ЧАСТЬ I
I
Летний вечер растворился в надеждах. Выпускной бал рассветом миновал, ознаменовав закат юности – это случилось вчера.
Но завтрашний день уже стал сегодняшним. И предыдущее предложение успело взять свое у реальности ни один раз.
Тем не менее тот день запомнился многим. А ведь еще совсем недавно они вместе ехали навстречу, казалось бы, незнакомому, но безумно желанному веселью. Возгласы, крики, смех и улыбки. Двухъярусный автобус остановился. Пора было выходить.
– Стейп, может, сегодня тебе удастся достучаться до сердца Грейс. Другого шанса уже не представится. Конечно, если оно у нее есть.
Уильям Джефф наиграно похлопал по плечу Фрэнсиса, когда они выходили из автобуса и затем рассмеялся.
С тех пор как Грейс перевелась к ним из другого университета, Стейп уделял ей наибольшее внимание из всех девушек в группе.
В отличие от своих теперь уже бывших сокурсников Фрэнсис не ощущал новизны, пленяющей бодрости, приходящей из-за приятной лжи, говорящей, что молодость никуда не уйдет. Да, именно бывших сокурсников, ведь волей-неволей он уже давно ощутил, что общаться за дверями университета будет не со многими. А спустя некоторое время, вероятно, и вовсе ни с кем из них.
Впереди новая жизнь, по-настоящему взрослая. Она должна ворваться, как желанный ураган, но быть гостеприимна, как бриз вместе со всеми надеждами, которые так бережно хранились и переносились из года в год. Тем утром они все вместе наблюдали рассвет, следуя старой традиции, и Стейп едва не поддался опьяняющему чувству, всегда рождающемуся в минуты комфорта, когда природа так искусно гармонирует в температуре воздуха близкой к двадцати градусам по Цельсию. Хочется дышать чаще, еще и еще, глотая свежий воздух. И невольно хочешь верить в свое перерождение. Вот-вот жизнь начнется заново. Кажется…
Однако Фрэнсис не мог не ощутить тени разоблачения этих иллюзий. А их не мог не подкинуть гипнотизирующий вид красного диска солнца, медленно поднимающегося из-за полосы леса.
Стейп не мог принять и другую сторону. Ту, где хранятся разочарования.
Еще один этап жизни пройден. Не просто отрезок, а один из самых счастливых периодов. А именно так кто-то и говорил, когда Фрэнсис учился еще на первом курсе, не упуская возможности напоминать об этом на протяжении учебы. Кто-то пытался всех клятвенно уверовать в истинность сказанного, словно бы очень доверял этим словам, поэтому, наверное, и навязывал многим фразу. Будто бы он, желал предостеречь всех от ошибок, которые совершаться, так или иначе. Однако вспоминать об этом человеке Фрэнсис сейчас не хотел. Ровным счетом, как и оспаривать то, прав он был или же нет. Настало ли уже время для этих ошибок?
Наверняка многие именно благодаря подобной неопознанной дилемме затем и встречают с такой неподконтрольной грустью, «грустью особой» выпускные вечера, встречу рассвета. В один момент ты просыпаешься в одиночестве и понимаешь, что ожидал совсем не этого. А солнце оно одно, и то, что назвал рассветом сейчас, быть может, несколько мгновений тому назад явилось закатом для многих других.
Из всех присутствующих на мосту, особенно тяжело в то утро пришлось Джейн Остер. Джейн держалась безупречно, впрочем, как всегда это получалось перед представителями мужского пола, образовавшими бесхитростными намерениями большую часть сомнительной, но верной публики. Тем не менее, даже она вместе со своей властной внешностью, вдруг отдавшись этой особой грусти, дала слабину, которую позволяла себе лишь перед лучшими подругами в минуты праздника и веселья, обсуждений и сплетен. Слеза вырвалась сокрушительно-напористо и скользнула по ее щеке уместно, словно жест актера данью задумке режиссера, перед законом хорошего кадра, в ту минуту, когда все погрузились в молчание, чтобы отдать рассвету свой взгляд и мысли, если таковые в тот момент имели место быть. Джейн нашла в себе силы и легким жестом смахнула каплю, уже дошедшую до уголка губ, а затем и влажный след, оставленный ею, успевший под властью легкого ветра отдаться обжигающему холоду. Холоду, словно стремительно проходящему кинжалом сквозь кожу.
Слезу заметил боковым зрением лишь Том Лингстон, сидевший рядом с Джейн. Кажется, он мечтал сделать в то утро Джейн Остер предложение и раскрыть перед девушкой чувства, но так и не совершил этого. Но вместе с тем влечение было настолько сильным, что тот, кто хоть немного внимательный по своему складу, не смог бы не заметить сильную тягу.
Но Том, кажется, не знал в тот момент, что будет безумно радоваться не сказанным словам, ведь осознает, да, он осознает скоро: словами тем утром нельзя уже было ничего изменить. И, вероятно, понимание сбивало с толку, потому что сильнее оружия, чем слово в этом мире не найти.
Том ненавидел себя. Ему казалось, что он жалок, потому что достоин большего. Достоин здесь и сейчас. Том сделал большую ошибку, ведь Джейн Остер в тот момент впустила к себе похожие страхи.
Сейчас ей двадцать два года, до чего же часто она повторяла эту цифру. И будет ли так желанна в свои двадцать семь или двадцать девять?
Джейн нравилась многим, пожалуй, как и нравится любая девушка имевшая удачу, получить от родителей такую внешность, порой поглощающую даже самый холодный и трезвый разум. Джейн очень боялась потерять ее, поэтому часто представляла себя старой. Ей почему-то казалось, что старость приходит неожиданно – в один миг, по щелчку пальцев. Будто это может случиться уже завтра, словно стоит лишь закрыть глаза и открыть. Мгновение и ты…
Такие странные мысли о завтрашнем дне, которому она не доверяла.
Время, которое уделяли все ухажеры, теперь казалось очень ценным. Джейн безумно захотелось уцепиться за чью-нибудь судьбу и подменить ее своею. И именно поэтому Том Лингстон неожиданно мог получить тем утром то, о чем так давно мечтал, кажется, еще с первого курса учебы в университете. Однако лишь получить. Ведь мечта эта рисовалась желанием, которое диктовалось запретным плодом плотской красоты.
Том Лингстон. Молчаливый Том Лингстон мог начать встречаться с Джейн – девушкой, которая старше его на шесть месяцев. И близость выглядела бы неуместно. Затем всякие досужие языки в лице подруг Джейн, рядом присутствующие лишь тогда, когда обстоятельства складываются хорошо, говорили бы всякие гадости, чтобы сбить с толку.
«Ведь как парень может быть младше тебя самой?»
К счастью или же нет, но ни то, ни другое так и не случилось.
А между делом, кто-то рядом яро спорил на тему: «от кого или от чего произошел человек». Тот самый человек, которому дано все и ничего. Тот самый человек…
Спор закончился принятием версии говорившей, что люди раньше занимали другую планету. А кто-то в шутку дополнял, что спустя десятки тысяч лет человек прибыл с определенной миссией: «уничтожить Землю».
Но эти обсуждения интересовали только нескольких. И среди них не было представителей женского пола.
И до чего же сильно голодные взгляды бросались в глаза.
Ведь то были не добрые чувства, а всего лишь мираж, вызванный опустошенностью и завистью. Все как на ладони. Это как разоблачение фокусника, стоит лишь присмотреться.
Вдруг кто-то сказал, что пойдет работать на телевидение. Некоторые откликнулись то ли из зависти, то ли из жажды к участию и возможностью проявить себя во всей красе. Затем кто-то в ответ утверждал, что лев смотрит на того, кто бросил палку, но никак не обращает взгляд на то, что может полететь спустя мгновение в его сторону. Мол, понимая суть маневра, лучше принимать смысл всяких новостей из телевизионного ящика.
И кому-то от выводов стало смешно. Ведь если тот, кого вы принимаете за льва, является фокусником, например. А он только и желает того, чтобы вы смотрели на него самого – не на руки. Вы думаете, что палка брошена, философски смотрите на того, кто ее бросил, а на самом деле у фокусника масса ассистенток и приспособлений, о наличии которых трудно догадаться.
Ты смотрел на него, увидев льва, хищника, убийцу, а между делом упущена и где-то есть маленькая, скромная и такая простая по типу устройства хитрость проверенная годами, а порой и веками.
Однако споры, разговоры выглядели крайне неуместно. Во всем угадывалось рассеянность и искусственные попытки создать движение, хоть как-то придать этим минутам статус какого-нибудь праздника. Что-то застывало в глазах у каждого, оседая где-то глубоко внутри. И это что-то цепной реакцией, неопознанной чумой сражало одного за другим.
Диск солнца показался выше. Один из самых опасных страхов приходил через парадную дверь, сквозь возгласы: «как же красиво».
Миа Сондер открыто выражала свою ненависть, ведь была убеждена, что годы учебы в данном университете – это впустую потраченное время.
– Да, чтоб меня! Лучше бы я покинула стены этого заведения, так же как и моя подруга. Замуж вышла, работает в самом престижном баре. А я что? Да мы уже даже и не подруги!
И так уж случилось, что в то утро отдались страхам практически все присутствующие: Мэгги Мэкэвой, Уильям Джефф, Оливия Кеннет, Грейс Литтл, Миа Сондер, Бенджамин Брукман и другие.
Люди, все эти люди. Некоторым из них доведется быть упомянутыми лишь в этой главе. Но, так или иначе, они неотъемлемая часть рассказа – одновременно сложного и до ужаса простого пазла.
Грейс Литтл говорила о том, что у хорошей подруги есть карта посетителя бара «YOURS», начавшего впускать посетителей тринадцать месяцев назад. Нынче Бар крайне популярен. Миа Сондер ненавистно смотрела на Грейс, и кажется, не упускала ее из виду ни на секунду после того, как они вышли из автобуса.
Тем временем открылась единственная тема для разговора, в которой желали участвовать все. Кто-то спрашивал о фамилии и об имени подруги. А кто-то просто хвалил бар «YOURS», хотя ни разу там не бывал.
Но Фрэнсис Стейп понимал о ком идет речь.
– Это невозможно, если конечно твоя подруга не является принцессой Уэльской, – попытался пошутить Бэнджамин. Иные отшучивались в похожей манере.
Бэнджамин Брукман в свои двадцать два года неплохо умел сочинять стихи. Они порой впрямь были хорошими. А Оливия Кеннет – его девушка и вовсе считала их верхом современной поэзии. Сейчас она стояла возле Бэнджамина, спиной прижавшись к его груди. А он, не отвлекаясь на окружение, убрав пальцами правой руки ее шикарные прямые от природы темные волосы, подвел сухие губы к уху слишком близко.
Кто знает, может, в тот вечер он читал Оливии свое новое рифмованное сочинение, вдохновленный пейзажем, мастерски изобразившим восход солнца на небесном холсте. А может, покоренный безотчетной страстью, он всего лишь импровизировал? Ведь как иначе объяснить то, чем он руководствовался перед тем, как произнести следующую фразу вслух, да так, чтобы многие услышали:
– Так или иначе, не мы встречаем восход солнца, а он встречает нас. И если ты в этом мире не странник, тогда, наверное, никто, – сказал он, крепче прижавшись к Оливии.
Кто-то хихикал, услышав это, а кто-то не обратил на внезапный словесный порыв внимания. Мэгги Мэкэвой отнес сказанное Бэнджамином к неуместному фантазированию и посчитал за бред, какого он встречал день ото дня все больше и больше. Мэгги мечтал избавиться от всех этих нравоучений, считал себя взрослым и верил в то, что неплохо разбирается среди словесного хлама нового поколения. Это был критик чужих судеб. Вслед за Мэгги отдалась раздражению и грубости Грэйс Литтл:
– Видно у поэта ранена не душа, а продырявлено нечто иное, и из-за этого он попросту не способен отличить дыхание ветра пронзающего его чувствительное нутро от эха вдохновения. Да и кому на самом деле известно, что такое вдохновение? Вдохновение выдумали лентяи!
Однако Фрэнсису почему-то эти слова запомнились. Как, наверное, и Уильяму Джеффу – высокому, коренастому брюнету, обладающему внешностью поистине редкой безупречности, которая уже давно готова была сделать его будущее сказочным. Случай, заключенный в сложнейшую комбинацию столетий, решил, что непогрешимый выбор внешней красоты должен упасть на него.
В тот момент, когда Бэнджамин неожиданно начал произносить эту короткую речь с мыслью о восходе, с присущим ему оттенком чувственности, Уильям Джефф обернулся в его сторону. И затем смотрел на Брукмана с тревогой. Впрочем, Джефф был тот еще чудак.
Уже более двух лет разыскивает двойника. Он убежден: ему необходимо найти его – человека, который будет крайне похож на него внешне. Ведь это может стать толчком к покорению медийных пространств, или первым камнем стартовой площадки, способной вывести мечты на космические высоты. К тому же он с детства видел себя ведущим центрального телеканала, имеющим претензии на собственные проекты.
Однако то были амбиции не подкрепленные конкретным планом и верой. Пустого мечтателя видно не вооруженным глазом. Однако при всем при этом это был достаточно умный человек, но, словно лишенный умения находить здравый смысл в окружающих людях и вещах.
В то утро Джефф ощутил особый страх. То было чувство, что двойник, которого он найдет, конечно, не разделит с ним его идеи.
Найти его! Найти! Время на поиски осталось немного. Три или четыре года? Все зависело от того промежутка времени, сколько длится молодость.
Если вы хотя бы несколько минут пообщались с Джеффом, то он успел бы Вам навязать эту теорию и рассказал бы, что, на самом деле, у каждого в этом мире где-то есть человек, выглядящий также как и ты.
И сейчас он не мог оторваться от экрана мобильного телефона. Он проверял не пришло ли ему электронное сообщение от одной из контор, услугами которых пользовался, чтобы скорее отыскать двойника.
– Но если есть восход, значит, будет и закат… – произнес негромко Бэнджамин, посмотрев на возлюбленную, ведь он, наверняка, верил, что это она сейчас стоит перед ним. Он сказал без ноты обречения, будто это была заученная фраза лишенная всякого актерского таланта. Брукман сказал, быть может, вспомнив про то, что любовь длиться недолго, даже самая настоящая.
Тревожные мысли о недалеком будущем и о таком, казалось бы, близком вчерашнем дне.
Иные вовсе не замечали то, чего уже так сильно боятся. Будто бы страхи вели их все это время сюда – на этот мост, чтобы каждый осознал, что давным-давно спрыгнул с него вниз.
Однако в то утро присутствовали с виду безучастные – такие, как Фрэнсис Стейп. И он не думал о том, что не хочет отдавать свое время полученной профессии. Глядя на Грейс Литтл, он тихо повторил слова из недавно прочитанной книги:
– Так или иначе, так или иначе…
Во всем были виноваты философствования вслух Бэнджамина Брукмана.
Цепная реакция – мать всяких глупых случайностей, которые липнут ко всем людям без исключения.
И Фрэнсис сейчас вдруг подумал о том, какая же глупая случайность завела его сюда, – на этот мост, ведь он не любит шумные компании, где каждый сам за себя. Однако причина все же имелась.
Фрэнсис Стэйп успел надоесть многим в тот вечер непринужденностью, некоторой отстраненностью, казавшейся многим наигранной. Впрочем, многие хоть и относились по-дружески нейтрально, но при этом считали его белой вороной.
Фрэнсис перевелся в этот университет на последнем курсе. Он уже успел побывать на государственной военной службе и не рассказал о ней ни одной истории, ни одного слова – именно так вспоминали о нем многие из тех, кого сейчас уже и нет в живых.
– Какой-то странный тип, который в компании общается то с одной, то с другой девушкой, но и та и другая новая, кажется, слушает его лишь любопытства ради, лишь потому, что никто в тот момент не говорит ничего. Взять, к примеру, даже Грейс Литтл. Сколько он за ней ходит, а она по-прежнему холодна. Поговаривали даже, что Стейп едва не согласился добровольно уехать на фронт, туда, где гражданская война выворачивает людскую сущность наизнанку. Он хотел принять участие в боевых действиях, протекающих в то время на юге соседнего государства. Государства, где он некогда родился. Крайне странный тип – так считали они.
О многом мне рассказала сама Грейс Литтл, когда нашел ее аккаунт в сети интернет и отправил электронное сообщение.
Позже я захочу написать ей снова, но виртуальная страница будет удалена, а иных я не найду.
Однако было еще кое-что, и что-то более странное, более интересное и весомое.
Но ни кому, наверно, не приходило в голову, что Фрэнсис не жаждал внимания к себе. Он всегда невольно стремился к общению, к новым знакомствам, – это было заложено в нем природой.
Желание общаться воспитало чувство меры, интуицию, внимательность. Мне, кажется: этот факт и явился затем одним из определяющих в истории.
Хороший рассказчик – прозрачен, не навязчив. Ты смотришь на него как на распахнутое окно, за которым шумят деревья. Твои глаза ловят их цвет и расслабляются, ведь они нуждаются в зеленых тонах. Какие пышные кроны! Вот тому дубу уже сто двадцать лет. Ошеломительно. Дыхание природы. Твой слух становится чувствительнее. Еще и еще! Начинаешь улавливать звуки и думать о том, что там, в ветвях деревьев происходит сейчас, невольно бросаешь взгляд в небо – а вдруг там тучи. А вдруг надвигается буря?
Буря…
Хотя о ней рассказчиком не было сказано ни слова, но ты ловишь себя на мысли, что это неотъемлемая часть этой картины.
Фрэнсис Стейп…
Однако в последние секунды рассвета только он подумал о том, что через несколько мгновений в мире не станет еще одного хорошего коллектива. Дело не в том, что кто-то может выглядеть хуже или лучше. Ведь именно хорошего, потому что постарается сохранить его таковым в своей памяти.
Из записей Стейпа
– Я не пытался в тот момент искать недостатки, это было просто то, что заметил или замечал прежде. Между нами встала юность. Нет, не хотел никого обидеть, лишь наблюдал за ними и сравнивал невольно все это время – так я устроен. Восход солнца. Мы стоим на мосту.
И вот пришла та минута, будто разделившая жизнь на «До» и «После». А я пожелал каждому из них удачи. Не вслух, но от души, – написано в записной книге Стейпа.
Еще там были следы неаккуратно вырванной страницы. Лишь обрывок бумаги хранил какую-то схему.
Вверху страницы было написано «Грейс Литтл», и от имени вниз шли две стрелки, исполненные шариковой ручкой. В верхнем правом углу имелась дата. Кажется, в этот день они и встречали рассвет. О чем могла идти речь?
II
Фрэнсис оглянулся. Показалось, что его кто-то окликнул. Он остановился и обернулся. Торопящиеся прохожие мегаполиса задевали, проходя мимо, порой отругиваясь.
Вдруг перед ним словно из ничего появилась девушка. Эффектная внешность, сбивавшая столку, не смогла гармонировать с услужливым жестом с ее стороны, намекающим на поклон. Поэтому Фрэнсису удалось усмотреть в движениях тень отрепетированных маневров, которые казались полнейшей безвкусицей. Он в глубине души был уверен в том, что если бы девушка не следовала учтивости, то выигрывала бы намного больше, ведь с виду выглядела естественно.
– Фрэнсис? Вас зовут Фрэнсис Стейп? – произнесла она, забыв про всякие знаки препинания.
– Да, – ответил он, невольно подумав о ее имени снова. Аарен – звучит возвышено, поэтому не может не будоражить внутри, будто бы интриговать. Это имя, кажется, подходило девушке, как никому. Брюнетка с такими острыми чертами лица.
Глядя на ее, Стейп подумал, не забыв о юморе, что перед ним стоит королева эльфов – и по сей день популярных персонажей, любопытству Фрэнсиса вовсе не симпатичных. Но эта девушка…
Почему именно она? Почему встреча случилась так не вовремя, когда он отвлечен непонятно на что?
Позавчера Фрэнсис общался с ней по средствам сети интернет и сайта онлайн знакомств. Порой Стейп мог отправить электронное сообщение многим незнакомым девушкам, вложив в него лишь приветствие и имя получателя. Фрэнсис общался с незнакомками без намерений и намеков, сохраняя сдержанность в суждениях, любопытство. И это, если смотреть со стороны, спасало от встреч с призрачными хозяевами виртуальных страниц. Достаточно на этом.
Потому что и в данном случае во многом была виновата упомянутая ранее тяга к общению и знакомствам, заложенная природой.
Он часто акцент на это в своих записях, упоминая, что его то и дело одолевала жажда, вызванная любопытством.
Но сейчас было другое, ведь Стейп подыгрывал. Он подумал, что девушка тоже играет и именно поэтому не подал, ни единого знака, ни малейшего намека на то, что узнал ее.
Аарен училась в параллельном классе в те далекие школьные будни. Девушка, живущая в счастливые годы юности по соседству. Настолько приятная, настолько смышленая для своих пятнадцати лет, в то время встречавшаяся с парнем, который старше на три года. И все лишь ради отметки, чтобы подруги судачили и завидовали ей. У нее просто должен был быть парень, и он был.
В то время и зародилась мода на персонажей в жанре фэнтези. А одних и она полюбила за внешнее сходство.
Иногда Фрэнсис посещал ее виртуальную страницу на одном популярном сайте и порой видел посвященные «возлюбленному» сообщения, доступные для всех пользователей всемирной паутины. В них Аарен говорила о высоких чувствах и делала в тексте акцент на то, что ей вовсе не нужно говорить здесь, сквозь виртуальность главные слова, как делают другие девушки, ведь она скажет своему парню все при встрече сидя на его коленях.
Почему-то Фрэнсис обратил на этот факт особое внимание.
Но было еще кое-что, хотя даже в этом признании можно заметить безумное желание следовать моде и беспомощность перед жаждой внимания. Она наступает на грабли и ударяется еще сильнее, нежели те девушки, которых упоминала в электронном сообщении.
Когда Фрэнсис возвращался с тренировки по большому теннису, минуя центральные улицы района, где хозяйничали уютные кафе, порой замечал Аарен вместе со своим парнем за стеклами того или иного заведения, на посещение которых у него никогда не было денежных средств. Он замечал их там часто. Они о чем-то болтали, иногда сидели друг рядом с другом в обнимку. И, кажется, ни разу не заметили Фрэнсиса Стэйпа.
Он пишет в своих записях:
– Помню, Аарен нырнула в кафе. Я окинул взглядом окна и заметил за одним из них ее ухажера. Она смотрела на своего парня сверху вниз. Это длилось треть минуты – не меньше. Словно детская игра, когда один должен смотреть на другого и не моргать глазами, как можно дольше. До того момента я никогда не видел такой взгляд. Взгляд, одновременно внушающий холодящий ужас и какую-то еле уловимую теплоту.
Тогда подумал: «я не могу понять, что собой представляет эта девушка – какая она?». Это сбило с толку. Мне хотелось узнать ее истинные стороны. Вмиг исчезла моя интуиция и то чутье, которым славился у редких друзей и частых знакомых.
Впрочем, и в тот раз ее молодой человек и она сама его не заметили.
А Фрэнсис замечал ее спокойный взгляд, сменявшийся в один миг на тот, который внушал незнакомые чувства. Он наблюдал сытый хищный взор, человека сидящего рядом, ее безжизненный цвет лица, ее модные прически и его разноцветные куртки.
А однажды, когда Стейп приехал на соревнования по большому теннису, организованные благодаря здравому рвению студентов лингвистического колледжа, заметил молодого человека Аарен в форме участника турнира. Он был неплохим теннисистом, но без намека на какую-либо карьеру. Случай велел Фрэнсису ехать с другом Аарен и его приятелями в одном автобусе, и прежде чем успел выйти на нужной остановке, Стейп услышал, как парни, не стесняясь посторонних, обсуждают свои сексуальные успехи.
И все те наблюдения, связанные с Аарен, вмиг приняли стройные очертания, позволив Фрэнсису понять, правильно он предполагал или же наоборот. Напрасны ли были все эти наблюдения, сделанные невольно?
Конечно, сперва ему хотелось рассказать, что она лишь игрушка перед расчетливым и странным типом, но осознал, что Аарен, при всей нестандартности ее мышления, уже заранее, наверное, было все понятно да известно. Но она встречалась с ним, потому что так было нужно. Потому что…
Но как его звали?
И дело не только в удовлетворении потребностей, хотя об этом можно было в данном контексте и не упоминать вовсе.
Из записной книги Фрэнсиса
Она стояла в красном платье у телефонной будки. И мне очень хотелось с ней поговорить. Но я перешел дорогу, преднамеренно изменив свой путь, чтобы не пересекаться с Аарен. Поздно. Я шел и думал о том, что упустил. Что я мог упустить?
Зачем Фрэнсис наблюдал за Аарен?
Вообще это было скромное влечение, классически перешедшее затем в наблюдение. Но в данном случае наблюдение скорее осознанное, чем нет, за объектом симпатии в лице Аарен явилось ключом ко многим находкам, благодаря которым Фрэнсис Стейп научился различать типы людей, видеть контур истинных желаний многих из них.
Слежка во благо длилась два с половиной года, пока Фрэнсис не уехал с милой окраины ближе к центру большого города. И как раз в тот момент, влечение, быть может, пронизанное призрачными надеждами, исчезло.
Стейп назвал этот момент последним эхом романтики. Истинная романтика не может выдумываться или прививаться насильно. Ее необходимо замечать, обращая взгляд назад или вперед, осознавая новизну и подлинность чувств в тот же момент. Поэтому какие-то там звезды в небе или дорожки из лепестков роз нельзя называть романтикой. В противном случае, начинается игра в шаблоны.
Аарен и Фрэнсис…
И вот, они снова встретились. И если девушка готова делать вид, словно не узнала его, то Стейп рад сейчас будет так сделать тоже.
III
– Да, вы оставляли анкету на прошлой неделе, – неуверенно продолжила она, словно боясь остановить свой взгляд на лице Фрэнсиса. Вероятно, этому послужила легкость, излучаемая Стейпом. Девушке, вероятно, показалось, что можно ненадолго расслабиться, но тут она осеклась, ведь сложившаяся ситуация выглядела несколько нелепо.
– Я нигде не оставлял анкет. Никогда. Никому, – сказал Фрэнсис.
– Мы два дня общались с тобой на сайте знакомств, поэтому анкета твоя у меня есть, – добавила она.
Стейп был ошеломлен, но не зелеными глазами, и не той стройной фигурой молодого тела. Точеные ноги должны были приманкой приковать его взгляд. И она же знала об этом.
Та отстраненность, излучаемая с его стороны обездвиженностью и взглядом в никуда, длилась всего несколько мгновений, но успел поймать себя на мысли, говорившей: все же удовольствие – встретить в реальности Аарен. Она зачем-то осталась в памяти странной, порой напоминающей о себе иллюзией, и как будто набором символов и цифр, графических материалов. Словно никакой реальности между ними никогда и не было. Лишь все то, из чего созданы компьютерные приложения, программы и интернет сайты.
Фрэнсис на мгновение сравнил подобное состояние с чем-то соизмеримым желанию воплощения детской мечты, которая должна была прийти, свалиться на голову в тот же момент – тогда, когда она вмиг была создана воображением.
Казалось, девушка, стоявшая перед ним, родилась только что, появилась картинкой, рожденной излучением кинопроектора. Но рядом, должно быть, совершенно другой человек. Аарен.
Фрэнсис отругал себя за шаблоны. Точно! Королевой выдуманных персонажей ее представить не трудно было даже тогда – в юности.
Нет, все сложнее. И как будто девушка сошла со страниц романа базирующегося на фантастических событиях далекого будущего. Оно пришло в один миг!
– Подумать только. Она…
Никогда прежде он не встречал в реальности девушку, с которой имел неосторожность беседовать сем лет назад. Девушку, которая вдобавок встретилась ему на виртуальном пространстве всемирной паутины.
Он вспомнил. Это было банальное приветствие, которых на виртуальном пространстве всего за час происходит десятки миллионов. Электронное слово, отосланное ей. Затем последовала пауза, длившаяся несколько минут. Но какое-то чувство усилилось призраком надежды и тенью уверенности после того, когда вместо ответа получил лишь молчание. По ту сторону экрана была девушка, но он не знал, ей ли принадлежит данная виртуальная страница.
Повторное касание клавиш… И только оно, вместе со скорым ответом, и с взмывающей вверх почти незаметной пылью, стало свидетелем разоблачения Фрэнсиса Стейпа, которое он тогда не смог заметить, а значит, представить его масштабы. Пара фраз – буря знакомых эмоций.
Появление Аарен волнует его, так же как в детстве. Еще два слова и Стейп находит полную противоположность. Девушка предстает перед ним наизнанку. Игра сильной интуиции и давнишних наблюдений, воскресших из прошлого. Игра чересчур реальной фантазии.
Такие люди, как Аарен, очень чувственны и часто отдаются грусти. Но нередко грусть уместна. Тебе может показаться, что подобного человека можно узнать быстро – губительная ошибка. Такие люди желают битвы, а поэтому часто бывают разрушены изнутри.
А вы смотрели хоть раз в глаза человеку разрушенному изнутри?
Он написал ей однажды. Он встретил ее не вовремя. Он рассказал о ней своим внутренним голосом странно. Он делал вид, что до этого был с ней не знаком, потому что перед ним стоял совершенно другой человек.
Кто она? В то мгновение доподлинно не было известно, как и в юности. Но Фрэнсис заметил, что Аарен любит контрасты, как тот последний день лета, когда он решился воскресить в мыслях память о чувствах и эмоциях, посетивших его в ходе первых минут виртуального общения с ней.
IV
– Фрэнсис, Вы еще находитесь здесь? Простите, – она посмотрела на него и улыбнулась. Улыбка не была похожа на ее предыдущее действия. Теперь она подавала себя естественно.
Стейп ответил взаимностью и перевел взгляд. Она продолжила:
– Я никогда ни с кем не завожу бесед на сайтах онлайн знакомств. И тот день стал первым, когда нарушила правило, если будет уместно так выразиться. Никогда не думала, что можно весело проводить время, не видя человека перед собой. Да, Господи, даже не зная, он ли это на самом деле! Существует ли он!?
Не хочется растрачивать свой остаток молодости новшествами. Понимаешь, компьютерный бум, к счастью, обошел меня стороной. Вернее задел лишь краем. Однако если я родилась бы лет на пять позже, тогда была бы похожа на свою троюродную сестру. У нее несколько мобильных телефонов, пара раскладных компьютеров. Ох, Фрэнсис знаешь, о чем заходит речь, – в этот самый момент Стейп замечает за ее спиной баннер, закрепленный на рекламном щите, и отвлекается на него. Девушка, кажется, расценивает это, как неуважение и, успев слегка нахмуриться, оборачивается следом за ним.
– Мировая премьера фильма «Я тебя слышу» во всех кинотеатрах города, – она прочитала на баннере и посмотрела на Фрэнсиса. Затем удивилась, ведь, вероятно, поняла, что он отвлекся специально, придумав изящный ход, который не смогла не оценить. Вместе с тем к ней, вероятно, пришло разочарованием легкое расстройство, которое бывает у женщины, когда не может понять нравится ей внешность стоящего рядом молодого человека или наоборот. Это значит, искать плюсы через силу. Но она хотела, чтобы он ей понравился прямо сейчас, в тот момент. Теперь мне – Александру это известно в некоторой степени.
Кажется, она изо всех сил хотела. Но то была не борьба сердца и разума, а лишь стандартное сравнение, которым пользуется почти каждая девушка.
Фрэнсис чувствовал теперь, что это не игра, ведь она узнала его. И притворство разоблачено, потому что грань вымысла очерчена. Однако все те необъяснимые чувства способные нарисовать пустую влюбленность в тот момент не дали о себе знать. Хотя, наверное, она ощущала их многократно. Во многих местах большого города. И даже когда в спешке шла, разрезая бесцветность толпы мегаполиса своими зелеными глазами, показавшимися Фрэнсису последним живым уголком природы, бесцеремонно ворвавшимся в эти бетонные разукрашенные монолиты. Это сравнение в его голове родилось непреднамеренно. Ничего такого не искал.
Стейп не был игроком команды красноречия, и вовсе не хотел сейчас тешить самолюбие каким-то вычурными фразами. Виновность за сравнение взял на себя внутренний голос, кажется, где-то подметивший эту фразу и отнесший на полки памяти, чтобы затем внезапно напомнить о ней.
Но только в этот момент Фрэнсис заметил, что в этих словах нет ни грамма красноречия. Такая отличная фраза.
Фрэнсис посмотрел на девушку. Опустил глаза. Затем невольно проделал эти движения снова.
Он не тушевался и вдруг осознал это. Стейп не ощущал волнения, хотя перед ним стояла девушка с безупречной внешностью.
Ситуация нарушала равновесие. Стейп вдруг осознал, что получает от этого несказанное удовольствие. Он смотрит на красивую девушку, но без всякого влечения, что позволяет присмотреться внимательнее. А то, что они когда-то были знакомы – не в счет сейчас. Словно его глаза вдруг напились наружной красотой, вмиг отключая инстинкты, принося с собой некоторое наслаждение, с которым он не желал спорить, ведь, кажется, уже не искал в знакомстве произошедшем снова, какого-то продолжения.
– Мне нужно бежать. Я напишу тебе позже. До скорого! – сказала она и ушла.
Фрэнсис стоял неподвижно, пока она не скрылась в подземном переходе среди толпы торопящихся людей большого города. Он смотрел девушке вослед без желания, без влечения, но с какой-то благодарностью и недюжинным любопытством.
V
Аарен не соврала и написала ему через пару дней, используя возможности сети интернет. К тому времени Фрэнсис оставил мысли об их виртуальном общении и, кажется, не думал к нему возвращаться. И это было нормально. Он знакомился со многими девушками и тут же терял к ним интерес. По сути, для виртуальных знакомств – подобная ситуация законна. Но, то виртуальное общение что-то изменило. Однако почему-то Стейпа не смогли сбить с толку те чувства, еще недавно дышащие новизной. Его не сбили с толку ее зеленые глаза, безразличие по отношению к ее внешности. Однако Фрэнсиса несколько удивило предложение – Аарен пригласила его на собеседование.
Она сообщила, что у Фрэнсиса есть хорошие шансы, чтобы устроиться барменом в отличное заведение. Но Стейпу в тот момент верилось, что он безнадежно далек от этой идеи. И так можно было бы подумать, не дочитав его историю до конца. Однако нельзя было не дочитать.
Фрэнсис Стэйп рассказал ее, записав на бумаге. С тех пор уже прошло немало. Возможно, я что-то упускаю, рассказывая о нем, но надеюсь, это не будет выглядеть, как недосказанность. Так порой грамотный, дипломированный человек рассказывает неинтересные вещи, лишенные всяких талантов, ведь ему на самом деле нечего сказать, но бывает, рассказчик делает некоторые ошибки, которые не расценивается, как безграмотность или недомыслие.
Что же, необходимо продолжать.
Позже Аарен попытается навязать ему следующее:
«Фрэнсис скоро должен узнать, что люди, которые систематически ходят в бары не интересуются хороший он или же уютный. Там важно лишь то, кто сегодня бармен. А, все же присутствуя там, вертеть носом и говорить о том, плохо здесь или же хорошо, могут лишь одноразовые посетители – странники, да и снобы, от кожи и до костей пропитанные скукой, которые заходят лишь затем, чтобы рассказать своим знакомым, что они там побывали».
Ранее Стейп уже думал о том, чтобы найти постоянную работу, но оставил затею позади. Решение было связано не с леностью, а с размышлениями, не позволявшими ему броситься вслепую за заработной платой, чтоб один раз в месяц быть с нею лучшими друзьями.
Последние три года он жил на старой спортивной базе расположенной на окраине города. Его сосед по этажу неунывающий Мервин Купер, – человек сумевший прожить более двух четвертей века, рассказывал, что когда-то здесь отдыхали выдающиеся спортсмены. Славные были времена. Обманчивое затишье: «ни допинговых шоу, ни краж олимпийских медалей».
А нынче это всего лишь третьесортная гостиница.
Фрэнсис не болел гонками за богатствами. Пожалуй, в некоторой степени отсутствие веры в какие-либо воздушные замки и рисовало его характер.
Стейп считал, глядя на своих сверстников, желающих всего и сразу, что болеть гонкой за денежными богатствами, это во все времена значило: «не участвовать в ней».
Мервин Купер часто хвалил его за это выражение, перенося ее многочисленными повторами в разных вариациях из месяца в месяц не без помощи прекрасного чувства юмора.
Стейп уважал Мервина Купера в особенности за то, что он относился к этой жизни с такой завидной простотой. Без осуждений и, казалось, без сожалений, но с особой остротой мысли.
– И если эта жизнь не шутка, то завтра я уже не жилец, – одна из самых популярных фраз, которые любил произносить Мервин. Порой он напевал ее сидя на скамейке во дворе гостиницы:
– Всегда найдется бедняк, жизнь, которого скучнее, жизни богача, всегда найдется богач, чья жизнь, скучнее жизни бедняка.
А еще Мервина любили за новости, пришедшие от происшествий в мире, которыми пропустив, через сито собственного опыта, он любил делиться с другими.
Фрэнсис часто думал над тем, каким же прошлым вызвана его завидная бодрость.
Покойная Мэри Лэмб говорила, что знала о Мервине Купере достаточно. В молодости они были неплохими друзьями, но жизнь диктовала свое вместе с неудержимым бегом времени. И дружбу ранних лет они словно незаметно сменили на семьи. И лишь были друг у друга на слуху, что называется. Однако однажды связь окончательно была потеряна. Но спустя тридцать четыре года они снова встретились и именно на этой спортивной базе, которую давным-давно хотят снести представители местной власти. Говорят, она должна уступить место сверхсовременному оздоровительному комплексу – обсуждение этой темы в этих гостиницы очень редко можно было услышать.
Мэри говорила, что Мервин едва не стал знаменитым спортсменом. Да и стал бы хорошим игроком, если бы не травма. Однако она не призналась, какой вид спорта то был, чтобы Купера затем не донимали вопросами. Но Мэри рассказала многое, и о том, как сильно ей нравятся драмы – судьбы простых, обычных людей. И вот, Мервин Купер вернулся на место, откуда когда-то его жизнь должна была пойти новым курсом. Но взамен этому она из года в год уносила его в прошлое, пока не оказался на прежнем месте. Мервин Купер – человек, научившийся смеяться над собой слишком поздно. И чем больше убегало дней, тем чаще Фрэнсис старался себя убеждать, что Мэри Лэмб была права.
Фрэнсис и раньше подозревал, заставая их за разговорами, что когда-то Мервин и Мэри были знакомы. Нет, Стейп не верил в судьбу, в предначертанное. Он знал: это всего лишь набор «случайных случайностей». Чувство зависти оставалась немо в нем. Этому одно дано, а другому иное, и последний, в отличие от первого, не в выигрыше. Однако игра уже начата.
Порой Стейп просто не понимал, почему все бывает настолько символично? Да, как в истории Мервина Купера.
Он хотел бы задать сейчас этот вопрос Мэри Лэмб. Старушка Мэри. Как она умела вести беседу. Скольких людей она помнила, скольких так тепло вспоминала, как интересно умела о них рассказывать. Теперешнее поколение этого не умеет. У теперешнего поколения нет на это времени. Сейчас запоминается другое, то, что черпается из цветных картинок. Но Фрэнсис считал, что эта озвучивание подмен ценностей, навязываемая прогрессом и нищетой разумов, не должно звучать, как обвинение. Это другое поколение, и, кажется, оно прочно застолбило за собой это название. От части «другое поколение» нарисовал компьютерный бум, который начался незадолго до пришествия нового тысячелетия. Тем не менее, было еще кое-что.
Но, так или иначе, следующее тысячелетие врезалась в людские сердца поистине чем-то новым и будто таким желанным.
Да, время нынче иное, и подстраиваясь под него, приходится жертвовать различными вещами. Вот только беда в том, что произносить последнее предложение можно было и пятьдесят и двадцать лет тому назад.
Фрэнсис Стейп. Прозрачность мысли – вот в чем была его истинная страсть. Быть простым. Конечно, любой может набраться всяких странных словечек и научится ими жонглировать. Но всякий жонглер приковывает взгляд пока его горящие факелы, отданные ловкости рук, то и дело взмывают вверх, однако приковывать взгляд должно не зрелище, а его смысл. И вот жонглер уходит, и ты затем не понимаешь, почему ему думалось украсть у тебя время и почему, ты вдруг остановился здесь, ведь ты куда-то торопился.
Порой Фрэнсис жалел о том, что ничего не знает о своих корнях. Отчасти именно поэтому он и слушал так внимательно Мэри Лэмб, которая умела отличать южан от северян, она различала акценты, могла опознать человека лишь по одному услышанному слову. Она бывала во многих странах и на вопрос, что забыла здесь в этой почти непригодной для жизни гостинице? – Мэри отвечала:
– Раньше было интересно путешествовать по миру. А теперь к этим вылазкам утрачен всякий интерес. Потому что я уже не способна доверять некоторым фантазиям, с которыми жила в тесном союзе всю жизнь. Вдобавок, слишком стара. Но иногда я закрываю глаза и отчетливо вижу: Ах, каждое путешествие! С детства у меня была хорошая память. Пусть же она сохранится до конца моих дней. Я безумно боюсь ее потерять, потому что в таком возрасте – это самое лучшее утешение и самая большая награда.
Мои чувства, моя молодость – все хранится здесь, – сказала она и прижала к груди свой дневник, в который помечала важные события жизни.
Однако лишь после смерти Мэри Лэмб, Мервин узнал из ее дневника, что она безумно боялась старости, что попала сюда из-за своего сына и внучки. Кто-то считал минуты до прихода смерти, думая каким может быть оставленное ею наследство.
Она уехала в другой город, оставив большой загородный дом сыну, наверное, этим подарком, навсегда, и простившись с ним, как с человеком, однако не как со своим сыном. А вот подробности этой истории Фрэнсису неизвестны, вероятно, и не были известны самому Мервину Куперу.
Фрэнсис любил перечитывать дневник Мэри Лэмб. Именно благодаря Мэри он когда-то начал вести записную книгу.
VI
– Побойся подробностей, Фрэнсис Стейп, – громко произнес Мервин, когда Стейп прошел мимо него и поздоровался. Фрэнсис улыбнулся. Купер продолжал:
– Ну, рассказывай. Мне не терпеться узнать, что изменилось на этих улицах. Я уже дней пять, никуда не выхожу – это знак. Изменилось ли что-нибудь с 1961 года? – тембр был насыщенным. Такой голос – он запоминается.
– Мервин, изменилось многое, но если присмотреться, то будто бы ничего. Все те же разговоры о войне, все те же споры о полетах в космос. Однако очень хорошо, что я нашел вас здесь.
– Слушаю тебя с удовольствием, Фрэнс. С тех пор, как ты живешь здесь, не могу нарадоваться, потому что ты ценный собеседник.
– Начнем с первой новости, она очень странна. И, пожалуй, тем, что для меня было совершенно неожиданно такое услышать от незнакомого человека. Я стоял на автобусной остановке, когда подошел пожилой мужчина. Мне, кажется он несколько моложе вас, Мервин, но вид его не внушал уверенности в приятном исходе случайной встречи. Нет, был опрятно одет, и держался недурно, но казалось, что каждый вздох дается ему безумно тяжело. Бросив косой взгляд в сторону, он пошел к автобусу, который уже успел подъехать к тому времени. Затем так случилось, что осталось всего два свободных места. И они были расположены друг напротив друга. Стало волнительно смотреть на пожилого человека, ведь мне показалось: я могу ему чем-то помочь, хотя бы словом. Необходимо было узнать, не нужна ли ему какая-либо помощь. И к своему удивлению, я выслушиваю интересный ответ. Он сказал, уверенным голосом, но, не расставаясь с тяжелым дыханием:
– Нет, со мной все в порядке. Надеюсь, тоже так будете считать. А вот вы почему-то очень, очень грустны. Я заметил, когда стоял на остановке.
– Мервин, ошеломительно. Однако я, введенный этим в тупик, не смог ему ответить. Один взгляд и я разоблачен! Затем старик привстал и продолжил, взявшись за поручень:
– Моя остановка. Пора. А знаете, в чем состоит трюк? Весь фокус в том, что с первого взгляда я увидел в вас собеседника, а вы во мне больного старика. Всего доброго Вам, – договорил Незнакомец и ушел.
Стейп смотрел на Мервина, вероятно, в ожидании услышать от него комментарий к данной ситуации. Но ответа не последовало.
– Ты хочешь спросить о чем-то? – сказал Мервин и тяжело вздохнул, словно не желая влиять своими рассказами уже ни на чью судьбу.
– Скажите, у вас бывали в жизни друзья, работающие барменом? Могли бы вы мне рассказать об этой профессии. Мне хочется…
– Нет, Фрэнсис, у меня не было, и до сих пор нет таких знакомых. Да и сам я бывал в баре всего один раз. Вспоминается смутно, вероятно, все в тот день выглядело чересчур обычно, поэтому особо и не запомнилось, – ответил Мервин. Фрэнсис уже спрашивал об этом у него несколько месяцев тому назад. Однако тогда он задал вопрос несколько в ином ключе.
И будто Мервин тогда знал, о чем именно хочет спросить Фрэнсис и поэтому не проявил любопытства.
– Или же вы были слишком пьяны в тот день? – искоса посмотрел на Мервина Фрэнсис твердым взглядом, пытаясь смягчить сказанное улыбкой, ведь ощутил, что сказал глупость.
– Далеко пойдешь, Фрэнсис. Не то, что я, – вновь улыбнулся Купер и встал со скамейки.
– Комплементы, ваши комплементы, словно кусочки льда в порции виски, – вроде бы банальное следование рецепту, но помогают пьянить приятно, до безумия.
Брови Мервина подались вверх. Затем он увел взгляд в сторону, как будто не желая выдавать мыслей. И словно веря в то, что некоторые люди могут прочитать по глазам то, о чем он думает в данный момент.
– Фрэнсис, но ты смог бы им быть. Но сравнение твое мне не понравилось. Фу! Да оно просто бездарное! Однако в нем была какая-то еле уловимая живость.
Словно за сказанным прячется какая-то цель, какое-то благое намерение. Воспользуйся этим. Если эта жизнь не шутка, то завтра я уже не жилец, Фрэнсис, – сказал Мервин и затем неторопливо скрылся за скрипучей деревянной дверью, ведущей на лестничную площадку старой спортивной базы. Смех Мервина Купера стихал, затем оборвавшись вовсе.
– До встречи, – произнес Фрэнсис, подумав о том, что беседу Мервин так никогда не заканчивал. Он мог произносить последнее, сказанное им предложение отдельно, когда ты проходил мимо, но никак не произносил ее в конце разговора.
Фрэнсис Стейп улыбнулся. И не оттого, что подумал о чем-то другом, не связанным с этим диалогом. Мне кажется, он улыбнулся именно оттого, что умел учиться.
Именно в его записях я впервые встретил выражение «научись учиться». Я не желаю бросаться громкими фразами, но эти слова произвела на меня особое впечатление.
VII
– Остановка сердца, – уже не слова врача, это был момент рождения внутреннего голоса, который готов убивать всякие другие. Утром Мервина Купера не стало. Первым делом, второпях, Стейп воскресил в голове их последнюю беседу.
Фрэнсис узнал, что Мервин умер во сне. И новость звучала ужасающе странно, но вместе с тем, понимание этого стало затем своего рода заменой тяжести, пришедшей от осознания степени случившегося, на иную боль, по силе не меньшую, но с более светлым оттенком. Фрэнсис верил в это. Он вспоминал в тот день многое, что, так или иначе, связывало его с Мервином. Крепкая связь. Конечно, его не вернуть. Не вернуть Мервина Купера, человека научившегося не унывать. Человека, который с виду вам показался бы странным. Он показался тем, кто в жизни не смог добиться ничего в попытках подчинить судьбу, ведь как еще можно оценивать второпях?
– Мервин, теперь ты там, где и Мэрри Лэмб. Простите, я не верю в потусторонние миры, где человек уже не человек. И не верю во многие вещи, которые, вероятно, могли бы мне помочь, найти себя настоящего.
Но я верю вам, верю вашим историям. Разве этого недостаточно? Подумать, только. Как трудно это вообразить и представить теперь: «Жил человек и вдруг его не стало».
Фрэнсис писал в записной книге, что его посещало какое-то неопознанное чувство. Стейп хотел быть кому-нибудь полезным..
Он вдруг учуял невыносимое дыхание смерти и жизни одновременно.
Мервин мне известно, что вы нравились Мэрри Лэмб в молодости, и я знаю: она была мила вам тоже. Да, жизнь однажды развела вас, казалось бы, навсегда, но случилось счастье – вы встретились. Неожиданно. Такой поворот. Случайность, сокрушившая внезапностью и символизмом своего выбора. Если доверять добрым сплетням Джонни Рэйнолдса и Шарлотты Кембридж, то они гласят, что не унывать вы перестали, именно после того, когда в ваши жизни ворвалась эта самая случайность.
VIII
Френсис не находил себе места. Жаль не удалось тогда поделиться с Мервином о намерении в следующую пятницу придти на собеседование по совету Аарен. Он так и не успел рассказать о славном предвкушении, о желаемом скором знакомстве с картой алкогольных коктейлей. Но, кажется, он помнил о замечании Мервина в ходе их последнего диалога.
Стейпом в тот момент правило скорее любопытство. Ведь можно ли идти на собеседование и пробовать устраиваться барменом, если ты и понятия не имеешь о тонкостях этой модной профессии? Однако Фрэнсису обстоятельство помогало, потому что позволило лишиться всяких волнений. Он шел не на собеседование, где будут мучить различными несвязанными между собой вопросами, ведь ни цента, ни копейки не ставил на мероприятие.
Но по дороге Стейп наткнулся на странные мысли, будто волна неуверенности прошла с головы до ног. Фрэнсис остановился и осмотрелся.
Вмиг было решено, что все напрасно. Глупая затея – идти на собеседование. Он не употреблял алкоголь, но решил исправить ситуацию, глядя на вывеску заведения, вероятно, похожего на то, куда он еще недавно торопился. Его тянула туда невидимая рука, взяв за ворот.
Фрэнсис находился на одной из центральных улиц города. Место, где должно было пройти собеседование, находилось поблизости, если адрес, оставленный девушкой верный и затея с доброжелательными пожеланиями, не является каким-нибудь глупым розыгрышем. Но в тот момент это уже не имело абсолютно никакого значения, ведь поход отменен.
Он вошел в помещение, носившее ничем не приметное для него название: «The World».
Первое, на что обратил внимание, войдя внутрь – тишина. Фрэнсис представлял подобные места иначе. Для него это была какая-то волшебная страна, о которой слышал, то и дело, от знакомых, сокурсников. Стейп представлял бар гнездом похоти, эпицентром падкости, но никак не местом отдыха, а тишина намекала именно на это.
– Немыслимо! Линда, выйди, кажется, у нас посетитель. Так рано! Мои молитвы не были никем услышаны, – послышался низкий мужской голос. Спустя несколько мгновений перед Фрэнсисом появилась милая девушка, представившаяся менеджером. От нее он узнал, что бар открылся лишь полчаса тому назад и посетители обычно в такое раннее время сюда не заходят, однако все резко меняется после пяти часов вечера, когда у большинства заканчивается рабочее время. Пять часов вечера – переломный час людского существования, по крайней мере, в этих краях – уж точно.
Также Линда настоятельно рекомендовала Фрэнсису приобрести карту посетителя, ведь только предъявив карту, можно позволить себе времяпровождения в баре «The World». К счастью в наличии они есть всегда. Стейп – человек лишенный страсти к подобному виду отдыха, не проникся советом, ведь не собирался сюда приходить снова.
Он рассказал ей о том, что хочет выпить.
– Простите, но не похожи вы на того, кто хочет напиться. Почему-то верится, что никогда не напивались. Давайте, поговорим о чем-нибудь, – к счастью или же нет, Линда была склонна в тот момент к беседе и попросила охранника, чтобы он предоставил им немного время, так как посетителей пока нет.
Фрэнсис обрадовался обстоятельствам и не противился воле Линды.
– Представляете, Линда. А еще недавно я хотел попасть на собеседование, чтобы устроиться на работу барменом. Как глупо звучит.
IX
– Фрэнсис у нас немного время, но постараюсь ввести в курс дела. Мы перешли на «ты». В курс дела? Говорю о профессии бармена. Чувствую, что хочешь услышать мнение.
– А я не против. Расскажи.
– Разумеется, не смогу научить и рассказать обо всех нюансах работы бармена. Там много скучной теории. Но, как и многие профессии, данная требует сильной заинтересованности. От безысходности хорошим барменом не станешь. Никогда. Начни с прочтения одной книги, – договорила она, вместе с тем излучая обезоруживающую легкость, словно она давно мечтала утолить жажду общения. Глаза девушки внимательному собеседнику, могли бы сказать многое об этом человеке с первых же секунд знакомства.
– Нет, Линда, не стоит. Заметно, что ты человек настроения. Так зачем его тратить на все те теории, которые скучны? Только сейчас понял, что поздно задал себе важный вопрос.
Думал, что ничего сложного не будет. Пошел и узнал об этой профессии все, что тебе необходимо для успешного прохождения собеседования. Нельзя ответить на эти вопросы, просто придя в бар, чтобы со стороны впервые увидеть живьем бармена в деле. Это было бы ошибкой. Интерьер бара похож на те, что я порой замечаю в кинофильмах. Какой же пафос и безвкусица! К слову, смотрю их крайне редко. Но когда попадается такой фильм, который нельзя было не посмотреть, тогда я радуюсь. Ты понимаешь, о чем говорю?
– Да, Фрэнсис, – сказала она.
– Расскажи мне, о том, как ты сюда попала? Какой коктейль был для тебя первым? Любишь ли ты их вообще? Однако предупреждаю, я крайне любопытный, поэтому пощады не будет, – произнес Стейп.
– Так здорово, да конечно. Знаешь, ты для меня как…
– Как кто? – добавил Фрэнсис.
– Как «знакомый незнакомец». Такое общество в лице пока еще незнакомца, но уже такого близкого, – сказала она и улыбнулась:
– Трудно будет объяснить, наверное. Тебя не знаю, но ты мне приятен и если есть другие миры или иные прожитые жизни, о которых нам неведомо ничего, то раньше наверняка я была с тобой знакома. Прости, прости, ведь похоже на шаблон. Хоть сейчас и отдаюсь интуиции, и каким-то нелепым чувствам, все же беседа меня увлекает. Что же, начнем. Коктейль, который был для меня первым…
Сейчас припомню. Ну, конечно этого не забуду! Я уже приходила сюда, когда мне было семнадцать лет.
Да, я украла в ту субботу у своей старшей сестры пригласительную карту, пока она отдыхала со своим парнем. Черт, она спала с ним лишь за то, что у него был спортивный мотоцикл. Вот дура! Она верила, что этим утверждается перед своими не менее тупыми подружками, на самом деле чихавшими свысока на нее, как в минуты, когда она была нормальная. Когда она была сама собой, как и в те часы, дни, недели, когда пыталась лезть из кожи вон, чтобы доказать всем какая она все-таки востребованная и ценная. Мне стало легче.
Кое-что вспоминается, и отчетливо предстает перед глазами. Близился конец недели. Не забуду этот день предшествующий пятнице. Новый курс был взят.
Какой-то мужчина лет пятидесяти подошел ко мне и предложил выпить вместе с ним. Такой элегантный и утонченный. Я сделала такой вывод в ту минуту, лишь смотря на его одежду. Почему-то в тот момент не думала ни о каких-либо последствиях. Я была обычным подростком с необоснованными амбициями и безумным желанием изменить мир, по той причине, что верила, будто нахожусь, и должна дальше находиться в центре внимания толпы, состоящей из редких друзей и множества знакомых. Но тогда мне думалось, что на меня смотрят все. Во мне еще крепко было чувство, которое дарит тебе возможность легко смотреть на мир. Фрэнсис, я не была в нем тогда разочарована. И почему-то согласилась выпить с этим мужчиной. Он заказал мне коктейль под названием «Миллион долларов».
Странное название: «Миллион долларов». Как думаешь, а вдруг этим он хотел подчеркнуть свой образ, словно сошедший со страниц глянцевых журналов, свою уверенность, перерастающую уже в начале беседы, вероятно, в излишнюю самоуверенность и далеко неприятную? Ты же знаешь, мужчины они такие, – часто хотят показывать, что хозяева мира, хотя, на самом деле, за этим прячется куча недостатков.
– Раз уж ты так легко говоришь об этом, возможно, дышишь к деньгам ровно, но предположение вовсе не говорит, что ты дышала к ним ровно прежде, – заметил Фрэнсис.
– А тот незнакомец? Трудно сейчас судить, Фрэнсис. Но, кажется, в какой-то мере ты прав. Понятно, что он желал не просто угостить либо открыть начало задушевного словесного обмена. К счастью, к тому времени я уже неплохо умела отличать игрока от профана, вдобавок у меня хорошая интуиция. Трезвость пришла вовремя. Но главное сделали обстоятельства. На мой последний день рождения, старшая сестра подарила книгу, в которой рассказывалось, как правильно обольщать мужчин. И какое это сейчас могущество в нашем мире – родится милой и немного смышленой девочкой.
– Но, Линда, что ты почувствовала в ту секунду? Как Незнакомец смотрел на тебя? – любопытство Фрэнсиса продолжала разгораться, рождая намек на настоящую, искреннюю беседу. Он соскучился по этому чувству с тех пор, как Мервина Купера не стало.
– Я ничего не чувствовала к этому мужчине. Казалось, что контролирую происходящее. Знаешь, у нас – женщин очень сильно ощущение спокойствия также, как власти или беспомощности.
Затем он начал рассказывать об этом коктейле. Незнакомец говорил возвышенно. Мне показалось, что тон вызван страстью, любовью к подобным напиткам. А затем я была чем-то разочарована, каким-то призрачным посылом. Что-то уловила, но что именно? Однако уже спустя мгновение была уверена: передо мной завсегдатай ночных и дневных – всяких новомодных заведений. В общем, всех тех многочисленных баров с вывеской «круглосуточно».
Я дура.
Линда и Фрэнсис негромко смеялись, когда послышался мужской низкий хрипловатый голос:
– Линда! Подойди, пожалуйста.
– Вернусь, и продолжим, – проговорила она.
Ее позвал парень, который протирал столы. Он выглядел, как официант, хотя некоторая уверенность, что им не является, все же присутствовала. На это намекал черный испачканный светлыми пятнами фартук, одетый поверх белой рубашки и темной жилетки.
Фрэнсис подумал о том, что удача рядом. Ведь зашел сюда по воле случая, по приказу везения. Собеседование, на которое утром желал попасть, теперь было отложено им же.
– Здорово, потому что на работу меня хочет устроить любопытство и только. Как же хорошо, что я не карьерист по-своему складу характера, – говорил его внутренний голос, и, наверно, это прозвучало строкой из гимна внутреннего мира, который есть далеко, далеко не у каждого.
Та жажда общения и откровений, нарисованная Линдой и таким живым участием, могла смутить многих, однако это никак не смущало Фрэнсиса Стейпа, потому что взамен не требовал ничего. Словесная живость, рожденная тяготами прошлого, и была сейчас той одной и верной для него наградой.
Плохая беседа состоит и фраз, рожденных собеседниками специально, из-под палки словно; А порой, чтобы показать, что им что-то известно. Хорошая же беседа легка и требует от тебя лишь принятия наслаждения и комфорта. Ты расслабляешься и будто входишь в состояние приятной легкости. Твоя речь становится разнообразнее, повествование интереснее, ты вмиг приобретаешь ценность в глазах собеседника.
– Фрэнсис, мы можем продолжить? Крис, такой балван, такое себе позволяет, если бы наш босс увидел, в каком грязном фартуке он протирает столы, то обрек бы его на каторгу. «The World» – роскошное место. Одно из самых популярных и престижных в городе, сюда мечтают попасть многие. Но даже оно не чета бару «YOURS».
Но давай опустим эту идеологию сопровождающую наш скромный труд. Фрэнсис, у меня есть час, я отпросилась. И? Звучит троекратное!
– Ура! Ура! Ура! – негромко проговорила она. Затем добавила:
– Ну, пожалуйста, пожалуйста. Я, на самом деле не такая, как…
Понимаешь? Позволь мне эту странность, – она зажмурила глаза, а затем широко их открыла, словно подчеркивая девственность чувств, испытываемых ею в тот момент.
Казалось, что Линда долго готовилась к этому разговору, будто она давно ждала подобного собеседника.
Когда они беседовали, Линда занимала преимущественно неправильное положение тела. Она сидела плечом по направлению к собеседнику, делая минимум движений головой, но ее длинный воротник серого свитера пока еще не намекал Фрэнсису ни на что. Однако уже тогда одеяние казалось безумно неуместным, хоть Стейп и не пытался встретить собеседника по одежде.
– Конечно, Линда. Я никуда не тороплюсь. Это прекрасная идея. Расскажи о себе. Продолжи свой рассказ. Мы остановились на коктейле, который называется: «Миллион долларов».
– Да… Мужчина совершенно неожиданно спросил, известно ли мне из чего он состоит.
Думалось, он начнет перечислять его ингредиенты. Наивная дурочка, я поверила, что он начнет рассказывать о дозировке джина, сладкого или сухого вермута.
– И что же случилось? – сказал Фрэнсис.
– Коктейль «миллион долларов» состоит из мечты, которую прививают. А тебе делали в юности прививку от мечты?
И даже если бы изначально в коктейль добавили еще несколько неуместных ингредиентов, не сочетающихся друг с другом, то ни у кого и вопроса не возникало бы о странности его названия. Понимаешь, есть такие коктейли – в них название это основа, а остальное лишь утешение… – она увела глаза в сторону, затем добавила после паузы: «Фрэнсис, тот мужчина договорил эту фразу и удалился, бросив две купюры крупного калибра на стол».
В тот момент я подумала, что это местечко – поистине золотая жила, раз уж сюда заходят такие состоятельные люди. Прочь сомнения! Я сказала, ничего не зная о богатствах, ничего не зная о людях. Ты, наверно, думаешь, это такое раскаяние с моей стороны?
– Линда, ничего такого. Я лишь взвешивал рецепт, оставленный тем мужчиной из твоего прошлого.
– «Понимаешь, есть такие коктейли – в них название это основа, а остальное лишь утешение». Я часто вспоминаю данную фразу. Но поразительнее то, что все время боялась кому-либо рассказывать об этом случае. Я боялась, что сестра будет искать деньги, которые предназначались официантке. Я забрала их – моя награда за ту беседу, за то, что внимательно слушала.
Конец ознакомительного фрагмента.