Глава 2. Детство в бреду
Рябов плыл по волнам своего прошлого. Он не знал, что лежит уже несколько дней в госпитале и ему сделали две операции. Его измученный организм отказывался пока что возвращаться обратно, унося его сознание далеко и глубоко. Он видел картины и образы. Перед ним вставал комиссар, который что-то кричал ему на ухо, после чего он мгновенно покрывался ранами и падал ему под ноги; перед ним вставало ухмыляющееся лицо Шуринова, кривящее рот в ухмылке и он не мог от него убежать. И он проваливался в какой-то водоворот все дальше и дальше. Видя мать. Собираясь в школу. Грустя об отце, которого никогда не видел.
Саша собирался в школу. Он взял сумку и накидал в нее карандашей и тетрадей. Пора было идти, и так он уже опаздывал, потому что ему ночью приснился кошмар, и он долго не мог уснуть. А мать решила его не будить когда он все же смог перебороть страх и забыться крепким детским сном, на этот раз без сновидений.
Саша обнял мать и выскочил на улицу. Чтобы срезать дорогу и не сильно опоздать, Саше пришлось бежать через Карантин. Он обычно, в свои тринадцать лет, не решался ходить через этот район, где с незапамятных времен было опасно появляться одинокому подростку, выросшему не на этом холме. Этот холм застраивался с византийских времен на обломках старых зданий и где жили люди, предки которых жили там с тех же далеких времен, которые сейчас остались лишь в рассказах престарелого учителя истории, размахивающего на уроках одной рукой. Вторую руку он потерял в боях за Петроград в восемнадцатом году против Миллера.
Короче говоря, райончик был сложный, в нем могли с радостью набить морду не местному и хорошо, если не убить. Читать там умел далеко не каждый, а подраться любил любой обитатель Карантина. Но Саша не любил опаздывать в школу, поэтому, решив срезать путь, рванул все, же через холм.
Он бежал по мощеным и пыльным улочкам, радуясь тому, что на кривых проходах между домиками никого нет, и он точно не опоздает в школу. Солнце поднималось все выше, освещая заброшенную генуэзскую башню на вершине холма, в которой жители Карантина ныне пасли коз и сходились на драки между собой. Они и сами делили себя на разные банды по непонятному остальным горожанам признаку. Лишь иногда было ясно, что здесь сошлись караимы с греками или малороссы, которых сейчас зовут украинцами, с татарами. Но такое было понятно и просто – так было и везде по городу, хоть и не так жестоко.
Когда Саша разогнался достаточно, ему пришлось тормозить – дорожка пошла меж домов уже вниз, под откос и, чтобы ни обо что не навернуться, он побежал помедленнее.
За следующим поворотом он увидел картину, которая заставила его притормозить. Посреди узенькой тропинки между двумя хибарами из древних камней стояла банда карантиновской шпаны из пяти человек, окруживших какого-то пожилого человека и громко издевалась над ним.
Саша, теребя пионерский значок, застыл как вкопанный, глядя на эту сцену. Пожилой мужчина потерянно оглядывался, сжимая под мышкой пачку листов. Саша прищурился и узнал его. Это же… Александр Грин! Писатель, который приходил к ним в школу и показывал свои повести. Подросток зачитывался ими до полуночи, не ложась спать, прежде чем не дочитает до конца главы. И эта шпана его сейчас мучает?
Не думая о том, чем это может закончиться лично для него и, забыв о том, что он вообще-то опаздывает в школу, Саша выпрыгнул из-за угла, как раз, когда главарь шайки рассмеялся и замахнулся на больного человека с кипой листов, в которые тот вцепился как в главную ценность своей жизни. Скорее всего, так и было.
Пока мелочь из малолетней банды только оглядывалась на него, Саша уже налетел на главаря и провел двойку, затем еще тройку, и уже почти взрослый предводитель шпаны упал на пыль тропинки.
– Вы целы? – Крикнул Саша писателю.
Тот кивнул и хриплым голосом ответил:
– Главное – целы рукописи…
Саша кивнул и мгновенно обернулся на главаря.
Тот уже стоял на ногах и прикрикнул на своих малолетних подельников:
– Ша! Я сам с ним разберусь, ублюдком.
В руках накачанного парня сверкнул нож. Остальные отошли повыше по улице. Ставни окрестных домов привычно захлопнулись. Какая им разница кого тут сегодня зарежут? В любом случае – неместного. Поэтому и смотреть не интересно.
Саша принял стойку. Перед ним всплыли глаза немца, говорящего со смешным акцентом: «смотреть им только в глаза. Повторить? Как со зверем. В глаза». Подросток поднял голову и пристально уставился в глаза главаря, пока тот медленно приближался к нему, перебрасывая из рук в руки нож. Несколько секунд ожидания и подготовки растянулись на вечность.
Прыжок и громила промахнулся, Саша ушел в сторону и успел провести двойку боковыми. Главарь отшатнулся и, сплюнув на тропу, снова начал выжидать. «В поножовщине – главное кто первый. Один удар – один труп будет. Твоя сила в концентрации и руках. Смотри в глаза» – вновь всплыл в голове Саши голос немца. Обязательно, просто обязательно, когда все закончится – своему учителю черчения и, по совместительству – искусства бокса, он подарит большую-большую коробку конфет. И будет заниматься этим самым боксом в два раза усерднее. Как и черчением.
Новый прыжок громилы, и новый уход. Еще одна двойка. Но на этот раз громила успел увернуться и поднырнул под руки Саши. Его нож устремился ему в сердце, но Саша автоматически закрылся локтями. Нож вспорол рубашку и кожу на плече (как и однажды много позже… не поэтому ли Рябов видел сейчас эти картины, лежа на кушетке в госпитале? кто знает глубины подсознания?). Саша ушел снова.
Позади громилы послышалось улюлюканье – шпана не привыкла видеть, чтобы их главарь так долго не мог расправиться с жертвой. Его авторитет стремительно падал в глазах малолетних бандитов. Писатель, наблюдавший за дракой, только и мог, что тихо вздохнуть и держаться за сердце и еще – жалеть этого мальчика. Ему все равно долго не жить, болезнь съедала его, и он еле мог ходить иногда, как и сейчас. А этому смелому подростку еще жить и жить.
Саша смотрел в глаза главаря и у него возникло ощущение, что он находится где-то в другом месте. Как будто он смотрит откуда-то издалека, а глаза его противника – это гигантский омут, из которого надо выбраться, чтобы выжить и вернуться сюда. Медленно он приближался к нему, а тот застыл на месте, как прикованный. Саша, незаметно для себя, оказался рядом с застывшим громилой и посмотрел ему в глаза в упор. Тот как-то нерешительно попытался поднять нож, но он выпал из его вдруг ослабевших пальцев.
– Не трогай пожилого человека! Писателя… – Громко прошептал ему почти на ухо Саша, сам не понимающий что на него нашло.
И ударил его в ухо. Потом еще и еще. Пока тот не оказался на земле, молча свернувшись в калачик.
И так же резко, как на него нашло это непонятное состояние, оно схлынуло, вернув миру звуки, краски и понимание действительности.
– Жив, курилка? – Пнул Саша громилу.
– Не бей меня… Мы не будем…
Шпана изумленно и молча взирала на происходящее.
Бандит отполз подальше и, поднявшись на корточки, хрипло каркнул своим:
– Помогите подняться, малолетки! Уходим отсюда. И деда не трогаем.
Те удивленно подошли к нему, пока он вытирал кровь с разбитого носа. Помогли ему подняться и поплелись наверх. «Ох, и не повезет громиле скоро», подумал Саша. Шпана не прощает такой слабости и ему или придется долго драться, доказывая свою силу, или переезжать из Карантина в Большой город.
Подросток вздрогнул. Его плеча коснулась рука. Он обернулся, думая, что это писатель, но нет. Позади него стоял иссохший старик с огромной бородой, завернутый в халат.
– «И народы падут перед ним, но кто-то встанет между…» – Нараспев сказал старик и, усмехнулся. – Ты не простой мальчик, но тебе не надо все это знать.
И старый караим отвернулся и молча ушел в какой-то проход между домами, как будто его и не было.
Саша, потрясенный всем происшедшим, стоял посреди тропинки, пока из этого состояния его не вывел писатель, который тихонько сказал:
– Спасибо тебе, юноша. Я, наверное, теперь смогу дописать новую повесть. И у нее даже будет совсем не грустный финал. Возьми. – И подойдя к Саше Рябову, протянул ему один из листов. – Я помню, что здесь писал. Не могу тебя никак больше отблагодарить, а это кусочек моей рукопись про бегущую… Я его перепишу по памяти. А это тебе. На память.
Саша смущенно взял исписанный убористым почерком лист и прижал к груди.
– Спасибо тебе еще раз. – Писатель улыбнулся и медленно пошел по тропинке.
У Саши пропали все слова и он не смог больше окликнуть этого человека. Он просто убрал листок в свою сумку, валявшуюся на земле и вдруг вспомнил: «Я же совсем опоздал в школу!». И бегом побежал вниз, запинаясь о камни, чтобы хоть как-то успеть.
Он успел. И сдал урок черчения на пять. А потом взял дома несколько рублей и пошел в магазин у вокзала, где купил самую большую коробку конфет. Продавщица улыбалась, думая, что он берет ее своей любимой девушке. Но он брал ее тренеру и учителю немцу: без которого он не смог бы помочь писателю и себе, устоять в этой неравной схватке. Только одна шальная мысль не давала ему покоя: «не только немец помог… это непонятное… Что имел ввиду священник-караим?» Впрочем, даже знай, где он живет – Саша к нему бы не пришел. Потому что если он что-то сказал – значит, он уже все сказал. И больше, наверное, ничего не скажет. К тому же, ему было бы даже страшно идти к нему. Он смутно ощущал, что если бы он ответил на его невысказанный вопрос – вся его жизнь пойдет совсем не так, как должна. И поэтому он взял только коробку конфет для немца.
И пришел к нему в тот же день. После долгих и сложных занятий черчением, где немец придирчиво требовал от него ровной руки и даже дыхания, пока он выводит одну линию за другой, он приступил к занятиям боксом и все рассказал. Кроме появления караима. Об этом он решил никому не рассказывать, даже маме. Он бы не рассказал об этом даже отцу, который погиб в гражданскую на уральских фронтах, будь он жив.
Немец молча выслушал и, покачав головой, ответил:
– Ты продвигаешься в занятиях боксом. Поздравляю. Значит, усложним программу обучения. Ты ведь не против?
– Конечно! Только за, товарищ немец!
Немец улыбнулся:
– Это хорошо. А по поводу взгляда. У тебя наверняка есть магнетические силы организма. Их еще гипнозом называют.
– Что? – Удивленно спросил Саша.
– Не забивай свою голову. Тебе это не нужно. И вообще забудь об этом. Просто еще раз напомню, к тому же, тебе это еще полезнее, нежели всем боксерам: смотреть только в глаза! Не на руки! Не на направление удара! ТОЛЬКО в глаза!
Саша молча кивнул. Он понял, что урок бокса начался. Они тренировались долго и Саша Рябов вымотался до упаду, но сегодня он научился делать сложные серии, чему был сильно рад.
А весь этот эпизод потихоньку испарился из его памяти: и схватка на Карантине, и писатель, и караим… Только листок из рукописи и остался ему напоминанием о его смелости. Иногда он доставал его из тумбочки, куда убрал вечером того дня, и разглядывал. Даже не читая, а просто проникаясь трудом великого человека, написавшего столько хороших и грустных книжек. Потом этот листик он сложил вчетверо и всегда носил с собой, когда пошел служить. Он всегда носил его в кармашке, даже забыв о его существовании. Это естественно – ведь служить на защите Бакинских нефтепромыслов – это непросто. Это опасно. Это ответственно. Поэтому об этом листике он напрочь забыл.
А когда произошло то, что отправило его на больничную койку и унесло в забытье – листик был разорван в клочья и заляпан кровью. И, к сожалению, ничего больше прочитать там было уже нельзя, даже если бы этого очень захотелось. Потом Александр об этом не раз жалел.
Пока же, увидев в прошлом такую сцену, его сознание начало выкарабкиваться, используя все свои резервы. И через несколько часов после этого видения Александр Рябов, уже повышенный в звании, о чем сам не знал, открыл глаза и увидел белый потолок и палату, залитую полуденным солнцем.
Он чувствовал себя на удивление бодрым и здоровым. Он помнил все, что произошло, и знал, что ему необходимо как можно скорее позвать офицера НКВД и обо всем подробно доложить. Это и было его первой мыслью, когда он очнулся. Он не знал всей подноготной произошедшего, но понимал что это очень важно. И судя по словам Колесниченко перед смертью – это относилось ко всему Баку, ко всем его нефтепромыслам. А как слышал Рябов – это имело значение для всей страны. Потому что вся черная кровь страны шла из Баку. И хотя правительство и вело разведку в Сибири и на Урале, отправляя геологоразведчиков для открытия новых месторождений, которые там должны быть, до их использования были еще долгие годы. А без нефти – Страна Советов встанет на колени перед Англией и Германией. Хотя, быть может, все не так страшно и эти его мысли просто означают, что он еще не оправился от шока? Хотя нет, он чувствовал себя уже полностью здоровым и захотелось встать.
Поэтому Александр спустил голые ноги на прогретый солнцем пол и сел на кушетке. У него резко закружилась голова, он задержал дыхание. И вскоре все пришло в норму. Ну да, он просто долго лежал неподвижно. Кровь прилила. Значит, он уже точно здоров. Надо кого-нибудь позвать…