Глава 5
Майор Сергей Хоменко жалел, что из строя вышел именно самолёт Петраковского. Конечно, в идеале он бы предпочёл, чтобы полёт продолжили оба, но раз уж кому-то оказалось суждено выйти из задания, лучше бы это был сопливый салага. Тут была возможна другая засада – а смог бы он посадить самолёт с одним движком, как это сделал Петраковский? Даже капитану это удалось только со второй попытки, и он повредил при этом шасси. И всё же, всё же. Майору Хоменко остро не хватало в зоне перехвата пилота с хоть каким-то опытом.
– «Тридцать седьмой», это «Петрозаводск». Повтори последнее сообщение.
– Я проскочил, проскочил мимо! Не сбросил скорость!
– Успокойся, «тридцать седьмой». Развернись и сделай ещё заход.
– Я… я боюсь, что мне не хватит горючего!
– «Тридцать седьмой», у тебя горючего ещё как минимум на три минуты. Выполняй разворот и снова заходи на цель. Доложи, что ты видел.
– Я… Есть. Выполняю левый разворот. «Петрозаводск», я не успел рассмотреть цель как следует, но это, похоже, обычный самолёт. Крупный, два двигателя. По бортам, кажется, есть ряды иллюминаторов. Повторяю, я шёл выше цели и на большой скорости, поэтому не разглядел точно.
В наушниках хрустели помехи, голос пилота звучал глухо и невнятно – видимо, из-за кислородной маски. А может, лейтенант просто слишком нервничал и глотал слова.
– «Тридцать седьмой», ты уверен, что это не военный самолёт? Не транспортник или заправщик, например? В какой цвет он покрашен?
– Серый, – донёсся сквозь шорохи и треск голос лейтенант Михалкова. – Он серый и на нём цветные эмблемы.
Офицеры на командном пункте переглянулись. Серый? Тёмно-серый военный или серый гражданский?
– «Тридцать седьмой», уточни цвет. Он тёмно-серый?
– Я… я не знаю точно. Не уверен. Здесь очень яркое солнце.
– Что за эмблемы на нём? Надписи, рисунки?
– Я не разглядел, но на хвостовом оперении и крыльях у него белые и синие полосы. И надпись на фюзеляже. Только я её не успел прочесть.
Майор Хоменко начал внутренне закипать, но всеми силами старался сдержаться. Если он хотел, чтобы этот сопляк сделал хоть что-то полезное, надо быть терпеливым, как с малым ребёнком.
– «Тридцать седьмой», ты видел у него какое-то оружие? Что-нибудь необычное, что-то под крыльями? Или надстройку странной формы? Радар?
– Нет, ничего такого. Под крыльями не знаю, я шёл верхом. Сейчас заканчиваю разворот и попробую пристроиться ниже него, посмотрю.
Вот так, уже лучше. Если занять мозг лейтенанта вопросами, то он начинает соображать в нужном ключе.
– Отлично, «тридцать седьмой»! Не суетись, у тебя вагон времени, сбрось скорость и загляни под него. Ищи любые необычные контейнеры, подвесные баки, всё, что угодно.
– Вас понял, «Петрозаводск», приближаюсь к цели.
Глава смены аэронавигационного узла Стокгольма Маркус Торсен заметил мигающий огонёк и на всякий случай поднял глаза поверх мониторов. Вызывающий его с другого конца зала Андреас Сандстрём смотрел прямо на него и знаками поднятой руки подчёркивал – «это важно»! Маркус нажал кнопку селектора.
– Шеф, у меня странное сообщение от борта NP412. Они запрашивают, не проводят ли наши ВВС полёты в их эшелоне. Говорят, мимо них только что на большой скорости прошёл истребитель. У меня от военных такой информации нет. Может, вы знаете что-нибудь?
– Ничего не слышал. А где именно они сейчас находятся?
– Секунду. «НАПС» показывает, что они сейчас проходят над южной оконечностью озера Веттерн, движутся курсом к Кристианстаду и далее, на Берлин.
– Хорошо. Дай мне их точные координаты, я свяжусь с ВВС. А ты сам подежурь с ними на связи.
– «Петрозаводск», это «тридцать седьмой». У нарушителя снизу чисто. Ни подвески, ничего. Обычный самолёт.
– А эмблемы, надписи? Ты что-нибудь видишь?
– Нет, я позади него и ниже. У меня горючее на исходе. Осталась минута, может быть, полторы. Что мне делать дальше?
– Включи аварийную частоту и потребуй представиться. Как понял?
– Вас понял, «Петрозаводск». Вот только… а что именно я должен сказать?
– Чёрт, «тридцать седьмой», ты чем в училище занимался? Говоришь: «Неизвестный самолёт, вы нарушили воздушное пространство России, немедленно назовите себя». Понял? Давай, шевелись, время, время!
Генерал армии Нефёдов выслушал доклад.
– Так, если я правильно понял, с виду это обычный самолёт, но мы не можем определить ни его назначение, ни принадлежность?
– Так точно, Михаил Петрович, – главнокомандующий воздушно-космической обороны говорил быстро, времени на раздумья у них почти не осталось. – Нам нужно прямо сейчас решить, какой приказ отдать истребителям. Тот, что рядом с целью, через минуту должен будет возвращаться, иначе не дотянет до базы. Второе звено будет там только через пятнадцать минут. Вопрос – можем ли мы дать нарушителю эти пятнадцать минут?
– А что будет делать второе звено, когда долетит до него?
– Попытается принудить к посадке, будет эскортировать по дороге к аэродрому, в случае отказа – собьёт.
– Тот истребитель, что сейчас на месте, может это сделать?
– Конечно. Вот только времени у него мало.
– Ничего, успеет. Хватит этих покатушек в нашем небе. Делаем так. Твой истребитель принуждает нарушителя следовать за собой. Сопровождает его до встречи со вторым звеном. Передаёт им сопровождение, после чего чешет на базу. Вот так.
– А в случае отказа подчиниться?
– А в этом случае – стреляет. Это он умеет?
– Ну, уж скажешь! Обижаешь, Михаил Петрович!
Самолёт встряхнуло, в желудке возникло не самое приятное ощущение. Потом тряхнуло ещё раз. Клаус Майер открыл глаза. Почти сразу в салоне раздался мелодичный сигнал, и на панели впереди зажглась надпись «Пожалуйста, пристегните ремни». По громкой связи разнёсся голос стюардессы:
– Дамы и господа! Наш самолёт входит в зону небольшой турбулентности. Просим вас вернуться на свои места и пристегнуть ремни безопасности.
Клаус сонно поморгал, поёрзал в кресле. Уселся поудобнее, нашёл пряжки ремня. Защёлкнул, осмотрелся по сторонам. Соседа снова не было. После приёма лекарства тот успокоился, но сейчас, видимо, снова прорвало. Ну что ж, бывает. Главное, до конца полёта осталось меньше часа, так что ещё до вечера пастор Майер должен оказаться дома. Хватить времени подготовиться к завтрашней воскресной проповеди. И отоспаться.
«Вот только турбулентности сейчас не хватало!». Беннет МакКрейн переглянулся со вторым пилотом:
– Билл, ты хоть слово понял из того, что он сказал?
Второй пилот Дейл покачал головой:
– Честно говоря, я даже не понял, на каком языке он говорит. Я по-шведски вообще-то ни бум-бум.
– Я тоже, Билл, но это не похоже на шведский. Есть в нём что-то восточно-европейское. Может, польский?
– Да? И какого лешего поляк делает над Швецией, а, командир? И что нам сказать ему в ответ?
– Ну, скажем то, что обычно приличные люди говорят при встрече. – МакКрейн включил аварийную частоту. – Внимание, говорит рейс NP412, повторяю, говорит рейс NP412. Следуем курсом в аэропорт Берлин-Бранденбург. Привет. Назовите себя.
Ответа не было. Беннет пожал плечами.
– Ну что ж. Может он тоже просто хотел поздороваться, а на самом деле мы ему не интересны. А насчёт поляков над Швецией… Кто их знает, может у них опять какие-нибудь совместные учения. Очередной «Балтийский щит», например. Но я всё же сообщу в Стокгольм.
Лейтенант Михалков не понял ни единого слова из услышанного в наушниках. Иностранные языки никогда не были его сильной стороной, а сейчас стресс на грани паники уничтожил в его памяти даже то немногое, что там прижилось после училища. Однако признаваться в этом было почему-то стыдно.
– «Петрозаводск», это «тридцать седьмой». Нарушитель на обращение не отвечает, курс и скорость не изменил. Горючее на исходе.
– Да помним мы про горючее! «Тридцать седьмой», раз на танцы времени не осталось, идём по сжатому сценарию. Перестраивайся так, чтобы оказаться позади и выше цели. Не очень высоко, а чуть выше. Даёшь очередь из пушки по курсу движения, короткую, так, чтобы её увидели из кабины. После чего пролетаешь вперёд и креном показываешь направление разворота. Если нарушитель подчинится, разрешаю сбросить четыре ракеты из шести, чтобы облегчить машину и сэкономить топливо.
– А если не подчинится?
– Попробуешь ещё раз. Если не поможет второй раз, отойдёшь назад и подготовишься к боевой атаке ракетами. Всё понял, «тридцать седьмой»? Выполняй!
Маркус Торсен отнял от уха трубку и сделал Андреасу Сандстрёму знак подключиться к нему:
– Андреас, борт NP412 всё ещё наблюдает неизвестный истребитель?
– Секунду, шеф… Нет, говорят, визуального контакта нет. Был странный сеанс на аварийной частоте – к ним обратились на непонятном языке, возможно, польском. Они представились на английском, ответа не последовало. Сейчас всё тихо.
– Странно всё это. ВВС очень удивились сообщению об истребителе. Говорят, в том районе не должно быть ни одной машины. Пилоты описали его? Модель, опознавательные знаки?
– Нет. Говорят, что он резко вынырнул и сделал их, как стоячих. Потом ушёл на вираж и пропал. Рассмотреть его они не успели.
– Ладно. Я передал военным координаты, сейчас они развернут туда радары и всё выяснят.
Сердце лейтенанта Михалкова колотилось, как сумасшедшее. К горлу из желудка подступала горечь. Фёдор попытался сглотнуть и ещё раз проверил, всё ли он делает правильно. При этом он старался даже не смотреть на индикатор остатка топлива. Майор Хоменко верно сказал – в крайнем случае он просто сбросит с подвески ракеты. И не четыре, а все шесть. Это облегчит его минимум на полторы тонны и даст необходимый запас дальности полёта. Сейчас же важно держать машину и правильно навестись, так, чтобы очередь из его пушки (каждый пятый – трассирующий) наверняка заметили из пилотской кабины.
Он выровнял свою скорость со скоростью нарушителя, пристроившись позади него, чуть левее и выше, чтобы не попасть в струю от мощного двигателя под крылом. «Сушку» и так порядочно мотало от некстати попавшейся полосы турбулентности. Фёдор прицелился параллельно курсу неизвестного самолёта, передвинул переключатель вооружения в режим «пушка», откинул предохранительный колпачок, положил подрагивающий палец на гашетку. Постарался глубоко вдохнуть и выдохнуть. И… И тут Су-27 лейтенанта Михалкова провалился в воздушную яму.
Маркус Торсен сделал зверские глаза и отчаянно замахал рукой.
– Андреас, немедленно перепроверь все данные по рейсу NP412! Нужны максимально точные координаты. Срочно!
– Хорошо, шеф, а в чём дело?
– Военные навели радары и не нашли там никакого истребителя. Но это не самое странное. Борта NP412 там тоже нет!
– Как?
– Никак! Там в небе пустое место! Перепроверь всё, живо!
Потеряв опору из-за срыва потока, истребитель лейтенанта Михалкова клюнул носом вниз, качнулся вправо и просел на несколько метров. Всё внутри Фёдора прыгнуло вверх, на долю секунды оказавшись в невесомости. Он судорожно вцепился в ручку управления самолётом, намертво зажав при этом гашетку стрельбы. Самолёт затрясло от отдачи, справа от кабины замерцали яркие сполохи и очередь из огненных следов от трассирующих снарядов (каждый пятый) пошла по замысловатой дуге, как плеть. Плеть чиркнула по левой стороне пилотской кабины, пересекла широкое крыло и вспыхнула огнём, дымом и обломками в двигателе самолёта-нарушителя.