Нью-Йорк (1847 – 1853)
Итак, после 48 дней трансатлантического плавания, в августе 1847 года восемнадцатилетний юноша Лейб Штраусс вместе с матерью и сестрами спускается с корабля на американскую землю, в Нью-Йорке.
В то время Нью-Йорк еще не успел обзавестись ни одним из символов, которыми известен нынче во всем мире. Не было ни статуи Свободы, ни небоскребов. Центром того Нью-Йорка был не Бродвей и не Уолл-Стрит, а нью-йоркский порт. Здесь и на соседних верфях во всю кипела работа. Городские улицы начинались едва ли не у причала. Большая часть иммигрантов оседала здесь же, в районе порта, в Нижнем Манхеттене.
Рис. 3. Порт Нью-Йорка в 1850-м году
Евреи селились тогда главным образом в южной части острова Манхеттен. Эта часть Нью-Йорка напоминала большой рынок, где каждый занимался своим маленьким или не маленьким бизнесом. Некоторые арендовали на этом торжище магазины. Однако, большинство не могло позволить себе такой роскоши. Такие люди занимались продажей товара с телег или в разнос. Те, кто бывал на одесском Привозе, может себе представить, как выглядела сто шестьдесят лет назад нью-йоркская площадь Чэтхем сквер (Chatham Square) – главная площадь еврейского квартала.
Жизнь иммигрантов, и без того нелегкая, омрачалась то и дело вспыхивающими возмущениями на национальной, религиозной или расовой почве. Протестанты были недовольны наплывом ирландцев-католиков. Всерьез распускались слухи, что они хотят создать в стране сеть католических приходов, через которые в США будет установлена тайная власть папы римского. Ирландцы отнимали рабочие места у чернокожих (их тоже было в Нью-Йорке изрядное количество), и одновременно ненавидели этих самых чернокожих. Те, в свою очередь, возмущались «понаехавшими» откуда-то из Европы белыми и евреями. Одним словом, терпимость и в Америке тогда была не в моде.
Неверно думать, что США с момента своего возникновения были образцом демократии и свободы. Уже в 1795 году конгресс принял закон о натурализации, с современной точки зрения совершенно расистский. В законе говорилось, что гражданами молодой республики могут становиться только свободные люди белой расы. Черных рабов из Африки гражданами, естественно, не считали. Впрочем, и приезжали они сюда не по своей воле.
С началом «золотой лихорадки» в США появились люди другой небелой расы, китайцы. Они проникали в страну не через порт Нью-Йорка, а высаживались на тихоокеанском берегу, в Калифорнии. В 1848 году их было всего трое: двое мужчин и одна женщина. В 1851 году в Калифорнии жило уже около 25 тысяч китайцев.
Они селились обособленно в своих «чайнатаунах» и не спешили ассимилироваться. Белое население тоже весьма подозрительно относилось к желтокожим соседям. Губернатор Калифорнии Уильям Ирвин в 1876 году заявил: «Китайцы не едины с нами и никогда едины не будут; они принадлежат к другой расе, у них своя особенная цивилизация, они не говорят на нашем языке, не принимают наших манер, обычаев и привычек; к тому же они язычники». Его слова были поддержаны одобрением многотысячной толпы. Повторяю, говорилось это уже после Гражданской войны. Право чернокожих на американское гражданство уже было официально признано.
Впрочем, неприязнь прагматичных американцев подпитывалась не столько культурными различиями. Китайцы отнимали у них работу, будучи удивительно послушными и работая за гроши. В результате по Калифорнии, где китайцев было особенно много, прокатилась волна погромов. Законодатели отреагировали на это весьма своеобразно. В 1882 году конгресс принял акт, фактически закрывавший въезд китайцам в США. Дискриминационный этот документ действовал до 1943 года.
Запоздалую признательность американцам китайского происхождения, внесшим свой вклад в развитие и защиту США, выразили уже в наше время. Нью-йоркский чайнатаун нынче расположен там, где сто двадцать лет назад ютились евреи, в Нижнем Манхэттене. Площадь Чэттем-сквер переименовали в площадь Кимлау в честь американского военного летчика китайского происхождения, Бенджамина Ральфа Кимлау (Benjamin Ralph Kimlau) (1918–1944). В ее центре установлен вполне политкорректный монумент, памятник Линь Цзэсюю (1785-1850). Этот императорский чиновник высокого ранга в первой трети 19-го века боролся против контрабанды опиума в Китай.
Но вернемся в 1847 год. Старшие братья Лейба, Йонас и Липпман, уже несколько лет жили в Нью-Йорке, продолжая отцовский бизнес, галантерейную торговлю. К ним и направилась прямо с корабля Ривка Штраусс с детьми.
В Америке все Штрауссы превратились в Страуссов. Или даже в Строссов. Эти американцы – чтоб они были здоровы – говорят, словно рот у них кашей забит! Свои еврейско-немецкие имена иммигранты тоже поменяли на американские. Йонас и Липпман уже давно были Джонсом и Луисом соответственно. Лейб превратился в Ливая. Сестры Фейгеле и Майла стали называться Фанни и Мэри.
Обе сестры довольно скоро вышли замуж. Фейгеле-Фанни стала супругой Дэвида Стерна (David Stern) (1823 – 1874), тоже эммигранта из Германии. Через несколько лет молодые перебрались на запад, в город Сент-Луис, штат Миссури. Позже Дэвид Стерн станет одним из совладельцев фирмы «Levi Strauss & Co»
Мэри вышла замуж за Уильяма Салейна (William Salein). Сначала Уильям работал портным в Нью-Йорке. С началом золотой лихорадки в Калифорнии он со своей семьей переедет на Запад и поселится в Сан-Франциско.
В 1848 году Джонс и Луис Страуссы открыли в Нью-Йорке свой галантерейный магазин. До этого они были, как их отец, коммивояжерами. Под руководством братьев Ливай начал постигать азы бизнеса. Братья учили его правильно отбирать товар, правильно вести себя с клиентами при купле-продаже. Английскому языку его они тоже учили. В 1848 году девятнадцатилетний Ливай перезжает в штат Кентукки. В то время этот штат был пограничным. За рекой Миссисипи начинались «дикие» западные территории, плохо освоенные американцами. В Кентукки Ливай, по семейной традиции стал коммивояжером, бродячим торговцем галантерейным товаром.
Первоначально торговцами-коробейниками здесь были обитатели Новой Англии, «янки». Приблизительно в середине 1830-х годов коммивояжеров-протестантов из Новой Англии постепенно вытеснили евреи-иммигранты из Германии. Для многих из них, и для нашего героя тоже, это была наследственная профессия, привычное ремесло. Искать другую работу в новой стране смысла не имело. Гораздо проще было выучить еще один, английский, язык, закупить товара на сумму около десяти тогдашних долларов2 – и в путь. Гирш Штраусс исходил пешком окрестности Буттенхайма, его сын освоил лесистые просторы «штата мятлика». «Bluegrass state», таково официальное американское прозвище штата Кентукки.
Своеобразные «ходячие универмаги», коммивояжеры переходили из города в город и от фермы к ферме. Все свое «бедное богатство» бродячие торговцы переносили на закорках в мешках или же в чемоданах. В их коробках были очень необходимые в хозяйстве товары: иголки, нитки, булавки, пуговицы и крючки для одежды, ножницы, бритвы, женское белье, мануфактура, часы и даже парфюмерия.
Сколько можно унести на себе? Здоровый и молодой парень (таким был и Леви, когда занялся торговлей вразнос) может поднять на спину килограмм 30-35 (100 фунтов, если считать по-американски) Да, коммивояжеру лучше было быть здоровым и молодым! Ну, и не трусливым тоже. Не бояться ходить одному от фермы к ферме по дорогам лесистого штата, ночевать на постоялых дворах, а то и в лесу. Многие коробейники , опасаясь разбойников и диких животных, устраивались на ночь в амбарах у фермеров. За ночлег и кормежку гостеприимные фермеры получали существенные скидки.
Покупателями были в первую очередь фермерские семьи, жившие «на отлете» от городов. Сейчас нам трудно представить, что означала в середине девятнадцатого века в Америке жизнь в десятке миль от города, пусть даже самого небольшого. А значила она полную оторванность от мира, надежду только на Бога, а после него, на свои силы и на свое оружие. И еще двум-трем поколениям американцев из глубинки предстояло жить так до тех пор, пока не изобретут автомобиль, изменивший привычные понятия о том, что такое «далеко» и что такое «близко».
В кентуккийской глухомани коробейники были желанными гостями фермеров. Бродячему торговцу иногда случалось проходить десяток миль, чтобы продать товара на несколько долларов. Зато на каждой ферме его ожидали с нетерпением. И не только потому, что он приносил с собой вещи, остро необходимые в любом хозяйстве. До изобретения радио и телевидения новости и слухи по американской глубинке разносили бродячие торговцы. Как это делали в далекой Германии их отцы и деды.
Где «затаривался» Ливай Страусс перед своими походами по фермам Кентукки? Там же, где и большинство коробейников, на одном из крупных оптовых складов вблизи Нью-Йоркского порта. И занятие это было совсем не из легких. Среди множества товаров следовало отобрать те, что с охотой купят фермеры и лесорубы. Не много – всё ведь тащить на своей спине, но и не мало – не возвращаться же обратно с полдороги, потому что товар закончился, а нового взять кроме как в Нью-Йорке негде.
Так еврейский паренек, иммигрант из Баварии мерил своими ногами дороги американской глубинки, потихоньку учил английский и становился настоящим американцем, предприимчивым, здравомыслящим и смелым.
Рис. 4. Коммивояжер
Обычно ноги кормили коробейника несколько лет. Со временем разбогатев, коммивояжер покупал лошадь и телегу. Эта покупка переводила бродячего торговца в другую «весовую категорию». В телеге могло поместиться больше товара. И товара более серьезного. Например, отрезы ткани или готовая одежда. Если, благодарение Богу, дела шли хорошо в какой-то момент коробейник прекращал свои коммерческие «путешествия», останавливался в каком-нибудь городе, открывал свой магазин и становился уважаемым коммерсантом. Многие владельцы крупных американских универмагов начинали свою карьеру на американской земле, как бродячие торговцы.
Но Ливай Страусс не осел в одном из штатов Восточного побережья. Его судьба совершила крутой поворот. Через несколько лет Ливаю пришлось второй раз в жизни совершить морское путешествие для того, чтобы на другом краю американского континента начать новое дело, прославившее его не только на новой родине, но и во всем мире.