Глава I
Второе пришествие Агари[1]
Иаков Дикс был ростовщиком, но не евреем, несмотря на свое занятие и на то, что данное ему при крещении имя звучало как древнеиудейское. Он был настолько стар, что никто не знал его настоящего возраста, настолько уродлив, что над ним издевались дети на улице, и настолько жаден, что вся округа называла его Скрягой. Если у него и были какие-то скрытые хорошие качества, уравновешивающие плохие, они никому не были известны, да никто и не трудился их искать. Иаков, угрюмый и малообщительный человек, был явно не из тех, кто склонен поощрять непрошеное любопытство. Он жил в своем ломбарде, словно великан-людоед в сказочном замке, и никто никогда не приходил к нему – кроме людей, которые являлись, чтобы заключить сделку, поспорить о ее условиях и осыпать его проклятиями по завершении дел. Из чего можно было заключить, что вести с Иаковом дела было непросто.
Ломбард Иакова на Карби-Кресент в Ламбете[2] напоминал замок людоеда: пусть он не был завален костями мертвецов, зато в нем хранились реликвии и обломки множества потерпевших крушение жизней и семейств. Расположенный в середине грязной улицы, он выходил фасадом на маленький пустырь; попасть в него можно было с переулка, ведущего на соседнюю улицу. В его окнах, за многие годы покрывшихся слоем пыли, были выставлены самые разные предметы: от серебряных чайников до порядком побитых кастрюль, от золотых часов до ржавых утюгов, от плотницкого инструмента до стильного зеркала в рамке из слоновой кости. Предметы, выставленные в окнах ломбарда Дикса, представляли собой в миниатюре пошлость и упадок современной цивилизации.
В этом была некая ирония – в том, что рядом находились совершенно несочетаемые вещи, пустяковые и самые необходимые. Тут вечной улыбкой улыбались с медной грелки фигурки из дрезденского фарфора, ярко раскрашенные и изящные; там лежал кинжал времен Ренессанса с рукояткой из серебра, а рядом – дюжина дешевых столовых ножей, из тех, что мы осыпаем проклятьями за трапезой в третьесортном ресторане. Обмотанная рука мумии фараона соседствовала с агатовым блюдцем, на котором лежала кучка монет разных эпох и всевозможных стран. Часы из золота и серебра висели рядами над фантастическими храмами и кораблями, вырезанными из слоновой кости трудолюбивыми китайскими ремесленниками. На прямоугольнике богатой парчи с узором, вытканным шелковой нитью, многоцветной, как хохолок попугая, с небрежной щедростью были свалены многочисленные медали, амулеты, старомодные кольца с потускневшими драгоценными камнями и хрупкие стеклянные браслеты индийских танцовщиц. Небольшая шкатулка японского лака, черная, с гротескными позолоченными фигурками; коралловые талисманы из Южной Италии для защиты от сглаза; украшенный драгоценными голубыми и бирюзовыми камнями турецкий кальян; викторианские шляпы с вышивкой из потускневшего золота; амулеты, серьги, браслеты, табакерки и броши с флорентийской мозаикой – все это было легкомысленно свалено в кучу и покрыто слоем тонкой серой пыли. «Обломки» многих столетий, высохшие кости сотни обществ, мертвых или умирающих. Какое свидетельство мимолетности империй и ничтожности гордыни жалких людишек!
Двери вели в маленький и темный магазин. Через комнату тянулся узкий прилавок, деля ее на две части. С одной стороны у самого входа стояли три деревянные ширмы, образуя четыре подобия сторожевых будок – посетители заходили в них для ведения деловых переговоров.
Иаков, ссохшийся, хитрый, вечно сотрясаемый кашлем, слонялся вдоль прилавка, непрерывно споря со своими посетителями и обманывая их при малейшей возможности. Он никогда не давал настоящей цены за закладываемый предмет, сражался за каждый фартинг[3] и, даже когда получал вещь по себестоимости, оставался недоволен сделкой. Поэтому каждая выложенная им монета была каплей крови, выжатой из его иссохшего сердца.
Он редко покидал лавку и никогда не общался с коллегами. Закончив очередной день сутяжничества, он неизменно удалялся в мрачную гостиную в задней части дома, главным украшением которой служил гигантский, встроенный в стену, сейф. Здесь Иаков пересчитывал доходы и общался с сомнительными типами, которых не следовало допускать в ломбард – они приходили тайком, чтобы сбыть краденое. А еще в самые светлые свои моменты он беседовал здесь с единственным другом, который имелся у него на Карби-Кресент… или даже во всем Лондоне. Иакову не грозило стать образцом популярности.
Этим его другом был адвокат по имени Варк, который вел сомнительные дела сомнительными методами с сомнительными клиентами. Его имя, как он заявлял, говорило о польском происхождении, но обычно соседи рифмовали «Vark» с «shark»[4], и это показывало их отношение к юристу. В округе его ненавидели лишь немногим меньше, чем Иакова.
Сперва этих двоих связывали только отношения юриста и клиента, но позднее они переросли в настороженную дружбу, поскольку у обоих была схожая репутация и оба были изгоями. Они не доверяли друг другу и пытались надуть друг друга к своей выгоде, но всегда безуспешно. Однако каждый вечер встречались и беседовали в мрачной гостиной о разных своих махинациях. Никому больше они не рискнули бы об этом рассказать, но у них была настолько плохая репутация, что они не осмеливались предать друг друга. Только на такой основе возможна дружба среди воров.
Как-то на исходе одной туманной ноябрьской ночи Иаков со своим закадычным другом сидел у чахлого огонька, едва заметно мерцавшего на ржавой железной колосниковой решетке. Старый ростовщик варил кашу, а Варк, сидя рядом, потягивал из бокала джин, налитый из принесенной с собой бутылки и слегка разбавленный водой. Водой адвоката снабдил господин Дикс, так как она ему ничего не стоила, но Варк – и это важно для понимания ключевой особенности их отношений – всегда приходил со своим напитком. На дощатом столике стояла оплывшая свеча в заложенном серебряном канделябре, давая скудный свет. Туман заползал с улицы в комнату, и парочка сидела в этой мути, едва освещенная маканой свечой[5]. Такое убожество и такая нищета были возможны только в обители скупца вроде Иакова.
Варк, маленький, худой, гибкий, напоминал скорее червя, чем человека, созданного по образу и подобию Творца. У него был острый нос и прыщавое лицо, на котором сверкали два хитрых тусклых глаза, зеленых, как у кошки. Старый порыжевший черный костюм кое-где протерся, демонстрируя белье. Варк потирал руки и подобострастно кивал всякий раз, когда Иаков между приступами кашля отпускал грубые замечания. На мистере Диксе был богатый, хотя и выцветший, домашний халат, оставшийся после какого-то денди времен Регентства[6], и каждый приступ кашля угрожал разорвать хрупкое тело Иакова на куски. Но старик был удивительно упорным и цеплялся за жизнь с отчаянной решимостью – хотя одним небесам ведомо, что хорошего нашел старый негодяй в своем убогом существовании. Варк, составивший для Иакова завещание, не одобрял этого упорства и сейчас жаждал смерти своего клиента, с тем чтобы в качестве душеприказчика прикарманить часть богатств, которыми, по слухам, владел Дикс. Наследник Дикса отсутствовал, и Варк был полон решимости позаботиться о том, чтобы его никогда не нашли. А пока адвокат с головой, полной замыслов, раболепно съежился перед Иаковом, наблюдая, как тот кашляет над своей кашей.
– Ах, боже мой, боже! Какой нынче вечером у мистера Дикса ужасный кашель! – вздохнул Варк, говоря о своем клиенте в третьем лице, как делал почти всегда. – Почему господин Дикс не отведает джина, чтобы смочить горло?
– Не могу себе этого позволить! – прохрипел Иаков, наливая кашу в миску. – Джин стоит денег, а денег я пока не заработал. Сделайте мне маленький подарок, плесните мне немного из вашего стаканчика, господин Варк, чтобы показать, что вы рады моей компании.
Господину Варку такая просьба очень не понравилась, и в предложенную чашку он налил как можно меньше джина.
– Ну что за милый человек! – ухмыляясь, сказал адвокат. – Такой компанейский, полный веселья!
– Веселье мое – выпивка ваша! – ответствовал Иаков, прихлебывая кашу.
– Какое остроумие! – фыркнул Варк, хлопнув себя по коленям. – Лучше «Панча»[7].
– Джин да каша – пища наша! – объявил господин Дикс, воодушевленный похвалой.
– Хе-хе! Сдохну от смеха! В театре за деньги меня веселили хуже.
– Дурак! – проворчал Иаков, взяв в руки каминные щипцы. – Не надо было платить-то. А теперь убирайся! Я собираюсь потушить огонь. Не хочу и дальше жечь дорогой уголь, чтобы тебя согревать. Да и свеча больше чем наполовину сгорела! – негодующе закончил он.
– Иду, иду… – проворчал темноволосый адвокат, сунув бутылку в карман. – Но как обидно покидать приятную компанию!
– Хватит болтать ерунду, чернильная душа! Мой сын еще не отозвался на объявление?
– Мне кажется, что сын господина Дикса не спешит утешить своего опечаленного родителя, – ответил адвокат. – Ох уж эти жестокосердные отпрыски!
– Тут ты прав, дружище! – нахмурившись, пробормотал Иаков. – Джимми оставил меня умирать в одиночестве, будь он проклят!
– Тогда зачем вы завещали ему все свои деньги? – спросил Варк, теперь заговорив от первого лица, как делал всякий раз, стоило разговору свернуть на деловые рельсы.
– Как это зачем, дурак? Затем, что он сын Агари, плохой сын хорошей матери.
– Агарь Стэнли – ваша жена… Ваша жена-цыганка? Так, господин Дикс?
Иаков кивнул:
– Чистокровная цыганка. Я встретил ее, когда был коновалом.
– Коновал, бродячий торговец! – хныкнул Варк. – Какой острый ум у этого человека!
– Она приехала со мной в Лондон, когда я решил здесь обосноваться, – продолжил Иаков, не обратив внимания на замечание гостя. – И город убил ее. Она не могла дышать среди кирпичей и известкового раствора после свободного воздуха дорог. Бедная покойная бедняжка! И она оставила мне Джимми – Джимми, который меня оставил.
– Какой простор для воображения… – начал было Варк, но, по яростному взгляду Иакова поняв, что комплименты его покойной жене не будут хорошо приняты, изменил тон. – Он растратит ваши деньги, господин Дикс.
– И пускай! Агарь умерла, а когда я умру… Пусть делает что хочет.
– Но, мой щедрый друг, если бы вы наделили меня бо́льшими полномочиями в роли своего душеприказчика…
– Ты бы сам прибрал мои деньги, – иронически перебил Дикс. – Думаешь, я этого не знаю, ты, акула! Твоя обязанность – передать имущество Джимми согласно закону. Я же тебе плачу.
– Но платите так мало! – проскулил Варк, поднимаясь. – Если у вас…
В этот момент кто-то громко постучал в дверь лавки, и оба злодея, всегда опасавшиеся полиции, уставились друг на друга, на мгновение замерев от ужаса. Потом Варк, всегда заботившийся о собственной шкуре, схватил свою шляпу и поспешил к задней двери, собираясь под покровом тумана вернуться домой так, чтобы никто не увидел его и не задал никаких вопросов. Он исчез, словно призрак, оставив Иакова одного, а в дверь постучали снова.
– Неужели пилеры![8] – пробормотал старик, доставая пистолет из шкафа. – Но, может, и воры. Что ж, коли так…
Он мрачно усмехнулся и, недоговорив, зашаркал к двери со свечой в руке. Часы в магазине пробили одиннадцать, и в дверь постучали в третий раз.
– Кто там так поздно? – резко спросил Иаков.
– Я, Агарь Стэнли!
С криком ужаса господин Дикс выронил свечу, и его накрыла темнота. Сейчас, когда его мысли крутились вокруг покойной жены, неожиданное упоминание ее имени заставило старика поверить, что она стоит по ту сторону двери, закутанная в саван, окоченевшая. Между живым и мертвой – лишь одна непрочная преграда! Какой ужас!
– Призрак Агари! – пробормотал бледный дрожащий Дикс. – Почему она явилась сюда из могилы? К тому же из такой дорогой могилы, с мраморным надгробьем, обнесенной кирпичной оградой.
– Впустите меня! Позвольте мне войти, мистер Дикс! – крикнула незваная гостья, снова постучав.
– Она никогда меня так не называла, – успокоившись, пробормотал Иаков.
Он подобрал свечу, снова ее зажег и громко объявил:
– Я не знаю никакой Агари Стэнли.
– Откройте дверь – и узнаете. Я племянница вашей жены.
– Живая женщина! – пробормотал старик, пытаясь открыть замок. – Против этого я не возражаю.
Он распахнул дверь настежь, и из тумана и темноты в лавку шагнула молодая девушка лет двадцати в темно-красном платье из грубой ткани и коротком черном плаще. Руки ее были обнажены, голова непокрыта, если не считать алого платка, небрежно скрученного вокруг великолепных черных волос. Восточные черты ее лица и цвет кожи выдавали в ней настоящую цыганку: изогнутые брови над большими темными глазами, красивый рот с тонкими губами и изысканный точеный нос. Ее лицо и фигура были лицом и фигурой женщины, нуждающейся в пальмах, песках пустыни и золотистом солнечном свете, горячем и страстном… Однако эта восточная красавица появилась из тумана, словно какая-то мертвая сирийская принцесса, и предстала во всем своем роскошном очаровании удивленному взгляду старого ростовщика.
– Так ты племянница моей покойной Агари? – спросил он, рассматривая гостью при желтом свете тонкой свечи. – Да, точно. Она была похожа на тебя, когда я встретил ее в Нью-Форесте. Что тебе нужно?
– Еду и кров, – коротко ответила девушка. – Но вы бы лучше закрыли дверь. Это может плохо сказаться на вашей репутации, ведь любой прохожий может увидеть, что вы разговариваете с женщиной в такое время суток.
– Моя репутация! – фыркнул Иаков, задвигая засовы. – Господи! Да она уже давным-давно испорчена. Если бы ты знала, насколько плохая у меня репутация, ты бы сюда вообще не пришла.
– О, я могу постоять за себя, господин Дикс. К тому же вы достаточно стары, чтобы быть моим прадедом.
– Ну, проходи, проходи! Вежливо ты разговариваешь, юная особа!
– Я вежлива с теми, кто вежлив со мной, – ответствовала Агарь, забрав свечу из руки хозяина. – Пойдемте, господин Дикс, проводите меня; я устала и хочу спать. Я голодна и желаю поесть. Вы должны дать мне кров и стол.
– Дьявольская наглость, юная особа! Почему я должен все это делать?
– Потому что я родственница вашей покойной Агари!
– Да, да, что-то в этом есть, – пробормотал Дикс и, несмотря на свойственное ему упрямство, повинуясь властному духу девушки, повел ее в выцветшую гостиную.
Там она сняла плащ и села, а Иаков с несвойственным ему гостеприимством, вызванным воспоминаниями о покойной жене, собрал незамысловатое угощение и молча поставил еду перед гостьей.
Так же молча она поела, восстановив свои силы. Иаков восхищался самообладанием цыганки; ее самоуверенное хладнокровие скорее нравилось ему, чем наоборот. Как только она прикончила последний кусок хлеба с сыром, он заговорил, и его первое замечание было преднамеренно сухим и грубым.
– Ты не можешь здесь оставаться! – любезно объявил старик.
Девушка отвечала тем же тоном:
– Могу и останусь, господин Дикс.
– По какой такой причине, шельма ты эдакая?
– По нескольким … И все они веские, – сказала Агарь, подперев подбородок руками и пристально глядя на его морщинистое лицо. – Я знаю о вас все от цыгана, который был здесь шесть месяцев тому назад. Ваша жена умерла, сын вас бросил, и вы живете один, никем не любимый, ненавидя всех и вся. Вы старый, немощный и одинокий, но благодаря браку вы родственник нежной цыганки. Вот почему – и еще потому, что в жилах моих течет кровь вашей покойной рани[9], я пришла, чтобы присмотреть за вами.
– Ах ты Иезавель![10] Так я тебе и позволил!
– О, вы быстро согласитесь, – беззаботно ответила женщина. – Я слышала, вы скупец, поэтому вы не упустите шанс обзавестись бесплатной служанкой.
– Служанка! Ты? – спросил Дикс, восхищаясь ее величественным видом.
– И тем не менее, господин Дикс. Я буду присматривать за вами и вашим домом. Я буду скрести, и готовить, и штопать вашу одежду. Если вы научите меня вашему ремеслу, я попробую заключить с кем-нибудь сделку так же жестко и стремительно, как делаете вы. И все это – задаром.
– За еду и жилье, дерзкая девчонка.
– Дайте мне сухой хлеб и холодную воду, крышу над головой и охапку соломы, чтобы спать. Это недорого вам обойдется, и больше я ничего не попрошу… Скряга.
– Как ты смеешь так меня называть, дикая кошка!
– Так вас называют соседи, – ответила Агарь, пожав плечами. – Думаю, это прозвище вам подходит. Ну-с, господин Дикс, я сделала предложение.
– Я пока еще его не принял! – огрызнулся Иаков, сбитый с толку этой девушкой. – Почему ты пришла ко мне? Почему не осталась со своим племенем?
– Я могу объяснить это за пять минут, господин Дикс. Мы, Стэнли, сейчас в Нью-Форесте. Знаете, где это?
– Само собой, девчонка, – печально ответил Дикс. – Там я встретил свою Агарь.
– Именно оттуда я и явилась – вторая Агарь, – ответила девушка. – Я жила со своим племенем и была счастлива, пока не пришел Голиаф.
– Голиаф? – недоверчиво переспросил Иаков.
– Он наполовину горгио[11], наполовину цыган – рыжий негодяй, который решил влюбиться в меня. Я ненавижу его. Ненавижу до сих пор! – Грудь женщины быстро вздымалась и опускалась – она часто и тяжело дышала. – И он бы заставил меня стать его женой. Фараон – наш повелитель, вы знаете – силой заставил бы меня стать рани этого человека, потому что некому было меня защитить. И я была несчастна. Тут я вспомнила, что мне рассказывали о вас, женившейся на одной из нашего рода. И я сбежала сюда, чтобы найти у вас защиту и стать вашей служанкой.
– Но Голиаф, эта рыжая скотина?
– Он не знает, куда я делась, и никогда не найдет меня здесь. Позвольте мне остаться, господин Дикс, и быть вашей служанкой. Мне некуда идти, некого просить, кроме вас – мужа покойной Агари, в честь которой мне дали имя… Так мне уйти или остаться, теперь, когда я сказала вам правду?
Иаков задумчиво посмотрел на девушку и увидел слезы, блестевшие на тяжелых ресницах, хотя гордость заставляла ее сдерживаться. Тронутый ее беспомощностью, вспомнив о жене, которую он так сильно любил, и оценив преимущества обладания белой рабыней, на которую можно будет положиться, хитрый старик передумал.
– Оставайся, – тихо сказал он. – Посмотрим, будешь ли ты мне полезна… Полезна и преданна, моя девочка. И коли так, у тебя будут стол и кров.
– Договорились, – сказала Агарь со вздохом облегчения. – А теперь, старик, дай мне отдохнуть, я прошла много длинных миль и устала.
Вот так Агарь и поселилась в ломбарде; и вот почему Варк, к своему великому изумлению, обнаружил женщину – более того, молодую и красивую женщину – в доме Иакова Дикса. Эту новость соседи восприняли как чудо и распространяли все новые истории о господине Диксе и его домоправительнице, которая, судя по слухам, была не лучше, чем следовало ожидать. Но Агарь не заботили злые языки – и старика тоже. Без искры любви или привязанности они работали вместе на основе взаимной выгоды; и все оставшиеся дни Иакова Агарь служила ему верой и правдой. Чему и дивился Варк.
Для девушки то была нелегкая жизнь. Иаков был строгим хозяином, и она очень дорого платила за ночлег и пропитание. Агарь скребла стены и полы, чинила заложенные платья, требовавшие починки, и готовила скромную пищу для себя и своего хозяина. Старый ростовщик научил ее, как занижать цену предметов, которые приносили в заклад, как торговаться с их владельцами и как выжать последний шестипенсовик из жалких людишек, приходивших выкупить свои залоги.
Вскоре Агарь стала такой же хитрой, как и сам Иаков, и он никогда не боялся доверять ей сделки или работу в магазине. Она начала разбираться в картинах, драгоценных камнях, изделиях из серебра, в фарфоре – фактически изучила все необходимое, чтобы стать в этом деле специалистом. Сама того не зная, невежественная цыганка сделалась настоящим знатоком.
Чтобы жизнерадостно сносить жребий, который она добровольно выбрала, от Агари требовалось все ее терпение. Ее кровать была жесткой, пища – скудной; а острый язык старика постоянно терзал ее горькими словами. Иаков, уверенный, что его рабыня не имеет другой крыши над головой, упражнялся вовсю в мелочном искусстве тирании. Он обрушил на девушку всю ненависть, которую питал к бросившему его сыну. Однажды он зашел так далеко, что попытался ее ударить, но одного свирепого взгляда Агари оказалось достаточно, чтобы он передумал. В кои-то веки испугавшись, тиран никогда больше не пытался поднять руку на девушку. Он ясно видел, что если один раз разбудит дьявола в этом отпрыске свободного цыганского народа, то не сможет вновь его усыпить. Но хотя к Агари никогда не применяли настоящее насилие, жизнь ее была такой несчастной, какой только может быть жизнь человеческого существа.
Задыхаясь в крошечном ломбарде, со всех сторон окруженном соседними магазинчиками, Агарь тосковала о свободной жизни на дороге. Ее мысли возвращались к зеленым лесам, летом таким прохладным и тенистым. Цыгане жили на поросшей бурым вереском пустоши, и в свете звезд красное пламя цыганского костра отбрасывало фантастические тени на табор и шатры. Во тьме ночи она бормотала странные слова на цыганском языке, словно некие заклинания, возвращающие память. Раскладывая вещи в витрине, она пела самой себе обрывки грустных цыганских песен. Ностальгия по диким местам, табору и широкой дороге мучила ее в разгар лета, а когда началась зима, девушка затосковала по холодному дыханию диких ветров, гуляющих над засыпанными снегом вересковыми пустошами, над неподвижными прудами в холодных объятиях скользкого и прозрачного, как стекло, льда. В ломбарде она была ссыльной, изгнанной из рая бродячей свободы, которым грезила.
И, что еще того хуже, в нее влюбился Варк. Впервые за всю его ограниченную, эгоистичную жизнь божественная страсть коснулась грубой души вороватого адвоката. Восхищенный очаровательной темноволосой девушкой, подавленный ее неукротимым духом, пораженный ее ясным умом и безошибочными суждениями, господин Варк жаждал обладать этим сокровищем. Была и другая причина, чтобы попросить ее руки и сердца, и он попытался облечь ее в слова, когда попросил Агарь стать его женой. Двенадцать месяцев понадобилось Варку, чтобы на это решиться, и можно представить себе его ярость, когда Агарь сразу ему отказала. Несчастный не мог поверить, что она говорит всерьез.
– Ах, дорогая, милая Агарь! – проскулил он, пытаясь взять ее за руку. – Разве ты не слышала, что сказал твой раб!
Агарь, которая чинила кружева и присматривала за магазином во время отсутствия Иакова, с презрительной улыбкой посмотрела на адвоката.
– Вы назвали себя рабом в шутку, – тихо сказала она. – А я и в самом деле рабыня. Год назад я продала себя в рабство за то, чтобы влачить тут жалкое существование. Вы хотите жениться на рабыне, господин Варк?
– Да, да! Тогда тебе больше не придется работать, как служанке.
– Я предпочла бы быть служанкой, а не вашей женой, мистер Варк.
– Девчонка, ты сошла с ума! Почему?
– Потому что вы подлец.
Варк дружески ухмыльнулся, никоим образом не оскорбленный этой откровенностью.
– Моя Клеопатра, в этих краях мы все негодяи. Мистер Иаков Дикс – это…
– Он мой господин! – резко перебила Агарь. – Поэтому оставьте его в покое. А что касается вашего предложения, мой друг, какие выгоды я получу, если его приму? Вы просите меня быть вашей женой не без причины.
– Ой, это верно, моя красавица! – усмехнулся мистер Варк. – Боже, как вы искусны в догадках! Мотив двойной: во-первых, любовь…
– Эй, об этом мы не будем говорить! Вы не знаете, что такое любовь. Другой мотив?
– Деньги! – отрывисто и без лишних слов сказал Варк.
– Гм! – с иронией отозвалась Агарь. – Деньги господина Дикса?
– Какая проницательность! – воскликнул адвокат, хлопнув себя по колену. – Господи, вот это интеллект!
– Обойдемся без обычных комплиментов, господин Варк. Ну, как деньги господина Дикса могут через меня попасть к вам?
– Что ж, – сказал Варк, моргая зелеными глазами, – старик питает к тебе слабость, моя дорогая. Вся симпатия, которую он испытывал ко мне, теперь отдана тебе. Прежде чем ты появилась, он составил завещание в пользу своего потерянного сына и назначил меня душеприказчиком. Теперь, увидев, как ты умна, он составил новое завещание…
– Оставив все деньги мне, я полагаю? Это ложь!
– Ложь, которую я не собирался тебе рассказывать, – ответствовал Варк. – Нет, деньги все равно остаются сыну; но ты – его новый душеприказчик. Теперь понимаешь?
– Нет, – сказала Агарь, откладывая свою работу. – Не понимаю.
– Ну, если я женюсь на тебе, то буду управлять имуществом от твоего имени…
– В интересах пропавшего наследника? Ну?
– В том-то и дело, – объявил мистер Варк, положив тонкий палец на ее колено. – Пропавший наследник. Неужели не понимаешь? Нам незачем его искать, так как мы можем оставить деньги у себя и получить добрую часть состояния.
Агарь поднялась и мрачно улыбнулась.
– Милый маленький план, вполне достойный вас, – презрительно сказала она. – Но есть два препятствия. Я не ваша жена, и я – честная девушка. Повторите попытку с кем-нибудь из ваших клиенток, господин Варк. Я не продаюсь!
Она пошла прочь, и Варк проводил ее злобным взглядом. Будучи подлецом, он не мог понять этой честности, которая встала на его пути к успеху. Кусая пальцы, он смотрел вслед Агари и раздумывал, как бы поймать ее в свои сети.
«Если бы этот старый скряга оставил ее своей наследницей! – думал он. – Тогда бы она без всяких сомнений взяла деньги. А если бы у нее были деньги, я бы заставил ее стать моей женой. Но Иаков собирается отдать все богатства своему проклятому сыну, который так часто желал смерти своему отцу. Ах! – вздохнул Варк, потирая руки. – Если бы я мог доказать, что он пытался убить старика, Иаков не оставил бы ему ни пенни, и тогда Агарь заполучила бы деньги, а я бы заполучил ее. Какая прекрасная мечта! Почему бы ей не стать явью?»
Да, это была такая прекрасная мечта, предлагавшая такие возможности для совершения подлостей, что Варк сразу же взялся за дело, стараясь воплотить свои замыслы в жизнь. У него было много писем и векселей отсутствующего Джимми, который имел обыкновение приходить к нему за деньгами, когда господин Дикс по-отцовски отказывал ему. Рассчитывая на смерть старика, господин Варк снабжал сынка деньгами на его мотовство под высокий процент, собираясь вознаградить себя за счет наследства. А теперь, когда вместо него деньгами должна будет заправлять Агарь, ему будет трудно получить что-либо сверх обычных процентов – и все из-за нелепой честности девушки. Поэтому он собирался предъявить Иакову доказательства того, что пропавший сын собирался избавиться от докучливого отца с помощью тайного убийства. Стоит такой идее запасть в голову Диксу, и он может оставить свое состояние Агарь, а тогда искусный и коварный мистер Варк улестит и завоюет наследницу. Прекрасный план и довольно простой.
Среди многочисленных подозрительных клиентов Варка был один малый, искусно подделывавший документы, который иногда удалялся в одну из тюрем ее величества, поскольку слишком часто использовал свои криминальные таланты. В данный момент он был на свободе. Господин Варк передал ему пачку писем Джимми и черновик письма, которое он хотел подделать, начертав его почерком отсутствующего наследника. Когда все было готово, господин Варк дождался подходящего случая и сунул письмо в фарфоровую кружку, хранившуюся в задней части гостиной. В этой кружке, насколько он знал, Джимми обычно держал табак. Кружка стояла на верхней полке, и Иаков не трогал его с тех пор, как уехал его сын. Господин Варк, как умный негодяй, которым он, собственно, и был, определил это по толстому нетронутому слою пыли, лежавшей на кружке и полках.
Ловушка была расставлена, оставалось только заманить в нее Иакова, и Варк продумал этот шаг в самой искусной манере. Он очень надеялся на успех, однако упустил из виду один из необходимых элементов осуществления своего плана – помощь Агари. Когда он разрабатывал эту схему, прежде всего к собственной выгоде, он совершенно не предполагал, что Агарь откажется помочь ему достигнуть цели. Каковая слепота доказывала, что он не способен оценить или даже понять честность характера этой девушки.
Варк, по своему обыкновению, пришел однажды вечером, чтобы поговорить с Иаковом. Затянутая туманом комната с одинокой свечой и затухающим очагом выглядела точно так же, как в тот вечер, когда появилась Агарь, если не считать того, что теперь сама Агарь сидела за столом, занимаясь шитьем. Она нахмурилась, когда Варк с подобострастным видом вошел в комнату, но, приветствовав его кивком, не заметила улыбки подлеца. Господин Варк достал свою бутылку джина и присел возле очага напротив Иакова, который в этот вечер выглядел очень старым и немощным. Старик ослабел еще больше и стал еще ворчливее и раздражительнее, чем раньше. Как обычно, он спросил Варка, отозвался ли Джимми на объявления, и, как обычно, получил отрицательный ответ.
Иаков застонал.
– Я умру этой зимой, и некому будет закрыть мне глаза, – сказал он с угрюмым видом.
– Что же такое говорит господин Дикс! – с улыбкой воскликнул Варк. – Он забывает о нашей красавице Агари.
– Агарь – очень хорошо, но она не Джимми.
– Возможно, если бы наш дорогой друг знал все, он был бы доволен, что она не Джимми.
Услышав многозначительный тон Варка, Агарь изумленно подняла глаза. Иаков нахмурился.
– Что ты имеешь в виду, акула? – спросил он, и в его выцветших глазах мелькнул огонек.
– Ой, да ведь Джимми был подлец, – ответил адвокат, заманивая старого ростовщика в ловушку.
– Я это знаю, малый! – рявкнул Иаков.
– Он хотел заполучить ваши деньги.
– И это я знаю.
– Он желал вашей смерти.
– Вероятно, так и было, – ответил Иаков, кивнув, – но все-таки решил позволить мне умереть в свое время.
– Гм! Я в этом не уверен!
Догадываясь, что Варк составил какой-то план и старается воплотить его в жизнь, Агарь уронила шитье и пристально взглянула на адвоката. Она заметила, что во время разговора Варк взглянул на китайскую шкатулку, и мысленно задалась вопросом, каким образом эта вещь связана с предметом беседы. И вскоре ее просветили на этот счет.
– Варк, ты хочешь сказать, что Джимми собирался меня убить? – серьезно спросил Дикс.
Адвокат в ужасе воздел руки.
– О господи, как же неверно меня поняли! – жалобно проговорил он. – Джимми был вовсе не таким скверным, мой почтенный друг. Но если бы кто-нибудь убрал вас с дороги, он не стал бы сожалеть.
– Ты имеешь в виду Агарь?
– Пусть он только осмелится так сказать! – воскликнула девушка, вскочив с пылающими глазами. – Я не знакома с вашим сыном, мистер Дикс!
– Что? – мягко произнес Варк. – Не знаешь рыжего Джимми?
Агарь села, побледнев.
– Рыжий! – пробормотала она. – Голиаф! Нет, этого не может быть!
Варк уставился на Агарь, и та ответила ему пристальным взглядом. Иаков, на которого надвигалось старческое слабоумие, перестал принимать участие в разговоре и, помрачнев, уставился на жалкий огонь – беспомощное дрожащее создание. Мысль, на которую навел его Варк – Джимми нанял Агарь, чтобы уничтожить его, – так ошеломила старика, что он был не в состоянии даже высказать свое мнение. Видя это, юрист ушел в сторону от опасной темы, осуществляя вторую часть своего плана.
– Ах, боже мой, боже! – проговорил он, шаря по карманам. – Моя трубка пуста, а я не захватил табака.
– Значит, перебьетесь без него, мистер Варк! – резко сказала Агарь. – Табака здесь нет.
– Нет, есть. Думаю, табак в той кружке, – сказал адвокат, показывая худым пальцем на верхнюю полку. – Вон кружка Джимми.
– Оставь в покое кружку Джимми! – свирепо пробормотал Иаков.
– Что?! Неужели у господина Дикса не найдется одной маленькой трубки табака для своего старого друга? – жалобно спросил Варк, подходя к полке. – А, я так и думал… Я уверен…
И он вскинул длинную руку, чтобы взять кружку. Иаков встал на нетвердые ноги, когда Варк ее взял, и грозно нахмурился, глядя на дерзкого визитера. Агарь продолжала шить, не обращая внимания на происходящее.
– Оставь кружку Джимми в покое, я тебе говорю! – зарычал Дикс, схватив кочергу. – Я проломлю твою лисью черепушку, если ты ее не оставишь!
– Насилие – со стороны кроткого господина Дикса! – воскликнул Варк, по-прежнему сжимая кружку. – О, нет, нет, нет, только не это! Если он…
Тут Иаков потерял терпение и замахнулся, чтобы ударить адвоката по голове.
Будучи всегда настороже, Варк метнулся в сторону, и кочерга обрушилась на кружку, которую он держал в руках. Через мгновение ее осколки валялись на полу. Среди осколков разбитого фарфора – кучка рассыпавшегося сухого табака и небрежно сложенный лист бумаги.
– Видите, что наделал ваш взрыв гнева! – сказал Варк, укоризненно указывая на осколки. – Вы разбили кружку бедного Джимми!
Иаков бросил кочергу за каминную решетку, наклонился, поднял сложенный лист бумаги и машинально развернул. Агарь, как всегда аккуратная, вышла из комнаты, чтобы принести совок и веник, но, не успев их отыскать, бросилась обратно, услышав крик Варка. Она увидела Иакова, лежащего ничком на полу среди осколков фарфора. Он был в обмороке, в его руке все еще был зажат лист бумаги.
– Принеси воды, нюхательную соль! – воскликнул Варк, глаза которого торжествующе сверкали, так как план его удался. – Моему почтенному другу плохо!
– Что вы с ним сделали? – вопросила Агарь, ослабив шарф на шее старика.
– Я? Ничего! Он прочитал бумагу… Выпавшую из кружки Джимми, – многозначительно добавил Варк. – И рухнул как подкошенный!
На столе стоял кувшин с водой, которой Варк разбавлял джин. Агарь побрызгала на морщинистое лицо своего хозяина и похлопала его по рукам. У Варка был встревоженный вид – покамест он не хотел, чтобы старик умер, а Иаков слишком долго не приходил в себя.
– Он упал в обморок из-за этой бумаги, – заметил Варк, вынув записку из ослабевших пальцев Иакова. – Давай посмотрим, что тут написано.
Он отлично знал, что там написано, но тем не менее четко прочитал все вслух для Агари. И вот какие прозвучали слова: «Памятка: извлечь сок наперстянки – яд, который трудно обнаружить, так что после смерти ничего нельзя будет доказать. Малыми дозами давать каждый день старику с чаем или кашей. Он умрет через несколько недель, и ни у кого не возникнет подозрений. Не доверять никому, самому готовить снадобье».
Агарь пристально посмотрела на Варка.
– Кто это написал – сын старика или вы? – негромко поинтересовалась она.
– Я? – воскликнул Варк, искусно изобразив возмущение. – Зачем мне это писать? И как я мог это написать? Почерк Джеймса Дикса, бумага лежала в его кружке, которую разбили случайно, как ты видела сама. И ты осмеливаешься…
– Тихо! – перебила Агарь, приподняв голову Иакова. – Он приходит в себя.
Старый ростовщик открыл глаза и обвел комнату диким взглядом. Мало-помалу он очухался и сел, а потом с помощью Агари забрался в свое кресло и принялся говорить и вздыхать.
– Малыш Джимми хочет, чтобы я умер, – простонал он слабым голосом. – Сын Агари хочет меня убить. Наперстянка – яд… я это знаю! После смерти не оставляет никаких следов. Сын Агари! Сын Агари! Отцеубийца! Отцеубийца! – закричал он, потрясая в воздухе кулаками.
– Он хотел денег, вы же знаете, – мягко намекнул Варк.
– Он не получит денег! – объявил Иаков с необычным приливом энергии. – Я напишу новое завещание… Я лишу его наследства! Отцеубийца! Все деньги получит Агарь!
– Я, господин Дикс? Нет, нет!
– А я говорю да, ты, ведьма! Не спорь с умирающим! Я умираю, этого я не переживу. Джимми, Джимми! Волчье отродье! Мое завещание! Мое завещание!
Отодвинув Агарь, которая пыталась удержать его в кресле, Иаков схватил свечу и, покачиваясь, побрел к сейфу, чтобы достать завещание. Пока он копался в сейфе, Варк принялся шарить в своих вместительных карманах. Когда Иаков поставил свечу на стол, Агарь увидела на столе лист исписанной бумаги, а также перо и чернила. Иаков, сжимая в кулаке завещание, тоже заметил эти предметы и предвосхитил вопрос, готовый сорваться с губ Агари:
– Что все это такое?
– Ваше новое завещание, господин Дикс, – вкрадчиво пояснил Варк. – Я никогда не доверял вашему сыну и знал, что в один прекрасный день вы откажетесь от него. Поэтому подготовил завещание, по которому вы оставляете все Агари. Или, – прибавил адвокат, доставая из кармана еще один документ, – если вы предпочтете назначить наследником меня…
– Тебя? Тебя? Никогда! – завизжал Иаков, потрясая кулаком. – Все отойдет Агари, тезке моей умершей жены. Рад, что у тебя хватило ума понять, что, отвергнув Джимми, я оставлю свои деньги ей.
– Господин Дикс, – твердо перебила его Агарь. – Я не хочу ваших денег, и вы не имеете права отбирать у своего сына…
– Не имею права? Не имею права, ведьма? Это мои деньги! Мои! А станут твоими. Я мог простить Джимми что угодно, но не то, что он хотел меня отравить.
– Я не верю в то, что он и вправду этого хотел, – напрямик сказала Агарь.
– Но записка написана его почерком! – воскликнул Варк.
– Да, да, я знаю почерк Джимми, – поговорил Иаков, и вены на лбу его вздулись от гнева. – Он сущий дьявол!
Такая ярость звучала в его голосе, что Агарь шагнула вперед, чтобы его успокоить. Даже Варк встревожился.
– Помолчите, старый дурень! – грубо сказал он. – У вас лопнет кровеносный сосуд! Вот, подпишите завещание. Я засвидетельствую это, и…
Он замолчал и пронзительно свистнул. Появился еще один мужчина.
– Вот еще один свидетель, – объявил Варк. – Подписывайте!
– Это заговор! Заговор! – закричала Агарь. – Не подписывайте, господин Дикс. Я не хочу этих денег!
– Я заставлю тебя принять эти деньги, дерзкая девчонка! – прорычал Иаков, сжимая завещание в руке. – Я оставлю деньги тебе, а не изменнику Джимми. Но сначала я уничтожу это, – он направился к очагу со старым завещанием и бросил его в огонь.
Агарь метнулась мимо него и выхватила документ из пламени, тот не успел даже закоптиться. Иаков отшатнулся, обезумев от ярости. Варк скрипнул зубами при виде ее сопротивления. Незнакомый свидетель невозмутимо наблюдал за происходящим.
– Нет! – воскликнула Агарь, убрав завещание в карман. – Вы не лишите сына наследства ради меня!
– Отдай… отдай завещание! – выдохнул Иаков, который от ярости едва мог говорить, и протянул руку. Но не успел он забрать бумагу, как покачнулся и упал; поток крови хлынул у него изо рта. Он умер.
– Ты дура! – завопил Варк, топая ногами. – Ты потеряла целое состояние!
– Я спасла свое честное имя, – возразила Агарь, потрясенная неожиданной смертью. – Эти деньги получит Джимми.
– Джимми! Джимми! – разгневанно и глумливо усмехнулся господин Варк. – Ты хоть знаешь, кто такой Джимми?
– Да – законный наследник!
– Именно так, ведьма! И он тот самый рыжий Голиаф, от которого ты сбежала в этот ломбард.
– Это ложь!
– Это правда! Ты ограбила себя, чтобы обогатить своего врага!
Агарь посмотрела на глумливо ухмыляющегося Варка, на мертвеца, лежащего у ее ног, на испуганное лицо свидетеля. Она чувствовала, что вот-вот упадет в обморок, но, боясь, что Варк может украсть завещание, которое лежало у нее в кармане, отчаянным усилием воли взяла себя в руки. Прежде чем Варк сумел ее остановить, она ринулась вон из комнаты в свою спальню. Адвокат услышал, как поворачивается в замке ключ.
– Я проиграл, – мрачно объявил он. – Иди и приведи кого-нибудь на помощь, дурак! – обратился он к свидетелю. А когда этот человек убежал, продолжил: – Отдать все деньги рыжему, которого она ненавидит! Девчонка сумасшедшая!
Но Агарь была всего лишь честной, и поэтому ее поведение было для Варка непостижимым.
Вот так Агарь Стэнли пришла, чтобы взять на себя заботу о ломбарде на Карби-Кресент в Ламбете. И далее вы прочтете о ее приключениях.