Асхелека
Отец потерял сознание за завтраком. Все произошло в полной тишине – его тело вдруг обмякло и сползло на пол с кресла. С глухим стуком голова ударилась об пол, и он остался недвижим. Асхелека медленно положила ложку на тарелку и сжала виски руками. Это случалось далеко не в первый раз – наверное, в сотый за последние три месяца. И все становилось хуже. Его болезнь заставляла ее испытывать постоянный страх – на прошлой неделе, после очередной его потери сознания на пятнадцать минут, она расплакалась, умоляя папу обратиться к врачу.
– Хочешь, чтобы меня сослали на Шаггитерру? А тебя – в дом удовольствий? – рявкнул он в ответ, и Асхелека опустила глаза. Про дом удовольствий она знала лет с шести. Там работают такие, как она, красноволосые девушки. Сначала она просто понимала, что оказаться там – это плохо. Потом, когда ей исполнилось десять, отец объяснил ей подробности.
Он рассказал ей, почему с незапамятных для нее времен она носит серебристые парики – самые лучшие, которые даже при ближайшем рассмотрении невозможно обнаружить. Этот обязательный для нее головной убор скрывал ее кудрявые красные волосы под серебристыми прямыми прядями. Потому что у горианок сроду за всю историю не бывало вьющихся волос, и это считалось ужасно неприличным из-за ассоциаций с девушками из домов удовольствий. По этой же причине ни одна уважающая себя жительница планеты не покрасила бы волосы в красный. Но Асхелека являлась горианкой лишь наполовину.
«Твоя мать – шаггитеррианка. Ты встречала их в городе и знаешь, что это за женщины», – сказал ей тогда отец.
Асхелека знала. Это очень глупые женщины, которые часто вызывали у детей смех. И она тоже смеялась над шаггитеррианками, когда они коверкали слова и фразы и изъяснялись странными жестами на улицах. Часто они вели себя как дети и иногда играли с ней и другими девочками. И еще она замечала, как мужчины покупают им безделушки и сладости, а потом целуют прямо на улицах и забирают к себе домой.
«Я стану такой же? Такой же глупой?» – широко раскрыв глаза, спросила десятилетняя Асхелека, испытывая приступ ужаса.
«Не говори ерунды. Ты полноценная, – отрезал отец. – Но никто не должен знать. Ты горианка и все. Ясно?»
По правде говоря, Асхелеке тогда мало что казалось ясным. Прозрение приходило постепенно, по мере того, как она взрослела. Закон категорически запрещал горианцам иметь детей от шаггитеррианок, и на Горре, насколько она знала, это просто невозможно. А на Шаггитерре, где ее отец раньше служил, военным запрещалось вступать в какие-либо отношения с местными женщинами. Постепенно до нее дошло, почему отец так боится – он нарушил запрет, совершил какое-то преступление, и она – живое свидетельство. И еще она – урод, которого заклеймят, если узнают правду. И отправят в дом удовольствий, где таким, как она, только и место.
Иногда ей становилось так страшно, что она плакала. Замечая это, отец успокаивал, как мог. Он объяснял, что все продумал, что никто никогда не узнает, что он ее защитит. «Ты нетелепат, ты не подлежишь законам о сканировании, а что до меня – то мой пре-сезар на Горре-3. Мы в полной безопасности», – убеждал он, и на время это хорошо успокаивало. Но потом он начал болеть.
Асхелека понимала, что болезнь телепатическая – стоит вызвать врача, и отца просканируют. Обращаться за помощью никак нельзя, но и тянуть дальше – тоже. Его обмороки становились все длиннее, а накануне вечером он впервые не узнал ее, и Асхелека испытала настоящий ужас.
– Привет, крошка, – вдруг сказал он, когда она вышла из своей спальни без парика. И попытался поднять ее, чтобы поцеловать, как мужчины целуют шаггитеррианок на улице. Начав сопротивляться как сумасшедшая, Асхелека сразу добилась того, что отец поставил ее на пол, отступив, но на его лице отразилась растерянность, и он скрылся в своей спальне, так и не узнав, что пытался поцеловать свою дочь. Но не как дочь, а как женщину. После этого она еще долго стояла на месте, прижавшись к стене, не в силах успокоить бешеное сердцебиение и осознать мысль о том, что пришло время обратиться за помощью – чем бы это ни закончилось для них. Потому что в противном случае ее отец сойдет с ума.
И все же ей потребовалось минут тридцать, чтобы решиться. Много раз она начинала набирать номер на коммуникаторе и останавливалась, сидя на коленях возле лежащего на полу отца. Но он все не приходил в себя, и, наконец, Асхелека набрала проклятый номер. Замирая от ужаса, она прищемленным голосом продиктовала оператору их адрес и причину вызова: потеря сознания, высший телепат.
Когда приехали врачи – их было двое – их брови поползли вверх. Асхелека отвела взгляд, глядя в сторону. Впервые за всю жизнь она предстала перед кем-то, кроме отца, без парика. Но надевать его смысла уже не было – ведь прямо сейчас ее отца просканируют, и все узнают про нее.
Ее сознание словно застыло, уже не посылая сигналов о страхе или смущении. Остались только апатия и безразличие. Чувствуя себя преступницей, пойманной после побега, она молча ждала, когда они осмотрят ее отца и вызовут полицию, но все произошло совсем не так, как ей представлялось.
Доктора не разговаривали – точнее, разговаривали телепатически, поняла она, краем глаза следя за тем, как они занимаются с отцом. К высшему телепату присылают только высших – а они могли направлять друг другу мысли, глядя в глаза. Поэтому понять, что с отцом и каков диагноз, ей не удалось. Его положили на носилки и вынесли наружу, загрузив в медицинский транспортер. Один врач остался с ней, но, к ее удивлению, он не торопился вызывать полицию, а просто взял ее за руку и потрепал по голове, словно ей было лет пять:
– Ты молодец, что сумела вызвать помощь. Я отведу тебя домой, хорошо?
«Я уже дома», – хотела возразить Асхелека, но почему-то послушно кивнула. И пошла за врачом вдоль улицы, растрепанная, в домашних шлепках и линосе, с распущенными волосами. Навстречу шел сосед, и она быстро опустила глаза, но он скользнул взглядом по рыжей гриве и не узнал. Лихорадочно соображая, что делать – может, все-таки попробовать объяснить что-то врачу? – Асхелека никак не могла решиться. Ее приняли за девушку из дома удовольствий.
Ошибка врача, пусть он даже высший, ее не удивляла: отец давно навесил на ее эмоции мощный блок, который почти не пропускал вовне негативные чувства. Поэтому «фонила» она как обычная шаггитеррианка: умеренный оптимизм довольной жизнью слабоумной женщины. До тех пор, пока она не скажет, никто и не поймет, что она полноценна. Если только Асхелека сама себя не выдаст.
И она решила себя не выдавать. Просто она не готова пока оказаться в полиции. Ей нужно было хоть немного прийти в себя от шока и решить, что делать дальше.
Врач довел ее до единственного в Амдине дома удовольствий: красивая кованая ограда, узорчатые ворота, распахнутые в пышный ухоженный сад. Помахав доктору рукой, старательно копируя улыбки шаггитеррианок, которые раньше сто раз видела, Асхелека решительно прошла внутрь, внимательно изучая обстановку. В дом ей, конечно, входить нельзя, но она вполне могла затеряться среди девушек, ожидающих клиентов в саду. В сравнении с их ухоженными, накрашенными лицами ее физиономия вряд ли вызовет у кого-то симпатию, так что ей ничего не угрожает, уговаривала она себя.
Через пару часов Асхелека совсем успокоилась: в саду, действительно, легко получалось оставаться незаметной. Если не думать о том, зачем здесь находятся девушки, место выглядело приятным. Тут и там стояли столики с едой и напитками, шаггитеррианки веселились, играя друг с другом в прятки, и пару раз на них шикала управляющая – пожилая шаггитеррианка, которая выходила в сад для проверки всякий раз перед тем, как появлялся клиент.
Мужчины, в основном крылатые, приходили чаще, чем она ожидала – с опозданием Асхелека вспомнила, что город в последние дни наполнился военными, которые прилетали со всех сторон на турнир – кто-то в качестве участника, кто-то – чтобы попасть на трибуны. В ожидании главного развлечения мужчины не забывали и о более прозаичных усладах. На случай, если ее выберут, план у Асхелеки отсутствовал, и она уповала лишь на то, что этого не случится, держась все время как можно дальше от глаз управляющей и клиентов.
Это, в сущности, не составляло труда – остальные девушки сбегались к приходящим мужчинам, соревнуясь за право быть выбранными. Они хватали улыбающихся офицеров за руки и заглядывали в глаза, кокетливо приподнимали юбки, демонстрируя бедра, и улыбались так широко, как только могли. Асхелека тоже улыбалась, когда по ней скользили случайные взгляды, чтобы не выделяться, но держалась подальше, и ее никто не трогал. У девушек никаких подозрений она тоже не вызывала – шаггитеррианки как правило вели себя очень доброжелательно со всеми, кто бы ни пришел.
К вечеру, когда начнется турнир и клиентов уже не будет, девушка планировала выбраться из сада и прокрасться домой, но до тех пор на улицах ей лучше не появляться – одинокую шаггитерианку с большей вероятностью мог прибрать к рукам какой-нибудь прохожий, которому лень дойти до дома удовольствий.
Но, к сожалению, ее плану не суждено было претвориться в жизнь.
Сразу после заката, когда в саду резко потемнело, появилась управляющая в сопровождении сразу трех новых клиентов. Эти офицеры показались Асхелеке немного крупнее, чем те мужчины, которых она видела днем, и их форма выглядела немного иначе. Рубашки в темноте буквально слепили глаза белизной, и выглядели идеально отглаженными, пряжки ремней блестели как новенькие. Все в их одежде, выправке и даже походке говорило о том, что они из какой-то необычной команды. И то, как суетилась перед ними управляющая – тоже.
Всех девушек заставили построиться в одну линию, и Асхелеку пробрала дрожь, когда она заметила, сколь внимательно скользят по каждой три пары мужских глаз. Их осталось не так уж много – большинство девушек, исчезнувших с клиентами днем, еще не вернулись, и перед новыми гостями предстало восемь шаггитерианок, включая ее. На губах девушки замерзла испуганная улыбка, сил смотреть им в глаза просто не было, хотя остальные делали именно так, и в целях маскировки ей тоже следовало поступить так.
Когда один из мужчин указал на девушку рядом с ней, у Асхелеки вырвался вздох облегчения, однако, к своему удивлению, она услышала, как мужчины начали переговариваться и обсуждать их. Завязался спор о том, какая девушка красивее. А потом один из них внезапно шагнул к ней, и теплая грубоватая ладонь легла на ее подбородок, мягко принуждая поднять глаза.
– Ребята, только гляньте на эти глаза, – удивленно изрек тот, кто стоял перед ней, обращаясь к друзьям. – Они же зеленые, это невероятно! Вы когда-нибудь видели шаггитеррианку с зелеными глазами?
Асхелека едва не дернулась, чтобы убежать, и только, собрав всю силу воли, осталась стоять на месте, когда поняла, что трое мужчин с интересом сосредоточили взгляды на ней и, кажется, хотят ее выбрать… но для чего? Ее глаза, и впрямь, отличались по цвету, потому что это были папины глаза. У шаггитеррианок глаза всегда карие, различается лишь оттенок. Но какая разница, какие у нее глаза?
– Лучше подарка и не придумаешь, – с усмешкой проговорил один из мужчин, словно отвечая на ее мысли. – Все, мы берем эту.
«Подарка? Подарка?!» – изумлялась она, когда ее отвели в дом и поручили двум слабоумным шаггитеррианками средних лет, которые вдруг начали причесывать ей волосы, красить лицо и даже тело – на руки и ноги нанесли какие-то затейливые узоры, а потом откуда-то взялся какой-то полупрозрачный линос с короткой юбкой. Асхелеку начало знобить.
Она давно уже понимала, для чего мужчинам нужны шаггитеррианки, и от одной мысли об этом ее слегка подташнивало. Как все девчонки, она с интересом поглядывала на мальчиков – но лишь на ровесников. Здоровенные тела взрослых мужчин никаких позитивных чувств у нее не вызывали, наоборот. А перекаченые мускулы военных и вовсе казались отвратительными и угрожающими. И рост. Мужчины и без того высоки, а эти просто великаны – некоторые из них в полтора раза выше невысоких женщин, вроде нее. Она не понимала, как хрупкие девушки с такими улыбками могли идти с ними в комнату для слияний.
Возможно, она так думает потому, что она просто не такая как все, размышляла Асхелека. Не горианка, и не шаггитеррианка. Просто урод. Остальным ведь нравится.
Выхода из ситуации она не видела – сбежать явно не получится, а рассказывать правду нет смысла. Тогда она окажется в полиции, но потом ее снова отправят сюда. Отец предупреждал ее, что это произойдет, как только все узнают правду. Нет, наоборот, рассказывать о себе ни в коем случае нельзя. Если никто не узнает, что она полноценная – безвестность даст ей возможность скрыться. Пусть ей придется потерпеть одного клиента, зато потом она убежит, наденет парик и улетит куда-нибудь, далеко-далеко, где снова выдаст себя за горианку, и ей поверят.
Главное – не сопротивляться, и не показывать лицом страх и отвращение. Блок на ее эмоциях скроет все остальное.
Надо было бежать раньше, с горечью подумала Асхелека, глядя на себя в зеркало и не узнавая. На ее голове теперь красовался сложный узор из изящных косичек, лицо раскрашено яркими красками так, что и не понять – кукла или женщина. Полупрозрачный линос больше демонстрировал, чем скрывал, и она чувствовала себя полуголой, выходя из дома к трем крылатым мужчинам, которые ее ждали.
Один из них опустился на колено, и ее быстро пристегнули к его спине, а потом последовал самый головокружительный полет из всех в ее жизни. Когда Асхелека была маленькой, отец часто катал ее – иногда просто ради удовольствия. Но в последнее время им особо некуда было летать, и он не хотел. Полет с незнакомым мужчиной неожиданно захватил ее – взлет оказался очень мягким, а затем – только ночное небо, свежий воздух и головокружительная скорость. И только об этом стоило думать – уж точно не о том, что ждало ее впереди.