Черника в масле. Пролог (Никита Максимов)

Иногда люди умирают просто так, без всякой видимой на то причины.

Клаус Майер стоял неподалёку от аккуратного прямоугольника свежей могилы и никак не мог разобраться в ощущениях. Всё вокруг казалось неправильным.

Кладбище носило обычное для небольших американских городков название – «Маунт Хоуп». Неизвестно, что за странная прихоть истории породила его, но Логанспорт в штате Индиана не стал исключением. «Гора надежды». И если с надеждой ещё более-менее понятно, то с какой стати это почти ровное место назвали «горой» – загадка.

Клаус покосился на группу людей, собравшихся на похороны.

«Пёстрая компания».

Конечно, несколько человек были в костюмах, пусть не похоронно-чёрных, но в достаточно тёмных вариантах синего, коричневого или серого. Но, помимо них, присутствовали и персонажи в обыденных, повседневно помятых джинсах. Подобающую случаю строгость их нарядам должны были придать кому вельветовый пиджак с накладками на локтях, а кому поношенная армейская куртка. Ещё один, раздавшийся в талии, лысеющий тип с остаточными признаками военной выправки, попытался принять должный вид, нацепив галстук в косую бордово-графитовую полоску. Галстук смотрелся немного нелепо на фоне клетчатой рубашки и кожаной куртки.

Женская часть траурной процессии тоже вряд ли могла послужить образцом стиля. Женщине, как правило, проще соорудить из своего гардероба комбинацию, максимально подходящую под текущие обстоятельства, будь то романтическое свидание, собеседование о работе, детский утренник или девичник. Однако не все считают нужным по этому поводу напрягаться. Поэтому женские джинсы присутствовали тоже.

Клаус вздохнул. Может быть, здесь это нормальная практика. В конце концов, все его познания о том, как должны выглядеть похороны в Америке, почерпнуты из фильмов и сериалов. А в них почти всегда всё однотипно: солнце, строгие чёрные наряды, аккуратный газон. Но реальность такая штука, которая редко обращает внимание на наше представление о ней.

«Всё это ерунда. Не в этом дело».

Примерно к середине церемонии Клаус начал осознавать, в чём источник его диссонанса. Он всё время ожидал появления какого-нибудь военного оттенка. Флага, сложенного в треугольник, белых перчаток, холостого залпа из карабинов. Никак не мог избавиться от этого чувства. Видимо потому, что последний раз, когда они встречались с покойным лицом к лицу, на обоих была армейская форма. Нынешнего усопшего «мужа, отца, брата и друга» Мэтью Кларка Доусона тогда все называли просто Мэттом Си или капралом Доусоном – в зависимости от обстоятельств и правил субординации. Иногда ещё проще – «сукой очкастой» или «придурком-связистом». Последняя формулировка обычно использовалась в сочетании с громким вопросом «Где этот?». Понятно, что с той поры минуло добрых два десятка лет, были обмен фотографиями и болтовня по видеочату, когда Клаус видел, как его приятель из длинношеего молодого парня превращается в обычного мужика средних лет, как зарастают серебром его коротко подстриженные виски. Но почему-то всю дорогу на печальную церемонию память упорно навевала ему образы тех времён, когда они последний раз пожимали друг другу руки под громкий вой и рёв авиационных двигателей на аэродроме Мазари-Шарифа. Если подумать, то в этом нет ничего удивительного. Обычно в мозгу закрепляется самый последний образ, связанный с конкретным человеком. Поэтому многим так тяжело даются встречи с бывшими одноклассниками.

– …Наш милосердный господь Иисус… – проникновенно бубнил священник с библией в руках, напоминая присутствующим, что всё вокруг тлен и суета, —…В объятиях его мы обретаем мир и покой…

Клаусу не было нужды вслушиваться в надгробную речь, он сам мог без запинки произнести все подобающие случаю слова. За многие годы служения стандартные обрядовые формулы намертво закрепились в памяти, будь то крещение, похороны или бракосочетание. Ещё одна польза от сана священника. Первая – то, что твой костюм подходит для любого случая.

Рассеянно пропуская мимо ушей знакомые фразы, он пытался припомнить, были ли какие-то признаки, предпосылки для столь внезапного ухода Мэтта из жизни. Во время их разговоров по видеочату он выглядел вполне здоровым для своего возраста мужчиной, не слишком спортивным, но и не разожравшимся до свинского состояния. Никогда не жаловался на недомогание, умеренно выпивал и почти не курил. Мелисса, вдова Доусона, это подтвердила. Да и в семье у него всё было нормально, что, как утверждают учёные, народная мудрость и простой здравый смысл, способно оказывать на здоровье мужчины не менее благотворное влияние, чем регулярная утренняя пробежка. Более того, в письмах и разговорах Мэтт совершенно уверенно обсуждал свои планы, в том числе совместные с Клаусом.

«Надо уже встретиться с тобой вживую, потрепаться не спеша, хлопнуть по пиву», – короче, всё то, что так любят планировать, и очень редко успевают воплощать старые приятели, отягощённые бытом, повседневностью и обязательствами. «У нас так много задумано на завтра, что потом может не хватить вчера» – смысл этой фразы начинаешь понимать, только перевалив на вторую половину жизни.

Одним словом, ничто не предвещало короткого сообщения, пришедшего по электронной почте пару дней назад: «Мэтт умер. Похороны в четверг». Спустя несколько часов поступило ещё одно, из адвокатской конторы Логанспорта, с официальными фразами про «…глубокое сожаление…» и «…безвременно…», а также с извещением, что Клаус Майер упоминается в завещании Мэттью К. Доусона, оглашение которого состоится после церемонии похорон там-то и там-то.

«Чёрт бы тебя побрал, Мэтт», – в совершенном противоречии со своим саном подумал Клаус. – «Хреновый ты придумал способ вытащить меня к себе».

Команда работала привычно и умело. Под маскировочным пологом протянулась ровная дорожка очищенного грунта, обозначив будущую траншею. Срезанные пласты дёрна аккуратно разложены рядом, в полной готовности вернуться на своё место и надёжно замаскировать следы деятельности человека. На двух концах предполагаемой траншеи готовились объёмистые котлованы – один в глубине леса, на неприметной полянке, где нужно вкопать цистерну-накопитель, а второй на просеке, возле самого трубопровода – там, где предстояло сделать врезку. Работа на просеке требовала наибольшей аккуратности и, в то же время, оперативности. Слишком долгая возня на открытом месте была бы верхом беззаботности. Да, можно купить графики облёта трубопроводов беспилотниками и спутниками, а против вертолётной разведки выставить наблюдательные посты. Но никогда не будет стопроцентной гарантии, что расписание не изменят или тебе не продадут лажу, а то и просто преднамеренную дезинформацию. Одно из главных правил выживания гласит: никогда не считай себя заведомо умней или удачливей противника. История человечества устлана костями тех, кто пренебрёг этой простой аксиомой.

Конечно, угроза угрозе рознь. Скажем, вертолётный патруль представлял собой самую очевидную. Обычно, обнаружив суету, подобную той, что имела сейчас место на вверенной их опеке территории, летуны из службы охраны «Транснефти» обильно вламывали по прилегающей местности из всех стволов. Причём, по самой полосе над трубой огонь никогда не вёлся, чтобы не покоцать хозяйскую собственность, а вот дальше градус ненависти постепенно повышался. Полосу в 20—30 метров в обе стороны от просеки простреливали из пулемётов, следующая зона (примерно до 50—70 метров от оси трубопровода) подвергалась профилактическому обстрелу кассетными снарядами и неуправляемыми ракетами. Шире этого пространства допускался уже любой беспредел, ограниченный только фантазией и погодными условиями – вплоть до напалма и боеприпасов объёмного взрыва. После тщательного фейерверка на саму просеку высаживалась команда вооружённых до зубов ребятушек, которые проводили наземную зачистку, добивая всё живое, что смогло отсидеться в кустах или отлежаться в ямках.

В былые времена, когда вертушки ещё летали поодиночке, было не так страшно – вертолёты служили наблюдателями и разведчиками, максимум, что на них ставили – одну пулемётную турель, да ещё мобильная группа могла стрелять вниз через бойницы. Высаживаться они обычно не решались, только вызывали подкрепление и простреливали «зелёнку» в окрестностях трубы. Умным людям вполне хватало времени убраться оттуда подобру-поздорову. Однако там, где есть умные, однажды обязательно найдутся и смелые. И вот как-то раз такие храбрецы раздобыли ПЗРК и решили показать вертолётчикам «Транснефти», кто в тайге хозяин. Раз и навсегда. Раз – и получилось. В смысле, в тот самый единственный раз. Ибо сбить вертолёт самонаводящейся ракетой – дело нехитрое, тут даже обезьяна справится. А вот «навсегда» получилось плохо. Как для самих смельчаков, так и для всех остальных, которые просто умные. Быстро выяснилось, что у трубопроводной монополии хватает денег на самые лучшие игрушки, и с той поры небо над лесами стали бороздить бронированные десантно-штурмовые вертушки, вооружённые, как мечта милитариста. Помимо этого, вертолёты приобрели дурную привычку шастать парами, и катать внутри себя по десятку хорошо откормленных и натасканных карателей, готовых воздать полную меру жестокого наказания любому, кто посмел покуситься на хозяйское добро.

Однако, как водится, самая опасная угроза оказывается лучшим стимулятором эволюции. Не прошло и полугода, как по всей заинтересованной территории образовалась сеть наблюдателей, которые с точностью до градусов направления сообщали о пролёте патрулей над их местоположением. Толковые ребята написали приложение для местного интранета, вычислявшее на основе этих данных предполагаемые маршруты патрулирования и оповещавшее своих подписчиков. Вкупе с грамотно выставленными сторожевыми постами это позволяло надёжно предохраняться от нежелательного визита летучих церберов.

С беспилотниками и спутниками иная история. Хотя они не несли непосредственной угрозы, результаты попадания в их поле зрения могли быть ничуть не лучше. Самой лёгкой неприятностью значилась фиксация нездоровой активности возле трубы во время плановой аэрофотосъёмки. Обычно её обнаруживали только на основе анализа снимков, спустя несколько недель, а то и месяцев. Тогда на место высылали мобильную группу, которая исследовала территорию и, если находила врезку, тупо сносила её и ставила заплатку. Причём, чем старше была врезка, тем меньше поисковая команда с ней возилась. Иногда даже ленились минировать подходы к накопительной цистерне, просто взрывали её и всё. К этому моменту «чёрные нефтяники» успевали насосаться с неё достаточно, чтобы окупить возню с установкой, цену материалов и так далее. А вот попадание под наблюдение с беспилотника в реальном времени уже было чревато гадкими последствиями.

В зависимости от того, что позволяли погодные условия и ресурсы, местное командование частной армии «Транснефти» имело несколько вариантов реагирования. Например, могло провести ограниченную операцию с ускоренным выводом врезки из строя, обильным минированием самой накопительной цистерны и подходов к ней. А могло устроить и полноценную облаву. В случае ограниченного реагирования терялись плоды всех трудов, вложенные материалы и средства. Это если повезёт. Если же не везло – мины устанавливал человек творческий или командой «нефтяников» руководил идиот, экономящий на разведке – то при повторном визите к «кранику» происходил подрыв с потерями среди людей и техники. Разновидностью плохого варианта был случай, когда среди ресурсов местного командования оказывался один или больше «охотников». Эти специалисты по отстрелу людей в условиях леса, подобно давнишним финским снайперам-«кукушкам», могли по нескольку дней таиться в засаде. Зато потом визит к такой врезке обычно оказывался для «нефтяников» последним.

Однако всё вышеперечисленное меркло перед полноценной облавой.

Случалось это довольно редко. Должно уж совсем не повезти, чтобы команду не просто засекли на огромной лесистой территории, но и смогли организовать постоянное за ней наблюдение – до тех пор, пока наземные силы не успеют подойти и организовать перехват. Чтобы оценить степень невезения, нужно понимать следующее.

Первое. Вашу суету должны заметить на площади размером в половину Польши. При этом оператор достаточно хорошо натаскан, чтобы опознать беззаконие, а не сбор ягоды на полянках.

Второе. Наблюдатель может организовать перекрёстную проверку полученной картинки, прежде чем передавать сигнал в оперативный штаб. Чтобы не отправить случайно команду щедро оплачиваемых головорезов к месту преступления, где обнаружится, что ему просто померещилось. Вряд ли то, что он за это получит, будет премией.

Далее, нужно не просто обнаружить и подтвердить, но и обеспечить непрерывное – с разрывом не более чем в 5—10 минут – наблюдение за целью. Ибо для того, чтобы потерять объект в лесах, много не надо: достаточно чтобы он свернул в лес, когда ты его не видишь – и привет. А упомянутые 5—10 минут – это как раз примерное время, за которое группа из нескольких единиц техники успеет въехать на закрытую сверху ветвями просёлочную дорогу.

И последнее. У оперативного командования в этом районе должно быть достаточно сил и желания, чтобы отправить на перехват наземную команду. И не одну, а несколько мобильных групп по периметру, чтобы либо подкрасться и перехватить «нефтяников» на месте работ, либо организовать засаду по пути их отхода.

Вот сколько условий должно собраться вместе для столь тотального невезения.

Поэтому такое бывало редко. Но бывало.

Однажды, когда они возвращались с работы, с передового дозора прохрипели по рации сигнал тревоги. Потом появился один из разведчиков с лицом не просто бледным, а каким-то зеленовато-жёлтым, как будто он был ожившим персонажем из виденного давным-давно театра восковых фигур. Оставив возле машин небольшое охранение, остальная часть команды развернулась в цепь и медленно двинулась в сторону лежащего впереди изгиба просёлка. Шли внимательно, высматривая любые признаки человека: сорванный мох, сломанный подлесок, свежие отпечатки в мягкой, болотистой почве. На цыпочках подкрались к небольшой полянке вдоль поворота дороги. Выглянули из-за кустов и деревьев.

На поляне, с правой стороны просёлка, вразнобой стояли остовы сгоревших машин. Обычный набор – пара вездеходов, тягач с прицепной цистерной, универсальный грузовик со стрелой крана и мини-экскаватором в кузове. Выделялся внедорожник с остатками пацанского обвеса. Не полезных вещей вроде лебёдок, фаркопа или шнорхеля, а именно бессмысленной выпендрёжной хрени: четыре фары в ряд на крыше, кенгурятник и прочее. Вроде давних деревенских велосипедов с бахромой и трещётками на спицах. Ясно, что ездил на нём человек не простой, а уверенный в себе и своей важности настолько, что не боялся выглядеть глупо. Или действительно был уверен при жизни, что крутость измеряется количеством ярких цацек. Теперь это уже не имело значения. Любимую игрушку издырявили следы пуль, шикарные широкие колёса сгорели до проволочного корда, так, что джип сел на пузо, утопив ступицы с дисками в мягкой земле. То, что было примотано спереди к кенгурятнику, видимо, раньше являлось его владельцем. Обугленный труп, покрытый лохмотьями сгоревшей одежды или кожи – не поймёшь, где кончалось одно и начиналось другое. Запястья, оголившиеся до костей, примотаны проволокой к некогда хромированным, а теперь чёрно-бурым трубам кенгурятника. Вывернутые назад голени впрессованы в грунт бампером внедорожника. Голова обгорела так, что не осталось ни волос, ни глаз, ни век. Ни ушей, ни носа. Распахнутый в застывшем крике безгубый рот наводил на тошнотворную мысль, что человек был жив, когда горел со своей машиной. Напротив распятых на радиаторе останков с дерева свисало то, что при жизни было женщиной. Это тело – единственное не обгоревшее на поляне – растянули проволочными петлями в форме буквы «икс», как будто кто-то собирался провести его показательное препарирование. Издалека сложно разглядеть точно, но было заметно, что у женщины не хватало правой ступни и нескольких пальцев на руках. Вокруг шеи затянута петля, перекинутая через ветку наверху. С её помощью можно было заставлять жертву не опускать голову и смотреть прямо перед собой. А затем задушить этой же петлёй. Видимо, кому-то показалось забавным, чтобы обе жертвы видели, как страдает и умирает тот, кто явно был дорог ему при жизни.

Остальных погибших, судя по тому, как они были привязаны к остовам техники, сначала всё-таки застрелили, а потом уже сожгли вместе с машинами. Их казнь должна была послужить для простых членов прочих команд «нефтяников» недвусмысленным знаком – каждого, кто занят этим промыслом, ждёт только одно. Не просто смерть – уничтожение. Без суда и смягчающих обстоятельств. Судьба же главарей в данном случае являлось посланием всем вожакам – неизбежный конец придёт в страшных мучениях.

Рассмотрев всё внимательно, они молча отошли от полянки. Не проронив ни звука, прокрались к своим машинам. Развернулись и поехали к базе самой дальней кружной дорогой, которую только смогли придумать. И крепко выпили, когда добрались. Надеялись, что алкоголь, впитавшись в кровь, сможет вымыть из ноздрей смешанный запах горелого железа и мяса, а из памяти – вид скрюченных огнём тел и взгляд пустых глазниц повешенной женщины из-под спутанной грязной чёлки. Увы, спирт мало чем смог помочь. Разве что отключил на время достаточно частей мозга, чтобы не страшно было жить дальше.

Адам злился так, что готов был вцепиться в физиономию любому, кто косо на него посмотрит. Жизнь казалась уродской, невозможно несправедливой сволочью. И обещала оставаться такой ещё как минимум два года. Вот гадство! Целых два года до совершеннолетия, до тех пор, когда закончится ежедневное посещение зоопарка уродов под названием «Оак Маунтин Хай Скул». Вот уж, правда, «Дубовая гора»! Такое количество дубов и дубищь собирается каждый день в одном месте!

Он вышел из главного входа, свернул направо и, обходя приземистый корпус школы, поплёлся в сторону Миллер сёркл. После автостоянки предстояло пройти между площадками для футбола и бейсбола. На обеих раздавался шум и вопли – шли тренировки соответствующих команд перед заключительными в этом учебном году матчами. Слева изображали бунт тестостерона местные альфа-самцы в гротескной футбольной защите и шлемах. Справа размахивали битами, орали друг на друга и бегали те, кому не так повезло с телосложением и уровнем гормонов. От этого зрелища Адаму стало только хуже.

Он был равнодушен к спорту. Как-то так сложилось, что раньше, когда матери после развода с первым мужем и, по совместительству, отцом Адама, было совсем не до него, его умение находить себе развлечение самостоятельно – будь то книга поначалу, а потом компьютер – всех устраивало. Позже, когда жизнь наладилась и мать вторично вышла замуж, она спохватилась было, что сын сиднем сидит дома, но было уже поздно. Несмотря на её усилия и старания Аарона, свежеиспечённого отчима, Адам так и не прижился ни в одной спортивной программе, куда его пытались пристроить. Бегать ему не нравилось, для командных игр у него оказался острый дефицит командных навыков – он просто не успел научиться общаться со сверстниками, а при любой конфликтной ситуации уходил в глухую оборону. Товарищи по командам со свойственной всем подросткам безапелляционностью немедленно записывали его в придурки и начинали игнорировать, а иногда не упускали случая напакостить. Из условно спортивных развлечений оставались ещё шахматы, но там собрались совсем уж жуткие ботаники. Адам продержался до первого окружного турнира, после чего симулировал внезапно открывшуюся любовь к пинг-понгу и перебежал в малочисленную группу поклонников шарика и ракетки. Особых турнирных амбиций это сообщество не имело, поэтому там можно было спокойно валять дурака, а играть, только если уж действительно этого хотелось. Удивительно, но со временем Адаму даже стало нравиться. Во-первых, это был поединок один на один, без скидок и надежды на соратников. Во-вторых, было в пинг-понге что-то от любимых им видеоигр: будь то простейшие аркады или требовавшие тренированных спинномозговых рефлексов сетевые шутеры.

Однако, со временем Адам обнаружил, что его начинают сильно раздражать все так называемые «правильные», «перспективные» виды спорта, усердно культивируемые администрацией школы и находящиеся в центре всеобщего внимания. Возможно, всё дело в том, что за них активно болели девочки, а вот пинг-понгом они почему-то не интересовались. Нет, правда, кто-нибудь слышал хоть раз про группу поддержки пинг-понга? Нет? Может, потому, что такой никогда не было? Короче, проходя между двумя игровыми полями, Адам добавил в свою копилку общего негодования ещё и порцию ревости, вызванную заливистым девчачьим смехом и криками одобрения с обеих сторон.

Да, день вышел на редкость мерзкий. В глубине души он догадывался, что вина за происшедшее во многом лежит на нём. Будь Адам лет на десять старше, имей чуть больше опыта в жизни, представления о том, почему люди поступают так, а не иначе, возможно, что этот огонёк сомнения разгорелся и позволил понять, принять случившееся, сделать из него верные выводы. Но, увы. Кипящий шестнадцатилетний котёл – не место для рациональных суждений и сомнений в собственной правоте. Для него в данный момент существовала единственная правильная картина мира. Заключалась она в следующем.

Преподаватель информационных технологий ещё зимой дал им задание подготовить персональные проекты. Пока все остальные в классе лепили свои убогие приложения для смартфонов и планшетов, Адам задумал нечто значительное и по-настоящему крутое. Поскольку в компьютерах и программировании он разбирался значительно лучше своего учителя, а снисходить до его уровня и разжёвывать очевидные детали казалось пустой тратой времени, то Адам не стал посвящать его в подробности. Заявил скромную тему: «Создание локальной социальной сети». Когда сегодня настало время демонстрации, он терпеливо сидел и наблюдал за жалкими потугами своих однокашников. Первоначально Адам репетировал выступление в стиле крутой презентации по типу «Эппл» или «Гугл», но потом решил, что в декорациях классной комнаты это будет смотреться балаганом дешёвого фокусника. Поэтому в итоге выбрал лаконичный сценарий – никаких слов, только действие. С достоинством и присущей настоящему гению сдержанностью он запустит своё творение, а потом, когда стихнет первая волна изумлённого потрясения, раскинет руки в стороны излюбленным жестом Тони Старка и ответит на все вопросы. А их будет немало, в этом он не сомневался.

Когда настала его очередь, Адам в точном соответствии с задуманным встал со своего места, молча вышел к доске и установил на столе учителя свой ноутбук, развернув его экраном к классу. В его центре, на стандартном синем фоне окна открытого приложения переливалась заглавная греческая буква омега. Адам, по-прежнему не говоря ни слова, подвёл к ней курсор и нажал. Несколько секунд ничего не происходило. Затем по всему классу волной побежало басовитое жужжание, как будто влетела стая шмелей, раздалось несколько звонков, и все, включая преподавателя, недоуменно оглядываясь, полезли за своими телефонами, личными планшетами и ноутами. На экранах всех без исключения устройств стремительно мелькали картинки, выскакивали и исчезали сообщения, надписи. Кто-то прыснул, кто-то неуверенно заржал в голос, кто-то спросил потрясённо: «Что за фигня?». А фигня заключалась в том, что написанное Адамом приложение запустило на ноутбуке локальный роутер беспроводной связи, вломилось во все устройства в радиусе действия сигнала, передало на них небольшой мобильный клиент, который немедленно включил взаимную синхронизацию, сканирование папок и обмен данными. По сути, реализовывалась заявленная тема проекта – создавалась локальная социальная сеть. С одной небольшой поправкой. Никто не спрашивал, хочешь ли ты к ней присоединиться и что планируешь там разместить. В сеть принудительно попали все и всё. Не прошло и минуты, как кто-то охнул, кто-то зашёлся истерическим хохотом, тыча соседа локтем и показывая в экран. Некоторые залились пунцовой краской до самых корней волос. Потом Адаму кто-то вцепился в плечо, и голос преподавателя зашипел в ухо, обильно орошая кожу слюной:

– Прекрати это немедленно!

Прекратить сразу не получилось, да и толку от этого было немного. Содержимое личных папок успело разбежаться. Бог мой, Адаму даже в голову не могло прийти, что люди могут хранить на своём смартфоне столько разнообразного дерьма! И ладно бы про других, а то ведь о себе лично! Короче, скандал разразился грандиозный. Мистер Фаррел, преподаватель информатики, запер класс и вызвал директрису. Потом потребовал сдать все мобильники, планшеты и ноуты для проверки. Естественно, половина класса отказалась. Тони Хесус Эрнандес, как всегда, проорал с задней парты что-то про свои конституционные права. Директриса, миссис Рейнс, немедленно по прибытии прекратила назревающую бучу, потребовав выключить всю технику и выложить её на парты, во избежание рассылки за пределы класса полученных конфиденциальных сведений. Это было разумно, поскольку у некоторых одноклассников Адама глаза светились прямо-таки плотоядным блеском, а по ухмылкам отдельных личностей можно было заключить, что кое-какие жирные подробности уже успели покинуть здание. После чего мистер Фаррел был оставлен бдеть за классом, а миссис Рейнс твёрдой, не оставляющей сомнений хваткой взяла Адама за руку и повлекла в свой кабинет.

Здесь она сразу же включила микрофоны на столе и вебкамеру, продемонстрировав всю серьёзность своих намерений: никакого частного разговора и мягких увещеваний, грядёт официальный разбор полётов по всей форме, с обязательным уведомлением родителей. Также им будет отправлена ссылка, по которой они смогут просмотреть полную запись этого разговора. Само собой подразумевалось, что беседа такого уровня не останется без последствий, которые могли оказаться фатальными для итогового результата учебного семестра. Адама охватило безнадёжно плохое предчувствие.

Предчувствие его не обмануло. Первоначально ещё можно было надеяться на строжайший выговор и выволочку в дисциплинарной комиссии школьного совета. Но потом к беседе присоединился мистер Фаррел, оставивший в классе вместо себя охранника, а сам алчущий плоти и крови, поскольку в процессе обмена данными в свободный доступ новой соцсети могли угодить его собственные сведения «не просто личного, а глубоко интимного характера». Поэтому он сходу объявил, что Адам получает от него за этот семестр наихудшую из всех возможных оценок. Которая неизбежно топила его общий средний балл по всем остальным предметам. При этом мистер Фаррел многозначительно посмотрел на директрису и подчеркнул, что согласно уставу школы, выставление оценок находится исключительно в компетенции преподавателя. Кроме этого он заверил, что если в результате сегодняшнего инцидента где-либо всплывут или против него будут использованы материалы, попавшие в широкий доступ «…благодаря чудовищному злому умыслу», – тут мистера Фаррела ощутимо затрясло, – то он оставляет за собой право на судебное преследование. За нарушение права на неприкосновенность частной жизни, а также за всё остальное, что ему вспомнится к тому моменту. Директриса тяжело вздохнула, успокаивающе похлопала преподавателя информатики по дрожащей руке и заметила, что в данном случае речь скорее идёт о «чудовищной безответственности и недомыслии», но это, торопливо добавила она, ни в коей мере не избавит Адама от заслуженного наказания.

В итоге в его присутствии, как того требовали правила школы, было написано и отправлено матери сообщение о сегодняшнем происшествии. После чего Адама выставили из кабинета и отправили домой, а миссис Рейнс и мистер Фаррел погрузились в мучительные поиски метода, который позволил бы на приблизительно законных основаниях прошерстить и вычистить от нежелательных сведений все пострадавшие от взлома устройства.

После всего вышеперечисленного Адам и оказался на дорожке между двумя спортплощадками. Главное, что причиняло ему наибольшие страдания – он понятия не имел, каких последствий ожидать. Преступление уже совершено, обвинительный вердикт вынесен, осталось узнать, какую меру наказания отвесит судья. Адам на своей шкуре ощущал сейчас томление осуждённого в ожидании окончательного приговора. И инстинктивно проецировал свой горячий, ватный ужас на самый неподходящий предмет – на окружающих. Спортсмены слишком театрально орали. Девушки неестественно весело смеялись и нарочито показательно поддерживали своих любимцев. Идиоты-одноклассники никогда его не ценили. Тупые преподаватели не могли распознать сидящего на их уроках гения, поглощённые мелочными попытками отработать свою мелочную зарплату. Родители его не понимали, занятые нудными, рутинными проблемами, а теперь наверняка готовили чудовищную кару, совершенно не соответствующую тяжести проступка Адама.

Мир никогда не был более несправедлив, чем сегодня.