Челленджер. Глава 2 (Ян Росс, 2017)

Глава 2

Проснувшись от настырно повторяющихся звонков, подскакиваю и хватаю телефон.

– Алло?

Первый день работы – единственная чёткая мысль, которой удаётся оформиться в моей голове. Смотрю на экран – 7:46.

– Это твой новый начальник Ариэль. Ты где?

– Я… я в постели.

Повисает молчание, и я чувствую, что необходимо что-то добавить.

– Дома, – хрипло сообщаю я, потирая заспанные глаза.

– Почему ещё не в пути?! Мы же договорились, что ты прибудешь в девять!

– Мы о времени не договаривались.

– Вот как? Хм… Вообще, я и сам прихожу поздно, так что это даже удобно.

Я наскоро собираюсь и завожу свой Challenger[3]. Мимо проносятся опрятные домики. В зеркалах, слепя глаза, поблёскивает весеннее солнце. Ветвистые трещины на мостовой аккуратно залиты гудроном. Выруливаю на шоссе Pacific Coast Highway, полчаса, и я на парковке аэропорта. Миновав автоматические двери, иду вглубь зала, озираясь в поисках регистрационной стойки, и сквозь гомон толпы различаю знакомые голоса.

– Сэр, не соблаговолите поделиться адресом вашего портного?

Вразвалочку приближается пёстрая троица чудесных раздолбаев – группа "Bizarre[4]… чего-то" во всей своей неизъяснимой красе.

– Эк вырядился! – Ли скалит зубы на мой свежевыглаженный костюм. – У тебя что – суд или похороны?

– О-ля-ля, зачётный галстук! – под дружный гогот приятелей Майк отвешивает галантный поклон. – Прошу прощения, сэр, я не совсем компетентен в данном вопросе, скажите, это виндзор или полувиндзор?

– Чего? – рассеянно бормочу я, пытаясь уследить за потоком их неудержимого веселья. – О чём ты?

– Не бери в голову. Давай лучше дунем!

Майк, который, естественно, никакой не Майк, а Миша – еврейский мальчик-шалопай из города Питера, один из множества знакомых, приобретённых за последние годы тусовочной жизни, является предводителем этой шайки. Живут все трое в особняке Эда в Малибу, где и находится их студия. Играют своеобразный микс этническо-электронной музыки. Когда на Ли накатывает вселенская тоска, в этот винегрет примешиваются средневековые напевы и готика. Эд – большой весёлый американец из состоятельной семьи, чего он стыдится, вращаясь в околомузыкальных кругах, где модно слыть оборванцем. По собственному мнению, настоящим талантом он не обладает, и с благоговением смотрит на людей, как-либо причастных к искусству.

– А чувачки в синем? – я киваю в сторону охранников.

– Так у нас справки[5], – подмигивает Ли.

На улице Майк неуловимым движением заправского фокусника извлекает два здоровенных джойнта.

– Э-э… У вас-то справки, а мне бы улететь без приключений, – увлекая их за собой, я направляюсь за угол.

– Не бoись, профессор. Затянешься – и сразу улетишь.

Ли – негр, то есть, афроамериканец, у него широкая улыбка и, кажется, в голове всё время играет регги, хотя по их музыке этого не скажешь.

– Так куда ты намылился в таком прикиде? – Миша протягивает косяк, а второй раскуривает сам.

– У-у! Сегодня поистине историческое событие! – гордо выпятив грудь, я выпускаю дым поверх их голов. – Я начинаю работать!

– Менеджером в Бургер Кинг?

Я пытаюсь отшутиться, но словесный водоворот неумолимо влечёт их всё глубже и глубже.

– Интересно, сколько это продолжится… – хохочет Майк. – Поди – месяц-другой не больше.

– Да какой там! – не унимается Ли. – Недели три от силы!

– Максимум четыре, – вворачивает свои пять копеек Эд.

Отсмеявшись, они наперебой выдвигают гипотезы, что произойдёт раньше: я уволюсь или меня выгонят. Дождавшись, пока все выскажутся, я решаю, что самое время сворачивать эту животрепещущую дискуссию.

– Так, понятно, – говорю я резче, чем хотелось бы. – Вас-то как сюда занесло?

– Ох, видите ли, сэр, – принимается за своё Миша, – мы держим путь к берегам туманного Альбиона. То бишь в его столицу.

– Турне по ночным клубам Сохо, – подхватывает Ли. – Выступим, попьём клёвого пивка и обратно.

Заслышав очередное объявление, приглушённо доносящееся из павильона, я вспоминаю о времени.

– Ладно, хороших гастролей. Пойду регистрироваться, пока не развезло.

Попрощавшись, спешно направляюсь ко входу, как вдруг меня осеняет, я оборачиваюсь и кричу:

– Эй, клоуны, какой Лондон?! Это же терминал для внутренних рейсов!

Они растерянно оглядываются на Майка.

– Вам в меж-ду-на-родный!

Самолёт Bombardier Q400 компании Alaska Airlines. Оснащён двумя турбовинтовыми двигателями, крейсерская скорость 667 км/ч, размах крыла 28 метров, максимальная взлётная масса 29¼ тонн, максимальная посадочная 28.

Миром правит наука. Даже не так – наше бытие практически целиком и полностью определяет наука. Если бы не наука, то мы с вами не пребывали бы в комфортабельной обстановке, сытые, удобно одетые и даже обутые, а торчали в какой-нибудь дремучей чащобе, кутаясь в провонявшие обрывки шкур, каждую ночь зверея от холода и доедая подгнившую требуху позавчерашней добычи. Хотя и такие деликатесы были бы редкостью, так как в рационе лесных жителей преобладали жуки и личинки, выковырянные из трухлявой коры, вприкуску с мхом того же происхождения. Да и вообще, лесные люди в подавляющем большинстве не доживали до нашего с вами возраста. Но, слава науке, мы ещё не окочурились, а благополучно выбрались из каменного века и столько всего наворотили, что мир уже конкретно трещит по швам.

Над головой зажглись лампочки, все дружно пристегнулись и самолёт принялся выруливать на взлётную полосу.

Достоевский утверждал, что красота спасёт мир. Красота всегда казалась непостижимой и таинственной. Художники, композиторы, поэты, писатели веками искали её формулу. А современная математика нашла и выразила её простым дифференциальным уравнением. И сейчас, вопреки уставу научной гильдии, я поведаю вам эту страшную тайну.

Красота – это непрерывность второй производной. Всё до отвращения просто. Производная – это скорость изменения величины, а вторая производная – это производная производной. Кроме того, вторая производная пропорциональна мере кривизны. Соответственно, её непрерывность гарантирует непрерывность изгиба линии, то есть определённый уровень гладкости. И именно по этой причине сегодня всё такое круглое и пухлое.

Оглядитесь, посмотрите на нынешнюю эстетику плавно изогнутых форм. И это совсем не случайно, ведь сами графические программы для дизайнеров по умолчанию используют линии, состоящие из Би-Сплайн функций. Только не пугайтесь. Би-Сплайн функции – это функции, построенные по принципу сохранения непрерывности той самой второй производной. И посему любая деталь, нарисованная современным дизайнером, неминуемо будет пухлой и гладкой.

Под крылом проплыл Лос-Анджелес, рассечённый широкими магистралями на ровные квадраты. Поблёскивая кромкой прибоя, простирался до горизонта Тихий океан.

А углы, спросите вы, как же углы? Как же прямые линии? Вы хотите судорожно ухватиться за такой родной и всеми нами любимый уголок двадцатого века, за этот последний ускользающий краешек. Но я вам не дам. Углы – это анахронизм, неудачная попытка воплощения абстрактной идеи в реальность. Это зверьё никогда в природе не водилось, их внедрили где-то в процессе индустриализации.

Физические явления, как правило, естественным образом создают формы, обладающие непрерывностью второй производной, и именно поэтому природа представляется нам красивой. Или скорее наоборот, ведь изначально мы черпаем представление о красоте из природы, и, следовательно, гладкость второго порядка не может не казаться красивой. В прошлом веке мы попробовали создать новую эстетику углов и прямых линий, но не тут-то было – угловатость быстро осточертела, и полагаю, скоро окончательно вымрет, кроме некоторых неизбежных случаев.

В недрах сумки начинает истерически трезвонить мобильник. Пожилая женщина с всклокоченной, будто её шарахнуло молнией, ядовито-красной шевелюрой, оборачивается и негодующе смотрит в мою сторону.

– Что происходит? Ты ещё не приехал?

– Это возмутительно! Немедленно выключите сотовый телефон! – бабулька машет на меня костлявыми пальцами.

– Я в самолёте, – отворачиваясь к окну, я делаю успокоительные жесты свободной рукой.

– Молодой человек, вы подвергаете опасности сотни человеческих жизней! – заходится старушенция.

В проходе возникает стюардесса.

– Ариэль, надо заканчивать. Скоро буду.

Вырубив телефон, я демонстративно засовываю его обратно в сумку.

– Прошу прощения, мэм, самолёт Bombardier Q400 рассчитан…

Я хотел съязвить, что Bombardier Q400 рассчитан максимум на восемьдесят пассажиров, но внезапно с пронзительной ясностью, характерной осмыслению самых банальных истин, понимаю, как глупо затевать спор с пожилой женщиной в поисках предлога блеснуть эрудицией.

Находясь под впечатлением далеко не в первый раз сделанного открытия собственной склонности к пижонству и мелочности, я пялюсь на крыло самолёта, рассеянно отмечая, как недовольно бухтит бабулька, как вторит ей сидящая рядом подружка, и старается добиться моего внимания подошедшая стюардесса. Слушая её вполуха, я продолжаю коситься в иллюминатор, где мой взор притягивает некая несообразность… и тут меня снова озаряет.

– Послушайте, мисс… мм… – я читаю имя на планшетке, прикреплённой к её груди. – …Грейс, у вас торчат закрылки.

Она отстраняется, и я, подавив неуместный смешок, пытаюсь исправиться:

– Кхм… то есть, не у вас конечно… мм… В общем там… – я тычу в стекло. – Не закрыты закрылки.

Для наглядности я пару раз взмахиваю кистями рук.

– Не задвинуты, – добавляю я, окончательно смутившись. – Пилот забыл закрыть.

Тут до неё доходит, и, втайне удивляясь скудоумию клиентуры, она терпеливо увещевает меня, заверяя, что полёт протекает нормально и нет никаких причин для беспокойства. Она говорит, что их авиакомпания функционирует в строгом соответствии с современными стандартами безопасности, а их техобслуживание – самое что ни на есть прогрессивное, не говоря уж о высоких профессиональных качествах пилотов. И, следовательно, мне совершенно незачем волноваться. А я, собравшись с мыслями, втолковываю ей, что я инженер-авиаконструктор и знаю о чём говорю, хотя после махания крылышками, поверить в это довольно сложно.

– Поймите правильно, – примирительно произношу я, начиная жалеть, что ввязался, – вы можете ничего не докладывать, это не критично для этой вашей безопасности, разве что расход топлива…

Услышав ключевое слово "безопасность", она принимается успокаивать меня с удвоенным усердием. Спор затягивается, бабулька негодует, пассажиры ёрзают, озираясь.

– Хорошо, спасибо, немедленно доложу о вашем… эм… наблюдении командиру воздушного судна. – Поджав губы, стюардесса удаляется в сторону рубки.

Бабулька глядит победоносно, будто ожидая, что после этой выходки меня высадят прямо здесь, личным распоряжением капитана. Тем не менее, закрылки почти сразу задвигаются, и вскоре, отдёрнув занавеску служебного отсека, появляется Мисс Грэйс.

– Вы оказались правы, – наклонившись, говорит она слегка сконфуженно. – Пилот желает отблагодарить вас.

Она снова уходит и грациозно возвращается, неся поднос с бутылкой шампанского, бокалом и сложенным пополам листом бумаги. Я польщён. Однако у меня хватает благоразумия сообразить, что алкоголь поверх травы за час до начала рабочего дня будет явно лишним. Но отказываться от красивого жеста тоже неловко. Пока я так раздумываю, стюардесса стоит с подносом, молча наблюдая моё замешательство.

– Дело в том… Понимаете, я сейчас никак не могу… Хотя… – мне, наконец, удаётся найти удачное решение. – Передайте это во-он той даме.

Я киваю на потревоженную блюстительницу авиационных правил.

– И ещё бокал для её спутницы, пожалуйста.

Стюардесса отдаёт мне записку и уносит шампанское. Сперва обе старушенции недоверчиво переглядываются, но, смилостивившись, благосклонно принимают угощение. Вскоре они о чём-то шушукаются, посматривая на меня и елейно улыбаясь. Я разворачиваю листок:

Thanks for saving my bonus. Captain T. White.[6]

Так, с самолётами разобрались, с женщинами, кажется, тоже, теперь ближе к телу. Мы обсуждали взаимосвязь между гармонией и алгеброй и их влияние на нашу судьбу. Атеросклероз – закупорка сердечных сосудов является основным фактором риска возникновения инфаркта миокарда. К концу двадцатого века атеросклероз становится первой причиной смертности в западном мире и, судя по всему, этот показатель будет только расти с увеличением продолжительности жизни. Последние десятилетия основное количество копий в медицине ломаются на подступах именно к этому вопросу.

Реки финансовых ресурсов изливаются на всевозможные исследования, и полчища специалистов, подобно крестоносцам, отправлявшимся за тридевять земель, ежедневно идут на штурм сей неприступной цитадели. Я в передовых рядах этого движения – разрабатываю аппаратуру для диагностики и лечения сердечно-сосудистых заболеваний, и большинству из нас предстоит оказаться на операционном столе, оснащённом моими приборами, если, конечно, не посчастливится загнуться раньше по какой-либо глупой случайности.

Считается, что сосуды начинают закупориваться с момента рождения, но, полагаю, дела обстоят значительно хуже: наши сосуды закупориваются ещё в утробе, почти с самого момента зачатия. Точнее, едва у зародыша появляется кровеносная система, – всё, каюк, сосуды начинают закупориваться.

А тем временем всякие очковтиратели внушают нам: не ешьте холестерин, не курите и неустанно занимайтесь спортом. И в чём-то они несомненно правы. Но, во-первых, по сей день никто достоверно не знает, от чего этот самый атеросклероз возникает и как развивается. А во-вторых, даже если вы соблюдаете все указания и, кроме того, печётесь о диете, регулярно прочищаете чакры, контролируете дыхание и постоянно находитесь в полной моральной, душевной и физической гармонии, так или иначе, сосуды неумолимо закупориваются, впрочем, вероятно, несколько медленнее. И, если очень постараться, возможно удастся отсрочить свидание с тем самым операционным столом, на который вы всё равно попадёте, если вовремя довезут.

…Самолёт начал снижаться, выдвинулись обратно закрылки и вновь зажглись лампочки, требующие пристегнуться. Раздалось слаженное щёлканье. Бабуся с товаркой, выхлебав шампанское и не на шутку раздухарившись, перешёптываются, хихикают и делают мне ручкой. В иллюминаторе раскинулись утопающие в зелени окраины Сан-Хосе[7], увитые причудливым переплетением автомагистралей. Лайнер делает широкую дугу, и вдали, сквозь дымку ещё не совсем рассеявшегося утреннего тумана, искрится бирюзовой гладью залив Сан-Франциско.

Далее, о свиданиях с операционным столом. Предположим, пациента благополучно довезли. Залитая светом софитов операционная сияет стерильной чистотой, мигают индикаторы приборов и суетятся расторопные медсёстры. Может показаться, что непосредственным лечением будет заниматься вон тот улыбчивый или хмурый, или мудрый и опытный учёный эскулап. Но, увы, врач всё больше становится декорацией и лицом, несущим юридическую ответственность. Уже сегодня во многом роль медика сводится к обслуживанию машины.

Конечно, плохой врач может неверно эксплуатировать оборудование. Но хороший, в лучшем случае, правильно использует инструмент, данный ему инженером. И улыбается, говорит покладистым вкрадчивым голосом, либо наоборот, сильным и уверенным, в соответствии с пожеланием клиента, создавая иллюзию того, что его лечит человек, которому он небезразличен. Но по сути, это ширма, красивый обман, чтобы было легче смириться с тем, что наше здоровье, а может и жизнь, в этот страшный момент зависят от компьютера.

В аэропорту покупаю кофе, включаю мобильник и слышу звук входящего сообщения. Проверю потом, решаю я и, выйдя из здания, сажусь в первое свободное такси.

Звонок. Я отхлёбываю, чтобы не расплескать, и опять достаю телефон:

– Илья, это Ариэль. Я тебя ищу, почему ты не отвечаешь?

– Ариэль, я был в самолёте.

– И что?!

– Пожилые женщины требовали…

– Причём тут женщины? Ты вообще где? Почему тебя ещё нет?

– В такси. Буду через пятнадцать минут.

– Поспеши, я жду.

Возвращаясь к науке и красоте. Естественно, всеобщая компьютеризация происходит не только в медицине. Технологический прогресс безжалостно проникает в наше повседневное существование, определяя образ жизни, быт и досуг. А искусство, как проявление стремления к духовной красоте, которую имел в виду Достоевский, не более чем надстройка на здании науки и техники. Милая сердцу отдушина, сквозь которую видно небо, но всё же надстройка, пентхаус на крыше громадного небоскрёба цивилизации. И хотя прекраснодушные мечтатели пробуют возразить, утверждая, что всё здание строится именно ради этой мансарды, едва ли это так, ведь небо видно одинаково хорошо и с земли, и со сто пятьдесят пятого этажа.

Да я бы и сам хотел согласиться с Фёдором Михайловичем, но вот смотрю на небоскрёб и на мансарду, соизмеряю масштабы, и вывод очевиден: как ни прискорбно, приходится признать, что тенденция безостановочного наращивания новых ярусов не имеет никакого отношения к стремлению приблизиться к небу. И единственная цель строительства этой колоссальной конструкции – возвыситься над окружающими ландшафтом.

Расплатившись, вхожу в здание и вызываю лифт. Конопля почти выветрилась, я полон сил и готов к действию. Сейчас мы будем строить верхний этаж, самый близкий к мансарде, ну и как бы к небу.

Стеклянная дверь. Наклейка. Из комнаты в конце коридора с непринуждённой грацией молодого гиппопотама выскочил Ариэль.

– Здравствуй, добро пожаловать в компанию BioSpectrum, – он потряс мою руку в крепком рукопожатии. – Сначала поговорим, потом всё тебе покажу.

Ариэль посторонился, указывая в направлении кабинета. Из-за его спины появилась девушка с короткими, высветленными до белизны волосами и очками в тонкой оправе. Прошмыгнув между нами, она сдержанно улыбнулась, но в брошенном вскользь взгляде мелькнуло что-то лукавое, или мне лишь почудилось… Впрочем, вокруг столько нового, что пока просто не до того.

– Садись. – Ариэль проследовал на своё место. – Первым делом условимся о времени прибытия на работу.

– Конечно, когда вы хотите, чтобы я приходил?

– В принципе… – он поскрёб иссиня-выбритую скулу. – Мне не важно. Преимущественно ты будешь работать один, поэтому можешь выбрать удобные для себя часы. Главное, чтобы всё было согласовано и организовано на профессиональном уровне.

– Хорошо, я прикинул с полётами… давайте в одиннадцать.

– Одиннадцать? Великолепно. Люблю решать всё, исходя из обоюдного понимания и согласия. Таким образом, будет легко придерживаться договорённостей, и не придётся снова возвращаться к одним и тем же вопросам.

Он помолчал, собираясь с мыслями.

– Итак, к делу, – я подготовил материалы по ультразвуку, датчикам и обработке сигналов, – он бухнул на стол изрядную кипу бумаг. – Это последние публикации. Ещё несколько статей на флешке, – Ариэль выдрал диск из USB порта. – Распечатаешь потом.

– О'кей.

– Флешка твоя. Подарок.

Я кивнул.

– Там книги и парочка учебников на случай, если надо освежить знания.

– Хорошо, начну со статей, потом просмотрю книжки.

– Прекрасно, если что-то неясно – приходи и спрашивай. Нет смысла терять время на мелочи и условности, я всегда рад помочь.

– Спасибо.

– Замечательно… Так… – он энергично потёр ладони. – Что ещё? А, вот… Сегодня я не успел, но завтра сделаю доступ к университетской электронной библиотеке. Или у тебя остался?

– Нет, спустя два года они таки собрались с мыслями и прикрыли.

– Понятно, тогда пробью по своим каналам. – Ариэль заговорщицки ухмыльнулся и хлопнул по крышке стола. – Великолепно. Идём, покажу твоё временное место, на днях организуем что-нибудь поприличней.

Я поднялся, сунул под мышку распечатки и вышел. В конце коридора три двери: направо кабинет начальника, налево комната с железными столами, заставленными аппаратурой. Ариэль махнул на среднюю. Мы вошли. Двое работников фирмы BioSpectrum подняли головы и взглянули на меня, потом на него.

– Это Геннадий – ответственный за механику и электронику.

Ариэль указал на мужчину лет шестидесяти в очках типа гомо советикус.

– Стив – интеграция, эксперименты, контакты с субподрядчиками.

Высокий худощавый парень улыбнулся и приветливо кивнул.

– Илья – инженер всего, чего ни попадя, и космоса.

Мы обменялись рукопожатиями.

– Геннадий, тебе нужен сегодня компьютер? – бросил Ариэль и, не дожидаясь, продолжил. – Мы им воспользуемся.

Геннадий закрыл странички браузера, свернул окно электронной почты и вернулся на другой конец стола, где оборудована компактная мастерская. Аккуратно развешаны инструменты, под рукой – разогретый паяльник, стеллажи миниатюрных ящичков для мелких деталей и увеличительное стекло с подсветкой на шарнирном штативе.

Я сижу у открытой двери в коридор, за спиной Стив перебирает таблицы, разграфлённые на цветные блоки. Периодически он делает звонки по телефону, говорит лаконично, внимательно слушает ответы, благодарит, прощается и возвращается к таблицам.

Внезапно в проёме материализуется могучая фигура Ариэля:

– Илья, всё в порядке? – он требовательно смотрит на меня сверху вниз.

Стив и Геннадий оборачиваются.

– Да, всё о'кей.

– Что ты делаешь?

"В каком смысле?" Я слегка теряюсь.

– Я читаю.

– Великолепно, если что неясно – не стесняйся.

Он хлопает меня по плечу и выходит. Все возвращаются к прерванной деятельности. Через пару минут Ариэль снова на пороге:

– Илья, тебе нужно в туалет?

Стив оборачивается, Геннадий продолжает паять.

– Уборная рядом с лифтом. Идём.

У входа дощечка, в неё вбит гвоздь, на нём ключ.

– Не забывай возвращать на место, это стратегический ресурс.

Хохотнув, Ариэль снимает ключ и выходит. Я возвращаюсь в комнату. Полностью освоить научные статьи с первого раза практически невозможно, тем более в таком количестве. Я внимательно читаю аннотацию и введение. Зарываться в дебри формул нет смысла – имплементировать[8] придётся в лучшем случае малую толику. Полистав теорию и присмотревшись к графикам, перехожу прямиком к выводам и заключению.

Девочка лет четырёх корчит мне с десктопа смешную рожицу.

– Ваша внучка? – обращаюсь я к Геннадию.

– Да, они с дочкой живут в Сакраменто.

Вдумчиво помолчав, он задаёт обязательный в такой ситуации вопрос:

– Вы откуда?

– Из Минска.

– А-а… – он многозначительно кивает.

У меня, конечно, есть устоявшиеся ассоциации, связанные с названиями крупных городов бывшего Советского Союза и некими характерными чертами их обитателей, но что думает человек, слыша это моё "из Минска", я не очень себе представляю. Однако ритуал требует логичного завершения, и я продолжаю ещё более банально:

– А вы?

– Из Москвы.

Итак, знакомство состоялось. Удовлетворённые содержательным диалогом, мы возвращаемся к своим делам. Геннадий что-то неторопливо подтачивает и паяет. Добротно и с удовольствием. Закончив использовать очередной инструмент, кладёт на место и внимательно рассматривает полученный результат сквозь линзу увеличительного стекла. Стив всё так же сосредоточенно ковыряется в таблицах.

С треском распахивается дверь и появляется Ариэль:

– Илья, что ты делаешь?

– Читаю.

– Что читаешь?

– Статьи.

"Какого чёрта? Он дал статьи, сказал читать – я читаю".

– Ты дал мне книжки и статьи, я читаю.

– Превосходно. Всё понимаешь?

– Более или менее…

– Есть вопросы?

– Нет, я тут как раз посередине… – я делаю неопределённый жест. – Ещё не сложилась общая картина.

– Если что непонятно – приходи. Моя дверь всегда открыта.

– Хорошо.

Ариэль выходит, ныряет в кабинет и захлопывает дверь. Из-за стены почти сразу доносятся длинные гудки, голос в спикере, звук срываемой трубки и напористый бубнёж. Выждав немного, Стив оборачивается ко мне:

– Он всегда такой… на первых порах. Попробуй не обращать внимания.

Прошёл день, работники разошлись. Я, уже порядком опухший мозгами, продираюсь через дебри очередной публикации. В который раз врывается Ариэль:

– Что делаешь? Читаешь? Как идёт?

– Я…

– Нет времени, в другой раз. Когда собираешься прибыть на работу?

– В одиннадцать.

– Одиннадцать? Великолепно! До завтра.

В начале девятого я собрался и вызвал такси. В аэропорту, ожидая посадки, наспех перекусил китайскими куриными ножками. Напряжение долгого дня неохотно отступало, сменяясь заторможенностью и приятным оцепенением…

Проснувшись во время приземления, миную охранников, турникеты, стеклянный павильон, лабиринт парковки, и вот я в своей родной машине. Вечерние улицы проплывают за окном под тихий джаз. Сейчас дом, душ и постель.