Вы здесь

Цену жизни спроси у смерти. Глава 4. Мал золотник, да дорог (С. Г. Донской, 2001)

Глава 4

Мал золотник, да дорог

Аркадий Сурин прибыл в Сочи тем же рейсом и даже тем самым самолетом, который доставил сюда Громова, отправившегося на его поиски. Но это произошло значительно раньше. И черные очки у Сурина, в отличие от Громова, на лице наличествовали – по виду совершенно непроницаемые – такие носят слепые. Ему казалось, что чем хуже он видит окружающих, тем меньше они в свою очередь уделяют внимания ему самому. Иллюзия, конечно, но у кого их нет? И кто в детстве не зажмуривал глаза, когда становилось страшно?

А страх и тревога терзали Сурина беспрестанно. В тот момент, когда он летел над Черным морем, терзая газету, в которой не мог разобрать ни строчки, все задуманное им уже должно было свершиться. От него уже ничего не зависело, зато он сам всецело зависел от обстоятельств. Обратного пути не было ни в случае успеха, ни в случае неудачи. И вообще, гражданина Сурина Аркадия Викторовича, 30 лет от роду, больше в природе не существовало. Его прошлое было уничтожено, все прежние связи оборваны раз и навсегда, двухкомнатная квартира и автомобиль брошены на произвол судьбы. Маленький кораблик отправился в свое большое плавание. Что ожидало его впереди? Несмотря на одуряющую жару, при мысли об этом Сурин невольно ежился, словно физически ощущал себя обдуваемым всеми семью ветрами.

Он перевел дух только через пять часов после того, как благополучно приземлился в Сочи. Это произошло в душной однокомнатной квартире на улице с призрачным названием имени 50-летия СССР. Проживание здесь было оплачено Суриным на месяц вперед. Он вовсе не собирался торчать здесь так долго, но полагал, что уплаченные им деньги избавят от излишнего любопытства хозяев. Так оно и вышло. Они не стали настаивать на том, чтобы постоялец зарегистрировался в милиции. Приняли у приличного молодого человека двести баксов, проинструктировали его, как пользоваться допотопной газовой колонкой, показали, где хранится сыроватое постельное белье, и оставили его одного.

А вскоре после этого он сидел за чужим кухонным столом, смотрел на трубку нелегально приобретенного сотового телефона, которая только что сообщила ему ошеломляющую новость, и растерянно улыбался. По виду дурак дураком. На самом деле – умница из умниц, богач из богачей, настоящий «о, счастливчик» в квадрате.

Сурин готовился к похищению кредитного транша для Центробанка долго и тщательно. В течение полутора лет он чуть ли не с головой уходил в мониторы компьютеров, оказавшихся в его ведении. Ему пришлось изучить также банковскую систему, и к началу операции Сурин разбирался в финансовых махинациях не хуже всех Геращенок и Дубининых, вместе взятых. Кроме того, он не просто досконально освоил около тридцати сложнейших компьютерных программ, но и создал свою собственную, которую, конечно, теперь не запатентуешь. И, главное, в конечном итоге вся эта многоходовая комбинация, просчитанная и выверенная до секундочки, до последнего байтика, сработала!

Сурин убедился в этом после звонка в Лимасол, где служащие банков проходят обязательные курсы русского языка. В принципе он неплохо умел изъясняться и по-английски, но боялся, что от волнения позабудет все нужные слова и не сумеет выдавить из себя ничего, кроме жалкого «хау ду ю ду». Кроме того, разница во времени с Кипром была не столь ощутимой, как, скажем, с Нью-Йорком или Боготой. Вот почему Сурин остановил выбор на «Попьюлэр бэнк». Тут он действовал наверняка. И все равно его рубаха промокла насквозь уже на первой минуте разговора с оператором банка. А на второй он рванул ее ворот так порывисто, что три или четыре пуговицы, вырванные с «мясом», разлетелись во все стороны и запрыгали по кухонному полу, как отрикошетившие от стен пластмассовые пули.

Все получилось! На безымянном счете далекого кипрского банка осели 70 587 037 долларов 34 цента, которых там прежде не было. Обзванивать остальные банки Сурин сразу даже не стал. Победа и без того была очевидной. Он, который был обречен всю жизнь обеспечивать беспрепятственное прохождение запредельных и попросту потусторонних астрономических сумм, принадлежащих совсем другим людям, в одночасье сам сделался миллиардером. Потому что «Попьюлэр бэнк» был только первой ласточкой. Таких, выбранных Суриным в разных странах, было еще шестнадцать. И в каждом банке, в зависимости от процентной ставки за обслуживание счета, Сурина ожидал сюрприз в виде семидесяти с половиной миллионов долларов!

В убогой сочинской кухоньке настырно гудела изумрудная навозная муха, капала вода из протекающего крана, за окном хрипло голосил мужской голос: «Молоко-о-о!.. Свежие бу-у-улочки!.. Молоко-о-о!..» Если бы операция провалилась, то под эти заунывные причитания Сурин, наверное, и удавился бы с горя. А теперь даже жужжание мухи казалось ему сладчайшей музыкой.

Ж-жизнь продолж-жается! Надейся и ж-жди!! Сурин поцеловал телефонную трубку, принесшую ему радостную весть, и пустился в пляс, задевая то обшарпанный холодильник «Норд», то дребезжащий стеклом буфет. Он задыхался от избытка чувств. Он до последнего мгновения сомневался в том, что его грандиозная афера выгорит. И теперь торжество распирало его грудную клетку, как гелий переполняет воздушный шарик. Его ноги перетаптывались по грязному линолеуму тесной кухни, но сам он чувствовал себя на седьмом небе.

Перед самым сбоем в компьютерной сети Центробанка 1 200 000 000 долларов рассеялись так называемым «веером» по 17 банковским счетам, открытым Суриным во всех концах света. Если бы Интерпол и откопал какие-то из них, то все равно оставшегося должно было хватить Сурину до конца его дней, даже если он воскреснет раз сто, прежде чем умереть окончательно.

Сервер, выполнивший задачу, покончил жизнь самоубийством: отформатировал все жесткие диски подключенных к нему компьютеров и запустил в собственное электронное нутро не менее дюжины вирусов, сожравшие гигабайты его памяти в считанные минуты. Номера банковских телефонов, а также пассворды, или коды счетов, на которых хранились теперь его деньги, Сурин новому компьютеру не доверил. Отныне ему предстояло полагаться только на себя самого, и это было самое разумное решение. После того, как он пошуровал в недрах чужой компьютерной сети, ему вовсе не хотелось убедиться в том, что не он один такой предприимчивый и сообразительный.

Тот памятный день, когда маленький Сурин торжествовал свою грандиозную победу, пролетел незаметно, зато ночь показалась ему бесконечной. Следующие сутки он посвятил переговорам с банками. А затем наступило воскресенье – единственный день, когда в Сочи функционировал небольшой авторынок. Для завершающего штриха Сурину была необходима какая-нибудь кислота – соляная или серная, без разницы. Расхаживать по магазинам и аптекам он не решился, полагая, что поиски могут оказаться или безрезультатными, или слишком уж длительными. Его ведь, несомненно, уже искали по всей стране, а провалить дело на завершающем этапе было бы верхом безрассудства.

Поход на авторынок оказался удачным. В какой-то момент Сурин почувствовал на себе внимательные взгляды нескольких парней совершенно бандитской наружности, но пол-литровая бутылка серной кислоты уже перекочевала в его пакет и он, не теряя времени, поспешил затеряться в толпе, что было не так уж сложно при его невзрачном росте.

Попетляв по улицам и не обнаружив за собой слежки, Сурин с покупками ввалился в свою квартиру и поздравил свое зеркальное отражение в прихожей с очередным успехом. После этого он завесил трюмо изъеденным молью пледом, а зеркало в ванной комнате снял и поставил на пол, развернув к стене. Сурин понятия не имел, что так поступают лишь в тех случаях, когда в доме появляется покойник. Плевать ему было на всякие суеверия. Он ведь жил и помирать не собирался. Просто любоваться собой в зеркале до того, как все будет кончено, Сурин уже не имел ни малейшего желания. Тот человек, которого он увидел бы в отражении, не имел ничего общего с тем, кем собирался он стать в самом скором будущем. Гудбай, Аркаша Сурин, ауфидерзейн и о ревуар. Hasta la vista, baby!

Уже на ощупь он тщательно обработал свое лицо ароматным французским депиляторием, чтобы на ближайшее время не возникало проблем с бритьем. С удовольствием оглаживая непривычно шелковистый подбородок, Сурин угрюмо посмотрел на бутылку серной кислоты и отправился на кухню. Ему осталось хорошенько перекусить, выпить для храбрости и применить кислоту по назначению.

Все эти планы Сурин осуществил, да так исправно, что провалялся в бесчувственном состоянии до следующего утра. Опустив руку с дивана, он нашарил ею сначала пустую бутылку из-под водки, затем – опять же пустую винную посудину и наконец завладел телефонной трубкой.

Пальцы набрали нужный номер с третьей попытки. К этому времени Сурин успел кое-как смочить глотку остатками фанты, и голос его был умеренно сиплым, не более того. Этим подсевшим до хрипотцы голосом, которым раньше Сурин разговаривал лишь во время сильнейшей простуды, он пригласил к телефону Леонида Максимовича Переяславского, представился и попросил прислать за ним машину, что входило в стоимость заранее оплаченных услуг.

То, что выглядит он не самым лучшим образом, Сурин догадывался и без зеркала. Но когда водитель присланной машины поперхнулся при виде его йогуртом, он окончательно понял, что его замысел вновь увенчался успехом.

По дороге в Мацесту лишь дичайшее похмелье мешало Сурину чувствовать себя на вершине блаженства.

* * *

У медсестры Наташи, как и у каждой женщины, имелись свои плюсы и минусы. К ее отрицательным качествам низкорослый Сурин относил ее чересчур внушительную, по его мнению, комплекцию. Зато Наташа ничего не носила под своим белым халатом. Возможность убедиться в этом предоставилась в первый же вечер их знакомства.

За окном было темно, накрапывал скучный дождь. Сурин лежал на кровати, теребя в пальцах стодолларовую купюру. Наташа смотрела на него сверху вниз, склоня голову к плечу, и размышляла, как ответить на заданный ей вопрос.

А сказано было буквально следующее.

– Я понимаю, что в данный момент далеко не красавец, – тоскливо произнес Сурин, когда Наташа оставила на тумбочке поднос с ужином и собралась выходить. – Но именно здесь и именно сейчас мне так одиноко, что… – Он сделал вид, что у него перехватило горло, а сам во время паузы осторожно потрогал языком новенькие пломбы на верхних зубах, которые все еще мешали ему. – Если бы ты, Наташенька, согласилась провести этот вечер со мной, то… – Сурин снова не договорил до конца фразу, продемонстрировав вместо этого заранее заготовленную сотню. – Как тебе мое предложение, Наташенька? Надеюсь, ты не слишком шокирована?

– Шокирована-то я, шокирована, – призналась она после минутного раздумья. – Но с деньгами дома сейчас как раз напряженка, так что…

Тут бы выложить лихим жестом еще одну сотенную, чтобы разом рассеять все колебания симпатичной медсестрички, да только Сурин спешить не стал. Он и ста долларов за Наташину любовь не заплатил бы, если бы у него имелись купюры помельче. Поэтому, продолжая шуршать зеленой бумажкой, Сурин молча ждал. Наживка закинута. Рыбка видит ее, задумчиво шевелит губами. Зачем суетиться понапрасну?

– Нет, – неожиданно сказала Наташа и медленно качнула головой из стороны в сторону. – Придется вам поскучать в одиночестве.

– Это? – он ткнул себя пальцем в лицо.

Она опять отрицательно покачала головой:

– Нет, не в этом дело.

– Тогда в чем? – раздраженно спросил Сурин. А кому приятно, когда ты не можешь купить за свои кровные денежки то, чем уже мысленно завладел и попользовался? Обидно ведь? Еще как обидно!

– Ну… – Наташа замялась.

– Смелее, – нервозно подбодрил ее Сурин, уже догадываясь, что он сейчас услышит, и заранее сатанея от злобы на всех людей, которых природа наградила ростом выше 156,7 сантиметра. В данный момент Наташа стояла первой в этом списке. Уже хотя бы из-за своей видной стати и имени.

Однажды, будучи пятнадцатилетним пацаном, Аркаша Сурин возвратился домой из пионерского лагеря и обнаружил, что подрос за лето на целых 24 миллиметра! Это был не обман зрения, не галлюцинация. Он стоял с угольником и карандашом возле двери, испещренной черточками, и любовался последней отметкой, самой верхней. Перспектива отправляться на перекличку первого сентября, отравлявшая Аркаше все каникулы, перестала казаться ему отвратительной, как все последние годы. Он вырос за месяц почти на два с половиной сантиметра! Если дело пойдет так и дальше, то, глядишь, Аркаша и перестанет быть самым маленьким в своем классе. Это ведь не пустяк, особенно когда тебе пятнадцать.

Так, ребята! Скоренько выстроились по росту! А ты куда, Сурин? Ну-ка, марш на левый фланг!

Аркаша стремился если не на правый, то хотя бы в центр. Походив гоголем перед высоким зеркальным шкафом в родительской спальне, он решил, что самое время навестить одноклассницу Наташу Иванову, к которой он был не просто неравнодушен, а… В общем, распространяться на эту тему Аркаша не любил даже мысленно. Не только потому, что слово «любовь» давалось ему в нежном возрасте значительно труднее, чем самая похабная матерщина. Просто Наташа была высокой девочкой. Высокой и, как говорится, спортивной. В основном из-за ее присутствия выстраивание в шеренгу на уроках физкультуры или на школьных линейках превращалось для Аркаши в унизительную пытку. Но, кажется, эти времена прошли. Ему не терпелось продемонстрировать Наташе, как сильно он вытянулся за время своего отсутствия.

Отправляясь в гости, Аркаша надел новую футболку с красочной англоязычной надписью и такие обтягивающие джинсы, что по лестнице Наташиного подъезда он поднимался несколько раскорячившись, неестественно поднимая плохо сгибающиеся ноги, обутые, кстати, в отцовы туфли, которые были Аркаше великоваты, зато придавали ему еще лишних пару сантиметров роста. Но и этого ему показалось мало. Прежде чем позвонить в Наташину дверь, обитую черным лоснящимся дерматином, Аркаша приподнялся на цыпочки, упираясь пятками в задники туфель. Поза получилась довольно устойчивой, а со стороны было абсолютно не заметно, что Аркашины ступни приподняты над полом. Длинные штанины джинсов, собравшиеся в гармошку, маскировали удачную уловку.

Стоит себе человек, в сторонку поплевывает и ждет, пока ему дверь откроют. Не такой уж маленький человек, между прочим. Прежде «глазок» черной двери находился примерно на уровне переносицы Аркаши. Теперь дырочка уставилась ему в задранный подбородок. Ну, чуточку выше, однако это были мелочи. Главное, что Наташе предоставлялась возможность оценить разительную перемену, произошедшую за лето с Аркашей Суриным, и сделать соответствующие выводы. Он ведь всегда был симпатичным пареньком. Только росточком не вышел.

Наташа открыла дверь, и у Аркаши сразу перехватило дух, как будто ему в грудь огромную сосульку вогнали – холодную и острую. Он как-то не учел, что в пятнадцатилетнем возрасте растет не только он один, а и все его сверстники тоже. Наташа вымахала настолько, что даже подошвы отцовых туфель и стояние на цыпочках не спасали положение Аркаши. Давясь словами, он спросил что-то насчет внеклассного чтения. Наташа что-то ответила, улыбаясь. Минуты две они стояли друг напротив друга, а потом она сказала, что занята, и предложила Аркаше заглянуть как-нибудь в другой раз. «Да, – кивнул он, – да, конечно». – «Тогда пока». Наташа помахала ему ручкой. «Пока», – просипел Аркаша, не двигаясь с места. Не мог же он допустить, чтобы его маленькая хитрость раскрылась!

В следующий момент произошло непоправимое. Наташа положила руку на Аркашино плечо, чтобы шутливо развернуть на сто восемьдесят градусов и направить восвояси. Он покраснел, напрягся и… неожиданно просел в отцовских туфлях, сразу уменьшившись в собственных глазах и в глазах потрясенной Наташи до размеров жалкого пигмея. Пару секунд она недоуменно хлопала глазами, а потом прыснула, прикрыв рот ладошкой.

Ха!.. Ха!.. Ты… Ой, не могу!..

Смех был негромким, но он преследовал Аркашу и во время стремительного спуска по лестнице, и на улице, и в ванной комнате, откуда вышел, когда всполошившийся отец пригрозил выломать дверь. Да только самое плохое произошло позже, 1 сентября. С того памятного дня Аркаша Сурин стал в школе Маленьким Муком, как прозвали его после этой истории, сделавшейся достоянием гласности. Как выяснил он, тайком прочтя сказку Гауфа, малыш Мук был карликом в огромных восточных туфлях. В книжке даже картинка имелась – цветная, на всю страницу. Очень колоритный персонаж. Ни с кем не спутаешь. Иногда Аркаша снился себе именно таким – большеголовым коротышкой, шаркающим подошвами шлепанцев с загнутыми носами. Бредет через толпу людей, как сквозь строй, а за спиной его звенит еле слышный переливчатый смех.

Ха!.. Ха!.. Ой, не могу!..

Аркаша Сурин и сам не заметил, как возненавидел своих родителей, которые не сумели обеспечить его всеми хромосомами и генами, необходимыми для полноценной жизни. Влюбленность в Наташу Иванову прошла не сразу, но, доводя себя онанизмом до изнеможения, Сурин не просто обладал девушкой своей мечты, а брал ее силой, ставя то на колени, то на четвереньки. В такой позе он возвышался над ней, а не наоборот. В такой позе он не ощущал себя пигмеем, созданным для насмешек окружающих.

А теперь он смотрел на очередную Наташу, стоящую над ним во весь рост, и требовал:

– Смелее! Говори, что тебя во мне не устраивает!

– Вы обидитесь…

– Нет, – возразил Сурин бесконечно фальшивым тоном.

– Ну… В общем, вы… как бы это сказать… мелковатый для меня. – Наташа улыбнулась, как бы извиняясь за столь строгий приговор собеседнику.

У Сурина заныли сведенные челюсти. Стоило немалых усилий слегка разжать их, чтобы процедить сквозь зубы:

– Я ведь не любовь и дружбу тебе предлагаю, Наташенька. У меня деньги, видишь? У тебя одна маленькая штучка, которой я хочу попользоваться. Все предельно просто. – После этой тирады зубы Сурина опять сцепились, как будто притянутые мощной пружиной. Одна пломба раскрошилась, размазавшись по языку мелкой трухой.

Наташа, избегая смотреть ему в глаза, потеребила пуговицу на халате и призналась:

– Я так не привыкла.

– Как? – встрепенулся Сурин под простыней.

– Без удовольствия.

– А это, значит, для тебя не удовольствие? – Долларовая купюра взметнулась повыше, на манер крошечного победного знамени.

– Нет. – Наташа покачала головой.

– Нет, – отозвался Сурин мрачным эхом.

– Да… В смысле, нет.

– Ладно. С деньгами, говоришь, у тебя напряженка?

Сотенная бумажка с шорохом разорвалась пополам. Обрывки улеглись друг на друга, и через мгновение их стало уже четыре. Потом – восемь. А когда мелкие зеленоватые клочки полетели на пол, то сосчитать их было уже невозможно.

– Зря вы так, – тихо сказала Наташа, когда Сурин закончил. Оказалось, что брови у нее очень густые. Это стало заметно, когда Наташа их нахмурила.

– Почему же зря? – делано удивился Сурин. Ему было жаль сотню, а явно расстроенную медсестру – нисколько. Сама виновата, дура привередливая.

– А я уже согласная.

– Зато я несогласный, – передразнил ее Сурин. – Другой сотни не будет. Ступай, Наташенька.

– Не надо денег.

– Что?

– Не надо денег, – отчетливо повторила она. – Берите меня просто так, даром.

– Даром? – Недоумевая, Сурин следил, как Наташины пальцы расстегивают пуговицы халата сверху донизу, как его полы расходятся в стороны, точно тронутые сквозняком, которого в комнате абсолютно не ощущалось. Жарко тут было, невыносимо жарко и душно. От набежавшего пота у Сурина защипало в глазах.

– Ну? – поторопила его Наташа, оставаясь на месте. – Смелее.

– Иди сюда. – Он хлопнул по матрацу ладонью.

Вы идите сюда. – Наташа улыбалась, но ее брови оставались сведенными к переносице. – Я хочу стоя. Возьмите меня, если сумеете.

Сурину показалось, что его ударили в солнечное сплетение, а внутри черепа включили какое-то невидимое реле, отчего все его лицо начало наливаться жаром. Даже в расстегнутом халатике, под которым больше ничего не было, твердо стоящая на ногах Наташа оставалась для Сурина совершенно недоступной. Как мраморная Афродита.

– Уходи, – сказал он, уставившись в потолок. Ему хотелось кричать и ругаться во весь голос, но даже этой малости Сурин не мог себе позволить. Он ведь находился в чужом монастыре, и здесь его уставы ничего не стоили. Пока что ничего не стоили.

Он не слышал, как Наташа оставила его одного. Он просто лежал на спине, смотрел вверх, а в его перебинтованной голове, похожей на исполинскую личинку какого-то насекомого, крутилась одна-единственная утешительная мысль.

Подождите немного, Наташи всего мира, и скоро вы все будете у моих ног, вовсе не такие высокомерные, какими хотите казаться… Наташи, а также всевозможные Синдии, Клаудии и даже Найоми. Недолго вам осталось носы задирать!

Глаза Сурина при этом были остекленевшими. Словно он умер от очередного унижения.