Глава 1
Свою поездку на Сестрорецкий оружейный завод, в роли вдохновителя и организатора, я оценивал ниже среднего уровня, но при этом надеялся, что моя идея по созданию конструкторского бюро со временем себя окупит. Логично было подождать результатов, но вопреки этому начал вспоминать и записывать в тетрадь, что читал о самолетах и их конструкторах. К этому направлению меня подтолкнуло мое «открытие в химии» – дюраль. К сожалению, конкретных данных у меня на эту тему было немного, просто в свое время после просмотра сериала «Истребители» я резко заинтересовался воздушными боями и действиями боевых летчиков времен Великой Отечественной войны, а заодно параллельно прошелся по истории создания самолетов в России. После некоторых копаний в памяти у меня выстроился такой информационный ряд: «Илья Муромец», Игорь Иванович Сикорский, потом истребители И-15/И-16, Поликарпов Николай Николаевич, штурмовик Ил-2, Ильюшин Сергей Владимирович, самолеты Ту, Туполев Андрей Николаевич, реактивная авиация, Сухой Павел Осипович.
Если с поиском Сикорского проблем не было – это имя было на слуху вместе с его детищем «Ильей Муромцем», то где искать остальных, не имел ни малейшего понятия. После некоторых раздумий я отправился в Публичную библиотеку, где узнал, что в Санкт-Петербургском политехническом институте есть постоянные курсы воздухоплавания. Их целью была подготовка инженеров в области проектирования и постройки воздухоплавательных аппаратов и двигательных механизмов для них. Узнав об этом, сразу подумал: почему бы из них не подобрать людей для КБ?
«Не торопись, парень». Последовав своему собственному совету, я расширил поиски и узнал, что в Москве есть Императорское высшее техническое училище, в котором изучают конструирование аппаратов тяжелее воздуха, и есть профессор Жуковский Николай Егорович, который возглавляет организованный им кружок воздухоплавания. Недолго думая, телефонировал в Москву, где в разговоре с секретарем училища неожиданно всплыла знакомая мне фамилия Андрея Туполева. От него мне также стало известно, что в России уже есть Аэродинамический институт, который основал Дмитрий Рябушинский в своем имении Кучино под Москвой, вместе с профессором Жуковским.
«Не ожидал. М-м-м… Значит, база, оказывается, есть… осталось собрать там умников и дать им денег на эксперименты» – и я решил отправить запрос, со списком известных мне фамилий будущих авиаконструкторов, в эти учебные заведения. Чтобы ускорить дело, решил воспользоваться помощью Собственной его императорского величества канцелярии, у которой в отношении меня был личный приказ императора об оказании мне любой помощи.
Выслушав меня, чиновник, – судя по петлицам, он был в ранге титулярного советника, – пожилой человек с обширной лысиной и солидным брюшком, принялся сразу за дело.
Сначала протелефонировал в секретариаты обоих заведений и, представившись, попросил как можно быстрее отыскать в архивах или списках студентов людей, фамилии которых я ему дал, при этом не забыл отметить, что лица, указанные в списке, обязательно должны иметь отношение к воздухоплаванию. Положив трубку, он сразу предупредил меня:
– Скоро найти их не получится, господин Богуславский, как бы мы ни хотели. Два-три дня уйдут на поиски интересующих вас лиц, потом они напишут официальные справки и пришлют нам. Так что приходите дней… через восемь. Думаю, что к этому времени ответы будут лежать у меня на столе. Это все, что вам нужно?
– Да, и спасибо вам. Право же, не ожидал столь быстрой помощи, – решил я польстить чиновнику, так как действительно не ожидал такого быстрого разрешения вопроса, и уже начал оборачиваться, чтобы уйти, как чиновник негромко хмыкнул. Посмотрел на него.
– Знаете что, я бы на вашем месте отправил еще запрос в жандармское управление, – неожиданно сказал он.
– Зачем? – удивился я.
– Молодые люди в наше время ни бога, ни царя не боятся. Свободу им подавай! Так вот студенты из них, самые что ни есть вольнодумцы! Гм! Я что хотел сказать: они, будучи студентами, могли быть отчислены за свои вольные высказывания, а в таком случае их нынешние адреса проживания в деле жандармского следователя искать следует.
– Вот что значит знать свое дело! А я бы и не догадался!
Чиновнику мое восхищение его деловитостью так понравилось, что он не смог скрыть самодовольной улыбки.
– Вы идите. Идите, господин Богуславский. Все, что надо, я сам сделаю.
Уйти просто так из дворца не удалось, видно, царю доложили о моем визите в канцелярию. Адъютант, ожидавший на выходе, проводил меня к двери кабинета, хотя теперь в этом не было нужды, так как за последний год я довольно хорошо изучил хитросплетения коридоров и залов императорского дворца. После приветствия он поинтересовался причиной моего визита в канцелярию, после чего наш разговор перешел в оживленную беседу о роли воздухоплавательных аппаратов. Николаю II, как и большинству людей того времени, была интересна идея воплощения заветной мечты человека. Мне не сложно было поразить его воображение рассказами о сверхзвуковых истребителях и о пассажирских лайнерах, перевозящих пассажиров в различные страны мира, но пока не видел в этом смысла.
«Придет время – расскажу».
Зная о его любви к армии, я больше упирал на военный аспект развития авиации, пытаясь доказать, что война в будущем потребует современных аэропланов и опытных авиаторов и чем быстрее мы наладим выпуск самолетов, тем больше у нас шансов на победу. После того, как император внимательно выслушал мои доводы, он поинтересовался:
– А этот новый металл действительно настолько прочен и легок, что его можно будет применять в воздухоплавании?
– Да, ваше императорское величество. Он станет основным строительным материалом для само… аэропланов.
– Вы сказали, что такие аэропланы будут летать быстрее, но, насколько я могу понять, в таких случаях все зависит от мощности мотора, а их мы закупаем во Франции. Кстати! Вы могли бы поговорить о развитии воздухоплавания с великим князем Александром Михайловичем. Хоть тот и имеет адмиральское звание, но при этом является шефом Императорского военно-воздушного флота. Думаю, что если вы изложите ему свои мысли, он будет рад вам помочь.
– Не думаю, ваше императорское величество. Подобными делами должны заниматься профессионалы, а не дилетанты.
Император бросил на меня неодобрительный взгляд, но возмущаться, как раньше бывало, не стал. Мою, мягко скажем, нелюбовь к великим князьям он со временем воспринял так же, как и негативное отношение супруги к своей матери. Просто принял как факт.
– Значит, хотите организовать воздухоплавательное… гм… инженерное бюро, – император затушил папиросу в серебряной пепельнице. – Все это, конечно, весьма интересно. Да-с. Интересно. Так вы говорите, что такой сплав уже есть в Германии?
– Да, ваше императорское высочество, но, судя по всему, они его засекретили.
– Засекретили, – повторил за мной задумчиво император и бросил на меня новый внимательный взгляд. Похоже, он уже давно пришел к мысли о том, что мне известно намного больше, чем говорю. – Что ж, и мы так сделаем. Видел ваш рисунок аэроплана. Он очень необычен. И у меня появился вопрос: его крылья полые или отлиты полностью из вашего сверхлегкого металла?
– Полые, ваше императорское высочество.
– Форма корпуса аэроплана довольно необычная. Как вы тут изволили выразиться: обтекаемая. Гм, – он помолчал, подумал, потом сказал: – Только вот эти люди, которых вы хотите разыскать, они уже чем-то известны?
– Это будущие конструкторы аэропланов, им только надо этому подучиться.
– Подучиться, говорите? Хм! Так они не инженеры?
– Нет, – я напряг свою память, но толком так ничего не удалось вспомнить, и я решил обойтись одним общим словом. – Студенты.
– Ах, вот как. Тогда понятно, почему их имена еще не утвердились на поприще воздухоплавания. Вот только мне невдомек, чем вам курсы воздухоплавания не угодили? Там, как мне известно, также дают знания будущим авиаторам.
– Они, как я понял, ваше императорское величество, больше готовят людей, непосредственно работающих с летательными аппаратами, то есть инженеров, которые будут заниматься ремонтом аэропланов, ну и подготовкой авиаторов. Нам же нужны светлые умы, которые могут смотреть вперед и уметь создавать летательные аппараты завтрашнего дня.
– Как вы сказали? Летательные аппараты завтрашнего дня? Хорошо сказано. Только я все же думаю: пусть ваши будущие светлые умы подучаться, а тогда и будем создавать бюро, которое будет строить аэропланы будущего. Вы должны понять: идет война. Где взять денег? Будь сейчас мирное время, я, не задумываясь, отдал бы распоряжение о создании, но какой смысл заниматься этим сейчас? Ведь их работа затянется на годы, да еще неизвестно, какой будет результат. Вы об этом думали?
– Да, ваше императорское величество, думал, но вот в чем причина моей торопливости: чем раньше мы начнем работы по разработке и конструированию новых аэропланов, тем быстрее получим результаты. Поверьте мне: другие страны прямо сейчас работают в области развития воздухоплавания. Если германцы засекретили дюраль, то сделали это не просто так. Полагаю, что они уже приступили к постройке цельнометаллического самолета.
Я блефовал, но мне нужно было как-то вытащить из государя согласие. Он задумался. Снова закурил, и в кабинете поплыл сладкий запах турецкого табака. Какое-то время сидел, думал, время от времени затягиваясь табачным дымом, потом потушил папиросу и сказал:
– Негоже давать Германии преимущество, в чем мы уже изрядно убедились. Пусть будет так! Я отдам распоряжение, чтобы подготовили указ о создании конструкторского бюро по изобретению новых видов аэропланов.
Возвращаясь, я подумал, что если моя идея с конструкторским бюро окажется жизненной, то почему не пригласить поработать в Россию иностранных специалистов. На памяти у меня пока было четыре фамилии немецких авиаконструкторов и оружейников, о которых мне доводилось читать: Вилли Мессершмидт, Хуго Юнкерс, Луис Штанге, Генрих Фольмер. Правда, об их приглашении в Россию приехать прямо сейчас не могло быть и речи, но с заключением сепаратного мира с Германией многое должно измениться.
Думалось, что из измотанной войной Германии их будет нетрудно заманить в Россию, посулив им спокойную и хорошо оплачиваемую работу.
Все политические новости и общественные настроения, по большей части, я получал из одного источника, от Пашутина. Именно от него и услышал о крамольных разговорах в Думе, в которых нетрудно угадать наброски будущего заговора – покушения на самодержца России.
Во время одного из таких разговоров я поинтересовался у подполковника о том, что тот думает по поводу подобных выступлений, на что получил ответ, который в какой уже раз подтвердил мое мнение о нем как о человеке, всем сердцем преданным родине:
– Знаешь, Сергей, мои предки уже два столетия служат роду Романовых, и не мне прерывать эту традицию, но при этом считаю, что у нас много чего нужно менять, уж больно управление страной негибкое и тяжеловесное, а это есть прямая возможность для всякого вида лжи, укрывательства и казнокрадства! Императору давно пора навести порядок твердой рукой! Те речи, что сейчас с думских трибун ведутся, считаю чистой воды демагогией! Дескать, поменяем правительство и заживем счастливо. Как бы не так! Этими словами господа демократы себе путь к кормушке расчищают! Ведь в большинстве своем все они богатые люди, землевладельцы и фабриканты. Чего им сейчас не хватает? Как они и говорят: свободы. Вот только хотят они ее не для народа, а для своих шкурных интересов! Им не нужны указы государя, они не хотят больше просить, а хотят сами брать, без проса, без соизволения! А что эти самые либералы творят в Военно-промышленном комитете? Там же вор на воре сидит и вором погоняет! Только за это их можно через одного отправлять на виселицу! Я бы сам… – Пашутин вдруг неожиданно замолк, внимательно посмотрел на меня и спросил: – Тебе это все зачем, Сергей?
– Для общего развития, Миша. Хочу понять, почему открыто звучат подобные речи, печатают статьи, а главное, почему власть на это никак не реагирует?
– Что ж, попробую ответить. Дело в том, что наш государь по какой-то непонятной наивности искренне верит в своих генералов, верит в армию. Верит, что оппозиция не предаст его в это тяжелое время. Верит, что народ его всегда поддержит. Только вот что мне странно. Ведь ему должны регулярно докладывать о том, что творится в столице и стране. Тут, правда, сразу напрашивается вопрос: кто докладывает и в каком виде подают ему докладные записки? Может, все дело как раз в этом. Вообще, если честно, мне совершенно не понятно, что происходит вокруг. Что ни день, то новые назначения, то новые министры. Причем люди новые, не известные, не сановитые. Не один только я, все недоумевают по этому поводу. И это мы, вроде как знающие и разбирающиеся в политике, люди! А что тогда думать простому народу?! Правильно! Чем проще, тем лучше! Царица – немка, царя зельем поит, от которого он совсем разум теряет. Она немецкая шпионка, поэтому мы войну проигрываем. Что ты на меня так смотришь? Думаешь, глупости говорю?! Как тебе тогда такой пример? Недавно разговаривал со старым знакомым, подполковником – интендантом. Знаю его лет десять, не меньше. Так вот он мне на ухо шепчет: слухи появились, что из дворца налажена прямая связь с Германией. Ты понимаешь? Ведь это не приказчик какой-то, а полковник! Грамотный, знающий человек! Академия за плечами! Ты только подумай! Я вот что тебе скажу. Эти слухи-страхи не просто так появляются! Это сознательные провокации, направленные против царя и царицы!
– Кто за этим может стоять?
– Не знаю. Хотя догадки имеются.
Я ждал дальнейших объяснений, но не дождался. Видно, Пашутин посчитал, что подобные вопросы, касающиеся государственной безопасности, даже со мной он не вправе обсуждать. Больше мы на эту тему с ним не говорили, но разговор неожиданно получил продолжение на следующий день, правда, в другом месте, в кабинете царя. Разговор начался с уже привычного вопроса:
– Нового ничего не скажете?
– К сожалению, ничего, ваше императорское величество.
– Хорошо, – император взял из резной шкатулки папиросу, закурил. Он явно волновался, несмотря на то, что пытался держать себя в руках. В кабинете отчетливо пахло ароматным табачным дымом, а в серебряной пепельнице лежало уже три окурка. Старясь не показывать своего возбуждения, он сосредоточенно курил, при этом пытался избегать моего взгляда. Заниматься догадками не в моих правилах, поэтому я просто ждал, что скажет император. Докурив, он загасил окурок в пепельнице, потом встал, вышел из-за стола. Прошелся по мягкому ковру, из одного конца кабинета в другой. Раз. Другой. Затем неожиданно развернулся ко мне и заговорил:
– Сергей Александрович, вы говорили о возможности переломить судьбу… Мы… с женой решились! – несмотря на то, что я все делал для того, чтобы услышать эти слова, но все равно это признание прозвучало для меня неожиданно. – Ради наших детей! Моя семья, мои дети… Не знаю, что произойдет со мной или с Аликс, если с ними что-то случится! Они безвинны… и не заслужили подобного… Если есть за мной грехи, мне за них и отвечать! Жена и дети не должны страдать!
В любви царя к семье, мне так казалось, проскакивал некий фанатизм, наподобие его всепоглощающей и непоколебимой веры в Бога. Сейчас для меня это стало очевидным.
– Вы решились, а это главное.
– Сергей Александрович, надеюсь, вы понимаете, что, доверившись вам… – император сделал паузу и испытующе стал всматриваться в мое лицо, видно, в попытке понять: не делает ли он ошибки, а затем, спустя короткое время, продолжил, – мы вверяем в ваши руки не только наши жизни, а много большее – судьбу Российской державы.
В его голосе не было торжественности или величавости, которая присуща речам о свершении великих дел, ведущих к процветанию и миру страны, а тревога и страх человека, который спрашивает сам себя: правильно ли поручик Богуславский понимает, какая ответственность прямо сейчас ложится на его плечи?
Нервное волнение передалось от императора ко мне. Правильно ли я делаю, что пытаюсь повернуть историю? Ведь я не бог, а человек, который не застрахован от ошибок. Мне придется отвечать перед своей совестью за сломанные судьбы и гибель многих тысяч людей, так как подобные повороты истории не обходятся без человеческих жертв. Будут ли они оправданы? Стоило мне об этом подумать, как моя уверенность в том, что делаю все как надо, дрогнула.
«Ведь… Все! Хватит!»
Минуты мне хватило, чтобы взять себя под контроль, после чего я бодрым голосом отрапортовал:
– Все будет хорошо, ваше императорское величество. Я вам обещаю.
Мой голос был излишне бодр, чтобы соответствовать истине, но, похоже, взволнованный до предела император ничего не заметил, и хотя он старался держать себя в руках, но папиросу зажег только со второй спички. С минуту нервно курил, потом сказал:
– Раз мы все решили, тогда давайте перейдем к делу. Вчера было получено письмо от Вильгельма. Встреча состоится в Стокгольме. Для большей уверенности он просит прислать представителем Татищева Илью Леонидовича.
– Он дипломат?
– Татищев был моим личным представителем при германском императоре четыре года, и Вильгельм его хорошо знает. К тому же генерал-адъютант далеко не невежда в подобных вопросах.
– От решения этого вопроса зависит очень многое, если не все, и поэтому прошу вашего соизволения мне также поехать в Стокгольм.
– Мне очень не хотелось бы вас отпускать, Сергей Александрович, но вопрос действительно важный, поэтому, прошу вас, будьте крайне осторожны.
– Если вы не возражаете, ваше императорское величество, то мне к этому делу хотелось бы привлечь подполковника Пашутина.
– У вас с ним разница в возрасте почти четырнадцать лет, но судя по всему вы, похоже, можете считаться друзьями. Сначала я недоумевал, но когда прочитал докладную его начальства, в которой говорится так: опытный и преданный своему делу офицер, но при этом склонен к излишнему риску и имеет некую авантюрность характера… Как и вы, не правда ли, Сергей Александрович?
– Наверно, ваше императорское величество.
– Наверно, – несколько задумчиво повторил за мной император. – Хорошо, я даю свое согласие, но при этом рассчитываю на вашу рассудительность, Сергей Александрович. Есть еще что-то по данному вопросу?
– Мы с подполковником познакомимся с Татищевым, но поедем порознь, словно незнакомые люди. Так будет лучше.
– Хорошо. Теперь мне хотелось бы услышать ваши предложения о том, что можно предпринять для недопущения вооруженного мятежа и восстановления спокойствия в державе.
– У меня есть соображения по этому поводу, ваше императорское величество, но если позволите, я выскажу их не сегодня, позже, еще раз обдумав. К тому же мне хотелось бы пригласить к этому обсуждению подполковника Пашутина. Он в прошлом служил в жандармском корпусе и сможет помочь разобраться в кое-каких тонкостях.
– Он знает о вашем даре?
– Нет. Сначала мне хотелось бы получить на это ваше разрешение.
– Даже не знаю, что и сказать, но судя по всему, вы, похоже, уверены в нем.
– Не так как в себе, но почти.
– Решайте сами, и если надумаете, то жду вас обоих завтра в семь часов вечера. Вы свободны, Сергей Александрович.
Придя домой, я позвонил по служебному телефону Пашутину, который мне как-то оставил подполковник. Домашний номер он мне не дал, объяснив тем, что дома практически не бывает, а если и есть, то или пьян, или с женщиной, поэтому не имеет привычки снимать трубку. Когда барышня соединила меня, мужской грубый голос ответил, что его сейчас нет на месте. Думал я недолго:
– Если у него найдется время, пусть перезвонит Богуславскому. Телефон он знает.
– Будет сделано. Передам.
Спустя час раздался звонок.
– Только вчера виделись, а ты уже успел по мне соскучиться?
– И тебе здравствуй, Миша!
– Здравствуй, Сергей! Времени мало, я к тебе вечером забегу. Там и поговорим. Хорошо?
– Договорились.
Положив трубку, я пошел на кухню, чтобы проинспектировать свои запасы. Сыр. Немного ветчины. Сушки. Варенье.
«Даже хлеба нет. Дожил».
Пришлось идти в гостиную и составлять список, с которым я отправился сначала в ресторан, а затем в магазин. В обоих заведениях я считался хорошим (не жадным) клиентом, поэтому получил все, что хотел, и даже немного больше. Этим добавком стала бутылка коньяка довоенного разлива, которую мне продали, несмотря на запрет, при этом даже сделали приличную скидку, продав ее лишь по четырехкратной цене. Придя домой, я только начал раскладывать продукты, как раздался телефонный звонок.
«С работы он, что ли, раньше сорвался?» – подумал я, глядя на золотистый циферблат часов в массивном деревянном корпусе, висящих в гостиной.
Подойдя, поднял трубку.
– Сергей, ничего, если я с приятелем к тебе подойду?! Он из Москвы. Приехал к нам по делам. Мы с ним давно с ним не виделись, поговорить охота. Ты как?
«Некстати», – подумал я, а вслух сказал:
– Милости прошу к нашему шалашу!
– Вот что значит русский человек! Душа нараспашку! А ты, Саша, неудобно, неудобно! – судя по всему, это он говорил своему приятелю, стоящему рядом. – Сергей, жди! Мы сейчас берем извозчика и к тебе!
Спустя полчаса в дверь постучали. Открыв дверь, я неожиданно для себя увидел рядом с Пашутиным жандармского полковника в парадной форме. Тот, увидев каменное выражение моего лица, принял его как холодно-презрительное отношение армейского офицера к жандарму. Выдержка у полковника была отменная. Улыбка с его лица не исчезла, но при этом приобрела вежливо-холодное выражение. Пашутин сразу понял причину заминки и расхохотался. Жандарм только успел бросить на него взгляд, полный удивления, как я сказал:
– Хороший у вас приятель, господин полковник. Жизнерадостный и веселый, словно дитя малое. Не стойте в дверях, проходите. Знакомиться будем.
Удивленный и озадаченный полковник вошел в прихожую. За ним шагнул Пашутин. Я протянул новому гостю руку:
– Богуславский Сергей Александрович.
Он с опаской покосился на мою ладонь, потом осторожно протянул мне свою руку:
– Мартынов Александр Павлович.
«Где-то эту фамилию мне уже приходилось слышать. Вот только где?»
– Вот и познакомились. Господа, прошу к столу.
– Сергей, мы не просто так пришли, – раздался за спиной голос Пашутина. – Мы с собой принесли.
В ответ я саркастически хмыкнул. Пашутин вскинул голову и с некоторым удивлением спросил меня:
– Своим хмыканьем ты хочешь сказать, что у тебя дома есть коньяк?
– Есть. Поверишь мне на слово или показать бутылку?
– Ты позвонил мне сегодня в первый раз за все время нашего знакомства, а потом вдруг оказывается, что у тебя приготовлена бутылка коньяка. Что это может значить? Может, нас ожидает Содом и Гоморра и ты решил перед смертью напиться в нашей компании?!
– Напиваться – это чисто твоя привилегия.
– Интересное начало. Вот только каков будет конец?
– Там видно будет. Александр Павлович, милости прошу к столу.
Мартынов, уже понявший свою ошибку в отношении меня и теперь с видимым удовольствием наблюдавший нашу пикировку, кивнул в знак согласия головой и направился в сторону гостиной. Я пошел вслед за ним. Замыкал нашу цепочку Пашутин с пакетом в руках. Войдя в гостиную, он остановился возле стола, окинул его взглядом, потом посмотрел на меня. Теперь в его взгляде виднелось настоящее изумление.
– Коньяк. Паштет. Рыбка. Колбаска с ветчинкой. Ой, Саша! Чувствую, нас с тобой не Содом ожидает, а самый настоящий Армагеддон.
– Думаю, что кое-что и похуже, Миша. Тут со стороны кухни очень даже вкусный аромат плывет, – усмехнулся Мартынов и демонстративно потянул носом.
– Это не Богуславский, – дурашливо запричитал Пашутин. – Это демон, принявший образ людской! Изыди, нечистая сила!
– Изыди, демон, на кухню! – подхватил его игру полковник. – И принеси нам то, что там так вкусно пахнет!
После чего оба весело рассмеялись. Судя по всему, они были, как говорится в народе: два сапога – пара. Я стоял и ждал, когда они закончат веселиться. Мартынов, увидев мой взгляд, сразу перестал смеяться и виновато сказал:
– Ради бога! Извините меня, Сергей Александрович! Этот старый черт кого хочешь на грех подобьет!
– Да брось ты, Саша! Сергей не обиделся. Это у него обычное выражение лица. Привыкай.
– Он прав, Александр Павлович. Пить с горячим будете или пока холодными закусками обойдетесь?
– Что у тебя там? – поинтересовался Михаил.
– Пирожки с мясом и телячьи котлеты с жареной картошкой. Из ресторана.
– Сначала пару рюмочек под закусь, а потом можно и горячее. Ты как, Саша?
Мартынов согласно кивнул головой, соглашаясь с приятелем.
– Прошу за стол, господа.
В этот момент Пашутин неожиданно спросил меня:
– Сергей, разговор у тебя ко мне серьезный или до завтра подождет?
«Проницательный, чертяка».
– Серьезный, но может и до завтра подождать.
– Господа, вы можете поговорить тет-а-тет, я подожду, – отреагировал на наш диалог полковник, но к этому времени я уже вспомнил, кто такой Мартынов. Он являлся начальником Московского охранного отделения.
«Хороший приятель Пашутина. Это плюс в его пользу. Хм. Похоже, судьба мне ворожит».
– Александр Павлович, думаю, вы нам помехой не будете. Сядем за стол, господа. Разговор наш, думаю, будет недолгий… если, конечно, не будет много вопросов.
При этом, не сдержавшись, усмехнулся, видя любопытство, написанное крупными буквами на лицах своих гостей.
– Говори, Сергей, раз начал, – не выдержав моей паузы, подтолкнул меня к объяснению Пашутин.
– Нужен человек, господа, который сможет профессионально и объективно пояснить, что необходимо Министерству внутренних дел и корпусу жандармов для того, чтобы навести порядок в стране.
После этих слов мои гости не просто удивились, они даже переглянулись, словно хотели выяснить друг у друга, верно ли то, что они сейчас услышали.
– Сергей, ты что, собираешься в министры?! Речь для царя готовишь?! – попробовал пошутить разведчик.
– Почти угадал.
– Брось! Не смешно.
– Это не шутка.
Михаил бросил на меня недоверчивый взгляд, в котором читался вопрос: кто ты такой, бывший поручик Богуславский? Вроде неплохо тебя знал, только теперь… не так в этом уверен.
– Сергей Александрович, что вы имеете в виду под порядком в стране? – как бы вскользь поинтересовался начальник московской охранки. Было видно, что до этого он расслабился, готовый кутнуть в мужской компании, но сейчас снова подобрался и смотрел на меня цепким и испытующим взглядом.
– Всерьез разобраться с внутренним врагом, с так называемыми демократическими партиями.
– Внутренним врагом, – повторил за мной задумчиво Мартынов.
Некоторое время стояла тишина. Пашутин, бросив на меня несколько взглядов, в которых смешалась настороженность и любопытство, сейчас смотрел на полковника в ожидании, что тот скажет. Его можно было понять, я снова повернулся к нему доселе неизвестной стороной. Начальник московской охранки, видевший меня в первый раз, смотрел на меня с настороженным любопытством, пытаясь понять, что собой представляет этот атлет с каменным лицом, но так ничего не поняв, почувствовал раздражение.
– Интересное сравнение. Правда, несколько жесткое, на мой взгляд, но я думаю, что соглашусь с таким определением, – наконец прервал молчание Мартынов. – Мне только вот что интересно: вам, поручику – артиллеристу в отставке, чем все эти партии насолили?
– Александр Павлович, я поинтересовался каким-то государственным секретом? – ответил я ему вопросом на вопрос.
Полковник только открыл рот для ответа, как вмешался Пашутин:
– Если я правильно его понял, Саша, то эти разъяснения ему нужны для государя.
– Господа, надеюсь, это не шутка? Я люблю розыгрыши, но только не те, что касаются моих служебных дел.
– Я похож на шутника?
– На шутника вы не похожи, но при этом у меня в голове просто не укладывается… Вы, политический сыск и император. Согласитесь, весьма странное сочетание, я бы даже сказал, весьма необычное, по своей сути. Сергей Александрович, позвольте вас спросить, кем при дворе государя…
– Саша, это не тот вопрос, который следует задавать! – перебил его Пашутин. – Уж мне поверь: Богуславский просто так ничего не говорит.
Жандарм с каким-то внимательным удивлением теперь посмотрел на своего приятеля, словно увидел в нем что-то новое для себя.
– Знаешь, Саша, – снова заговорил Пашутин, видя удивление своего приятеля. – Я вот давно знаю Богуславского, а он все равно находит, чем меня удивить! Что уж про тебя тогда говорить!
Следующую наступившую паузу прервал уже я:
– Если вы ждете от меня объяснений, Александр Павлович, то их не будет, а теперь давайте вернемся к моему вопросу.
– Не знаю, что и думать. Подполковник Пашутин сказал, что хорошо вас знает, а я привык доверять его мнению. Пусть так, но тогда позвольте вам кое-что рассказать, и вы поймете, почему именно этот разговор вызвал мое недоверие и недоумение, – полковник выдержал паузу, а потом продолжил: – Недавно, господа, я подал срочный рапорт по начальству о намечающемся заговоре членов Думы против монархии. В нем были указаны конкретные люди и даже наброски планов заговорщиков. И что же? Прошло уже восемь дней, как моя бумага ушла в Департамент полиции и никакого ответа. Вот теперь приехал по делам, а заодно думаю узнать о судьбе моей докладной записки, которая, почему-то мне так кажется, никого, кроме меня самого, не интересует. Кстати, у меня здесь с собой есть копия показаний одного тайного агента. Покажу вам только один лист. Думаю, ничего страшного не будет, если вы его прочитаете.
Полковник достал из портфеля папку. Раскрыл, пошелестел бумагами, а затем вынул листок и протянул мне:
– Извольте, господа.
На листе был записан отрывок беседы нескольких человек. Рядом, против отдельных фраз стояли фамилии, записанные карандашом. Пробежал глазами. Судя по записи, группа людей, собравшихся в доме графини Ностиц, среди которых были Гучков и французский посол, которые обсуждали свержение Николая II. Гучков авторитетно утверждал, что готовится переворот, но главная работа, по его словам, шла в армии. К генералитету примкнули представители московского дворянства и богатое купечество. Я пробежал глазами по фамилиям купцов. Высоцкий, Морозов, Попов.
«Все они, как один, хотят иметь нового конституционного монарха… Хм! В лице великого князя Николая Николаевича. Ну-ну».
Прочитав до конца, я передал бумагу Пашутину, который быстро пробежал ее глазами, осуждающе покрутил головой, но, ничего не сказав, отдал ее полковнику. Тот аккуратно спрятал ее в папку, затем только спросил:
– Что вы на это скажете, господа?
– Подобное отношение к таким срочным и неотложным вопросам мне и хотелось бы исправить, Александр Павлович, – ответил я ему.
Мартынов снова окинул меня настороженно-внимательным взглядом, потом, не отводя глаз, спросил:
– Почему именно сейчас, Сергей Александрович?! Почему не два года тому назад, когда я подавал докладную записку на высочайшее имя?!
– Видно, время пришло, Александр Павлович. Ты, Миша, тоже поедешь завтра с нами.
– К государю? Я-то там зачем? – с явным удивлением спросил меня Пашутин. – Идите с Мартыновым. Он в этом деле дока!
– Ты нужен, Миша.
После нескольких секунд раздумья на лице Пашутина появилась хитрая улыбочка.
– Неужели меня освободят от курсов?!
– Вполне возможно, господин подполковник.
– Радость-то какая! Вот за это, господа, не грех и выпить!
Назавтра, все втроем, мы предстали перед императором. Мартынов, так до конца и не поверивший моим словам, пребывал все время в легком изумлении, когда нас без излишних проволочек проводили в кабинет государя. Император, если и удивился приходу трех человек, то никак не дал это понять. После официального представления царь поинтересовался делами у обоих офицеров, после чего попросил начальника московской охранки обрисовать политическую обстановку в Москве, что тот и сделал, затем разговор перешел на докладную записку, а потом плавно – к обсуждению возможной реорганизации МВД и отдельного корпуса жандармов. Император не только задавал дельные вопросы, но и умело поддерживал беседу. После того, как я высказал свои соображения, кое-что добавил Пашутин, до этого не принимавший участия в разговоре. Закончили мы нашу беседу в тот самый миг, когда настенные часы стали отбивать одиннадцать часов вечера. Итогом беседы стало нахмуренное лицо императора и неопределенность сказанной им фразы:
– Значит, вот как у нас в Российской империи обстоят дела.
Николай II встал, следом мы вскочили со своих мест и вытянулись, словно на параде. Обойдя стол, император остановился перед нами:
– Господа, благодарю вас всех за службу! Не скрою, что услышал от вас многое такое, что мне было неприятно слышать. Все сказанное вами, господа офицеры, будет проверено и доложено лично мне. Полковник Мартынов, вы упомянули в разговоре, что отсылали записки о рассмотрении изменений и дополнений в организации работы корпуса жандармов. Вы не смогли бы снова прислать мне ваши записи?
– Будет сделано, ваше императорское величество, вот только попаду я в Москву не ранее пятницы. За субботу и воскресение у меня будет время их подправить, а в понедельник с утра вышлю их вам специальным курьером.
– Больше не смею вас задерживать, господа, а вас, Сергей Александрович, на несколько минут попрошу остаться.
Как только за ними закрылась дверь, император сказал:
– О полковнике Мартынове мне доводилось слышать как о дельном, думающем офицере. Странно, но вы вчера не упомянули о его приходе.
– Извините, ваше императорское величество. Мы только вчера вечером с ним познакомились, и я понял, что он тот, кто нужен.
– Даже так? Гм. Я так понял, что он не знает ничего лишнего, кроме того, о чем говорил сегодня.
– Да, ваше императорское величество. Ему дал хорошую характеристику подполковник Пашутин. Если его записки окажутся дельными, то почему бы ему самому не воплотить их в жизнь.
– Хорошо, я подумаю об этом. Тут вот еще, какое дело. Мне сегодня довелось услышать много нелицеприятного о людях, которых я лично знаю. Я рассчитывал на них, считал своей поддержкой и опорой… – государь сделал паузу и осуждающе покачал головой. – Вы мне скажите, Сергей Александрович, вот есть хороший, обаятельный человек, его представляют вам как знатока своего дела, а будучи поставлен на высокий пост, сразу начинает взятки брать, близким людям протекции составлять и прочими мерзостями заниматься, но только не радеть за государственную службу, которую блюсти поставлен. Как такое может быть?
– Приятность в общении и обаяние отнюдь не профессиональные качества. К тому же они нередко служат маской подлеца.
– Хм! Зло, но верно. Теперь о вашей поездке. Татищев предупрежден и завтра вечером ждет вас у себя дома. На этом все, Сергей Александрович.
Вильгельм, несмотря на свои физические недостатки, доставшиеся ему с рождения, со временем сумел найти в себе силы их победить. Поверив в свои силы и окруженный придворными льстецами, которые нашептывали о его непогрешимости, как божьего избранника, император, превратился в заносчивого, надменного и эгоистичного человека.
Вскоре эти черты характера переродились во внутреннюю убежденность, что Бог для достижения своих высших целей избрал германский народ, а сам Вильгельм является проводником Божьей воли и ни перед кем кроме Создателя за свои действия не отвечает. Он верил в свое предназначение до тех пор, пока в его жизни не появился русский провидец со своими предсказаниями, что дало ему основание сомневаться в том, что именно он Божий избранник. Первое, что он почувствовал, когда прочитал присланное две недели тому назад письмо, лежавшее перед ним на столе, было почти забытым с детства ощущением беспомощности. В одно мгновение он потерял свободу выбора и стал марионеткой, которая оживает, лишь, когда кто-то начинает дергать за веревочки. Прошла минута, другая, третья… Император постарался погасить в себе это чувство. С трудом, но ему это удалось.
Сидевший по другую сторону стола начальник генерального штаба генерал Эрих фон Фалькенхайн, приблизительно представлял, какая буря чувств разыгралась в душе заносчивого и гордого правителя Германии. Будучи товарищем Вильгельма по детским играм, он оставался преданным ему все эти десятки лет, став одним из немногих людей, которых кайзер мог назвать своими друзьями.
– Что скажете, Эрих?
– Сведения подтвердились, ваше величество. Это может означать только одно: при дворе русского императора действительно есть… ясновидец.
– Значит, вы всему этому верите?!
– Ничего другого не остается, ваше величество. Его предсказания сбылись дважды, причем с теми подробностями, на которые он указал.
Наступило короткое молчание, которое прервал германский император. В его голосе прорывались ясно слышимые нотки раздражения.
– Что вы о нем узнали?
Генерал раскрыл папку, которую принес с собой.
– Богуславский Сергей Александрович. Двадцать три года. Поручик-артиллерист. Физически очень развит и невероятно силен. На фронте получил тяжелое ранение в голову, после чего был отправлен в отставку. Судя по некоторым данным, во дворец его ввел Распутин, а сам спустя полтора месяца уехал к себе домой и до сего дня там пребывает. Когда Богуславский появился во дворце Николая Второго, точно не установлено. Сам к русскому императору не ездит, бывает у него только по приглашению. Никаких посторонних лиц при их встречах, за исключением императрицы, замечено не было.
– Его образ не сочетается с личностью… прорицателя. Слишком молод. Откуда он мог получить подобный дар? Вы уверены в своих сведениях?
– Нет, ваше величество. Меня мучают те же сомнения, что и вас. То, что Богуславский может быть прорицателем, основано лишь на догадках и косвенных подозрениях. Его встречи с русским императором всегда происходят один на один, потому ничего доподлинно никто не знает. Есть еще один факт. К нему была приставлена охрана месяц назад.
– Погодите! Месяц назад? Но первое письмо мы получили два месяца назад! Как это понять?!
– Я это тоже отметил, ваше величество.
– Хм! Пьет? Женщины?
– В подобных пороках не замечен, ваше величество.
– Аскет?
– Нет. Есть друзья. Занимается какой-то японской борьбой.
– Японской борьбой? Ну, не знаю. Как-то все это не складывается. Вы так не считаете, генерал?
– Считаю, ваше величество, и смею предположить, что все может быть не так, как мы видим.
– То есть вы думаете, что этого русского богатыря нам специально подставили? Сделали из него ширму, за которой скрывается истинный провидец?
– Да, ваше величество. Подобный дар надо прятать и охранять так, чтобы никто не мог даже близко к нему подобраться.
– То есть мы ничего толком не знаем?
– Да, ваше величество. Пока у нас на подозрении есть только Богуславский.
– У вас есть какой-то план?
– Есть, но боюсь, он не сильно понравится вашему величеству.
– Я слушаю вас, Эрих.
– Нам надо выйти на прямые переговоры с Николаем Вторым. Изложить наши требования, но при этом не ставить перед ним жестких условий. Предваряя ваш вопрос, сразу скажу: в 1916 году Германия запросит мир, но его не получит. Вы помните эту фразу?
– Помню. Погодите! Вы думаете, что мы тогда предложили такие условия сделки, что русские сочли неприемлемыми?
– Точно так, ваше величество. Иначе бы этого предсказания на том листочке не было.
Германский император бросил косой взгляд на генерала. Ему хотелось перенести свое нарастающее раздражение на кого-нибудь другого, но при этом он понимал, что если и выплескивать его, так это на самого себя. Он настолько был загипнотизирован двумя последними фразами, что на фразу о перемирии не счел нужным обратить внимание. Почему он упустил это? И тут же сам себе ответил: он уже тогда поверил. Легкий холодок страха поселился в его сердце с того самого дня, когда он прочитал это проклятое предсказание русского оракула. Он пытался не верить, говорил сам себе, что это чепуха, но страх, занозой сидевший в его сердце, был прямым доказательством, что это не так.
«Верден. Ютландское сражение. Война растягивается на неопределенное время, и это притом, что еще англичане не вступали в войну по-настоящему. Нет сомнения, что после пары значительных успехов на их стороне выступит Америка. К тому же Австро-Венгрия показала себя слабым союзником. Будь на ее месте Россия… Попробовать предложить Николаю II мир? Вот только условия…»
– Эрих, надо поработать над условиями возможного мира с Россией. Найдите надежных людей, которые могли бы проработать все возможные детали такого договора. Пока мы не убедились в правильности наших выводов, необходимо все держать в строжайшей тайне.
– Понимаю, ваше величество.
– Вы свободны, генерал.
Выходя от императора, Эрих фон Фалькенхайн думал о том, что если переговоры и пройдут, то они будут необычайно трудными.
«Вильгельм слишком упрям и своенравен, а у русского царя нет практичности, зато в голове полно всякой славянской чепухи. Но это надо сделать! Или иначе меня ждет незавидная судьба!»
Прибыв на место службы, генерал первым делом вызвал подполковника Дитриха фон Лемница, свое доверенное лицо, и после двух часов совещания за закрытыми дверями тот срочно выехал в Берлин. Потом произошел прорыв генерала Брусилова на Восточном фронте, и все дела отошли на другой план, но окончательно забыть о нем не дал телефонный звонок, раздавшийся через три недели утром, когда генерал только сел завтракать. На пороге возник дежурный адъютант со строгим выражением лица:
– Звонок из личной канцелярии его императорского величества, господин генерал.
– Соедините с моим кабинетом.
После звонка генерал снял трубку.
– Здравствуйте, генерал.
– Здравствуйте, ваше императорское величество.
– Как продвигаются наши дела?
Генерал сразу понял, что речь идет не о положении на фронте, так как император регулярно получал сводки о положении дел, поэтому ответил обтекаемой фразой, суть которой могла быть понятна только кайзеру:
– Еще неделя, ваше императорское величество и у вас будут все необходимые документы.
– Не затягивайте, генерал.
Начальник Генерального штаба повесил трубку и сразу подумал о том, что беспокойство Вильгельма в таких делах обычно ему несвойственно.
«Он боится. Боится! Больше ничем это не объяснишь. Дьявол всех раздери! Эти предсказания невольно заставляют думать о себе словно о пешке. Кто-то играет, а ты стоишь на доске и ждешь своей участи», – он посмотрел на остывающий завтрак и резко отодвинул от себя тарелку. Есть уже не хотелось.
Неделя пролетела как один день. Неожиданный прорыв русских дивизий спутал все планы германского командования, но, несмотря на это, рано утром на пороге кабинета кайзера появилась подтянутая фигура генерала Эриха фон Фалькенхайна.
– Ваше императорское величество, генерал…
– Здравствуйте, Эрих! – оборвал его кайзер. – Вы довольно раннее время выбрали для визита. Что-то случилось? Докладывайте!
– Пришло новое послание, ваше величество. Этим и объясняется мой столь ранний приход к вам. Оно пришло три дня назад, но я узнал о нем только вчера, так как был с инспекцией в войсках.
– Дайте мне письмо!
Кайзер не стал на этот раз рассматривать конверт, а сразу его надорвал. Достав листок, торопливо его развернул и впился в него глазами. Дважды пробежал по тексту глазами, затем протянул бумагу генералу. Начальник генерального штаба, охваченный в равной мере, как любопытством, так и нетерпением, чуть ли не выхватил ее из рук императора и быстро прочитал вслух текст.
– Битва на Сомме. Большие потери. Гм! Сомма. Англичане и французы готовят наступление? – задумчиво задал сам себе вопрос генерал.
– Это я должен задать этот вопрос Главному штабу!
– Для меня это не новость, ваше величество. Мне уже докладывали о скоплении артиллерии и подходе новых английских дивизий. Да-а… Значит, они все решились. Пусть идут, нам есть чем их встретить.
– Вы так уверены, Эрих?
– Ваше величество, наши позиции обороны достигают в глубину до семи-восьми километров, система опорных пунктов…
– Генерал!
– Извините меня, ваше величество! Мне только хотелось… – но увидев легкую гримасу раздражения на лице своего императора, Эрих фон Фалькенхайн на мгновение запнулся, но решил продолжить: – Раньше я бы с легкостью в душе сказал вам, что уверен в надежности линии обороны, стойкости и храбрости германских солдат, но теперь, с появлением этого оракула, ни в чем уже не уверен. Словно кукла-марионетка, которую дергают за ниточки…. Извините меня, ваше величество.
Вильгельм, который последнее время нередко приходил к подобным мыслям, бросил на генерала сочувствующий взгляд. Эрих фон Фалькенхайн не смог по достоинству оценить его, так как, изучив характер кайзера за многие годы, вообще не предполагал наличия у него чувств, подобных этому. Император, которому подобная ситуация нравилась еще меньше, словно наказывая себя за секундную слабость, отдал приказ резким тоном:
– Генерал, по возвращении в ставку принять немедленные меры! Вы поняли предстоящую перед вами задачу?!
– Будет выполнено все в точности, ваше величество!
– Присядьте, Эрих. Как говорят русские: в ногах правды нет. Вам что-то удалось узнать о русском провидце?
– Ничего особенного, за исключением одной поездки. Богуславский ездил на Сестрорецкий оружейный завод. Пробыл там в общей сложности два часа, потом уехал. Что он там делал, выяснить не удалось.
– Что может делать прорицатель на оружейном заводе?
– Никогда не сталкивался с ясновидцами, поэтому не представляю, на что они способны.
– Непонятно и запутано, – задумчиво произнес германский император.
– Может, это просто отвлекающий маневр русских, ваше величество?
– Возможно, а теперь мне хотелось бы услышать ваше мнение по поводу нового предсказания.
– Очевидно только одно, ваше величество. Предсказание малопонятно из-за чувства союзнического долга. Русские нам как бы говорят: мы знаем о том, что произойдет, но подробности вам раскрывать не будем. Еще, мне так кажется… что этим они дают нам понять, чтобы мы поторопились с договором.
– Почему вы так решили, Эрих?
– Мне кажется, что все эти три предсказания, словно вехи, указывают нам путь, ведущий к перекрестку. Когда мы его достигнем, нам предстоит выбрать путь.
Император с некоторым удивлением посмотрел на своего начальника штаба.
– Что-то раньше подобных выражений я от вас не слышал, Эрих.
Генерал замялся.
– Не хотел об этом говорить, ваше величество… Гм. Вся эта круговерть с оракулом и предсказаниями настолько сбила меня с толку, что, будучи в Берлине, я решился пойти к одной известной ворожее… Понимаю, что это все звучит глупо, но сделать с собой ничего не могу: невольно начинаю во все это верить.
– Не вы один, Эрих, – не смог удержаться от признания германский император, но сразу ушел от скользкой темы. – Интересно, как там мой кузен Ники?
– Вы думаете, что с ним происходит то же самое?
– То же самое или другое, но и так понятно, что он еще в большей степени, чем мы, зависит от них! – с нарастающей злостью воскликнул германский император. – Его толкает страх! Это очевидно! Иначе что могло его подвигнуть на переговоры! Ведь неуверенность, слабость и вялость характера – в этом весь мой кузен! Всю свою жизнь он изображает из себя рыцаря без страха и упрека, но все видят, что это только защита для того, чтобы скрыть слабость и неуверенность в себе.
Кайзер сейчас выплескивал из себя злость и раздражение этими словами. Генерал слушал и радовался тому, что все эти чувства и слова обрушились не на него, а на русского царя.
Неожиданно кайзер оборвал сам себя и резко спросил:
– Полагаю, что папка у вас в руках – это наши требования к русским?
– Да, ваше величество. Девяносто шесть листов.
– Изложите основные пункты.
– Прошу покорнейше простить меня, ваше величество, но мне эти документы были переданы перед самым отъездом, поэтому мне не удалось их изучить настолько основательно…
– Оставьте ее мне! – оборвал его извинения кайзер. – Сам посмотрю. Вы мне лучше скажите: сколько мы сможем снять дивизий с русского фронта в случае заключения перемирия?
– До двадцати дивизий, ваше величество. Думаю, это даст нам возможность окончательно сломить сопротивление англо-французской обороны, а возможно, даже закончить войну в начале следующего года.
– Надо еще подумать, под каким предлогом мы можем объяснить германскому народу заключение мира с нашим врагом?
– Думаю, что наша пропаганда придумает достаточно веское объяснение, но если вы хотите знать мое личное мнение, то мне кажется народ Германии примет ваше волеизъявление без лишних вопросов. Наши люди не какие-нибудь там славяне, а истинные тевтоны! Порядок и дисциплина у нас в крови, ваше величество!
– Вы, конечно, правы, Эрих, но нам не нужны лишние разговоры за спиной. Впрочем, этот вопрос вас не касается.
– Понимаю, ваше величество.
– Мне еще хочется узнать ваше личное мнение, генерал, на реакцию наших союзников.
– Австро-Венгрия оказалась слаба и настолько увязла в войне с Россией, что ей ничего другого не остается, как последовать нашему примеру и попытаться заключить с ней мир. Вот только в отличие от нас ей придется заплатить за него частью своих территорий и главным камнем преткновения подобных переговоров, думаю, станут Сербия и Черногория, так как Россия просто помешана на идее славянского единства. М-м-м… Турция… исконный враг России. Будет драться до последнего, но при этом наши военные советники в один голос утверждают, что ее оборонные линии растянуты и слабы, а солдаты ленивы, ненадежны и слабы духом. К тому же русский царь, как мне известно, давно уже заглядывается на черноморские проливы.
Только услышав намек на возможное благоденствие Российской державы, император снова стал злым и колючим. Генерал чертыхнулся про себя, ведь он прекрасно знал о болезненной ревности кайзера к русскому царю.
– Нам не нужна сильная Россия! Разделив наших врагов этим миром, мы сначала сломаем хребет французам и англичанам, а потом… мы заставим русского царя подписать новый договор! Ему он сильно не понравится, вот только помощи уже будет ждать не от кого!
– Ваше величество, вы забыли о русском провидце.
– Действительно. Хм! Этот вопрос придется как-то решить, но об этом мы поговорим позже, после переговоров. Кто поедет в Стокгольм?
– Могу предложить подполковника Дитриха фон Лемница, тем более что он уже введен в курс дела.
– Думаете, справится?
– Он опытен, осторожен, а главное, очень мне предан.
– Хорошо. С русской стороны пусть пришлют нам генерала Татищева. Я знаю, что он бесконечно предан моему кузену, поэтому если приедет он, значит, переговоры ведет русский император. На этом все, генерал!
Генерал вскочил с кресла:
– Ваше величество, разрешите отбыть к месту назначения?!
Сразу по прибытии начальника генерального штаба в ставку германская разведка получила приказ нащупать возможные направления прорыва противника, но не успела, так как уже спустя двое суток началась артиллерийская подготовка со стороны противника, продолжавшаяся семь дней и тем самым давшая начало наступательной операции англо-французских войск против германцев на реке Сомма.