Цепные псы пантеонов. Глава 2. Пойдете на корм, но не рыбам (И. В. Чубаха, 2006)

Ночная сырость пробирала до дрожи, но искать место под утлым навесом среди вповалку храпящих немытых сограждан очень не хотелось.

– Это банши из ужастиков, только наяву! – Почти скулил Антону на ухо оседлавший соседнюю кочку незнакомец в рваном и отчаянно грязном кашемировом пальто, – Эта нерусская дрянь вопит так, что кровь стынет в жилах. Да что там кровь?! У моего «мерсюка» мотор заглох, так они меня и повязали. Я поехал присмотреть место для шашлычной на кольцевой, оказался… обделанный по самое грызло. А ты здесь какими судьбами?

Антон слушал вполуха, его коробил запах, который источала его же недубленая шкура: комары и гнус на русском Севере готовы высосать подчистую любую мишень, пришлось тщательно разжевать последнюю сигарету и намазаться доморощенным репилентом.

– Банши? – тяжело вздохнул Петров.

– Банши, винт им в грызло, банши. Нам тут один ботаник, которого потом за лишние мозги уволокли долой отсюда, втолковывал, типа в гороховые времена это были ангелы, которых по западлу кинули забытые боги. И типа сначала, получив отставку, эти дамочки крутились возле везунчиков, которых смерть отпустила погулять. А потом красавицы пошли вразнос, и стали стопудовым гарантом оверкиля, понятно, для тех, кто их видит.

Насчет гарантии оверкиля Антон бы еще посомневался, не умел он пасовать даже поставленный к стенке перед взводом снайперов. А вот насчет того, что получил возможность воочию наблюдать именно баншей, Антон Петров уже не жужжал. Их – небольшую группу случайных смертных товарищей – «посреди ночи и леса» пасли умопомрачительные платиновые блондинки, ряженые в кружевное нижнее белье всех оттенков белого.

Ежу понятно, Антон угодил в плен не к родным и закадычным, уже пару месяцев охотившимся на него, врагам-финансистам, а черт знает, к кому, но душу сие открытие не грело. Причем, «черт знает» в контексте ситуации являлось отнюдь не фигуральным выражением, и только демоническими усилиями воли Антон Петров сдерживался, чтобы не завопить «Чур меня!!!».

По сути это был концлагерь, только без колючей проволоки, здешние конвоиры не испытывали в колючке брезгливой необходимости, имея в арсенале средства с гораздо большей эффективностью. Антона и еще где-то полтинник схожих горемык содержали внутри выложенной из гранитных глыб окружности, кстати, старательно копирующей памятник друидской архитектуры Стоун Хедж. Дюжина прельстительных красавиц-баншей, шурша откровенными кружевами и куртуазным шелком, грациозно перепархивала с одной глыбы на другую в безмолвном хороводе. А над всем этим, в смачном фиолете ночного неба, возвышался нереально сверкающий огнями – будто кремлевская елка – самый что ни на есть готический, замок.

Можно было поверить, что такой подиумно-фривольный сейшн – шуточки поехавшей крыши, но в институте Антона накачали разными прикладными знаниями, и среди прочих тремя способами отличать реальность от бреда, подробности опустим. Так вот все это – банши, концлагерь, замок – происходило наяву!

– И все-таки, брателло, как тебя сюда угораздило? – набивался товарищ под драным пальто в друзья. – Кстати, меня Серегой зовут.

– Познакомился с девицей…

– Из этих? – кашемировое пальто кивнуло на ближайшую не ведающую гравитации красотку.

Чудо как хороша, кудряшки пышной грозовой тучей, бюст Мерлин Монро, а стройные, как Останкинская телебашня, ноги упакованы в зефирные гольфы с подвязками. Прелестница примагничивала взгляд напрочь, только вот либидо оставалось к картинке напрочь равнодушным.

– Другая. Та в гигантскую гадюку превратилась, я, конечно, растопырился морской звездой, но она мигом скрутила руки-ноги.

– А ты знаешь, зачем мы здесь? – Серега явно претендовал на должность покровителя.

– Ну?

– Ботаник объяснял, мы типа батареек «Энерджайзер» для здешних гоблинов. Наши муки выцеживают и из них льют типа пули для стрельбы по доллару: чтобы евро поднималось, а доллар падал. На ужине не пей компот, в него добавляют какую-то гадость, чтоб мучения оказывались еще горше. В натуре, самым грубым колдовским образом соки из нас выжимают. Мы им нужны, без нас они – фуфло канделяберное! Слышь, ты, я вижу, парень бойкий, – перешел к делу Серега, и глазки его предсказуемо-воровато забегали. – А у нас компашка нормальных пацанов нарисовалась, как хавку начнут раздавать, рискнем на рывок…

– Всякой твари – по репе?

– Идея лепше, чем оказаться жертвой влажной уборки! Мы им нужны, а не они нам, без нас они фуфло отцеженное.

Может, это и был единственный шанс убраться из фантастического концлагеря подобру-поздорову своим ходом, но Антона жизнь учила не доверять предложениям с бухты-барахты. То есть похоронить вакансию на побег следовало оперативно и без скандала.

– Банши, говоришь? Во времена, когда боги смерти служили верховным богам, у них тоже были свои ангелы. Приближенные слуги будущих повелителей мертвых должны были наводить ужас на паству, заставляя людей усерднее молиться и жертвовать на храмы. – Речь Антона журчала плавно, словно вода из исправного крана, сам же Антон смотрел не в глаза собеседнику, а на заслоняющий полную луну могучий замок. Мало-мальски логичного объяснения, откуда в российской глубинке возникло готическое диво, у Антона так и не появилось, – банши были среди этих ангелов. После предательства верховных и падения повелителей смерти часть таких ангелов была уничтожена, что вызвало ликование паствы, часть перешла на службу к новым хозяевам. Их способности были востребованы, банши повезло.

– Братан, чего это с тобой? – осторожно отодвинулся Серега в рваном пальто.

Врубивший технику слива скользких контактов Антон продолжал витийствовать с видом торгового агента российско-канадской компании:

– Темный дар пророчества позволял ей видеть будущую смерть каждого нового хозяина и вовремя уходить от него. Иметь на службе банши значило быть уверенным в собственном завтра, и привлечь новых союзников, слуг и почитателей. Поэтому ее берегли и лелеяли. За тысячелетия она считанные разы бывала в битве, и ее способности не могли не деградировать. Настал момент, когда она начала совершать ошибки, и ее слава живого талисмана быстро превратилась в свою противоположность. Банши стала символом проклятия и проводником смерти, – лечил Антон Петров, как по бумажке.

– Че, крышу конкретно сорвало? – взмыл с точки и отступил на шаг Серега, даже забыв отряхнуть от налипших песчинок колени.

– Лишенная хозяина, банши влилась в ряды избранных, когда их сила клонилась к упадку. Ее ночной полет всегда несет смерть, а ее крик заставляет живых вздрагивать от ужаса и замирать в неподвижности. Лидеры избранных любят прибегать к помощи Банши, ибо она способна сделать то, что никто другой не сделает, но они же стремятся избавится от нее, когда дело закончено. – Пока наш друг Петров молотил всю эту, как бы так мягко назвать… словесную контрацепцию, евоный аналитический дар мытарило другое. Конечно, ориентированию на местности его учили не бугры из «Альфы», но азы «чуть выше среднего» он усвоил. И вот результаты визуального наблюдения – по стратегическим параметрам ситуация – «Гвоздь в гроб», местоположение – как прежде Карелия, рекомендации к дальнейшим телодвижениям – повадка «Раненый на 90% уссурийский тигр».

– Так ты тоже – ботаник!? – навесил ярлык, сплюнул и потопал на другой край огороженной камнями территории товарищ в кашемире.

– Это разумно, это правильно, – тут же присел на освободившуюся кочку новый гражданин. Мужичонка, кутающийся в засаленную телогрейку без пуговиц. – Зачем, не жрамши, ноги беспокоить, когда все едино отсюда попробуешь сбежать – и голый Вася?

Антон прикинул, что второй говорун по повадкам менее опасен, и если подскажет, что в этой неволе к чему, беседа окажется только полезной:

– А ты, мил человек, давно здесь? – изобразил Петров, что в принципе не сторонится знакомств.

– Вторую неделю кукую. Соседка у меня повесилась, а баба не чужая была. Наш поп уперся, дескать, ни в жисть самоубийцу на кладбище хоронить не позволю, вот я ночью и потопал могилку копать… а очухался уже здесь, и голый Вася.

Если этот тип хотел себя выдать за лапотный народ, то только лишний раз напряг Антона. Петров зуб был готов дать, что так в среде аборигенов не «гутарят». Грубо косил новый знакомец, вот только зачем?

– И что здесь за распорядок?

– Ты, когда жрать принесут, компот не пей. Только все одно света белого не увидишь, не пугайся, я в смысле – днем мы на травке колодами мертвыми лежим, вся житуха только по ночам, чистое колдовство. И даже не спим днями-то, просто будто нету нас. По научному «коллапс», а по нашему «драбадан».

Упоминание научной фени не могло не вызвать у Петрова грустной улыбки, ведь он влип в эту историю, убегая от прошлой жизни. Серега-шашлычник не ошибся в ярлыке, некогда Антон Петров был истинным ботаником из ботаников, только в закрытом институте, курируемом ГРУ. Проще говоря, Антон Петров являлся крепким спецом по ядам растительного и животного происхождения, и когда институт задышал на ладан от скудного финансирования, одним результатом одного опыта Антона заинтересовалась одна мощная финансовая структура. Эти банкиры успешно подминали заводы, порты и чиновников, но с Петровым нашла коса на камень…

Концлагерь всколыхнуло некое оживление, из под навеса стали выбираться грязные людишки, вычесывая пятернями из волос солому. Кстати, по женскому полу здесь присутствовало полное отсутствие. Может быть, банши отказывались сторожить пленный прекрасный пол из женской солидарности?

– Если жрать хочешь, держись меня, – новый товарищ, показательно-вульгарно кряхтя, встал на ноги. – Только компоту ни-ни, а то – голый Вася! А режим здесь – не бей лежачего, и кормят на убой. Солнце садится, мы приходим в себя, потом на лошади пару бочек воды привозят, кто желает – переходит к водным процедурам.

Что было с ним после того, как гигантская обольстительница-змея попутала, Антон Петров тоже не мог вспомнить. Он очнулся здесь, и даже всуе определил, что провалялся «под наркозом» всего пару часов, а не суток, только по фазе луны и отсутствию сосущего чувства голода. В этой части особых противоречий с личным опытом в повествовании мужичка он не ущучил.

А ведь как мило обхаживали перспективные друзья-финансисты Антона в охоте за его открытием. Первое их телодвижение заслуживало пять баллов без оговорок: хотя сам Петров считал свое открытие забавным пустячком, и не афишировал, денежные тузы заслали публикации в иноземные научные журналы. На Антона посыпались реверансы от именитых лабораторий… да что там – цитировать и ссылаться на «эпохальный труд молодого русского ученого» чуть ли не вошло в моду у этих долбанных европейских бакалавров. И тут же, а ля «между прочим», в дверь позвонил а ля «продюсер»…

На вытоптанную проплешину в центре каменного кольца двое не выделяющихся лампасами из массы пленников – правда, была в шестерках некая халдейская гордость – вынесли огромный армейский термос и богатый прорехами полиэтиленовый мешок с гремучей посудой. Послушники вернулись к каменной ограде и оттуда следующим транзитом принесли внушительную бадью. Банши процедуре не препятствовали.

– Держись меня, не пропадешь, – засуетился мужичек и принялся подталкивать Антона к скапливающейся вокруг плешки толпе. Откуда-то в руке персонажа появилась видавшая виды алюминиевая ложка.

– Звать-то тебя как, человек из народа?

– Иваном и звать, ты про компот не забудь.

Подсобники нашли ровное место для бадьи, осторожно, чтоб не расплескать содержимое, опустили груз на утоптанный песочек, и тут из толпы каждому навстречу катапультно вылетело по увесистому кулаку… Носильщики синхронно брыкнулись оземь. Оперативность нападавших внушала уважение, тут же в толпе выбывшим нашлась замена, и вот уже двое дублеров, как ни в чем не бывало, отправились забирать от входа последний бачок с пресловутым заряженным компотом. Один из парочки – тот самый Серега в драном кашемире.

Банши, очевидно, ничего не заметили, озабоченные только красотой фигур пилотажа порхали себе с камня на камень, словно ночные бабочки. Ах, как они были великолепны. И та – с прической, будто радужно-мыльная пена, и та – в люминисцентных трусиках «нитка для чистки зубов», и эльфически-немощный подросток с фосфоресцирующими сквозь комбинашку сосками. Это было ни капельки не сексуально, просто красиво, жутко красиво…

От навеса на дозволенное расстояние, работая под скучающих зевак, к выходу приблизились еще трое заговорщиков, лениво и безобидно, даже как-то буднично, развернули припасенные тряпки, лениво заложили в них загодя собранные щебенины, и тут уж все покатило по ускоряющей.

Лихо завертелись в руках троицы самопальные пращи. Запущенные камни было не разглядеть, но три ближайшие надзирательницы взвизгнули не по девичьи. Радужно-мыльную прическу сполоснула кровь малохитового-ядовитого цвета. Банши-подросток станцевала пирует, словно причастившийся дозой фумигаторного токсина комарик.

Вся компашка заговорщиков ринулась на прорыв, каждый из героев даже успел сделать два-три прыжка в сторону маячившей в пустотах стоун-хеджевского дизайна свободы. Но дальше крик, убедительно похожий на пожарную сирену, швырнул и этих, и прочих пленников навзничь.

Антон на будущее только фиксировал мир, данный нам в ощущениях, и вот его оценка – акустический контрудар сработал не хуже прямого под дых от мастера международной категории по боксу. Отплевывая набившийся в рот песок, Антон с карачек попытался увидеть, что же будет дальше.

Дальше ничего интересного уже не происходило. Заговорщики кое-как соскребли себя с глинозема и, поджав несуществующие хвосты, вернулись в контингент. Банши запорхали с камня на камень в прежнем ритме, малахитовую кровь испарил лунный свет, а на входе нарисовались уже печально знакомые Антону двое милиционеров и решительно направились в центр концлагеря. Их обыденно-затрапезный шарм стоил приличной улыбки, но Петрову было не смешно, лучше бы он оказался два месяца тому в пахнущих долларами лапах прежних преследователей, от добра добра не ищут.

Один из пытавшихся сбежать упал на колени и принялся молиться, яростно крестясь, будто выщупывая вшей, сдувшийся Серега стал прятаться за чужие спины, его отталкивали, его пинали под зад – не могли простить общую пытку демоническим воплем. Он, словно укушенный мухой це-це, кричал: «Мы им нужны, без нас они фуфло пафлюжное!», его не слышали. Короче, кутерьма уже тянула на фарс.

– Хочешь, будем на пару бачковыми? – хитро улыбнулся Антону земной человек Иван.

– Что? – после звукового залпа у Петрова еще крепко сидели бананы в ушах.

…От «продюсера» по биохимии Антону, как он тогда верил, удалось откреститься безболезненно. Вовремя сообразил, что его фаршируют, вовремя спрыгнул… Но далее в его жизни настал глубокий прайм-тайм. Надо оценивать себя здраво – тридцать два года, умеренно мобильный бабник, конечно, всегда есть та, которая с утра посуду на кухне моет, конечно, свыше, чем две параллельные подруги, это чересчур… и тут он втрескался по кингстоны, словно цельная личность. Вплоть до трехчасового патрулирования у подъезда с букетом задушенных гвоздик, вплоть до ужина в ресторане на всю зарплату, вплоть до дрожи в поджилках. И ведь огреб взаимность по полной. Не передать посторонним, что они вытворяли с раскладным диваном. Диван кипел и пылал, и это самые пресные откровения. Они вывернули диван наизнанку, они взрывали подушки и превращали простыни в мускусный пот. А потом она вдруг: «Мой прежний парень требует откат…» И пожелтели осеннее глаза Антона, не пацан, прокумарил, что влип в мельницу… Кстати, Настя стала первой жабой, которую открытие Антохи превратило в навсегда спящую красавицу…

– Я говорю, давай на пару кормовые бачки носить, какое ни есть развлечение. К тому же бачковых высасывают последними…

– В смысле?

– А ты думаешь, на фига нас здесь мурыжат? Это не тюрьма, а загон для скота. Нас пасут, а дальше приходит голый Вася и хлещет нашу кровь галлонами из яремного горлышка. Компот потому и пить нельзя, что он морковный. В морковке уйма каротина, а каротин ужас как для крови полезный.

Но не за мятежным Серегой, как выяснилось, явились двое настырных приятелей в серой форме. Разрезав толпу, будто торпеда зыбь волны, они вышли на Антона с точностью наводки по спутниковому маршрутизатору.

– Кажется, ты здесь нашел друзей, – оскалился страж порядка, защелкивая наручники на руках Антона, – попрощайся.

Служивые конвоировали Антона вполне земным порядком, один спереди, другой сзади, елки расступались, а готическое диво с островерхими башнями росло и росло в масштабе, пока не заняло половину обозримого мира. Замок никак не мог быть декорацией, сквозь узкие бойницы пробивался вполне реальный свет, где старомодно факельный, а где и лабораторно неоновый, по каменной кладке ползли вверх лохматые бороды дикого хмеля, а в щелях меж камнями ютился седой мох. Только вот ведущая к памятнику зодчества дорога, с честными колдобинами и лужами, не украшалась обычными для глубинки колеями.

У подъемных ворот порядок движения конвоя вдруг был нарушен. Из ниоткуда посреди дороги возник студеный вихрь, закружил юлой и хлестнул по троице доподлинными колючими снежинками, в центре вихря материализовался импозантный человеческий скелет верхом на олене (со сломанным правым рогом) и величественно приложил к челюстям нечто вроде пионерского горна.

Лимит удивления Антона был благополучно исчерпан еще при знакомстве с женщиной-змеей, так что теперь он, отодвинутый на обочину, созерцал зрелище вполне философски. Ну и, конечно, все пытался сообразить, какого лешего он понадобился этой сбежавшей из Голливуда нечисти.

Горн издал очень похожий на парафраз похоронного марша стон, дальше все происходило в гнетущем безмолвии. Решетка на воротах поползла вверх, и всадник направил однорогого оленя в открывшийся зев, а следом за глашатаем из плюющегося стужей и снегом буранного ничего стали являться понуро бредущие след в след граждане, экипированные по военной моде времен раннего средневековья, и большей частью в окровавленных бинтах. В пышных усах бойцов блестели и таяли льдинки. У тех, кто без шлемов, таяли льдинки, влипшие в бурную шерсть на необычно для банальных смертных островерхих ушах. Таял снег, набившийся в складки одежды, и бинты на ранах впитывали влагу.

Кто-то опирался на копье, кто-то шкандыбал, используя щербатый щит вместо костыля, и у всех бойцов, а числом их было порядка тридцати, наблюдался характерный вид побитых собак. Замыкали отряд двое аналогичных остроухих хлопчиков, запряженных в волокушу, на которой тряслось по колдобинам пятеро уже стопроцентных мертвецов. Даже сделав скидку на пикантный расклад, Петров в окончательной смерти пятерки не сомневался, покойнички буквально искупались в крови, но никто не позаботился потратить бинты и на их раны. И колючий снег на транспортируемых не таял.

Процессия втянулась в замок, конвоиры вспомнили про Антона, правда, по их кислым минам не трудно было догадаться, что произошла большая неприятность. Антона, срывая злость, пихнули, он покорно двинул в пасть неизвестности вслед за «похоронной» процессией.

Не совсем вслед, сразу же за воротами все строение оказалось обшито деревом, даже внутренний двор был щедро уложен манерным паркетом, мокрые следы свернули направо, конвоиры же втолкнули Антона во вторые слева полукруглые двери и повели крытой галереей вдоль череды мозаичных панно – тоже из невообразимого многообразия буков, берез, ротана, финика, палисандра, яблонь и кипариса... И если экспромт о баншах Антон выдавал шашлычнику на общеобразовательном уровне – честно признаться, его осведомленность в международной мифологии была на уровне популярных журнальчиков, то в силу профессии в сортах пошедшего на обшивку дерева он разбирался прекрасно. Более того, его знаний хватало, чтобы считывать заложенные здесь друидские фишки.

Двери из дуба-бейца дарят проходящим сквозь них выдержку и волю, подавляют привычку отходить от ранее принятого решения и настраивают всегда добиваться поставленной цели.

Выгнув зады пистолетами, закутанные в муаровые шелка крепче мумий дамы курили у самшитового подоконника:

– Опаньки, – поленившись заметить проходящий мимо конвой, хлопнула в ладошки одна. – Теперь покатит горькая пьянка, будут наши мальчики зеленым вином полоскать раны телесные и душевные. А ведь я предупреждала, что сначала у маэстро Снега и капельдинера Льда соизволение на операцию спросить надобно.

– Так тебя и послушали, – выдохнула ментоловое облачко вторая, с зататуированными до синевы кистями рук. – Если ты такая умная, почему губы не красишь?

– Хочешь мне испортить настроение? Так уже испортила. Сделала доброе дело, вали отсюда смело. Вечная секретарша!

– Девочки, не сортесь! – Хрипло урезонила подруг третья фифа, травящаяся кондовым «Беломором».

Дальше подслушать не повезло, по пересекающему галерею ходу прогромыхала деревянными остроносыми обувками свора то ли карлов и карлиц, то ли искренних гномов, вооруженных флейтами из берцовых костей, костяными банджо и барабанами, обтянутыми подозрительной шкурой.

Пол из черноплодной рябины – настройка на легкое привыкание к изменениям обстановки и усиление чувства ответственности. А вот в изображенных на панно сценах охоты все чаще вкрапливаются вставки из орешника – глубоко колдовского сырья.

Из раскрытой двери донесся обрывок вполне мирной беседы:

– У нас чай, оказывается, кончился.

– У меня есть лишний пакетик, только он с привкусом цитруса, будешь?

– На халяву и цитрус сладкий…

Петрова завели в мрачную каморку, указали на ольховую лавку с ворохом холщового шмотья.

– Переодевайся.

– Это не мой фасон.

– Переодевайся!

– Это не мой размер!

– Переодевайся!!! – конвоиры синхронно положили руки на резиновые палки-аргументы.

– Браслеты снимите, – сдался Антон. Он в очередной раз сожалел, что вовремя не сдался на милость преследователей-финансистов.

После облома с Настей те взялись за несговорчивого ботаника всерьез: прикиньте, старшему научному сотруднику вдруг предлагается стать директором филиала НИИ, далее назначается беседа с типом, отрекомендовавшимся, ни больше, ни меньше, советником президента. Помпа, лимузин к подъезду, конфиденциальный ужин в ресторане (одни на весь зал), и Антон от большого ума невзначай капнул этому балагуру в фужер сыворотку правды. Во-первых, оказалось, что обхаживал Петрова никакой не представитель президентской команды, а далее открылись такие секреты, что «рубль вход, миллион выход»… Вот с этими знаниями Антон прямо из ресторана и сделал ноги…

Антон повел плечами, приноравливаясь к новому обмундированию и увял, сообразив, почему милиция не торопиться навесить ему обратно наручники. Холщевая одежка вполне и сама справлялась с функцией тюремщика – магическим образом мудро сковывая любые чуть более смелые телодвижения.

И снова галерея с мозаичными панно. От сцен охоты сюжеты перешли к сценам пыток и казней-аутодафе, все чаще замелькали фрагменты каспийской черемухи (подчинение и покорность), серебристого тополя (страх перед неизвестностью) и мореного инжира (подавленность).

Навстречу продефилировало два бородатых типа, одетых вполне прилично, если считать нормальным, что у правого на футболке шиковала большая буква, как на женском туалете. Антон жадно уловил лишний обрывок разговора.

– …Все равно мы сломаем саму идею крупного транспортного узла, не сегодня, так завтра. Северу не быть русским, вон – Антарктиду они уже почти сдали.

– Да, но печальный итог операции «Север-Норд»…

– Только повод проанализировать ошибки! Одну из ошибок я уже вижу отчетливо. Мы упускаем символическую сущность снега, а ведь снег – это в дочеловеческой магии квинтэссенция смерти. Прежняя раса, которая стерла с лица планеты динозавров…

Дальше Антона ввели в умеренно благоустроенный кабинет: массивный стол из белого дуба, на столе вдоволь всякого хлама, самая диковина – лакированный человеческий череп. Стены обшиты гобеленом, какое под ним дерево – не угадать. А вот стул для «посетителей» все из того же неправедного орешника.

Антона под руки усадили на дежурный стул, и он почувствовал, как холщевая дрянь взялась за него всерьез, не только бровь не позволила почесать, а даже дышать давала с большим одолжением. И все таки Петров в меру сил срисовывал обстановку.

Кроме зияющего пустыми глазницами черепа пленник отметил на столе обгоревший по краям пергамент с гримуарной латиницей, пачку «Орбита» без сахара и безжалостно лысую зубную счетку. А еще здесь ждали внимания какие-то распринтованные и сброшурованные доклады, какие-то мази в венецианского стекловыдувания баночках и изгрызенные зубочистки. А в углу кабинета на колченого-трехногой вешалке кормил моль парадный (без вопросов), весь в золотых мульках, мундир из черного шерстяного сукна. Шевроны стилизованы под ножовочное полотно, на обшлагах пиратские косточки, на вполне эсесовской фуражке вместо кокарды золотой скарабей – насколько Антон любительски врубался: салют Гермесу Трисмегисту, покровителю всяческой магии.

– Тебе позволяется отвечать на заданные вопросы, запрещается вставать с места, подавать жалобы в устной и письменной форме, просить снисхождения, поминать православного бога и сотворять крестное знамение, – казенно отбубнил один из конвоиров. Второй в это время высыпал в общую кучу хлама на стол вещички, которых Петров не досчитался в карманах, очнувшись в стоунхеджевском концлагере.

Возникла дурная пауза, которую Петров посвятил все тому же разглядыванию территории. Теперь он уделил внимание и отгороженному начальственным столом креслу. Тоже готическое, резными химерами оно крепко косило под собор Нотердам де Пари, и автоматом в мозгах Антона зазвучал заезженный лазерник с одноименным мюзиклом. Петров мысленно поставил двадцать копеек, что хозяин этого бедлама – жутко похожий на Квазимоду горбун.

Но вот скрипнула дверь, и спустя пару ударов пульса вошедший стал видим лишенному удовольствия вертеть головой Петрову. Длинный костлявый заостренный подбородок, постоянно поднятые уголки губ, крючковатый нос, но не горбун. Антон сам себе проспорил двадцать копеек.

– Что это вы по росту построились? – через голову Петрова аукнул вошедший конвоиров, устраиваясь в кресле. И, мельком взглянув на Антона, черт возьми, конкретно облизнулся.

Милиция шутку не поддержала:

– Операция «Север-Норд» накрылась. – Не то, чтобы этио прозвучало давяще-трагично, но и умеренно похоронного тона хватило остудить атмосферу.

Вошедший посуровел:

– Кардинально?

– Чтоб мне крест носить!

– Потери? – снова чиркнув взглядом по Антону, хозяин кабинета, черт побери, опять облизнулся.

– Пятеро навсегда и трое без вести.

– И было у отца три сына, двое умных… – ни к кому не обращаясь, загадочно резюмировал костлявый подбородок, – Ладно, бойцы, свободны.

Дверь не хлопнула, но Антон был готов поклясться, что они остались в кабинете только вдвоем.

– Итак, Антон Владленович Петров собственной персоной? – хищно прицелился в Антона крючковатым носом хозяин кабинета.

Антон вместо ответа заерзал шеей в попытке оглянуться на тему «Куда делись серые товарищи?», но холщевый воротник нагло распрямился до скул и не пускал ни в какую.

– Не дергайся, – надменно отчеканил хозяин кабинета, – сие были одноразовые големы[4]. – На самом деле Эрнст фон Зигфельд испытывал легкий мандраж перед предстоящим разговором, что-то вроде, как на первом свидании. Увидев пациента воочию он был вынужден послать к едреням заранее проархитектуренный план беседы. По визуальной оценке Зигфельда с этим клиентом игра в «давайте договоримся» оказалась бы ошибкой стратегической, а свежую тактику присобачить к ситуации Эрнст еще не успел.

– ?

– Не морщи зря лоб, смертный, одноразовые исполнители создаются из праха для решения простой задачи, и по ее выполнении возвращаются в прах, – хозяин кабинета, кажется, играл с Петровым, как кошка с мышкой. – Эти служаки были созданы в твою честь и по твою душу. Я бы на твоем месте сейчас крепко задумался о другом, уважаемый Антон Владленович.

– Здесь какая-то ошибка, – инстинктивно почувствовав, что лучше не смотреть в глаза хозяину кабинета, Антон уставился на ботинки, шнурки которых не сами по себе исчезли еще при захвате на дороге. – Да, меня зову Антон, и фамилия у меня – Петров. Только отчество – Викторович. Да, признаюсь, ваши… големы поймали меня, когда я скрывался… Но не от вас ведь скрывался. Я не знаю, куда попал, и не очень спешу узнать, ведь «многия знания – многия печали», я хоронился от вполне обычных бандитов, только с очень большими деньгами… – нечаянно взгляд Антона задел лацкан вальяжно развалившегося напротив шустрика, и, как продвинотому биологу, пленнику не понравилось ржавое пятно – характерный след брызнувших эритроцитов.

Хозяин кабинета презрительно хмыкнул и стал перебирать изъятое у Петрова развеянными големами. Правду говоря, Зигфельд так и не сподобился выстроить план «вербовки», и его педантичная душа уже бунтовала.

Зигфельд между делом засек взгляд пленника, посвященный парадному кителю. Конечно, было бы куда внушительней, если бы Эрнст явился пред очи смертного не в пахнущем ночным лесом плащике, а при полном военном параде. Но ведь не мог же он, даже ради знаменитого Петрова, отложить встречу с провокатором Фрязевым, та ситуация зашла слишком далеко…

– По паспорту ты даже не Антон, а некий Александр Логачев… – Эрнст, будто карточный шулер, красиво процедил сквозь холеные пальцы реквизированный паспорт, – только работа дружка, который смаклачил фальшивый мандат, халявная. По эмвэдешным распорядкам номер паспорта имеет четкий отсыл на место выдачи, у тебя же серия «сорок – ноль два», а местом выдачи указан Звенигород, хотя эту серию ксив выдавали исключительно в Питере.

– Я и не пытаюсь закосить под Александра Логачева, сознаю, что угодил в клетку к опытным людям-нелюдям. Я – Антон Петров, только не Владленович, я же объясняю, мне пришлось скрываться…

– Тут и не такие сознавались, – почти добродушно остановил Антона хозяин кабинета, – Ты не пообедал на «помидорной грядке», есть хочешь? – Эрнст облизнулся в третий раз, от предвкушения у него трепетно-счастливо раздувались ноздри.

– Работа под «доброго следователя»? – признаться честно, Антон тоже не успел придумать, чего он добивается глупыи отпиранием.

Определим так, для начала Петров был не прочь сбить этого расфуфыренного крючконосого блондинчика с накатанных рельс. Авось удастся вывести из равновесия, авось сболтнет этот инфернальный эсесовец не предназначенное для Антоновых ушей. Конечно, Петрова учили на институтских факультативах и другим техникам. Например, отвечать односложно и перед каждым ответом выдерживать пятнадцатисекундную паузу. Но в мире самоликвидирующихся големов такая методика казалась чересчур наивной.

– Это ваши – мирские – приемчики, поверь, в моем арсенале есть более эффективные средства убедить тебя перестать выкобениваться. Ты – Антон Владленович Петров, бывший старший научный сотрудник Псковского закрытого научно-исследовательского института прикладной биохимии. Месяц и двадцать восемь дней тому в нидерладском журнале «Био» появилась интервью с начальником твоей лаборатории. Истинная и не афишируемая причина публикации – одним вашим открытием заинтересовалась служба безопасности вертикально-интегрированной компании «Ред-Ойл», – ублаженный маникюрщицами ноготь мизинца рассредоточил страницы и остановился под интересной строчкой в распринтованном докладе. – Месяц и пять дней тому умерла от сердечной недостаточности твоя близкая знакомая Анастасия Медведева двадцати двух лет от роду.

Второй рукой Эрнста завладела расческа Антона, кстати, тоже деревянная, и тоже из почитаемого здесь орешника. Эрнст хитро ухмыльнулся и поднял следующий предмет – обрывок билета в питерский ботанический сад (Антона этот клочок ни в чем не компроментировал). А вот интересно, отметил ли блондинчик, что у Петрова отсутствовала такая деталь туалета, как мобильник? И задал ли себе вопрос – почему?

– Девятнадцать дней тому тебя из квартиры увез лимузин белого цвета с номером «Бэ шестьдесят четыре – семнадцать Ви Пи», и домой ты уже не вернулся. И все это происходило вокруг твоего случайного открытия: из тычинок черного тюльпана сорта «Изида» ты выделил растительный яд с весьма интересными характеристиками. В частности, после приема внутрь яда вместе с иным пищевым продуктом, содержащим сахарозы или фруктозы до двадцати одного процента, летальный исход наступает с точностью до минуты в то же время дня и ночи, только аккуратно через неделю, уважаемый Антон ВЛАДЛЕНОВИЧ Петров. Красивая сладкая смерть.

– Ваша взяла, я – Владленович, но ведь должен же я был хотя бы попытаться задурить вам голову. – Антон собрался сменить методику ведения диалога. Теперь свои реплики он будет строить на фундаменте симпатии и уважения. А минут через двадцать опять поменяет стиль, пока не выбрал, на какой. Риска перестараться нет, «по одежке встречают», и многое в дальнейшем житье Антона зависит от этого белобрысого эсесовца, любящего украшать стол человеческими черепами.

– Действительно, почему бы и нет? Как известно, в начале всего сущего было слово, хотя и всего лишь из трех букв, – обозначил шутку минимальным искривлением уголков губ Зигфельд. Кажется, он нашел выход из тупика и отныне будет играть на самоуважении клиента. Только торопиться не надо…

– Вы шутите, не смотря на то, что у вашей конторы накрылась операция «Север-Норд»?

– А вы хамите, потому что решили, будто нам нужен ваш яд?

– Это не единственный предмет для торга. Мои условия – я вам отдам формулу яда, а вы мне обеспечите свободу и защиту от гоняющихся за мной рэд-ойлов.

Эрнст фон Зигфельд сунул в зубы нулевую зубочистку и посмотрел на пленника почти с любовью, может, чуть-чуть гастрономической:

– Я думаю, до третьих петухов есть еще около часа. Поэтому приглашаю вас на прогулку в ближайшую рощу, там мы сможем побеседовать спокойно, а то здесь на вас, кажется, стены давят. Или вас достает друидская подноготная нашего декора? Кстати, вы обратили внимание, что практически нигде не используется осина?

– А если я сбегу? – ляпнул еще не подозревающий, участие в каком шоу ему предстоит, Антон, и по реакции смрительной рубашки понял, что сморозил ерунду. К его провокации холщевая ткань отнеслась с глубоким пофигизмом.

– Я вечно ловлю ваш взгляд, посвященный вешалке в углу кабинета. Хотите, поведаю, что значит каждая деталь на моей униформе?

– Смена темы?

– Шевроны обозначают срок службы на «Старшую Эдду», двойной шеврон фиксирует второй век службы. Золотой скарабей, подчеркну, что не серебряный и не бронзовый, говорит о моей принадлежности к касте старших офицеров. Причем, у нас, у старших офицеров, есть две моды обхождения с фуражкой. Или она распята обручем так, что передок выгибается по дуге, или обруч вообще выбрасывается, тогда фуражка получается стандартно мятая, будто кепка из кармана. А вот, служи вы в наших рядах, я бы не рекомендовал держать изображение пирамидного кирпича на пуговицах, хотя это и требуется по уставу для нижних чинов… – здесь Эрнст облизнулся уже в четвертый раз.