Частная жизнь москвичей из века в век. Наука врачевания (М. И. Вострышев, 2007)

Наука врачевания

Большинство людей усердно заботятся о своем здоровье. Человека, умеющего врачевать, издавна почитали за кудесника, человека ученого или, во всяком случае, умеющего напрямую разговаривать с богами.

В стародавние времена лечили, главным образом, раны, полученные в бою и на охоте, да вывихи и переломы, без которых не обойдешься в повседневной жизни. Люди умирали, не прожив и трех-четырех десятков лет, умирали от эпидемий и множества иных болезней, справиться с которыми не умели самые первостатейные врачи. Лишь с развитием цивилизации, принесшей в мир много зла и горестей, появились области медицины, успешно начавшие справляться с человеческими недугами – научная хирургия, прививки, приборы для диагностики…

Но вряд ли человечество когда-нибудь сумеет полностью победить болезнь. И все же, пока на Земле будут жить последователи Гиппократа, Пастера, Коха, не исчезнут врачебное искусство, врачебная наука и врачебная этика, с помощью которых людям будут продлевать жизнь, устранять причины боли, предупреждать инфекции.

Как лечились москвичи? Большинство и сто, и пятьсот лет назад народными способами. Захворает больной – привяжет себе черного хлебного мякиша, вымоченного в квасе, к голове, нюхает весь день напролет хрен, а пучок своих волос зароет под калиткой. И надеется, что болезнь как рукой снимет. Конечно, обращались иногда к знахарям и ведунам. Но больше надеялись на Божью помощь. В энциклопедии древнерусского домашнего быта первой половины XVI века «Домострое» даются советы недужным, «како врачеватися»: «Аще Бог пошлет на кого болезнь или какую скорбь, ино врачеватися Божиею Милостию, да слезами, да молитвою, да постом, да милостынею к нищим, да истинным покаянием. Да отцов духовных подвизати на моление Богу, и молебны пети, и воды святите с честных крестов и со святых мощей, и с чудотворных образов, и маслом свящатися, да и по чудотворным по святым местам обещатися и приходящее молитися со всякою чистою совестию: тем цельба всяким различным недугам от Бога получити, тем очистися от грех и душевная и телесная болезнь иссушите».

В решениях Стоглавого собора 1551 года впервые была провозглашена необходимость государственной заботы о больных и увечных, и для них стали устраивать богадельни. Для царя же и его окружения, за неимением своих ученых лекарей, приглашали иностранцев.

Первые иноземные доктора известны в Москве со времени царствования Ивана III, то есть второй половины XV века. Из Италии вместе с архитекторами приезжали в столицу Русского государства и врачи. Однако участь их не всегда была удачна. Леон Жидовин, неудачно лечивший великого князя Ивана Ивановича был казнен через шесть недель после его смерти. Антон Немчин, также неудачно лечивший татарского царевича Каракача, был выдан головой его сыну, отведен на Москву-реку и зарезан под мостом. Но это не остановило предприимчивых иностранцев, и при Василии III их число увеличивается. К тому же бояре стали заводить у себя лекарей-самоучек.

Но чаще всего врачам, как и прочим иноземцам, направлявшимся в Московское государство, чинили всяческие препятствия приграничные с Россией государства – Польша и Германия. Лишь в 1553 году при открытии англичанами свободного морского проезда в Россию через Белое море приток иностранцев увеличился. Иваном IV Грозным было приглашено из Западной Европы немало врачей, аптекарей и цирюльников. Большинство лиц врачебного персонала по просьбе русского царя присылались английским королем Филиппом и английской королевой Марией. Так, в 1557 году вместе с послом Дженкинсоном в Россию прибыл английский доктор Стандиш, удостоившийся получить от царя «соболью шубу, крытую травчатым бархатом, и 70 рублей». Его неоднократно приглашали к царскому столу.

В 1581 году английская королева Елизавета прислала с Горсеем доктора Роберта Якоби (его в русских документах того времени именуют то Романом, то Романом Елизарьевичем) с аптекарем и фельдшерами. Это был человек, пользовавшийся у себя на родине хорошей репутацией. Весьма тепло отзывается о нем в письме Ивану IV от 19 мая 1581 года и королева Елизавета: «Упование на него положи и надейся на него».

Королева и после отъезда врачей в Россию не переставала заботиться о них. Так в мае 1582 года в памятной записке, о чем королева должна спросить при приеме русских послов, замечено: «Спросить о здоровье царя и его сыновей. На это будет отвечено, что один из них умер. Благоволит ее величество воспользоваться случаем спросить при этом, где был во время болезни этого сына доктор Якоби, ее лекарь, которого она рекомендовала царю, и как могло случиться, что он не был ранее допущен в присутствии царя, так как, по великому его искусству в его науке можно предполагать, что он спас бы сказанного царского сына».

Опять Елизавета вспомнила о докторе Роберте Якоби в письме Ивану IV от 8 июня 1583 года: «Сверх того, так как посланный нами к вам в прошлом году врач Роберт Якоби весьма нами любим, мы просим вас обходиться с ним, как добрые государи обходятся с лицом испытанным и стяжавшим чрезвычайные похвалы за многие свои добрые качества. Никогда бы мы не отпустили его от себя, если бы не жертвовали многим ради нашей дружбы и желания угодить вашему величеству. Пребывая в этом доброжелательстве к вашему величеству, мы можем лишь ожидать всего лучшего от вашего благорасположения к сказанному Якобию».

Каждая просьба Елизаветы о Якоби совпадала с периодом, когда в Московском государстве усиливались казни и пытки и все, окружавшие Ивана Грозного, трепетали за свою жизнь. Якоби, вероятно, не раз писал в Англию, прося высокого покровительства королевы, чтобы иметь хоть малую гарантию за целость своей головы.

Иван IV относился к врачам очень хорошо, о чем свидетельствуют слова князя Курбского, что «аще убо дохтору своему, именем Арнольфу итальянину, великую любовь всегда показываше».

Арнольф Линзей был превосходным врачом и математиком, он всю свою жизнь пользовался особым расположением царя и погиб в 1571 году во время московского пожара.

До чего простиралось расположение Ивана IV к Роберту Якоби видно из того, что последний играл довольно видную роль в сватовстве Грозного к леди Мэри Гастингс – дочери графа Гунтингтона и племяннице королевы Елизаветы. Он по этому поводу неоднократно беседовал с царем, который даже поручил Богдану Бельскому, Афанасию Нагому и Андрею Щелканову «по тою девку дохтора Романа расспросить подлинно». Якоби устроил даже аудиенцию у царя послу Иерониму Боусу, которого Иван IV не желал принимать ввиду нарушения этим установленного этикета.

Доктор Якоби играл не только немалую политическую роль, но даже вмешивался в религиозные вопросы. Он вместе с проповедником Колем изложил письменно тезисы английской веры, и «царь, наградив щедро авторов, приказал прочесть тезисы публично пред многими из своей Думы и знати».

Несмотря на все это, Иван IV лекарства из рук врачей не принимал. Оно подносилось ему ближним боярином, и это считалось гарантией, что оно не заключает в себе отравы. Кроме того, при поступлении на службу врачей заставляли поклясться не класть в лекарства дурных кореньев, а во время постов ничего скоромного.

Иноземные врачи, как чуждые русским по религиозным воззрениям и обычаям, не пользовались расположением бояр и народа. В эпоху казней им приписывалось дурное влияние на царя. Особенно худую славу по себе оставил доктор Елисей Бомелий (Бомелиус), про которого говорили, что он занимается волхованием и виноват в религиозном вольнодумстве царя.

Бомелий родом был голландец и, по свидетельству иностранцев, побывавших в Москве, был негодяем, подучавшим царя на убийства и составлявшим отраву, от которой погибали несчастные, прогневившие Ивана Грозного. Но и его настигла злая участь: по обвинению в сношениях с польским королем Стефаном Баторием его всенародно сожгли в Москве.

Иноземные врачи

Другие современники доказывают, что Бомелий был весьма образованным человеком, учился медицине в Кембридже и слыл там за искусного астролога и математика. В Лондоне народ стекался к нему, считая колдуном. Были у него почитатели и среди английской знати. Обвиненный в богохульстве, он по распоряжению архиепископа Мешью Паркера был заточен в тюрьму, откуда его освободили под условием, что он немедленно покинет Англию. Бомелия привез в Москву в 1570 году русский посол Савин. Царь приблизил его к себе и занимался с ним астрологией и алхимией.

Иван IV часто болел. Однажды он слег с тифом, и врачи прописали ему мешок блох. Но как это «лекарство» должны были применить – неизвестно. Москвичи же за то, что не сумели вовремя собрать нужное количество блох, были обложены денежной пеней в семь тысяч рублей.

В последние годы жизни Иван IV страдал «какой-то страшной болезнью». От него исходил отвратительный запах, тело покрылось волдырями и ранами. Царь страдал как физически, так и душевно. Он искал спасения в делах благотворения и молитве, у знахарей и заморских врачей. Но тщетно – не только исцеления, но и облегчения не было.

Особенно ухаживал за царем в это время его врач Эйлофф, который, по словам официальных документов, «ежедневно видел царские очи». Ходили слухи, что Эйлофф отравил Грозного.

Придворные врачи Ивана IV не имели права посещать больных без его разрешения. Сам же он нередко направлял их к больным боярам. Так, ранив постельника Гвоздева, царь послал за доктором Арнольфом. Тот нашел Гвоздева уже мертвым и сказал: «Царь и великий князь, будь лишь ты здрав, а тот уже перешел от жизни к смерти. Бог и ты, великий государь, могли умертвить его, я же воскресить его не в силах».

Первое достоверное известие о русском враче относится к этой эпохе. Это был пермский торговый человек Строганов, считавшийся «искусным в лечении недугов». Он залечивал раны, нанесенные Грозным своему любимцу Борису Годунову. Царь, лично осматривая «завороты», сделанные Строгановым на ранах своего пациента, одобрил его искусство, и в воздаянии за него пожаловал Строганова званием гостя, разрешив ему писать свое отчество с окончанием «вичем», что в то время считалось большим отличием.

Царь Федор Иванович был человеком небольшого роста, опухший, бледный и болезненный. Он нередко пользовался советами доктора Марка Ридлея – бывшего английского придворного врача, человека весьма ученого и опытного. Но, главным образом, сын Ивана Грозного искал исцеления у святых икон и мощей святых подвижников.

Доктора должны были сами приготовлять медикаменты. Лекарственные же вещества приобретались в семенных, зеленных и медовых торговых рядах. С приездом в Москву в 1581 году Джеймса Френчама была устроена первая в России аптека. Ею заведовал один из ближних бояр, и она была для нужд царя и его семейства, но довольно скоро из нее стали выдавать лекарства и боярам. Простой же народ покупал лекарственные травы, коренья и мази в лавках Зелейного ряда.

В 1673 году при Гостином дворе была открыта так называемая Новая аптека Гутменша, а в 1682 году у Никитских ворот, рядом с первым гражданским госпиталем третья аптека «для того, чтобы со всяким рецептом ходить в город неудобно».

В документах XVII века неоднократно упоминаются аптекарские сады или аптечные огороды. Здесь под наблюдением иностранных ботаников-огородников рядом с лекарственными растениями росли ягодные кусты и плодовые деревья. Когда осенью 1661 года создавали «новый аптекарский двор, что у Каменного моста», то сажали там черную, белую и красную смородину, вишню и сливу, для чего были взяты саженцы из частного сада Никиты Ивановича Романова, в котором также росли «аптекарские всякие травы».

Аптекарские сады и огороды служили не только для разведения лекарственных растений, но и для приготовления здесь же самих лекарств, для чего имелись специальные фармацевтические лаборатории.

Знахарь

В 1701 году император Петр I издал указ о закрытии всех зелейных лавок, торгующих лекарствами, и о даровании права открытия и содержания вольных аптек всем желающим.

Но простолюдины больше полагались на народную медицину. Француз Маржерет подметил, что если русский человек чувствует себя больным, то выпивает хорошую чарку вина, всыпав в нее предварительно заряд ружейного пороха или толченого чеснока, а затем немедленно идет в баню, где потеет два-три часа.

В XVII веке число врачей увеличивается. При царе Алексее Михайловиче на русскую службу было принято несколько десятков докторов, аптекарей и алхимиков, главным образом англичан и немцев. В большом количестве стали появляться лица низшего медицинского образования – лекари. Современники так разделяли их: «Дохтур совет свой дает и приказывает, а сам тому неискусен, а лекарь прикладывает и лекарством лечит, а сам ненаучен, а обтекарь у них у обеих повар». То есть, доктор – теоретик, лекарь – практик.

По прибытию в Москву иноземный врач посещал сначала Посольский, а затем Аптекарский приказ. Он должен был предъявить свой диплом и рекомендательные письма от коронованных особ или коллегии врачей и приводился к присяге.

Иностранные врачи сначала ходили по Москве в русском платье. Но после того, как однажды патриарх по ошибке благословил и иностранцев, последним было запрещено носить русское платье. И хоть их никто не принуждал к русской вере, они молились в лютеранских и реформатских храмах, дома им приходилось развешивать православные иконы, иначе никто из русских к ним бы не заходил, да и прислугу невозможно было бы нанять.

Начало хирургии в России следует отнести к 1706 году, когда в Москве были основаны госпиталь и медико-хирургическое училище, которые возглавил Николай Бидлоо. Петр I поддержал это важное начинание. И немудрено, ведь император имел склонность к хирургии и, наряду с математическими инструментами, носил при себе два ланцета для кровопускания, анатомический нож и клещи для выдергивания зубов. Известно несколько случаев, когда государь весьма успешно производил на людях несложные хирургические операции.

В медико-хирургическом училище преподавание велось исключительно на латинском языке, и лишь в 1764 году было разрешено читать лекции на русском и немецком языках. Но здесь воспитанники получали только самые элементарные знания и навыки. Докторами же медицины на протяжении всего XVIII столетия могли стать или иностранцы, или русские, получившие образование в европейских университетах.

Москвичи же в своем подавляющем большинстве продолжали лечиться, как и век, и два назад. Захворает барин, привяжет к голове мякиш черного хлебца, вымоченного в квасе, нюхает беспрестанно хрен, а пучок своих волос зарывает под калиткой. И ждет, что вот-вот головную боль как рукой снимет. Родня, ключницы, дворники, приживалки – все собираются на консилиум. Как лечить барина?.. Дуют, заговаривают, поят зельем с нашептыванием, зарывают в землю записочки.

Развитие русской медицины как науки, а не волхования, началось в Москве, да и во всей России с основанием Московского университета. Третий его факультет, открытый в 1758 году, был медицинский. Здесь в 1764 году профессор Эразмус открыл «кафедру анатомии, хирургии и повивального искусства». Обучение длилось от пяти до десяти лет. Большинство студентов происходили из духовного сословия. К сожалению, до конца XVIII века преподавание велось, главным образом, умозрительно. Лишь в 1787 году при Московском военном госпитале была открыта клиническая палата на десять коек, которую обслуживали университетские студенты и преподаватели. В 1791 году университет получил право возводить выпускников в степень доктора медицины. Но совершенствоваться во врачебном искусстве выпускникам все равно приходилось в заграничных учебных заведениях. Знаменитый хирург Н. И. Пирогов вспоминал, что за все время своего обучения на медицинском факультете Московского университета ему не пришлось вскрыть ни одного мускула даже у трупа: «Хирургия – предмет, которым я почти вовсе не занимался в Москве, – была для меня в то время наукой неприглядною и вовсе непонятною. Об упражнениях в операциях над трупами не было и помину. Из операций над живыми мне случилось видеть только несколько раз литотомию[6] у детей и только однажды видел ампутированную голень. Перед лекарским экзаменом нужно было описать на словах и на бумаге какую-нибудь операцию на латинском языке, и только!»

Получил практические навыки хирурга Пирогов лишь в Дерптском университете…

Московский врач Матвей Мудров подметил, что медицина на Руси издревле – народная, благотворительная, а заезжие лекари-иностранцы сделали ее одной из самых высокооплачиваемых профессий в обеих русских столицах. Врач стал предметом роскоши, доступной лишь немногим. Необходимо было вырастить собственных врачей, в совершенстве владеющих медицинской наукой, бескорыстных и трудолюбивых.

– Научитесь прежде всего лечить нищих, – учил Мудров с кафедры Московского университета, – вытвердите фармакопею бедных; вооружитесь против их болезней домашними снадобьями: углем, сажей, золой, травами, кореньями, холодной и теплой водой; употребите в пользу бедных ваших больных стихии – огонь, воздух, воду, землю – пособия, никаких издержек не требующие, и к этому приличную пищу и питье, ибо бедность не позволяет покупать лекарства из аптеки…

Мудров создал при университете анатомический театр, возглавил строительство Клинического и Медицинского институтов, после пожара 1812 года отдал свою медицинскую библиотеку в общественное пользование. Он поднял преподавание медицины почти до уровня западноевропейского, упорядочил составление и ведение истории болезни, учил лечить не болезнь как таковую, а отдельно каждого больного, словом и делом постоянно доказывал, что врачу мало одной книжной науки, ему необходимы врачебное искусство, постоянная практика, умение исцелять.

– До́лжно исследовать настоящее положение болезни, – наставлял он учеников, – искать в больном, где она избрала себе ложе. Для сего нужно врачу пробежать все части тела больного, начиная с головы до ног, а именно – первее всего надобно уловить наружный вид больного и положение его тела, а затем исследовать душевные, зависящие от мозга состояние ума, тоску, сон; вглядеться в лицо его, глаза, лоб, щеки, рот и нос, на коих часто, как на картине, печатлеется и даже живописуется образ болезни. Надо смотреть и осязать язык, как вывеску желудка, спросить о позывах к пище и питью и к каким именно, внимать силе голоса и ответов, видеть и слышать дыхание груди его и вычислить биение сердца и жил с дыханием. И вот врач, раб природы и слуга больного, делается наконец повелителем болезни!..

Мудров основал русскую терапевтическую школу. У него было немало последователей, но нужда во врачебном искусстве стремительно росла, и многие недобросовестные эскулапы в погоне за деньгами наводнили Москву. Характеристику московских врачей дал в 1841 году в журнале «Москвитянин» Г. И. Сокольский:

«Кто такое есть практический врач в Москве? Вот кто:

1. Кто занимается исключительно лечением больных.

2. Кто имеет довольно больных.

3. Кто имеет известных больных.

Но из этих данных никак нельзя сделать выгодной дедукции в пользу того, что он дельный и знающий врач. Все лечение городовое, сколько его я мог постигнуть здесь за пять лет, состоит частию в забаве больных, частию в разъездах, оставляющих ум везомого в состояние полного бездействия, и наконец самою малою частию в припадочном лечении. Ничтожность такого занятия увеличивается по мере известности врача и находится всегда в прямом содержании к ней. Известность получивший врач ищет случая быть только на консультациях, которые и прибыльнее, и легче для него. Самое же лечение, настоящий долг и труд врача, он предоставляет другим, малоизвестным врачам, которые по сущей правде работают в Москве наподобие волов… Слово «известность» есть двух родов: одна происходит от истинного таланта, образованности врача, и приобретается это медленно, но прочно и обширно. Другая рождается от случая и распространяется очень скоро и непрочно. Известность второго рода более нравится, потому что она легка, весела и без доходов. Достаточность больных есть также необходимый атрибут сего звания. Причина понятна. При таком занятии придет ли в голову наука? Достанет ли терпения рыться в трупах? Заглянуть в летописи медицины?..»

Здание глазной больницы на Тверской улице

О том, как протекало лечение в середине XIX века в домах богатых москвичей, рассказывает в своих воспоминаниях Н. В. Давыдов:

«Температуру не измеряли еще, а дело ограничивалось прощупыванием лба, осмотром языка и выслушиванием пульса. К знаменитостям (в Москве славились тогда доктора Овер и Альфонский) обращались в крайних случаях, а показавшийся нездоровым субъект осматривался домашним доктором, приезжавшим в определенные дни и часы, также как часовщик для завода столовых и стенных часов, и подвергался лечению, не обходившемуся никогда (увы!) без касторового масла, а затем, глядя по болезни, укладывался в постель. А если болело горло, то на шею навязывалась тряпочка с зеленой, очень пахучей мазью, а то на грудь клалась синяя (в которую завертывали «сахарные головы») сахарная бумага, проколотая и обкапанная свечным салом. Давалось прогонное в виде настоя из липового цвета, сухой малины или земляники. Прибегали, к ужасу детей, к страшным мольеровским инструментам, клались на голову мокрые компрессы, а на руки и ноги горчичники… Болезни тогда, очевидно, в соответствии со степенью развития врачебной науки, были более просты. Дети обычно хворали перемежающейся лихорадкой, горловыми болезнями, желудочными, а иногда и горячкою».

Александр Иванович Овер, о котором упомянул Н. В. Давыдов, был самым модным, а значит, и дорогим врачом в Москве середины XIX века. Немало богатых людей старались поселиться возле его дома, а летом снять дачу в Петровском парке, тоже рядом с ним, уверевшись в непогрешимости диагноза Александра Ивановича и его умении вылечить любого больного. За визит ему в великосветских домах платили по десять-пятнадцать рублей, заискивали на виду, а за глаза судачили, какой он скряга и богач.

Под предлогом лечения Овера часто приглашали лишь для того, чтобы лицезреть его. Во-первых, он был красавец, во-вторых, – француз. Изящный господин с манерами знатного барина, с черными как смоль бакенбардами, плечистый и складный, всегда элегантно одетый и надушенный, мастер легкого разговора и даже, что невероятно в среде врачей, камергер двора его императорского величества. Дамы сходили с ума от одного его вида и не жалели ассигнаций ради визита к ним врачебного светила. Овер же, как посмеивались аптекари, которым мнимые больные приносили его рецепты, прописывал притворщицам перегнанную воду с малиновым или вишневым сиропом или невинные порошки.

Но была и другая сторона деятельности знаменитого врача. Он провел сотни блестящих хирургических операций, тысячам настоящим больным поставил правильный диагноз, издал выдающийся научный медицинский труд, был талантливым лектором в Московском университете. Сплетники и завистники упрекали его за богатство и скупость. Но своей популярности он достиг упорным добросовестным трудом, знаниями и дарованием. После его смерти обнаружилось, что он помогал многим бедным, положив одним от себя пансион и выдавая другим единовременное пособие. Многих неимущих он лечил бесплатно, устраивал в богадельни. И таких врачей, может быть, не столь знаменитых, но столь же трудолюбивых и знающих, в Москве с каждым годом становилось все больше.

Конец ознакомительного фрагмента.