Декабрь 2006, небеса
Если подняться ещё выше, предположим, на стандартную высоту полета авиалайнеров, то клочки земной поверхности, поля, разделенные реками или лесополосами, становятся меньше, цвета сливаются, смешиваются один с другим. И всё-таки прозрачная, струящаяся голубоватость Земли видна только из космоса, потому что лоскутное одеяло укрыто слоями воздуха. Наверное, там, среди звезд, как нигде в другом месте, можно по-настоящему ощутить единство мира и человека, универсальность всего сущего, контактность каждого с каждым, перетекаемость и взаимопроникаемость сознания, энергии. Там можно парить в безвоздушном пространстве, вдыхая кислород через хрупкую трубку, замирать от боли и радости, вспоминая о том, чего никогда не знал, но что живет в тебе от рождения, какое-то многовековое знание о мире, о переживаниях и наслаждениях каждого и целого, отдельного и единого. Макромир, космополис, где всякий рад тебе, потому что узнает себя в твоих мыслях, вспоминая через твою улыбку о чем-то из прошлой жизни, что засыпает в нас после нового рождения, замирает и таится до нужного момента. И когда ты висишь над живым глобусом, болтаешь ногами, а точнее, тяжелыми штанинами скафандра, ты понимаешь, что все мы способны к пробуждению, к воспроизведению, к воплощению того, что раньше казалось чужим. Душа мира проходит через тебя и через любого из нас. Мир родил тебя, но и ты родил его. Нет ни пространственных, ни духовных преград между людьми, потому что мы дети и одновременно родители друг друга.
– Вы слышите меня, а?
– Что, простите?
– Девушка, я уже пять минут пытаюсь перебраться через вас. Скоро снова включат этот значок.
Да, это мы летели в самолете из Москвы в Мадрид одним декабрьским солнечным днем. Поверить не могу, что прошло уже два с половиной года, а ощущения помнились в самых мельчайших подробностях. Я с удовольствием прижала ладони к теплой поверхности серого в белую точку камня, похлопала по нему беззвучно и, запрокинув голову, уперлась взглядом в ночное барселонское небо. Было приятно прикасаться к камню. Но так ли приятно было прикасаться к прошлому?
– Вы что, не понимаете? Вы слышите? Загорится это значок, а я буду не пристегнута. Или опять затрясет так, что будь здоров. Вам бы понравилось сидеть в сортире, когда самолет попадает в зону турбулентности?
– Нет, мне не… Да, да, конечно, проходите. Прошу прощения.
– «Прошу прощения»…
Наша взволнованная соседка по салону самолета, удалилась в уборную, лихо виляя бедрами.
– Что это с ней?
– Нервы.
Когда она вернулась, мы решили встать и выйти в проход между креслами, чтобы дать ей возможность добраться до своего места. Она пристегнулась ремнем так, что, казалось, не сможет дышать. Самолет стал снижаться. Мы держались за руки. Соседка с завистью косилась на наши руки. Встретив мой взгляд, она резко отвернулась, вцепилась в подлокотники и зажмурилась.
Мне с трудом удавалось сдерживать дыхание и колебания диафрагмы, и сохранять спокойное выражение лица. Чтобы страх из моих глаз не сыпался искрами на окружающих, я тоже предпочла их прикрыть. Ещё немного, ещё совсем чуть-чуть. Я держу тебя за руку и мне совсем не страшно.
Нет, я не боялась полетов. Пугала неизвестность – что ждет нас там, дальше, уже после посадки. Пугал и сам страх, то опускавшийся к нижней части живота, то взмывавший иголкой к темени.