Глава IV
Лучшее крестьянство на свете
Новый закон о бедных как сигнал – очень ясен: кто не работает, тот не живет. Всегда ли может бедняк, желающий трудиться, найти себе работу и жить на одну зарплату? Статистические исследования, как мы уже поняли, не могут ответить на этот вопрос. Имеющееся законодательство предполагает, что ответ на него – положительный. Всеобъемлющий постулат, о котором следовало заявить открыто, который следовало демонстрировать всем, который следовало сделать бесспорным для всех! Тот, кто хочет трудиться, но не может найти себе работу, представляет собой, может быть, самое грустное зрелище, которое только являет неравенство судьбы. Бернс с чувством выражает это ощущение: бедняк ищет работу, ищет позволения трудиться, дабы иметь крышу над головой и еду! Но ему ничего не остается кроме как стать вровень с четвероногими тружениками этой планеты, которая принадлежит ему! Нет лошади, жаждущей трудиться, но не получающей при этом крова и пищи в качестве платы за свой труд; того, что вынужден искать и постоянно тщетно выпрашивать двуногий рабочий. Он ничей – этот двуногий рабочий; он даже не чей-то раб. Но все же он – двуногий рабочий; ныне говорят, что в нем есть бессмертная душа, посланная с небес на землю; а он ищет работу! Нет, а что скажет законодатель, если выяснит, что работу он найти не может; что ответ на его постулат не положительный, а отрицательный?
Вот один факт, приводимый статистикой, – самый изумительный факт, вывод из которого и подвигнул нас написать это. В Ирландии насчитывается около семи миллионов рабочих, треть из них, что показывает статистика, тридцать недель в год не имеют даже нужного для пропитания количества третьесортной картошки. Может статься, это самый красноречивый факт из всех, что были нанесены на бумагу на любом языке за всю мировую историю. Нужны ли были Ирландии изменения и преобразования? Ею управляли и руководили «мудро и с любовью»? Правление и руководство белых европейских мужчин, закончившееся многолетней недостачей картошки для трети населения, – следовало бы сдернуть пелену с их глаз и вывести их из здания суда под конвоем честных полицейских; в безмолвии; ожидающих приговора измениться или умереть. Все люди, мы повторяем, были созданы Богом и несут в себе бессмертные души. «Бескартофельный» ирландец сделан из той глины, что и расчудесный лорд‒наместник18. Но он ведь не какая-то «бескартофельная» пародия на человека: у него есть жизнь, данная ему небесами всего один раз, и его судьба в вечности ада или рая зависит от нее. Безмерным полон он, оно вне его, вокруг него; чувствами полон он, такими, что и Шекспир бы не описал; желаниями полон он, абсолютными, словно самодержец российский! Долго уже учили его трижды славные люди и институты, долго вели его, руководили им, и вот к чему его привели, вот чему научили – вечной нехватке третьесортного картофеля. О, благородный, здравомыслящий, отполированный до блеска читатель, по волшебству перенесись-ка в оборванное пальто и пустую голодную лачугу – да подумай о своем брате, человеке, вынужденном питаться кореньями!
От проблем общества не надо избавляться, их надо исправлять; везде и повсюду, даже в аду, если в них найдется хоть капля чего-то достойного и хорошего. Дорогу смягчающим обстоятельствам, жалости, терпению! И все же когда результатом такой деятельности оказывается многолетний голод – споры, смягчающая логика, жалость и терпение по данному вопросу можно считать иссякнувшими. Можно считать, что с таким положением вещей придется покончить. Что каждый честный человек – естественный его враг. Что каждый честный человек, каких бы взглядов он не придерживался, будь то в политике или где еще, встанет и скажет: «Так более продолжаться не может, небо восстает против этого, земля восстает против этого; скорее Ирландия превратится в выжженную безлюдную пустыню, чем это будет продолжаться». Беды Ирландии или «справедливость для Ирландии» – не об этом мы сейчас пишем. Это сложный, глубокий вопрос, до дна которого не долетит и факел. Ибо угнетение проникло гораздо дальше, чем просто в экономику Ирландии; оно проникло внутрь ее сердца и души. Ирландский национальный характер деградировал, разрушился; и пока он не начнет восстанавливаться, не восстановится и все остальное. Неметодично, бездумно, жестоко, лживо – чего вы добьетесь от бедного ирландца, действуя таким вот образом? «Лучший народ на свете, – как сказала нам одна ирландская дама. – Не считая двух вещей: они постоянно лгут и воруют!» Народ, известный тем, что не говорит правду и не действует праведно, такой народ мертв даже для самой идеи о процветании. Такой народ более не трудится, основываясь на природе и действительности; он трудится, основываясь на фанатизме, имитации, ничтожестве; а получающийся результат, вполне естественно, оказывается не чем-то, а ничем – даже картошка и та третьесортная. Дефицит, тщетность, смятение, безумие в нем орудуют не первый год. Такой народ жив не порядком, а беспорядком, протекающим через каждую его вену; а потому лекарство от него, если такое и есть, должно быть помещено в самое его сердце: не только ситуация вокруг него, но и он сам должен измениться. Бедная Ирландия! И все же не позволяйте честному ирландцу, видящему и знающему все это, отчаиваться. Разве не может он сделать что-нибудь, дабы противостоять вредной лжи, где бы он ее не находил, и превратить ее в полезную и благословенную правду? Каждый смертный может и должен сам быть честным человеком – это великое свершение и родитель великих свершений; так один желудь, в конце концов, может всю землю покрыть дубами! Каждый смертный может что-то сделать – так пусть делает, и будь, что будет!
Мы, англичане, даже сейчас платим горькую дань за долгие века несправедливости по отношению к соседу нашему – Ирландии. Не сомневайтесь: несправедливости было полно; иначе Ирландия не была так несчастна. Земля добра, она в изобилии посылает нам еду и приплод; если, конечно, в это дело не вмешивается человеческая глупость. То был страшный день, когда Стригул19, впервые вмешался в дела этого народа. У него не получалось их истребить: им пришлось объединиться и истребить его! Были среди них жесткие и милосердные люди; несправедливые правители и справедливые; враждовавшие друг с другом с большой долей насилия пять диких веков назад; жестокие и несправедливые продолжали творить свои непотребства, в итоге получив то, что мы имеем сейчас. Англия виновата перед Ирландией; и наконец, в полной мере пожинает плоды несправедливости пятнадцати поколений.
Все, о чем мы хотели сказать, так это о нашем выводе из печального факта о трети «бескартофельных» – вкупе с хорошо известным фактом, что ирландцы говорят лишь на частично понятном диалекте английского и для них стоимость проезда в поезде один фунт четыре пенса! Толпы несчастных пьяных ирландцев бродят по нашим городам. Дикие ирландские изгнанники, псевдоискусные, беспокойные, безрассудные, несчастные и осмеянные, приветствуют вас на всех улицах и переулках. Английский кучер бьет «милетца» кнутом и проклинает его, если тот начинает крутиться рядом; пока последний протягивает свою руку, прося подаяния. Он – самое болезненное зло из тех, с которыми наша страна сталкивалась. В своих лохмотьях, с присущей ему дикостью, стоит он там, готовый взяться за любую грязную работу; при оплате, которая позволит ему купить себе картошки. А приправой ему будет соль; он спит в любом свинарнике, псарне, насесте во флигеле; и носит обноски, надеть или снять которые практически невозможно, разве что на праздники или красные дни календаря. Саксонец, не готовый так жить, работу не найдет. Он тоже может быть невежествен; но он еще не опустился с планки благопристойной человечности до планки убогой обезьяноподобности – он так не может. За океаном лежат девственные американские леса; нецивилизованный ирландец не силой своей, а полной ее противоположностью выдавил местного саксонца и занял его место. Там пребывает он в своей грязи и неразумии, в своей лживости и алкогольном насилии – готовое ядро деградации и беспорядка. Тот, кто борется и плывет против течения, теперь своими глазами может лицезреть пример того, как человек живет, погружаясь на дно. Пусть тонет; он не худший из людей; не хуже другого точно. Мы изобрели карантин против чумы; но против этого не ввести карантина; да и против чего он вообще возможен? Жалко смотреть. Британскую землю саксонцы очистили, вспахали и вырастили на ней урожай – она их дом для них самих и для их предков. Под небесами нет такой силы, которая смогла бы выбить их оттуда; они – саксонцы изо всех сил, крепко схватятся и скинут (с помощью неба и своего саксонского юмора) захватчика в море. Но узрите: идет армия, вооруженная лишь лохмотьями, невежеством и наготой; и хозяева земли саксонской, словно парализованные невидимой магией, бегут за тридевять земель и прячутся в трансатлантических лесах. Неужто это и есть «отмена унии»?20 «По воле Божьей, – как сказал Вильгельм III, – ты был королем Ирландии и мог приказать ей двинуться куда угодно». Вот это попробуйте отменить!
Что до бедных «иберийских» ирландских братьев, что они могут поделать? Не могут же они остаться дома и умереть от голода? Вполне естественно, что они приходят сюда, делаясь нашим проклятьем. Увы, но и для них здесь не медом мазано. Нет ничего хорошего или радостного в том, чтобы бичевать их за это; только плохое. Но мы избрали такой образ действий, и он оказался довольно эффективным. Теперь же настало время выбрать: должны ли мы помочь ирландцам или уничтожить их. Благовидная помощь, оказанная в ответ на тот или этот призыв, более не действенна; она должна основываться на искреннем желании и фактах, должна найти свое отражение в настоящем, которое ответит началом улучшения жизни наших несчастных братьев. Они более не могут жить в сердце цивилизации, постоянно испытывая страшный голод. Ибо мы полагаем, что саксонские британцы никогда не согласятся опуститься вместе с ними до такого состояния. Божьей милостью живет в саксонцах подлинная изобретательность; методичность, проницательность, перманентная добропорядочность; рациональность и правдивость, которую природа не отрицает; к тому же в глубине их сердец сидит берсерк, который гниению предпочтет что угодно, включая разрушение и саморазрушение. Да не проснется он – этот берсерк! Глубоко спрятанный, лежит он во тьме, словно веселое синее пламя, за слоями условностей, традиций и спокойного трудолюбия – все стоит на нем, все он оживил и сделал плодотворным: справедливость, ясность, молчаливость, упорство, неторопливое неутомимое усердие, ненависть к беспорядку, ненависть к несправедливости – этому худшему виду беспорядка, все, что характеризует этих людей; их внутренний огонь, утверждаем мы, как любой подобный огонь должен оставаться скрытым. Глубоко скрытым; но пробудимым и неистощимым; да не проснется он! С этим сильным молчаливым народом теперь шумные и горячные ирландцы объединены общим делом. Ирландия впервые столь странным образом оказалась в одной лодке с Англией, и теперь они либо поплывут, либо утонут, но обязательно вместе; бедность Ирландии медленно, но неизбежно передалась и нам, став нашей бедностью. Ирландский народ надо исправить и защитить, хотя бы ради Англии. Жаль, что с обеих сторон все равно останутся бедные рабочие, болью оплачивающие поведение непослушных Стиргулов, Генрихов, Макдермотов и О’Донохью! Сильные едят недозревший виноград, в то время как у слабых выпадают последние зубы. «Проклятья, – гласит пословица, – как куры, они всегда возвращаются назад».
Конец ознакомительного фрагмента.