глава 14
…Квартира Поэта находилась на четвертом этаже обычной крупнопанельной пятиэтажки, построенной в девяностые годы прошлого века. Такие квартиры называют «распашонками». Заходишь в прихожую – направо коридорчик, ведущий в туалет, за ним – проход в ванную и в семиметровую кухню. Проходишь три метра вперед – посредине встроенный шкаф для одежды. Справа от шкафа вход в спальню. Слева – дверь, ведущая в комнату дневного обитания. В этой комнате и был балкон, откуда упала девушка. На балконе, на натянутых веревках, сохло какое-то белье.
Комнаты были немаленькие, даже для нашего времени! Три на шесть и три на пять метров – для холостяка совсем неплохо! Такие дома строились в большом количестве в годы социализма. Срок эксплуатации дома был обозначен в семьдесят пять лет, бетонные панели, отлитые на советских заводах, были крепкими – жить можно!
…Квартира представляла собой обычное холостяцкое жилье. Чисто. Но видно, что женская рука здесь бывала не часто. Например, слой пыли под кроватью в спальне и под диваном в комнате указывал на то, что пылесосили и мыли полы в этих, недосягаемых для мужчин местах, довольно редко.
В большой комнате стояла гладильная доска, которая никогда не складывалась. Зачем ее убирать, если не мешает? Работал и спал поэт в маленькой комнате, гостей принимал на кухне. Большая комната ему служила чем-то вроде бытовки.
И сейчас на гладильной доске стоял утюг и навален ворох мятой одежды.
Постельное белье, носки, трусы Поэт вообще никогда не гладил – зачем? – а рубашки гладил очень остроумно – только ворот и манжеты. Остальное под пиджаком не видно!
Зато он гордился тем, что в его доме никогда не было тараканов, муравьев и другой мелкой противной живности! Он за этим очень следил. Постоянно покупал ловушки, сыпал по углам специальный порошок. Борьба приносила положительные результаты.
В спальне, на письменном столе, дожидаясь хозяина, стояли пустой грязный стакан, тарелка с высохшими следами консервированного лосося, которого поэт обожал, и пустые банки из-под безалкогольного пива – когда он работал, то ни-ни!
Ни грамма, без инстаграма! Такая поговорка появилась у Поэта не случайно. Когда он уставал от своей литературной работы, заходил в Гугл, набирал «Эротика в инстаграм», и потягивая пиво, рассматривал фотографии девушек. Это его вдохновляло! Порнографию он считал слишком грубой и бесчувственной. Говорил, что порно – это алкоголичка, готовая на все, за стакан дешевого пива. Считал ее пошлой, развратной бабой, убивающей вдохновение. А легкая эротика, цветущие тела полуодетых, полураздетых, а то и совсем не одетых, гордых своей чистой, искренней красотой, девушек, были как раз по теме! «Хлопушка», кстати никакой не экспромт – все настоящие экспромты – ничто иное, как хорошо продуманная домашняя заготовка. «Хлопушка» и была написана как раз в такой момент – под холодное безалкогольное пиво с воблой и эро-фотки красивых девушек в «Инстаграм». Иногда бывает обидно, что эротические фотографии нельзя превратить в нежных, теплых, живых девушек! Одна надежда, что наука не дремлет, и может совсем скоро интернет даст нам не только возможность знакомства и общения но и что-то более весомое и приятное!
– Ладно, черт с вами, с обоими! – Петрович махнул рукой. – Но нам надо забрать все, что касается нашей конторы. Теперь тем более.
Сашек подошел к Петровичу и, бесцеремонно сняв с него панамку, напялил ее себе на голову.
– Жара. Не могу. Солнечный удар получу, на больничный слягу!
Петрович ничего не сказал. Подозрительно посмотрев на Сашека, принюхался и спросил:
– А что от тебя так перегарищем несет? Как навозом из свинарника? Ты, что надрался вчера? – Петрович перевел взгляд на Тамару. – Тома! Вы что, вместе пили?! Откуда у него такой бланш нарисовался! Вы его что, били?!!
Тамара покраснела и выпалила одним духом:
– У нас вчера была помолвка. Мы решили пожениться, как и Света с Кириллом! А синяк – Сашек поскользнулся и глазом на табуретку случайно упал…
– Или табуретка на него? То-то я и вижу, что бланш квадратный!
Петрович сник. Видимо, виды на Тамару у него пока еще были живы. Он содрал с головы Сашека свою панамку, засунул ее в карман пиджака, сел в свою машину и уехал.
Буквально через несколько секунд зазвонил Томин айфон. Тамара ответила. Потом подняла глаза на Сашека и сказала:
– Петрович ругается, что ты телефон дома оставил. Он попросил залезть в квартиру и забрать документы. Говорит: зачем нам лишние проблемы с полицией. И эксперимент могут прервать из-за этого. Все нелегально. Без копейки останемся, фирму закроют. Что делать-то?
Сашек посмотрел на Тому. На голове косынка в цыганском стиле, повязанная по-сельски. Щипаные брови. Золоченые дужки очков. Черная футболка с Путиным. Драные джинсы в обтяжку, от которых женские ножки кажутся кривыми, ядовитые розовые кроссовки с толстыми ярко-желтыми шнурками. В руках – серая маленькая сумочка с косметикой, деньгами и документами. Нет, чтоб ей сегодня одеться сексуально-эротично! Смачно! Так, чтоб высокая грудь чуть не до сосков выперла наружу! Чтобы из-под шикарной мини-юбки были бы видны глупые женские трусики-шортики! Чтоб каблуки, делающие девичьи ноги стойными и бесконечно длинными, были метр длиной! Тогда она могла бы отвлечь внимание всех этих полицейских своим вызывающе откровенным видом! Она бы прошлась перед ними туда-сюда, а я бы проскользнул в подъезд…
Нет. Это, конечно, не дело. Там сейчас опера, следаки, медэксперт. Действительно, что делать? Если полиция найдет документы, то найдет и записку-обращение. Наверняка полиция придет в контору, наверняка начнутся допросы и вызовы. Всплывет вся нелегальная деятельность. Их либо закроют, либо, что более вероятно, обложать данью так, что работа потеряет всякий смысл.
От заокеанских хозяев этого не скроешь. Действительно, можно работу потерять. Размышления Сашека прервала Тома:
– Сашек, давай, пока толпа не разойдется, в кафешке присядем! Вон, глянь, напротив вполне приличная забегаловка.
Тома посмотрела на бледного Сашека.
– Чайку, с похмела, хряпнем. Мы ведь с тобой еще и не завтракали.
– У меня денег больше нет, Том! Все за такси отдал!
– Ничего, ты же видишь, я сумочку не забыла! У меня и карта и наличка с собой! Пойдем!
Перейдя дорогу (Тома десять раз споткнулась и двадцать раз чертыхнулась – ну все перекопали эти дорожные строители!), они зашли в кафе и сели за столик возле окна, из которого хорошо был виден и дом, и полицейские, и даже, машина скорой помощи.
Подошла молоденькая официантка. Приняла заказ. Два чая без сахара для Сашека, кофе «гляссе» и кремовое бисквитное пирожное для Томы. Когда официантка принесла заказанное, Тома, поблагодарив, как бы невзначай, спросила:
– Спасибо большое! А Вы, милая, видели, как она из окна бросилась? Наверное, испугались? Такое на глазах редко бывает. Я тоже отойти не могу, хотя и позже пришла сюда. Жуткое зрелище!
Девушка подняла глаза – видно было, что ей очень хо- чется с кем-нибудь обсудить пережитый стресс:
– Да вообще кошмар! – и, чуть шепелявя, негромко, заговорщески зачастила: – Тут тип один часа два сидел. Черный такой. Тощий! В шляпе, в плаще – в такую-то жару! Глаза все отводил. Всего один заказ сделал – копеечный стакан газировки купил! Чаевых не дал, да еще и стакан с собой упер, гад! Мне теперь платить! Как раз на вашем месте сидел, все на этот дом пялился, а когда та, в белом платье, зашла в подъезд, он за ней побежал – рванул, прямо со стаканом в руке! Я случайно увидела! Смотрю – вскочил! Зачем, думаю? А он рысью из кафе и через дорогу прямо за этой особой – не побежал – как конь поскакал! А минут через десять мы услышали крики – она чуть в коляску с ребенком не попала! Крику было!!! – девушка вытерла набежавшую слезу и продолжила. – Она с четвертого этажа вылетела. Прямо с балкона, через стекло! Господи! – официанточка живо перекрестилась. – Это точно: ее этот мужик выкинул! Муж, наверное! Там, в этой квартире, поэт живет – его все знают, он к нам часто захаживает. Я его часто обслуживала! – и, не удержавшись, похвасталась: – Он мне на днях белую розу подарил! А последние месяцы он у нас только вместе с этой девкой ужинал. Каждый день практически! Она, наверное, готовить не умеет, раз в наше кафе по вечерам его таскала!
В последних словах официантки засквозила неприкрытая ревность.
Сашек и Тома переглянулись. Что за чертовщина? Сначала труп, потом черный мужик – что дальше?
В это время в кафе вошли полицейский и вслед за ним, молодой человек приятной наружности – снова джинсы и черная футболка с Путиным («О, Господи! – простонал Сашек – Они что, все помешались на Путине? И это в такую-то жару!?).
Полицейский прошел в кабинет к администратору, молодой человек остался его ждать. Администратор – пожилая, седая грузная тетка в плоских сандалиях и в огромном бесформенном цветастом платье, попросила подойти весь персонал кафе к ней.
– Это наш товарищ следователь по делу о… – Она по- смотрела на следователя, но тот в этот момент, о чем-то тихо беседовал с полицейским, и она продолжила сама: – О выпадении тела трупа с балкона на асфальт из дома напротив сегодняшним утром.
Окончив такую сложную для нее фразу, тетка предложила следователю и полицейскому присесть за столик у самого входа в кафе.
Полицейский сел за указанный теткой столик и попросил подойти к нему по очереди всех официанток, кассиров и охранников. Сказал, что это пока не допрос, а просто сбор сведений, которые могут пригодиться следствию по данному делу. Впрочем, опорос свидетелей длился не долго – от силы, минут десять – пятнадцать.
Сашек и Тома не обратили на следователя и полицейского никакого внимания. Сашек, борясь со все еще иногда подступавшей тошнотой, прихлебывал чай. Тамара ложечкой кромсала пирожное. Поэтому для обоих стало полной неожиданностью, когда к ним за столик присели следователь и полицейский.
– Здравствуйте! Московская полиция! Старший сержант Милов. Предъявите документы пожалуйста! – полицейский мило улыбался. Для него это была при- вычная процедура.
– Пожалуйста! – Тамара открыла сумочку и вытащила паспорт.
– Так… Спасибо! – Паспорт Томочки взял отнюдь не полицейский, а сам следователь. Аккуратно перелистнув страницы документа, он произнес:
– Так… Савельева Тамара Викторовна. Дата рождения.. Луховицы… Понятно. Прописка… Так… свидетельство о регистрации… Так… Детей нет… С Вами понятно. А Вы, молодой человек? – следователь строго, но в то же время внимательно и доброжелательно, совсем, как легендарный майор Пронин – персонаж когда-то популярных советских детективов, посмотрел на Сашека. – Я документы дома оставил. Эта девушка, Тамара Викторовна, моя невеста. Проживаем мы в одной квартире, по указанному в свидетельстве о регистрации адресу.
– Вы можете подтвердить? – следователь посмотрел на Томочку.
– Это мой муж будущий, Козырев Александр Петрович. Я у него, типа, зарегистрирована и тоже скоро буду Козырева! Скоро! – Тома гордо посмотрела на следака, а тебе, мол, Козыревым никогда не стать!
– Так. Ладно. Скажите пожалуйста, Александр, Вы как здесь оказались? Именно сегодня, именно в это время. Случайно? – взгляд следователя стал колючим.
– Мы гуляли и зашли в кафе. Здесь прохладно.
Сашек почувствовал себя на допросе. Он поднял глаза и увидел за спиной следователя шепелявую официантку, украдкой выглядывавшую из подсобки – видимо, она и сказала следаку о том, что они с Томой интересовались происшествием с упавшей девушкой.
– Так. Понятно. Почему именно в это кафе? – продолжил следователь. Он, одновременно с разговором, что-то чертил синей шариковой ручкой в своем блокноте.
– Здесь другого нет.
– Так… Есть, за углом, в соседнем доме… Вы здесь первый раз, и не знаете. Я прекрасно видел, что Вы приехали на такси, что подходили к барьерной ленте, что разговаривали с человеком в белом костюме, приехавшим на «Мерседесе». Кстати. Он Ваш брат? Так?
– Да. Никто и не скрывает. Он мой родной брат. Павел Петрович Козырев. Москвич. А приехали мы сюда, потому что ему позвонили соседи поэта. – Сашек решил соврать и пошел ва-банк: – Поэт сейчас в отъезде. Будет дней через десять – пятнадцать. Связи с ним нет. Он наш старый друг.
– Так… И где Ваш старый друг сейчас, в данный момент? Кто именно звонил Вашему брату? Зачем? Почему такая срочность? – следователь смотрел настороженно. Казалось, что он готов был схватить Сашека за горло и душить, душить, душить, выдавливая из его рта откровенные признания.
– Да на Камчатке он! – вмешалась Тома. Она вспомнила записку, в которой Поэт довольно подробно описал, кому из друзей позвонил и что им сказал. – На каком-то пароходе с рыбаками плавает. «Водолаз» или «Водолей» – не помню. Ему, типа, рыбаки какие-то рекламную статью для сайта в инете и сценарий рекламный заказали! Оплатили все. Вот он и мотнулся туда, тексты строчить!
– Так… Хорошо. На пароходе ходят, а не плавают. Так, Не знаете. Понятно. Для какого сайта? Какие рыбаки?
– Я почем знаю! Я не поэтесса и не журналистка и не рыбачка! Я – психолог! – Томочка смотрела на следо- вателя вызывающе.
– Так… Ну, хорошо… То, что он улетел на Камчатку, с показаниями соседей сходится. Так… Когда он улетел, Вы говорите? – следак вновь повернулся к Сашеку.
– Пару дней назад. Я точно не помню, не провожал и вслед ему, не плакал… – сгрубил Сашек.
– Вы не ответили на некоторые мои вопросы. Так… А зачем Вы у официантки выспрашивали, что да как?
– И ничего мы ни у кого не выспрашивали! Это подлый прогон! – возмутилась Тома. – Сама она нам выложила, как на тарелочке! Рыдала, жалела, блин, тут на коленях! Ревновала! Плакала! А теперь поди-ты! Информацию из нее вымогали!
Томочка в гневе была прекрасна! Полицейский, сидящий рядом со следаком, не сводил с нее восхищенных глаз.
Следователь продолжил: – Так… Хорошо. Кто Вам позвонил? Когда? Что сказал?
– Знаете! – у Сашека больше не было настроения разговаривать. – У Вас есть наш адрес, вызывайте по- весткой. И вообще – почему Вы решили проверить у нас документы? Я бывший офицер. Воевал в горячих точках. Нахожусь на пенсии по ранению. Шрамы показать? У Вас есть данные, что мы что-то совершили? Что мы находимся в розыске? Или мы что-то натворили и Вы готовы инкриминировать нам административное правонарушение? Скажите нам тогда: что, когда и где мы нарушили. Как Вы сказали, Ваша фамилия? А Ваша? – стекла очков Сашека грозно блеснули. – Я пропустил, не услышал. Повторите пожалуйста! – неожиданно переменив тему, Сашек, глядя прямо в глаза следаку, сказал строгим командным голосом: – И как Вы в эту квартиру попали?!!
– А там открыто было… – следователь осекся, метнул взгляд на полицейского. – Ну, Вы же понимаете. Так? – следак заерзал на стуле. – Произошел несчастный случай. Из окна выпала девушка. Вы же видели.
– Мы видели, что у нашего друга девушка погибла. Горе у нас. А Вы, пожалуйста, вызывайте нас повесткой. Что знаем – расскажем!
Сашек иногда был твердым, как стальной, каленый шарик. О том, что НМ была девушкой Поэта, Сашек ляпнул так, на авось. И угадал. Следователь записал в свой полицейский блокнот Тамарины данные, номера телефонов, которые продиктовал ему Сашек. Потом оба, и следак, и полицейский, поднялись, и молча, не извиняясь и не прощаясь, покинули кафе. Полицейский от самого выхода еще раз оглянулся на Томочку – во взгляде его была такая похоть, что Сашек побелел от злости, а Томочка стыдливо покраснела.
– Сашек! А ты молоток! Молот! Не, ты круче! Кувалда кузнечная! Я бы так не смогла! – похвала Тамары вернула Сашеку утраченное настроение. Мир снова стал казаться розовым. Похмелье куда-то пропало. Он взял кружку с горьким, остывшим чаем. Выпил. Крякнул.
– Все, Тома! Больше не пью! Никогда! Я боялся, что я вместе с желчью печень в унитаз выплюну! Он забьется, а тебе чинить потом! Ох… Все! Не пью!
Тома улыбнулась – даже в такой трудный момент Сашек думал о ней. А это: «Тебе чинить потом!». Значит это только одно: что он дальнейшей жизни без нее не видит! Любит, наверное!
Народ разошелся только через час, когда, сняв свои барьерные ленты, уехала полиция, а вслед за полицией и скорой помощью уехала и специализированная машина, забравшая с собой тело погибшей девушки.
…Дворник – немолодой, унылый узбек, вытянул из подвала длинный, черный шланг, и молча начал смывать с асфальта следы крови и осколки стекла. Кровь, смешавшись с водой и рыжей глиной, кружась по асфальту, потекла в канавку, выкопанную строителями под бордюрный камень.
«Что ж, пусть будет для этой невинной души две могилки – одна здесь, под бордюрным камнем, вторая на кладбище.» – пронеслась мысль у сердобольной Тамары.
…Тома и Сашек уже хотели было выйти из кафе, чтобы посмотреть – опечатана квартира или нет, но тут раздались громкие пронзительные крики. В окно было хорошо видно, как из подъезда, в котором сегодня разыгралась ужасная драма, на жаркую улицу выскочил высокий, тощий мужик в больших черных шпионских очках, в шпионском черном плаще и в огромной черной шляпе. Тряся видеокамерой, он орал на всю ивановскую, что ему все надоело, что он правильно развелся, что жизнь у него кончилась, что детей он заберет с собой и уедет с ними к маме в Саратов, а та, которая ему изменяет, пусть остается с тем уродом, которого так сильно любит!
Он снял шляпу, бросил ее на землю и начал топтать. Зрелище было жалкое. Седой, тощий мужчина, смешно тряся полами своего длинного черного плаща, топтал, поднимая глинистую пыль, собственную шляпу.
Одновременно громко плача и выкрикивая что-то несуразное, он мотал за длинный ремень видеокамеру. К нему подбежали, по-видимому, его дети – симпатичная девушка лет двадцати и здоровенный парень лет двадцати пяти. Они взяли его за руки и начали уговаривать прекратить концерт. Потом увели с собой в соседний подъезд.
– Вот это да! – Сашек повернулся к Томе. – Этот тип конкретно на убийцу не похож! Судя по народному представлению, он даже родной жене по морде фейса стукнуть не может!
– А ты, что, типа, можешь? Ты, типа, меня бить будешь?!! Прямо по морде фейса?!! – Тамара на мгновение застыла, глядя на Сашека широко раскрытыми глазами. Сашек опустил глаза в землю и многозначительно промолчал.
…Они вернулись к дому, подошли к стоящей у подъезда поэта, лавочке. На лавочке сидели три бабули – жительницы дома. Тома спросила разрешения присесть. Бабули прекратили шептаться и хмуро посмотрели на незнакомую им парочку. Нет ответа – нет запрета! Тома и Сашек присели. Все три бабули – и совсем седая в легком сарафане, и рыжая в синем брючном костюме, и еще одна, самая дальняя от Томы и Сашека, строгая на вид бабуля, в сером вязаном платье, с русыми волосами, убранными под беленький церковным платочек, продолжили осуждающе смотреть на новоявленных гостей. По их мнению, у молодых все не так. Не такая, как надо жизнь, не такие, как надо, слова и выражения, не такой цвет лица, предосудительное поведение – и вообще – измельчал народ! Все только и думают об удовольствиях – о деньгах, заграницах, компах, телефонах и сексе! Селфи придумали – сами себя в голом виде снимают и на весь мир показывают! А одеваются? – не пойми, кто мужик, кто баба! И эти двое тоже без разрешения к ним на лавочку сели! Неужели непонятно – раз слово «Да» не сказано – значит нельзя!
– Ужас-то какой! – произнесла Тома, вроде бы ни к кому не обращаясь, и, в то же время, одновременно обращаясь ко всем трем бабушкам. – Эта девушка была подругой нашего родственника! – Тамара вытащила из сумочки бумажный платочек и, картинно приподняв очки, вытерла им слезки, выступившие из уголков ее прекрасных глаз. – Поэт в командировке сейчас, еще ничего не знает. Не знаю, как и сказать ему об этом, когда звонить завтра будет.
– — А ты ему кто будешь? – бабуля в церковном пла- точке заинтересовалась Томочкиными словами. – Сестренка, что ли? Или из бывших? К нему много ходют, и все девки балованные, иногда ночью песни в голос поют. Хотя парень он и не злыдень, но больно уж пьющий, и сам теми девками избалованный! Хотя и добрый. Давеча мне кран починил в ванне, кран совсем новый, только год, как сменила, а он и скрипеть начал! Я его и так, и так, и сантехника из подвала за бутылку звала – а он не идет, и все тут! А поэт, вот молодец! Даже и бутылку не взял! Я, говорит, Маша Петровна, если надо, сам тебе бутылку куплю! Хочешь с лимонадом, а хочешь с квасом! Шутник! Ты, говорит, скажи только – и куплю! – Маша Петровна затряслась в беззвучном, совсем неподходящем к сегодняшнему трагическому моменту, смехе.
Две другие бабули согласно закивали головами. Та, что седая, подхватила:
– Они там совсем совесть потеряли! И подъезд не убирают, и площадку детскую метут кой-как! А воды горячей, по нынешним временам, почитай, все лето нету. Двор перекопали, вон, девка слетела, так чуть сыночка Дашкиного не убила! Потому что тесно, пройти негде! Прям около ее коляски и упала! А если бы в коляску? Упокой Господь ее душу грешную! – спохватилась бабулька – Слышали, как Дашка на покойницу орала? Матом прям! Одна лежит, кровища вокруг течет! А вторая орет почем зря! Успугалася! Заорешь тут! Да все одно, скоро все там будем! – Бабуля перекрестилась и продолжила: – А за квартиру, будь здоров, берут! И ремонта в доме уже лет двадцать, почитай, как не делали! И одни узбеки у них! Одни узбеки! Господи! Как мы дальше жить-то будем? Совсем Москва уже в караван-сарай превратилась! А знаете, что батюшка говорит? Они к нам в церковь за святой водой ходють – они ею лечатся! Спаси нас Господи! – бабуля снова перекрестилась.
– И не говорите! – вступила третья бабуля с редкими, крашеными хной, волосами. – Я давеча с утра захожу в наш продуктовый, молока на кашу, маслица, да хлеба купить, а на кассе сидит такая, бронзовая, не русская и не понимает, что я ей говорю! Глазами черными хлопает и что-то по-своему лопочет! Хер-хер-хер, да, бер-бер-бер! Если едешь к нам на работу работать, то хоть пару слов выучи! Прутся сюда! Знают по-русски только три слова: дай, рубль и доллар! И те выговорить не умеют! Дяй рубяль, дяй долляр! Тьфу! – бабулька тоже перекрестилась.
Все три бабули одновременно вздохнули и осуждающе посмотрели на Тому и Сашека, как будто в приезде и в засилье гастарбайтеров были виноваты именно они. Маша Петровна, строго глядя на Тому, спросила:
– Так вы-то оба кем ему будете? Поэту нашему?
– Я сестра его троюродная. – Тома приняла сердобольный вид, стала какой-то серенькой, незаметной мышкой. Голос ее, обычно широкий и звонкий, вдруг стал извинительно-оправдательным, тихим, стыдливо-просящим. И куда все красота подевалась?
– Вы знаете, мы очень редко видимся. Больше по телефону общаемся. Мы совсем в другом конце Москвы живем. Работаем. Времени совсем нет. Нам его коллеги сказали, что его невеста из окна выпрыгнула, вот мы и приехали. Как Поэту сказать? Даже и не знаю. А это мой муж, Александр.
– Коллеги? С работы? – Маша Петровна была не промах. – Так быстро узнали? Гляди-ка! Пары часов не прошло, а уже вся Москва знает, что да как!
Она, ища поддержку, посмотрела на подружек – те дружно закивали в ответ.
– Одни сплетники вокруг! – высказала свое мнение рыжая. – Девка еще до земли долететь не успела, а они уже звонют! И не в скорую, а по людям, чтоб сплетничать! Вот народ пошел! Вот народ! Тьфу!
– Ну, случай такой. Поэтому и звякнули. Как не приехать? Ой, что же я ему скажу? Что скажу? – Томочка начала тихо плакать. Это у нее здорово получилось – актриса она была талантливая.
Пока бабули успокаивали Тамару, Сашек тихо и, как ему казалось, незаметно проскользнул в подъезд. Поднявшись на четвертый этаж, он увидел, что двери в квартиру поэта были опечатаны. Вернувшись к лавочке, он сказал Тамаре, так, чтоб слышали бабули, что надо ехать домой. Помочь мы здесь никому не можем. А поэту пока говорить ничего не будем – пусть спокойно работает на своем пароходе. Тамара вызвала такси. Когда подъехала машина, бабули, которые вроде бы начали ей сочувствовать, опять посмотрели осуждающе
– «Нам нашу нищенскую пенсию вовремя не платют, а у некоторых денег куры не клюют!» – услышали Сашек и Тамара злобный шепот, когда садились в такси.