7
Войдя, Нина сразу впилась глазами в подаренный букет. Дороти это заметила и тоже посмотрела на цветы. Они несколько нарочито и даже вульгарно выпирали из эмалированного кувшина. Голодные девочки уселись за стол и принялись уписывать жареную картошку, яичницу и конские бобы – маленькие, мягкие и сладкие. Дороти собрала их сегодня, сгибаясь под раскаленным солнцем. Вообще-то, конские бобы поспевали позже, гораздо позже. Но девочкам требовалась еда, а выбор продуктов был невелик.
Нина пихнула локтем Эгги и подняла голову от тарелки.
– Дот, ты у нас никак цветочки собирать ходила? – спросила Эгги, подмигивая подруге.
– Нет.
– Значит, их тебе принесли? – спросила Нина.
– Да.
– Парень? – продолжала расспрашивать Эгги.
– Да, парень.
– А какой парень? – поинтересовалась Нина с набитым ртом.
«Не в пример вам, воспитанный», – подумала Дороти, удивляясь прямолинейности вопроса. Что значит, какой парень? Неужто Нина знала всех парней на свете? Однако любопытство девушек позволяло ей рассказать о неожиданном визите.
– Не кто иной, как командир эскадрильи Ян Петриковски. Он летает на «харрикейне». – Эти слова Дороти произнесла не столько для девчонок, сколько для себя.
– Говоришь, командир эскадрильи?
– А он собой ничего? – спросила Эгги, явно взбудораженная рассказом.
– Не знаю. Как-то об этом не задумывалась. Наверное. Скорее всего.
– Уж если бы он был красавчиком, ты бы заметила, – сказала Нина. – Ты же не настолько стара. И все-таки какой он из себя? И где ты его встретила?
– Сегодня. Здесь, на кухне.
Дороти сама удивилась своим словам. Неужели это было сегодня, совсем недавно, на ее кухне?
– Очень симпатичный, очень вежливый. Одним словом, иностранец.
– А чего ему понадобилось? – спросила Нина. – В смысле, кроме того, что мужикам обычно надо? – Эгги лягнула ее. Нина ойкнула и засмеялась. – Я же только спрашиваю. Правда, Дот? И ты не против поговорить об этом? Знаешь, посмотреть на этих поляков – у них руки, как осьминожьи щупальца. Мы с Эгги над ними поржали. Помнишь, Эгги? Клянусь всеми чертями, посмотришь на них – можно подумать, они девок никогда не видели. Или у них там в Польше с этим напряг?
– Всё у них там есть. А то, что они… странные… Тяжело им сейчас. Они такие же люди. Им тоже хочется… отвлечься. Этот командир эскадрильи был вынужден бежать из своей страны, иначе немцы убили бы его. И все они не от хорошей жизни приехали к нам. Но твое предостережение, Нина, я запомню. Спасибо.
Дороти слегка улыбнулась, заслонив рот чашкой. Той, откуда пил командир эскадрильи. Чашку она так и не вымыла.
– А дальше? – спросила Нина.
– Что – дальше?
– Он тебе понравился?
– Нет, конечно.
– Врешь! – хором возразили Нина и Эгги.
Командир эскадрильи приехал к ней на следующий день, в самый разгар послеполуденного пекла. Июнь в этом году начался с жары. Дороти сразу узнала знакомый стук в дверь: громкий и уверенный.
Она предполагала, что он приедет снова, только не представляла, какую причину он придумает на этот раз. Дороти расправила передник, убрала за уши выбившиеся прядки и откашлялась. Некоторое время она глубоко дышала, стараясь сосредоточиться на дыхании. Все равно в горле стоял ком. Что это с ней? Она должна быть образцом собранности. Не допускать никаких посторонних мыслей, никаких фантазий. А у нее почти подгибались колени. Дороти снова вдохнула, глубоко и громко, и отправила за уши еще несколько прядок. Потом замурлыкала песенку, которую слышала по радио. Она должна выглядеть нормально и ни в коем случае не… Дороти распахнула дверь.
Улыбающийся командир эскадрильи прошел мимо нее, неся в руках какой-то объемистый и довольно тяжелый ящик.
– А это еще что такое? – спросила Дороти.
Она стояла склонив голову набок и уперев руки в талию. Тем временем Ян Петриковски водрузил ящик на кухонный стол. Дороти охватило любопытство, и она временно забыла про ком в горле, учащенное дыхание и струйки пота, заливающие ей подколенные впадины.
– Это вам подарок. Для вас, миссис Синклер.
– Ну зачем вы? Спасибо. Что за громадину вы принесли?
– Патефон. – (Дороти ойкнула.) – Вы любите музыку? Думаю, да. Я и в прошлый раз, и сегодня слышал, как вы напеваете. Значит, не ошибся, что привез вам патефон.
Дороти действительно любила напевать. В основном простые мелодии, где-то услышанные и оставшиеся в памяти. Ей даже нравилось танцевать, но мысленно, в мечтах. А пела она везде, занимаясь своими делами. Пение помогало не думать о войне, сбежавших мужьях, мертвых младенцах и погибших летчиках. Она привыкла петь.
По ее просьбе Ян перенес патефон из кухни в гостиную. Подарок занял свое место на невысоком буфете, откуда Дороти быстро смахнула тонкий слой пыли.
– Сейчас схожу к машине за пластинками.
– У вас есть машина? – Дороти сама удивилась наивности своего вопроса.
– Не моя. Служебная. Нашей эскадрильи. Попросил на время.
Из машины Ян принес большую коробку с пластинками и поставил рядом с патефоном.
– Простите меня, командир, но я не могу принять такой подарок. – Дороти вспомнила о приличиях. – Боюсь, вы напрасно везли его сюда.
Ей самой были противны эти недовольные, осуждающие интонации в собственном голосе.
– Тогда давайте считать, что я просто одолжил его вам… пока для меня не настанет время уезжать… возвращаться на родину. Хотя не знаю, когда это будет.
– Одолжили?
– Да. На самом деле патефон не мой. Он принадлежал другому человеку, прекрасному английскому летчику. Мы познакомились, когда я только-только приехал в вашу страну. Он был щедрым и очень доброжелательным человеком. Он попросил меня: если с ним что-нибудь случится, позаботиться, чтобы патефон попал в хорошие руки и приносил радость. Вот я и подумал о вашем тихом доме и о ваших девушках, о которых вы мне рассказывали. Они же совсем молодые и наверняка любят танцевать. Вы, вероятно, тоже?
– Танцевать? Я? Нет.
– Да.
– Нет.
– Ну, это мы посмотрим. Так что патефон ваш, пока он вам не надоест. Слушайте пластинки, наслаждайтесь музыкой.
– А вашим летчикам он что, не нужен? Им не хочется развлечься?
– У нас есть приемники. И потом, у нас устраивают танцы. Ближайшие будут в субботу. Я приглашаю вас и ваших девочек. Будьте моими гостями.
– Но я не танцую. Особенно на… на публике.
– Я же не сказал, что вам обязательно нужно танцевать. Мы можем посидеть и поговорить, как добрые друзья.
– Вот это мне нравится. Уверена, что Нина и Эгги запрыгают от радости. Они уже бывали у вас на танцах. Им очень понравилось.
– В такие времена, как сейчас, нельзя отказывать себе в развлечениях. Моим ребятам пока не разрешают летать. К счастью, есть, пить и развлекаться нам не запрещают. И виноватыми мы себя не чувствуем. – Командир эскадрильи улыбнулся. – Итак, в субботу, к семи вечера я за вами заеду.
– Хорошо, – сказала Дороти, широко улыбаясь вопреки тревожным предчувствиям. – Не могу обидеть вас отказом. Но танцевать я не буду.
Где-то в половине шестого с работы вернулись ее уставшие, чумазые девочки. Едва увидев патефон и пластинки, они начисто забыли про тяжелый день и ноющие спины. Обе принялись рыться в пластинках, выискивая свои любимые. Эгги обрадовалась, обнаружив несколько записей в исполнении Билли Холидей.
– Дот, ты обязательно должна послушать, как она поет!
Дом наполнился странным женским голосом, сбивчивым и в то же время сильным. Ритмичные, полные энергии песни расшевелили не только девушек, но и Дороти. Ей сразу понравился голос этой американки, в котором удивительным образом переплелись радость и грусть. В тот вечер они забыли о войне. Никто не заводил привычных разговоров вроде: «Еще год, и все будет кончено… Еще полгода, и все будет кончено… Еще каких-нибудь полтора месяца, и Гитлер окажется здесь. Мы потеряем свободу, а Черчилля немцы вздернут и потом…»
– Нина, танцуем! – крикнула Эгги.
Она буквально стащила со стула свою рослую и крепкую подругу и закружила по комнате. Раскрасневшаяся Эгги весело смеялась.
Дороти шила и с улыбкой смотрела на девочек. Затея командира эскадрильи пришлась им очень по вкусу. Он оказался прав. Конечно же, девчонки любят танцевать. И музыку любят. Что тут удивительного?
– Я же вам про главное не сказала! – спохватилась Дороти. – В субботу нас пригласили на танцы. Будем личными гостями командира эскадрильи.
– А мы уже знаем! – Нина плюхнулась на диван и отвела со лба прилипшие волосы. – Нас тоже пригласили. Все наши из Земледельческой армии там будут.
– Ты что наденешь? – спросила Эгги. – Я пойду в своем голубом платье.
– Пока не знаю. Меня это не особо волнует. Могу и в униформе пойти. Зато какое там угощение! В прошлый раз столы ломились. Представляешь, Дот? Это надо видеть. Пирожные. Мармелад. Куча всяких сэндвичей. Налопалась я там за милую душу.
– Теперь понятно, почему ты заговорила об униформе! – ехидно усмехнулась Эгги. – Ты боишься, что платье на тебя уже не налезет.
Эгги кружилась по комнате, танцуя с воображаемым партнером. Ее светлые волосы так и порхали за спиной.
– Это ты у нас дохлая. А у меня – здоровый аппетит. Правда, Дот?
– Да, Нина, на аппетит ты не жалуешься. Кстати, покажи мне свое платье. Может, я смогу с ним что-то сделать.
Платье Нины было из светло-зеленого батиста с таким же матерчатым поясом. Довольно старое, оно требовало не только подгонки по фигуре, но и починки в нескольких местах. К счастью, оно было сшито с припуском. Дороти попросила Нину примерить платье и в нужных местах распустила швы, заколов булавками. Переделка оказалась удачной. В обновленном платье Нина выглядела просто замечательно. Зеленый цвет гармонировал с ее каштановыми волосами, лицом, обожженным деревенским солнцем, и такими же загорелыми руками. Конечно, красавицей назвать Нину было трудно. Если говорить честно, она была толстушкой. Однако Дороти испытывала что-то вроде материнской гордости, глядя на улыбающуюся девушку в ее преображенном платье.
В пятницу Дороти провела осмотр своего гардероба, решая, что́ завтра наденет. Для особых случаев у нее имелось три платья. Первое было красным, шерстяным, с длинным рукавом и больше годилось для зимы. Когда-то оно было ей в обтяжку, но теперь оказалось свободным. Родив Сидни, она за считаные недели очень похудела, а потом так и не сумела набрать вес. Красное платье, длиной чуть ниже колена, неплохо показывало ноги, и это ей нравилось. Особенно хорошо выйдет, если она наденет черные туфли на высоком каблуке. Ее ноги по-прежнему оставались красивыми.
Было у нее и узорчатое сине-зеленое хлопчатобумажное платье. Оно быстро мялось, но, самое главное, уже не соответствовало ее возрасту. Может, Эгги захочет его надеть. И наконец, третьим выходным платьем Дороти было летнее, из набивного ситца, с мелкими черными, белыми, розовыми и оранжевыми цветочками. Дороти очень любила это платье с его по-летнему короткими, пышными рукавами. В нем ей было удобно и приятно, как в одежде, к которой успел привыкнуть. Для июньского бала оно великолепно подходило. С ним можно надеть розовый кардиган и дополнить наряд коричневыми туфлями. Неброский и восхитительно подходящий наряд для почти сорокалетней женщины, бездетной и, скорее всего, вдовы.
Повязки с ее живота уже сняли. Кожа на лице была розовой, но краснота и воспаление исчезли. Боль почти прошла и ощущалась, только если дотронуться. Дороти припудрила место ожога, просто чтобы посмотреть, как это будет выглядеть завтра вечером. Вполне приемлемо. Она рассматривала платья, висевшие на дверце гардероба и разложенные на кровати. Все они нравились ей и сейчас, но если больше никогда не придется их надеть, она тоже не будет переживать. Ею владело безразличие: ужасное, полное безразличие, к которому она привыкла за прошедший год. Однако для завтрашнего торжества все-таки надо что-нибудь выбрать.
Три платья. Один бал. Одно решение. И всего один кавалер.
Насчет угощения Нина оказалась права. Раскладные армейские столы поражали обилием сэндвичей, мармелада, бисквитов, колбасок и даже пирожных. По углам зала стояли большие баки с кипятком. Желающие могли выпить некрепкого пива и сидра. На нескольких столах Дороти даже увидела бутылки с вином. Взяв чашку чая и маленький сэндвич, она села в углу. В зале непрерывно гремела музыка. Британские и польские летчики смеялись и танцевали с приглашенными. Свинг – кажется, так называлась эта музыка. Дороти она понравилась. Звуки парили под потолком, стремительно ныряли вниз и потом столь же стремительно взлетали. Дороти смотрела на танцующую молодежь, стараясь держать в поле зрения своих девочек. Сейчас обеим было не до нее. Розовощекие, они танцевали и смеялись. Их недавно завитые локоны подпрыгивали, ударяясь о крепкие молодые плечи. В сравнении с ними Дороти ощущала себя вялой, а свое присутствие на танцах – неуместным. Как хорошо, что она сидит в углу.
В гостях и на вечеринках ей нравилось сидеть в углу. Для нее не было ничего хуже, чем попасть в большой круг гостей и чувствовать, что ее не замечают. Нет, было, когда она оказывалась запертой в подобном кругу, среди глупых людей, которые задают глупые вопросы и мельтешат перед глазами. А как противно, соблюдая приличия, смеяться шуткам, смысла которых не понимаешь. Нет, уж лучше сидеть дома, одной, в тишине. Дороти откусила кусочек сэндвича с рыбным паштетом и мысленно задалась вопросом: какого черта она согласилась пойти на эти танцы? Командир эскадрильи Петриковски заехал за ней на служебной машине ровно в семь вечера. Широко улыбнулся, сделал комплимент по поводу ее платья. Дороти было и приятно, и неловко. Принаряженные, возбужденные девушки уселись на заднее сиденье и всю дорогу болтали и хихикали. Нина положила глаз на одного парня, с которым надеялась «покалякать» на танцах. В машине военных летчиков пахло соломой, кожей и сигаретами. У Дороти закружилась голова. Они ехали мимо лужаек, зеленых изгородей, деревьев и цветов, домов, пешеходов и велосипедистов. Все это стремительно проносилось мимо.
Зал пульсировал от всплесков молодой энергии. Вокруг болтали, смеялись, ревновали и злословили. Дороти продолжала наблюдать за Эгги и Ниной, а также за остальной танцующей, флиртующей и смеющейся молодежью. Командиру эскадрильи было не до танцев. Он постоянно перемещался по залу, следя за тем, чтобы музыка была громкой, но не оглушительной. Дороти видела его беседующим с соотечественниками и с английскими летчиками. Говорили, что вскоре будет создана польская эскадрилья. Как здорово, что командир хорошо владел английским и не испытывал трудностей в общении. Казалось, всем хотелось побеседовать с Яном Петриковски. Он умел очаровывать людей, обладал какой-то магией притягательности. Но все, что в данный момент чувствовала Дороти (точнее, то, что она, возможно, начинала чувствовать), казалось ей совсем не важным. Дороти незаметно наблюдала за ним, потом искала глазами девочек, а найдя, снова поворачивала голову в его сторону. Сейчас командир эскадрильи разговаривал с несколькими женщинами из ее деревни. Те кивали, улыбались и поедали его глазами, не забывая одновременно набивать рты угощением.
В угол, где сидела Дороти, забрели две односельчанки – Сьюзен и Марджори. Дороти была с ними едва знакома, но вежливо улыбнулась, когда они расселись по обе стороны от нее.
Женщины принялись расспрашивать, как она себя чувствует. В деревне до сих пор говорят о ее храбром поступке. Она знает об этом? Ее считают героиней.
– Ничего особенного я не сделала.
– Да бросьте!
– Я серьезно.
– Сделали или не сделали, но впечатление на польского командира эскадрильи вы произвели!
Конец ознакомительного фрагмента.