Глава 8
Раздели с нами трапезу, господи!
В семь часов утра будильник щелкнул – только и всего, – а Гомер Маколей уже сидел в постели. Он нажал рычажок, чтобы будильник не зазвонил. Потом встал, достал пособие по заочному физическому обучению, выписанное из Нью-Йорка, и принялся читать урок на сегодняшний день. Его брат Улисс, как обычно, наблюдал за ним – он просыпался вместе с Гомером по щелчку, который издавал будильник перед звонком, до звонка Гомер никогда не допускал. Пособие по гимнастике из Нью-Йорка состояло из печатной брошюры и прибора для растягивания. Гомер принялся за урок № 7, а Улисс подлез к нему под руку, чтобы быть поближе к этой чудодейственной штуке. После обычных начальных упражнений, включая и глубокое дыхание, Гомер лег плашмя на спину и стал с натугой поднимать с полу ноги.
– Это что? – спросил Улисс.
– Упражнения.
– Зачем?
– Для мускулатуры.
– Хочешь стать сильнее всех на свете?
– Да не-е-ет, – протянул Гомер.
– А кем ты хочешь стать?
– Ступай поспи еще, – сказал Гомер.
Улисс послушно вернулся в постель, но, усевшись в ней, продолжал наблюдать за братом. Наконец Гомер стал одеваться.
– Куда ты идешь? – спросил младший брат.
– В школу, – ответил старший.
– Будешь учить что-нибудь?
– Сегодня у меня забег на двести метров с препятствиями.
– А куда ты с ними побежишь?
– Никуда. Это такие деревянные барьеры, их расставляют на расстоянии десяти или пятнадцати метров друг от друга, через них надо прыгать на бегу.
– Зачем?
– Ну, – сказал Гомер, потеряв терпение, – просто так принято бегать. Двести метров с препятствиями. Каждый, кто родился в нашем городе, должен пробежать двести метров с препятствиями. Это главное спортивное состязание у нас в Итаке. Управляющий телеграфной конторой, где я работаю, тоже бегал на двести метров с препятствиями, когда он ходил в школу. И был чемпионом Долины.
– А что такое чемпион Долины? – сказал Улисс.
– Это тот, кто лучше всех.
– А ты будешь лучше всех?
– Ну, постараюсь, – сказал Гомер. – А теперь спи.
Улисс нырнул в постель, но при этом сказал:
– Завтра… – тут он поправился, – вчера я видел поезд.
Гомер догадался, о чем хочет рассказать ему брат. Он улыбнулся, вспоминая, как сам бывал зачарован проходящими поездами.
– Здорово было? – спросил он.
Улисс прилежно принялся вспоминать.
– Там был черный человек, он махал.
– А ты помахал в ответ?
– Сперва я помахал первый, – сказал Улисс. – Потом он помахал первый. Потом помахал я. Потом помахал он. Он пел «Больше не плачь, Кентукки».
– Да ну?
– Он сказал: «Еду домой!» – Улисс посмотрел на брата. – А когда мы поедем домой?
– А мы и так дома, – сказал Гомер.
– Тогда почему же он не приехал сюда?
– У каждого свой дом. У кого на востоке, у кого на западе, у кого на севере, а у кого и на юге.
– Наш самый лучший?
– Не знаю, – сказал Гомер, – я больше нигде не был.
– А будешь?
– Когда-нибудь.
– Где?
– В Нью-Йорке.
– А где Нью-Йорк?
– На востоке. После Нью-Йорка поеду в Лондон. После Лондона – в Париж. После Парижа – в Берлин. Потом в Вену, Рим, в Москву, Стокгольм – когда-нибудь я побываю во всех больших городах мира.
– А ты вернешься?
– Конечно.
– Обрадуешься?
– Конечно.
– Почему?
– Ну, потому что… – сказал Гомер, – буду рад повидать маму, Маркуса, Бесс. – Тут он посмотрел на брата. – Буду рад повидать и тебя. И нашу соседку Мэри Арену, и ее отца, мистера Арену. Буду рад вернуться домой, посидеть, поговорить, послушать музыку, спеть и поужинать вместе со всеми.
Братишка принялся его с жаром упрашивать.
– Не уезжай, – молил он, – пожалуйста, Гомер, не уезжай!
– Да я сейчас и не еду, – сказал старший. – Сейчас я пойду в школу.
– Не уезжай никогда, – просил Улисс. – Папа уехал – и больше не приехал. Потом Маркус уехал. А ты не уезжай.
– Я еще не скоро уеду… – сказал Гомер. – Так что спи.
– Ладно, – сказал Улисс. – Значит, побежишь на двадцать метров?
– На двести, – сказал Гомер. – На двести метров с препятствиями.
Когда Гомер пришел завтракать, его мать и сестра Бесс уже сидели за столом. На минуту все склонили головы, потом стали есть.
– Ты какую прочел молитву? – спросила у брата Бесс.
– Ту, что всегда, – ответил Гомер и прочитал ее так, как заучил, когда еще едва умел говорить:
Раздели с нами трапезу, Господи!
Пускай Тебя повсюду возлюбят.
Благослови же нас и дай
Попасть на пир в Господний рай.
Аминь.
– Ах, эту старую! – сказала Бесс. – И к тому же ты сам не понимаешь, что говоришь.
– Нет, понимаю, – сказал Гомер. – Может, я немножко тороплюсь, потому что хочется есть, но я все понимаю. Смысл – вот что главное. А ты прочла какую молитву?
– Сперва объясни, что значит твоя.
– То есть как это – что она значит? То, что в ней говорится.
– Ну а что же в ней говорится?
– «Раздели с нами трапезу, Господи». Ну, это значит – посиди с нами за столом. «Господи», верно, много что значит, но, в общем, это что-то хорошее. «Пускай Тебя повсюду возлюбят» – ну, это значит, пускай все и повсюду любят только хорошее. «Благослови же нас» – нас – это, наверно, всех. «Благослови» – это… ну, благослови. Благословлять, кажется, значит прощать. Или, может, любить, или хранить, или что-нибудь в этом роде. Точно не знаю. «И дай попасть на пир в Господний рай». Ну, это именно то самое и значит. Дай нам попасть в рай и там попировать.
– А «Господний»? – спросила Бесс.
Гомер обратился к матери:
– Разве молитва не значит, что хорошие люди чувствуют себя как в раю всякий раз, когда садятся за стол? Ну а «Господний» подразумевает все самое лучшее, правда?
– Конечно, – сказала миссис Маколей.
– А разве Господь – это не какая-нибудь личность? – сказала Бесс.
– Конечно, – сказал Гомер. – Но и я – тоже личность. И мама, и ты, и все на свете – тоже личности. Допустим, что наш мир – это рай и что всякий, с кем бы мы ни сели за стол, – это личность. Бесс, – добавил Гомер с раздражением, – ты знаешь не хуже меня, что это просто застольная молитва, и сама понимаешь, что она значит. Тебе просто хочется сбить меня с толку. Не старайся. Это совсем нетрудно. Наверно, каждый может сбить меня с толку, ну и что из этого? Я все равно во что-то верю. Все мы во что-то верим. Правда, ма?
– Конечно верим, – сказала миссис Маколей. – Как же можно жить, если ни во что не веришь? Тогда ты уж не попируешь – и не только в раю, а где бы то ни было, – как бы ни ломился твой стол от яств. Только вера и творит чудеса.
– Вот видишь, – сказал Гомер сестре, раз и навсегда решив спор. – Я сегодня буду участвовать в беге на двести метров с препятствиями.
– Да ну? – сказала миссис Маколей. – Зачем?
– Видишь ли, ма, это очень важное состязание. Мистер Спенглер в нем тоже участвовал, когда учился в нашей школе. Тебе приходится и бежать, и прыгать в одно и то же время. А у него есть крутое яйцо. На счастье.
– Носить крутое яйцо на счастье – суеверие, – сказала Бесс.
– Ну и что? – сказал Гомер. – Пусть суеверие. Он послал меня за двумя вчерашними пирогами к Чаттертону: один был с яблоками, а другой – с кокосовым кремом. Два пирога за четвертак. Свежие пироги стоят четвертак за штуку, так что, если у тебя всего-навсего четверть доллара, ты можешь купить только один пирог. Вчерашние пироги стоят четвертак пара, так что за те же деньги ты получаешь целых два пирога. Половина пирога – мне, половина – мистеру Грогену… но он может съесть всего один или два ломтика. Так что на мою долю достается очень много пирога. Мистер Гроген предпочитает пить, а не есть.
Мэри Арена, их молоденькая соседка, вошла в кухню через черный ход. Она принесла маленькую вазу, купленную в магазине стандартных цен, и поставила ее на стол. Гомер поднялся.
– Садись сюда, Мэри, – сказал он. – Позавтракай с нами.
– Я только что позавтракала с папой и проводила его на работу, – сказала Мэри. – Спасибо. Я принесла немного компота из сушеных персиков.
– Спасибо, Мэри, – сказала миссис Маколей. – Как поживает папа?
– Отлично, – сказала Мэри. – Только он меня все время дразнит. Стоит ему утром сесть за стол, как он первым делом спрашивает: «Письма есть? Получила письмо от Маркуса?»
– Скоро получим еще письмо, – сказала Бесс. Она встала из-за стола. – Пойдем, Мэри. Пора.
– Пойдем, – сказала Мэри и снова повернулась к миссис Маколей: – Но, по правде говоря, мне до смерти надоело ходить в колледж. Ничем он от школы не отличается. Я уж большая, нечего мне всю жизнь ходить в школу. Сейчас не такое время. Честное слово, мне хотелось бы поискать работу.
– И мне тоже, – сказала Бесс.
– Глупости, – сказала миссис Маколей. – Вы еще дети, вам только семнадцать лет. Твой отец, Мэри, хорошо зарабатывает, да и твой брат, Бесс, тоже.
– Но это же просто несправедливо, миссис Маколей, – сказала Мэри. – Это же несправедливо – ходить в школу, когда Маркус в армии и все на свете грызутся друг с другом. Мне иногда так хочется быть мужчиной, я бы тогда пошла в армию вместе с Маркусом. Вот нам было бы весело!
– Ничего, Мэри, – сказала миссис Маколей. – Все пройдет. Не успеешь оглянуться, как все будет по-старому.
– Ну, будем надеяться, – сказала Мэри и отправилась в колледж со своей подружкой Бесс Маколей.
Гомер посмотрел им вслед. Минуту спустя он спросил:
– А как же будет с ней, мама?
– Ясное дело, – ответила миссис Маколей, – девочки хотят вырваться на волю и расправить крылышки.
– Дело не в том, что они хотят вырваться на волю и расправить крылышки. Я говорю о Мэри.
– Мэри – милая, простая, совсем еще наивная девочка, – сказала миссис Маколей. – Она самая наивная девочка из всех, кого я знаю, и хорошо, что Маркус ее полюбил. Ему не найти другой такой милой девочки.
– Мама, – нетерпеливо сказал Гомер, – да я совсем не о том, неужели ты не понимаешь? – Он помолчал, а потом вдруг понял, что не стоит и пытаться выразить то, что его мучит: почему война причиняет столько горя людям, которые не имеют к ней никакого отношения. – Ну ладно, увидимся вечером, когда я вернусь. Пока.
Миссис Маколей раздумывала над тем, что же он все-таки хотел ей сказать. Вдруг она увидела краешком глаза что-то совсем крошечное. Это был Улисс в ночной рубашке. Он смотрел на нее снизу вверх, словно зверюшка, которая взирает на всемогущее существо своей же породы с восторгом и упованием. Лицо его выражало глубочайшую серьезность и было полно удивительного обаяния. Улисс сказал:
– Почему он говорит: «Больше не плачь, больше не плачь»?
– Кто? – спросила миссис Маколей.
– Черный человек в поезде.
– Это такая песня, – сказала миссис Маколей. Она взяла его за руку. – А теперь пойдем одеваться.
– А черный человек сегодня опять будет в поезде? – спросил мальчик.
Миссис Маколей немного подумала.
– Непременно, – ответила она.