Желтуха
Черникиной шёл пятнадцатый год. Однажды у неё поднялась температура, и её решено было показать врачу. Врач за каких-то жалких девяносто секунд сначала выписала, а потом и поставила Черникиной диагноз «ОРВИ». Нужно было уходить. Но тут Черникина обратила к окну свои прекрасные миндалевидные глаза тёмно-сочного карего цвета, обрамлённые букетами пушистых ресниц, и все увидели, что вместо голубого перламутра в её белках плещется пошлая охра.
Сорока днями в детской инфекционной больнице в начале учебного года закончился этот день для Черникиной.
Бутик в октябре уходил в армию. Черникина понимала, что его единственный «привет!» в момент починки мопеда не позволяет ей претендовать на исключительную роль невесты на проводах. Эскалации отношений мешал режим больницы. С родными, близкими и просто отвратительными людьми разрешалось общаться только через оконное стекло.
И этот день, день после проводов, настал. Её лучшая подруга Лыcенкова торопилась, чтобы до окончания часов приёма передать ей шесть листов описания трагической для Черникиной церемонии. Сейчас Лыcенкова стояла за окном на фоне густо чернеющего вечера и жадно вглядывалась в Черникину, с той стороны протирая рукой стекло, запотевшее от её дыхания.
Черникина прочла. Ничего утешительного тот факт, что Бутик объявляет своей невестой девушку со щербатыми зубами, в зелёной шапке и сношенных сапогах, ей не добавил.
Черникина плакала так, что с нею вместе плакала взрослая, восемнадцати лет, медсестра Верочка. На следующий день у Черникиной не обнаружили билирубина в крови, с мочой тоже всё было нормально.
Через шесть дней её выписали. В абсолютно пустом автобусе номер восемнадцать она доехала до дома, вошла в пустую квартиру, поставила пластинку «Землян» и раз двадцать под неё станцевала, поглядывая через тюль на то место, где когда-то чинился мопед.