глава 9
О том, что стало с «Отцом семейства» и с «Холостяком», я не знаю. Да это и не важно. Надеюсь, что они все-таки вернулись в человеческий облик. А молодые люди, прошедшие столь унизительный эксперимент, поженились. Как мне, после всех событий и переживаний, рассказали Сашек с Тамарой, с которыми я здорово сдружился, полученные деньги, по обоюдному согласию, они использовали очень разумно: взяли в ипотеку квартиру на первой фазе строительства в одном из городков близкого Подмосковья. По профессии работать не стали. Она страховой агент. Он работает в городской администрации в отделе культуры. Есть дети – погодки, два мальчика. Они, наверное, единственные, которым такой жестокий, издевательский эксперимент не смог изранить психику и принес кроме денег еще что-то хорошее.
…Я лежал на теплом полу, бездумно глядя в обволакивающие меня тишину и темноту.
Вспомнилось детство. Мой родной северный город. Мне десять лет. Теплый июльский вечер.
Соседний двор. Сарай для дров. У сарая скамейка, на которой, как непоседливые воробышки на проводе, что-то громко обсуждая, сидят пацаны – мои дворовые друзья. Я же сижу напротив них, на краю бетонного кольца, огораживающего чугунную крышку люка водопроводного колодца. Всем весело. Я качаюсь на краю кольца, не держась за него руками. Упершись пятками в бетонную стенку кольца, я сильно наклоняюсь назад, потом вытягиваю ноги и их вес возвращает меня в исходное состояние. С каждым разом отклоняюсь все больше и больше. Вдруг – сильнейший удар по темени! Я опешил! В глазах потемнело! Кто посмел! Хотел рвануться вперед, соскочить с этого бетонного кольца, и, поймав обидчика. Надавать ему, куда кулак попадет! Но не получилось! Что-то меня не пускало! Потом, через пару секунд, когда зрачки перестали вращаться в глазах и зрение вернулось на место, я увидел на фоне еще светлого вечернего неба собственные ноги в черных вельветовых брюках, заправленные в резиновые литые сапоги с завернутыми голенищами – по тогдашней мальчишеской моде. Я осознал, что упал внутрь кольца, ударившись затылком о чугунную крышку! Самое досадное было то, что из пацанов никто ничего не понял! Только кто-то спросил, зачем я туда лазил? Досадно. Никто не помог, никто не заметил, как мне больно и трудно. Никто не пожалел. Именно тогда, здорово треснувшись башкой, я понял, что каждый из нас больше занят проблемами своего собственного тела и своей души. Сострадание и желание помочь есть далеко не у всех.
Сейчас, много лет спустя, когда я вспоминаю этот случай, меня каждый раз прошибает холодный пот:. А если бы колодец не был закрыт? Например, пьяный сантехник забыл бы закрыть, и что тогда? Там огромные вентили, насаженные на такие же огромные, острые, как пики, винты! Я бы упал туда вниз головой. Один удар о такой вентиль и по поверхности жарких, ржавых труб запросто могла растечься моя красная кровь вместе с розоватым, цвета бедра испуганной нимфы, дымящимся мозгом! А без мозга я думать не смогу, а тот, кто думать не может – тому и жить незачем.
…Память моя вдруг переключилась на другой случай. Я по молодости занимался и греко-римской борьбой, и акробатикой. Продвинулся в спорте я не особо сильно – никак, проще говоря, не продвинулся. Но переднее сальто в спортзале на матах сделать мог! Вспомнилось же мне не мое спортивное прошлое. Как-то, встречая Новый год в компании друзей, я подключился к игре в фанты. Дело было в одном из дальних северных городов, где я тогда работал. Были мы молоды, сильно выпивши, каждому попадалась какая-то хрень, но всем было весело. Были там фанты «Кукареку», «Изобрази таракана», «Помни грудь друга». Мне попался фант «Зайчик». Я, не долго думая, прямо около елки решил изобразить сальто. Зайчики – они же прыгают! Тем более что, среди гостей была одна свежеразведенная девушка, которой я очень сильно хотел понравиться. А тут и случай, и сама судьба давали мне возможность обратить на себя внимание не только умением складывать стишки и петь их под гитарку. Я очень хотел поразить своей неотразимой ловкостью и грацией нежное женское сердце! Картинно встав у елки, я громко, пьяным голосом, произнес:
– Зайчик-попрыгунчик сейчас покажет вам смертельный прыжок! Затем резво, и, как мне казалось, необыкновенно ловко и грациозно, подпрыгнул. Но, к сожалению, ловкость у меня была уже далеко не спортивная – не докрутившись в воздухе, я, со всего маху, врезался лбом в пол! Не сальто сделал, а нырнул в дубовый паркет, как пловец в бассейн! Пол загудел и со стоном содрогнулся. Из глаз моих посыпались искры и потекли слезы! Мне показалось, что я сломал себе шею! Но самое обидное было не это – мои пьяные друзья и та, которой я очень хотел понравиться, решили, что все прошло, так как надо! Что лбом в пол – это нормально! Никто ни глазом, ни ухом не повел! Посмеялись, похлопали из уважения, и ведущий объявил следующий фант! Обидевшись на всех я очень здорово надрался. А когда проснулся в сугробе, в котором спал после столь замечательной встречи Нового года, (видимо меня кто-то сначала пожалел и тащил, как медсестра на фронте раненого солдата, а потом, когда тащить надоело, просто бросил недалеко от дверей моего подъезда), – то очень долго не мог сообразить, откуда у меня на лбу взялась такая огромная шишка, и почему так сильно болит голова и шея. Чтоб я с кем-то дрался – не помнил. Но, обидно было не это – обидно было то, что к вечеру, похмеляясь в той же компании, я узнал: тащила меня та, которой я так хотел понравиться, тащила она меня со своей подругой, такой же обалденной и тоже свежеразведенной красавицей, а потом, когда они обе поняли, что этой ночью толку от меня не будет, бросили, обидевшись, в первый попавшийся сугроб!
Не зря говорят, что алкоголь разрушает мечты и надежды!
…Лежать на теплом полу мне было удобно, но в голове шевельнулась мысль: не перебраться ли мне на кровать? Я думаю, что у всех, без исключения бывает такое ощущение, что мозг как будто раздваивается, и в нем начинают течь две мысли одновременно. Сейчас у меня было именно такое состояние. Одна половина мозга лениво обдумывала вопрос: «Не перебраться ли на кровать?». Другая в это же время лениво советовала: «Какая разница, где тебе триста часов лежать?» Но, на кровати было мягче и как-то удобнее, чем на пупырчатом полу. Поддавшись на уговоры левой половины мозга, я повернулся на живот. Снова встал на карачки и снова – уже в обеих половинах моего воспаленного мозга, ярко вспыхнул вопрос: куда мне ползти? Внезапно на меня, второй раз за столь короткий промежуток времени, нахлынул страх. Стало как-то холодно. Стало казаться, что что-то страшное смотрит на меня из темноты, что стен нет, что я оказался на чьей-то огромной ладони, что меня, как назойливое насекомое, сейчас прихлопнут, размажут, разотрут. Я ничего не мог поделать, мой разум отключился. Стало нечем дышать. Безотчетный страх сжал тисками мозг. Заставил бешено колотиться сердце. Я торопливо пополз куда попало. Страх, превращаясь, перерождаясь в панический ужас, требовал света, который разгонит, растворит мрак, убьет тьму, прогонит темные силуэты, жадно глядящие на меня из кошмара черной мглы. Они, ненасытные, липкие, гибкие и тупые, как черви, желают только одного: съесть, разодрав на куски, мои тело и душу! И я, после этого пира, стану такой же ужасной мертвой сущностью, жаждущей человеческой крови! Буду мечтать сожрать кусок чьей-то горячей души, желая восстановить утраченное! Стану жуткой дрянью, боящейся света, как человек тьмы, и вечно живущей в холоде мрака!
Я не помню, как и сколько я полз, как оказался на кровати, как, трясясь, закутался с головой в одеяло – будто ткань, набитая синтепоном, могла противостоять тем, кто легко проникает сквозь время, железные решетки и бетонные стены. С большим трудом, утихомирив разыгравшуюся фантазию и успокоившись, я уснул.