Церковные песнотворцы. Часть I (монахиня Игнатия Пузик, 2003)

Пролог

Богослужение Православной Церкви последних десятилетий привлекает глубокое внимание представителей других исповеданий. Изучается строй Божественной литургии и других православных служб суточного круга: вечерни, утрени, часов. Исследуются отдельные песнопения, сочетание их в различных отделах всенощного бдения и т. п.

Создававшееся веками и укорененное в веках православное богослужение запечатлено деятельностью сонма духоносных мужей и жен, вложивших в построение его чина свои силы, вернее же сказать, всю свою жизнь. Одним из наиболее ярких и благодатных песнописцев церковных следует безоговорочно признать преподобного Косму, епископа Маиумского, жившего в VII–VIII веках. Это был тяжелый для Церкви Христовой период иконоборчества, но одновременно и период, породивший и выдвинувший людей, которые оформили, усовершили и, по существу, создали круг церковного богослужения. Косма Маиумский, побратим и друг преподобного Иоанна Дамаскина, составителя Октоиха, был его единомышленником в устроении чина Божественной службы.

Жизнь и творчество преподобного Космы

Из кратких жизнеописаний преподобного Космы известно, что он около 676 года сиротой был взят на воспитание и усыновлен богатым придворным халифа в Дамаске. Есть указания, что Косма родился в Иерусалиме, где и погибли его родители. Вельможа воспитывал его вместе со своим сыном Иоанном. Оба – и Иоанн, и Косма – получили образование у одного сицилийского монаха-грека, выкупленного из плена тем же вельможей. По свидетельству Четиих Миней святителя Димитрия Ростовского, этот воспитатель двух юношей, тоже Косма, знал грамматику и диалектику, философию и арифметику, а также астрономию, богословие и музыку. Все свои знания этот Косма-монах передал своим юным воспитанникам и, завершив их образование, удалился в Лавру преподобного Саввы Освященного под Иерусалимом. Друзья и нареченные братья жили в Дамаске, где Иоанн занимал высокий пост при дворе халифа. В 732 году после несправедливого оклеветания Иоанна Дамаскина братья удалились в ту же Лавру преподобного Саввы, где жил их наставник – старец Косма. Здесь Косма, побратим Дамаскина, разделял его ученые труды и составлял духовные песни.

В 743 году Косма был поставлен во епископа города Маиумы, или Констанции, находящегося в Палестине, близ Газы. После поставления во епископа преподобный Косма не терял своих братских отношений с Иоанном Дамаскиным. В «Историческом учении об отцах Церкви» Филарета, архиепископа Черниговского и Нежинского, мы находим указание, что преподобный Иоанн Дамаскин, посылая письмо преподобному Косме с приложением своего «Источника ведения», писал: «К пастырю преподобнейшему и богоугоднейшему отцу Косме, святейшему епископу Маиумскому, о Господе радоватися». До последних дней жизни преподобного Иоанна Дамаскина преподобный Косма оставался его другом и сотаинником, убеждал Иоанна писать в защиту Православия против иконоборцев и сам писал послания. Преподобный Косма пережил своего друга и мирно скончался около 787 года, дожив до глубокой старости.

Творчество преподобного Космы Маиумского всегда высоко оценивалось церковными деятелями. Так, Иерусалимский патриарх Иоанн свидетельствует о преподобном Косме, что он «составил для Церкви сладкие стройные песни, представляя в то же время из себя самого стройную псалтирь Духа Святаго». В греческой службе, посвященной преподобному Косме Маиумскому, читаем следующие строки: Начальника песнопевцев, равнаго учителям, правый образ духовных песней гармонических, трубу доброгласную… Косму песнями хочу… украшать[2].

Ссылаясь на свидетельство Свида, архиепископ Черниговский Филарет пишет: «Косма… муж высокий; дышит мусикийскою гармониею; песненные каноны Иоанна и Космы не имели себе равных между гимнами других песнопевцев…»[3]. Сохранилось свидетельство некоего схолиаста, восклицающего: «Говоря о Косме, разумею лиру»[4].

Таково свидетельство прежних веков о деятельности преподобного Космы Маиумского. Основное во всех этих сохранившихся мнениях – признание в Преподобном песнописце великого лирического дарования, свидетельство о сладости и стройности его песнопений, утверждение, что и сам творец этих песнопений – труба доброгласная и лира.

В каноне Минеи, посвященном преподобному Косме на день его преставления, 12 октября, имеются также красноречивые свидетельства качества духовных песен Преподобного. Песньми красными, – читаем мы в 3-й песни канона, – к песнословию Христову возвеселил еси Невесту (то есть Церковь), ясно изложив Христовы Божественныя тайны[5]. В 4-й песни эта высказанная мысль детализируется в ряде тропарей: Предочистив око твоего сердца страстнаго смущения, Космо иерарше, пение воспел еси красное и спасительное, и Церковь просветил еси; Недугующую, всеблаженне, Церковь хульными веленьми Копронимовыми и буесловыми, исцелил еси писаньми; имиже сладкопесненно песнопел еси[6].[7]

В последующих песнях канона Преподобному прославляются отдельные его праздничные каноны. Так, в песни 5-й читаем: Песни дивныя сладостно поя, воспел еси неизреченное Владычне, еже из Девы Пречистыя рождество, священнейше[8]. В песни 6-й: Словеса твоя яко сот сладкий явишася, благочестивых сердца веселяща, поющих Крещение Спасово, Сретение же Симеоново и отпущение[9].

Особо отмечен канон Вербного воскресенья: Не словесы, но вещми ты представил еси востание, блаженне, Лазарево из мертвых, и детей хваление, и зависть иудейскую в песнех[10].

Чтобы не перечислять все, изображенное в каноне преподобному Косме, отметим, что изъяснено в нем каждое из его творений и все чувства как бы суммированы в возгласе тропаря: Воистинну язык твой трость книжника скорописца, отче, бысть Святаго Духа, писавший великая чудеса слова[11]. Поистине слова преподобного Космы – великая чудеса слова! Об этом необходимо сказать в нашем анализе творчества Преподобного.

Канон Преподобному венчается следующими определениями кондака: Украшен добродетельми, Космо богодухновенне, Церкве Христовы украшение был еси: песньми бо украсил еси сию, блаженне[12]. Воистину преподобный Косма – украшение Церкви, ибо и самое имя его, помимо того, что знаменует космос, мир, означает также и украшение.

Богу угодно даже посреди смут и смятений сохранять отдельные души, которые являются утешением, украшением, утишением, умирением мира и Церкви. Таким человеком был преподобный святитель Маиумский Косма.

Исследователи последнего времени, из которых должны быть названы профессор Московской Духовной академии А. П. Голубцов, упоминавшийся нами выше автор обширного труда об отцах Церкви Филарет, архиепископ Черниговский и Нежинский, профессор Санкт-Петербургской Духовной академии Е. И. Ловягин, И. А. Карабинов и ряд других, говорят о преподобном Косме как о выдающемся гимнографе.

А. П. Голубцов указывает, что преподобный Косма вместе с Иоанном Дамаскиным возглавил группу песнописцев, принадлежащих Иерусалиму и находящихся в «особенно близкой связи с Лаврою святого Саввы Палестинского». Эта группа песнописцев известна под именованием иерусалимской, или савваитов.

Архиепископ Черниговский Филарет свидетельствует о «торжественности и священных восторгах» некоторых наиболее прославленных канонов преподобного Космы Маиумского. «По отношению к сим песням, – пишет преосвященный Филарет, – святой Косма преимущественно достоин имени трубы доброгласной». Ссылаясь на свидетельство византийского историка Георгия Кедрина, архиепископ Филарет называет святых Иоанна Дамаскина и Косму «сочинителями мелодий, напевов для церковных песней», а Косму еще, по слову церковной Службы, «начальником песнопевцев».

Профессор Е. И. Ловягин, разбирая каноны святителя Космы Маиумского, останавливается как на подробном содержании каждого канона, так и на их строении со стороны церковной мелодии. Он указывает, к примеру, что канон на Рождество Христово «писан мерною прозою» и по напеву принадлежит к первому гласу, «который по свойству своему есть самый торжественный, радостный и величественный из всех восьми гласов, употребляемых в Православной Церкви».

О каноне преподобного Космы на Сретение Господне Е. И. Ловягин говорит, что «писан он языком прозаическим, размеренным и приспособленным к пению по третьему гласу, отличающемуся торжественной плавностью и умилительною трогательностью своего напева». А творца канона, преподобного Косму, Е. И. Ловягин именует «мудрым писателем канона». В других местах он называет Косму «вдохновенным песнописцем», «знаменитым церковным песнописцем» и т. п.

Наибольшие похвалы профессор Е. И. Ловягин, как, впрочем, и другие исследователи, удостаивает канон преподобного Космы на Неделю ваий (Вербное воскресенье). «И по содержанию своему, по господствующему в нем чувству и блестящему выражению, – пишет Е. И. Ловягин про этот канон, – он есть одно из превосходнейших произведений Святителя».

И. А. Карабинов, указывая на то, что многие тропари канона на Неделю ваий составлены преподобным Космою из изречений Священного Писания, отмечает «особую живописность, возвышенность и одушевление» этого канона. В подтверждение своего мнения И. А. Карабинов приводит несколько примеров.

Впрочем, следует указать, что в переводе Е. И. Ловягина всюду имеются ссылки на Священное Писание Ветхого и Нового Завета, которые святитель Маиумский использует в своих творениях.

В трудах исследователей, посвященных деятельности песнописцев, находим указания на то, что количество полных канонов, написанных преподобным Космою, составляет 12 и они в основном посвящены двунадесятым праздникам. Только три из них относятся к прославлению святых: палестинских (великомученика Георгия Победоносца 23 апреля и праведного Иосифа Обручника 26 декабря) и святителя Григория Богослова 25 января.

Кроме указанных канонов, преподобному Косме Маиумскому принадлежат трипеснцы на четыре дня Страстной седмицы (Великие Понедельник, Вторник, Среду и Пяток), полный канон на Великий Четверток и четверопеснцы на Субботу ваий и Великую Субботу.

Вместе с тем А. П. Голубцов считает, что каноны, известные с именем преподобного Космы, «далеко не обнимают полного числа составленных им церковных творений». Так, кроме вышеуказанных произведений святителя Космы Маиумского, в древнем Кондакарии есть сведения об икосе и 14 кондаках, написанных святым песнотворцем на Успение Пресвятой Богородицы. Это мог быть тот род песней, который был принят до введения канонов.

По свидетельству преосвященного Филарета, архиепископа Черниговского, святой Косма участвовал вместе с Иоанном Дамаскиным в создании Октоиха – Осмогласника, в котором новый род песней, оформленный в виде канонов с ирмосами, был основным для каждого гласа. Тот же автор, ссылаясь на свидетельство древних писателей, говорит об «Октоихе Космы и Дамаскина с толкованием Феодора Продрома» и называет обоих преподобных отцов (святых Косму и Иоанна Дамаскина) творцами церковных песней.

В своем подробном исследовании состава Триоди Постной И. А. Карабинов усвояет преподобному Косме стихиры на хвалитех в Неделю ваий, а именно: Множество народа, Господи… и Хотящу Тебе внити во святый град…[13] Автор также подробно указывает, какие стихиры принадлежат преподобному Косме в службе утрени первых дней Страстной седмицы. И. А. Карабинову удалось установить, что «два друга песнописца [Иоанн Дамаскин и Косма Маиумский] работали совместно по одному плану» в написании указанных стихир, и если Дамаскин писал утренние стихиры преимущественно для Великих Вторника и Четвертка, то Косма – для Понедельника и Среды.

К творениям преподобного Космы отдельными исследователями относятся переложенные в ямбические стихи псалмы Давида, а также отдельные письма и толкование повестей, приведенных в стихах святителя Григория Богослова. Ссылаясь на то, что в Службе преподобному Косме есть данные о его сочинениях против иконоборцев, архиепископ Черниговский Филарет вместе с тем делает указания, что эти произведения Преподобного отца до настоящего времени не сохранились.

Из приведенных сведений о творчестве преподобного Космы и кратких свидетельств его жизнеописания довольно отчетливо вырисовывается облик святого песнописца.

Преподобный Косма прожил длинную бедную внешними событиями жизнь. Жизнь эту можно признать и мирною, хотя проходила она среди великих треволнений и горестей. Уже то, что младенцем Преподобный отец оказался сиротою и, по существу, чудом был спасен от смерти милостивым дамасским вельможей, наложило отпечаток на формирование его души и восприятие внешнего мира.

Далее, то обстоятельство, что в доме своего приемного отца в лице сына вельможи Иоанна он нашел себе и брата, и духовного друга на всю жизнь, также сыграло большую роль в формировании его личности. Делом непостижимого Промысла Божия был и тот факт, что оба брата и духовных друга поступили в обучение к образованному монаху, сочетавшему в себе знание светской и духовной премудрости того времени. В Четиих Минеях святителя Димитрия Ростовского имеется трогательный рассказ о том, как этот наставник двух будущих светильников Церкви стоял на торгу (так как его продавали как пленника) и горько плакал. Будучи вопрошен, он ответил, что плачет потому, что хотел бы иметь наследника, которому мог бы передать все то, что изучил за всю свою жизнь. Старец не хотел умирать бесплодным, не оставив последователей. После этой беседы плененный Косма был выкуплен у мусульман воеводою дамасским, отцом Иоанна, и приведен в дом, где его научению и были отданы отроки.

Несомненно, тот факт, что Косма-наставник, кроме богословия, философии и других наук, был знаком и с основами музыки, оказал несомненное влияние на творчество двух духовных братьев как песнописцев, ибо ими в писании канонов использовались как шестистопный ямб, так и мерная проза.

Большим событием в жизни преподобного Космы было его поставление во епископа Маиумского. В жизнеописании Святителя имеются отчетливые указания на то, что это поставление его «первоседателем Иерусалимским» совершилось против его желания и воли. Оно разлучило его с любимым братом и другом Иоанном Дамаскиным; он должен был покинуть и Лавру преподобного Саввы, где они вместе предавались спасительным трудам творчества канонов и других духовных песнопений.

Вместе с тем преподобный Косма как христианин и инок принял свой жребий и мирно пас свое стадо в Маиуме. По словам С. Булгакова, составителя «Месяцеслова и Триодиона Православной Церкви», «преподобный Косма святоградец, епископ Маиумский и творец канонов», много потрудился в сане епископа для своей паствы. Ссылаясь на свидетельство Святой Церкви, С. Булгаков говорит о нем как о «мудрости питателе, чистоты кормителе», «верным просветителе» и «благословнике известнейшем». Он вслед за сведениями, почерпнутыми в церковной Службе, пишет, что святитель Косма был «смиренномудр и кроток, тих же и доброглаголив, уветлив и незлобив, целомудрен и праведен, препрост и цел».

Таким преподобный Косма открывается и в своих произведениях, где еще более детально можно вникнуть в особенности его духовного образа и оценить то богатство, какое оставил для Церкви Преподобный в своих трудах.

Жанр канона и его место в православном богослужении

Как указывалось выше, преподобный Косма более всего известен как творец канонов. Эта форма духовных песней была новой для Церкви. Канон как цельное произведение начал формироваться в VII веке трудами преподобного Андрея Критского. Ранее, при преподобном Романе Сладкопевце (начало VI века), были известны только кондаки и икосы, собранные в кондакарии. Эта форма духовных песнопений не представляла собою организованного, последовательного собрания песней на определенную тему. Таковой формой явился канон в трудах преподобных Космы и Иоанна Дамаскина.

Канон представляет собою церковное произведение, построенное из ряда песнопений – ирмосов и тропарей, объединенных общей темой. Ирмос (в переводе с греческого означает сплетение, связь) составляется по определенному размеру и напеву; он служит образцом для следующих за ним песней, которые называются тропарями (от слова обращаюсь). Таким образом, канон, по Е. И. Ловягину, составляет как бы одну цепь из равномерных звеньев, каждое из которых имеет свой ирмос и свои тропари. Эти звенья канона называются песнями.

Подробный анализ канона дает А. П. Голубцов. Он признает канон наиболее полной и законченной гимнографической формой среди других церковных песнопений. Канон, по Голубцову, означает шнур, линейку для правильной постановки частей архитектурного целого, а в литургическом смысле – образец службы, или устав.

Канон развился из обработки той части древней утрени, которая состояла из пения библейских песней. Эти песни исполнялись после стихословия псалмов, о чем напоминает в настоящее время чтение шестопсалмия и кафизм. Современное последование песней несколько отличается от того, что было принято в далеком прошлом; вместе с тем литургическое употребление библейских песней началось с самой глубокой древности. А. П. Голубцов, как и другие исследователи, считает, что канон как известная форма гимнографии составлялся задолго до того, как появились законченные каноны преподобных Иоанна Дамаскина и Космы.

В прежнее время тропари канонов пелись по образцу ирмосов, как до сих пор поется пасхальный канон. В наше время, когда поется только ирмос, а тропари канона читаются, целостность отдельных песней канона устанавливается главным образом в размере и структуре строф ирмоса и тропарей, где отдельные – чаще заключительные – выражения тропарей повторяют таковые ирмоса.

Канон содержит девять песней, в которых ирмос каждой песни знаменует то или иное библейское повествование. Так, ирмос первой песни содержит воспоминание перехода евреев через Чермнóе море (см.: Исх. 15, 1–20). Вторая песнь составлена по образу обличения Моисеем неверного народа израильского, готового впасть в идолопоклонство (см.: Втор. 32, 1–44). В связи с подчеркнутым покаянным чувством, которое развивается в этой песни канона, она читается только по вторникам седмиц Великого поста и в заупокойных канонах суббот Мясопустной и Троицкой[14]. Третья песнь канона, ее ирмос, содержит в своей основе молитву святой Анны, матери пророка Самуила, благодарящей Бога о рождении сына (см.: 1 Цар. 2, 1–10). Ирмос четвертой песни написан на слова пророка Аввакума, предвозвестившего воплощение Сына Божия (см.: Авв. 3). Пятая песнь канона берет свою основу в словах пророка Исаии, заключающих пророчество о пришествии Мессии (см.: Ис. 26, 9–20). Шестая песнь воспоминает образ пророка Ионы, пребывавшего во чреве китове (см.: Иона 2, 3–11). Седьмая и восьмая песни написаны по образцу славословия, которое воспели три отрока иудейских в пещи Вавилонской, будучи спасены от огня (см.: Дан. 3, 26–56, 57–88). Наконец, девятая песнь заключает в себе величание Пресвятой Девы Марии, именно слова, произнесенные Ею при встрече с праведною Елисаветою: Величит душа Моя Господа… (см.: Лк. 1, 46–56).

Каноны каждого дня седмицы составляют одну из основных частей богослужения; они поются и читаются на утрени, которая, в свою очередь, является одной из главных составных частей всенощного бдения.

Молящимся известны в основном ирмосы праздничных канонов, исполняемые по напеву различных гласов Октоиха и создающие главную окраску двунадесятых праздников. Согласно уставу Православной Церкви пение праздничных ирмосов канонов во многих случаях задолго предваряет празднуемое церковное событие: этим верующие подготавливаются к достойной встрече праздника. Так, каждому православному христианину известно, что ирмосы канона на Рождество Христово, начинающиеся радостным Христос раждается, поются уже на утрени праздника Введения во храм Пресвятой Богородицы, и пение их на всех праздничных утренях в продолжение более месяца держит душу верующего в ожидании великого праздника «малой Пасхи» – Рождества Христова.

На отдании этого праздника Православная Церковь с поистине материнской любовью утешает своих чад, невольно скорбящих об уходящей радости Рождества Христова, тем, что в вечер того же дня на утрени праздника Обрезания Господня и святителя Василия Великого начинает пение крещенских ирмосов: Глубины открыл есть дно… И звуки этих песнопений, исполненных торжественности и одновременно мудрости и некоторой суровости, сразу определяют направление молитвы находящегося в храме и совершающего свое очередное приношение Содетелю всяческих.

Сладостные, полные тонкой печали, но одновременно и утешения ирмосы Сретения Господня поются по Уставу в первое воскресенье, как только отдастся праздник Богоявления, или в праздник святого, имеющего в Уставе красный знак. Сушу глубородительную землю… – эти начальные слова первого Сретенского ирмоса содержат в себе глубокое раздумье о череде минующих дней и готовят к встрече Великого поста… То же следует сказать и об ирмосах канона на Воздвижение Животворящего Креста Господня: они вступают в круг богослужения за полтора месяца до самого праздника и начинают исполняться уже на утрени Происхождения честных древ Животворящего Креста Господня (1 августа).

Необходимо указать, что все перечисленные ирмосы, составляющие основную окраску православного богослужения и знаменующие собою круг церковного года, принадлежат перу преподобного Космы Маиумского. Таким образом, дух святителя Космы все время присутствует за церковной службой.

Отсюда становится понятным, как значительно место канонов и наипаче их ирмосов в структуре богослужения Православной Церкви; поистине они являются, как говорит А. П. Голубцов, не только шнуром, линейкой для постановки отдельного богослужения дня, но и уставом, образцом службы в размерах всего богослужебного года.

Приходится выразить сожаление, что чтение тропарей канонов (то есть частей, последующих за ирмосами) не всегда внимательно воспринимается молящимися, почему глубокие и назидательные мысли, заключенные в каждой из песней канона, не всегда доходят до сознания членов Церкви. А, между прочим, по Уставу полагается многократное повторение тропарей в дни двунадесятых праздников с тем, чтобы сокровища мыслей и молитв святых песнописцев, создавших канон, были усвоены всеми молящимися. Подобное чтение сохраняется в отправлении уставного монастырского богослужения; оно обогащает и радостотворит души присутствующих за церковной молитвой.

Основной задачей настоящего очерка является посильное вхождение в дух писаний, оставленных нам святителем Космою, и известный анализ его глубоких, высокохудожественных произведений. Это вхождение в дух творений преподобного Космы Маиумского и их разбор представляются нам вполне своевременными, поскольку мы можем констатировать глубокую тягу современного человечества к истокам творчества далеких, давно минувших эпох. Человек нашего времени обнаруживает в этих забытых, казалось бы, изжитых материалах радостную и крепкую основу бытия. Так случилось в наши дни, например, с «открытием» древней, византийского стиля иконы, то же происходит и в других областях творчества.

Приступая к разбору канонов преподобного Космы Маиумского, целесообразно дать вначале их общую оценку с тем, чтобы позднее остановиться на ряде вопросов, встающих по мере изучения и вживания в творчество великого гимнографа Православия.

Медоточные каноны Преподобного

Каноны преподобного Космы почти безошибочно и сразу узнаются по особой присущей им возвышенности и сладости изображаемого. Здесь и мерная фраза, ее неторопливость, ее большая музыкальность, и, что самое основное, изображение той милости Божией, того промышления, которые имеет Господь о душе человеческой.

Истлевша преступлением, – начинает преподобный Косма свой первый тропарь канона на Рождество Христово (ирмос которого – Христос раждается…), – по Божию образу бывшаго, всего тления суща, лучшия отпадша Божественныя жизни, паки обновляет Мудрый Содетель, яко прославися[15].

Сколько здесь смотрения и мудрости, какое глубокое понимание падения человека и какое радостное (и сладостное!) уверение в том, что мудрый Содетель, Создатель наш, опять, паки обновляет нас. И сам размер стиха, который в славянском переводе сохраняет все особенности греческого текста, успокаивает, утешает душу человека, пришедшего в храм прославить одно из величайших таинств нашей веры – Рождество Христово от Пречистой Девы.

Здесь все важно: и значимость разбираемого события, и его святоотеческая трактовка, и мерность фразы, и ее звучность, и ее утешительность, сладость, умиляющая душу.

Как не возрадоваться, не возвыситься духом, когда в том же каноне на Рождество Христово далее слышим: Иже духновения причащся лучшаго Адам перстный, и к тлению поползся женскою лестию, Христа от Жены видя, вопиет: Иже мене ради по мне быв, свят еси, Господи[16].

Здесь вся радость, спасительность и непостижимость Богочеловечества Христова, и потому преподобный Косма продолжает эту мысль в следующем тропаре канона: Сообразен бренному умалению растворением, Христе, быв, и причастием плоти горшия подав Божественнаго естества, землен быв, и пребыв Бог, и возвысивый рог наш, свят еси, Господи[17].

Основное здесь – возвышение рога, достоинства человека через вочеловечение Христово, через подаяние – благодаря этому вочеловечению – Божественного естества нам, земным и бренным.

Об этой величайшей радости и одном из основных догматов нашей веры преподобный Косма говорит спокойно, мерным и тихим языком, находит образы сильные, вкладывает их в нас, уверяет нас в великой и непостижимой к нам любви Божией и закрепляет, утверждает, что рог наш, достоинство наше возвышено, возвращено к своему начальному истоку.

Нам недостанет места ссылаться на все каноны преподобного Космы в направлении только что изложенном – оценки его произведений со стороны их поэтической и музыкальной ценности; каждый из его канонов имеет эти достоинства, причем применительно к тому событию, которое воспевается Преподобным песнописцем.

Может быть, в данном разделе стоит остановиться только на одном из тропарей канона на Сретение Господне, в котором преподобный Косма, проникая в состояние души святого Симеона Богоприимца, от его лица произносит песнь Богу, запечатленную насколько глубиною исповедания святого старца, настолько и непревзойденною поэтичностью.

Воздал еси мне, вопияше Симеон, – говорится во втором тропаре 9-й песни канона, – спасения Твоего, Христе, радование; восприими Твоего служителя, сению претружденнаго, новыя благодати священнопроповедника тайнаго, во хвалении величающа[18].

Большое внутреннее удовлетворение испытывает верующий человек, повторяющий в храме вслед за чтецом эти наполненные смыслом новозаветной Церкви слова, обладающие к тому же успокаивающим душу и утешающим ее размером. Воздал еси мне, вопияше Симеон, спасения Твоего, Христе, радование.

Е. И. Ловягин, комментируя указанный канон, говорит также, что во всем каноне песнописец «преимущественно останавливается на лице… праведного старца, прозванного Богоприимцем, которого вдохновенная речь сделала принесение в храм столь высоким и знаменательным в земной жизни нашего Господа».

Природа в творениях Маиумского святителя

Пытаясь дальше проникнуть в дух канонов преподобного Космы Маиумского, нельзя пройти мимо тех образов природы Божией, которые святой песнописец привлекает к отдельным изображениям тайны нашего исповедания.

Яко на руно во чрево Девы сшел еси дождь, Христе, и яко капли на землю каплющия[19],– говорит преподобный Косма в каноне на Рождество Христово. Огнем Божества невещественным, в плоть вещественну одеявся, Иорданскою облагается водою[20],– свидетельствует о Христе Преподобный песнописец в каноне на Крещение Господне.

Из Службы этого же праздника нам известна стихира на литии, относимая к имени Космы монаха, в которой мы узнаем тот же образ, данный с еще большею силою. Одеваяйся светом яко ризою, нас ради по нам быти сподобился есть, – восклицает Преподобный, – во струи одевается днесь Иорданския, не Сам сих ко очищению требуя; но нам Собою устрояяй порождение[21]. Здесь наряду с великим таинством нашей веры дается и очень сильный, запоминающийся зрительный образ: Тот, Который одевается во свет, как в ризу, ради нас, нашего рождения в новую жизнь, одевается во струи Иорданские, Сам не требуя очищения этими струями…

Даже пение одного этого гимна дает возможность воспринять весь праздник Богоявления во всей его силе и спасительности, потому что, как и заканчивается приведенная стихира, О, чудесе! Без огня изваряет и назидает без сокрушения, и спасает в Него просвещаемыя, Христос Бог и Спас душ наших. Мы рождены и готовы к будущему блаженству, мы спасены без сокрушения и применения огня…

Преподобный Косма любит образ воды и тихих капель, чтобы проникнуть в таинство изображаемого образа. Подобно тому как в каноне на Рождество Христово упоминались капли, на землю каплющия, и канон на Сретение Господне Преподобный начинает зримым образом облаков, источающих воду. Да каплют воду облацы, – пишет он в первом тропаре 1-й песни этого канона, – солнце бо на облаце легце носимо настало есть, на нетленную руку, Христос в Церкви, яко Младенец[22].

Младенчеству Христа в этом каноне Преподобный посвящает многие свои строки, особенно подробно излагая его в тропарях 3-й песни.

А образы природы опять владеют творчеством преподобного Космы, и в этом напевном и умилительном каноне Сретения Господня снова появляются параллели с явлениями видимого мира.

Разумом простертая небеса, веселитеся, и радуйся, земле, – восклицает Песнописец. Почему же приводится это воззвание к природе преподобным Космою? – Потому, что из Пребожественных бо недр хитрец прошед Христос, Материю Девою Богу Отцу приносится Младенец, Иже прежде всех[23].

Образ света берется преподобным Космою и в каноне на Преображение Господне: Глаголы животныя другом Христос, и о Божественнем наказуя Царствии, рече: во Мне Отца познайте, светом яко облистая неприступным[24].

Образ света будет углубляться далее: Силою язык облечетеся, друзи ученицы, чудни же будете в богатстве их, яко славы наполнитеся, яко явлюся светлее солнца, облистая в радости поющих[25]. Еще дальше тот же образ относится уже к ученикам Христовым: Светоносныя же наполнишася Божественныя зари, в радости пояху[26].

И так почти каждый тропарь этого канона (и даже отдельные ирмосы) содержит этот прообраз света, в котором печатлеется незримый образ осияния людей силою Христовою.

Тя Присносущное Сияние, во Отечестей славе, ученицы яко видевше возсиявша, Христе, Тебе вопияху: во свете Твоем пути наша направи[27].

Наконец, в своем одном из наиболее замечательных канонов – на Неделю ваий – Преподобный песнописец приводит многократно различные образы природы Божией, чтобы найти должное выражение восторга своей верующей души перед Грядущим на осляти.

Это и источники бездны в ирмосе 1-й песни канона, это и горы, уподобляемые жестокосердию язычников, это и все холмы и деревья в последующих песнях, это небо и земля, измеренная дланию, это, наконец, вайя и ветви в руках детей еврейских. И все сие – со сладкопением.

Явишася источницы бездны, влаги непричастны, и открышася моря волнующася основания бурею[28],– слышим мы слова ирмоса, начинающего праздничный канон Входа Господня во Иерусалим. О Тебе же Израиль… радуется, и горы, языцы противообразнии каменосердечнии, от Лица Твоего возвеселишася[29].

Дальше в каноне с нарастанием внутреннего торжества и пафоса нарастает и сила образов. Да точат веселие крепкое мастительное горы, – восклицает Преподобный творец канона в 4-й песни, – и вси холми, и древа дубравная да взыграют: Христа хвалите, языцы, и Тому, вси людие, радующеся возопийте: слава силе Твоей, Господи[30].

В ирмосе 8-й песни восторг души, сретающей Господа, достигает своей вершины. Веселися, Иерусалиме, – слышим мы отчетливо в радостных звуках хора, – торжествуйте, любящии Сиона: царствуяй бо во веки Господь сил прииде. Да благоговеет вся земля от Лица Его и да вопиет: благословите, вся дела Господня, Господа[31].

Преподобный Косма нашел в своем сердце такие слова, до которых не могли дойти самые тонкие поэты: да благоговеет вся земля от Лица Его. Можно безмерно и очень глубоко утешаться предложенным нам образом и этим же образом войти внутрь и обрести мир с самим собою и со всеми окружающими тебя, потому что вся земля благоговеет от зрения Лица Божия.

В этот праздник соединяются земля и небо, весь охват их, потому что пришел Господь, пядию измеривый небо, дланию же землю[32], иначе – всю Вселенную.

И, наконец, упоминание ваий и ветвей. В 9-й песни канона об этом поется в ирмосе: Бог Господь и явися нам. Составите праздник, и веселящеся приидите возвеличим Христа, с ваиами и ветвьми, песньми зовуще: благословен Грядый во имя Господа Спаса нашего[33].

Образ гор и бездны, огня и света будет пронизывать и другие произведения Песнописца, но именно упомянутые формы космоса наиболее полно объемлют со всех сторон речения канона Преподобного на Неделю ваий.

Богословские истины в канонах преподобного Космы

Два эпизода из жизни Маиумского святителя

Почти во всех источниках, посвященных трудам преподобного Космы, имеются повествования о некоторых событиях его жизни, очень ценные для полноты характеристики его личности и деятельности.

Существует предание, объясняющее, почему в его каноне на Воздвижение Креста Господня имеются две различные по написанию 9-е песни. Согласно этому преданию, преподобный Косма, составив в свое время указанный канон, передал его для употребления в церквах. Однажды Преподобный пришел в Антиохию и стоял в храме при пении канона на Воздвижение Креста Господня, не будучи никем узнан. Он заметил, что канон поется не по тому напеву, на который был написан, и обратил на это внимание поющих. Однако замечания Святителя не принимались, и тогда он должен был открыть антиохийским христианам, что является составителем этого канона. Чтобы уверить собратьев в истинности своего замечания, по требованию их преподобный Косма здесь же написал другую 9-ю песнь канона на тот же напев и на те же буквы акростиха. Нам, исследующим жизнь и творения великого песнописца, очень дороги эти сохранившиеся сведения, имеющие уже более чем тысячелетнюю давность.

Второе предание о преподобном Косме еще более трогательно; его в различных выражениях передают духовные книги разного характера.

Так, А. П. Голубцов, ссылаясь на свидетельство Никифора Каллиста, передает его следующим образом. Когда преподобный Косма составил трипеснец на Великий Пяток, в основу ирмоса 9-й песни канона он положил слова преподобного Ефрема Сирина, и этот ирмос Честнейшую Херувим и славнейшую без сравнения Серафим… вызвал особую милость Богоматери к Преподобному песнописцу. Божия Матерь, по свидетельству предания, явилась святителю Маиумскому и сказала: «Приятны Мне песни твои, но эта приятнее других; приятны Мне те, которые поют духовные песни, но всего ближе бываю Я к тем, которые воспевают Меня этими словами». В других сказаниях к словам Богоматери добавляется, что Она явила Свою любовь к Святителю за прославление Ее в самый тяжелый для Нее день жизни – день Крестной смерти Сына Ее.

Следует допустить достоверность этого сказания и уразуметь духовный смысл явления Божией Матери угоднику Божию – преподобному Косме. Явление это особым светом окрашивает житие его, труды его на пользу и во славу Святой Церкви.

Не случайно, как уже указывалось выше, ирмос Честнейшую Херувим стал общеупотребительным почти в каждом богослужении; вокруг него, как вокруг некоего духовного фокуса, стягиваются нити церковной службы.

Честнейшую Херувим и славнейшую без сравнения Серафим, без истления Бога Слова рождшую, сущую Богородицу Тя величаем, – без этого песнопения воистину нет должного строя в богослужении.

Преподобный Косма навечно, вперед многих и многих веков дал нам это прославление Божией Матери, и оно никогда не стареет! Таково действие гения, обретающего свою силу в Боге.

Личность преподобного Космы

Нам осталось в заключение воспроизвести в доступной для нас мере образ преподобного святителя Маиумского как личности. Насколько мы вправе здесь приводить некоторые соображения, которые следуют из очень кратких данных о жизни и творчестве Преподобного, собранных нами? И все же эти соображения должны быть высказаны.

Прежде всего нам кажется необходимым остановиться на предположении о том, что преподобный Косма, проживший значительную часть своей жизни в Палестине, в городе Маиуме близ Газы, не мог не испытать на себе влияния той духовной школы, которая сложилась в обители Газской при великих старцах Варсонофии и Иоанне. Правда, преподобный Косма много лет был связан с иерусалимскою обителью святого Саввы Освященного, но, проведя долгие годы епископского служения в Палестине, отдавал особое почтение святым палестинским; это следует из того, что только этим святым, согласно замечанию архиепископа Черниговского Филарета, были составлены преподобным Космою соответствующие каноны.

Следует учесть вместе с тем, что со времени кончины преподобных Варсонофия и Иоанна до того периода, когда в Маиуму переселился святитель Косма, прошло более двухсот лет, что Святитель жил в период иконоборчества, и поэтому многое из того, что было установлено великими старцами Варсонофием и Иоанном в обители Газской, могло уже измениться. И все же при сопоставлении духовного образа старца Варсонофия, с одной стороны, и личности великого песнописца Космы, с другой, многое оказывается для них общим.

Это – прежде всего и главным образом – понимание сущности духовной жизни христианина. У старца Варсонофия – это воспитание внутреннего делания монаха, у святителя Космы – глубина взглядов на дело Христово в мире. Далее, тот и другой святой оставили нам письменные свидетельства своего исповедания и вероучения: один – в своих ответах на вопрошания учеников, другой – в своих канонах. Объединяет обоих святых палестинцев также и неизъяснимая сладость словес, которыми они излагают свои писания. Слова того и другого не утратили силы своей и значения до наших дней. Можно было бы также сопоставить ряд высказываний обоих старцев о сущности христианства, но это, однако, увело бы нас в сторону от основного направления данного очерка.

Другое наше соображение о духовных параллелях в раскрытии личности преподобного Космы Маиумского имеет больше оснований. Мы имеем в виду образ вселенского святителя Григория Богослова, к которому святитель Косма Маиумский имел особую духовную близость. Это становится очевидным из следующих положений.

Прежде всего, одно из значительных произведений святителя Космы – канон на Рождество Христово, и именно ирмос 1-й песни его Христос раждается, славите – взято из слова Григория Богослова на тот же праздник, начинающегося именно этим высоким и торжественным гимном Христос раждается[97].

Только святителю Григорию Богослову (помимо палестинских святых, как указывалось выше) посвятил преподобный Косма свой канон, по существу, единственный канон, не относящийся к прославлению великих христианских праздников. В этом каноне обнаруживаются высота стиля преподобного Космы, изящество выраженной мысли и, конечно, глубокая духовная любовь к великому Богослову.

В непостижимый вшед мрак, – пишет преподобный Косма в тропаре 4-й песни, восхваляя святителя Григория, – и яко из пещеры каменны узрев задняя, срастворенное вещественное невещественному естеству, и неслитнаго смешения был еси сказатель, Христов угодник, Того рабом Его умоляет быти милостива[98]. В тропаре 6-й песни упомянутого канона святой Косма восклицает возлюбленному им Богослову: Ты Владыце, яко небесная капля, люди верныя исправил еси, Григорие[99].

Стараясь вникнуть в понимание личности великого творца канонов, преподобного Космы, мы уже твердо устанавливаем родство его души с душой великого Богослова и вселенского учителя – святителя Григория. Если последний, по слову его биографа, «любвеобильный и отличавшийся особенною нежностью чувства… был питателем нищих, служителем больных, успокоителем странных, утешителем бедствующих, защитником несчастных», то и преподобный Косма мог быть только таковым же, что следует из его жизнеописания и характера его трудов. Обоих святителей роднит глубина их богословия, та преискренняя и высокая духовность, которая присуща их писаниям.

Наконец, великого Песнописца роднит с великим Григорием Богословом любовь к природе. В стихах последнего можно найти много трогательных строк, посвященных красотам мира Божия. Образы природы, как мы видели выше, вводил в строки своих канонов и преподобный Косма.

Эти приведенные нами сопоставления творчества святителя Маиумского и других святых отцов еще более выявляют особенности характера и личности Преподобного песнописца.

Преподобный Косма был носителем великого творческого дара слова. Этот дар сочетался в нем с тихостью его жизни и святительского делания в небольшом палестинском городе. Всю жизнь он оставался искренним другом своего побратима преподобного Иоанна Дамаскина, вместе с ним положил труды на составление Октоиха, праздничных стихир и канонов, вместе с ним же, согласно указаниям биографов, обличал иконоборческую ересь.

Преподобного Косму привлекали глубокие вопросы домостроительства спасения человека; на них он отзывался всей силой своего дарования. Он был носителем высокой, в полном смысле духовной жизни, из глубины которой и черпал силы для изъяснения таинств христианства. Ясно возгремел еси, – читаем мы в Службе Преподобному, – недоуменное, страшное же и великое… строения таинство[100].

В свете стремлений современного человечества сохранить и восстановить образы ушедших великих носителей Духа Божия должна быть рассмотрена и наша попытка дать посильное представление о гении великого гимнографа VIII века – преподобного Космы Маиумского. Всему человечеству, и особенно Церкви Христовой, оставлено святителем Космой великое наследие слова, являющегося украшением рода нашего. И всему человечеству оставлено Преподобным в его трудах руководство к подлинной духовной жизни.

Место преподобного Иоанна Дамаскина в православной гимнографии

Когда в субботний вечер, завершив свою трудовую неделю, православный христианин приходит в храм ко всенощному бдению, его всегда встречают новые напевы воскресных стихир на Господи, воззвах, и он входит в празднование святого дня Воскресения Господня.

Под эту всегда новую – и в звуке, и в слове – трактовку величайшего события в жизни христианина – Воскресения Христова он просматривает свою жизнь, ее минувшие, ушедшие события и простирается вперед, за все славословя и благодаря Бога, обретая необходимую ему силу для стояния, пребывания в жизни.

Человеку необходимо, с одной стороны, нечто устойчивое, постоянное, такое, как праздник, день его отдыха – Воскресение Христово; с другой стороны, ему потребны и смена впечатлений, богатство воздействия на его чувства, анализаторы мира для того, чтобы он имел верную, крепкую и полную радость, в силе которой он должен оправдывать свое предназначение. И вот эту-то радость восприятия Бога, духовного мира, Христа, воскресающего в каждой воскресной всенощной, он обретает в православном богослужении и вместе со своими ближними входит за этой всенощной в прославление домостроительства Господня.

Этому разнообразию напевов стихир, антифонов и канонов, по церковному выражению, гласов, так же как и словесному изображению таинства Христова Воскресения, православный христианин обязан творчеству преподобного Иоанна Дамаскина, церковного гимнографа VIII века. Октоих, или Осмогласник, в разделе воскресного богослужения есть по преимуществу детище преподобного Иоанна Дамаскина, и особой его заслугой является упорядочение напевов, разделение их на восемь гласов. Эти восемь гласов, их чередование из недели в неделю, их последовательность приняты для всей Православной Церкви, где бы ни были расположены ее храмы.

Празднование дня Воскресения Христова по Уставу Православной Церкви очень высоко оценивается в наши дни богословами инославных исповеданий, почему в сборниках, посвященных дню Воскресения Христова, говорится о неоспоримом духовном вкусе отдельных частей воскресного богослужения, о красоте и гармонии византийского устава[101].

Деятельность преподобного Иоанна Дамаскина так обширна и многообразна, что наш русский богослов преосвященный Филарет, архиепископ Черниговский, пишет: «Сочинения святого Иоанна дают ему почетное место между великими отцами Церкви». Преосвященный Филарет признает, что Дамаскин в своей духовно-литературной деятельности касался различных вопросов христианской веры. Его он считает первым систематиком между отцами Церкви, за что воздает ему славу. По мнению преосвященного Филарета, «Дамаскин в своих сочинениях догматист и полемик, историк и философ, оратор и поэт церковный»[102]. В данной статье, указывая на многостороннюю деятельность Иоанна Дамаскина как целостной личности, мы останавливаемся исключительно на анализе его трудов как песнотворца, гимнографа, церковного поэта.

Следует отметить, что оценка преподобного Иоанна Дамаскина как песнописца не единообразна, разноречива среди как православных, так и инославных богословов. Достаточно указать, что А. П. Голубцов, высоко оценивая поэтический талант Дамаскина и его деятельность как составителя Октоиха, даже приводя ссылки на хвалебные строки его древнего биографа, находит возможным критиковать отдельные произведения преподобного Иоанна. Так, говоря о песнопениях Иоанна Дамаскина, он отмечает «глубокое религиозное одушевление и теплоту чувств» некоторых из этих песнопений, их «редкую поэтическую образность и художественный драматизм» и вместе с тем настаивает на том, что в ряде произведений Дамаскина «риторическая образность заменяет… истинное одушевление и диалектически-фигуральная обработка поглощает главные заботы составителя».

А. П. Голубцов высказывает даже такой взгляд, что «профессия» христианского песнописца была несовместима для Дамаскина с его деятельностью как диалектика и схоласта. «Этот богослов, – указывает он, – писавший и диалектику, и опровержение ересей, и схоластическую… систему догматики, посвятил себя профессии христианского песнописца, столь несогласной, по-видимому, с специальным родом его занятий»[103]. Мы сознательно приводим эти критические замечания А. П. Голубцова, чтобы тем значительнее прозвучали те положительные оценки, которые дают песнотворческой деятельности преподобного Иоанна Дамаскина другие исследователи. В праздничных канонах Преподобного действительно имеются отдельные неясные выражения и сопоставления, которые требуют вдумчивого разбора и анализа.

У инославных богословов в связи с их интересом и углубленным изучением Октоиха возникают в настоящее время многочисленные труды об Иоанне Дамаскине. Ставится вопрос об авторстве отдельных его песнопений, о принадлежности его перу воскресных канонов и даже воскресных антифонов. Авторы намечают большую работу в будущем по изучению размеров (procédés métriques) и музыкальных соотношений между ирмосами и тропарями воскресных канонов, относимых к имени преподобного Иоанна Дамаскина, в целях их идентификации[104].

Преосвященный Филарет, архиепископ Черниговский, очень высоко оценивает деятельность преподобного Иоанна Дамаскина как церковного песнописца и говорит, что еще с юных лет Иоанн обнаружил «счастливые дарования». Критически оценивая влияние диалектики Аристотеля на преподобного Иоанна, вследствие чего последний не имел тех основ, которые были усвоены великими отцами IV века в изучении философии Платона, преосвященный Филарет свидетельствует вместе с тем о Дамаскине, что это был «такой песнописец Церкви, которого выше ни прежде, ни после не было в Церкви». Он говорит о том, что высокие созерцания Иоанна «находили место в душе его, быв возбуждаемы творениями великих отцов». Это влияние отцов преосвященный Филарет признает достаточно сильным, способствовавшим раскрытию в душе Иоанна стремления к духовной деятельности. Кроме того, в Иоанне Дамаскине архиепископ Филарет отмечает способность к наблюдениям, владение познаниями о Вселенной, историческими сведениями о Церкви и, наконец, глубокими постижениями души человеческой. Последнее качество Иоанна Дамаскина всегда подчеркивается профессором Е. И. Ловягиным, опытным переводчиком на русский язык канонов великих праздников Православной Церкви[105].

Все изложенное очерчивает место преподобного Иоанна Дамаскина в православной гимнографии, причем имеет определенный смысл вся сумма мнений о песнотворческой деятельности Преподобного. Мнения эти свидетельствуют о том, что значение личности и творчества Дамаскина не потеряло своей силы до последнего времени. Еще более отчетливо вырисовывается это значение при ознакомлении с основными этапами биографии Преподобного песнописца.

Жизнь преподобного Иоанна

Преподобный Иоанн родился в Дамаске в 676 году в семье Сергия, министра при дворе дамасского халифа. Сергий долго искал для своего сына достойного учителя и нашел его в пленном иноке Косме, которого выкупил на свободу. Этот выкупленный из плена инок из Калабрии обладал обширными познаниями в риторике, диалектике, астрономии, физике, философии, богословии и музыке. Иноку Косме было поручено воспитание Иоанна вместе с приемным сыном вельможи Космой, впоследствии епископом Маиумским. Отмечается, что Иоанн обладал очень большими способностями в усвоении преподаваемых ему различных наук. Святитель Димитрий Ростовский в своих Четиих Минеях указывает, что в постижении наук «Иоанн бе, аки орел, по воздуху паряй, тако высоких достизаше во учении таинств; духовный же брат его Косма, аки корабль, по морю веющу ветру скоро плаваяй, тако скоро постизаше премудрости пучину». По слову святителя Димитрия, способности Иоанна были настолько исключительными, что «в некиих премудростех» он превосходил своего учителя[106].

Высокое положение отца и личные качества Иоанна определили его судьбу: он был поставлен градоначальником дамасским и первым министром халифа. Находясь при дворе последнего, окруженный пышностью и почетом, Иоанн «стремился только к Кресту Иисусову», как свидетельствует его жизнеописатель. В те годы он уже показал себя как защитник христианской веры, писавший против яковитов.

Когда в 728 году императором Львом было объявлено открытое гонение на иконопочитание, Иоанн неоднократно писал сочинения в защиту святых икон, чем возбудил против себя императора. Оклеветанный в неверности халифу, Иоанн был подвергнут отсечению руки, которая была исцелена по слезной его молитве перед образом Богоматери. После этого события Иоанн уже не захотел оставаться при дворе, хотя и была доказана его невиновность; раздав свое имущество и освободив рабов, Иоанн удалился в Иерусалимскую обитель святого Саввы.

Судьба Иоанна и здесь не была ровной. Монахи отказывались быть наставниками бывшего министра, а тот суровый инок, который принял Иоанна, запретил ему всякий вид литературной деятельности. Иоанн покорился за послушание, как тяжело ему это ни было. Искушение поджидало Иоанна и дальше. Один из братьев обители, потеряв близкого друга и брата, просил Иоанна написать что-либо, что облегчило бы его скорбь. С большими колебаниями, помня заповедь старца, Иоанн все же не смог отказать и написал свои надгробные стихи Кая житейская сладость[107]. Старец принял покаяние Иоанна только после того, как тот очистил своими руками все нечистоты в обители. Здесь и старец был извещен явлением Богоматери, указавшей ему, каким сосудом благодати для Церкви Христовой является Иоанн, и с тех пор Преподобный стал свободно «писать и петь во славу Православия», как отмечает преосвященный Филарет[108].

Таков духовный путь преподобного Иоанна: он блестящий вельможа при дворе халифа, он же и инок, очищающий своими руками нечистоты обители. Он вдохновенный защитник иконопочитания, и он же смиренный брат, внявший горю брата и изобразивший надгробное пение. Он, терпящий оклеветание и исцеленный предстательством Пресвятой Девы, он же, лишенный своего дела жизни – писания и пения и восстановленный в нем чудным попечением Божией Матери. Все это пережито Иоанном, с тем чтобы труды его, его песнопения вместили по возможности все глубины человеческой скорби и изобразили выход из нее в Едином Спасающем – Боге.

Период иноческого искуса преподобного Иоанна прекрасно изображен в произведении А. К. Толстого – поэме «Иоанн Дамаскин»:

Но Иоанн мечтает о другом жребии. Он покидает халифа, идет в пустыню и благословляет свой путь:

Иоанн принят в монастырь, но над ним тяготеет тяжелое решение его духовного отца: он должен отказаться от воспевания Бога, сосредоточив всю жизнь на молчании и молитве. Тогда:

И вот Иоанн, не будучи в силах отказать скорбящему брату, составляет надгробное пение:

Но Иоанн преступил заповедь, его старец неумолим, он прогоняет его из келии. Идя навстречу просьбе братии, старец посылает Иоанна убирать нечистоты монастыря и тут ночью имеет видение: Божия Матерь говорит старцу:

Иоанну возвращается источник его жизни – его творчество, воспевание Бога, и он, переживший такое тяжелое испытание, воспевает Господу свою свободную и радостную песнь:

Так полилась речь Иоанна, «исполненная новых сил», по поэту.

Песнотворческая деятельность преподобного Иоанна Дамаскина высоко оценивается в его жизнеописании, и мы читаем у его биографа: «Он [Иоанн] взял пророческую арфу и гусли Давидовы и положил на голос новые гимны. Своими мелодиями он заглушил песнь Моисея и хор Мариамны; он заставил замолкнуть нечестивые мелодии Орфея и заменил их духовными гимнами. Он собрал вокруг Иерусалима, как около общей матери, смежные церкви, будто дев, играющих на арфе»[110].

Те же высокие похвалы мы можем отметить и в строках канона, положенного на день памяти Преподобного – 4 декабря. Премудрости талант прием, – читаем мы в 3-й песни этого канона, – деяньми украшая, уяснил еси, Иоанне, Церковь Христову[111]. Научил еси вся церковныя пети сыны православно, – говорит в 9-й песни творец канона преподобному Иоанну, – еди́ницу в Троице честнýю; воплощение же Слова Божественное богослóвити яве, Иоанне, уясняя неудобопостижная многим во Священных Писаниих[112].

Самое же дарование Преподобного творец канона связывает с его подвижническим житием. Повелению Христову повинувся, – пишет он в 4-й песни, – оставил еси мирскую красоту, богатство, сладость, светлость, его же ради взем твой крест, последовал еси, Иоанне мудре[113]. Очистив всякия скверны тело и ум, и душу… богомудре, – добавляет творец канона в 5-й песни, – зарю приял еси трисолнечную, Иоанне, светлыми тя богатящую даровании. И в 6-й песни творец канона еще раз восклицает: Подобне ликом небесным, мудре, Церковь православно украси́л еси[114].

По непродолжительном времени пребывания в обители Иоанн Дамаскин был посвящен Иерусалимским патриархом Иоанном во пресвитера, с тем чтобы он служил и проповедовал в Иерусалимской Церкви. Однако патриарх скоро скончался (735), и преподобный Иоанн опять возвратился в свой монастырь и занимался учеными трудами, заключившись в своей скромной иноческой келии. Он писал опровержения ересей и различных заблуждений. При императоре Константине Копрониме, когда гонение на иконы стало еще более жестоким, он появлялся в Константинополе, обличал императора и преданных ему последователей. Сам император в 755 году произнес анафему на преподобного Иоанна. Есть свидетельства в жизнеописании Преподобного, что он был заключаем в темницы за иконопочитание. Скончался он на свободе в глубокой старости и был погребен учеником своим. Временем его праведной кончины указывается 776 или 777 год (по некоторым данным – 754).

Как говорит профессор А. А. Царевский, на VII Вселенском Соборе, который состоялся вскоре после кончины преподобного Иоанна Дамаскина, все 367 отцов Собора «с благоговейною благодарностию вспомнили труды его [Иоанна Дамаскина] на пользу Церкви Христовой и торжественно все провозгласили “вечную память Иоанну”, о чем записано и в постановлениях этого Собора»[115]. Мощи Преподобного были позднее открыты в Лавре святого Саввы и затем перенесены в Константинополь.

Такова краткая повесть жизни преподобного Иоанна Дамаскина, жизни, отмеченной неоднократными и глубокими внутренними скорбями, страданиями, исповедничеством, заточением; жизни величайшего среди песнописцев церковных, по существу – главы этих песнописцев. Всю жизнь преподобный Иоанн Дамаскин был другом своего нареченного брата – Космы, епископа Маиумского, с которым делил свои труды как песнописец и составитель Октоиха, которому посылал свои произведения, сопровождая их соответствующими посвящениями.

Научные труды преподобного Иоанна

Имея своею основною целью, как уже указывалось, разбор песнотворческого достояния преподобного Иоанна Дамаскина, мы считаем вместе с тем необходимым кратко осветить и основные направления научных трудов Преподобного, поскольку эти два вида его творческой деятельности взаимно проникают и обогащают друг друга.

Иоанн Дамаскин известен как диалектик. В своем труде по диалектике он дает изложение логики и физики, указывая, что логика помогает излагать предметы в их взаимной связи и необходима для богословия.

На основании труда Дамаскина «Точное изложение православной веры»[116] преосвященный Филарет, архиепископ Черниговский, признает за Преподобным большое значение систематика-богослова. Этот труд был позднее образцом для восточных и западных богословов; Дамаскин является в нем первым догматистом. Произведение это не утратило своего значения до настоящего времени. Сам преподобный Иоанн делил свой труд на 52 главы, которые позднее были объединены в четыре части (книги). В первой части содержится учение о бытии Божием, Его единстве, троичности Лиц; во второй – о творении мира, человека, о Промысле; в третьей части – о двух естествах Иисуса Христа и Пресвятой Деве Богородице; в четвертой – о последствиях Воскресения Христова, о Кресте, таинствах, девстве и всеобщем воскресении. Кроме этого основного труда, изложение веры дано преподобным Иоанном в виде системы в богословском словаре и в форме отдельных кратких рассуждений.

Как полемик преподобный Иоанн Дамаскин писал слова против порицающих иконопочитание. Эти апологии в защиту святых икон очень высоко оцениваются как православными, так и инославными богословами. В эту же группу сочинений входят и труды преподобного Иоанна Дамаскина против других ересей.

Кроме того, преосвященный Филарет говорит о преподобном Иоанне как об ораторе, оставившем несколько проповедей на различные темы, об историке, писавшем о событиях IV века нашей эры, и о философе, обладающем «основательностью, силою и богатством мыслей».

Свои сочинения по диалектике, о ересях и о православной вере преподобный Иоанн объединил в одну книгу, дав ей общее название «Источник знания»[117], или «Источник вéдения». Эту книгу преподобный Иоанн посвятил другу своему, преподобному Косме, епископу Маиумскому.

Перечень вопросов, которым посвящал свои труды преподобный Иоанн, представляется нам достаточно обширным и, несомненно, отвечающим насущным задачам той эпохи, в которую жил Преподобный. Многие из строк его произведений, особенно же его основного труда, переносились преподобным Иоанном в церковные песни, где, проявляя себя как поэт, он свободнее выражал наиболее близкие для него, преискренние помыслы.

Песнотворческие труды Преподобного

Как церковный песнопевец, гимнограф преподобный Иоанн оценивается архиепископом Филаретом наиболее высоко. Преосвященный утверждает, что Дамаскин как песнопевец «более высок, чем во всех других отношениях; здесь он неподражаем»[118].

Одной из основных заслуг Дамаскина в области его гимнографической деятельности следует безоговорочно признать создание Октоиха, или Осмогласника. Преподобный Иоанн не только составил песнопения на воскресные дни (для вечернего и утреннего богослужения), разделив их на восемь гласов, но и создал для них музыку, установив определенный способ их пения.

Из восьми церковных гласов первые четыре признаются основными и называются прямыми; последние же четыре, называемые косвенными, вытекают из первых путем перехода в ближайший полутон. Отсюда – первому прямому гласу соответствует первый косвенный, то есть по счету пятый; второму – шестой; третьему – седьмой, называемый у греков тяжелым, и четвертому – восьмой глас.

Введение Октоиха произвело значительную перемену в составе богослужения, и поэтому преподобному Дамаскину необходимо было в дальнейшем пересмотреть Иерусалимский Устав преподобного Саввы, что он и выполнил, введя в него правило о канонах, которые были составлены им и его другом – преподобным Космою Маиумским. Преподобный Иоанн пересмотрел и отредактировал Иерусалимский Устав, определив отношение новых, введенных им последований к прежним.

Этот великий труд Иоанна Дамаскина высоко оценивается в литературе: Преподобный признается замечательной личностью в истории церковного пения, ему отводится почетное место в ряду литургических деятелей Восточной Церкви.

Один из современных исследователей гимнологии святого Иоанна Дамаскина П. Петрос указывает, что преподобный Иоанн упразднил в Церкви всякое пение, не отвечающее молитвенному духу, «положил ограду церковному пению». Разбирая законы церковного пения, современные Дамаскину, автор свидетельствует, что последний «изложил осмогласие церковного пения в строгой музыкальной системе». П. Петрос признает святого Иоанна Дамаскина «организатором… литургического музыкального осмогласного пения»[119].

Преосвященный Филарет, архиепископ Черниговский, указывает, что Октоих был введен еще при жизни преподобного Иоанна не только в греческих церквах, но и в церквах сирских, у яковитов и несториан. Принял Октоих, по свидетельству преосвященного Филарета, и Карл Великий, причем особо велел перевести для пения в своих храмах антифоны.

Наряду с Иерусалимским Уставом Иоанн Дамаскин пересмотрел и месяцеслов и ввел единообразие в праздновании дней святых. Преосвященный Филарет, ссылаясь на труд Шольца, устанавливает, что благодаря трудам Дамаскина древние святцы, константинопольские и иерусалимские, в значительной степени сходны между собою и в целом не отличаются от современных святцев Греческой Церкви[120].

Помимо указанных трудов по созданию Октоиха, пересмотру устава и месяцеслова, преподобный Иоанн проявил себя и как песнописец церковный в подлинном значении этого слова, работая в разных областях церковной гимнографии. Им составлены тропари, стихиры, антифоны, каноны. Считается, что общее количество канонов и стихир преподобного Иоанна Дамаскина достигает 64, хотя некоторые из них, по словам архиепископа Филарета, уже вышли из церковного употребления.

Среди произведений преподобного Иоанна прежде всего должны быть упомянуты песнопения Октоиха: воскресные стихиры и каноны. Особое значение имеют составленные Дамаскиным песнопения Святой Пасхи; далее идут каноны на двунадесятые Господские праздники, из которых особо выделяются каноны на Рождество Христово, Богоявление, Вознесение Господне и другие. В Службе преподобному Иоанну Дамаскину указывается, что он является певцом чинов святых: Богородицы, Иоанна Предтечи, апостолов и пророков, богомудрых учителей, праведников и мучеников.

Очень высоко оценивает преосвященный Филарет поэтическую силу воскресных служб Октоиха, особенно выделяя в этом смысле созданные преподобным Иоанном антифоны. Догматы с особой силой и мастерством изложены им в догматиках – воскресных Богородичных стихирах. Особое место по силе выражения занимают надгробные песнопения Дамаскина.

Архиепископ Филарет, оценивая всю песнотворческую деятельность Дамаскина, высказывает свое полное согласие с определением «златоструйный», которым преподобного Иоанна называли в его время, и ссылается при этом на слова преподобного Феофана: «Иоанн справедливо назван златою струею по обилию в нем благодати Св<ятаго> Духа, текущей в словах его и в жизни»[121].

До сих пор инославными богословами поднимается вопрос, можно ли все каноны, подписанные именем Иоанна-монаха, относить к творчеству преподобного Иоанна Дамаскина. Так, Ханник (1970), ссылаясь на мнение Тремпеласа (Tremplas), высказанное в 1949 году, говорит, что словом монах каноны подписывались только начиная с преподобного Иосифа – гимнографа IX века. Вместе с тем он считает, что вопрос этот окончательно не решен и требует дальнейшего изучения[122].

Преосвященный Филарет, архиепископ Черниговский, тщательно разбирая каноны, относимые к имени преподобного Иоанна Дамаскина, говорит следующее: «Если присовокупим… что и каноны на Рождество Христово, на Успение Богоматери называются то канонами Иоанна-монаха, то канонами Иоанна Дамаскина; что некоторые из дней с канонами Иоанна-монаха были по преимуществу палестинскими праздничными днями (то есть той области, где жил преподобный Иоанн Дамаскин), то с уверенностью останемся, что каноны Иоанна-монаха принадлежат знаменитому, но смиренному певцу Дамаскину». Преосвященный Филарет ссылается, кроме того, на мнение Майо, который, издавая ряд канонов, подписанных именем Иоанна-монаха, не сомневался в том, что эти каноны принадлежат Иоанну Дамаскину[123].

Песнотворческая деятельность преподобного Иоанна, как уже говорилось, весьма обширна; она охватывает многие стороны жизни Церкви и духовной жизни христианина. В самом деле, песнописцы, составлявшие каноны, как правило, не писали стихир и других церковных песнопений. Те, которые писали стихиры, обычно неизвестны как творцы канонов. В преподобном же Иоанне Дамаскине сосредоточилось творчество как канонов, так и тропарей, стихир, антифонов и надгробных песнопений.

Произведения преподобного Иоанна отличает и широкий диапазон их содержания. Он писал воскресные стихиры и каноны Октоиха; ему принадлежат каноны ряда двунадесятых праздников – Господских и Богородичных. Он мог совместить в себе ликующее воспевание Пасхи Христовой с надгробным пением по умершим. Он воспел святых Божиих и достиг великой высоты богословия в своих догматиках.

Тем почетнее задача этой статьи – разбор песнотворческих произведений преподобного Иоанна по их составу и внутреннему содержанию. Этот разбор поможет не только воскресить отдельные направления в творчестве великого песнописца и богослова, но и понять его личность.

Пасхальный канон преподобного Иоанна Дамаскина

Наиболее замечательное и прославленное литургическое произведение преподобного Иоанна Дамаскина – канон на Святую Пасху. По силе, по концентрации чувств ликующей души, по глубине и образности выражений этот канон должен быть выделен из прочих произведений Преподобного, воспевающих Святое Христово Воскресение.

Достойную оценку этому канону дает преосвященный Филарет, архиепископ Черниговский, указывающий вместе с тем, что Дамаскину принадлежит и создание всей Службы Святой Пасхи, включая пасхальные часы, а также Службы на всю седмицу Пасхи. В своем произведении «Исторический обзор песнопевцев и песнопения Греческой Церкви» преосвященный Филарет дает такую характеристику пасхальному канону и всей пасхальной службе преподобного Иоанна: «После пасхальной службы в образцах творчества человеческого нельзя найти песни более полной чувствованиями, столько же живыми, сколько и высокими, восторгами святыми и истинно неземными. Пасхальная служба – торжество неба и земли. <…> Пасха – торжество торжеств, и песнь Пасхе – из праздников праздник душе»[124].

Подобные же высокие похвалы пасхальному канону мы находим и у профессора Е. И. Ловягина, который дал перевод этого канона на русский язык. «Святой Иоанн Дамаскин, златоточивый составитель этого канона, – пишет Е. И. Ловягин, – совершеннейшим образом выразил в нем чувство высокого духовного восторга, наполняющего душу при воспоминании о преславном событии в земной жизни нашего Господа. <…> При изображении обширных и спасительных действий Воскресения Господня чувство, господствующее в душе Песнописца, изливается в каноне обильными потоками истинного красноречия…Оно [чувство]…то устремляется к Самому Виновнику торжества – воскресшему Спасителю, прославляя Божественное Его величие, то обращается к живущим на земле, возвещая им великую радость Праздника, то к заключенным… узникам ада… то к небу и небожителям, призывая их к священному веселию при виде славы общего всех Господа – Победителя ада и смерти». Е. И. Ловягин считает, что «сильные и величественные выражения, искусные и разительные обороты и сочетания слов, живые и быстрые переходы речи при необыкновенной силе и возвышенности мыслей и чувствований делают пасхальный канон поистине превосходным произведением церковной словесности»[125].

Трудно что-либо добавить к этим глубоким и искренним высказываниям упомянутых нами знатоков песнотворческой литературы Православной Церкви. Вместе с тем нам кажется необходимым рассмотреть это высокое произведение Дамаскина – его пасхальный канон, исходя из всего того наследия, которое им оставлено.

В канонах на двунадесятые праздники, равно как и в других произведениях, относящихся к воскресному богослужению, преподобный Иоанн Дамаскин встает перед нами как инок, пустынник, рассматривающий и постигающий глубочайшие тайны веры Христовой. Для этого им избирается и соответствующий размер песнопений, их – по местам – сложный состав слов и оборотов, иногда не слишком прозрачная отчетливость. В пасхальном же каноне все признают предельную ясность и точность выражений, мерность и отчетливость прозы. Очевидно, что в этом каноне преподобному Иоанну удалось взять тот ритм, который соответствовал самой радости и величию праздника, в какой-то мере превзойти свой привычный способ выражения в порыве высокого и радостного вдохновения. Этому великому произведению преподобного Иоанна Дамаскина воистину дано пережить все времена и эпохи, дано донести в полной сохранности до наших дней радость и истину Светлого Христова Воскресения.

Как утверждают многие исследователи, пасхальный канон является основной, главной частью богослужения пасхальной утрени, и потому именно ему дано стать центром пасхальной церковной радости как в светлую ночь Воскресения Христова, так и во все дни Светлой седмицы и последующих воскресных дней, вплоть до Вознесения Господня.

Очистим чувствия и узрим, – это первый вдохновенный призыв преподобного Иоанна, приглашающий нас вслед за пропетым первым радостным ирмосом Пасхи узнать путь, определить меру вхождения в тайну Светлого Христова Воскресения. Очистить чувства, изменить обычное внешнее и внутреннее восприятие мира – и только тогда, насколько возможно, узреть непостижимую тайну востания Христа из мертвых. Это, конечно, урок, наставление инока, научившегося путем долгих и разнообразных испытаний очищать внутреннее око души своей. Очистим чувствия и узрим неприступным светом Воскресения, Христа блистающася, – очистим чувство духовного зрения. Очистим также и чувство слуха, ухо, которое может услышать: Радуйтеся, рекуща ясно да услышим, победную поюще[126]. Это опять живое напоминание нам, живое слово, сказанное от опыта подвизающегося инока.

Но подлинную пасхальную радость слышит не только ухо подвижника; в светлую ночь всем нам дается завет очистить чувствия и одновременно сообщается уверенность в том, что мы все можем и узреть, и услышать радость Воскресения Христова. В этом – непререкаемая, безусловная сила пасхального канона преподобного Дамаскина, прозревшего, увидевшего, показавшего нам, на что способен человек, если чувства его очищены.

Преподобный Иоанн в некоторых ирмосах песней своего пасхального канона придерживается обычной, принятой темы этих ирмосов, но часто преодолевает эту установившуюся форму, и она звучит по-новому, как по-новому строит он и весь канон. Так, в ирмосах пасхального канона преподобный творец его удерживает обычное упоминание пророка Аввакума в 4-й песни, пророка Ионы – в 6-й и отроков – в 7-й; остальные же ирмосы песней преподобный Иоанн образует свободно, и все они исполнены радости великой победы Христовой.

Может быть, в ирмосе 1-й песни можно также усмотреть некоторое напоминание установленной темы – перехода евреев через Чермное море – в глаголе преведе, но это упоминание не столько повторяет обычное построение, сколько превосходит его победным гимном Воскресения Христова.

Воскресения день, просветимся, людие! Пасха, Господня Пасха! От смерти бо к жизни, и от земли к небеси Христос Бог нас преведе, победную поющия[127]. Здесь все предельно кратко, сжато, радостно. Здесь нет лишних слов и никаких размышлений; здесь только свидетельство Божественного веселия.

После того как мы призваны очистить наши чувства, мы не находим в каноне последовательного развития этой мысли. Святой песнописец как бы торопится вести нас за собой по песням канона, чтобы мы могли восчувствовать радость всего мира, видимого и невидимого, отозвавшегося на величайшее чудо нашей веры – преславное Воскресение Христово. Впрочем, может быть, в ирмосе следующей, 3-й песни, где предлагается пить новое питие, также есть обращение к нашим чувствам, тоже высоким, духовным, как выше было обращение к чувствам зрения и слуха: Приидите пиво пием новое, не от камене неплодна чудодеемое, но нетления источник из гроба одождивша Христа, в Немже утверждаемся[128].

Но видимый и невидимый мир недостаточен для того, чтобы вместить невместимую радость Пасхи, и потому дальше, кроме земли и неба, преподобным Иоанном приглашаются и преисподняя, и все умершие, чтобы вся тварь праздновала востание Христово: Ныне вся исполнишася света, небо же и земля, и преисподняя; да празднует убо вся тварь востание Христово, в Немже утверждаемся[129]. Это – тропарь 3-й песни пасхального канона. Темы сошествия Христа во ад Преподобный будет касаться и позднее. Ему необходимо сосредоточить сердце христианина на разнообразных последствиях действия Христова Воскресения в мире, и потому, бросив семя мысли о преисподней, он возвращается к ней в 5-й песни канона. Безмерное Твое благоутробие, – восклицает он в первом тропаре этой песни, – адовыми узами содержимии зряще, к свету идяху, Христе, веселыми ногами, Пасху хваляще вечную[130].

Но наряду с этими мыслями перед преподобным Иоанном уже в середине канона встает образ Христа как Агнца Божия, и образу этому он посвящает почти всю 4-ю песнь. Явися Христос, – воспевает он в первом же тропаре этой песни, – яко человек же, Агнец наречеся. С еще большей любовью и искренностью это уподобление Христа агнцу Преподобный дает в следующем тропаре, причем Христос здесь – Агнец юный, однолетний. Яко единолетный Агнец, благословенный нам венец Христос, – воспевает преподобный Иоанн, – волею за всех заклан бысть[131]. Эта одна из центральных мыслей канона будет привлекать творца его и дальше: Спасе мой, – восклицает Преподобный во втором тропаре 6-й песни, – живое же и нежертвенное заколение! – и далее соединяет с этим исповеданием величайшей Спасовой Жертвы утверждение о совоскрешении Христом и всероднаго Адама – родоначальника людей[132].

Преподобный Дамаскин не может не назвать наряду с упоминанием всероднаго Адама праотцев наших, людей Ветхого Завета, прообразовавших Христа и Его спасительную Жертву. В тропарях пасхального канона присутствует и богоотец Давид, который в восторге скачет пред сенным (прообразовательным) ковчегом. Здесь же и обращение к именам пророков Аввакума и Ионы; здесь образ отроков в пещи Вавилонской соединяется с идеей бессмертия: и страстию смертное в нетления облачит благолепие.

Но преподобный Иоанн Дамаскин – сын Нового Завета, и потому образы этого Завета в значительно большей мере обладают его сердцем и поэтическим вдохновением. Дамаскин неоднократно вспоминает жертвенный подвиг жен-мироносиц в ночь Христова Воскресения. Он приглашает в ирмосе 5-й песни встать рано, глубоким утром, и уподобиться мироносицам, только вместо вещественного благовонного мира принести Христу песнь: Утренюем утреннюю глубокý, и вместо мира песнь принесем Владыце»[133]. А в тропаре 7-й песни он даже более подробно излагает весь путь, скорбь и слезы жен-мироносиц: Жены с миры богомудрыя вслед Тебе течаху; Егоже, яко мертва, со слезами искаху, поклонишася, радующияся Живому Богу, и Пасху тайную Твоим, Христе, учеником благовестиша[134].

В Воскресении Христовом все ново, и потому Святой песнописец с такой теплотой запечатлевает все, что относится к этому Новому Завету между Богом и людьми. В своем боговдохновенном произведении он находит даже место, чтобы сказать духовно-поэтическое слово о природе Божией, о спасительной и светозарной ночи, провозвестнице светоносного дня, а говоря о самом дне Воскресения Христова, возвышается до стиля пророков и называет этот день царем и господом всех суббот в ирмосе 8-й песни. В этой песни уже отмечается тот подъем к вершине пасхального канона, который завершится в 8-й песни приглашением испить нового виноградного плода, иначе – Божественного веселия и Царства Христова: Приидите, новаго винограда рождения, Божественнаго веселия, в нарочитом дни Воскресения, Царствия Христова приобщимся[135].

И вот вершина канона – 9-я песнь с призывом в Новый, таинственный Иерусалим, который должен светиться, так как его осияла слава Господня: Светися, светися, новый Иерусалиме, слава бо Господня на тебе возсия[136]. Может быть, слова эти и не требуют перевода, так как воспринимаются не столько слухом, сколько глубоким чувством души. Это – уже таинство будущей жизни, Новый Иерусалим тайнозрителя Иоанна Богослова. Здесь, в заключительной песни канона, Преподобный нашел особую форму, особую силу для изображения этого Нового Иерусалима из Откровения. О Царстве вечной жизни песнописец уже говорил выше, в 7-й песни; там он повествовал об умерщвлении смерти, разрушении ада и начале вечного жития, но только в заключительной песни канона выражение этого начала вечной жизни, дарованной Христом, достигает своего апогея.

Два последних тропаря канона начинаются восклицанием О! Это восклицание по-гречески изображается омегой (w), заключительной буквой греческого алфавита. Омега знаменует одновременно и восклицание, восторг Преподобного песнописца, и окончание, предел его канона. Таинственно это восклицание; оно означает и Христа, Который есть Альфа и Омега нашей жизни.

В обоих упомянутых заключительных тропарях – воспевание жизни со Христом до скончания века: О Божественнаго, о любезнаго, о сладчайшаго Твоего гласа! С нами бо неложно обещался еси быти до скончания века, Христе[137]. А последний тропарь – О Пасха велия и священнейшая, Христе! – есть еще и молитва о приобщении Христу в невечернем дни Царства Христова. Этот тропарь настолько велик и проникновенен, настолько потрясает сердце, что, по существу, не имеет себе подобного во всей песнотворческой литературе:

О Пасха велия и священнейшая, Христе! О Мудросте, и Слове Божий, и Сило! Подавай нам истее Тебе причащатися в невечернем дни Царствия Твоего»[138].

Приведенный нами посильный разбор пасхального канона святого Иоанна Дамаскина имеет своею целью показать, что он, написанный с высоким вдохновением, при всей его разнообразной тематике является в то же время весьма органично построенным произведением, в котором можно выявить начало, своего рода вступление, далее – развитие различных тем, в том числе некоторых основных, руководящих, и, наконец, завершение с обращением ко Христу – Пасхе велией и священнейшей. Продуманной внутренней композиции канона соответствуют богатство и сила его словарного состава.

Канон в Неделю Фомину

Развитие отдельных идей, намеченных в пасхальном каноне преподобным Иоанном Дамаскиным, можно наблюдать в другом его произведении, относящемся к Неделе Антипасхи, Фомину воскресенью, в каноне праздника. Этот канон, помеченный именем Иоанна-монаха, не разбирается подробно в работах русских богословов и знатоков церковной письменности. В основном труде преосвященного Филарета, архиепископа Черниговского, «Историческое учение об отцах Церкви» он не показан даже в примечаниях, хотя именно в этих примечаниях маститый богослов с уверенностью высказывается о том, что Иоанн Дамаскин по своему глубокому смирению часто подписывал свои каноны именем Иоанна-монаха и что эти каноны «принадлежат знаменитому, но смиренному певцу Дамаскину»[139]. Только в своем специальном труде о песнописцах и песнопениях Греческой Церкви преосвященный Филарет делает указания, ссылаясь на мнение преподобного Максима Грека, что канон Недели Фоминой принадлежит перу преподобного Дамаскина[140].

Канон этот очень небольшой, содержит всего 26 тропарей; формально он посвящен святому апостолу Фоме, его осязанию язв Господа (14 тропарей), но по существу своему канон праздника Антипасхи есть воспевание Святого Воскресения Христова, воспевание тех сторон этого великого события, которых песнописец не смог коснуться в своем торжественном боговдохновенном произведении – пасхальном каноне. Канон Антипасхи исполнен глубоких созерцаний и размышлений Преподобного песнописца о том, чтó даровало миру Воскресение Христово.

Он и начинается раздумчивым пением первого ирмоса Поим, вси людие, от горькия работы фараони, а затем – глубоко поэтического первого тропаря: Днесь весна душам, занé Христос от гроба, якоже солнце, возсияв тридневный, мрачную бурю отгна греха нашего. Того воспоим, яко прославися[141]. Никто не может остаться равнодушным к поэзии этих исповеданий преподобного Иоанна. В службе церковной несколько необычно слышать подобное воспевание природы Божией, однако это не только образ весны как времени года, но преимущественно образ весны души, потому что Христос воскрес из гроба. Здесь образы весны, солнца и мрачной бури насколько означают земную, зримую природу, настолько же приближают понимание незримого таинства Воскресения. Христос – яко солнце; мрачная буря – наши неправды, а весна природы – весна наших душ. Случалось наблюдать, как суровые иноки, во всем верные заветам Христовым, радовались и утешались подлинным духовным утешением от необычайных слов этого канона.

Царица времен, – утверждает в радости духа творец канона дальше, – светоносному дню, дней же Царю явственнейши даронося, красит избранныя люди церковныя, непрестанно поя воскресшаго Христа»[142]. Здесь выражено именно то, о чем мы сказали выше: радует сердце церковных людей весна – царица времен – тем, что приносит в дар Царю дней воспевание Христа воскресшего.

Знакомство с богословским трудом преподобного Иоанна Дамаскина «Точное изложение православной веры», с теми именно его разделами, которые посвящены изложению творения видимого мира: неба, света, огня, светил[143],– не оставляет сомнения в том, что в каноне Антипасхи в форме церковных поэтических строф выражены те же мысли, которые имеются в богословском произведении. Здесь, несомненно, представлено одно и то же лицо, которое свой запас богословского вéдения вложило в творчество богослужебно-церковных песней канона. Канон продолжает восхваление Воскресения Христова, того именно момента в нем, что ни смерть, ни гробные печати, ни заключенные двери не удержали Христа; образ природы Божией в этой песни отходит, но опять возвращается в тропарях следующих песней.

Канон построен преподобным Иоанном так, что две основные его идеи – востание Христа из мертвых и осязание Фомино – взаимно дополняют одна другую, и это позволяет творцу канона высказать некоторые мысли, раньше не фигурировавшие.

Новыя вместо ветхих, – восклицает он в первом тропаре следующей, 3-й песни, – вместо же тленных нетленныя Крестом Твоим, Христе, совершив нас, во обновлении жизни жительствовати достойно повелел еси[144]. Таким образом, от созерцания природы видимой Преподобный переходит к утверждению обновления человеческой жизни всем подвигом Христовым.

В первых двух песнях канона преподобный Иоанн, будучи восхищен созерцанием таинства Воскресения Христова и обновления жизни во Христе, еще не касается самого образа апостола Фомы; он говорит о всех учениках, которым Христос показует язвы: язвы… учеником Твоим сохранив… свидетельство показал еси…, и только в тропарях 4-й песни Преподобный песнописец делает переход к апостолу Фоме. Ему он посвящает тропари 5-й песни и полностью – 6-ю и 8-ю песни.

Но Христос, восставший из мертвых, – по-прежнему средоточие всех помыслов Песнописца. Желчи убо вкуси, – пишет он в первом тропаре 4-й песни, обращаясь ко Христу, – древнее вкушение исцеляя, ныне же с сотом меда просвещение подая Христос праотцу, и Свое сладкое причастие[145]. Последняя мысль – общение со Христом в вечной жизни – и в пасхальном каноне была одной из излюбленных для преподобного Иоанна. К этой грядущей вечной жизни всем сердцем устремлен Преподобный и в каноне Антипасхи. В первом тропаре 7-й песни этого канона, психологически снова утверждаясь на тайне Воскресения Христова, он восклицает: Яко первый есть дней, и господственный светоносный сий, воньже радоватися достойно новым и Божественным людем с трепетом, приносит бо и века образ, яко осмица совершая будущаго, превозносимый отцев и наш Боже, благословен еси[146].

Осмица, восьмой день – день будущего века – рождается, возникает, утверждается на таинстве Воскресения Христова. Это – первый из всех дней, светоносный и господственный, день радости новых людей Божиих; он приносит образ будущего века. Этот образ осмицы будущего нам представляется одной из величайших высот гения преподобного Иоанна.

В тропаре 7-й песни, относящемся к апостолу Фоме, преподобный Иоанн пользуется случаем, чтобы сказать лишний раз об одном из важнейших догматов – о двух естествах Христовых: Трепетен [апостол Фома] ощути действо, Спасе, сугубое, двема естествома в Тебе соединяемыма неслиянно[147]. В тропаре 8-й песни преподобный Иоанн, богословствуя, восклицает: Твое неудобное сокровище, утаенное нам отверзе Фома, богословив бо языком богоносным, пойте Господа, глаголаше[148].

Заключительная, 9-я песнь канона содержит умиротворенное, светлое славословие; мысль творца канона не возвращается ни к свидетельствам о вечной жизни, ни к идее о восьмом дне. Твой светлый день и пресветлый, Христе, – изъясняется Преподобный в этой заключительной песни, – всесветлую благодать, воньже красный добротою учеником Твоим предстал еси, в песнех величаем[149]. Последнее выражение – в песнех величаем (или песньми величаем) – будет повторяться в заключение всех тропарей этой песни, причем Преподобный найдет возможность, не называя апостола Фомы, сказать, что он величает Христа воскресшего, бренною дланию осязаема в ребра и не опаливша сию огнем невещественнаго Божественнаго существа[150].

В ексапостиларии вновь повторяются основные идеи, изложенные в каноне. Днесь весна благоухает и новая тварь ликует, – читаем мы в нем. – Днесь взимаются ключи дверей и неверия Фомы, друга, вопиюща: Господь и Бог мой[151].

Из сделанного нами разбора канона праздника Антипасхи очевидно, что мысль и чувства Преподобного песнописца постоянно расширялись и обновлялись при духовном соприкосновении со спасительной тайной нашей веры – Воскресением Христовым.

Воскресные песнопения Октоиха

Из воскресных песнопений Октоиха, написанных преподобным Иоанном Дамаскиным, целесообразно отдельно рассмотреть стихиры, и среди них особо догматики, а также каноны.

Воскресные стихиры на Господи, воззвах сразу и тепло объемлют душу молящегося. Они различны по своему смыслу и напеву и всегда создают особый ритм наступающего воскресного дня. Они, эти стихиры, вместе с напевом своим обладают особой мягкостью, молитвенностью, убежденностью призыва праздновать Воскресение Спаса Христа и с Ним совоскресать.

Вечерния наша молитвы приими, Святый Господи, – слышим мы в напевах стихир 1-го гласа, – и подаждь нам оставление грехов, яко Един еси явлей в мире воскресение[152]. В следующих стихирах того же гласа развивается мысль об избавлении нас Христом от беззаконий наших.

Многие из воскресных стихир, напротив, бывают и суровы; в них печатлеется основная мысль о Крестной смерти Христовой и только потом о Воскресении. Таковы стихиры 3, 4, 5, 6-го гласов, но каждая гласовая группа этих стихир, имея свой, особый музыкальный строй, особенно действует и на душу, по-разному открывает празднование воскресного дня. Очень утешительны стихиры, где прославляется Святая Троица. Воспеванию тайны этого догмата посвящена, в частности, последняя, третья стихира 3-го гласа. Славлю Отца и Сына силу, – слышим мы слова святого Иоанна, – и Святаго Духа пою власть, нераздельное, несозданное Божество, Троицу Единосущную, царствующую в век века. Касаются глубины души и образы из второй стихиры 5-го гласа: Воскресение даяй роду человеческому, яко овча на заколение ведеся.

Но вот опять мягкость образов и теплота напева в стихирах 8-го гласа: Вечернюю песнь и словесную службу Тебе, Христе, приносим, яко благоволил еси помиловати нас Воскресением (первая стихира). Эта мысль о помиловании нас Воскресением, об оставлении грехов наших Воскресением развивается в последующих стихирах того же гласа, в результате чего сердце человеческое обретает себе твердую и верную надежду помилования, и это неотторжимо.

Если в приведенных воскресных стихирах на Господи, воззвах святой Иоанн Дамаскин излагает в поэтической форме те богословские мысли, которые он строго обосновывает в своих научных трудах, и особенно в «Точном изложении православной веры», то еще больше определяется эта связь в торжественных заключительных Богородичных стихирах – догматиках. О последних преосвященный Филарет, архиепископ Черниговский, свидетельствует как о произведениях превосходных, и прежде всего по их догматическому содержанию. Он признает, что, помимо основного догмата о воплощении Сына Божия, и все остальные догматы находят место в догматиках преподобного Иоанна Дамаскина[153].

Догматики, как правило, значительны по своему размеру. Они посвящены воспеванию Пресвятой Девы Марии. Матерь Божия именуется в них Небесною дверью; Она – Безплотных песнь и верных удобрение (глас 1-й); Она подобна купине, которая не сгараше, опаляема (глас 2-й); Она и Неискусобрачная Невеста (глас 5-й); Она и Дева паче слова и разума (глас 7-й)[154]. В этих величественных стихирах преподобный Иоанн Дамаскин находит возможным и даже необходимым сказать также о догмате, касающемся двух естеств Господа нашего, о спасении нас подвигом Христовым и о прочих таинствах нашего исповедания.

Не во двою лицу разделяемый, – убежденно звучит исповедание Преподобного в догматике 6-го гласа, – но во двою естеству неслитно познаваемый… И, может быть, еще сильнее тот же догмат выражен в догматике 8-го гласа. Царь Небесный за человеколюбие на земли явися и с человеки поживе, – слышим мы, потрясенные до глубины сердца смыслом изображенного (и торжественностью напева!), – един есть Сын, сугуб естеством, но не Ипостасию.

В догматике 7-го гласа преподобный Иоанн убеждает нас, что идеже бо хощет Бог, побеждается естества чин, а в догматике 4-го гласа находит особо искренние, глубоко трогающие нас уверения, что Господь наш заблуждшее горохищное обрет овча, на рамо восприим, ко Отцу принесет[155]. Этого взятого на рамо, погибшего овча знаменует и омофор православного епископа.

Разбор всех воскресных канонов Дамаскина вряд ли возможен в пределах одного очерка. Этот разбор мог бы составить самостоятельный труд, предполагающий и воспроизведение всего творчества Преподобного песнописца в составлении Октоиха. В нашем разборе канонов мы остановимся преимущественно на оценке ирмосов отдельных песней по гласам Октоиха, выявляя в них типичные с нашей точки зрения черты.

В воскресных канонах, особенно же в ирмосах этих канонов, можно выделить два основных момента. Это, прежде всего, спасительные догматы нашей веры, которые звучат и в стихирах на Господи, воззвах; во-вторых, – голос и молитва человека-христианина, ищущего спасения от обладающего им греха, и здесь Преподобный песнописец как бы усвояется этому гибнущему в беззакониях грешнику и от его имени воссылает вопли и мольбы о помиловании. Имеются в ирмосах канонов и отдельные поэтические обобщения миросозерцания и исповедания человека, обретающегося в Церкви.

Воскресные каноны преподобного Иоанна Дамаскина начинаются ирмосом 1-й песни 1-го гласа, где Преподобный отражает чудо, происшедшее с ним, когда была исцелена его отсеченная десница: Твоя победительная десница боголепно в крепости прославися[156]. Эту десную руку Преподобный будет потом неоднократно упоминать и в своих антифонах, исполненных глубокого внутреннего чувства.

Основной догмат, который воспевает преподобный Иоанн в ирмосах своих воскресных канонов, – догмат Боговоплощения. Положил еси к нам твердую любовь, Господи, – говорит преподобный Дамаскин в ирмосе 4-й песни 3-го гласа, – Единороднаго бо Твоего Сына за ны на смерть дал еси. Эта же мысль видоизменяется в ирмосе 4-й песни 7-го гласа, где голос молящегося обращен уже не к Отцу, а к Сыну: Отча недра не оставль, и сошед на землю, Христе Боже. И вновь как бы печатлеется исповедание спасения нашего в ирмосе 4-й песни 2-го гласа: Пришел еси от Девы, не ходатай, ни Ангел, но Сам, Господи, воплощся, и спасл еси всего мя, человека. Воистину спасает нас только Господь, Сын Божий, Бог Слово – ни ходатай, ни ангел не может сотворить спасения. Догмат Боговоплощения преподобный Иоанн постоянно носит в душе и потому – чаще в ирмосах 9-й песни – всегда по-новому говорит об этом таинстве нашей веры. Образ чистаго Рождества Твоего огнепалимая купина показа неопальная, – свидетельствует он в ирмосе 1-го гласа. Нетления искушением рождшая и всехитрецу Слову плоть взаимодавшая, – говорит он в ирмосе 7-го гласа. И особо торжественно и величественно вещает Преподобный в ирмосе 5-го гласа: Исаие, ликуй, Дева име во чреве и роди Сына Еммануила. Этот торжественный ирмос поется при совершении Таинств христианских: Священства и Брака.

Вспоминает преподобный Иоанн Дамаскин и образ Церкви Христовой. Веселится о Тебе Церковь Твоя, Христе, зовущи: Ты моя крепость, Господи, и прибежище, и утверждение, – поет он в ирмосе 3-й песни 4-го гласа. Христос моя сила, Бог и Господь, – честн!ая Церковь боголепно поет, взывающи, – слышим мы в 4-й песни 6-го гласа. Среди этих общецерковных возгласов явственно проступают и вздохи верующего человека, борющегося с грехом, и Преподобный песнописец прислушивается к этой борьбе и скорбит вместе с этим человеком общей человеческой скорбью.

Обыде нас последняя бездна, – восклицает он в ирмосе 6-й песни 1-го гласа, – несть избавляяй, вменихомся яко овцы заколения. В ирмосе 5-й песни уже 5-го гласа он опять вопиет: Одеяйся светом яко ризою, к Тебе утренюю и Тебе зову: душу мою просвети омраченную, Христе, яко Един Благоутробен.

Особенно отличаются подобными скорбными мольбами ирмосы 8-го гласа. Так, в 4-й песни из глубины человеческого сердца, находящегося в скорби, исторгается исповедание: Ты моя крепость, Господи, Ты моя и сила, Ты мой Бог, Ты мое радование. А в следующей, 5-й песни содержится уже горький плач оставленности: Вскую мя отринул еси от Лица Твоего, Свете незаходимый, и покрыла мя есть чуждая тьма окаяннаго. И в 6-й песни продолжаются те же скорбные излияния: Очисти мя, Спасе, многа бо беззакония моя и из глубины зол возведи, молюся.

В ирмосах воскресных канонов Преподобный песнописец поверяет церковной лире свои глубокие богословские поиски. Иже от не сущих вся Приведый, словом созидаемая, – воспевает Преподобный, как бы восходя мысленно к началу начал, – совершаемая Духом, Вседержителю Вышний, в любви Твоей утверди мене (ирмос 3-й песни 3-го гласа). Ту же идею прослеживаем и в 3-й песни 7-го гласа: В начале небеса всесильным Словом Твоим утверждей, Господи Спасе, и вседетельным и Божиим Духом всю силу их. Ирмос той же песни 8-го гласа звучит легче и короче: Утверждей в начале небеса разумом и землю на водах основавый. И, пожалуй, особенно глубоко звучит богословие преподобного Иоанна в ирмосе 9-й песни 6-го гласа: Бога человеком невозможно видети, на Негоже не смеют чини ангельстии взирати. Мы знаем из житий святых, что этот ирмос, это изречение произносилось ими в поворотные моменты их жизни. Бога человеком невозможно видети.

Таковы труды преподобного Иоанна Дамаскина в стихирах и канонах созданного им Октоиха.

Из изложения двух последних разделов становится очевидно, что воспевание Воскресения Христова и всех последствий этого преславного чуда составляет один из центральных, наиболее обширных по своему объему трудов преподобного песнописца. Недаром это почувствовало и религиозное сознание поэта А. К. Толстого, когда, освобожденный от запрета писать, святой Иоанн в его поэме восклицает:

Именно воскресная песня, песня Воскресения Христова воистину является основой творчества преподобного Иоанна, и она воистину взошла, как солнце, на тверди церковной.

Каноны на двунадесятые праздники

В канонах на двунадесятые праздники преподобный Иоанн Дамаскин еще более отчетливо раскрывается как боговдохновенный песнотворец.

Большая часть этих канонов написана стихами, где Преподобный песнописец встает перед нами как поэт, отражающий тончайшие духовные чувства не только в строках ирмосов и тропарей, но даже в акростихах канонов, которые тоже иногда пишутся стихами. Здесь преподобный Иоанн Дамаскин говорит о том, как дорого ему дело песнопевца, как эту способность – воспевать песни Господу – он ставит выше всего другого. Каноны святого Иоанна построены так, что начальная буква каждой строки ирмоса и тропаря входит в акростих, и если в каноне 130 стихотворных строк, то в акростихе 130 букв. Так, в каноне на Рождество Христово имеется 26 ирмосов и тропарей, по пять строк в каждом. Другие праздничные каноны также построены по этому принципу.

В акростихе канона на Рождество Христово преподобный Иоанн молитвенно воспевает: Ты же, Царь, спаси от бед песнопевцев, – говоря здесь о всех, слагающих церковные песни, не отделяя себя от других, но, напротив, смиренно объединяя себя со всеми остальными. Также и в акростихе канона на Богоявление, представляющем собою четверостишие из гекзаметров и пентаметров, преподобный Иоанн пишет о деле песнопевцев и заключает следующим образом: А певцам сих песней Он, милосердый, подает благодать. Наконец, и в акростихе канона на Пятидесятницу преподобный Иоанн в стихотворной форме ублажает Духа Утешителя, приносящего в огненных языках… благодать и песнопевцам.

Делание песнопевца было так жизненно важно для преподобного Иоанна, что он вводит мысль об этом в акростихи своих наиболее известных канонов. Поистине велик был труд поэта, сумевшего подобрать к 130–135 буквам своего акростиха, выражающего основную идею канона, те 130–135 строк, начальные буквы которых формировали бы этот акростих. Если при этом еще учесть, что и акростих, и каждый ирмос и тропарь построены в стихотворной форме, становится ясно, почему местами труден для понимания смысл песнопений Дамаскина; однако вместе с трудностью понимания отдельных мест его произведений в них заключается и большая глубина, та польза, которая происходит из рассмотрения богословского смысла его изречений.

В том случае, когда преподобный Иоанн пишет каноны стихами, он обычно употребляет шестистопный ямб или ямбический триметр, как отмечает архиепископ Черниговский Филарет. Каждый стих как ирмоса, так и тропаря содержит пять строк.

При исследовании праздничных канонов преподобного Иоанна Дамаскина удается выделить ряд вопросов, наиболее близких для святого песнопевца, которые волнуют его, а также те идеи, к которым он постоянно возвращается и освещает их с разных сторон. Имеются у преподобного Иоанна в этих канонах и отдельные излюбленные выражения, которые много раз повторяются и в тропарях, и в ирмосах. Есть, наконец, признаки, которые роднят каноны на великие праздники с тем основным, что было нами определено в его знаменитом пасхальном каноне.

Если остановиться вначале на отдельных мыслях, близких святому Иоанну, это снова будут его воззвания к Богу и молитвы о достойном песнопении. Призри на пения рабов, Благодетелю, врага смиряя вознесенную гордыню, – молитвенно восклицает преподобный Иоанн в ирмосе 3-й песни канона на Рождество Христово и продолжает: Носяй же, Всевидче, греха превышше непоколеблемо утвержденныя, Блаже, певцы основанием веры[158]. В том же каноне в ирмосе 5-й песни Преподобный песнописец просит милости и удобной стези всем, бодренно ныне совершающим песнь, яко Благодетелю. В ирмосе 6-й песни того же канона святой Иоанн, поминая пророка Иону, рад сказать о себе как песнопевце: Христу воспеваю, зол губителю. Дальше, в ирмосе 8-й песни, поминая отроков еврейских, он свидетельствует, что люди к пению возставляет благодать.

И, наконец, знаменитый ирмос 9-й песни, являющийся задостойником праздника, точно отражает все мысли преподобного Иоанна о песнопении: Любити убо нам, яко безбедное страхом удобее молчание; любовию же, Дево, песни ткати спротяженно сложенныя, неудобно есть. Но и, Мати, силу, елико есть произволение, даждь[159]. По страху, исповедует здесь Преподобный, лучше бы хранить молчание, а по любви составлять стройно сложенные песни нелегко, но дай нам силу сотворить эти песни, просит он Божию Матерь.

Молитва о помощи в деле песнопевца и исповедание сладости этого труда опять звучат в ирмосах канона на другой двунадесятый праздник – Крещение Господне. В ирмосе 3-й песни преподобный Иоанн воспевает избавление от сетей врага и тут же предлагает составить сладкопесненное слово Богу, что из всех даров наших составляет наибольшую приятность. На церковно-славянском это звучит так: Радуимся и разшири́м уста, слово плетуще от словес сладкопения, имже к нам наслаждается дарований[160].

Нам кажется необходимым подчеркнуть это личное высказывание преподобного Иоанна, чтобы установить, что́ Преподобный считал самым важным в своем творчестве. Из приведенных слов мы видим, как не правы те критики, которые считали его песнотворческую деятельность чем-то совершенно случайным в его трудах богослова и диалектика. Мы видим из приведенных цитат, как свято чтил преподобный Иоанн Дамаскин служение Церкви в качестве песнопевца, как постоянно умолял Господа о помощи в этом деле, которое считал для себя самым дорогим.

Преподобный Иоанн снабдевает даром пения и ветхозаветных пророков, прообразовательно говорящих о благодати Нового Завета. Так, он утверждает в ирмосе 4-й песни канона на Богоявление о пророке Аввакуме: Огнем очищся тайнаго зрения, поя пророк человеков новодейство. И в ирмосе заключительной, 9-й песни канона он опять свидетельствует о даре песнопевца. Обращаясь к Божией Матери, Преподобный поет: Достойно хвалим, яко Благодетеля, дар носяще песнь благодарения.

Обильным потоком эти же мысли Преподобного песнописца текут в его каноне на Вознесение Господне. Здесь не только в ирмосах песней, но и в тропарях многократно и весьма разнообразно изъявляется чувство воспевания Христа, возносящегося на небо. Тут Преподобный говорит и поим, и воспоим, и возопих, и вопием; тут воспевание Христа усвояется ангельским ликам, тут опять ублажаются отроки в пещи как песнословцы, тут и священники приглашаются, чтобы воспеть песнь, а 9-я, заключительная песнь превращается в дивное величание Господа, восходящего ко Отцу[161].

В каноне на Пятидесятницу, написанном, как и каноны на Рождество Христово и Богоявление, стихами в размеренном ритме, опять проявляется торжество песнопения. Уже в ирмосе 1-й песни, усвояя пророку Моисею видение Бога и приятие Духа Святаго, преподобный Иоанн возвещает, что пророк видит Сущаго и научается Духа разуму, хваля Божественными песньми. В том же каноне, в ирмосе 4-й песни, Триипостасного Бога, яко Благодетеля, поют Апостолы, в 8-й – отроцы. И, как обычно, в ирмосе 9-й песни, посвященной Богоматери, Преподобный песнописец исповедует, что никто не может Ее пети достойно и что восхвалить и прославить Божию Матерь можно только согласно, устами всех поющих и молящихся[162]. Наконец, в праздник Успения Богоматери преподобный Иоанн находит возможным говорить об исходной песни в первом тропаре канона: Девы отроковицы, с Мариамиею пророчицею песнь исходную ныне воскликните. В 5-й песни преподобный Иоанн обращается к трубам богословов, чтобы воспеть Пречистыя Девы успение[163]. Так через все свои наиболее совершенные церковные песнопения Преподобный гимнограф проносит признание, исповедание радости и сладости для него песнотворческого труда.

Преподобному Иоанну воистину дается в восторге чистого молитвенного вдохновения сказать в своих канонах слово, которое может воскресить и поддержать унывающую душу. Так, услышанные нами за радостной службой Рождества Христова слова канона преподобного Иоанна Высотою Царствуяй небес, милосердием совершает о нас (песнь 3-я, тропарь второй) окрыляют наше сердце, и именно это краткое выражение милости Божией, причем именно на церковно-славянском языке, оказывает свое великое воздействие на человека. А как потрясают нас слова ирмоса 6-й песни канона на праздник Богоявления, где извествуется, что Спаситель наш, Сын сый светозарен, произниче из человеча рода! Здесь и радостное пение, и тонкость выражения живописуют, образуют праздник, непостижимый в своей сути: Сам Христос омывает грехи наши, погружаясь в воды Иордана.

В канонах этих двух названных праздников можно приметить выражение стезя (), которое особенно дорого Преподобному песнописцу и которое он многократно повторяет в том и другом каноне, каждый раз находя этому слову новое применение. Стезю проходну небесе полагает нам, – спешит уверить нас преподобный Иоанн в ирмосе 1-й песни Рождественского канона. И мы принимаем это уверение сердцем и душою, тем более что оно так сродно, так близко нам, так просится в наше восприятие «малой Пасхи». Снова воспевается стезя в ирмосе 5-й песни канона; теперь это уже просьба, молитва: Прииди, подаваяй удобну стезю, по нейже востекающе, обрящем славу.

В каноне на Богоявление термин стезя звучит уже иначе. В ирмосе 5-й песни преподобный Иоанн свидетельствует, что мы, люди Нового Завета, очищением Духа измовени, к новой пристахом неблазненной стези, водящей в неприступную радость… В первых двух тропарях 7-й песни того же канона говорится о том, что, охраняя нас от поползновенныя стези, Христос, крестившийся во Иордане, некоснителне ведет нас к нетленней и полезней стези[164].

Особенно обильно собираются чудные речения преподобного Иоанна в каноне на праздник Пятидесятницы. Начиная канон, в первом же тропаре Святой песнописец с большим дерзновением и вместе верой изрекает утешительные слова Господа, обращенные к Его ученикам: Рекоша Чистая и Честн!ая Уста: разлучения вам не будет, о друзи! Аз бо на Отчем вышнем престоле соседя, излию Духа, возсияти желающим благодать независтную. Эти Чистая и Честная Уста утешали впоследствии многих страдальцев, внушая им надежду и на свидание с близкими, и на непреложную во все века помощь и благодать Духа Святаго[165]. Дальше, в ирмосе 5-й песни, как бы восприняв силу духовную от обилия благодати святого дня Пятидесятницы, преподобный Иоанн восклицает, утешая верующих, убеждая их и путеводствуя к подлинной духовной радости: Решительное очищение грехов, огнедохновенную приимите Духа рóсу, о чада светообразная церковная. Как утешительно нам сознавать, что даже при глубине нашего падения, при нашем недостоинстве мы, находясь в Церкви, принимая ее спасительные таинства, можем быть светообразными чадами церковными! И это подлинно так; в этом – утверждение нашего бытия, и поручитель тому – наш чудный песнопевец, утвердивший нас в том, что мы – светообразная чада церковная, сам выстрадавший это утверждение своей жизнью, – преподобный отец наш, святой Иоанн Дамаскин.

Каноны преподобного Иоанна на двунадесятые праздники содержат в себе, кроме изложенного, также и основополагающие богословские истины, которых он не мог не коснуться в своих сочинениях, особенно же в своем «Точном изложении православной веры», по существу будучи систематиком христианских догматов. Наиболее прославленные каноны Преподобного песнописца позволяют отметить, что его тревожат судьбы мира, лежащего во зле; далее, что он видит немощь человеческую и поэтому особенно отчетливо понимает, что́ дало пришествие Христово людям. Все эти три положения взаимно объединены, соприсутствуют друг другу и находят отражение в службе тех праздников, которые воспевает Преподобный.

Так, в каноне на Рождество Христово мы видим, как преподобный Иоанн прославляет Христа, разрушившего нашу лютую вражду с Богом Своим явлением во плоти и сокрушившего этим явлением силу душепагубного властителя: Лютую вражду, юже к нам Владыка отсекая паки плотским пришествием, да держащаго разрушит душетлеющаго. И ниже он свидетельствует, что Христос являл Свою обильную благодать там, где умножался грех: Подая тамо неизреченную благодать, идеже множайший процвете грех. И так же сильно Преподобный в 7-й песни говорит о том, что Христос ниспроверг зле неудержанно возвышаемый, нечестно бесящийся от развращения мира… грех[166]. Но в том же каноне преподобный Иоанн Дамаскин употребляет еще более сильные обороты, чтобы изобразить непостижимую глубину милосердия Божия к людям. Так, в 3-й песни он воспевает, что Слово Божие милосердием совершает о нас спасение, а в 4-й говорит, что Христос благоволи… запечатанную утробу проити истощанием странным, что младый Младенец есть рода человеча обновление, которое провидел еще пророк Аввакум, и что, наконец, для того, чтобы уничтожить силу человекоубийцы, Спаситель приходит, заблуждшее на пажить обращая цветотворную из пустынных холмов (песнь 8-я).

И что же есть человеческое естество, каким представляется человек в этом каноне преподобного Иоанна? Мы – темнопадшия во мраце прегрешений сыны (песнь 6-я), а Христос – Помощник человеков (песнь 7-я). Указанное нами воспевание благодати Божией, многообразно покоряющей в естестве нашем царствующий грех и силу душепагубного властителя, проходит через все песни канонов преподобного Иоанна, причем то одно, то другое, то третье догматическое положение наиболее реально выдвигается на первый план и преподносится нам Преподобным в глубоких молитвенных раздумьях.

Так, в каноне на Богоявление Преподобный песнописец особенно углубляет вопрос о действии сил тьмы в мире, о подверженности человека греху. В частности, в 1-й песни свидетельствуется о том, что Христос пришел к водам Иорданским, чтобы освободить родоначальника нашего от мрачного сонма, лика мрачна… исхитити, скверны же всякия очистити тварь. В следующей же песни утверждается, что враг наш, зверя злодейственнаго воображся в естество, приразился к Владыке для сокрушения собственной враждебной головы. Эта мысль развивается и далее. Преподобный песнописец называет врага змием и в 4-й песни вопиет из глубины сердца, что Бог Слово уловляет змиев, гнездам натекая многими сетьми, то есть, приступая к гнездилищам змей со многими сетями, Господь совершает их ловитву. Но и это не успокаивает дух Преподобного. Ему потребно еще и еще подчеркнуть эту мысль и как бы предупредить христиан, как велика опасность. В 6-й песни он опять говорит о спасении от змия человекоубийцы, а в ирмосе 7-й песни с радостью свидетельствует, что Спаситель наш, вошедший в воды Иордана, опали струею змиевы главы. В этом праздничном каноне преподобный Иоанн находит для определения сил зла и другие термины; он говорит о тьме, о злобе. Темже вода ныне, якоже пламень, одеваяй вредную злобу, Христе, – вещает Преподобный в 7-й песни. Един стенет тмы предстатель, – утверждает он в 8-й, а в ирмосе 5-й песни излагает свое мировоззрение на весь процесс спасения людей: Врага темнаго и оскверненнаго яда очищением Духа измовени, к новой пристахом неблазненной стези, водящей в неприступную радость, единем приступну, имже Бог примирися[167].

В том же каноне Преподобный всесторонне прославляет подвиг Христов. Он находит особые выражения для Божественной природы Спасителя мира. Утру явльшуся человеком светоносну, – начинает он свой канон и именует Христа Царем солнца. Он дает Христу наречения Всесветлого Слова, Слова нареченного. А наше естество Преподобный отец видит убеленным через подвиг Христов: Да убедится всякое земное естество, от падения ныне на небо возводимо. Мы становимся сынами света и освобождаемся от власти тьмы. Свободна убо тварь познавается, – восклицает Преподобный в 8-й песни, – и сынове света, прежде омраченнии.

Тот же догмат искупления является центральным для святого Иоанна Дамаскина и в остальных его праздничных канонах, с той только разницей, что один из освещаемых моментов искупительного акта может быть весьма редуцирован за счет преобладания других. Так, в каноне на Пятидесятницу только однажды упоминается о борьбе с врагом спасения, в которой помогает нам Дух Святый, вещества ненавистнаго палительный скверн, в основном же здесь – славословие искупительного подвига Христова и победы Духа Божия. В этом каноне, где восхваляется Святая Троица, Ее действие в мире, особо примечательны слова преподобного Иоанна, относящиеся к преображению человека силою Божественной благодати. Здесь и уверение, что не будет Апостолам и всем верующим людям разлуки с вознесшимся Христом; здесь и утешительные слова о ниспослании Святаго Духа Апостолам (равномощнаго Твоего Духа апостолом истинно послал еси) и о даровании людям в изобилии Его благодати (насытительный же Дух подаваеши). Благодаря этому уврачевана природа недугующаго человеческаго естества и люди стали просвещенными и светозарными, светящеся, блистающе, изменяемы странным изменением благолепнейшим, и премудро славят трисветлое Существо.

Преподобный песнописец помнит естество человеческое и в каноне на Вознесение Господне, где многократно исповедует, что вознесшийся Христос вознес на небеса род наш (песнь 3-я), естество человеческое… тлением падшее возставил (там же) и умерщвленное наше грехом естество привел к Отцу Небесному[168].

Анализируя другие каноны преподобного Дамаскина на двунадесятые праздники, необходимо отметить, что везде он является глубоким психологом, постигающим сущность человеческой природы, везде зовет человека к соединению с Богом, везде показывает, какого высокого духовного состояния могут достигнуть люди, усвоившие подвиг Христов и изменившиеся под действием благодати Святаго Духа.

Последнее, о чем необходимо упомянуть при рассмотрении канонов преподобного Иоанна на двунадесятые праздники, – это то, что в них есть общего с его пасхальным каноном. Общее это мы усматриваем в его стремлении напомнить человеку о его вечном бытии, блаженной вечности, пакибытии. В каноне на Рождество Христово, в окончании его, он говорит: Христокраснии людие… ныне утешаются пакибытием. В заключительной части канона на Богоявление мы слышим, что, возводя человеческое существо к совершенству, Царь Безначальный дает ему нескончаемую жизнь (ныне в безпрестаннем воздати житии). В каноне на Пятидесятницу, в 4-й песни, Преподобный говорит о бане пакибытия: Баню Божественную пакибытия… дождоточи́ши ми струю от нетленнопрободеннаго Твоего ребра, о Божий Слове, запечатлея теплотою Духа. В пасхальном каноне преподобный Иоанн молился о том, чтобы мы могли истее причащаться Христу в невечернем дни Его Царствия, и здесь – те же чувства вечной жизни, каждый раз имеющие различные оттенки. В этом единстве чувств и есть существо Преподобного песнопевца.

Наряду с канонами двунадесятых праздников преподобный Иоанн часто писал и стихиры на эти праздники. Так, имеются его стихиры на Рождество Христово, на Крещение Господне, на Успение Пресвятой Богородицы, а также на Сретение Господне. Все стихиры преподобного Иоанна отмечены печатью того же высокого дарования, которое характерно и для его канонов. Стихиры преподобного Иоанна часто являются основными выразителями главной идеи праздника, подобно литийной стихире на Рождество Христово Небо и земля или стихире на Сретение Господне Да отверзется дверь небесная днесь.

Преподобным Иоанном писаны каноны и стихиры и на некоторые другие праздники, а также некоторым святым, как, например, святителю Василию Великому, сорока мученикам Севастийским и другим. По мнению архиепископа Черниговского Филарета, в богослужебных книгах не всегда упоминается имя преподобного Иоанна под той или иной стихирой; он перечисляет многих святых, в службе которым стихиры помечены именем Иоанна-монаха или именем Иоанна Дамаскина[169].

Из служб Великого поста, согласно исследованию И. А. Карабинова о Постной Триоди, к трудам преподобного Иоанна Дамаскина относятся: канон святому великомученику Феодору Тирону в пяток первой седмицы и второй канон Лазаревой субботы, а также стихиры самогласны Сырной субботы, Лазаревой субботы, Недели ваий и всех дней Страстной седмицы. О стихирах дней Страстной седмицы И. А. Карабинов делает следующее замечание: так как стихиры этих же дней писал и преподобный Косма Маиумский, удается установить, что друзья работали «совместно по одному общему плану». Так, преподобный Косма писал стихиры преимущественно на Великие Понедельник и Среду, а преподобный Иоанн Дамаскин – преимущественно на Великие Вторник и Четверг. Преподобному же Иоанну принадлежат стихиры Великого Пятка: Уже омакается трость изречения и Великой Субботы: Днесь ад стеня вопиет и другие[170]. Согласно И. А. Карабинову, в старой славянской Триоди 24 алфавитные стихиры на вечерни в среду пятой седмицы Великого поста также приписываются святому Иоанну Дамаскину[171].

Воскресные антифоны Октоиха

Особого разбора в смысле их характеристики требуют воскресные антифоны Октоиха. Мы убеждены, что должный анализ их заслуживает специального исследования, где могли бы быть освещены различные вопросы, которые поднимает в тропарях антифонов их создатель. В нашем разборе мы можем это сделать лишь постольку, поскольку касаемся по возможности всего гимнографического достояния преподобного Иоанна Дамаскина.

В последнее время появились указания западных богословов[172] на то, что воскресные антифоны следует связывать с именем преподобного Феодора Студита. Вместе с тем ни у преосвященного Черниговского Филарета[173], ни у профессора А. П. Голубцова[174], ни у других православных исследователей вопрос о принадлежности антифонов творчеству святого Иоанна Дамаскина не вызывает сомнения; подобный вопрос даже не ставится. Больше того, в своем разборе трудов святого Иоанна Дамаскина архиепископ Филарет говорит о том, что антифоны по их «поэтической силе» особенно выделяются среди других произведений Преподобного, что они «превосходны». А. П. Голубцов, перечисляя различные гимнографические произведения святого Иоанна Дамаскина, называет среди них и антифоны. Выражая некоторые критические замечания относительно отдельных песнопений преподобного Иоанна, Голубцов вместе с тем свидетельствует: «Как составитель Октоиха, Дамаскин является замечательною личностью в истории церковного пения, и труды по этой части дают ему высокое и почетное место в ряду литургических деятелей Восточной Церкви». По нашему мнению, антифоны преподобного Иоанна Дамаскина весьма близки по стилю и внутреннему характеру к его воскресным и праздничным канонам.

Воскресные антифоны построены на основе псалмов Давида, называемых песнями восхождения. Они охватывают тексты псалмов со 119-го по 132-й (за исключением псалма 131). Псалмы эти дают, таким образом, темы для антифонов всех восьми гласов. Каждый глас включает группу из трех антифонов, в восьмом гласе – четыре антифона. В свою очередь, каждый из антифонов содержит три тропаря; два первых из них развивают мысль, взятую из псалмов – песней восхождения; третий, заключительный тропарь содержит славословие Святаго Духа как Обновителя твари, споклоняемого Отцу и Сыну. Таким образом, в группе антифонов каждого гласа содержится девять тропарей (в восьмом гласе – двенадцать). Тема тропарей антифонов 1-го гласа соответствует теме 5-го; во 2-м гласе – соответствие теме 6-го гласа, в 3-м – 7-го и в 4-м – 8-го.

Антифоны 1-го и 5-го гласов берут свою основу в псалмах 119–121; антифоны 2-го и 6-го гласов написаны на основании 122–124-го псалмов; антифоны 3-го и 7-го гласов построены на основе 125–127-го псалмов; в антифонах 4-го гласа используются псалмы 128–130; в антифонах 8-го гласа к последним присоединяется еще псалом 132.

Псалмы святого пророка Давида, положенные в основу воскресных антифонов, очень выразительны сами по себе и богаты глубокими чувствами веры, надежды на Бога, славословия Его. Преподобный Иоанн Дамаскин дал этим псалмам новозаветное толкование. Преосвященный Филарет, архиепископ Черниговский, замечает, что антифоны писаны стихами.

Трудно отдать предпочтение антифонам какого-либо гласа, ибо в каждом из них имеются образцы высокой поэзии и глубокого внутреннего смысла; все они, повторяя утверждение преосвященного Филарета, «превосходны». Вместе с тем, сопоставляя их с псалмами, на которых они построены, можно сразу установить, что антифоны Октоиха – молитва инока, новозаветного подвижника, шествующего нелегким путем отшельнического жития. Это отчетливо видно уже из 1-го антифона 1-го гласа, где инок исповедует: Пустынным непрестанное Божественное желание бывает, мира сущим суетнаго кромé[175]. В антифонах параллельного, 5-го гласа эта мысль раскрывается дальше; внутренним подвигом и молитвенными трудами иноки обретают духовную радость и блаженство: Пустынным живот блажен есть, Божественным рачением воскриляющимся. Впрочем, это утешение дается не сразу, и Преподобный творец антифонов раскрывает болезни и скорби иноческого пути. Внегда скорбети ми, – вопиет он, – услыши моя болезни, Господи, Тебе зову (1-й антифон 1-го гласа). А в антифоне параллельного, 5-го гласа преподобный Иоанн в состоянии глубокой скорби просит Господа: Избави душу мою от языка льстиваго.

Согласно развитию мыслей псалмов – песней восхождения, творец антифонов говорит дальше о мысленных горах – высоте и святости Божественных законов, на которые он должен взойти в своем одиноком житии, но для этого необходима добродетель, победа над грехом. Впрочем, как следует из антифона 5-го гласа, это могут быть горы и другого значения – горний мир, откуда иноку приходит Божия помощь: На горы, душе, воздвигнемся, гряди тамо, отнюдуже помощь идет. А дальше, во втором тропаре 2-го антифона, дается уже воистину новозаветная трактовка Давидова псалма. Преподобный Иоанн утверждает (из опыта!), что десница Господня касается его; он просит быть огражденным ею от всякого зла: Десная Твоя рука и мене, Христе, касающися, от лести всякия да сохранит. Смирение и дерзновение одновременно! Это – то, чего не знали, не могли испытывать праведники Ветхого Завета.

На небо очи пущаю моего сердца, – слышим мы в 1-м антифоне 2-го гласа, – к Тебе, Спасе, спаси мя Твоим осиянием. Каково дерзновение раба Христова, человека, живущего в Новом Завете! Он поднимает очи сердца на небо и с уверенностью просит спасти его осиянием Спасителя. И это так психологически верно, потому что раб Христов, кроме глубокого смирения своего, знает и радость с духовным утешением. В антифоне 6-го гласа эта же мысль выражается так: На небо очи мои возвожу к Тебе, Слове, ущедри мя, да живу Тебе. В тех же антифонах 2-го и 6-го гласов после дерзновенной, казалось бы, просьбы христианина следует его исповедание своего недостоинства, греховности природы своей, неустойчивой в добре. Помилуй нас, – слышим мы в антифоне 2-го гласа, – согрешающих Тебе много на всякий час, о Христе мой, и даждь образ прежде конца покаятися Тебе. А в антифоне 6-го гласа это звучит так: Помилуй нас, уничиженных, устрояя благопотребныя Твоя сосуды, Слове.

Творец антифонов очень часто, обращаясь ко Христу, называет Его этим дивным именем – Слово. Так, Словом он именует Христа и в третьем тропаре 1-го антифона 2-го гласа, воспевающем Духа Святаго: Святому Духу еже царствовати подобает, освящати, подвизати тварь: Бог бо есть единосущен Отцу и Слову.

Во 2-м антифоне 6-го гласа, прося защиты от врагов, преподобный Иоанн опять взывает к Слову: Зубы их да не ята будет душа моя, яко птенец, Слове. Тот, кто читал «Точное изложение православной веры», знает, как часто и с какой любовью преподобный Дамаскин называет Господа Иисуса Христа в этом произведении Словом. Совершенно очевидно, что и в своем поэтическом творении – в антифонах – Преподобный пользуется этим излюбленным и дорогим для него именованием Спасителя.

Третьи тропари антифонов, так называемые «славные»[176], преподобный Иоанн чаще всего посвящает воспеванию Духа Святаго. Так, в 3-м антифоне 2-го гласа исповедуется: Святым Духом точится всяка премудрость, отсюду благодать апостолом, и страдальчествы величаются мученицы, и пророцы зрят. Так велика и разнообразна благодать Святаго Духа и так прекрасно и одновременно тонко изобразил это святой Дамаскин! В 1-м антифоне 6-го гласа также имеется замечательный тропарь, прославляющий действие Святаго Духа в мире: Святому Духу всякая всеспасительная вина, аще коему Сей по достоянию дхнет, скоро вземлет от земных, восперяет, возращает, устрояет горе; Святаго Духа держава на всех, – воспевает Преподобный песнописец в заключительном тропаре антифонов 6-го гласа, – Ему же вышняя воинства покланяются со всяким дыханием дольным. Мир ангелов и мир видимый (всякое дыхание дольное) объяты державой Духа Святаго, и все поклоняются Ему, Духу жизни, Благому Утешителю.

В антифонах 3-го и 7-го гласов человека нашей эпохи может привлечь трактовка преподобным Дамаскиным вопроса скорби и радости. Исходя из соответствующих стихов псалма Давида, Преподобный песнописец произносит: В юг сеющии слезами Божественными, жнут класы радостию присноживотия (1-й антифон 3-го гласа). Всякая скорбь, если она с Божественными слезами, приносит колос – и не один – вечной радости. В последних словах легко услышать отголоски излюбленной темы Дамаскина, которую он вдохновенно изложил в своем пасхальном каноне, которой касался он и в наиболее прославленных своих песнопениях на двунадесятые праздники.

В 1-м антифоне параллельного, 7-го гласа выраженная выше мысль о скорби и радости звучит следующим образом: В юг сеяй скорби постныя со слезами, сей радостныя пожнет рукояти присноживопитания. Здесь при отличном от 3-го гласа напеве по-другому звучит и основная мысль песнопения; здесь сеющий скорби постныя со слезами уже не класы (колосья) радости пожинает, а целые снопы – рукояти присноживопитания. Одна сладость выраженного здесь образа может глубоко поддержать скорбящую, унывающую душу, а сущность выраженного еще больше ее утешает; в христианстве так близки между собою горе и радость, печаль и утешение, скорби постныя и рукояти присноживопитания!

В разбираемых антифонах 3-го и 7-го гласов имеется множество и других глубоких мыслей и образов; всех их в достаточной мере невозможно коснуться. Здесь и утверждение, что дом добродетелей, дом душевный построен крепко тогда только, когда его созиждет Господь. Здесь говорится также о сыноположении святых (опять верный новозаветный образ!), о том, что плода чревна Духом Сынотвореное Тебе Христу, якоже и Отцу святии всегда суть (глас 3-й) или что святии духодвижно прозябают отеческая предания сыноположения» (глас 7-й).

Примечательно то, что в антифонах 3-го и 7-го гласов преподобного песнописца опять захватывают образы видимой природы и, в частности, растительного мира (впрочем, это идет в согласии с псалмами Давида; Преподобный только избирает для основы антифонов те стихи, которые более соответствуют выражению его мысли). Например, в последнем антифоне 3-го гласа появляется образ ветвей. Окрест трапéзы Твоея, – восклицает преподобный Дамаскин, – возвеселися зря Твоя, Пастыреначальниче, исчадия носяща ветви благоделания. Это – гимн радости, обращенный ко Христу-Пастыреначальнику с выражением духовного восторга, потому что вокруг непостижимой, необъятной трапезы учения Христова вырастают чада, дети, носящие подлинные плоды добра – ветви благоделания. В антифоне 7-го гласа эта же мысль выражена, может быть, еще тоньше, искреннее: Окрест трапезы Твоея, яко стеблие, видя исчадия Твоя, радуйся и веселися, приводя сия Христови, Пастыреначальнику. Радость и веселие в том, что чада (исчадия) приведены Христу, что они не только носят ветви благоделания, но и сами, яко стеблие (как ветви), окружают Его непостижимую Трапезу.

Как и в антифонах предыдущих гласов, в разбираемых антифонах 3-го и 7-го гласов имеются «славные» тропари, в которых воспевается держава Духа Святаго. В частности, в 1-м антифоне 7-го гласа Святому Духу усвояются все духовные дарования: Святым Духом Источник Божественных сокровищ, от Негоже премудрость, разум, страх. Тому хвала и слава, честь и держава.

Антифоны 4-го гласа, особенно первый – От юности моея… являются наиболее известными, так как их положено употреблять в богослужениях на все полиелейные праздники. Антифоны параллельного, 8-го гласа излагают мысли, близкие к тому, что имеются во всех трех антифонах 4-го. Как уже указывалось, в 8-м гласе имеется дополнительный, 4-й антифон, написанный на тему 132-го псалма Се что добро, или что красно.

В 1-м антифоне 4-го гласа опять звучит мольба о заступлении от страстей, которая так часто и в различной форме звучала во всех антифонах, затронутых нами выше. Мольба эта так понятна и близка всем; отсюда, возможно, и популярность этих строк: От юности моея мнози борют мя страсти, но Сам мя заступи и спаси, Спасе мой. Дальше идет предупреждение тем, кто ненавидит горний Сион: Яко трава бо огнем будете изсохше. А потом следуют утешение в исповедании Духа Святаго и надежда, что Его животворящей силой мы можем возвыситься и просветиться: Святым Духом всяка душа живится и чистотою возвышается, светлеется Троическим единством священнотайне. Кроме этого 1-го антифона, во 2-м и 3-м также можно найти много мыслей о духовных ценностях, необходимых человеку на его жизненном пути. Здесь, например, говорится о надежде на Бога, о возвышении сердца к Богу и опять имеется воспевание Духа Святаго: Святым Духом точатся благодатныя струи, напаяюща всяку тварь ко оживлению.

Здесь, в 3-м антифоне, преподобный Иоанн, взяв за основание строки 130-го псалма, видоизменяет их применительно к состоянию людей Нового Завета. К матери своей, – говорит он, – якоже имать кто любовь, ко Господу тепльше люблением должни есмы. Наше самое живое, наиболее дорогое чувство любви к матери Преподобный берет для того, чтобы растопить, растрогать наше сердце и чтобы показать нам, что любовь к Богу должна быть еще более живой и теплой.

Вероятно, на эту тему можно было бы сказать очень многое, если сопоставить строки антифона со стихами исходного псалма и показать, как любовь к Богу в христианстве, помимо своей внутренней теплоты, может быть и велика, и всеобъемлюща.

В антифонах параллельного, 8-го гласа слово мать Преподобный песнописец относит к земле и говорит: К матери своей земли отходяй всяк, паки разрешается, прияти муки или почести поживших. Здесь мысль о последнем пределе человеческой жизни, и весь тропарь имеет совершенно иное звучание, чем в соответствующем тропаре 4-го гласа. Здесь ход мыслей Преподобного песнотворца идет по совершенно иному пути. Можно заметить, что эти мысли продолжают идею предыдущего тропаря, где также говорится о конце человеческой жизни: Воззвах Тебе, Господи, вонми, приклони ми ухо Твое, вопиющу, и очисти, прежде даже не возмеши мене отсюду.

Очень сильно написан дополнительный, 4-й антифон, не имеющий себе параллелей в другом гласе. Он заключает в себе мысль о духовной красоте общежития людей, собранных во имя Бога. Се ныне что добро, или что красно, – воспевает Преподобный, – но еже жити братии вкупе, в сем бо Господь обеща живот вечный. Это – исповедь инока Иоанна, прожившего основную часть жизни в обществе братии, в монастырской келии, откуда вышло столько живительных творений. Преподобный ублажает эту жизнь несмотря на то, что много претерпел в монастыре и даже чересчур строго был наказан своим старцем – лишен возможности изливать свою душу пред Господом в духовных песнопениях.

Тему для последнего, заключительного тропаря 4-го антифона 8-го гласа преподобный Иоанн берет уже из Нового Завета, из Евангелия. Здесь в основу положена заповедь Христова о добровольной нищете евангельской. О ризе своей, – говорится в этом тропаре, – Иже крины сельныя украшаяй, повелевает, яко не подобает пещися. Подобная свобода от всего необходима была ученику Христову – преподобному иноку Иоанну, чтобы тем свободней, тем беспрепятственней мог он служить основному делу своей жизни.

Личность преподобного Иоанна Дамаскина

Все сказанное (далеко не полно) о произведениях преподобного Иоанна Дамаскина, отражающих опыт его церковной песнотворческой деятельности, требует известного заключения, попытки воссоздания его личности.

Чтó может добавить к анализу личности, к прославлению души «златоструйного» Иоанна Дамаскина слово современного человека, объятого всеми слабостями и недугами? Святая Церковь, еще в древности причислив Иоанна Дамаскина к лику святых, с любовью сохранила для нас, усвоила и возвестила все то, что Преподобный с великим старанием, трудом и вдохновением создал как церковный песнописец. Люди церковные уже более тысячелетия пользуются трудами преподобного Иоанна и находят в его песнопениях во все времена разносторонние, поддерживающие их душу святые чувства, соответствующие тому или иному периоду церковного года.

Это прежде всего – Пасха Господня, когда вместе с неизъяснимой радостью, изображенной золотою струею слова преподобного Иоанна, мы наполняемся чувством вечности, близости к нам Христа воскресшего и нас возвеселившего.

Это и воскресная служба каждой седмицы, каждый раз знаменующая Пасху, Светлое Христово Воскресение, исторгающая нас из тягот и обыденности нашей жизни, утешающая нас всегда новым (восемь гласов!) песнопением, напевом, сладостью всегда новых словесных образов, стихир и канонов, прославляющих Воскресшего Христа.

Это – дни двунадесятых праздников церковных, когда в канонах – вслед за высокими, наполненными дивной торжественностью речениями преподобного Космы Маиумского – мы ждем близкого нам, человекам, слова преподобного Иоанна Дамаскина, потому что только он один, зная нашу природу, сказал: Рекоша Чистая и Честнáя Уста: разлучения вам не будет, о друзи.

Это и высокая поэзия канона Недели Антипасхи, раскрывающая силу Воскресения Христова – весны наших душ. Это, наконец, и надгробные стихиры, или последняя песнь над нашими близкими, которая завершает весь чин погребения и всегда поставляет нас перед лицом того факта, что всякая житейская сладость причастна печали.

Естественно, наша попытка воссоздать образ преподобного Иоанна Дамаскина обречена на известную неполноту и условность, поскольку в нашем очерке мы не касались той стороны его творчества, которая принадлежит богословию, апологетике и диалектике.

Вместе с тем если учесть свидетельство самого Преподобного, что сложение церковных песней, весь объем песнотворческого делания среди других сторон его деятельности является для него дороже и выше, то мы можем позволить себе эту попытку, полагая, что она может быть недалека от истины, как, впрочем, и всякий воспроизводимый по прошествии значительного периода времени портрет великого художника.

Итак, если говорить о преподобном Иоанне как личности, перед нами встает прежде всего великий художник слова, духовный поэт, который питал свое вдохновение и выражал свои сокровенные мысли исходя из тех догматических истин, разбору которых он посвятил многие богословские труды.

При создании духовного портрета преподобного Иоанна Дамаскина необходимо учесть особенности его происхождения и образования в условиях его времени. Сын крупного вельможи, министра при дворе халифа, Иоанн с детства пользовался привилегиями своего высокого положения и потому рано занял высокий пост при дворе. Благодаря заботам отца, а по существу – действием Промысла Божия Иоанн получил всестороннее образование от просвещенного инока Космы, обладавшего различными познаниями как в области точных наук и богословия, так и в области музыки. Воспитанный в семье в духе христианских истин, проводя свое детство вместе с приемным сыном отца, своим побратимом Космой, Иоанн воспринял от своего учителя еще более глубокое познание христианства, причем познание это было воспринято от человека, опытно познавшего в жизни и радости, и скорби христианина.

Отмечается, что Иоанн обладал большими способностями, «счастливыми дарованиями», как свидетельствует преосвященный Филарет, архиепископ Черниговский[177], и потому мог успешно воспринять уроки своего учителя по всем преподаваемым ему дисциплинам.

Благодаря своим способностям Иоанн в короткий срок познал разнообразные стороны тогдашней интеллектуальной жизни, и мы видим в нем впоследствии сформировавшегося богослова и поэта-гимнографа и музыканта, положившего на различные напевы-гласы церковные песнопения и на все века прославившегося как составитель Октоиха.

Вследствие своего высокого происхождения Иоанн довольно рано делается градоначальником дамасским и становится первым министром халифа. Но он – христианин с глубоко внедренными в его сердце истинами христианства, и уже при дворе, не имея сил сдерживать своей ревности, он пишет обличительные послания.

Трагически кончается для Иоанна его жизнь при дворе мусульманского владыки, и вот он с отсеченной и чудесно исцеленной десницей покидает не только дворец халифа, но и мир. Отныне он – инок Иоанн. В это же время, по чудесном исцелении, проявляются способности Иоанна как поэта и песнотворца: он пишет свою знаменитую песнь О Тебе радуется, Благодатная, всякая тварь…

Позднее большому внутреннему переживанию инока Иоанна в связи с запрещением писать духовные песни последует после разрешившегося конфликта исключительное раскрытие его творческих сил, и вот он – творец знаменитого «Точного изложения православной веры» и других богословско-философских произведений, своих превосходных праздничных канонов и стихир.

В монастыре преподобного Иоанна постигает новое испытание: его брата и друга, который вместе с ним ушел в обитель святого Саввы, назначают епископом города Маиумы – и духовные друзья должны расстаться. Этому единственному и любимому другу своему преподобный Иоанн посвящает «Источник вéдения», в котором сосредоточены труды по диалектике, а также сочинение против ересей и изложение православной веры. Эту книгу он посылает святому Косме с глубоко прочувствованной надписью, обращается к нему как епископу, вменяя себя его младшим братом.

При последующем императоре Иоанн Дамаскин терпит еще большие, чем прежде, обвинения и нападки, даже ввергается в темницу за защиту иконопочитания. Но по-прежнему звучит лира Преподобного, по-прежнему он проявляет себя и как апологет, и как песнописец. На свободе, в тишине иноческой келии предает преподобный Иоанн дух свой Богу, дожив до глубокой старости.

Таковы основные этапы жизни преподобного Иоанна Дамаскина, могущие помочь нам в раскрытии его личности как преподобного песнописца. В целом жизнь святого Иоанна Дамаскина по своему внешнему течению была преисполнена различных великих и малых скорбей. В целом уже от юности на нем лежала печать избрания, печать жребия Христова, как он и сам говорит в одном из тропарей своих антифонов: не оставляет бо Христос жезла на жребии Своем[178].

Изо всего страдальческого целокупного опыта своей жизни преподобный Иоанн выходит глубоко вдумывающимся в жизнь богословом, непоколебимым исповедником спасительных догматов христианских и их провозвестником и – что было наиболее близко его тонкой поэтической душе – становится вдохновенным песнотворцем церковным, в сладости пения священных песней находящим себе равновесие, радость и способность жить.

Какова была окраска всего его внутреннего облика? Из его богословских произведений, особенно же из его высказываний в песнопениях церковных, складывается впечатление, что это был вдумчивый мыслитель-поэт, находящий свою подлинную радость в творчестве естественно, помимо своих иноческих подвигов келейных.

Отсюда, из келии, несмотря на большие, ощутимо пережитые им горести, несмотря на глубокие разочарования, которые он вынес из общения с людьми преимущественно высокого положения (император, халиф и др.), он в своих песнопениях идет к человеку с большой духовной любовью, приносит ему, прививает подлинную духовную радость, указывает непреткновенный, верный шаг по пути жизни под покровом, под знаком Креста и Воскресения Христова. Это был поистине деятельный, постоянно вооруженный верой Христовой поэт-инок, весь светящийся любовью к человеку.

Не случайно, уступая этой сострадательной любви в то время, когда над ним тяготел запрет писать, он исторг слова, глубоко утешающие скорбящего брата: Кая житейская сладость пребывает печали непричастна? Кая ли слава стоит на земли непреложна?[179]

Следы той же попечительной духовной любви мы обнаруживаем в канонах великих праздников, где Преподобный песнописец, не скрывая от нас, не умаляя злобы человекоубийцы диавола, напротив же, ярко изображая ее, указывает выход, зовет ко спасению грешных сынов человеческих, темнопадших во мраце прегрешений. Сколько нежности духовной, снисходительности, терпения, мудрости проявляет он, с тем чтобы позвать души этих сыновей ко спасению! Как отчетливо, даже блистательно изображает он мир Христов, спасительность подвига Христова, как призывает к спасительной стезе, по нейже востекающе обрящем славу[180]!

Профессор Е. И. Ловягин, вникая в суть переводимых им канонов на двунадесятые праздники, свидетельствует о святом Иоанне Дамаскине, что он, в частности, в каноне на Рождество Христово «изображает преимущественно те спасительные действия, которые произошли для рода человеческого от явления Сына Божия во плоти», а в каноне на Крещение Господне «преимущественно изображает… какие именно духовные плоды доставило нам Крещение Господне». Ту же мысль о возрождении человечества благодатью Триединого Божества профессор Е. И. Ловягин усматривает в канонах преподобного Иоанна Дамаскина на Святую Пятидесятницу и остальные двунадесятые праздники.

Спасение, изведение человека из мрака и глубин греха в свет, веселие и любовь Христову и всей Святой Троицы есть наиважнейшая, по нашему мнению, самое первое отличие, которое выделяет труды (особенно каноны) Иоанна Дамаскина среди трудов других песнописцев. Божественное Домостроительство спасения человека, жертва Христова и пришествие Святаго Духа – это то, что не устает воспевать Преподобный, упоенный радостью, великим счастьем, что он позвал грешников на новую, спасительную и неблазненную стезю. Таково величие любви духовной, не знающей себе ослабы!

Помазуеши, совершая человеческое существо, Царю Безначальне, Духа общением[181],– исповедует Преподобный. Это прежде всего дорого ему; ради этого он готов терпеть непрестающие скорби и болезни, лишь бы человек знал, какое духовное богатство уготовано ему обнищанием Христа и пришествием, общением Духа.

Призыв преподобного Иоанна Дамаскина к свободному раскрытию в себе всех сил души навстречу благодати, призыв, преисполненный любви и сострадания, так нужен нам; он не утерял в веках своего значения, а может быть, даже приобрел еще большую силу в наши дни.

Последнее, на чем необходимо остановиться в постижении личности преподобного Иоанна Дамаскина, – это его исполненное любви отношение ко всему созданному миру Божию, и особенно к видимой природе. Во всем песнотворческом достоянии Церкви никому из песнописцев (кроме преподобного Космы Маиумского, но у того совсем по-другому) не удалось сказать таких проникновенных и опять же психологически близких человеку слов, какие сказал о природе Божией преподобный Иоанн Дамаскин.

Здесь неуместны повторения, но если иметь в виду образы природы Божией, данные Преподобным в отдельных строках антифонов (написанных стихами), его обращения в праздничных канонах ко всем стихиям мира, наконец, его глубокие размышления о природе души человеческой в его воспоминании царицы времен – весны (в каноне на Антипасху), – этого будет достаточно, чтобы запечатлеть образ преподобного Иоанна Дамаскина как глубочайшего психолога и тонкого поэта-песнописца.

В заключительных строках данного очерка нам представляется необходимым сказать следующее. Святая Церковь сохранила нам неоценимое сокровище своего богослужения на протяжении многих веков. Сила и красота этого богослужения, его воздействие на человеческую душу не потерялись до нашего времени. Непроизвольно, даже как бы помимо своей воли – в силу безусловности служения Богу и Его поиска – человеческие души влекутся к Церкви как живому богочеловеческому организму, где находят утоление своей извечной жажды, паче же всего очищение от грехов и спасение непостижимой милостью Божественной благодати.

И среди живого наследия Церкви, живых скрижалей ее слова – в совершении чина Божественной службы, пленяющей человеческую душу в горняя, – особенно ценны, особенно охраняются труды святых отцов, посвятивших себя составлению песней церковных, образующих весь чин богослужения. В числе этих бессмертных имен, давших людям неугасающее пламя Божественной жизни, имя преподобного Иоанна Дамаскина, богослова и песнотворца VIII века, занимает одно из видных (если не первое) мест.

Нам очень отрадно в заключение сослаться на мнение Первосвятителя и Предстоятеля Церкви Русской, ныне покойного патриарха Алексия, который в своей речи, произнесенной 18 апреля 1948 года по поводу церковного пения, сказал: «…такие песнописцы, как св<ятой> Иоанн Дамаскин… и другие древние творцы церковных песнопений – навсегда останутся идеалами церковного творчества»[182].

Литургическое богословие и труды церковных песнописцев

Труды песнопевцев и отцов Церкви, вошедшие в состав богослужения, рассматриваются в последнее время как особый раздел – литургическое богословие. Мы не находим подобного определения в работах маститых исследователей песнопения и песнопевцев Православной Церкви ни в XIX веке, ни в начале XX века. С трактовкой богослужебного достояния отцов и песнопевцев Церкви как литургического богословия мы встречаемся только во второй половине XX столетия – особенно отчетливо она представлена преосвященным Вениамином (Миловым)[183].

Разбирая чинопоследование вечерни, утрени и других частей богослужения Православной Церкви, изложенное в различных богослужебных книгах, преосвященный Вениамин, касаясь трудов святых песнописцев, весьма обстоятельно излагает значение тех или иных произведений, которые, будучи посвящены различным спасительным догматам нашего православного исповедания, и в наше время имеют непосредственное отношение к жизни, подвигу и великому делу спасения каждого из членов Церкви – как мирянина, так и инока.

Автор «Чтений по литургическому богословию» отдает дань как отдельным отцам, так и их различным произведениям, то бегло, то более подробно касаясь тех основных богословских положений, которые в них раскрываются. Эти-то положения и составляют живую ткань предмета литургического богословия.

В наших опытах разбора богослужебного достояния Православной Церкви мы пошли по пути исследования отдельных творцов этого великого достояния – с уяснением как отдельных богословских истин, являющихся предметом воспевания этих отцов, так и возможного понимания индивидуальности каждого из преподобных песнопевцев, обогативших в меру своих дарований сокровищницу православного богослужения.

Тем плодотворней было бы, по нашему разумению, сопоставить между собой различные подходы к изучению православной литургии; рассмотреть труды отдельных церковных песнопевцев со стороны их значимости как литургистов-богословов, иными словами – со стороны участия каждого из церковных песнописцев в созидании литургического богословия.

Сила православного богослужения – в его непосредственном воздействии на человеческую душу, и потому анализ этого воздействия, возможно, и не является безусловным, как безусловно само священнодействие богослужения. Вместе с тем исследование источников, тех живых кладезей, которые питают это Безусловное, не может быть признано излишним, тщетным.

Каждый, кто молится в храме, кто возлюбил церковную доброту, красоту святого богослужения, тем самым сегодня уже причастен литургическому богословию. Он учится и учит, как мудрствовать, как проходить жизненное поприще с помощью молитв и славословий тех столпов Духа, которые посвятили свои силы и жизнь служению Церкви, устрояя чин ее Божественного богослужения.

Одним из таких столпов Духа, одним из наиболее ранних и пламенных деятелей на поприще песнотворчества несомненно является преподобный Андрей, архиепископ Критский, песнописец VII и начала VIII века.

Преподобный Андрей Критский жил и писал в том периоде византийской церковной поэзии, который признается профессором И. А. Карабиновым порой ее расцвета и обнимает время с V по IX век[184]. Этот расцвет начинается в восточной части Византии, в Сирии, откуда позднее церковная поэзия движется на запад; в частности, в Константинополе тогда увеличивается количество песнописцев.

По мнению архиепископа Филарета Черниговского, период, в которой жил и творил преподобный Андрей, наполнен бедствиями, которые святая Церковь терпела от ислама, монофизитства и монофелитства. Период этот преосвященный Филарет определяет сроками от 620 до 850 года[185]. Преподобный Андрей Критский жил в начале означенного периода, когда усилилось развитие ислама.

Конец ознакомительного фрагмента.