Цивилизация или варварство: Закарпатье (1918-1945 г.г.). Часть вторая. Подкарпатье в составе Чехословакии (Андрей Пушкаш)

Население Закарпатья решение мирной конференции о включении края в состав Чехословацкой республики восприняло в надежде на улучшение своего положения в славянском государстве. Трудности заключались в том, что переход из одного государства в другое и притом из одной общественно-экономической формации в другую – дело непростое. Ситуация осложнялась еще и тем, что переход осуществлялся военным путем, причем двумя государствами – Чехословакией и Румынией. Если население края еще возлагало какие-то надежды на помощь со стороны Чехословацкой республики, то этого нельзя сказать в отношении Румынии – ее войска вели себя грубо, часто прибегали к насилию, репрессиям, подавлению недовольства местного населения. Не уступали им в западной части края и чешские легионеры.

Немного времени понадобилось для того, чтобы населению стало ясно: чешские правители его просто обманули широковещательными обещаниями.

Еще до Сен-Жерменского мирного договора от 10 сентября 1919 года французский генерал Эдмон Эннок, подписывавшийся на воззваниях к населению «верховным главнокомандующим Подкарпатской Руси», 6 июня 1919 года своим приказом провозгласил военную диктатуру. Румынские оккупационные войска из восточной части края были выведены только в июне 1920-го, но Эннок 18 ноября 1919 года распространил военную диктатуру на всю Подкарпатскую Русь. В конце того же года Эннока сменил генерал Пари, но военная диктатура в крае сохранилась до 1923 года.

В начале июля 1919-го в Праге президент Томаш Масарик, министр внутренних дел Антонин Швегла и Григорий Жаткович обсуждали ряд нерешенных проблем, в том числе границы между Словакией и Подкарпатской Русью, а также организацию администрации в крае. Совещание проходило не в духе предположений Жатковича, а в духе намерений его партнеров – в основном обсуждалось, как бы уйти от обещаний широкой автономии. Не считаясь с мнением Жатковича, Масарик поддержал Швеглу, и в конце июля Прага прислала в Ужгород чешского чиновника Яна Брейха с заданием организовать гражданскую администрацию. Через три недели он уже официально возглавил ее.

Чехословацкое правительство 12 августа учредило для Подкарпатской Руси временную директорию в качестве совещательного органа при военной администрации. Председателем ее был назначен Григорий Жаткович, членами были Юлий Бращайко, Августин Волошин, Ю. Гаджега, К. Прокоп и Э. Тороньский.

Временная директория с совещательными полномочиями взялась за подготовку законопроектов, необходимых для обустройства автономного края. Она пыталась оказывать влияние и на военного диктатора, и на гражданскую администрацию, но успеха не имела, с ее рекомендациями никто не считался. Григорий Жаткович продолжал надеяться, что ему удастся переломить ситуацию, несмотря на то что ему была известна позиция министра внутренних дел. Он рассчитывал на поддержку со стороны президента Томаша Масарика.

В октябре 1919 года А. Швегла вместе с администратором Яном Брейха подготовили проект генерального статута об организации и администрации Подкарпатской Руси. На этом этапе Жаткович вновь проявил активность: он внес в проект значительные поправки, изменения, дополнения и предложения и вручил документ президенту Масарику.[181] После незначительных изменений, сделанных рукой президента,[182] проект был утвержден чехословацким правительством, и генерал Эннок с администратором Брейхом опубликовали его в виде воззвания к народу 18 ноября 1919 года.

Председатель руськой директории Григорий Жаткович заявил в Ужгороде газете Kоzlоny, что для организации управления руськой автономной территорией готовится и вскоре будет опубликован специальный документ – статут.[183] В нем говорится, что подкарпатский руський народ – народ свободный и Чехословацкая республика взялась за организацию автономного управления в тех делах, в которых, по решению парижского договора, народ имеет право на самоопределение, еще до того, как будет возможность созвать национальное собрание.[184]

В первой части статута изложены положения Сен-Жерменского мирного договора (статьи 10–13), касающиеся Подкарпатской Руси. Во второй части рассмотрены такие проблемы границ руськой территории: демаркационная линия, разделяющая словаков и русинов, проходит от села Чоп до северной окраины города Ужгорода. Причем так, что железная дорога отходит к Словакии, а территория на восток и город Ужгород на север по реке Уж до Карпат и вся территория на восток от этой линии будет принадлежать к руському государству и считаться руськой автономной территорией; южная граница Руськой автономной территории определена мирной конференцией так, что граница Венгрии проходит южнее Чопа, а начиная от Чопа железнодорожная линия останется на руськой территории вплоть до Мараморош-Сигота. Сам город отходит к Румынии. Далее граница проходит вверх по течению Тисы на север и соответствует границе между Венгрией и Галицией; поскольку часть руського народа по решению мирной конференции составляет национальное меньшинство в Словакии, то чехословацкое правительство предложило представителям двух народов договориться о возможности включения компактной руськой территории в Словакии в состав территории руськой автономии. В данном вопросе чешские представители кривили душой. Достаточно припомнить, как они с самого начала возникновения вопроса о возможном присоединении Подкарпатья к Чехословакии поспешно и без шума добились согласия стран Антанты и оккупировали территорию проживания русинов на запад от Ужгорода. Они знали, что словаки в этом вопросе русинам на уступки не пойдут. Представители Подкарпатской Руси на протяжении двух десятилетий постоянно поднимали эту проблему, но пражские и братиславские представители оставались на своей позиции.

Часть статута «Наименование, язык и школа» определила, что до решения законно избранного парламента руськая автономная территория будет именоваться «Подкарпатская Русь». Наряду с этим можно использовать название «Русинско» (по-чешски – Русиния). Документ предполагает, что официальным языком и языком преподавания во всех школах будет язык местного народа. Языком обучения в первых классах школы будет руський, обучение на нем будет продолжаться и в высших классах школы. В высших классах школы будут преподавать и венгерский язык, но обучение руському языку обязательное. Школы венгерского национального меньшинства, как и всех меньшинств в республике, защищены мирной конференцией договорами о меньшинствах, законами и постановлениями республики.

Для обеспечения порядка и закладки основ нового государства и администрации автономии создается временная директория, которая будет функционировать как совещательный орган. В обобщающем обзоре о Чехословакии от 3 января 1920 года для главного командования венгерской национальной армии сказано: «Председатель Руськой директории малорус д-р Григорий Жаткович. Членами Директории были назначены: малорус Августин Волошин, чех д-р Брейха, майор Евгений Пуза, адвокат из Старой Любовни д-р Эмил Тороньский, адвокат из Хуста д-р Юлий Бращайко и д-р Юлий Гаджега».[185]

Итак, директория была учреждена чехословацким правительством задолго до принятия генерального статута, она в качестве комиссии занималась вопросами языка, школы, решала административные вопросы, рекомендовала назначить или уволить тех служащих, которым администрация поручила вести дела. Служащих и персонал обслуживания назначал администратор (даже и для директории), они были ему подчинены и перед ним ответственны.

Если администрация и директория не достигли согласия по каким-либо вопросам, то это намечалось предоставить для решения президенту республики или уполномоченному им для этого лицу, исключая администратора. Приговор президента или его уполномоченного окончателен и обязателен к исполнению. До решения дело оставалось в подвешенном состоянии. Ведомства администрации и директории прекратят свое существование, как только вступит в силу конституция руськой автономии, которая будет осуществлена на основе решений мирной конференции.

Выборы членов руського парламента (по предписанию генерального статута) должны были быть проведены не позднее 90 дней после выборов депутатов в парламент Чехословакии.

Деятельность администрации и директории объявлялась временной и преходящей, их права и обязанности не могли рассматриваться прецедентом на будущее.[186]

Подписанное Эдмоном Энноком и подготовленное к печати обращение к населению о генеральном статуте по приказу министра внутренних дел завизировал администратор Ян Брейха.

Правительство Чехословакии в то время было занято подготовкой проекта конституции страны и ее административным разделом. Подкарпатскую Русь сначала поделили на четыре жупы (Ужгородскую, Мукачевскую, Береговскую и Мараморошскую), а позже, в августе 1921-го, был проведен новый административно-территориальный раздел края на три жупы:

Ужгородскую с центром в Ужгороде и округами Ужгородским, Середнянским, Перечинским и Велико-Березнянским;

Береговскую с центром в Мукачеве и округами Мукачевским, Нижне-Верецким, Свалявским, Росвиговским, Иршавским, Косинским, Тисагатским, а также городами Мукачево и Берегово;

Мараморошскую с центром в Хусте и округами Тячевским, Тересванским, Велико-Бычковским, Раховским, Хустским, Долганским, Воловским и Велико-Севлюшским.

В связи с подготовкой конституции Чехословацкой республики и выборов в ее законодательный орган директория Подкарпатской Руси пыталась активизировать свою деятельность. Выдвигались требования политического (в том числе пересмотр объявленной границы между Словакией и Подкарпатьем, осуществление автономии) и экономического характера. Чешские власти обходили их стороной, потому что не считали их входящими в компетенцию директории, а администрация Яна Брейха просто игнорировала их.

Не такой представлял свою роль в Закарпатье Григорий Жаткович, отправляясь из США на свою бывшую родину, как получалось на практике. В конце 1919 года генерал Эдмон Эннок был заменен на посту военного диктатора французским генералом Пари. В этой ситуации Жаткович направил чехословацкому правительству письмо с требованием отозвать с поста руководителя администрации Подкарпатья Яна Брейха.

Но премьер не спешил с ответом. В конце января 1920 года директория во главе с ее председателем Жатковичем отправилась в Прагу на встречу с президентом Томашем Масариком и вручила ему свой ультиматум. Основные требования к чехословацким властям сводились к следующему: признать в письменной форме право края на обещанную автономию, подтвердить переход бывшей государственной собственности королевства Венгрии на территории Подкарпатской Руси «в собственность нашего края». Далее предлагалось назначить в составе правительства Чехословакии министра без портфеля по делам Подкарпатья, упразднить существование администрации и директории как отдельных учреждений, назначить временного, но полновластного губернатора с правом назначать служащих автономного края, с титулом советника. После назначения президентом губернатора предлагалось упразднить военный режим.[187]

Пражские власти и на этот раз не спешили, и директория 19 февраля 1920 года подала в отставку.

Через 10 дней, 29 февраля 1920 года, была принята конституция Чехословацкой республики. В ней были зафиксированы основные положения Сен-Жерменского мирного договора, касавшиеся Подкарпатья, с некоторыми редакционными уточнениями в пользу центральной пражской власти. Но это особого значения не имело, поскольку обещание автономии Подкарпатью осталось только на бумаге, осуществлять его на практике власти не собирались. В то же время конституция Чехословакии по своим декларативным заявлениям в период между двумя мировыми войнами была самой демократичной в Средней Европе.[188] Уже ее общие положения обеспечивали населению края, прежде всего в области политической жизни, больше прав, чем у него было в прежние столетия.

В апреле 1920 года в Чехословакии прошли выборы в парламент. Закарпатье в них участия не принимало: не только центральное правительство, но и местная власть в Ужгороде боялись, что недовольное политикой правительства население края может проголосовать против него. Основания для такого вывода безусловно были: обанкротившиеся советники администратора, входившие ранее в директорию и Центральную руськую народную раду, знали настроения в народе и проводить выборы не рекомендовали. В условиях голода в горных районах, о чем писал властям Августин Волошин, и экономического кризиса это вообще было рискованно.

Чтобы не оттолкнуть от ориентации на Чехию всех тех, кто способствовал осуществлению чешских планов и замыслов в отношении Подкарпатья в дни решения проблемы на мирной конференции, президент республики решил частично удовлетворить требования посетившей его в январе делегации. Но сделал он это своеобразно. Сначала правительство 26 апреля 1920 года, ссылаясь на конституцию, отменило генеральный статут. На основе этого президент уволил администратора Яна Брейха и вместо него, по предложению правительства, назначил 5 мая временным губернатором Подкарпатской Руси Григория Жатковича. Должность губернатора учреждалась временно – до созыва государственного собрания Подкарпатской Руси. Но этого пришлось ждать не 90 дней после выборов в парламент Чехословакии, как было обещано генеральным статутом, а почти целых два десятилетия.

Одновременно был учрежден пост вице-губернатора, на который был назначен чешский чиновник П. Эренфельд, становившийся непосредственным руководителем всех референций гражданского управления. Он замещал губернатора во всех необходимых случаях (болезни, отсутствия и так далее) и визировал его официальные документы. Споры между губернатором и его заместителем решались правительством. При этом почта, железные дороги и таможня прямо подчинялись Праге. При губернаторе создавался совет, состоявший частью из выборных, а частью из назначенных представителей, число которых менялось.[189]

Правители нового государства обещали передать местным властям право распоряжаться ресурсами края, но не спешили с этим. На практике они превратили его экономику в источник сырья для Чехии и выгодный рынок сбыта своих товаров. Весной 1920 года особенно сложным было положение населения восточных районов края, где еще сохранялась румынская оккупация. Жители села Грушово в своей жалобе писали: «Румыны грабят, воруют, где только могут… Они говорят нам: если будете принадлежать к Румынии, мы с вами будем вести себя лучше».[190] В том же документе они сообщали, что оставаться в составе Румынии не хотят.

Обстановка в Подкарпатье обострялась еще и тем, что населению стало известно решение пражских властей не проводить в крае выборы, хотя там уже проходил бурный процесс создания политических партий (об этом будет сказано ниже). Некоторые из уже существовавших партий считали оскорбительным для населения края надуманный тезис, что якобы оно не подготовлено к выборам из-за своей отсталости. Но выборы в крае уже проходили в дни советской власти – в апреле 1919 года, проходили они и до того, даже в период правления Михая Каройи. Население разделяло мнение местных руководителей, сообщавших в Прагу о повсеместном росте недовольства чешским правлением, послужившем поводом для отказа в проведении выборов в крае. В марте – апреле 1919 года в Руськой Краине создавались массовые организации Объединенной социалистической партии, которые частично уцелели и после свержения советской власти, в нее входили все члены профсоюзов. Эти организации послужили основой создания Международной социалистической партии Подкарпатской Руси.

Недовольные политикой правительства республики народные массы края во всех городах и крупных населенных пунктах 1 мая 1920 года вышли на улицу и приняли участие в демонстрациях, митингах, шествиях, протестуя против военного режима. Обстановка усложнялась переброской в Подкарпатье дополнительных карательных частей. Среди волны демонстраций, прокатившейся по всему краю от Ужгорода до Ясиня, выделялись митинги в Ужгороде, Мукачеве и Свалявском округе. В митинге в Ужгороде участвовало около 10 тыс. человек, в том числе и крестьяне окрестных сел. Ораторами были местные лидеры – Иван Мондок и другие. На митинге в Мукачеве присутствовали представители Праги и Кошице. В Поляне собралось более 8 тыс. участников митинга из Свалявского округа. На этом митинге выступили лесоруб И. Коштура и венгерский по происхождению писатель из Подкарпатья Бела Иллеш. На этих и многих других митингах выдвигались требования политического характера не только в отношении чешских властей, но и в защиту Советской России, с осуждением белого террора хортистов, бушевавшего в то время в Венгрии.[191]

Время для назначения Григория Жатковича губернатором в разгар бурных событий никак нельзя было назвать благоприятным. Протесты против пражского правительства не стихали, поэтому он не спешил из Праги на место назначения, тем более что противники чешского военного режима использовали в пропаганде и сам факт назначения Жатковича губернатором.

18 июня он выехал из Праги в Ужгород. В тот же день в Подкарпатской Руси началась забастовка не только против чешских властей, но и против прибытия Жатковича, вскоре переросшая в первую в истории края всеобщую забастовку. На следующий день губернатор прибыл в Ужгород. Фабрики и заводы не работали. Закрыты были все лавки. Город, как и вся область, выглядел вымершим. Нового губернатора встретили военный диктатор, администратор и небольшая группа сторонников Августина Волошина и СДП. Жаткович был одним из инициаторов движения русинов в США за присоединение Подкарпатья к Чехословакии. Это давало ему основание надеяться на поддержку со стороны властей Праги, от которых он добивался обещанной для Подкарпатской Руси автономии. Она, по его представлению, должна была быть похожа по правам, которыми следовало наделить Подкарпатскую Русь, на штат в США, он надеялся использовать все хорошее, что было тогда в Америке, и перенести это на почву Русинии, как нравилось ему называть этот край. Но Григорию Жатковичу пришлось разочароваться – все это не входило в планы Томаша Масарика. К тому же ко времени назначения Жатковича на должность губернатора часть его сторонников в Подкарпатье (особенно из бывшей Пряшевской народной рады), в том числе Антал Бескид, с которым они вместе отстаивали чешские интересы в Париже, отошла от него. В оппозиции к новому губернатору оказался и другой сторонник русофильского направления в Центральной руськой народной раде – Андрей Гагатко, эмигрант из Галиции.

Международная социалистическая партия Подкарпатской Руси, обсудив создавшуюся ситуацию, приняла решение 20 июня прекратить забастовку протеста. Однако борьба не прекратилась: в июле – августе она была направлена на поддержку Красной армии Советской России, воевавшей против Польши. Ее передовые части уже были под Львовом и Варшавой.

Обстановка в Чехословакии обострилась до предела в декабре 1920 года. Тогда правящая коалиция поддержала правых из социал-демократической партии, которые вели спор внутри партии с «марксистской левой» по вопросу раздела партийного имущества. В городах Чехии пролилась кровь, в столкновениях с полицией и войсками погибли 13 человек. Власти, напуганные возможностью свержения существующего строя, прибегли к широкомасштабным репрессиям – было арестовано больше 3 тыс. человек. В Подкарпатской Руси вновь вспыхнула всеобщая забастовка в знак солидарности с чешскими рабочими. Она длилась с 16 по 21 декабря. Участники ее требовали отставки правительства Я. Черни, приказавшего применить оружие против рабочих, и настаивали на уходе Жатковича с поста временного губернатора Подкарпатской Руси.[192]

В этих условиях Жаткович, убедившись в том, что чехословацкие власти его просто обманули и не собираются предоставлять краю обещанную автономию и решать другие спорные вопросы, 16 марта 1921 года подал в отставку и после ее оформления 13 мая выехал в США.[193] В течение последующих двух лет обязанности губернатора выполнял чех Петер Эренфельд. В августе 1923 года был назначен новый, уже постоянный губернатор Антал Бескид, который занимал этот пост 10 лет, до конца своей жизни, «почти ничего не делая»,[194] как писал о нем Магочий. Чешским властям такой губернатор и был нужен.

Обострение внутриполитической борьбы в Чехии откликалось и в восточной ее провинции.

Толчком к восстановлению и расширению деятельности партий в Подкарпатье послужила подготовка к выборам в Национальное собрание Чехословакии в первой половине 1920 года. Начавшийся процесс возрождения партийно-политической деятельности был нелегким. Революционные события, потрясавшие республику в первые годы ее существования, с одной стороны, способствовали этому процессу, а с другой – сохранившаяся в крае военная диктатура тормозила ее. Как свидетельствуют факты, чехословацкие власти боялись сохранявшихся в Подкарпатье провенгерских настроений, открыто поддержанных извне хортистами – пришедшими к власти в Венгрии сторонниками бывшего адмирала австро-венгерского флота Миклоша Хорти. Они открыто заявляли о намерении восстановить «Великую Венгрию» в довоенных границах, то есть отторгнуть от Чехии Словакию и Подкарпатскую Русь. Причем в Чехословакии они опирались не только на венгерскую ирреденту, но и на определенные местные слои полумадьяризованной интеллигенции. Следовательно, у пражских властей было основание для беспокойства.

Как упоминалось выше, в Подкарпатской Руси первыми начали возрождаться в конце 1919 года созданные при советской власти организации Объединенной социалистической партии. В марте 1920-го она была оформлена в новую партию под названием «Международная социалистическая партия Подкарпатской Руси». Эта партия протестовала против срыва выборов в Подкарпатье правителями Праги и деятелями из Центральной руськой народной рады, видя в этом проявление недоверия населению края. Эта партия стала самой влиятельной и многочисленной партией восточной провинции республики. Способствовали этому и многие опытные деятели бывшей Социалистической партии Венгрии, спасавшиеся от хортистского белого террора в Подкарпатье, включившиеся в работу по созданию Международной социалистической партии. Именно эта политическая организация стала вдохновителем трех всеобщих забастовок в крае на протяжении одного 1920 года.

В марте 1921-го Международная социалистическая партия Подкарпатской Руси объединилась с Коммунистической партией Чехословакии и образовала краевую организацию этой партии. С тех пор ее деятельности способствовал еще больший успех.

Социал-демократическая партия в Чехословакии с самого образования занимала важное место в партийной жизни страны. На выборах в Национальное собрание в апреле 1920 года она получила 75 мандатов из 300 (собрав в Чехии и Словакии 1,5 млн. голосов). В Подкарпатской Руси социал-демократическая партия была образована 16 мая 1920 года путем слияния существовавших к этому времени на национальной основе руськой, венгерской и еврейской партий такого же названия. Возглавил ее бывший депутат австрийского райхсрата от Галиции Я. Остапчук. Среди членов руководства были уже такие известные в политической жизни края деятели, как Е. Пуза, Степан Клочурак, Василий Климпуш и другие. Это была партия рабочего класса и части интеллигенции, руководители которой придерживались реформистских взглядов и линии II Интернационала. Партия издавала газету «Народ», а позже – «Вперед», по-венгерски «Elоre».

Лидеры распадавшейся Центральной руськой народной рады стали организаторами других партий, часть из которых с самого начала носила характер оппозиционных по отношению к центральной власти. Среди них выделялась Карпато-русская трудовая партия, созданная в июле 1920 года деятелями Центральной руськой народной рады русофильского направления Андреем Гагатко и Иларионом Цуркановичем при участии Константина Прокопа и Юлия Гаджеги. Печатным органом партии был еженедельник «Русская земля».

Тогда же, в июле 1920-го, в Ужгороде Руськая народная партия была переименована в Руськую хлеборобскую партию. Среди видных ее учредителей были Юлий Бращайко и Августин Волошин. Брат Юлия Михаил Бращайко редактировал ее газету «Руськая нива».

В апреле 1920 года была создана еще одна партия аналогичного названия – Подкарпатский земледельческий союз, – рассчитывавшая на поддержку зажиточного и среднего крестьянства. В числе ее организаторов следует прежде всего назвать Михаила Демко и Иосифа Каминского. Но тут же среди руководителей окружных организаций уже встречаются будущие ее руководители Иван Куртяк и Андрей Бродий. С политической позицией одного из них, Куртяка, читатель мог уже познакомиться по его выступлению на Хустском съезде 21 января 1919 года, где он выступал за сохранение Подкарпатья в составе Венгрии.

В это время в восточной части республики начали возникать филиалы чешских партий. Самым значительным из них был филиал аграрной партии, руководителем которого в Подкарпатской Руси стал Эдмунд Бачинский.

Созданные в крае партии имели довольно подробные программы. Как правило, все они в политической области выдвигали на первое место необходимость выполнения решений Сен-Жерменского мирного договора – предоставления краю самой широкой автономии, установления справедливых границ со Словакией, проведения выборов в местный парламент.

Затем следовали проблемы, решение которых волновало большинство населения края. Но здесь единства взглядов не было. Одни партии требовали раздела крупнопоместных, государственных и церковных земель среди безземельных и малоземельных крестьян безвозмездно (коммунисты), другие предлагали выкупить земли у крупных владельцев (аграрии), третьи упоминали о проблеме в общих фразах, не желая раскрывать своих истинных целей (Подкарпатский земледельческий союз, ПЗС).

Некоторые партии поднимали языковой и национальный вопросы. Одни (партия Гагатко) требовали решить их однозначно: население Подкарпатья русское, и официальным языком обучения в школах и в учреждениях должен быть русский. Партия Бращайко – Волошина отстаивала руський (малоруський) язык, под которым подразумевался украинский.[195]

Картина партийной жизни была бы неполной, если не напомнить, что кроме этих партий создавались партии в отдельных селах и городах, скоро сходившие с политической сцены, а также целый спектр их был образован венгерским и еврейским национальными меньшинствами. Подкарпатье было многонациональным краем: по чехословацкой переписи 1921 года в Подкарпатской Руси проживало русинов, русских и украинцев 372 500 человек, более 70 % населения. В то же время там насчитывалось 103 690 венгров, 79 715 евреев, 19 755 чехов и словаков, немногим более 10 тыс. немцев и столько же румын.[196]

Одной из первых венгерских партий в Подкарпатье чехословацкого периода была создана Партия венгерского права. Возглавил ее Эндре Корлат. Партия издавала ежедневную газету Ka’rpa’ti Magyar Hirlap. Почти одновременно возникла партия мелких сельских хозяев под руководством Кароя Хокки. Ее печатным органом был Hata’rosi U’ jsa’g. Третья партия была создана бывшим венгерским офицером А. Арки под названием Автономная партия автохтонов, она издавала газету O’slakо’. Все эти партии на начальном этапе сотрудничали между собой, а затем объединились в одной венгерской партии во главе с Эндре Корлатом, которая продолжала издавать все три газеты. Лидер ее пока осторожничал и вел себя лояльно по отношению к пражскому правительству.

Самый высокий процент среди жителей Мукачева составляли евреи. Там была создана сионистская партия под руководством доктора Шпигеля. Он издавал газету на венгерском языке Zsidо’ Ne’plap. Ортодоксальная еврейская партия действовала в Ужгороде и объединяла в основном работников торговли, руководили ею К. Вайс и Г. Райзман, тоже выходцы из этой среды. Еврейская гражданская партия первоначально была создана в Севлюше, во главе ее сначала стоял Гутман. Она действовала среди самых зажиточных слоев этого национального меньшинства.[197]

Так выглядела политическая карта Подкарпатья в годы чехословацкой военной диктатуры.

Миклош Хорти еще только «обособился» в Шиофоке, провозгласив себя главнокомандующим венгерской национальной армии, не будучи регентом, а в его штабе «главного командования» уже разрабатывалась авантюристическая концепция внешней политики хортистов. Это была «Памятная записка» от 23 октября 1919 года для премьер-министра и министров иностранных и военных дел. В ней отражены планы, направленные на восстановление «Великой Венгрии»: вернуть потерянные в результате войны территории (в том числе и Подкарпатскую Русь) путем войны против соседних стран, и предпринята попытка определить круг возможных союзников.[198]

Хорти и позже, в том числе в 1920 году, вынашивал планы войны против Чехословакии. Его поддерживала Польша. Но если требования установления венгеропольской границы в основном высказывались с польской стороны тогда еще только в печати, то венгерским правительством они были изложены и в «Памятной записке» от 8 февраля 1920 года, которую венгерская делегация вручила Парижской мирной конференции. В ней, ссылаясь на «большевистскую опасность», выдвигалось требование возвратить Венгрии Подкарпатье и восстановить венгеро-польскую границу, проведя в Подкарпатской Руси и Словакии плебисцит.[199] Эти открытые притязания сопровождались тайными дипломатическими акциями. В частности, в дипломатической переписке с Польшей Хорти обещал полякам не только оружие и боеприпасы для борьбы против Советской России, но и венгерские войска, в том числе 30 тыс. гусар. Однако в конце концов Франция не дала свое добро, ссылаясь на позицию Чехословакии и Румынии, которые не согласились пропустить через свою территорию венгерские войска. Несколько позже венгерский премьер-министр Пал Телеки известил посланника в Варшаве о решении создать в составе польской армии неофициально военный отряд.[200] Переговоры по этому вопросу велись до октября 1920 года с целью заручиться поддержкой Польши в захвате Словакии и Подкарпатской Руси, но безрезультатно.

Ратификация венгерским правительством мирного договора вызвала недовольство крайних правых националистов. Один из руководителей белых банд Пал Пронаи готовил военное нападение на Чехословакию с целью захвата Словакии и Подкарпатской Руси. Начало его было намечено на 24 декабря 1920 года,[201] но Миклош Хорти и Пал Телеки помешали ему – они склонялись к плану совместных действий с Польшей и надеялись вновь договориться с Ю. Пилсудским. Хотя крайние националисты и в последующие годы не отказывались от планов насильственного захвата Словакии и Подкарпатской Руси, но к концу 1920 года стало ясно: осуществить эти планы в то время таким путем было невозможно.

Однако мысль реванша не покидала регента Хорти все время между двумя мировыми войнами, менялась только тактика в достижении этой цели. В доверительной беседе с временным поверенным в делах Польши в Венгрии Лазаревским Хорти откровенничал: «Я человек верующий, но как венгр, готов сегодня связаться с дьяволом, если он мне поможет достичь моей цели».[202] В качестве примера он привел слова, сказанные ему Бетленом после визита в Анкару: «Кемаль связался с большевиками. Представление у него о них то же самое, что и у нас с вами, – продолжал Хорти. – Но те большевики дали Кемалю все, когда был голым и ничего не имел (от ремня до орудий), и Турция теперь им благодарна за свое существование и в дальнейшем обеспечит им надежный тыл».

Правители Венгрии развернули особенно сильную агитацию и пропаганду за возвращение утерянных территорий внутри страны. Создавались различные реваншистские организации, сочинили молитву для школьников «Верую», заканчивавшуюся словами: «Верую в Воскресение Великой Венгрии», которой начинались и заканчивались занятия, а в некоторых школах – и каждый урок. Выдвинули лозунг «Нет, нет, никогда!», отпечатали плакаты и листовки и заполонили ими всю страну. Этот лозунг означал, что Венгрия никогда не согласится с территориальными потерями.

Хортисты в своей пропаганде широко использовали выходцев из Подкарпатья, оставшихся в эмиграции в Венгрии, некоторых из них мы уже упоминали. Бывший начальник комитата Берег Миклош Куткафалви в августе 1919 года в Будапеште основал «угро-рутенскую партию» и от ее имени посылал петиции на Парижскую мирную конференцию, а затем и в Лигу Наций. В начале 1922-го в венгерской печати сообщалось: эта партия «провела совещание под руководством Миклоша Куткафалви и хочет доказать Бенешу, что Подкарпатская Русь насильственно оторвана от Венгрии и присоединена к Чехословацкой республике».[203]

В первой половине 20-х годов венгерское правительство широко не рекламировало за рубежом свои далекоидущие планы. В уже упоминавшейся беседе Хорти с польским представителем венгерский правитель говорил: «Общая граница с Польшей – это проблема для нас кардинальная. Над ней надо работать, а говорить о чем-то другом. Открытая постановка ее могла бы создать преграды».[204] После подписания договора о дружбе и арбитраже между Венгрией и Италией в 1927 году положение изменилось: Венгрия вышла из внешнеполитической изоляции и началась открытая пропаганда пересмотра границ, установленных Трианонским мирным договором.

21 июля 1927 года в английской газете «Дейли мейл» (Daily Mail) вышла статья под названием «Место Венгрии под солнцем». В ней владелец газеты лорд Герольд Сидней Ротермир писал о необходимости пересмотра Трианонского мирного договора и подчеркивал, что безопасность Центральной Европы может быть обеспечена только путем изменения границ, установленных этим договором.[205]

Германский консул в Кошице одно из своих донесений в Берлин посвятил взглядам руководителей венгерского меньшинства в Чехословакии на проблему Карпатороссии. Он сообщил, что один из руководящих членов Венгерской партии Чехословакии заявил, что правящие круги Венгрии убеждены – помочь тяжелому экономическому положению в Подкарпатской Руси можно только путем далекоидущего урегулирования границ между Чехословакией и Венгрией, подразумевая под этим передачу Подкарпатья Венгрии.[206]

Особое внимание на эту статью обратили германские дипломаты. Первое сообщение о статье лорда Ротермира в Daily Mail «Место Венгрии под солнцем» в МИД Германии поступило от немецкого посланника в Софии 22 июля 1927 года. Затем аналогичная информация прибыла в Берлин из Лондона (30 июля), из Будапешта (2 августа), из Праги (12 августа). Посланник Германии в Праге, ссылаясь на статью в местной газете Venkov, предположил, что этот материал написан в Будапеште, а лорд Ротермир только подписал его.

Отражавшая взгляды словацких клерикалов из Народной партии газета Slovak писала, что Глинка, Егличка и другие «тянут к Венгрии», то есть фактически выступают за передачу Фелвидека Венгрии.[207]

2 августа 1927 года германский посланник доносил из Будапешта об основании в этой стране Венгерской ревизионистской лиги под влиянием акции Ротермира.[208] 27 июля германский посланник в Праге информировал Берлин о заочной дискуссии в чехословацкой печати между лордом Ротермиром и Эдвардом Бенешем. Он обратил внимание МИДа своей страны на то, что чешская пресса остро нападала на лорда Ротермира.[209] В то же время в донесении немецкого посланника в Варшаве от 25 августа в связи с выступлением Ротермира приведена цитата из газеты Warszawianka, констатировавшей, что отношения Польши с Венгрией «выдержаны в духе традиционной дружбы».[210] Консул Германии в Братиславе 1 сентября сообщил о позиции отдельных партий в отношении этой акции: Словацкая народная партия поддержала инициативу Ротермира, а остальные словацкие и чешские партии образовали единый фронт против него. Венгры – национальное меньшинство в Словакии и Подкарпатской Руси – разделились, одни были «за», а другие – «против». Евреи «против» Ротермира, а немцы – «за». Автономный земледельческий союз Закарпатья также выступил в поддержку Ротермира.[211]

3 сентября 1927 года руководитель германского консульства в Кошице информировал свое руководство о прошедших в городе протестах против «акции Ротермира».[212]

Вместе с тем 20 октября посланник Германии в Будапеште Ханс Шён сообщал в свое министерство в Берлине о том, что венгерский премьер-министр Иштван Бетлен после летних каникул провел первую конференцию Партии единства, на которой в качестве главных обсуждались вопросы об отношении венгерского правительства к акции Ротермира и ревизии Трианонского мирного договора. Премьер Бетлен утверждал, что Ротермир предпринял свою инициативу, не будучи в контакте с венгерским правительством.[213]

Однако МИД Германии имел основания усомниться в этом, опираясь на полученную 15 февраля 1928 года информацию берлинского посланника в Лондоне. Немецкий дипломат сообщал об опубликованной в Daily Mail серии статей съездившего в Венгрию публициста Роберта Дональда, направленных против Чехословакии, в поддержку акции Ротермира в пользу Венгрии.[214]

После подписания договора о дружбе и арбитраже с Италией в 1927 году в Венгрии усилилась открытая пропаганда пересмотра границ, установленных Трианонским мирным договором. Венгерское правительство сочло возможным выступить с требованием восстановить Венгрию в границах «государства святого Иштвана», то есть фактически добиться возвращения потерянных в войну и отошедших к соседним странам территорий, по величине в два раза превышавших саму Венгрию.

В конце 20-х – начале 30-х годов Венгрия в союзе с Италией вела военные приготовления для достижения своих целей, но чтобы «не дразнить соседей», выступала с идеей «мирного» осуществления намеченных планов. В то же время регент Венгрии со своими военными серьезно готовили нападение на Чехословакию с целью овладения Фелвидеком, то есть Верхним краем – под этим термином тогда понимали Словакию и Подкарпатскую Русь.[215]

Одна из венгерских газет утверждала, что у Венгрии в Англии два хороших друга: палата лордов и «Дейли мейл». В ходе дискуссии депутат-консерватор Виктор Казалет поддерживал ревизионистскую политику Венгрии: «Я думаю, что сейчас положение для мира в Европе столь несправедливо и опасно, что всеобщая ревизия венгерских границ не заставит себя долго ждать».[216]

В Daily Mail в августе 1928 года была опубликована новая статья, в которой говорилось, что с Венгрией поступили несправедливо. Те обещания, которые содержались в письме Мильерана,[217] при помощи которого Венгрию склонили подписать Трианонский договор, не выполнены.[218] В мае – июне 1929 года председатель Венгерского национального союза[219] барон Жигмонд Перени совершил поездку в Англию, где пробыл две с половиной недели. Он устанавливал контакты с политическими деятелями, поддерживавшими венгерские устремления, направленные на ревизию границ, установленных в Трианоне. Среди них был и лорд Ротермир. После возвращения из поездки в Лондон Жигмонд Перени заявил представителям печати, что теперь уже «вопрос венгерской ревизии попал на благоприятную почву».[220]

В 1930 году венгерская печать часто обращалась к проблеме ревизионизма. Когда вышла первая книга на французском языке Антала Улейна, посвященная проблеме «упорядочения» Трианонского мирного договора, была опубликована большая статья в газете «Мадяршаг». В ней приведены слова профессора Сцелла: «Каждое правительство имеет право путем переговоров проводить политику пересмотра мира». Автор статьи французский профессор Лонс Виллат в заключение отмечает, что венгры не отказались от идеи тысячелетней империи Святого Иштвана, от «Великой Венгрии».[221]

«Турецко-венгерская дружба» – так озаглавлена передовая статья, посвященная пребыванию премьера Иштвана Бетлена в Турции. Его большим достижением стало то, что вслед за Муссолини в Анкаре раздались голоса за пересмотр Трианонского мирного договора, а это приближает трианонских венгров к ревизии мирных договоров.[222]

В июле 1930 года в газете Dzien Polski опубликована статья, в которой подробно говорится о политике чехов в Подкарпатской Руси. Поводом послужил выход книги Фердинанда Герандо.[223] В ней утверждалось, что в результате этой политики там распространяется коммунизм и украинизм, а последний очень опасен для Польши, ибо мог бы привести к отторжению от нее Восточной Галиции. Автор статьи привел фрагмент из этой книги, в котором содержалось ранее опубликованное профессором Пражского университета Бидло[224] высказывание руководителя Чехословакии о том, что Подкарпатская Русь только временно принадлежит Чехословакии и в свое время будет присоединена к Украине. Автор статьи по этому поводу высказал свое мнение: «Если так, то нам нужно заявить: Рутенфёлд надо вернуть Венгрии».[225]

Венгерскую сторону, проводившую политику, направленную на воссоздание «Великой Венгрии», беспокоила позиция правительства СССР. Еще 28 октября 1924 года из Мишколца доносили в Генштаб Венгрии о заявлении наркома иностранных дел СССР Георгия Чичерина на заседании исполкома. Его суть такова: положение Советского Союза упрочилось тем, что многие государства признали его де-юре. На это не оказывает влияния то обстоятельство, что Чехословакия с этим все еще опаздывает. Тем более что Россия не признала аннексию Закарпатья и не склонна признать этого и в будущем, как и никогда не успокоится в аннексии Бессарабии.[226]

В то же время в 1930 году в венгерской печати подняли вопрос о руководящей роли венгров. Журналист Шандор Петё опубликовал в газете «Мадяршаг» статью по этой проблеме. В полемику с ним вступила газета премьер-министра Чехословакии Vecˇer. В ней было сказано, что Петё писал: история дала венграм власть над другими народами на вечные времена. В защиту своего автора венгерская газета опубликовала ответ. Она утверждает, что статью Петё исказили, ибо он писал только о Дунайском бассейне, а это совсем другое дело. Там, исходя из численного соотношения, материальной, моральной и культурной силы, а также из-за географического положения венгерской нации принадлежит руководящая роль. Однако это далеко не означает угнетения, порабощения или уничтожения других народов.[227]

Как видно из вышеприведенных материалов, Польша, исходя из своих интересов, поддерживала венгерские территориальные притязания, прежде всего к Чехословакии. В июне 1931 года выходящая в Катовице газета Polska Jutrzejska («Завтрашняя Польша») опубликовала статью, посвященную Подкарпатской Руси. В ней, по ее утверждению, «сейчас все более широкий размах набирают бедность, голод и большевизм», ибо чехи так ведут себя с населением, «как с неграми африканских колоний». Так искажали положение дел польские журналисты в угоду венграм. А венгерская печать сообщала об этом с восторгом в статье под заголовком «Поляки требуют общей венгеро-польской границы»[228] (то есть передачи Подкарпатья Венгрии).

Венгерские ревизионистские требования в определенной форме преподнес в ноябре 1933 года бывший премьер-министр граф Иштван Бетлен в докладе в Англии. Прежде всего он потребовал без всяких условий присоединить к Венгрии населенные венграми пограничные территории соседних государств. А словакам и рутенам (то есть подкарпатским украинцам) предоставить такую автономию, которая дала бы им возможность самим решить свою судьбу при международном контроле, надеясь, что те проголосовали бы за свое присоединение к Венгрии. Трансильвании он предлагал обеспечить самостоятельность при полном равноправии проживающих там народов. В Бачке и Банате он высказывался за проведение плебисцита, как на таких территориях, где после турецкого господства нет национальности, которая составляла бы большинство.[229]

Английский историк Макартни, открыто поддерживавший политику хортистов, сразу после Второй мировой войны опубликовал книгу, посвященную Дунайскому бассейну, в которой размышлял: «Опыт последних десятилетий показал, что в Восточной Европе только те планы могут претендовать на успех, которые учитывают интересы всех народов, а не только избранных. Не только Австро-Венгрия распалась, но развалился союз Чехословакии, Румынии и Югославии, несмотря на то что он опирался на французскую армию и благосклонное отношение к нему Лиги Наций».[230]

В последующие годы, особенно после прихода к власти в Германии Адольфа Гитлера, тактика хортистов по проблеме ревизии границ, установленных в Трианоне, продолжала меняться.

Население Подкарпатской Руси в годы военной диктатуры и экономического кризиса (1919–1923) не могло почувствовать улучшения от замены венгерского господства на чехословацкое. Меры, предпринимавшиеся в области просвещения и культуры, тоже не проявлялись немедленно. Надежда на улучшение материального положения четырех пятых населения, которые фактически продолжали прозябать в нищете, не сбывалась.

Во втором томе «Очерков» по истории Закарпатья к лучшим частям книги относятся главы, написанные В.И. Илько в соавторстве со своим сыном и А.В. Хлантой. Они опираются на солидное научное исследование, защищенное в качестве докторской диссертации. Имеются в виду прежде всего главы, относящиеся к состоянию промышленности и сельского хозяйства в Подкарпатской Руси в 1920-х – начале 1930-х годов.[231]

Как указывалось выше, чехословацкое правительство не реагировало на требования политических деятелей Подкарпатья передать во владение автономного края государственную собственность бывшего венгерского королевства. Более того, оно сделало все возможное (издав в 1920 году постановление о нострификации) для перехода в руки чешского финансового капитала и частного имущества иностранцев, имевшегося долями почти во всех отраслях народного хозяйства. Так, в собственности чешских предпринимателей, финансового капитала и иностранцев находились: три химических завода, почти все деревообрабатывающие предприятия, мебельные фабрики, спичечная фабрика и другое имущество.[232] На протяжении всего периода господства чехов в крае не было построено ни одного промышленного перерабатывающего предприятия. Край рассматривали как базу сырья для чешской промышленности и рынок сбыта чешских товаров.

На страницах, отмеченных в сноске, авторы дважды обращаются к такому факту: из шахт в Солотвине, которые чехословацкое государство прибрало к своим рукам, временами обеспечивали солью всю республику. Но власти не поставили на месте добычи соледробильную мельницу, а вывозили соль за многие сотни километров в Моравию, в Оломоуце и Жилине дробили ее, упаковывали и пускали в продажу втридорога, в том числе и в Подкарпатье. В 1928 году чехословацкое правительство продало (всего за 36 млн. чешских корун) доминию австрийского графа Шёнборна-Бухгайма франко-бельгийско-швейцарской финансовой группе, получившей наименование фирмы «Латорица». Эти владения в Подкарпатье распространялись на 150 поселений (всего их тогда в крае насчитывалось около 500). Фирме стал принадлежать и ряд промышленных предприятий.

Характеризующим политику чехословацкого правительства является и установление им дискриминационных тарифов на перевозки по железной дороге по отношению к своей восточной провинции. На товары (фрукты, виноград и другие), вывозившиеся из Подкарпатской Руси в Чехию, налоги и пошлины были в два – четыре раза выше, чем на товары, завозившиеся из Чехии в Закарпатье.

В 1930 году почти половина территории Подкарпатья была покрыта лесами (48,5 % – 612 332 гектара). Более половины лесного массива принадлежало государству, остальное – частным лицам, акционерным обществам, урбариальным и сельским общинам, церкви. Более половины составляли буковые леса, а прочее (из лиственных твердых пород) приходилось на дуб и граб. Определенную долю составляли хвойные – качественные сосна и ель. Наличие такого богатства обусловило превращение лесоводства в одну из основных отраслей народного хозяйства, причем более половины заготовленной буковой древесины использовали химические заводы для сухой перегонки (дистилляции). Самым мощным среди них был Великобычковский завод, дававший половину всей продукции этого типа производства. Три государственных лесозаготовительных управления (Ужгородское, Буштинское и Раховское) в первой половине 1920-х годов заготовили 512 тыс. кубометров древесины, а во второй половине увеличили заготовки на треть.[233]

Для ускорения вывоза леса к местам его вырубки прокладывались узкоколейные железные дороги. Часть заготовленного леса перерабатывалась на местных государственных и частных предприятиях. В начале 1920-х годов их было в Подкарпатье около 40, а позже это число возросло до 46. Но большая часть леса сплавлялась в виде кругляка по Тисе в Венгрию. Некоторые виды ценных пород древесины вывозились для переработки в Чехию, а также в соседние государства – Австрию, Германию и Италию. Часть готовой продукции шла на экспорт даже в Англию.

Горнорудной промышленности по добыче железной руды в 1920-е годы не повезло. Слабо развитая чугунолитейная и обрабатывающая промышленность продолжала сокращаться. Она не выдерживала конкуренции развитой чешской промышленности. До того она обеспечивала скудные потребности края в незамысловатом инвентаре и домашнем инструменте, несмотря на то что залежи руды были незначительны и добыча ее нерентабельна. Теперь же месторождения в западной части Подкарпатья (Ужгородском, Перечинском округах) повсеместно были заброшены. Работали только те шахты, которые обеспечивали сырьем заводы по выплавке чугуна и изготовлявшие домашние инструменты, а также орудия труда (топоры, молотки, серпы, косы, мотыги, утюги и так далее). Такие предприятия работали (хотя и с перебоями) в Долгом, Фридьешове и Кобылецкой Поляне.

Завод по производству спичек «Вулкан» в Чинадиево был обеспечен сырьем мягкой породы – осиной, он выпускал в год около 10 млн. коробок спичек и обеспечивал потребности населения края. Но с 1923 года завод перешел под контроль чешского картеля «Соло» и к концу 1920-х работал уже на половину своей мощности, а потом почти прекратил выпуск продукции.[234]

В пищевой промышленности традиционной была мукомольная. В крае в разные годы работало около 650 мельниц, перерабатывавших почти весь урожай пшеницы, ржи и кукурузы на муку. Причем на этих же мельницах было перемолото и 69 % пшеницы привозной.[235]

Водочная промышленность регулировалась правительственным постановлением республики от 1921 года, обеспечивавшим чешским монополиям возможность поставок этой продукции в восточную провинцию. Единственный пивоваренный завод в Подгорянах, ранее принадлежавший Шёнборну, обеспечивал внутренние потребности населения. В Подкарпатье выращивали табак, а в Мукачеве (с конца XIX века) работала табачная фабрика, сначала специализировавшаяся на выпуске сигар «Куба» и «Коста-Рика». В чешский период она продолжала выпускать сотни тысяч сигарет.

В 1920-е годы в Подкарпатье работало несколько электростанций, использовавших паровые двигатели. В 1925 году их объединили, а в 1932-м в Ужгороде началось строительство гидроэлектростанции, которая освещала почти все крупные поселения Подкарпатья и снабжала энергией часть промышленных объектов. Мощность ее была 20 млн. киловатт-часов. Часть выработанной ею энергии передавалась в Восточную Словакию.

В те годы в Подкарпатье довольно успешно развивались кустарные промыслы, хотя им приходилось выдерживать жестокую конкуренцию с фабрично-заводской продукцией за сбыт своих товаров. Наравне с этим и в сельской местности жители занимались кустарными промыслами. В 1930 году в 23 селах насчитывалось 96 кустарных мастерских по изготовлению полотна, сукна, шерстяных ковров, художественных вышивок, плетеной мебели, корзин (представителей этого промысла из-за Карпат и сегодня можно встретить со своей продукцией на московских рынках). Тогда в Подкарпатье этим промыслом занималось около 50 тыс. человек.

В Подкарпатье было много каменных карьеров, особенно с гранитными породами и разного рода глинами, которые использовались при сооружении дорог, тоннелей, мостов, для изготовления кирпича для строительства жилых домов, новых административных зданий в Ужгороде и других местах, а также в чешских колониях для таможенных и финансовых служб.

В результате бурного строительства Ужгород из провинциального городка превратился в современный город – краевой центр. В 1929 году в Ужгороде был построен аэродром, и город получил воздушную связь не только с чехословацкими городами, но и с зарубежными странами.

В 1920-е годы произошли значительные изменения в социальной структуре населения края в сторону увеличения числа занятых в промышленности и некоторых других отраслях. Число занятых в промышленности возросло с 63 до 85,5 тысячи человек, в торговле – с 20 до 41,5 тыс. человек, на транспорте – с 15 до 23 тыс. человек.[236]

1920–1930-е годы характеризовались дальнейшим процессом социального расслоения населения. Все ярче стали выделяться слои, становившиеся богаче в результате приспособления к капиталистическому производству. В ходу был лозунг «каждый человек может стать миллионером». В качестве примера приводился Томаш Батя, который из простого сапожника стал в городе Злинь крупным предпринимателем, обувным фабрикантом с мировой известностью.

Но, несмотря на это, промышленность в Подкарпатской Руси оставалась слабо развитой. По статистическим данным, в 1930 году в промышленности края уже было занято 90 тыс. рабочих. Однако, если быть объективным, то среди них фабрично-заводских рабочих было только 16–18 тысяч. В эту цифру были включены ремесленники, занятые на транспорте и в связи, в торговле, строительстве, в коммунальных службах. Если учесть членов их семей, то это уже почти половина населения края.

По чехословацкой переписи в Подкарпатской Руси в 1921 году всего проживало 595 тыс. человек, а в 1930-м – 709 тысяч. К названным 90 тысячам было прибавлено более 100 тысяч сельской бедноты (половина из которой была занята в сельском и лесном хозяйстве). Короче говоря, группа ученых насчитала на 1930 год рабочих наемного труда в крае 250–270 тыс. человек.[237] Если это было бы так, то с членами семей они составили бы число большее, чем население края. Достаточно сказать, что приведенные цифры превышали число принявших участие в Подкарпатье в голосовании на выборах в чехословацкий парламент (в 1924, 1925 и 1929 годах) или в 1920-е годы численность населения края увеличилась на 114 тыс. человек, в основном за счет естественного прироста. Из переписи 1930 года видно, что почти 113 тыс. семей занимались сельским хозяйством. Значительная часть сельского населения, в абсолютном большинстве своем крестьянского, жила в трудных условиях, и часть членов таких семей вынуждена была заниматься приработками, но это еще не дает основания для перевода их в разряд рабочих.

За весь период вхождения Подкарпатья в состав Чехословакии основной отраслью народного хозяйства оставалось сельское хозяйство. В 1919 году советская власть в крае существовала очень недолго, поэтому особых изменений в сельском хозяйства не произошло, крестьяне землей официально наделены не были. Поэтому после свержения советской власти румынский и чешский оккупационные режимы быстро восстановили старые порядки. Их и капиталистическими трудно назвать, если учесть уйму феодальных пережитков, прежде всего сохранившееся крупнопоместное землевладение. Правда, в 1919 году чехословацкое правительство заявило о проведении аграрной реформы, но она затрагивала в основном латифундии бывших венгерских и австрийских землевладельцев, да и то не всех. Для «целей аграрной реформы» было изъято за выкуп 104 землевладения, к ним была присовокуплена часть государственных земель. В целом в фонде для аграрной реформы оказалось 253 429 гектаров.[238] Из этих земель на лучших участках было создано 29 новых крупных латифундий, 146 образцовых хозяйств, часть земель вернули бывшим хозяевам, часть роздали колонистам. Для крестьян осталось 30,3 тыс. га, причем худших земель.[239] Значительная часть из этих наделов в последующие годы мирового кризиса была продана с молотка – получившие участки по реформе не смогли расплатиться за них.

Соотношение владельцев отдельных категорий земель и их количество по статистике 1930 года показывает таблица 1.[240]

В.И. Илько много лет работал над изучением положения подкарпатского села и крестьянства в ХХ веке. На эту тему он защитил докторскую диссертацию. Ту часть ее, которая относится к чехословацкому периоду, он депонировал в ИНИОН АН СССР в Москве.[241] Его добротное и всестороннее исследование заслуживает всяческой похвалы. Оно легло в основу написания параграфа по этой проблеме во втором томе «Очерков», опубликованных в 1995 году. Его научное исследование опирается на широкий круг источников (в том числе архивных) и литературы. В результате и выжимки из него в очерках оказались одной из лучших частей тома.[242]

Состояние сельского хозяйства и положение крестьянства автор сравнивает с развитыми частями Чехословакии, в частности с Чехией, и для Подкарпатья вырисовывается плачевная картина. Он обращает внимание и на трудности выравнивания уровней в республике, которые усугублялись отсутствием у пражских правителей таких целей и желания.

Он отмечает и позитивные моменты, которые благоприятствовали улучшению в смысле повышения урожайности, увеличения сельскохозяйственных площадей под ходовыми культурами, в том числе под посевом кукурузы, самой трудоемкой, но в то же время и самой высокоурожайной культуры, особенно в равнинных районах края; картофеля и других культур, пользовавшихся спросом, расширения посадки табака, различных технических культур, увеличения сборов винограда и производства вина, расширения садоводства, выращивания слив, яблок, грецкого ореха и так далее. Одновременно этот автор указывает на трудности сбыта этих товаров и скота из-за дискриминационных тарифов, установленных на железнодорожном транспорте, о чем шла речь выше.

Не могу не высказать одно критическое замечание, когда идет речь о сравнении урожайности сельскохозяйственных культур, в частности пшеницы, в разных по величине наделах. Ссылаясь на свои подсчеты, автор указывает, что в бедняцких хозяйствах она составляла 2,2 центнера с гектара.[243] Это абсурд. Тогда сев шел вручную. На гектар пашни таким методом расходовали около 2,5 центнера посевного зерна пшеницы. Нет необходимости доказывать, что никакой крестьянин не станет засевать поле, которое не вернет ему даже высеянное зерно.

Монополии добились сохранения в крае низких цен не только на сырье, но и на продукцию сельского хозяйства, в частности в животноводстве. Перекупщики закупали скот у крестьян по совершенно заниженным ценам, особенно в годы кризиса, что вело к дальнейшему ухудшению питания населения. В горных районах основными продуктами были картофель и кукурузная мука.

Сохранив крупнопоместное землевладение, чешские власти оставили крестьян на голодное прозябание. Обещанную автономию краю не дали, боясь потерять власть над Подкарпатьем.

Как отметил один из венгерских наблюдателей за развитием событий в Чехословакии, первый премьер-министр республики Карел Крамарж поддерживал включение Подкарпатья в состав Чехословакии, руководствуясь своими будущими планами. Будучи панславистом и противником советской власти в России, он стремился даже ценой предоставления краю автономии удержать его в сфере своего влияния с расчетом, чтобы в свое время обеспечить Чехословакии «славянский мост для связи с Великой Россией».[244]

Но после первых муниципальных выборов в чешских землях в июне 1919 года (на которых его Национально-демократическая партия чешских консерваторов потерпела сокрушительное поражение) он вскоре должен был расстаться со своим постом. Этим в Подкарпатье потеряли официальную поддержку Праги сторонники русофильского направления, причем они открыто, в печати, перешли в оппозицию к чехословацкому правительству социал-демократа Властимила Тусара. В этом отношении особую активность проявляла партия Андрея Гагатко и Илариона Цуркановича. К тому же поднимала голову венгерская ирредента не только из Будапешта, но и внутри края. Поэтому чехословацкие власти считали своими опасными противниками не только прорусское движение, но и ту часть руського, которая опиралась на мадьяронов и поддерживалась значительной долей духовенства.

В чешской печати публиковались статьи и даже выходили брошюры, подчеркивавшие, что в Подкарпатье у чехов только одно дружеское им течение – украинское (малоруськое), поэтому на него и нужно опираться. В то время в Чехии было не много людей, так или иначе знавших положение в восточной провинции. Большинство в правящих кругах Праги считало местную интеллигенцию не подготовленной к самоуправлению, а население края – не заслуживающим доверия. Никого из местного населения не нашли достойным занять руководящий пост, хотя это содержалось в рекомендациях мирного договора. Это позволило им далее сохранять административную власть в своих руках и постепенно наводнить край чешской жандармерией.

Был еще один очень важный вопрос: каким должен быть язык обучения в школах и общения с местным населением в официальных инстанциях? По Сен-Жерменскому мирному договору это должен быть «местный язык», но окончательное решение этой проблемы возлагалось на государственное собрание – сейм, который должен был быть созван (по генеральному статуту по управлению Подкарпатской Русью) не позднее 90 дней после первых выборов в Национальное собрание Чехословакии. Все основные положения Сен-Жерменского мирного договора зафиксированы в конституции Чехословакии 1920 года. Но генеральный статут со ссылкой на наличие конституции был отменен. Эта хитрая уловка дала возможность пражским властям не созывать сейм в обозначенный в статуте срок. За весь период существования первой, домюнхенской, Чехословацкой республики (послемюнхенская получила название второй) автономия краю не была предоставлена. Выборы в сейм Подкарпатской Руси были назначены только на 12 февраля 1939 года. До тех пор вопрос о языке использовался по принципу «разделяй и властвуй».

Чешские чиновники информировали Прагу, что единого самоназвания среди населения нет, одни называют себя руснаками, другие – русинами, а третьи – карпатскими русинами. Язык свой именуют ruska rec.[245] Как сказано в продолжении приведенной там цитаты, «язык у них малоруський (украинский)… а сам народ этнографически есть малоруським».[246] Этот вывод пражских правителей на тот момент политически устраивал, сам премьер-министр Тусар придерживался такой же точки зрения. Он был переизбран на новый срок после выборов в Национальное собрание в 1920 году.

В Подкарпатье главным инспектором школьного управления был назначен чех Йозеф Пешек. Он разделял выводы комиссии министерства просвещения, собравшейся в конце 1919 года в составе 15 чешских академиков и лингвистов, которые пришли к выводу, что этот вопрос нужно решать на месте, а не в Праге. Но они констатировали, что славянское население края малоруськое и языком преподавания в школах должен быть украинский язык. Пешек тут же пригласил в Ужгород из Галиции Ивана Панькевича, украинского лингвиста, и вменил ему в обязанность регулировать в крае язык преподавания в школе и официальной документации в учреждениях. Панькевич принялся за разработку грамматики, которая обеспечила бы переход закарпатских диалектов к литературному украинскому языку. В своем труде он сохранил старую орфографию с буквой «ять» и добавил новую «о» с крышей (o^), поскольку эта буква должна была стать переходной от «о» к «i» и читалась как в немецком «u». Она была призвана удовлетворить и гуцульский регион, где она произносилась как буква «i» (кінь, віл – в русском: конь, вол), и жителей низменных районов, где произносили эту букву от «о» до «і» (например: kuny v.. l).

После ухода Жатковича с поста губернатора всеми делами в Подкарпатье стал заправлять вице-губернатор – чех Петер Эренфельд. Он придерживался проукраинской ориентации и оставался у власти до отмены военного оккупационного режима в августе 1923 года.

Вслед за этим в политике Праги по отношению к Подкарпатской Руси начались изменения. В чехословацком правительстве упрочил свои позиции аграрий Антонин Швегла. Он, потеснив социал-демократическую партию, фактически с октября 1922-го по февраль 1929 года был не только почти бессменным премьером правительства, но и руководителем «комитета пяти» – неконституционного фактически тайного форума при президенте Томаше Масарике, так называемой группы града (кремля, производного от Градчани – резиденции президента).

Перемена политики правительства Чехословацкой республики в отношении своей восточной провинции отразилась прежде всего на национальном вопросе. Правда, если в начале 1923 года премьер Антонин Швегла еще высказывался против предоставления краю обещанной автономии «из-за его отсталости», то уже после отмены военной диктатуры в крае он порекомендовал президенту Масарику назначить губернатором Подкарпатья Антала Бескида. Но и на этот раз он подобрал кандидатуру не из местного населения «автономного края», как предлагала мирная конференция, а из Пряшевщины, то есть с территории западной части, включенной с самого начала существования республики в состав Словакии.

Бескид не отличался от своих коллег в Подкарпатской Руси ни задатками организатора, ни работоспособностью, разве что амбициями. Некоторые исследователи этой проблемы оправдывали поступок Швеглы не только ролью Бескида в Парижской мирной конференции, где он проявился сторонником включения края в состав Чехословакии, но и тем, что он придерживался той точки зрения, что население Подкарпатья по национальности русское. И якобы этим Швегла стремился консолидировать положение в провинции, что возможно было сделать только путем привлечения на сторону правительства партий, исповедовавших русофильские взгляды, тем более что он планировал и провел осенью 1923 года первые выборы в местные органы самоуправления в Подкарпатье. Премьер надеялся добиться поддержки населением края политики правительства, точнее, партий правящего блока. Авторы «Очерков» в параграфе о партиях писали об объединении в Подкарпатье пяти партий, считавшихся аграрными, и утверждали, что этот блок на выборах в местное самоуправление собрал 75 % голосов.[247]

По другим данным, правда, иной группировки, все руськие партии получили 40 тыс. голосов, 15 тыс. – коммунисты, партии венгров и евреев – 55 тыс., и 21 тыс. – партии среднего класса и местные группы неполитического характера.[248]

Как свидетельствуют события, эта мера не привела ни к консолидации положения в крае (блок распался в начале 1924 года), ни к поддержке правящей коалиции в Праге, что подтвердили выборы в Национальное собрание Чехословакии, состоявшиеся в этом же году.

Назначение Бескида президентом Масариком по предложению правительства Швеглы губернатором Подкарпатской Руси было уступкой русофильскому течению. Он не только заявил о своих близких или совпадающих взглядах с Аграрной партией Чехословакии, но и утверждал, что языком преподавания в школах может быть только русский. Все это вызвало протесты и негодование большинства учителей края, проукраинских националистических партий, возмущались даже те, кто до того поддерживал правительственный блок. Лидер Народной (христианской) партии Августин Волошин обвинил новый режим Антонина Швеглы в проведении политики, противоположной достижениям первых лет, политики, направленной против тех, кто был за присоединение края к Чехословакии (имея в виду и себя), хотя те могли бы поступить и по-другому (существовала Украина).[249]

Эта политика Праги усугублялась назначением вице-губернатором Антонина Розсипала, лидера Чешской аграрной партии, который фактически был правителем края. Он тоже придерживался русофильских взглядов.

В исторической литературе поднимается вопрос: почему чехословацкое правительство проводило политику постоянных обещаний, в том числе и в ответах Лиге Наций на жалобы, поступавшие туда с разных сторон, и в то же время затягивало предоставление автономии краю, хотя Прага подписала обязательства с Парижской мирной конференцией по этому вопросу и давала аналогичные обещания и населению Подкарпатья? Ответ на этот вопрос дает анализ настроения обманутого населения провинции. После выборов в органы местного (сельского) самоуправления в 1923 году, на которых блок аграрных партий показал обнадеживающие для премьера Швеглы результаты, он решил провести довыборы в Национальное собрание Чехословакии (палату депутатов и сейм) от восточной провинции, но пока не рискнул проводить выборы в Национальное собрание (сейм) Подкарпатской Руси. Довыборы были назначены на март 1924 года и широко рекламировались в чехословацкой печати, из чего можно было сделать вывод, что якобы выполняется обещание о предоставлении автономии.

Однако на этот раз замысел аграриев не прошел – их блок распался еще до выборов, а результаты голосования оказались для них неожиданными. В выборах приняли участие 13 партий и партийных блоков, голосование проходило по партийным спискам (кандидаты от партий заносились в отдельные бюллетени, каждая партия имела свой номер и цвет). За неделю до выборов избиратели получали на дому пачку бюллетеней всех участвовавших в выборах партий и пустой конверт, в который вкладывали бюллетень той партии, за которую собирались отдать свой голос, и отправлялись к урнам. Из 254 724 избирателей, принявших участие в голосовании, 100 242 человека (почти 40 %) проголосовали за коммунистическую партию. Она получила четыре мандата из девяти в палату представителей и два из четырех – в сенат. Вслед за ней шли Венгерская партия автохтонов с 28 тыс. голосов, Автономный земледельческий союз (21 тысяча), почти столько же собрала социал-демократическая партия. Карпаторусская трудовая партия получила 20 тыс. голосов, а Республиканская аграрная партия – 15 тысяч (6,4 %). Эти партии прошли в парламент, каждая из них получила по одному месту в палате представителей. Кроме того, автохтоны и Автономный земледельческий союз получили по одному месту в сенате. Остальные партии, принимавшие участие в выборах, набрали менее 3 тыс. голосов каждая.[250] В результате сторонники пражского правительства получили поддержку только 40 % населения.[251]

После этих выборов стало ясно, что пражское правительство любым способом будет откладывать решение проблемы автономии Подкарпатской Руси до тех пор, пока сторонники этой власти не получат поддержки большинства населения края. В печати проскальзывали даже суждения о сроках (после воспитания чехами нового поколения или полстолетия и тому подобное). Посланный Швеглой в Подкарпатскую Русь поправлять дела Чешской аграрной партии его молодой воспитанник Ян Брандейс позднее писал о якобы истинной причине успеха коммунистов в крае, объясняя его неимоверной отсталостью рабочих и крестьян, особенно в верховинских селах, жители которых исповедуют антииндивидуализм и коллективизм. Он обращал внимание на условия их жизни и страшную нищету. Жили они в похожих друг на друга низких темных деревянных домах из одной комнаты и сарая. Имели небольшие участки земли, одинаково одевались, ежедневно ели одно и то же. И делал вывод: пока существует эта бедность, будет влияние коммунистов.[252]

Вместе с Брандейсом аграрная партия послала в Подкарпатскую Русь еще одного энергичного активиста – Йозефа Заица. Используя ресурс правящей партии, они развернули такую пропаганду и иного рода деятельность, что им удалось постепенно добиться перелома в пользу аграрной партии. Уже на парламентских выборах 1925 года она увеличила свой вес в восточной провинции с 6,4 до 14,2 %. Коммунисты получили меньше голосов, чем в 1924 году, но остались на первом месте по числу поданных за них бюллетеней.

Среди мер, проведенных правящей коалицией после выборов, особого внимания заслуживает административная реформа в Чехословакии. В результате нее Подкарпатская Русь превратилась в четвертую землю (край) (после Чехии, Моравии и Силезии, Словакии), получив новое наименование – Zeme Podkarpatoruska (Подкарпаторуський край).[253] Демаркационная линия со Словакией становилась окончательной границей. Административная реформа вступила в силу с 1928 года и сопровождалась внутренней реформой в крае. Восточная провинция была поделена на 12 округов. В Ужгороде была образована краевая рада в составе 24 человек, две трети которой избирались, а одна треть – назначалась. Вице-губернатор (чех) Антонин Розсипал стал президентом края, а заодно и председателем рады. Он был прямо подчинен Праге, и фактическим руководителем провинции стал он, а не губернатор.

Против административной реформы поднялась волна протестов. По этому вопросу на время совместно выступили русофилы из партии Андрея Гагатко и украинофилы из партии Августина Волошина. Депутаты и сенаторы выступали в чехословацком парламенте, писали петиции в Лигу Наций, президенту и правительству. Но чехословацкие власти на все это не реагировали, протесты замалчивались и игнорировались.

В 1929 году были проведены внеочередные выборы в парламент Чехословакии, в результате которых правительственный блок партий в Подкарпатье впервые получил большинство. Аграрная партия собрала 77 419 голосов, а число сторонников коммунистов сократилось с 75 669 человек в 1925 году до 40 582 человек. Автономный земледельческий союз получил 48 609 голосов, а венгерские партии – 30 455 голосов.[254]

Объяснялось это не только усилением пропагандистской деятельности аграрной партии, использовавшей административный ресурс, но и кризисом внутри чехословацкой компартии и начавшимся мировым экономическим кризисом.

Однако в 1930-е годы положение в крае изменилось вновь в пользу оппозиции к правительству Чехословакии. Положение в стране в целом становилось все более тревожным, особенно после прихода к власти в Германии Адольфа Гитлера и его нацистской партии. Внутри страны активизировались немецкое, венгерское и польское национальные меньшинства. Поднимали голову реваншистские силы и в некоторых соседних странах.

В связи с политикой чехословацкого правительства в отношении Подкарпатья в исторической литературе поднимался вопрос: была ли она направлена на чехизацию края? Одни считают, что такая попытка была, а другие однозначно отрицают. Магочий полагает, что у чешского правительства и намерений не было превратить закарпатских украинцев в чехов. Сторонники первой точки зрения опираются прежде всего на данные, связанные с соотношением чехов и представителей других национальностей в управлении краем, и политику в области образования. Это та область, которой правительство уделяло особое внимание. По этим проблемам есть возможность привести следующие данные. В Подкарпатской Руси в 1921 году среди нотарей (это не нотариусы в современном понимании слова, а руководители администрации в волостях и выше, назначенные представители власти на местах) было 104 чеха и словака, 69 русинов, 65 венгров, 4 еврея, I румын и 1 немец.[255]

В 1927 году в Подкарпатье среди государственных служащих в администрации было 255 чехов, 17 словаков, 142 русина, 56 венгров и 22 представителя других национальностей.[256]

Более детально это положение отражено на 1935 год. В земском (краевом) управлении были заняты семь чехов и один украинский эмигрант. Из 12 начальников округов 7 человек были чехами, один – украинским эмигрантом, два – русскими эмигрантами и два – русинами. Главными нотарями были чех и русин. Нотарями и их помощниками работали 163 чеха, 11 украинских эмигрантов, 3 русских эмигранта, 42 русина и 29 венгров. Помощниками глав администрации были 21 чех, 3 украинских и 1 русский эмигрант и 3 русина. Служащих насчитывалось: 497 чехов, 20 украинских и 12 русских эмигрантов, 85 русинов и 54 венгра. Даже среди обслуживающего персонала было 24 чеха, 1 русский эмигрант, 6 русинов и 5 венгров.[257]

Следовательно, краем правил назначенный вице-губернатор, получивший должность президента, при помощи чешской бюрократии. Губернатор оставался номинальной фигурой. Как показывают вышеприведенные данные, все важные и ответственные посты находились исключительно в руках чехов либо эмигрантов. И среднее звено иерархии принимало в свою среду местных жителей осторожно и в такой пропорции, чтобы не нарушить внутренний характер самой администрации. В низших слоях администрации, у которых фактически не было никакой власти, местные жители, включая представителей национальных меньшинств, были представлены более широко, хотя и здесь их уравновешивали большим числом чехов или прибегали к другим методам, в том числе в населенных пунктах, где на выборах побеждали оппозиционные партии и избирали неугодных властям старост, на место избранных назначали правительственных комиссаров.[258] Такой была система, созданная правительством Чехословакии для контроля над русинами. Хотя ее руководители временами под воздействием требований местных партий либо в ответ на робкие запросы Совета Лиги Наций делали заявления, что когда-то они выполнят взятые на себя обязательства и предоставят провинции автономию. Но, как отметил тогда английский историк, следивший за развитием событий в этом регионе, эти обещания с годами становились все менее конкретными.

Можно усомниться в достоверности категорического утверждения второй группы историков, отрицавших ассимиляторские намерения чехословацкого правительства. Об этом свидетельствует следующее: по данным чехословацкой переписи 1921 года, в это время в Подкарпатье насчитывалось 19 775 чехов, а по переписи 1930 года их стало уже 33 961 человек.[259] Это время историки называют временем первого наплыва чехов в Подкарпатье. Чешский язык как предмет преподавался во всех школах всех уровней. Создавались чешские школы: в 1920 году их насчитывалось 22 из 475 начальных школ, в 1931-м – 158 из 727 начальных, две горожанские школы и одно педагогическое училище (средняя школа). В 1930-е годы начальные школы стали восьмиклассными. В 1938 году из 803 (народных) начальных школ чешских было 188. Кроме того, к этому времени из 44 горожанских школ 23 были чешскими, чешскими были также гимназия и педучилище. Из школ национальных меньшинств больше всего было венгерских.

В этом вопросе проблема заключалась и в том, что чешские школы открывали, прибегая к различным подтасовкам, и в таких селах, в которых чехи не проживали вообще. Это давало повод оппозиционным партиям требовать закрыть чешские школы в тех местах, где не было учеников. Затрагивая этот вопрос во втором томе «Очерков», М.И. Кляп утверждал, что это только «проявление несправедливости» и «чешского шовинизма», «но не курс политики правительства», прибегая к странной аргументации: «ибо программы чехизации в документах не встречаем».[260] В связи с этим возникает вопрос: где, когда и какое правительство решалось на включение в свою программу намерения ассимиляции? Везде, где она проводилась, она проходила тихо, обманным путем.

В том же труде председатель редколлегии, ответственный редактор, руководитель авторского коллектива и автор многих частей тома И.М. Гранчак привел такой факт. В начале 1930 года вице-губернатор Антонин Розсипал дал распоряжение школьным инспекторам, чтобы те в своем общении с судами, всеми учреждениями, предприятиями и другими организациями республики пользовались «исключительно чешским языком» как государственным.[261] Кроме того, автор отметил, что цензоры запрещали в публичных выступлениях употребление наименования «Закарпатская Украина», а давали указания пользоваться конституционным названием «Подкарпатская Русь». Во время переписи населения 1930 года исполнители получили директиву властей все местное славянское население записывать по национальности русинами, в том числе и тех, которые считали себя украинцами.[262]

Не в пользу точки зрения противников ассимиляции и то, что произошло с теми русинами, которые оказались на правах национального меньшинства под словацким управлением. По статистике 1930 года их там проживало 91 079 человек, а в следующей переписи их уже было зафиксировано только 35 435 человек. Остальные в основном были ассимилированы в словацкой среде.

Невыполнение чехами обязательств по предоставлению автономии Подкарпатью затрагивало и русинов, проживавших в Восточной Словакии на правах национального меньшинства. Они, конечно, надеялись на временный характер своего положения, но их постигло разочарование. Они не могли пользоваться и той иллюзорной автономией, которую якобы частично получили русины в восточной провинции, ибо и там уже никто не верил в этот миф.

Внутреннее положение Чехословакии усложнялось не только поразившим и ее мировым экономическим кризисом, ростом безработицы, подъемом борьбы масс за свои права, активизацией национальных меньшинств и оппозиционных партий, но и внешней угрозой как со стороны Германии, так и со стороны Венгрии, которая в 1930-е годы не прекращала высказывать свои претензии к соседним странам, в том числе и к Чехословакии. В зависимости от складывавшейся обстановки Венгрия или обостряла территориальные претензии, или сглаживала их, ведя переговоры с соседними странами.

Начавшийся в США осенью 1929 года кризис перепроизводства быстро распространился на большинство стран Европы. В середине 1930 года преобладающая часть отраслей чехословацкой промышленности уже была охвачена кризисом, в 1933-м промышленное производство снизилось до 60,2 % – уровня 1929 года. Значительная часть промышленных предприятий (порядка 15 %) были закрыты.[263] Как и в других странах Западной и Средней Европы, в Чехословакии кризис поразил финансовую сферу и охватил сельскохозяйственное производство. В 1933 году уровень производства достиг низшей точки и даже в 1936-м не поднялся полностью до уровня 1929 года.

Социальные последствия кризиса наиболее ощутимо сказались в Подкарпатской Руси – самой отсталой окраине республики. Из 92 промышленных предприятий в крае (с числом рабочих более 20 человек) в первые годы кризиса предприниматели полностью остановили производство на одной трети фабрик и заводов. Половина оставшихся предприятий работала не на полную мощность.

В годы кризиса число безработных в Чехословакии достигло 1 млн. человек, из которых 100 тысяч приходилось на Подкарпатье.[264] В их числе оказались 35 тыс. лесорубов, потерявших работу изза сокращения экспорта древесины за рубеж. Приведенные данные представляются заниженными, поскольку только в Тячевском округе в конце 20-х годов на лесоразработках были заняты 34 тыс. лесорубов, а в 1933 году их было всего 140 человек.[265]

Кризис больно ударил по местной промышленности: на треть упало производство химических заводов в Великом Бычкове, Перечине и Сваляве; чугунолитейные и металлообрабатывающие предприятия в Кобылецкой Поляне, Долгом и Фридьешове были вынуждены полностью прекратить производство. Часть кирпично-черепичных заводов закрылась в связи с резким сокращением жилищного строительства.

Процесс обнищания основной массы населения Подкарпатья особенно сказался на жителях Верховины, которые бедствовали и до кризиса. Их положение стало настолько одиозным, что даже депутаты и сенаторы чехословацкого парламента поднимали этот вопрос на своих заседаниях. Проблема получила широкую международную огласку и освещение в зарубежной печати, включая периодику США, Великобритании и Германии. О бедственном положении населения этих районов и царящем там голоде говорили члены Комиссии международной помощи на пресс-конференции в Праге в мае 1932 года. В ней принимали участие английские и немецкие писатели и журналисты. Истинную глубину трагедии местных жителей может проиллюстрировать запрос сенатора чехословацкого парламента Ивана Лакоты, потребовавшего у правительства ответить, почему не принимаются меры для повышения благосостояния проживающих в крае людей. По словам сенатора, верховинцы в этих районах питались по большей части бурьяном, но и его не могли посолить, ибо соль была для них недоступной роскошью. При этом перекупщики зерна торговали кукурузой по ценам, минимум в два раза превосходящим закупочные.[266] Жители села Боронява писали о своей крайней нищете, о том, что голодают, в хате нет ни куска хлеба, а дети голы и босы.[267]

Социальный гнет, переплетавшийся с национальным, и их обострение в первой половине 30-х годов неизбежно вело к усилению всех видов борьбы многонационального населения за свои права. Чехословацкое же правительство решило упрочить свои позиции после выборов 1929 года путем, с одной стороны, расширения своей социальной базы, а с другой – консолидации правых сил. В правительство вновь вошла социал-демократическая партия, из-за чего его назвали расширенной коалицией. Но основную его силу и впредь составляли сторонники аграрной партии. Прежние закулисно правившие «пятерки» и «восьмерки» заменил политический комитет министров. Новое правительство возглавил крупный землевладелец и предприниматель Ф. Удержал. Он недолго находился у власти – не смог справиться с экономическим кризисом, и его сменило правительство Я. Малипетра, слывшего человеком «сильной руки». Он одновременно с вмешательством государства в хозяйственную жизнь повел широкое наступление на демократические права и свободы, пытаясь помочь предпринимателям выбраться из кризиса за счет снижения жизненного уровня широких народных масс.

В результате такой политики рабочие и крестьяне Подкарпатской Руси использовали все доступные им возможности для выживания. Но старые формы забастовочной борьбы в новых условиях, тем более в условиях усиления политического и национального гнета, оказались непригодными. Правительство предприняло ряд мер, направленных на преследование оппозиционно настроенных к нему партий и общественных организаций. В местах массовых выступлений (в Хустском, Перечинском, Тячевском округах) правительство вводило осадное положение и давало свободу действия жандармерии и полиции. В годы кризиса в крае было арестовано около 6 тыс. участников массовых движений, особенно участников «голодных походов». Правительство распускало даже сельские представительства, в которых преобладали левые и симпатизировавшие им. За годы кризиса карательные органы в крае численно были доведены до 5 тысяч человек, то есть увеличены на треть. Создавались новые жандармские станции, пополнялись составы уже действовавших в местах нотарских управлений. Из Чехии прибывало все больше не только служащих, но и ремесленников, торговцев и особенно земледельцев-колонистов, получавших наделы в лучших районах на равнинах.[268]

Как вели себя политические партии в годы кризиса? Объединившаяся в 1929 году с чешской социал-демократической партией ее подкарпатская организация, краевой комитет, как и партия в целом, участвовавшая в правительстве, призывали все население республики к мирному сожительству, к поддержке правительства, которое якобы способно спокойным путем решить все проблемы сложной жизни в годы кризиса.

Новое руководство Коммунистической партии Чехословакии во главе с Клементом Готвальдом после V съезда (1929 год) продолжало линию, выработанную III Коминтерном, особенно обращая внимание на конечную цель – взятие власти революционным путем. Оно пыталось расширить круг своих союзников в среде крестьянства, но мало чего достигло. Но, выступив в защиту безработных, голодающих, против политики правительства, подавлявшего силой выступления рабочих и крестьян за свои права, за годы кризиса эта партия утроила численность своих рядов. Тогда же был обновлен и Закарпатский крайком: к руководству пришли молодые Е. Клима, Олекса Борканюк и другие. Они придерживались линии Центрального комитета Коммунистической партии Чехословакии, но в годы кризиса активно отстаивали интересы голодающих, участвовали в их «голодных походах», проводили массовые митинги и демонстрации, особенно успешно в первомайские дни. Все это приводило рабочих и крестьян на сторону компартии, влияние ее росло.

Во втором томе «Очерков» краевая организация компартии, ее руководители подвергнуты критике за одностороннее освещение ими положения в Советском Союзе и Советской Украине. Критики считали его приукрашенным, а граждан СССР бесправными, что, мягко говоря, не совсем объективно. Автор рассматриваемого параграфа считает, что эту односторонность «воспринимали особенно враждебно»,[269] только он не уточняет, кто именно. Ведь в годы кризиса и стагнации краевая коммунистическая организация увеличила число поданных за нее голосов от 40 583 на парламентских выборах в 1929 году до 78 994 в 1935 году, то есть почти удвоила число своих сторонников.[270]

В то же время удостоена похвалы аграрная партия, ее программа и пропаганда, хотя она в этот период, с 1929 по 1935 год – потеряла 17 тыс. голосов. Причем к ней относится следующее предложение: «Часто она больше защищала состоятельных крестьян, чем сельскую бедноту».[271] В действительности же это была партия промышленного финансового капитала и крупных землевладельцев, почти беспрерывно правящая партия, душа коалиции всего периода 1920–1930-х годов в Чехословакии, у которой и в мыслях не было защищать сельскую бедноту.

Не упоминая о провенгерской деятельности Автономного земледельческого союза, которым в то время руководил Иван Куртяк, автор параграфа обратил внимание только на смену курса партии в сторону конкретных мер, направленных на защиту населения. Автор утверждал, что якобы эта партия отложила проблему программы автономии. В действительности же в 1931 году был опубликован законопроект Иосифа Каминского об автономии Подкарпатской Руси. Основные его положения следующие: Подкарпатская Русь посылает в чехословацкий парламент 14 депутатов и 7 сенаторов; краевой сейм состоит из 42 членов, губернатор назначается президентом республики по предложению правительства из трех кандидатов, рекомендованных краевым сеймом. Губернатор является и членом правительства Чехословацкой республики. Он издает распоряжения, назначает чиновников и судей. Губернское управление было бы автономным.[272]

В упоминавшихся «Очерках» подробно описаны факты и почти все формы борьбы рабочих и крестьян Подкарпатья против социального и национального гнета. Отражены ее позитивные результаты. Особое внимание уделено созданию и деятельности в годы кризиса Союза трудящегося крестьянства, организованного левыми силами для расширения их социальной базы. Они добились значительных успехов.[273] Говоря о связях подкарпатских трудовых коллективов с общественностью Советской Украины, автор положительно оценивал их, но не удержался, чтобы не написать такую фразу: Советская Украина «хотя и была в вассальной зависимости от Москвы, но все же была украинской державой».

В то же время в крае активизировалась часть венгерского населения, находившаяся под влиянием партии А. Акоша – Автономной партии автохтонов. Эта партия имела влияние среди венгерской молодежи. Она открыто повела реваншистскую пропаганду за возвращение Подкарпатья в лоно Свято-Стефанской империи, а остальные венгерские партии пока остерегались открытых антиправительственных выступлений.

Не отставали реваншисты и за рубежом. Венгерская газета клерикалов Nemzeti U’jsa’g поместила статью с двумя картами. На одной из них Словакия и Подкарпатская Русь были включены в состав Венгрии, на другой – коридор из СССР через Восточную Галицию доходит до Подкарпатской Руси. Через этот чехословацко-советский коридор «панславистско-большевистская струя зальет Среднюю Европу, Дунайский бассейн, Балканы в направлении Адриатического и Черного морей». По мнению венгерских радикальных националистов, это означало бы присоединение к России части Польши. Следующим шагом после предоставления Рутенфелду автономии стало бы ее присоединение к России. Поэтому предлагалось незамедлительно создать общую венгеро-польскую границу. Только «эта сильная плотина сможет удержать постоянно рвущуюся на Запад русскую великодержавную экспансию», считали реваншисты.[274]

В июле 1934 года в венгерской газете Pesti Naplo’ была опубликована статья, в которой приводились слова одного из польских политических деятелей: «Мы горячо желаем, чтобы на основе сопроводительного письма Мильерана об условиях Трианонского мирного договора Венгрия вновь получила те территории, которые создадут общую польско-венгерскую границу».[275]

Польская сторона предпринимала и другие меры для достижения этих целей. При этом официальные органы, в том числе МИД Польши, часто преследовали свои корыстные интересы. В этой связи особого внимания заслуживает фигура одного из самых противоречивых политиков Подкарпатья периода 1920– 1930-х годов Степана Андреевича Фенцика. Амбициозный греко-католический священник, он любой ценой хотел стать руководящей личностью в крае, независимо от того, на каком поприще – церковном или политическом. В начале 30-х годов он претендовал на пост епископа Мукачевской епархии, но не был избран, проиграв Александру Стойке.

С 1920 года Фенцик уделяет все большее внимание именно политической деятельности, став фактическим руководителем культурно-просветительного общества имени Духновича, проповедовавшего русофильские настроения, а затем став издателем газеты «Карпаторусскiй Голосъ» (1932–1934 годы). В это время у Степана Фенцика созревает идея о создании собственной партии, получившей впоследствии название Русской национальной автономной (РНАП). Позже в специальном донесении в Варшаву польский посланник в Праге Марьян Ходацкий писал, что якобы до образования партии Степана Фенцика идею автономии отстаивал только Автономный земледельческий союз Ивана Куртяка, получавшего инструкции из Будапешта. (Информация посланника была неточной, ибо все основные партии края периодически поднимали эту проблему, требовали выполнения решений Парижской мирной конференции.) Но представители Автономного земледельческого союза ни разу остро не выступили с требованием к чехословацкому правительству о предоставлении автономии Подкарпатской Руси. Аналогично пассивно вели себя и венгерские партии в Чехословакии, «сохраняя лишь великовенгерский дух». Куртяковцы и венгры кормили своих сторонников обещаниями, что «скоро на Русь» вступят венгерские войска, считая правление чехов там временным.

Когда С. Фенцик под покровительством губернатора Подкарпатской Руси Антала Григоровича Бескида приступил, по договоренности с польским посольством в Праге, к организации своего движения, он, по тактическим соображениям, обязался встать на позицию принадлежности Подкарпатской Руси к ЧСР. Одновременно он пообещал острее всего бороться «против чешского влияния в этой провинции и добиваться от чехов выполнения данных ими обязательств о предоставлении Закарпатью самой широкой автономии, объединять русинов под лозунгом „Подкарпатская Русь – для карпатороссов“.

По отношению к Автономному земледельческому союзу Степан Фенцик должен был избегать открытой конфронтации и в то же время не поддерживать членов венгерской ирреденты, однако выступать с ними единым фронтом в вопросах автономии и изживания чешского влияния.[276]

Получив обещание МИДа Польши о материальной поддержке его начинания, Степан Фенцик отправился в США, имея цель скрыть источники финансирования. Он заявлял, что помогать ему будут якобы родственники, живущие в США, и для этого он планирует создать в Соединенных Штатах центры, на которые мог бы опереться. Там уже существовала провенгерская организация Алексея Юлиевича Геровского, работавшего в тандеме с Иваном Куртяком. Куртяковцы с самого начала увидели в фенциковцах своих конкурентов.

27 октября 1934 года на американскую землю вступил доктор Степан Фенцик, как он тогда сам о себе писал, «главный редактор газеты „Карпаторусскiй Голосъ“ и главный секретарь и организатор культурно-просветительного общества Духновича».

В первой произнесенной там речи он заявил: «По вашему почину рождена свободная, автономная Подкарпатская Русь» (намекая на движение Григория Жатковича в США). В США был создан Подкарпато-русский союз. Согласно договоренности с Польшей, Фенцик выдвинул лозунг: «Неделимая Чехословацкая республика от Хеба до Ясиня, неделимая Подкарпатская Русь от Попрада до Тисы и неделимая русская культура от Попрада до Владивостока».[277]

В своих путевых заметках он жаловался: «Мне очень больно, что министр Бенеш называет меня мадьяроном». В другом месте он продолжал: «Все те господа, которые на страницах русских, чешских и мадьярских правительственных газет называли меня «ирредентистом, Егличкой,[278] ревизионистом», будут отвечать не только перед историей, но и перед народом».[279] На прощальном банкете в Нью-Йорке 29 марта 1935 года Фенцик заверил собравшихся, что «никогда не станет на службу к врагам и не пойдет против русского народа, против веры».[280]

9 апреля 1935 года, по сообщению Фенцика в вышеназванной книге, в Хебе он был арестован, 36 дней просидел в ужгородской тюрьме, а 13 мая выпущен под залог в 50 тыс. чешских крон. 19 мая 1935 года его избрали депутатом чехословацкого парламента.

Так завершилась поездка карпато-русского «фюрера» Фенцика в США. В результате был создан канал пересылки «субсидий», «гонораров» Фенцику из Польши в США, откуда их переводили в Ужгород на счета Русинского (кличка Фенцика) – в Словацком банке (ул. Маломостецкая, д. 1) на счет под девизом «Карпат» XV-41, и в Дунайском банке (на той же улице, дом 7) на счет под девизом «Кавказ» 10613.

В материалах архива МИДа Польши сохранились сведения о доходах Фенцика, составлявших около 10 тыс. чешских корун в месяц, которые он тратил на текущие расходы, не считая ежемесячных дотаций МИДа Польши по 20 тыс. чешских корун. При создании Русской национальной автономной партии Фенцика в Чехословакии замысел польской стороны заключался в основном в том, чтобы при помощи русского движения в Подкарпатье образовать противовес украинскому движению в крае, представители которого поддерживали связь с украинским национальным движением в Восточной Галиции, которая в период между двумя мировыми войнами находилась под польской властью (носила наименование Сходня Мала Польска) и вызывала опасение в правящих кругах Варшавы из-за возможности потери этой территории в результате объединения Восточной Галиции с Подкарпатской Русью.

Представителем Фенцика в США был Ержи Берзинец, который стал там секретарем Союза карпатороссов. Польский консул в Питсбурге Кароль Рипка 4 февраля 1936 года доносил МИДу Польши о карпато-русской активности в США, о том, как работает там Союз карпатороссов, какие в нем есть течения и какова роль попа Берзинца. По мнению консула, в Союзе карпатороссов насчитывалось 460 тыс. человек, объединенных в четыре политические организации, располагавшие капиталом в 25 млн. долларов. Издавались собственные русскоязычные газеты: «Востокъ», «Правда», «Православный Вестникъ», «Любовь», «Карпаторусское слово».

Поляк отмечал наличие в движении незначительной части венгрофилов во главе с А.Ю. Геровским. Родился Геровский во Львове, воспитывался и вырос в доме деда по матери, национального деятеля Подкарпатья Адольфа Добрянского. До Первой мировой войны Алексей Геровский работал журналистом в Черновцах, подвергался преследованиям со стороны венгерского и австрийского правительств. С 1915 по 1917 год он работал советником в российском царском МИДе, потом присоединился к армии Антона Деникина. После войны Геровский прибыл в Закарпатье, вел агитацию против правительства Чехословакии. В 1927 году он эмигрировал в Югославию. Там его сторонники ставили перед собой две задачи: ослаблять узы Югославии с Чехословакией и не допустить признания Югославией Советского Союза. В скупщине в Белграде был образован в 1927 году Сербо-Закарпато-русский комитет из представителей всех – правительственных и оппозиционных – партий, который одновременно с другими задачами пообещал защищать автономные права Карпатской Руси. На первом его заседании присутствовал и А.Ю. Геровский.[281] В 1928 году А.Ю. Геровский переехал в США, где через несколько лет, в 1935 году, стал секретарем Карпаторусского союза.

В дипломатических польских кругах в США не было единства взглядов на деятельность и роль там Геровского и Фенцика. Польский консул в Нью-Йорке (13 января 1936 года) проявил себя сторонником Геровского, информируя о «поведении» Фенцика в США в негативном плане (человек низкой культуры, влез в религиозные дрязги американских русинов), и лояльно относился к консулу Чехословакии.[282]

Геровский в феврале 1936 года передал через бывшего советника польского посольства в Вашингтоне М. Кванишевского, в то время председателя Польско-американского общества, в МИД Польши памятную записку. В ней говорилось: «Подкарпатская Русь представляет интерес для Польши, она отрезает от Польши симпатизирующую ей Венгрию, которая могла бы помочь в войне против СССР». Он предлагал ликвидировать коридор с Румынией и Югославией – передать Подкарпатскую Русь Венгрии. «Закарпатцы там (в Венгрии. – А. П.) будут чувствовать себя так хорошо, как французы в Швейцарии», а в Закарпатье он вообще желал избавиться от чешского господства. В памятной записке он рассуждал: хорошо бы развернуть деятельность через Америку, где в 1935 году А.Ю. Геровский создал карпато-русский союз. В случае кооперации карпатороссов с Польшей нужно вести борьбу с «панкарпатороссами», стремящимися объединить Подкарпатскую Русь с Восточной Галицией. «Эта неосуществимая химера чрезвычайно вредна для реальных интересов Подкарпатской Руси, и она может принести пользу только чехам и большевикам».[283]

Польский консул в Питсбурге, наоборот, сначала полностью поддерживал Фенцика и его экспонента Берзинца. В феврале 1936 года он писал: «Фенцика все признают своим вождем, особенно после его прошлогоднего ареста, страдальцем за освобождение из-под чешского господства». Хотят избрать его епископом: «Пусть приезжает к июню».[284] В том же месяце в другом донесении Кароль Рипка сообщал в Варшаву, что 4 февраля решили принять Фенцика в США, дают ему пост епископа и в его распоряжение предоставляют резиденцию стоимостью 75 тыс. долларов.[285]

Еще в середине декабря 1935 года польский генеральный консул в Вашингтоне доносил в МИД Варшавы, что Ержи Берзинец, по инструкции Русинского, хотел бы установить контакт с Польшей и получать материальную поддержку от нее, как имеет Алексей Геровский от Венгрии. Он собирается в Чехословакию через Гдыню.[286] В результате длительной дипломатической переписки, содержавшей высказывания за и против, ему было отказано. 16 марта 1936 года МИД Варшавы сообщил консулу, что он не может поддержать Берзинца финансами.[287]

Между тем Степан Фенцик в вопросе «гонорара» оказался щепетильным и настырным. На его жалобу по поводу того, что на счет из Америки в 1935 году поступил 121 «пакет» вместо положенных 160, консул в Ужгороде писал 25 февраля 1936 года, что это правдоподобно. Финансы не сработали, а это деморализует Русинского. «Трудно от Русинского конкретно что-то требовать, если обещания материального характера не выполняются», – писал консул М. Халупчинский.[288]

Польский МИД информировал 16 марта 1936 года своего посланника в Праге Марьяна Ходацкого о расколе Карпато-русского союза в США, причем умалчивал о роли Русинского, а сообщал, что Берзинец якобы является диверсией чехов.[289]

Поскольку замысел договоренности Фенцика с польской стороной заключался в том, чтобы в Закарпатье знали о якобы финансовой поддержке его движения родственниками в США, он должен был иметь там опорные пункты. Для этого он не мог использовать Геровского, ибо тот, как и Егличка, считался предателем. Он не установил контакта с Геровским, но и не ставил целью разгромить его организации. Он хотел сохранить свое влияние через Берзинца. Фенцик лез «в драку с Ге – ровским лишь для самообороны. Иначе он не мог бы работать на Руси», – писал посланник. В то же время он просил министра иностранных дел Польши заполучить для Геровского и Автономного земледельческого союза инструкции от Венгрии, чтобы те перестали вести борьбу против Фенцика и объединились с ним в античешской акции на Руси, но не на филовенгерской основе.[290]

В письме польскому посланнику в Будапеште польский МИД давал указание переговорить с венгерскими властями об Автономном земледельческом союзе, чтобы тот не выступал против Польши и группы Фенцика, и сообщить им о получении Фенциком аналогичной инструкции.[291]

В письме из польского посольства в Праге в МИД Польши (10 июля 1936 года) об отношениях Русинского с союзом сказано: «Лучше, если бы он остался в Закарпатье. Бежать в Польшу всегда сможет. В Америке, раз там есть Геровский, Фенцик не нужен. Если бы его (Фенцика) арестовали (в Чехословакии. – А. П.), то можно бы извлечь из этого пользу», полагал посланник, превратить его в «руського» мученика за дело русское, «если властям не удалось бы доказать, что он берет польские субсидии».

Несмотря на достигнутую договоренность между министром иностранных дел Польши и венгерским премьером Дьюлой Гёмбёшем, «куртяковцы не прекратили вести настоящую войну с Русинским», а он после ознакомления с письмом польского посланника в Будапеште об инструкциях венгерских властей Автономному земледельческому союзу стал вести себя сдержанно.[292]

25 июля 1936 года МИД Польши дал указание посланнику в Вашингтоне сообщить Геровскому: если он хочет иметь хорошие отношения с правительством Польши, то пусть уладит связи с Фенциком и его группой в Закарпатье, а в США пусть заключит соглашение с Берзинцем «о ненападении», чтобы не ослаблять силы, преследующие единые цели.[293]

Между тем Степан Фенцик не прекращал зорко следить за поступлениями «субсидий» на свои счета в ужгородских банках. 18 марта 1936 года прибыла из Праги в Варшаву телеграмма посланника Марьяна Ходацкого, что Русинский с декабря 1935 года не получил обычных денег. Он просил «прислать посылки из Америки». Через неделю он уведомил МИД, что задолженность Русинскому составляет около 100 тыс. чешских корун. В ответе сообщалось: дотация на февраль составляет 2 тыс. долларов.[294]

Посланник в Праге Ходацкий 28 марта 1936 года доносил в МИД Варшавы, что там он выдал Русинскому 18 740 чешских корун, а раньше – 6 тысяч, то есть всего Русинский получил 24 740 корун, то есть 1 тыс. долларов.[295] 5 мая Русинский просил еще тысячу долларов. 4 июня для него переведено 1520 долларов.[296]

Приведем еще некоторые цифры: 8 июля 1936 года из Варшавы в Нью-Йорк перевели 2 тыс. долларов для пересылки в Ужгород Русинскому.[297]

5 августа 1936 года посланник в Праге в сообщении в Варшаву напомнил, что Русинскому обещали ежемесячную дотацию по 20 тыс. корун. С 1 апреля 1935 года он получил из Америки 10 тыс. долларов, что равнялось 245 тыс. корун, от посольства (в Праге) – 40 500 корун. То есть всего им было получено 285 500 корун, а ему до 31 июля 1936 года, то есть за 15 месяцев, причиталось 300 тыс. корун. Посланник просил МИД Польши доплатить недостающую сумму – 14 500 корун.[298]

О дальнейшем развитии этих событий будет сказано ниже. Однако уже здесь можно обратить внимание на то, что в таком маленьком крае, как Подкарпатье, в период между двумя мировыми войнами существовали две политические партии, финансировавшиеся правительствами иностранных государств. Автономный земледельческий союз был первым среди них, он начал действовать с 1920 года, первые годы под названием Подкарпатский земледельческий союз. Эта организация была известна в 1920-х – начале 1930-х годов как партия Ивана Куртяка, которую после его смерти в 1933 году возглавил Андрей Бродий. Эта партия почти не маскировала свою конечную цель – вернуть край под власть Венгрии. С самого начала и до конца существования этой партии ее деятельность поддерживалась венгерским правительством хортистов.

Причем оно финансировало не только Ивана Куртяка, который еще при правительстве Михая Каройи открыто выступал за сохранение Подкарпатья в составе Венгрии, а после включения его в состав Чехословакии отказался принести присягу на верность ей, поменял профессию учителя на профессию политика и делал все для поддержки планов и интересов Венгрии, но и его преемника на посту руководителя Автономного земледельческого союза. Андрей Бродий продолжил политику своего предшественника. Венгерские историки, Магда Адам и другие, в своих трудах приводили отрывочные суммы, выплаченные этим лидерам и их стороннику в США Алексею Геровскому.

Положение второй партии аналогичного типа – Русской национальной автономной партии и ее руководителя Степана Фенцика было более щепетильным. Эта партия создавалась по прямому заказу польского правительства, с определенным целевым заданием и в первой половине 1930-х годов добилась успеха. Ее лидер Степан Фенцик стал депутатом чехословацкого парламента. О его тайных планах знали в Будапеште и следили за его деятельностью с подозрением. Его партия стояла на пути Автономного земледельческого союза.

Обе эти партии манипулировали словечком «автономия» и включили его в свои программы и названия партий. Они воспользовались невыполнением чехословацким правительством постановлений Парижской мирной конференции и собственного обещания предоставить Подкарпатской Руси автономию, выдавали себя борцами за интересы населения края. Только в 1934 году правительство Чехословакии начало обращать более серьезное внимание на положение в своей восточной провинции.

В разгар экономического кризиса в Чехословакии были проведены муниципальные выборы. В Ужгороде в них участвовало 19 партий и блоков. Абсолютное большинство среди них составляли чешские (некоторые под названием «чехословацкие») партии или их филиалы.

В выборах приняли участие 10 220 человек. На первом месте в столице Подкарпатья оказались объединенные венгерские партии – 2123 голоса, второе место заняли коммунисты с 2050 голосами. Отдельными списками шли венгерские социал-демократы, собравшие 186 голосов своих сторонников, Чехословацкая рабочая партия коммунистов – 360 голосов, три еврейские партии: сионистов, получивших 830 голосов, ортодоксов – 512 и Еврейская народная партия – 250 голосов. Республиканская аграрная партия собрала всего 589 голосов, а Чехословацкая социал-демократическая – на один голос меньше. Народно-христианская партия (Волошина) набрала 340 голосов, а Блок русских партий – 262 голоса. Остальные голоса поделили между собой выступавшие под разными наименованиями чешские партии, набравшие ничтожное количество голосов.[299]

В связи с таким результатом голосования возникает вопрос: каким был национальный состав жителей основных городов Подкарпатской Руси – Ужгорода, Мукачева и Берегова? По чехословацкой переписи 1930 года в Ужгороде в то время проживало 26 675 человек. Из них русинами были записаны 6200 человек, венграми – 4490, евреями – 7357 (27,6 %), чехами (чехословаками) – 4572 человека.[300] Во втором по величине городе Мукачево состав основных национальностей выглядел следующим образом. Из всего населения, 26 102 человек, русинов в нем проживало 6476, венгров – 5561, евреев – 11 313 (43,9 %), чехов – 2284 человека. В Берегове тогда было всего 19 007 человек, из них русинами себя считали 1954 человека, венграми – 9180, евреями – 5680 (29,9 %), чехами – 2279 человек.[301]

Как свидетельствует статистика, все три основные города Подкарпатской Руси были многонациональными, и в то же время ни одна национальность в них не имела абсолютного большинства.

Кроме того, выборы в муниципалитет Ужгорода приоткрыли расклад политических сил и позволили предположить тенденции развития ситуации. Прежде всего, вопросы вызывало незначительное влияние Республиканской аграрной партии и ее союзников по правящей коалиции. Это был сигнал о потере первого места, завоеванного на парламентских выборах в 1929 году. Этому способствовала не только политика пражского правительства по отношению к Карпаторуському краю, как официально именовался он в эти годы, но, среди прочего, и последствия экономического кризиса.

Эти разрушительные последствия так и не были преодолены до конца существования довоенной Чехословакии. Положение разоренной промышленности называлось словом «стагнация», единственное исключение – три химических завода, выполнявших военные заказы. В 1930-е годы в Подкарпатье насчитывалось более 120 фабрично-заводских предприятий. В годы кризиса многие закрылись, пять из них не возобновили производство. Из 107 действовавших под конец 1930-х годов более половины были деревообрабатывающими, 17 – строительными, 6 – металлообрабатывающими и так далее. На этих предприятиях были заняты 19 113 рабочих.[302] Из них 4625 человек работали в деревообрабатывающей промышленности, 1222 – в химической, 1145 человек – в промышленности стройматериалов.[303]

Продолжался процесс обнищания сельского населения. Категория малоземельного крестьянства увеличилась, продолжалось разорение крестьянских хозяйств, не имевших возможности выбраться из долгов, взятых под земельный залог. Не могли они выплачивать и всевозможные налоги и поборы. В эти годы население целых районов края на 80– 100 % оказалось должниками банков за кредиты, проценты на них и за неуплату налогов. В 1936 году только ипотечная задолженность жителей края составляла около 800 млн. корун, причем 487 миллионов из этой суммы приходилось на малоземельных крестьян.[304]

В торговле все еще не была прекращена дискриминационная политика тарифов по перевозке товаров железной дорогой, об этом мы уже писали.

По данным чехословацкой статистики, в 1930 году население края насчитывало 725 957 человек. Из них 446 916 человек – украинцев, местных жителей, называвшихся русинами (они составляли тогда 62,2 % всего населения); венгров – 109 427 человек (14 %); евреев – 91 255 (11 %); чехов и словаков – 33 961; немцев – 13 249; румын – 12 641; цыган – 1357 человек.[305]

Закарпатье было бедным краем, население которого в основном занималось сельским хозяйством и лесоводством. Среди занятых в этих отраслях хозяйства было 366 тыс. русинов (украинцев), 67 тыс. венгров, 19 тыс. евреев, 6 тыс. немцев, 5 тыс. чехов и словаков. Следовательно, подавляющее число крестьян и лесорубов составляли русины.

Работавших в промышленности и разных сферах ремесла было 86 тыс. человек. Из них – 28 тыс. русинов, 22 тыс. евреев, 19 тыс. венгров, почти 3 тыс. немцев. В этой области деятельности вслед за русинами по численности шли евреи и венгры.

В торговле, на транспорте и в банковском деле были заняты 64 тыс. человек, то есть только на четверть меньше, чем в промышленности и промыслах, причем более половины работавших в этих сферах составляли евреи. Их было 35 тыс., русинов – 12 тыс., венгров – 8 тыс. и почти 5 тыс. чехов и словаков. Евреи занимались торговлей не только в городах, но и почти повсеместно в селах. Среди горожан был велик удельный вес еврейского элемента, о чем сказано выше.

Большой бедой для населения Подкарпатской Руси являлась постоянная безработица или неполная занятость. Еще в начале 1936 года четверть всех рабочих оставалась безработной, а среди сезонных рабочих и отходников до половины не могли найти работу. Помощь со стороны государства безработным была обставлена так, что ее на короткий срок (до шести недель) могла получать примерно только 20-я часть безработных, да и то мизерные геллеры, которых семейным не хватало и на один хлеб.

В то же время предприниматели, пользуясь безработицей и тяжелым экономическим положением в крае вообще, ухудшали условия труда тех, кому удалось сохранить место работы. Особенно это проявлялось в нарушении провозглашенного в республике восьмичасового рабочего дня, который часто произвольно увеличивали до 12 часов (а иногда местами и больше). Одновременно шел процесс сокращения поденной оплаты на государственных предприятиях. Так, по данным лесных дирекций, поденщина с 1929 по 1936 год сократилась на треть.[306]

Официальные правительственные круги не скрывали, что сохраняют Подкарпатский край как резервуар рабочей силы для других частей республики, особенно Чехии и Моравии. Существовавшие в крае посреднические организации за десятилетие (с 1928 по 1938 год) завербовали на работу в Чехию более 100 тыс. человек.[307] Особенно были довольны в чешских семьях домработницами из Подкарпатья, поскольку они выполняли любую работу за мизерную плату.

Такое положение населения края создавало благоприятную почву для деятельности политических партий: одним – для обмана населения различными обещаниями, другим – для мобилизации трудовых масс на борьбу за улучшение жизни угнетенного народа.

Приход к власти в Германии национал-социалистов во главе с Адольфом Гитлером, начавшим явочным порядком ломать предписания мирных договоров версальской системы, нерешительность и попустительство ему со стороны Англии и Франции вдохновляли и другие страны на реванш за поражение в Первой мировой войне. В частности, Венгрия с нетерпением ждала момента, когда и она сможет реально вступить на путь постепенного территориального приращения страны. А у Будапешта были претензии ко всем окружавшим страну государствам – Чехословакии, Румынии, Югославии, сплоченным в Малой антанте, острием своим направленной против Венгрии. Тогда Венгрия не высказывала открыто свои требования к Австрии, находясь в договорных отношениях с блоком стран Римских протоколов – Италией и Австрией.

Будучи малой и слабо вооруженной страной, руководители которой понимали, что собственными силами страна не сможет одолеть своих противников, Венгрия до поры до времени маскировала свои цели заявлениями о том, что добиваться изменения намерена мирными средствами. И в то же время Венгрия искала союзников, при помощи которых, если подвернется случай, смогла бы приобщиться к силовым действиям. В середине 30-х годов ее правители стали убеждаться, что Германия безнаказанно совершает один шаг за другим, нарушая взятые на себя обязательства по Версальскому мирному договору. Гитлеровцы стали консультировать своих венгерских собеседников, они рекомендовали избрать тактику поочередного решения территориальных вопросов. Лично Гитлер, соизмеряя свои планы, в беседах с венгерскими руководителями несколько раз рекомендовал им сосредоточить свои усилия прежде всего против Чехословакии, в которой Венгрию интересовала Словакия и, в первую очередь, Подкарпатская Русь. Поскольку хортисты с момента возникновения их режима рассчитывали на Германию как потенциального союзника, они клюнули на эти предложения, способствовали сближению Италии с Германией и довольно цинично пожертвовали Австрией.[308] Предложения германских руководителей импонировали венгерским и потому, что они были облечены в формулу «что вместе потеряли, то вместе и приобретем». Она позволяла хортистам надеяться на военный союз с гитлеровской Германией.

В связи с этим положение в Чехословакии усложнялось из-за международных отношений в Европе и мире. В то время (в середине 1930-х годов) в политической жизни республики намечалась перегруппировка сил. Предполагалось привлечь на свою сторону крайне правых вплоть до фашиствующих и тем самым расширить базу сторонников, ориентированных на Берлин. Этот процесс происходил и внутри партий правящей коалиции. Аграрии хотели упрочить свои позиции путем включения в правящую коалицию Судето-немецкой партии Генлейна и словацкой партии глинковцев.

Тогдашнее руководство страны, видя опасность со стороны вырисовывавшегося фашистского блока, установило после 16-летней волокиты дипломатические отношения с Советским Союзом на принципе суверенитета и невмешательства во внутренние дела друг друга.

Когда в марте 1935 года гитлеровская Германия в одностороннем порядке ввела всеобщую воинскую повинность и вместе с Польшей сорвала заключение Восточноевропейского пакта, Чехословакия вслед за Францией подписала 16 мая 1935 года договор с СССР о взаимопомощи. Однако он отличался от соглашения с Францией оговоркой, на которой настаивала делегация Чехословакии, что он вступает в силу только в том случае, если Франция окажет помощь подвергшейся нападению стране.

Через три дня после этого, 19 мая, состоялись выборы в чехословацкий парламент. Вышеизложенные события оказали влияние на их исход. Вдохновленные политикой Германии судетские немцы – партия Генлейна вышли на первое место в чехословацком парламенте, получив 44 мандата. Глинковцы в Словакии в блоке с более мелкими автономистскими партиями собрали 489 641 голос (на 80 тыс. больше, чем в 1929 году) и получили в палате представителей чехословацкого парламента 22 мандата.[309]

Компартия собрала на 96 тыс. голосов больше, чем на предыдущих выборах, и сохранила 30 мест в палате депутатов. В целом расстановка политических сил в республике почти не изменилась. Новым председателем Республиканской (аграрной) партии стал лидер ее правого крыла Рудольф Беран, взявший курс на сближение с Германией, надеясь достичь этого путем постепенной фашизации страны.

В ноябре 1935 года руководство аграрной партии без согласования с партнерами по правящей коалиции заменило премьер-министра на представителя словацкого крыла своей партии Милана Годжу. Старый больной президент республики Томаш Масарик известил нового премьера о своем намерении подать в отставку и на этот пост рекомендовал своего сподвижника с периода эмиграции в годы Первой мировой войны и бессменного министра иностранных дел Чехословакии с момента ее образования Эдварда Бенеша. Но аграрная партия попыталась провести свою кандидатуру, однако безуспешно. 18 декабря 1935 года Бенеш был избран президентом уже в первом туре голосования.

Что происходило к этому времени в Подкарпатской Руси? Тогда на выборах в чехословацкий парламент на первое место вышла краевая организация Коммунистической партии Чехословакии, собрав 78 994 голоса,[310] она получила три места в палате представителей. Оба филиала Республиканской аграрной партии Чехословакии в Подкарпатской Руси, русский и украинский, набрали 60 774 голоса и получили два мандата в палате представителей. Украинский филиал Социал-демократической партии Чехословакии получил поддержку 29 717 избирателей и одно место в палате представителей. Эта партия входила в состав правящей коалиции, потерпевшей в Подкарпатской Руси сокрушительное поражение – оппозиция к ней собрала 63 % голосов. Среди других партий, участвовавших в выборах, больше всех голосов собрал Автономный земледельческий союз (партия Куртяка – Бродия) – 44 982 голоса и вошел в парламент с одним мандатом. На этих выборах у них появился конкурент, тоже выступавший под лозунгом борьбы за автономию края. Это была Русская национальная автономная партия, созданная Степаном Фенциком в марте 1935 года и с ходу вошедшая в парламент, получив на выборах вместе с Русской трудовой партией немногим больше 28 тыс. голосов. Объединенная венгерская партия в блоке с немцами собрала 34 тыс. голосов, и ей также достался один парламентский мандат. Остальные партии в парламент не прошли. Народная христианская партия (Волошина и братьев Бращайко) вместе с Чешской народной партией в Подкарпатской Руси получили всего 7321 голос.[311] Еще до выборов 1935 года чехословацкое правительство начало менять свое отношение к Подкарпатской Руси. До прихода Гитлера к власти в Германии эта восточная область его особенно не интересовала, и в печати мелькали сообщения, что даже правящая верхушка в Праге считает ее вхождение в состав Чехословакии временным. Но теперь, когда венгерское правительство начало открыто предъявлять претензии на возвращение ей этого края и со стороны Германии нависла прямая угроза самому существованию Чехословакии, правительство ее призадумалось. Прежде всего оно попыталось сплотить все части республики, создать внутреннее единство для ее защиты. Министр иностранных дел Эдвард Бенеш для этого развернул бурную деятельность и на международной арене. Участились встречи с союзниками по Малой антанте. В ноябре – декабре 1933 года Бенеш совершил турне по Словакии и в выступлении в Нове Замки 7 декабря заявил, высказываясь против венгерской ревизионистской аферы и рассчитывая на завоевание общественного мнения: «Без Словакии и Подкарпатской Руси не была бы возможной Малая антанта и вся концепция Средней Европы». Далее Бенеш подчеркивал: «Мы никогда не оставим Подкарпатскую Русь. Через Словакию и Подкарпатскую Русь мы строим свою политику, связанную с Малой антантой и всей Центральной Европой. Мы сохраним территориальную связь с Румынией».[312]

В конце турне по Словакии Эдвард Бенеш встретился в Кошице с министром иностранных дел Румынии Николае Титулеску. Встреча проходила под знаком демонстрации силы Малой антанты против венгерской пропаганды, направленной на пересмотр, ревизию границ, установленных мирными договорами, как отмечал в своем донесении из Праги в Варшаву 11 декабря 1933 года польский посланник В. Гжибаньский. Они провели в городе митинг. «Их выступления с балкона выглядели довольно театрально», – отметил посланник. Основным мотивом Титулеску было: «ревизия – это война», и он обещал, что Румыния будет защищать Словакию.

В том же донесении польский посланник считал, что, может быть, тезис Бенеша был бы более реальным, если сформулировать его наоборот: «без Малой антанты и цельной концепции Средней Европы невозможно было бы удержать Словакию и Подкарпатскую Русь»[313] – имея в виду в составе Чехословакии.

У Бенеша и Титулеску было основание бить тревогу. Пришедший к власти в Венгрии Дюла Гёмбёш раньше Гитлера в Германии произносил по всякому поводу много речей. Смысл их заключался в следующем: сначала он продолжил бытовавший в общественных кругах венгерский тезис «мирная ревизия мирными средствами», и в отличие от прежнего периода, когда эта проблема по тактическим соображениям пропагандировалась общественными организациями, он уже в декабре 1932 года как глава правительства заявил: «Мы официально представляем мирную ревизию». Он еще за два месяца до того в своей программе подчеркивал, что под «воскресением Венгрии» понимает «мирную ревизию».[314] В интервью австрийской газете он вновь говорил о ревизии «мирными средствами».[315]

После прихода Гитлера к власти тон заявлений Гёмбёша меняется. В беседе с корреспондентом германской газеты Berliner Börsen-Zeitung он сказал, что «Венгрия и Германия в известной мере связаны единой судьбой». В другом месте венгерский премьер открыто заявил: «Если ищете результаты моей работы, то это то, что ревизия стала международной проблемой».[316]

Когда в мае 1933 года Бенеш и Титулеску предложили Гёмбёшу обсудить проблемы ревизии за зеленым столом, то последовал ответ венгерского премьера: «Предпосылкой мира является: сгладить те несправедливости, на которых построена современная Европа».[317]

В выступлении по радио, говоря о целях внешней политики Венгрии, премьер подчеркнул: «Упразднить несправедливости и ревизия».[318] Так постепенно ревизия становилась открытой официальной политикой венгерского правительства.

На ужине Союза общественных организаций итальянский посланник герцог Асканио Колонна в выступлении сказал, что венгерская и итальянская нации выполняют совместное творческое призвание, когда требуют ускорить исправление несправедливостей. В ответ Гёмбёш подчеркнул: «Если кто-то и понял историческое призвание Венгрии, так это Муссолини». Венгерский премьер повернулся в сторону портрета Бенито Муссолини, висевшего в зале, и продолжил: «Муссолини как в больших международных вопросах, так и в национальном занимает такую позицию, с которой мы полностью согласны». И добавил, что он готов следовать его примеру.

На выступления Бенеша и Титулеску в Кошице, о чем шла речь выше, Гёмбёш отреагировал следующим образом: он не поддерживает предложенное Бенешем Европейское единство вместо Дунайского, «пока в Европе не будут упразднены все несправедливости».[319]

В период пребывания Гёмбёша в Риме в марте 1934 года Муссолини торжественно пообещал Венгрии, которую «изолировали, ограбили и унизили», помочь ей осуществить пересмотр Трианонского мирного договора и вернуть ей утраченные территории.[320]

Так ревизия из общественного мнения стала программой правительства, а оттуда и мировой проблемой.[321]

Продолжая свою политику единства внутри страны и на международной арене, Эдвард Бенеш посетил Ужгород и 3 мая 1934 года произнес там двухчасовую речь. Поскольку он был одним из инициаторов идеи не предоставлять Подкарпатской Руси широкого самоуправления, а управлять краем из Праги при помощи чешской бюрократии, то ему нечего было сказать по интересовавшему население вопросу. Он начиная с 1919 года продолжал периодически пропагандировать надуманный тезис: якобы население края настолько отсталое не только из-за бедности, но и из-за отсутствия в его среде в достаточном количестве образованных людей, которые могли бы управлять краем. Ему пришлось остановиться только на истории включения территории проживания русинов к югу от Карпат в состав Чехословакии, где он был не просто участником, а, можно сказать, режиссером событий. Рассказывал он там об успехах чехословацкого правительства за прошедшие годы, особенно в области просвещения и школьного образования, и предложил всем трем течениям, придерживавшимся различных точек зрения по языковой проблеме – русофилам, украинцам и сторонникам русинизма, – договориться между собой.

С тех пор чехословацкое правительство стало на позицию поддержки «руського течения», в отличие от первых лет, когда поддерживало «малоруськое», то есть украинское, а затем целое десятилетие – прорусское. Эдвард Бенеш восхвалял проведенную в Чехословакии аграрную реформу, но ничего не сказал о том, что в Подкарпатье бедное крестьянство как не имело земли, так и осталось без нее и после реформы. Он затрагивал и проблему автономии и обещал предоставить ее русинам, как было записано в решениях Сен-Жерменского мирного договора и зафиксировано в конституции Чехословакии. Но когда? Этого он так и не сказал. Все перечисления Бенеша были направлены на то, чтобы убедить слушателей, да и тех, кто прочитает его выступление в газетах и отдельных брошюрах, опубликованных на французском, русском, чешском и украинском языках, в том, какую заботу проявляла и какие усилия предпринимала чешская администрация «в интересах руського народа».[322]

Лейтмотивом выступления Бенеша были его заявления о том, что Подкарпатская Русь является неотъемлемой частью Чехословацкой республики, судьба которой, таким образом, решена на столетия, и обещал совместно с приглашенными на лекцию слушателями защищать ее от всяких ревизионистских посягательств.[323] Последний пассаж был не только направлен на сохранение единства Чехословацкой республики, но и прежде всего был адресован венгерским правителям.

В Венгрии отреагировали немедленно. На следующий день после выступления Бенеша в Ужгороде в газете «Мадяршаг» была опубликована статья «Против ревизии». В ней содержался ответ на выступление Георге Татареску в Клуже и Эдварда Бенеша в Ужгороде, в котором чехословацкий министр иностранных дел вновь обещал дать русинам автономию, чтобы «не допустить установления общей венгеро-польской границы»,[324] то есть не дать возможности захвата Подкарпатской Руси хортистской Венгрией.

Проблемы ревизии мирных договоров затрагивал Дюла Гёмбёш и в выступлении в палате представителей венгерского парламента о внешней и внутренней политике.[325]

После встречи Муссолини с Гитлером в Венеции Гёмбёш заявил: «Я могу смело сказать, что оправдалась моя внешняя политика»,[326] направленная на содействие сближению фашистской Италии с нацистской Германией в расчете на расширение круга своих сторонников. И он уже на второй день после этого в выступлении в Шопроне ответил Бенешу и Титулеску: «Дайте ревизию, тогда сядем за стол переговоров».[327] Этот ответ звучал как ультиматум и означал: сначала верните требуемую от Чехословакии территорию, а после этого можно встретиться и за зеленым столом.

После избрания Бенеша президентом Чехословакии министром иностранных дел был назначен его единомышленник Камиль Крофта, который продолжал отстаивать установки Бенеша о необходимости защиты республики, в том числе и Подкарпатской Руси, от посягательств ревизионистов.[328]

Угрозу фашизма и войны, прежде всего в Европе, понимали в середине 1930-х годов правящие круги многих государств, стремившихся оградить свои страны при помощи создания правительств народного фронта, как это было во Франции. Но вскоре это правительство было оттеснено от власти сторонниками сговора с гитлеровской Германией, перешедшими на позицию английских политиков, группировавшихся вокруг Невилла Чемберлена, сторонников так называемой политики умиротворения, пытавшихся сначала удовлетворить аппетиты гитлеровцев за счет стран Средней Европы.

В 1935 году VII конгресс Коминтерна обсудил возникшую проблему и выработал новую политическую линию, направленную на создание единого народного фронта борьбы против фашизма и войны за спасение демократии. Таким образом он отодвинул на будущее стратегическую установку на социалистическую революцию и выдвинул в качестве первоочередной задачи борьбу за сохранение мира против рвавшихся в бой фашистов и нацистов, то есть задачу демократической революции. Между прочим, на этой базе в годы Второй мировой войны было создано объединение демократических государств – антигитлеровская коалиция.

Чехословацкая компартия на основе решений VII конгресса Коминтерна разработала программу действий, принятую на VII съезде партии в 1936 году. Она включала в себя обеспечение прав всех наций и народностей республики, расширение демократических прав и свобод населения, создание на базе единства рабочего класса широкого народного фронта борьбы против фашизма, за право чехословацкого государства на существование. Она ставила задачу упрочения союза Чехословацкой республики с Советским Союзом.[329]

Все, что сказано по этому поводу во втором томе «Очерков», свидетельствует о том, что авторы главы не разобрались в различии таких понятий, как политическая линия, стратегия и тактика.[330] Иначе они не стали бы критиковать Алексея (Олекса) Борканюка за его труды, опубликованные в свое время: «Всі до бою…» и «Чим є для нас Радянський Союз».[331]

Один из авторов этой главы первым написал хвалебную брошюру, посвященную жизни и деятельности А.А. Борканюка, секретаря Закарпатского крайкома Коммунистической парти Чехословакии, Героя Советского Союза, а другой – воевал в составе чехословацкого корпуса свободы против гитлеровской коалиции в годы Второй мировой войны. Главный недостаток в трудах Борканюка авторы главы увидели в показе достижений СССР и Советской Украины в области экономики, просвещения, образования, науки. В вину ему ставят доброе отношение к Советскому Союзу, откуда вытекает односторонность, замалчивание «сплошной русификации на Украине» и другие недостатки, имевшие место в СССР. Учитывая положение и происхождение авторов этой главы, они вряд ли смогли бы получить высшее образование, а не то что стать учеными с научными степенями и званиями, если бы после Второй мировой войны Закарпатье не вошло в состав Украинской ССР.

Далее авторы главы распространили эти взгляды на всех коммунистов Закарпатья: «Коммунисты не только безосновательно восхваляли СССР, чем вносили путаницу в общественно-политическую жизнь, но и подвергали анафеме всех борцов за дело украинской государственности. Украина для крайкома возможна была только в союзе с СССР. Соборная украинская держава отвергалась как вражеская идея».[332] Авторы приведенных строк забыли или сознательно умалчивают о том, что именно в период вхождения Украины в состав СССР все земли Украины были собраны в единую державу, без СССР сегодняшней Украины не было бы.

До этого соборная Украина была только мифом. Свидетельство этому – революционные события и гражданская война на Украине 1917–1921 годов. Создание такой Украины не допустили тогда правившие бал творцы версальской системы.

Положение в Подкарпатской Руси после выборов в чехословацкий парламент, расклад политических сил, смена правительства в ноябре 1935 года (премьером стал правый лидер словацкого крыла аграрной партии Милан Годжа), неудачная попытка лидеров аграриев провести на пост президента свою кандидатуру, избрание Эдварда Бенеша президентом республики – все это завершило 1935 год.

В своей речи в Ужгороде Бенеш обещал, хотя и не конкретно, «в ближайшее время» предоставить Подкарпатью автономию. Новый премьер Милан Годжа сразу после прихода к власти решил оценить возможность решения этого вопроса. В проектах всех партий, ставивших его в повестку дня в 1930-е годы, с самого начала десятилетия содержались требования предоставить самую широкую автономию не только краю проживания русинов на южных склонах Карпат (на восток от Ужгорода), но и на Пряшевщине (от Попрада до Ужгорода). Учитывая это, Годжа решил посоветоваться прежде всего со своими земляками – словаками, в состав края которых с самого начала образования Чехословакии были включены земли того региона, в котором проживали русины. Естественно, словацкие власти не желали выпускать эту территорию из своих рук. После этого Годжа целый год уклонялся от разговора на эту тему с представителями Карпаторуського края.

Поскольку Бенеш и Годжа понимали нереальность их рекомендации трем течениям в Подкарпатской Руси (прорусскому, украинскому и сторонникам местного «руського» языка) договориться о единой политике, единстве действий на будущее, они решили, что на данном этапе для чехословацкого правительства выгоднее всего опереться на «руськое» течение, хотя оно было самым слабым. Но среди чешских этнографов появились охотники теоретически поддержать свое правительство. Так, один из них стал обосновывать старую венгерскую идею об обособленности, самостоятельности «руськой» нации, которую легко будет слить с чешской и словацкой общностью.[333]

Первым шагом в этом направлении были перемены в управлении краем. Еще сразу после выступления Бенеша в Ужгороде (май 1935 года) был снят с поста исполняющего обязанности губернатора (после смерти Антала Бескида в 1933 году) чех Антонин Розсипал, поддерживавший русофильское направление. Новым губернатором был назначен Константин Грабарь, пользовавшийся репутацией сторонника русинизма и согласившийся проводить прочехословацкую политику. Власть его оставалась ограниченной. Фактически он занимался в основном сглаживанием споров между русо– и украинофилами. Такой губернатор устраивал пражских правителей.

Какое же было действительное соотношение сил в политической и культурной жизни в Подкарпатской Руси между этими тремя течениями? Ранее уже говорилось о партийно-политической структуре, складывавшейся в 1920-е годы, о кристаллизации взглядов их активистов, о переходе политических деятелей из одной партии в другую.

В обзоре политического положения в Подкарпатской Руси от 15 февраля 1937 года указывалось, что там борются за свое влияние пять сил: украинская, русофильская, прочехословацкая централистская, коммунистическая и венгерская. В принципе с этим можно было бы согласиться, если абстрагироваться от того, какие партии к какой силе отнесены автором справки. Так, по его мнению, «чисто украинское движение представляют»: Народно-христианская партия Августина Волошина и братьев Бращайко (Юлия и Михаила), которая поддерживает связи с Чехословацкой народной партией, с аналогичным движением в Восточной Галиции и общенациональной украинской эмиграцией как в Чехословакии, так и за рубежом. Эта партия издавала газеты «Українське Слово» и «Свобода».

К этому движению принадлежала и Украинская социал-демократическая партия. Ею руководил депутат чехословацкого парламента Юлий Ревай. Она сотрудничала с Социал-демократической партией Чехословакии, поддерживала постоянные связи с Украинской партией радикалов в Восточной Галиции, с украинскими группами в эмиграции и главным образом с эсерами (Григорьев) в Праге. Ее печатным органом была газета «Вперед».

Украинского направления была и Селянская партия во главе с Ириной Невицкой, придерживавшейся исключительно националистических взглядов, она поддерживала связи с крайне националистическими украинскими группами. Ее радикализм и шовинизм не способствовали росту авторитета. У этой партии была своя газета «Народна Сила». Председателем Селянской партии считался крестьянин из села Грушово Иван Боднар. Партия сотрудничала даже с чешскими фашистами группы Гайды.

Чешские партии в Подкарпатской Руси создавали свои филиалы. Так, Республиканская аграрная партия имела целых три, в том числе украинский. Возглавил ее перешедший из социал-демократической партии Степан Клочурак. Партия издавала газету на украинском языке «Земля i Воля». Все эти четыре партии украинского направления были, по сути, лишь партиями салонного типа, активность они проявляли в предвыборные периоды, исключение составляли только социал-демократы, у которых была достаточно развита партийная структура.

В эту группу партий составителем справки не была включена краевая организация Коммунистической партии Чехословакии – самой влиятельной партии в Подкарпатской Руси: на довыборах в чехословацкий парламент в 1924 году она собрала более 100 тыс. голосов и стала самой крупной фракцией от Подкарпатья в высшем законодательном органе Чехословацкой республики. Это была партия, которая первой после совещаний в Коминтерне и в чехословацкой компартии заняла позицию, что славяне Закарпатья по национальности являются украинцами. С тех пор, с 1926 года, газету «Карпатська Правда» и другую печатную литературу она издавала на украинском языке. И в 1935 году компартия оставалась самой влиятельной политической силой края. Тогда она на выборах в чехословацкий парламент собрала 79 405 голосов[334] и получила три мандата в палате представителей – больше, чем любая другая партия, принимавшая участие в выборах.

Из общественных организаций украинской ориентации, на которые опирались партии, считавшиеся такими (националистического толка), было общество «Просвiта». Оно имело восемь филиалов, 223 читальни, 146 драматических кружков, 21 оркестр (250 музыкантов), 98 хоров с 3304 участниками, 47 спортивных кружков, в которых занимались 680 человек.[335] Председателем общества был Юлий Бращайко, адвокат из Ужгорода, а заместителем – Николай Долинай, главный врач ужгородской больницы.

По численности в Закарпатье сторонников между проукраинскими и прорусскими партиями фактически сохранялся паритет. Прорусских партий было тоже пять, правда, если не принимать во внимание малочисленную партию Русское национальное объединение под руководством директора гимназии Николая Драгулы, в которую входили в основном местные интеллигенты, считавшие себя русскими.

Среди партий прорусской ориентации на первом месте следует упомянуть русский филиал Республиканской аграрной партии Чехословакии, который фактически весь период существования республики между двумя мировыми войнами держал власть в своих руках. Печатный орган его назывался «Земледельческая политика». В Подкарпатье он проводил чешскую централистскую политику. Руководителями его были сенатор Эдмунд Бачинский, депутаты палаты представителей Павел Коссей и инженер Йозеф Заиц. Они использовали русофильское движение прежде всего против украинского движения.

К тому же чехи, создав в своей аграрной партии прорусский филиал, развалили единство действий других партий, выступавших под ширмой русскости.

К этим партиям относились Автономный земледельческий союз (партия Куртяка), который в рассматриваемый период возглавлял Андрей Бродий. Союз рассчитывал на поддержку прежде всего зажиточного крестьянства. Союз издавал газету «Русскiй Вестникъ», работал в контакте с венграми. Русская трудовая партия существовала с начала 1920-х годов под руководством Андрея Гагатко, а затем бывшего сенатора Илариона Цуркановича. С образованием в марте 1935 года партии Степана Фенцика – Русской национальной автономной партии – обе они фактически составляли единое целое. Фенцик под такой эгидой вел борьбу против чехословацкого правительства, хотя к России, к русским не имел никакого отношения и действовал, как было сказано выше, при финансовой поддержке правительства Польши, на средства которого издавал газету «Нашъ Путь», а затем «Карпаторусскiй Голосъ». Русская трудовая партия сохранила за собой печатный орган «Русская Земля». При Чешской партии народных социалистов был русский отдел, которым руководил Василенко, издававший газету «Карпато-русское слово».

Кроме политических партий к русофильскому течению принадлежал и ряд общественных организаций. Среди них самым массовым было общество имени Духновича. Секретарем его был Степан Фенцик, который прилагал все усилия для сохранения его русофильского направления. Это общество в течение всего периода чехословацкого господства оставалось стержнем этого направления в культурно-просветительной области. С 1936 года в Ужгороде давал о себе знать Русский национальный фонд, заслуживают упоминания Центр русских скаутов, Учительское общество Подкарпатской Руси, Общество помощи школам, Центральный союз подкарпатских студентов (всего около 200 человек), общество «Боян», объединявшее с 1926 года артистов, а также общество русских женщин в Ужгороде и Русская девичья организация в Мукачеве.

На эти общественные союзы и опирались политические партии. Кроме того, партия Степана Фенцика по инструкции из Варшавы находилась в тесном контакте с Чешской партией национального объединения.

Русофильское движение в Подкарпатье было довольно сильным. В 1920-е и в начале 1930-х годов оно пользовалось поддержкой губернатора и чешских вице-губернаторов. На его стороне была и партия Автономный земледельческий союз Ивана Куртяка. Тогда это русофильское движение делало вид, что занимает позицию на стороне чехов и разделяет их централистскую концепцию. Однако чешские власти уже тогда знали, что этот союз действует на средства венгерского правительства, а Фенцик добивается того же от польского.[336]

После смерти Ивана Куртяка русофильское движение благодаря стараниям чехов распалось. Из его частей были созданы собственные русофильские группы в аграрной партии и партии лидовцев – народных социалистов. После распада русофильского движения часть их под руководством Илариона Цуркановича перешла на сторону чешских аграриев, а другая, под руководством Йосифа Каминского, – объединилась с Чешской партией народных социалистов. Небольшая часть их осталась со Степаном Фенциком и Андреем Гагатко. Так чехи одолели русофильское движение и использовали его в своих интересах. Они перешли к поддержке русинизма – самого слабого из трех политических течений.

Что касается венгерского политического направления в Подкарпатье, то сначала здесь действовали две политические партии: Венгерская партия христианских социалистов, которую возглавляли Эгри и Карой Хокки, и Венгерская национальная партия во главе с Эндре Корлатом. На парламентских выборах в 1935 году они совместно с немцами получили мандат в палату представителей. В 1936 году эти две партии объединились и образовали Объединенную венгерскую партию, руководящую роль в которой занял Эндре Корлат. Партия ориентировалась на хортистскую Венгрию и сотрудничала с Автономным земледельческим союзом Андрея Бродия.

В Подкарпатье тех лет заметным было и еврейское политическое движение, большинство в котором составляло ортодоксальное направление, а меньшинство – сионистское. Это движение было в крае довольно влиятельным, что объяснялось зажиточностью еврейского населения. На выборах в чехословацкий парламент еврейские партии не выступали самостоятельно, а поддерживали чешские. Так, лидер сионистов Хаим Кугель попал в парламент по списку Социал-демократической партии Чехословакии. На проходивших тогда же выборах в краевое управление выступили две еврейские партии: Еврейская республиканская партия и Партия евреев в Чехословакии, набравшие 21 130 голосов.[337]

Немецкое национальное меньшинство было малочисленным и не отличалось политической активностью. Тем не менее в крае существовали три партии: партия Генлейна, Немецкая социал-демократическая партия и Германский христианский союз. На выборах в парламент 1935 года они выступали вместе с венгерскими партиями.

Хотя число чехов, проживавших в Подкарпатье, было невелико, в крае существовали филиалы всех политических партий, действовавших в Чехии. На последних выборах в краевое управление чешские партии в Подкарпатье получили 80 тыс. голосов.

В период чешского господства в Подкарпатской Руси издавалось 118 газет, в том числе 70 выходили на русском, руськом и украинском языках, 31 – на венгерском, 10 – на чешском, две – на иврите и пять газет были смешанными.[338]

В период чехословацкого господства в Подкарпатской Руси, в 1920-е и особенно в 1930-е годы, когда там увеличилось число бежавших из России на Запад эмигрантов, в печати, на митингах, собраниях усилилась кампания вокруг языкового вопроса в Подкарпатье. Точнее, об этнической принадлежности большинства в крае – кто проживает на южных склонах лесистых Карпат, кто такие русины: русские, украинцы или особое славянское племя. Дело дошло до того, что в зависимости от учителей язык преподавания в школе был неодинаковым. Это зависело, особенно в средних школах, от того, какие преподаватели-эмигранты преобладали – русские или украинцы.

Конец ознакомительного фрагмента.