Глава семь
Решив особенно не мудрить, принимаюсь стряпать бутерброды буквально из подручных материалов. К счастью, именно по закускам я спец. Знаю, куда, что и как подать, чтобы было не только вкусно, но и радовало глаз. За нарезанием второго по счету огурца меня застает та девушка, которая обнимала Фарбера на берегу. Как бы ни старалась, не могу вспомнить её имени. Когда я поднимаю глаза, она улыбается открытой улыбкой, на которую невозможно не улыбнуться в ответ.
«Он всегда такой на днях рождениях, – произносит девушка, хотя я её ни о чем не спрашивала, – особенно на моих».
Могу только подозревать, что она имеет в виду. Наверное, ей неловко от того, что её парень – а я полагаю, они встречаются – ведет себя столь отчужденно.
«Всё в порядке», – уверяю я, вспомнив, что минут пятнадцать назад, в сарае он даже пытался быть любезным, пока я всё не испортила.
Огурцы подходят к концу, а я всё ещё понятия не имею, как зовут мою собеседницу, из-за чего чувствую себя скованной. А она принимается нахваливать окрестности:
«Я обожаю природу, и мне нравится, что наш город изобилует зеленью. Можно вот так уехать на небольшое расстояние, и ты уже оказываешься в лесу. Про Волгу, пляжи я вообще молчу. Столько красивых видов. Помню, когда я приехала сюда и только поступила в универ, город мне не очень понравился. Какой-то старый, потертый, как мамины джинсы времен расцвета популярности „Битлз“. Но курсе на третьем начали выезжать с группой за город, писать на пленере, и я с первой же поездки переменила точку зрения».
«Откуда ты приехала?» – мне вдруг и в самом деле становится любопытно.
Девушка машет рукой куда-то за мою спину и произносит название места, о котором я никогда раньше не слышала.
«Это в Мордовии, – поясняет она, – недалеко от меня и Роберт жил, тем удивительнее, что познакомились здесь, правда?»
Мне нравится, как эта девушка разговаривает со мной: словно мы школьницы, и она новенькая в нашем классе. На новом месте ей многое кажется восхитительным, о чем она тут же сообщает. Обычно люди не столь открыты, и предпочитают не произносить своих мыслей вслух. Думаю, они так делают, чтобы защитить себя, но на деле выходит по-другому – чем меньше мы скрываем, тем надежнее защищены. Я, например, предпочитаю, чтобы окружающие знали обо мне как можно больше, поскольку если они не знают, то начинают придумывать, а это порой превращает жизнь в череду неловких оправданий, бессмысленных диалогов и вообще делает тебя объектом пристального внимания всех и вся.
А ведь во мне нет ничего загадочного. Я – Ксения, мне двадцать три года, у меня есть единоутробный брат и родители, с которыми я не обращаюсь уже почти шесть лет. То есть это с матерью почти шесть, а с отцом – и того больше. В шестнадцать лет, едва окончив школу, я пошла работать на завод, и вот год назад стала руководителем отдела технического контроля сектора А. Тут мне повезло: женщина, которая занимала эту должность, ушла на пенсию, а я как раз тогда получила диплом. Я пришла к Привалову, чтобы узнать, нужна ли ему ксерокопия моего диплома, а он сделал мне предложение, от которого как в «Крестном отце», «он не сможет отказаться». У меня вроде как есть парень, а, может, уже и нет, если учитывать то, что произошло тридцать первого числа. Мы встречались больше года, точнее, четыреста десять дней, большая часть из которых прошла в ссорах. Знаю несколько пар, которые состоят в отношениях такого же рода, но никогда не думала, что подобное может произойти со мной.
Все вышеизложенное я могу сообщить любому человеку, которому станет интересно узнать, так как тайн у меня нет. Я же не разведчик. Поэтому мне нравится девушка Фарбера – она простая, открытая, обаятельная, чего не скажешь о самом нашем начальнике. Вот и со мной она быстро нашла общий язык, что не всем удается.
Моя собеседница берется помочь с бутербродами. У неё всё получается делать намного быстрее, чем у меня, так что совсем скоро мы наполняем вторую тарелку бутербродами, и тут же относим закуски в гостиную, где веселье в самом разгаре. Давид, как обещал, включил караоке, и теперь Енисей получил возможность выкрикивать слова: «Иду навстречу цветным витринам, мимо пролетают дорогие лимузины» под готовую музыку, при этом не пытаясь беспощадно извлекать оригинальную мелодию из гитары.
Шум стоит невероятный, так как подпевают и Давид, и жена Разумовского, и Шафров – как уж без него. Внимание остальных сразу привлекают бутерброды. Судя по всему, шашлык был съеден уже давно. С удивлением наблюдаю, как некая длинноногая и чрезвычайно стройная, если не сказать худая, девушка с легкостью отодвигает мощного Шафрова от одной из тарелок, крича при этом:
«Тебе-то куда?!»
Опасаясь встать между бутербродами и кем-то особенно голодным, я ухожу в дальний угол гостиной, где находится небольшая барная стойка, и сажусь на высокий стул. Так мне всех великолепно видно. Развлекаться же так, как это делают остальные – не моё. Я не чувствую себя радостной от плясок или громких выкрикиваний текстов песен в микрофон. И не из тех я, кто может всю ночь шуметь, смеяться и шутить, а наутро с восторгом вспоминать то, что было. Хотя, конечно, и у меня раньше многое происходило. Бурная юность с влюбленностями, пьянками, побегами из дома, прогулками по крышам, походами по клубам и так далее – все это существовало и в моей жизни, и, возможно именно поэтому, подобное теперь мне не интересно.
Но я совсем не против, когда развлекаются другие, если они только не обращают на моё бездействие внимание. Сейчас так и происходит, ведь каждому есть, чем заняться, будь то поглощение алкоголя, так называемое пение, уничтожение еды или игра на бильярде. Вот ей-то как раз заняты Разумовский и Фарбер.
Двое видных, как бы сказала бабушка, молодых мужчин с задумчивым видом ходят вокруг стола с киями в руках, плавно наклоняются для удара, а затем медленно поднимаются. На ум невольно приходят слова, которые я подслушала тогда, в первый рабочий день Фарбера. Арине непременно понравилось бы зрелище, которое я наблюдаю.
Поскольку взгляд мой устремлен в сторону бильярдного стола, я нащупываю в вазе с фруктами виноград и принимаюсь есть его одну ягодку за другой, следя за ходом партии. И тут, во время очередного удара Разумовского, Фарбер поднимает глаза и бросает на меня такой же взгляд, каким заставил практически врасти в пол при первой встрече. Перестаю жевать, поскольку понимаю, что могу подавиться в любую секунду, но не отворачиваюсь. В том, как Фарбер смотрит, я замечаю что-то новое. Словно тогда, в первый день, он видел во мне лишь потенциальную угрозу, а теперь рассмотрел что-то более серьезное, что-то действительно способное ему навредить. Никто из нас не отводит взгляд.
Неизвестно, как долго ещё мы бы так таранили друг друга на расстоянии, потому что меня отвлекает Енисей. Он подбегает, обхватывает меня руками, естественно, застав врасплох.
«А давай споем вместе!» – предлагает он мне.
Попытки вырваться из объятий заканчиваются ничем. Отыскиваю глазами Давида, но тот слишком занят общением с той длинноногой девушкой, чтобы обратить внимание на всю эту неприятную ситуацию. А тем временем Енисей подталкивает меня все ближе и ближе к микрофону. Я интересуюсь:
«Вам, настолько плохо сидится, что вы хотите хоть немного повеселить себя моим противным писком?»
Снова все смеются, хотя я опять даже не думала шутить.
«Не скромничай!» – кричит кто-то, а я ведь и этого не делаю.
«Какая песня тебе нравится?» – спрашивает Енисей.
Он стоит рядом, в одной руке держит микрофон, а другой обнимает меня за шею. Все-таки дизайнеры не такие уж и особенные. В любой компании найдется человек, который захочет, чтобы я приняла участие во всеобщем празднике жизни.
Понимаю: нужно быстро предпринять что-то, пока не заиграла музыка, и в самом деле не пришлось петь. Иначе завтра придется выслушивать соседские упреки по поводу того, что мы с Давидом мучили котенка или щенка, если ещё сегодня не вызовут полицию или какую-нибудь службу опеки над животными. Бросаю взгляд на стол, где, помимо бутылок с пивом, стоит одна с любимым виски – такую бутылочку я всегда держу и у себя в квартире, и здесь на случай важных переговоров, заливания горя или, наоборот – обмывания радости, и в голове рождается план. Улыбаясь, я тянусь к стакану и говорю:
«Лучше я выпью пока».
Решение встречается одобрительными возгласами со стороны Шафрова и некоторых дам. Я успокаиваюсь, и действительно наливаю в чистый стакан виски и разбавляю его колой. Здесь мне сразу вспоминается Назаров с его заботой о Карине. Обо мне так некому заботиться… Хотя обычно после того, как я выпью, становлюсь разговорчивей, веселей и даже безумнее, сегодня всё происходит наоборот.
В какой-то момент, все окружающие меня люди перестают обращать на меня внимания и общаются о чем-то своем, мне непонятном. Решаю воспользоваться создавшимся положением и выхожу из гостиной. Поднимаюсь на второй этаж, мечтая лечь в горячую ванну и спрятаться ото всех на краю мира, но единственное, чем мне приходится довольствоваться – это теплый душ. Да и теплым он, откровенно говоря, остается совсем недолго. Через десять минут вода становится ледяной. Выхожу оттуда и мгновенно замерзаю, поэтому бегу скорее в комнату, где на кровати валяется теплый плед. Тут же «Гордость и предубеждение», которую я привезла с собой из города, потому что мне вдруг очень захотелось перечитать эту историю.
Стоит ли говорить, что мистер Дарси – один из моих самых любимых книжных героев. Ну, я имею в виду того мистера Дарси, с которым читатель знакомится в начале романа, а не того, в кого превращается главный герой ближе к концу. На первых порах он горд, высокомерно-снисходителен, требователен к окружающим и к себе и, благодаря всему вышеперечисленному, – неописуемо привлекателен. После того как Элизабет дала ему от ворот поворот, Дарси стал ординарным, предсказуемым и абсолютно неинтересным. Но до этого я пока не дочитала, поэтому беру в руки книгу и наслаждаюсь описанием природы Хемпшира и его окрестностей. Представляя себе героев, отмечаю, что для меня Дарси – всегда Мэтью МакФейден и никогда – Колин Ферт.
Довольно скоро вместо строчек начинаю видеть пыльную дорогу, по которой идет Владлен. Он удаляется от меня, а я рыдаю, как настоящая истеричка, и не могу успокоиться. Потом бегу вслед за ним, но, как бы ни старалась бежать быстрее, расстояние, разделяющее нас, не уменьшается. Он сворачивает за угол, через мгновение я тоже забегаю туда, и тут картина меняется. Это уже совсем другое место, напоминающее парк. Продолжаю бежать, хотя уже не уверена, что знаю, куда бегу и зачем. И тут передо мной появляется девушка Фарбера, и я уверена на сто процентов, что зовут её Вероника.
«Привет», – говорит она мне, улыбаясь своей прекрасной улыбкой.
Сбавляю темп, и мы идем с ней по парку, говорим о живописи. Наш разговор настолько абстрактен, что я не улавливаю значения произносимых слов, но, несмотря на это, отвечаю, причем тоже полнейшую галиматью. Наконец, парк заканчивается, и мы выходим к проезжей части. Из машины, что стоит на обочине выходит Фарбер. Он одет в темно-серый костюм, но без галстука. Такой наряд не очень ему идет. Вероника бросается к своему парню, обвивает руками его шею, но быстро отпускает. И я медленно приближаюсь к нему, и когда оказываюсь на стандартном для ведения разговора расстоянии, вдруг говорю:
«С днём рождения, Роберт».
Резко просыпаюсь от звука собственного голоса, и не сразу понимаю, что видела сон. Но это точно был сон, хотя какой-то нескладный. Неужели я теперь разговариваю во сне? С каких, интересно, пор? Надеюсь, что моё поздравление никто не слышал. На всякий случай я осматриваю комнату на предмет наличия в ней хоть одной живой души. Никого. Прислушиваюсь к происходящему в гостиной – веселье продолжается, ничего особенного, успокоятся, наверное, только ближе к утру.
Одно меня смущает: засыпала я завернутой в плед, а теперь лежу под толстенным одеялом Давида. Неужели он принес его мне, опасаясь, что я замерзну. На него это не очень похоже, но я рада. Все-таки один человек, который может обо мне позаботиться, есть. Обхватываю край одеяла руками и закрываю глаза.