была воспринята с полным доверием. Поэтому черногорцам пришлось забыть о продолжении получения субсидий в размере 15 тыс. рублей, однако выплата субсидии Цетиньскому монастырю по линии Синода не была отменена. В первые годы царствования Екатерины II русское правительство также руководствовалось сведениями, полученными от Пучкова, и считало, что для России нет никакой пользы от черногорцев, «кроме излишних хлопот и холодности с турецким двором и венецианской республикой»¹⁰¹.

Василий Петрович, рассчитывая на то, что новая российская власть, в лице императрицы Екатерины II, будет проводить новую внешнюю политику, где свое место займет и Черногория, в 1765 г. прибыл в Петербург. В число задач его миссии, помимо просьбы о защите от постоянной турецкой агрессии, входило ходатайство о поддержке черногорской церкви. Однако Василию Петровичу не суждено было дождаться результатов своей миссии: в марте 1766 г. он скончался и был с почестями похоронен в Петербурге в Александро-Невской Лавре.

В русской земле похоронен Василий Петрович, страстно любивший свою вторую родину Россию. Однако с его смертью «русская идея» не умерла в Черногории, где вскоре объявится самозванец Степан Малый, выдававший себя за избежавшего смерти и укрывшегося в Черногории российского императора Петра III. Но это уже другая страница в истории Черногории и русско-черногорских отношений.

¹Вуксан Д. Преписка митрополита Василия, митрополита Саве и црногорских главара. 1752–1759 // Споменик Српске Краљевске академиjе. Београд, 1938. Т. LXXXVIII. С. 72.

²Ровинский П. А. Черногория в ее прошлом и настоящем: География. История. Этнография. Археология. Современное положение. СПб., 1888. Т. I. С. 545.

³ Г. Мерк – Коллегии иностранных дел, 6(17) сентября 1768 г. Вена // Российский Государственный Архив Древних Актов (далее – РГАДА). Ф. 149 (О самозванцах). On. 1. Ед. хр. 78. Л. 64 об.-65 об.)

⁴Станојевић Г. Митрополит Василије Петровићи његово доба (1740–766). Београд, 1979. С. 79–0.

⁵ Там же. С.74.

⁶ Политические и культурные отношения России с югославянскими землями в XVIII в. Документы. М., 1984. С. 118.

⁷ Там же. С.132.

⁸Станојевић Г. Указ. соч. С. 98.

⁹Соловьев С. М. История России с древнейших времен. Сочинения. М., 1993. Кн. XII. Т. 23. С. 140–141.

¹⁰ Савва – А. П. Бестужеву-Рюмину, 27 мая (8 июня) 1752 г. // Архив Внешней Политики Российской Империи (далее – АВПРИ). Ф. Сношения России с Черногорией. 1751–1756 гг. Д. 6. Л. 20.

¹¹ Российский Государственный Исторический АРХИВ (далее – РГИА). Ф. 796. Оп. 33.1752–1762 гг. Д. 197. Л. 28об.-29.

¹² Политические и культурные отношения… С. 163–164.

13 Там же. С. 187–190.

¹⁴ Там же. С. 185–186.

¹⁵Шубарич А. П. Русско-сербо-черногорские книжные связи в первой половине XVIII в. // Филевские чтения. М., 1994. Вып. VI. С. 117.

¹⁶Драговић М. Материjали за историjу Црне Горе времена митрополита Данила, Саве и Василиjа Петровића из московскога и петроградскога архива министарства иностраних дjела // Споменик Српске Кральевске академиjе. Београд, 1895. Књ XXV. С. 19–0.

¹⁷Хитрова Н. И. Русско-черногорские связи в XVIII в. (церковные и культурные) // XVIII век: славянские и балканские народы и Россия. М., 1998. С. 14.

¹⁸ РГИА. Ф. 796. Оп. 33.1752–1762. Д. 197. Л. 39-39об.

¹⁹ Политические и культурные отношения… С. 197.

²⁰ А. М. Обресков – Коллегии иностранных дел, 12 (23) августа 1755 г.//АВПРИ. Ф. Сношения России с Черногорией. 1752–1756 гг. Д. 7. Л. 105–106.

²¹Соловьев С. М. История России… M., 1993. Кн. XII. Т. 23. С. 205. Справедливости ради стоит заметить, что годом позже Елизавета Петровна более осторожно подходила к вопросу о независимости Черногории от Порты. В рескрипте императрицы А. М. Обрескову от 9 (20) июня 1755 г. она предписывала ему прояснить, у кого черногорцы «прежде сего в подданстве бывали и ныне состоят, поскольку туркам харачу дают или, по их представлению, вольными и совсем свободными находятся»// АВПРИ. Ф. Сношения России с Черногорией. 1751–1755 гг. Д. 6. Л. 14 об.-15.

²²Станојевић Г. Указ. соч. С. 115.

²³ HcTopnja Црне Горе. Титоград, 1975. Кн, 3. Т. I. С. 335.

²⁴ Политические и культурные отношения… С. 204–209. Одновременно митрополит обратился к венскому двору, прося австрийские власти принять меры для совместного обращения к Порте австрийского и русского посланников в Константинополе с целью не допустить нападения турецких войск на Черногорию. Однако Вена не обратила внимания на эту просьбу Василия Петровича// См.: Станојевић Г. Указ. соч. С. 128.

²⁵ Савва и Василий Петрович – А. М. Обрескову, 9 (20) сентября 1755 г. // АВПРИ. Ф. Сношения России с Черногорией. 1751–1755 гг. Д. 6. Л. 25.

²⁶Соловьев С. М. История России… М., 1993. Кн. XII. Т. 24. С. 357–358; Политические и культурные отношения… С. 209.

²⁷Соловьев С. М. История России… М., 1993. Кн. XII. Т. 24. С. 358–359.

²³ Там же. С.359.

²⁹ АВПРИ. Ф. Сношения России с Сербией. Оп.86/1.1756–1757 гг. Д.2. Л.151.

³⁰ РГИА. Ф. 796.1758 г. Оп. 39. Д. 66. «О прибытии в Москву черногорского епископа Владимира». Вследствие различных обстоятельств в Москву епископ Владимир прибыл только в начале 1758 г. Как выяснилось в Синоде, он был белорусом и носил фамилию Буковский. Жизненный путь Владимира Буковского был весьма извилист. Он был монахом на Афонской горе, откуда в 1746 г. был послан собирать милостыню в Россию. Затем Владимир Буковский побывал в Иерусалиме, Сербии, Венеции, Константинополе, а в 1756 г. оказался в Черногории, где 30 октября был посвящен в сан епископа. В Синоде сочли, что епископ Владимир ведет образ жизни отнюдь не монашеский, а «по большей части в ханжестве и по разным местам в бродне жизнь свою произвождает». Кроме того, коллегия Синода решила, что посвящение Владимира в сан епископа было произведено с многочисленными нарушениями церковных канонов. В связи с этим его епископский сан Синодом признан не был, а самого Владимира Буковского в начале 1759 г. выслали из России с запретом когда-либо в нее возвращаться. Находившийся во время всех этих разбирательств в России Василий Петрович просил снабдить Владимира Буковского «паспортом в Зету», а его посвящение в епископы объяснил тем, что как он сам, так и митрополит Савва опасались, что в ходе надвигавшейся войны с турками они будут либо пленены, либо убиты. В этом случае Владимир Буковский должен был взять «особливые вещи» из митрополичьей резиденции и вывезти их в Россию. (Василий Петрович – Святейшему Синоду, 5 (16) октября 1758 г. // РГИА. Ф. 796.1758 г. Оп. 39. Д. 66. Л. 85-85об.).

³¹Станојевић Г. Митрополит Василије… С. 137.

³² Историja Црне Горе… С.345.

³³ Там же. С.347.

³⁴ В. Петрович – С. Радоничу, январь 1757 г. // Отдел рукописей Российской национальной библиотеки (далее – ОР РНБ. Ф. 1179 (А. И. Александрова). On. 1. Ед. хр. 224. Л. 1–2.

³⁵ М. П. Бестужев-Рюмин – Елизавете Петровне, 28 сентября (9 октября) 1751 г. // АВПРИ. Ф. Сношения России с Черногорией. 1752–1756 гг. Д. 7. Л. 65-68об.

³⁶Рудяков П. Переселение сербов в Россию в 18 веке в контексте украиносербских исторических связей 18–19 вв. // Сеоба срба у Руско царство половином 18. века. Нови Сад, 2005. С. 367.

³⁷ Экстракт из донесений А. А. Вешнякова. 1743 г. //АВПРИ. Ф. Сношения России с Черногорией. 1746 г. Д. 5. Л. 1об.

³⁸ Там же. Л. 15 об.-16.

³⁹ Политические и культурные отношения… С. 171–172.

⁴⁰Драговић М. Материjали за историjу… С.13.

⁴¹ Цит. по: Витевский В. Н. И. И. Неплюев и Оренбургский край в прежнем его составе до 1758 г. Казань, 1897. Т. I–II. С. 471.

⁴²Соловьев С. М. История России… Кн. ХП. Т.23. С.205.

⁴³ Известие о похождении Симеона Степановича Пишчевича. 1731–1785. М., 1884. С. 263.

⁴⁴Витевский В. Н. Указ. соч. С. 472.

⁴⁵Арш Г. Л. Краткая история Албании с древнейших времен до наших дней. М., 1992. С. 83. Химариоты и в 1760 г. предлагали российскому двору принять их под покровительство России, организовать набор на российскую военную службу одного или двух полков из химариотов. Однако российское руководство, желая сохранять мирные отношения с Портой, тогда уклонилось от этих предложений.

⁴⁶ Цит. по: Витевский В. Н. Указ. соч. С. 472.

⁴⁷ Там же. С. 473.

⁴⁸ Государственный архив Оренбургской области (далее – ГАОО). Ф. 3 (Оренбургская губернская канцелярия). On. 1. Д. 38.1756 г. Л. 215–215 об.

⁴⁹ Ведомость о черногорцах в которых годах и коликое число оных из заграницы в Россию выведено // АВПРИ. Ф. Сношения России с Черногорией. 1715–1778 гг. Д. 4. Л. 11–12; Хитрова Н. И. Черногорцы в России во второй половине XVIII в. // Jугословенске земље и Русиjа у XVIII веку. Београд, 1986. С. 66.

⁵⁰ Известие о похождении… С. 248–249.

⁵¹ И. С. Болевич происходил из зажиточной семьи племени Братоножичей (Брда). Обучался в Австрии и Саксонии философии, математике, юриспруденции, затем служил в карловацком магистрате. В России поступил на военную службу, получил чин капитана, а затем секунд-майора. Умер в 1779 г.

⁵²Хитрова Н. И. Черногорцы в России… С. 62.

⁵³ См. об этом: Дашић М. Сеобе црногораца у Русиjу средином 18.виjека // Сеоба срба… С. 89–90. Заметим, что двумя годами позже, находясь уже в Москве, куда попала проездом в Новую Сербию часть переселенцев из Самары, некоторые из них заявили, что «они не черногорцы, а австрийские подданные» // РГИА. Ф. 1329. Оп. 2. Д. 127.1758 г. Л. 460–461.

⁵⁴ Указ Сената И. И. Неплюеву. Получено 7 октября 1756 г. // ГАОО. Ф. 3 (Оренбургская губернская канцелярия). On. 1. Д. 38. 1756 г. Л.215 об. В. Н. Витевский приводит иные, несколько отличные, данные о численности прибывшей 4 августа 1756 г. в Киев партии переселенцев во главе с Я. Эздемировичем. Он пишет, что общая численность переселенцев, включая женщин и детей, составляла 67 человек (47 рядовых гусаров, 5 капралов, ротный писарь, фельдшер и 12 женщин и детей, в числе последних трое были из фамилии Эздемировичей (Витевский В. Н. И. И. Неплюев и Оренбургский край… С. 475). Заметим, что В. Н. Витевский потерял одного человека при подсчете. Вместе с тем его цифра ближе к официальным данным о численности переселенцев, которые пересекали границу Австрии и Польши. Полагаем все же, что ошибся не Сенат, а исследователь. Следует также сказать, что воинские чины с ведома, а может и без ведома Василия Петровича присваивались произвольно самим Я. Эздемировичем или С. Петровичем.

⁵⁵Хитрова Н. И. Черногорцы в России… С. 65.

⁵⁶ Реляция Г. К. Кейзерлинга, 14 (25) сентября 1756 г., Вена // АВПРИ. Ф Сношения России с Черногорией. 1752–1756 гг. Д. 7. Л. 94 об.

⁵⁷ Указ Сената И. И. Неплюеву. Получено 7 окт. 1756 г. // ГАОО. Ф. 3 (Оренбургская губернская канцелярия). On. 1. Д. 38.1756 г. Л. 215 об-216.

⁵⁸Бажова А. П. Русско-югославянские отношения во второй половине XVIII в. М., 1982. С. 134 и др.

⁵⁹ Цит. по: Витевский В. Н. И. И. Неплюев и Оренбургский край… С. 478.

60 ОР РНБ. Ф.1179 (А. И. Александрова). On. 1. Ед. хр. 223.1756 г. Л. 1–2.

⁶¹ Известие о похождении… С. 261.

⁶² Там же.

⁶³ География Албании трактовалась в те времена весьма широко. Кроме собственно Албании наименование Албания употреблялось и относительно других мест. Входящее в Далмацию венецианское Приморье официально называлось Венецианской Албанией. Уже упоминавшийся И. С. Болевич, составивший в 1757 г. в России «Описание Черногории», писал о себе как об албано-черногорце из Братоножича, а это территория примыкавшей к Черногории горной области Брды. Подгорицу, город, расположенный на отторгнутой от Черногории турками в ходе завоевания Балкан земле, относил к Албании С. Пишчевич и т. д. и т. п.

⁶⁴Раjчевић С. Документи магистрата града Новог Сада о сеоби Срба у Русиjу у другоj половини 18.века // Сеоба срба… С. 440.

⁶⁵ АВПРИ. Ф. Сношения России с Черногорией. 1715–778 гг. Д. 4. Л. 27–8.

⁶⁶ 207 из них в конечном итоге были направлены в Москву в контору Военной коллегии для дальнейшего определения на военную службу, 688 человек отбыло на поселение в Новую Сербию, а 17 —в Славяно-Сербию, 36 переселенцев умерло.

⁶⁷ Известие о похождении… С. 281–82.

⁶⁸ См. об этом: Распоповић Р. Владика Василиjе Петровићи пресељавање црногораца у Русиjу у другой половини 18.виjека // Сеоба срба… С. 126.

⁶⁹Станоjевић Г. Указ. соч. С. 149.

⁷⁰ Известие о похождении… С. 204. По официальным данным, эта партия насчитывала 152 человека, включая 10 детей. Черногорцы были направлены в Москву в контору Военной коллегии. Дети были определены на учебу в Московский университет, но там они не задержались из-за слабой подготовки. В 1758 г. список черногорских «дворянских детей», переведенных в кадетский корпус, насчитывал 13 человек. Его они также не смогли закончить и вернулись на родину, но один из них, Фома Марошевич, все же осел в России и сыграл заметную роль в истории русско-черногорских взаимоотношений конца XVIII – начала XIX в.

⁷¹Соловьев С. М. История России… Кн. XII. Т. 24. С. 465.

⁷²Вуксан Д. Преписка митрополита… С. 74.

⁷³Соловьев С. М. История России… Кн. XII. Т. 24. С. 515.

⁷⁴Рычков П. И. Топография Оренбургской губернии. Оренбург, 1887. С. 309.

⁷⁵Смирнов Ю. Н. Превращение Заволжья во внутреннюю губернию Российской империи и изменения в этническом составе населения (XVIII – первая половина XIX в. // Славянский альманах 2004. М., 2005. С. 29.

⁷⁶ АВПРИ. Ф. Сношения России с Черногорией. 1715–778 гг. Д. 4. Л. 11–1 об.

⁷⁷ Политические и культурные отношения… С. 229.

⁷⁸ ГАОО. Ф. 3 (Оренбургская губернская канцелярия). Оп. 1. Д. 46. 1758 г. Л. 255.

⁷⁹Соловьев С. М. История России… Кн. XII. Т. 24. С. 515.

⁸⁰Вуксан Д. Преписка митрополита… С. 71.

⁸¹ Там же. С. 73–4.

⁸² Известие о похождении… С. 350–51; Соловьев С. М. История России… Кн. XII. Т. 24. С. 515.

⁸³ Василий Петрович – Елизавете Петровне, 1 (12) октября 1758 г. // РГИА. Ф. 1329. Оп. 2. Д. 127. 1758 г. Л. 465.

⁸⁴Хитрова Н. И. Черногорцы в России… С. 66–7.

⁸⁵Дашић М. Сеобе црногораца…. С. 98.

⁸⁶ Политические и культурные отношения… С. 276.

⁸⁷ Там же… С. 225.

⁸⁸ Василий Петрович – Святейшему Синоду, 13 (24) февраля 1758 г. // РГИА. Ф. 796. Оп. 33. 1752–762 гг. Д. 197. Л. 126об.

⁸⁹Соловьев С. М. История России… М., 1993. Кн. XII. Т. 24. С. 464.

⁹⁰ Политические и культурные отношения… С. 221.

⁹¹ РГИА. Ф. 796. On. 33.1752–1762 гг. Д. 197. Л. 159.

⁹² Политические и культурные отношения… С. 221.

93 РГИА. Ф. 796. Оп. 33.1752–1762 гг. Д. 197. Л. 146–146 об.

⁹⁴ Там же.

⁹⁵ Краткая выписка о черногорском народе, б/г. // РГВИА. Ф. 52 (Потемкина-Таврического). Оп. 1/94. Ч. I. Д. 248. Ч. 6. Л. 181.

⁹⁶Бажова А. П. Указ. соч. С. 83.

⁹⁷Станојевић Г. Указ. соч. С. 165.

⁹⁸ Црногорске исправе XVI–IX виjека / Уредили НикчевићТ. и ПавићевићБ. Цетиње, 1964. Док. 67, 74.

⁹⁹ Там же. Док. 72, 75. Следуя по пути митрополита Данилы, Василий Петрович еще в 1751 г. учредил верховный судебный орган из 12 влиятельных старейшин (сердары, воеводы, кнезы), но он через короткое время прекратил свое существование. См.: Ражнатовић Н. Црногорско-приморска митрополија и настанак државе Црне Горе // Историjски записи. Подгорица, 2000. Бр. 1–. С. 63.

¹⁰⁰ Г. Мерк – Коллегии иностранных дел, 6 (17) сентября 1768 г., Вена // РГАДА. Ф. 149 (О самозванцах). On. 1. Ед. хр. 78. Л. 67об.

¹⁰¹ Краткая выписка о черногорском народе, б/г. // РГВИА. Ф. 52 (Потемкина-Таврического). Оп. 1/194. Ч. I. Д. 248. Ч. 6. Л. 184; Бажова А. П. Указ. соч. С. 84.